Показать все теги
Мы недавно проводили
Испытанья нашей силе,
Мы довольны от души
Достиженья хороши!
Все на славу удалось,
Там, где нужно, взорвалось!
Мы довольны результатом –
Недурен советский атом!
Сергей Михалков, 1949 г.
9–12 января 1951 года в Кремле и генштабе прошло заседание, до сих пор окутанное завесой тайны: Иосиф Сталин беседовал с диктаторами красного блока о международном положении и внешней политике. Историки Йорам Горлицкий и Олег Хлевнюк в 2004 году в книге "Холодный мир" писали, что "в силу секретности архивные документы, отражающие работу совещания, пока неизвестны". Спустя 11 лет в своей монографии "Сталин" Хлевнюк дал понять, что он уже осведомлен о том, кто и где в Москве прячет эти ценные бумаги: "Архивные документы, отражающие работу совещания, пока засекречены". В том же самом труде утверждается, что о его факте "мы знаем по мемуарным источникам": "Наиболее подробно об этом событии рассказал в своих воспоминаниях бывший руководитель венгерской коммунистической партии М. Ракоши". Однако последний писал мемуары в почетной ссылке в СССР, то есть пытаясь понравиться своим солидным заточителям. К тому же на словах даже в те годы он не порвал не только с социализмом, но и со сталинизмом: его опус полон елея о бывшем начальнике. Во-вторых, еще в январе 1995 года в румынском "Историческом журнале" Мирча Кирицою под псевдонимом "К. Кристеску" напечатал найденный им в архиве отчет о поездке румынской делегации в Москву. Он основан на записях в блокноте тогдашнего министра обороны Румынии Эмиля Боднэраша. Сейчас эта публикация доступна и в переводе на английский язык. Документ близок по форме протоколу и составлен сразу после заседания, а не спустя десятилетие. Но, главное, по размеру и содержательности этот источник значительно превышает ту страничку журнала "Исторический архив" (1997, № 5–6), где увидело свет свидетельство Ракоши об этом поистине чудовищном сборище партократов и коммунистических солдафонов.
Тем не менее, и в воспоминаниях бывшего мадьярского тирана есть фрагменты, похожие на правду: "С советской стороны присутствовали: Сталин, несколько членов Политбюро... маршал Василевский (автор плана захвата Европы в 1941 г., командующий советскими войсками в агрессии против Японии в 1945 г. – А. Г.) и генерал Штеменко, который тогда был начальником Генерального штаба Советской Армии (в 1943–1946 гг. он возглавлял оперативное управление генштаба, т.е. планировал все наступательные операции в Европе и Азии. – А. Г.). Присутствовали все генеральные секретари коммунистических партий стран народной демократии (за исключением [главы ПНР] Берута (а также лидеров ГДР и Албании. – А. Г.)). С докладом о международном и военном положении выступал Штеменко. Это был совсем молодой человек... с усами доброго военного (донской казак родом из станицы Урюпинская. – А. Г.). Он коротко и ясