Показать все теги
(По рассказам самого похитителя - Рене Душе)
Рене Душе - житель города Кан, по профессии маляр, был членом местной организации французского движения Сопротивления, являясь ее связным. Проникнув в канский филиал «организации Тодта», которая вела строительство «Атлантического вала», ему удалось похитить план-карту района Нормандии, в чем ему помогли случай и находчивость.
В первые числа мая на доске объявлений мэрии Кан было вывешено объявление, в котором говорилось, что «организации Тодт» требуются маляры для проведения небольших ремонтных работ в ее помещениях. Конечный срок предложений завершался к концу дня 6 мая. Рене Душе, подъехавший к мэрии на стареньком своем грузовичке по каким-то делам, заметил это объявление. Была, однако, уже середина дня 7 мая.
Другой на его месте ничего предпринимать бы и не стал из-за опоздания. Но он был, как говорится, себе на уме, понимая, что таким образом можно получить сведения, представляющие интерес для его товарищей. Душе, в некоторой степени изучивший немецкий язык еще мальчишкой, быв тогда в Лотарингии, знал, что упомянутая организация занималась строительством «Атлантического вала», а из разговоров ее сотрудников между собой можно было бы извлечь немало интересного. Желание поводить немцев за нос у него было огромное.
Душе рассудил: «Попав к немцам, почему бы не подложить им какую-нибудь свинью, о чем можно было бы рассказать потом друзьям за рюмкой кальвадоса».
В вестибюле мэрии он навел необходимые справки и обратился к некоему Постелю, начальнику отдела по гражданским делам.
Немного подумав, тот рассудил, что из-за опоздания придется обращаться в эту организацию непосредственно.
Строительное управление организации находилось в центре города на авеню де Богатель, являясь филиалом главного управления в Сен-Мало и располагаясь в трех зданиях. В двух находились различные административные отделы, а в третьем - технический, занимавшиеся изготовлением карт и схем и вместе с тем заключением договоров на поставку строительных материалов и осуществление работ...
В пятидесяти метрах от главного входа в четырехэтажное массивное здание улица была ограждена забором из колючей проволоки. Припарковав автомашину, Душе вылез из нее, дружески улыбаясь. Из постовой будки, окрашенной черными и белыми полосами, вышел часовой и крикнул: «Стой!», направив на него винтовку.
Душе объяснил, что пришел по объявлению на работу. Часовой не понял его ломаного немецкого языка и приказал убираться вон. В это время к ним подошел другой часовой, заинтересовавшийся, что происходит. Чтобы пояснить свое намерение, Душе, воспользовавшись стеной будки, стал изображать движения маляра. Однако тут же получил оплеуху и пинка, что едва устоял на ногах, но был сопровожден в комнату, находившуюся прямо у входа.
Бывший там чиновник что-то быстро сказал ему по-немецки, но он ничего не понял. Появившийся в комнате какой-то начальник - обербауфюрер с моноклем в глазу на довольно сносном французском объяснил ему, что подлежит наказанию за шарж на фюрера[1]. Душе недоуменно посмотрел на него, а когда до него дошел смысл сказанного, попытался объяснить, что у него и на уме-то не было нанести оскорбление немецкому руководителю и что он - маляр, пришедший по объявлению на работу. Рассмеявшийся бауфюрер вызвал офицера, занимавшегося ремонтными работами.
Тот повел его по лестнице двумя этажами выше. До войны это был жилой дом преуспевающего коммерсанта. Появившиеся в комнатах железные шкафы для документов, щелканье каблуками сапог и лающие возгласы «Хайль Гитлер!» составляли гнетущий контраст с изящными фресками и колоннами.
Обербауфюрер объяснил Душе, что речь идет о несложной работе - переклеивании обоев в двух помещениях на втором этаже. Может ли он представить смету расходов?
Душе быстро прикинул, какой примерно счет могли представить его возможные конкуренты. Видимо, они запросили небольшую сумму, рассчитывая на новые заказы, но за спасибо, явно, работать не согласились.
Осмотрев помещения, Душе назвал сумму в двенадцать тысяч франков, что наверняка должно было быть на добрую треть меньше суммы, запрошенной конкурентами.
- Представьтесь господину Шнеддереру, производителю работ, - произнес офицер.
Душе так и не понял, какой интерес представлял лично для Шнеддерера ремонт этих помещений. Видимо, он считал себя непризнанным архитектором по интерьеру...
Это был неуклюжий человек с большой лысиной на голове и глубоким шрамом на правой щеке. На нем была форма «организации Тодта» с украшенным серебром воротом и повязкой со свастикой на рукаве. Нашего маляра он принял в своем служебном кабинете на втором этаже. Разговор пошел об оформлении стен обоями с изображением голубых всадников на желтом фоне или серебряных орудий на голубом косогоре.
Найти подходящие обои и все необходимое было чрезвычайно трудно, но Душе пообещал завтра же принести соответствующие образцы. Остаток дня он провел за изучением каталогов, а вечером в кафе встретился с Дюме, бывшим владельцем гаража, и Дешамбре, жестянщиком, которым рассказал о полученной работе в «организации Тодт» и представляющейся возможности извлечь из этого определенную пользу.
Дюме отнесся к его сообщению с восторгом, но попросил быть осторожным.
Душе с пляшущими чертиками в глазах отреагировал на это по-своему:
- Дорогой друг, ведь я - Душе и могу проделать с немцами такие штучки, на которые никто другой не способен. И почему, как ты думаешь? Да просто хотя бы потому, что они будут принимать меня за законченного дурака и вести между собой разговоры, не обращая на меня никакого внимания. Должен заметить, что они довольно болтливы.
Сидя в уголке, Душе заметил Альберта и вежливо кивнул ему. Это был пожилой немецкий капитан, настоящего имени которого никто не знал. Он довольно часто навешал это кафе. Подпольщики поначалу его побаивались и обходили кафе стороной, но целый ряд проверок показал, что он не говорил ни слова по-французски и не понимал ведущихся в кафе разговоров.
Вскоре они поняли, что его присутствие служит своеобразным прикрытием и были даже рады его появлениям, обсуждая в его присутствии свои дела беспрепятственно. Несколько застенчивый немолодой немец, казалось, находил определенное удовлетворение, находясь в обществе французов - мелких торговцев и ремесленников, собирающихся за одним столом, чтобы поболтать о том - о сем за рюмкой «ординарного».
8 мая в десять часов утра Душе прибыл в здание организации Тодта. На этот раз его пропустили без проволочек и провели прямо к Шнеддереру. Тот сразу же занялся каталогами и когда ему попадалось что-либо по вкусу, издавал довольное мычание. Душе почтительно стоял около его большого письменного стола, заваленного ворохами различных бумаг. Когда Шнеддерер стал обсуждать с Душе достоинства и недостатки отобранных им образцов, в дверь постучали. Продолжая перелистывать страницы каталога, он крикнул: «Войдите!»
В кабинет вошел молодой дежурный офицер, щелкнул каблуками и воскликнул: «Хайль Гитлер!». К своему боку он прижимал целую стопу каких-то документов. Даже не взглянув на него, Шнеддерер распорядился:
- Положите папки на стол. - После короткой паузы добавил: - Благодарю вас, обербауфюрер, я их как раз жду.
Отложив в сторону каталог, он стал открывать принесенные папки одну за другой. Уголками глаз Душе увидел, что это были карты.
Душе стоял тихо как мышка, не спуская глаз со стола. Вскоре он заметил, что Шнеддерер про него на какой-то момент позабыл, внимательно рассматривая карты. Изобразив на своем лице глупую улыбку, Душе сделал вид, что смотрит в окно. Производитель работ откинул назад голову, чтобы получше рассмотреть интересовавший его участок. Сквозь оборотную сторону бумаги Душе рассмотрел знакомую местность с нанесенными объектами - в перевернутом виде, хорошо распознав линию побережья от устья Сены до пляжей Трувилл и Довилл.
Душе понял, что перед ним специальная карта побережья Нормандии, отчего его бросило в жар.
Шнеддерер, сложив карту, положил ее поверх других папок и отодвинул всю кипу на левый край стола, где стоял Душе, а сам опять обратился к каталогу. Тут в дверь снова постучали и вошел какой-то строевой офицер, что-то кратко доложивший. Но что именно, Душе не понял. Шнеддерер встал из-за стола, повернулся спиной к Душе и открыл дверь в соседнюю комнату. (Дверь находилась прямо около его стола.) По окончании доклада офицер повернулся и вышел из кабинета. Держась одной рукой за косяк двери, Шнеддерер, все еще находясь спиной к столу, стал что-то диктовать секретарю, сидевшему в соседней комнате.
Душе продолжал стоять столбом у стола, на котором на расстоянии протянутой руки лежали карты. Осторожно двумя пальцами он приподнял верхнюю карту. Это был экземпляр, изготовленный на мимеографе на специальной бумаге для карт темно-голубого цвета, в углу которого большими красными буквами было написано: «Строго секретно - чертежи». Карта была большой, и раскрыть ее не представлялось возможным, но он уже понял, что на ней изображены оборонительные крепостные сооружения. Определить их характер времени, однако, не было. В глаза ему бросились слова «срочная программа».
В страхе Душе посмотрел на Шнеддерера: тот продолжал диктовать. Мозг Душе сверлила мысль:
«Возьми же ее, осел. Другой такой возможности может более не представиться. Давай, пока он не видит...»
Схватив карту, он сделал три бесшумных шага назад и застыл у камина. Нет, камин не подходит... Однако над ним висело большое тяжелое зеркало в резной позолоченной раме, подобно художественной картине. Осторожно Душе засунул карту за зеркало, по длине положив на окантовку, чтобы она не выпала. Затем также тихо возвратился на прежнее место у стола. Он стал мокрым от пота и полумертвым от страха, ибо, если бы Шнеддерер обнаружил пропажу, это была бы последняя смелая его выходка.
Ему оставалось ждать, пока Шнеддерер закончит диктовку. Это были самые трудные минуты в жизни Душе, и он не смог в короткое время сконцентрировать свои мысли и оценить свой поступок, а тем более продумать возможные отговорки. У него была надежда в один из последующих дней извлечь карту из укрытия, но тревожила мысль - сможет ли он живым теперь покинуть этот дом.
Задумавшись, он не заметил даже, как Шнеддерер закрыл дверь соседней комнаты и сел на свое место за письменным столом. Выбрав два образца обоев, он сказал:
- Стало быть, в понедельник.
Душе был отпущен. Шнеддерер уткнулся в бумаги, даже не взглянув на карты. И подозрений у него, таким образом, не возникло.
Ноги Душе от страха едва передвигались, когда он спускался по лестнице. Каждую секунду он ожидал, что его вдруг схватят за шиворот или даже выстрелят в спину. Но ничего не произошло. Выйдя на улицу, он почувствовал, что постарел на несколько лет.
Через несколько часов гнетущее чувство страха исчезло, и он стал почти прежним Душе. Перед тем как вечером отправиться по обычаю в кафе, он рассказал своей жене, бравой Одетте, о происшедшем. Она, привыкшая к непредсказуемым выходкам мужа и относившаяся к нему как мать к проказнику-мальчишке, на этот раз сказала просто и на полном серьезе:
- Это великолепно.
Глядя ему вслед из окна своей старомодной квартиры на его своеобразную покачивающуюся походку, она подумала: «А ведь он так и не стал взрослым мужчиной».
В тот вечер в кафе Душе чувствовал себя героем, приглашая друзей выпить за его счет. Не без гордости он сообщал каждому из них:
- А знаешь, я сегодня пережил нечто из ряда вон выходящее - у производителя работ «организации Тодта».
Душе повезло с друзьями. Никто из них не воспринимал его похвальбу серьезно: трепло остается треплом. Выслушивая его рассказ, они смеялись. Жестянщик Арсен посчитал все это простой выдумкой, а Робер Тома, молодой слегка застенчивый блондин, высказался даже более определенно:
- У него в голове всегда одни глупости.
Ночью Душе спал спокойно. Продумав свои дальнейшие действия, он решил зайти в понедельник под каким-нибудь предлогом к Шнеддереру, рассчитывая, что подвернется какой-нибудь случай и он сможет извлечь спрятанную карту.
Одетта же почти не спала. Когда свет фар проезжавших мимо автомашин падал в окно спальни, она в испуге думала: «Не к нам ли?» Когда же автомашины притормаживали, у нее сразу же возникала мысль: «Видимо, это к нам». Секунды в таких случаях казались ей вечностью, и она горячо молилась:
- Боже, дорогой и всемогущий! Пусть они не приходят к нам, к детям!
Когда шаги на улице затихали и наступала тишина, Одетта чувствовала себя разбитой.
В понедельник, в половине десятого утра, Душе направился к зданию «организации Тодт» с двумя ведрами, малярной кистью и несколькими рулонами обоев. Он намеревался начать работу пораньше, чтобы освободиться часам к четырем и иметь больше свободного времени. Людей в здании было еще мало - только писари да связные. Часа две он трудился без перерыва, отмыв стены до штукатурки и намазав их клеем. При этом он гнусаво распевал свои любимые песни, пока не прибежал посыльный и не потребовал, чтобы он замолчал. Душе рассыпался в извинениях, затем сказал:
- Если это будет угодно господину производителю работ Шнеддереру, я хотел бы с ним переговорить.
Посыльный иронически улыбнулся и ответил:
- Тогда вам придется сесть на поезд и отправиться в Сен-Мало.
Следовательно, в кабинете Шнеддерера никого не было!
- Дело-то не очень срочное, - примирительно произнес Душе. - А когда он должен возвратиться?
- Сюда он больше не вернется, - посмотрел тот на маляра свысока. - Его направили в другое место. Вместо него назначен производитель работ Келлер.
Душе словно бы ударило током.
Посыльный с любопытством посмотрел на маляра и ушел.
Остаток дня Душе провел, пребывая в гнетущем состоянии. У него даже мелькнула мысль, а не связан ли внезапный отъезд Шнеддерера с пропажей карты? В таком случае его должны арестовать и допросить. Душе не знал, как ему быть. Обнаружена ли вообще пропажа карты? Если нет, то как ему выйти из здания, прихватив ее?
Следующие сутки он провел в раздумье, ни с кем не советуясь, даже с Одеттой. Это вообще-то было ему свойственно, когда он разрабатывал какое-нибудь серьезное дело. Во вторник он продолжил свою работу, попросив придти обербауфюрера, ведавшего ремонтными работами. Когда тот появился, Душе спросил, готов ли производитель работ Келлер к тому, чтобы он приступил к дальнейшей работе.
- О какой же это работе идет речь? - поинтересовался тот.
- К оклейке его кабинета обоями, как было обусловлено с Шнеддерером, - спокойно ответил Душе. - Производитель работ Келлер должен, я полагаю, знать об этом.
Ему пришлось ждать с полчаса, пока офицер разбирался с заказом. Возвратившись, сказал, что Душе, по всей видимости, ошибается, так как в заявке сказано только о работах в двух кабинетах второго этажа.
- В заявке этого, видимо, нет, - согласился Душе. - Дело в том, что производитель работ Шнеддерер принял такое решение в последний момент, сделав пометку в своей записной книжке.
Офицер сделал знак Душе, чтобы он следовал за ним, и они направились наверх. С сильно бьющимся сердцем он оказался через несколько минут в кабинете производителя работ. Там все выглядело, как и прежде. Для прояснения дела был приглашен какой-то унтер-офицер, скорее всего бывший писарь Шнеддерера, но тот ничего, естественно, не знал. Их разговор был прерван возгласом вошедшего в кабинет Келлера:
- О каких это обоях идет разговор?
После дополнительных разъяснений Келлер произнес довольна резко (в тоне его, однако, Душе уловил некоторые нотки сожаления), что бюджет организации не позволяет в настоящее время проведение дополнительных работ. Тогда Душе сказал, что, по всей видимости, происходит недоразумение, так как он в порядке доброй воли согласился оклеить обоями этот кабинет бесплатно, а господин Шнеддерер оказал ему честь, согласившись с таким предложением. Так что решение этого вопроса зависит теперь от господина Келлера.
На лице того появилась довольная улыбка. Он хлопнул Душе по спине и произнес на ломаном французском языке:
- А вы - неплохой француз.
Затем спросил, сколько времени для этого понадобится. Душе, быстро прикинув объем работ, ответил:
- Два дня.
Когда Келлер распорядился освободить кабинет после окончания рабочего дня, Душе, вмешавшись, пояснил, что этого делать не требуется. Если мебель сдвинуть на середину помещения, он сможет спокойно работать, прикрыв ее бумагой и тряпками, чтобы не перепачкать.
В среду, 13 мая, Душе появился в кабинете и приступил к работе.
Вечером того же дня в Кан из Ле-Мана приехал представитель Центра Жирар, намеревавшийся встретиться с Душе, как было решено заранее...
За час до его приезда в кафе собрались несколько постоянных посетителей и сели за столик поиграть в домино. Это были Дешамбре, Дюме и страховой агент Харив. Душе еще не появился, но разговор собравшихся зашел о карте, которую тот спрятал, как утверждал, в помещении «организации Тодт», и о том, каким образом ее можно было бы оттуда забрать.
Поскольку Душе славился умением побалагурить и похвастаться, Дешамбре сомневался в его искренности. Дюме же верил своему другу. Харив, спокойный и уравновешенный человек, только барабанил пальцами по крышке стола.
И тут им пришлось понизить голоса, так как в кафе появился Альберт, который, сняв свою шинель, повесил ее на стоячую вешалку, заказал рюмку коньяка и присел за свободный столик.
Троица собиралась уже уходить, когда в кафе появился Душе. Увидев его, Харив предложил сыграть еще одну партию в надежде услышать от самого Душе про карту, которая не выходила у него из головы. Хотя они и поприветствовали Душе, тот, видимо, из-за Альберта к ним присоединиться не торопился. У стойки бара он заказал себе рюмку кальвадоса, затем не торопясь повесил свое пальто на стоячую вешалку и только после этого подсел за столик к приятелям.
- Шестерка дубль, - произнес Дешамбре, кладя на стол костяшку, и обратился к Душе: - Привет, Рене, как дела, мой дорогой друг?
- Все хорошо, - ответил тот, дружески кивнув, но тут же встал и направился к входной двери.
Троица переглянулась, любопытство их так и распирало.
Душе смотрел вдоль улицы в сторону цветочного базара, где крестьянки продавали в корзинах красные, синие и белые анемоны-ветреницы. У двери он стоял довольно долго, явно радуясь вечернему солнцу.
Насвистывая довольно немузыкально какую-то песенку, он возвратился к столику игроков, сказав:
- Я сейчас же к вам вернусь, возьму только из пальто сигареты.
Когда он, наконец, к ним присоединился, Харив, не отрываясь от игры, произнес:
- Мы уже целый час обсуждаем, как лучше изъять карту из осиного гнезда. Естественно, если такая на самом деле существует. Твой ход, Дешамбре.
- Пропускаю, - отозвался тот.
- А она уже у меня, - небрежно бросил Душе.
Никто не произнес ни слова. Рука Дешамбре застыла с костяшкой домино в пальцах. Невольно, как по команде, все посмотрели в сторону немецкого капитана. Альберт даже не пошевелился.
- Не здесь же? - запинаясь вымолвил Харив. - Тебе надо уходить.
- Но не сейчас, - спокойно возразил Душе. - На улице шныряют гестаповцы. Не остается ничего другого, как переждать... играя в домино.
- А что они здесь вынюхивают? - тихо спросил Харив. - Не подозревают ли они тебя?
- Не думаю. Скорее всего, это - обычное патрулирование. Пропажу карты там еще не обнаружили, хотя это и кажется мне несколько странным. Внимание, друзья... вот и они...
Все склонились над столом, глядя на домино, не осмеливаясь даже посмотреть вокруг. Позже Душе уверял, что слышал, как к кафе подъехала автомашина и притормозила. Уж этот-то звук он всегда отличит от остальных уличных звуков.
В голове каждого билась мысль:
«Они вроде бы уже вошли...»
Минуты ожидания тянулись. Первым поднялся Душе, подошел к стойке и заказал еще рюмочку кальвадоса. При этом он прислонился к стойке бара так, чтобы видеть входную дверь, через некоторое время он кивком дал понять друзьям, что опасность миновала: полицейская машина исчезла. Все вздохнули с облегчением.
- Ну, а теперь, - произнес Харив, когда Душе возвратился к столу, - расскажи нам, как все было.
В эту минуту Альберт допил свою рюмку и встал. Душе тоже вскочил и поспешил к вешалке, едва не столкнувшись с капитаном. Извинившись, он снял с крючка вешалки шинель капитана и помог ему одеться. Альберт поблагодарил его кивком головы и вышел.
Почти сразу же в кафе ввалилась целая ватага немцев, сгрудившихся у стойки.
Минут через пять появился Жирар и, увидев Душе, поприветствовал его. Согласившись выпить рюмку коньяку, он присел на краешек стула, готовый в скором времени уйти, так как собирался в этот же день возвратиться в Париж, а до отхода поезда оставалось не так уж и много времени. Отпив глоточек коньяка, он спросил Душе:
- Что у вас есть для меня?
Душе просиял, но не отказал себе в придании своему сообщению еще большее важности, ответив:
- Во-первых, целая куча донесений от П-I, весьма важных.
Жирар одобрительно кивнул, но без особых эмоций.
- А кроме того, карта немецких оборонительных укреплений, которую я «прихватил» в «организации Тодта».
Жирар чуть ли не подпрыгнул от неожиданности.
- Всемогущий Бог, как же это вы ее заполучили? Пришлось, видимо, пойти на кражу со взломом?
С ухмылкой Душе поведал ему о своей проделке.
Дело значительно упростилось, когда производитель работ Келлер клюнул на его наживку. До зеркала никто не дотрагивался, так что карта спокойненько лежала там, куда ее спрятал Душе.
- А потом, - закончил он свой рассказ, - я сунул ее в ящичек с кистями и был таков.
Наступило молчание. Затем Жирар произнес резко:
- И вы принесли ее сюда, вместо того, чтобы упрятать в надежном месте? Да вы просто сумасброд! А теперь быстренько передайте ее мне вместе с остальной информацией.
Сидевшие за столом увидели, как в руках Душе появился толстый конверт, который он передал Жирару, не обращая внимания на еще не ушедших немцев. Тот с трудом засунул его во внутренний карман.
- Чем раньше это окажется в Париже, тем лучше. Но в следующий раз будьте, ради Бога, благоразумны. Если бы гестаповцы появились в кафе и обнаружили у вас этот конверт, всем нам бы несдобровать.
Душе с уверенной улыбкой и без всякого смущения возразил:
- Они у меня ничего бы не обнаружили.
- Как это так?
- Когда я заметил на площади гестаповцев, то пошел за сигаретами к вешалке и незаметно сунул конверт в карман шинели Альберта. Там он находился в полной безопасности, даже если бы гестаповцы и вошли в кафе. А как только он собрался уходить, я разыграл джентльмена, помог ему одеться и вытащил при этом конверт из его кармана. Нельзя же ведь было допустить, чтобы наш добряк Альберт был бы расстрелян за шпионаж. - На лице Душе появилась озорная улыбка, и он закончил свой рассказ, добавив:
- Вот, собственно, и вся история, друзья.
- То, что вы сумасброд, в этом нет никакого сомнения, - сказал с оттенком недовольства Жирар, закончив, однако, свое к нему обращение добродушно: - Так же как нет никакого сомнения и в том, что вы обладаете большим мужеством.
Я. Пекалкевич
Из книги «Спецоперации Второй мировой»
[1] Дело в том, что в народе у немцев ходили уничижительные прозвища Гитлера, который был в молодые годы заурядным неудачливым художником: «мазилка» и «маляр».
Справка:
«Атлантический вал» (нем. Atlantikwall) — система долговременных и полевых укреплений длиной свыше 5000 км, созданная германской армией в 1940—1944 годах после разгрома Франции вдоль европейского побережья Атлантики от Норвегии и Дании до границы с Испанией с целью предотвращения вторжения союзников на континент.
Строительство было рассчитано на 8 лет, началось фактически в 1942 году и к концу 1943 года было выполнено лишь на 20 %.
Главным инженером, разработавшим систему укреплений и руководившим её строительством, стал Фриц Тодт, ранее разработавший Западный вал на границе между Францией и Германией.
Укрепления возводили рабочие, насильственно доставленные сюда с оккупированных территорий. Все они трудились под эгидой так называемой организации Тодта. Использовался также труд строительных батальонов, укомплектованных военнопленными, и солдат регулярной армии. К концу 1943 года на строительстве вала было занято до полумиллиона человек.
В начале 1944 года фельдмаршалу Эрвину Роммелю было поручено усовершенствовать систему укреплений. Под его руководством вдоль побережья и в некоторых районах в глубине были построены железобетонные доты для размещения пулемётов, противотанковых орудий и лёгкой артиллерии. На самих побережьях были установлены минные поля и противотанковые заграждения (противотанковые ежи, мины и надолбы), а в воде у побережья — морские мины и подводные заграждения. На лугах, пригодных для высадки воздушного десанта на планёрах, вкапывалась через каждые 30 метров «Спаржа Роммеля» (Rommelspargel)— бревна, к которым зачастую прикреплялись мины.
«Атлантический вал» представлял собой линейную систему укреплений практически без эшелонирования в глубину. Глубина обороны составляла 2-4 км (Для сравнения — Линия Зигфрида по этому показателю имела 35-100 км, Линия Маннергейма 90 км.) Имелись слабо укреплённые участки, что и стало причиной её сравнительно быстрого прорыва в ходе вторжения англо-американских сил.
Для защиты от боевых кораблей на побережье были выстроены береговые батареи, на вооружении которых состояло 28 различных артиллерийских систем, многие из которых были трофейными. К лету 1944 года часть батарей еще не были укреплена, и по приказу Роммеля они были отведены в глубь берега.
Относительно хорошо были укреплены районы бельгийского побережья, Па-де-Кале (на 68 % от планируемого), мыс Гри-не, устье реки Сены, острова Гернси и Джерси, города Брест и Лорьян; здесь же располагались подвижные резервы.
На побережье Нормандии находились слабые гарнизоны, имелись лишь наблюдательные и командные пункты, по одной артиллерийской батарее на 20 км береговой линии.
Особенное внимание немцы уделяли укреплению берегов Па-де-Кале, расположенных ближе всего к Англии. Пролив Па-де-Кале оборонялся береговыми батареями из орудий особой мощности:
Lindemann («Эрнст Линдеман») — три орудия 40.6 cm SK C/34 калибра 406 мм (16 дюймов) близ Sangatte
Todt («Тодт») — четыре орудия 38 cm SKC-34 калибра 380 мм (15 дюймов) в Audinghen
Großer Kurfürst (Великий Курфюрст) — четыре орудия калибра 280 мм (11 дюймов) на мысе Гри-Не
Friedrich August (Фридрих-Август) — три орудия калибра 305 мм (12 дюймов) в Wimereux
Количество войск, размещённых для обороны «Атлантического вала», было недостаточным: от устья Шельды до устья Сены на протяжении 700 км располагалась 15-я армия в составе 14 дивизий, от устья Сены до устья Луары на 1600 км — 7-я армия в составе 8 дивизий.
Боеспособность дивизий была низкой. В целом «Атлантический вал» не оправдал надежд немецкого командования, хотя и позволял в 1940—1944 обеспечивать прикрытие Западного фронта незначительными второстепенными войсками, а основные силы использовать на советско-германском фронте.
Атлантический вал широко рекламировался нацистской пропагандой как неприступный. Переоценка его возможностей правительствами стран-участниц антигитлеровской коалиции привела в определенной степени к задержке открытия второго фронта.
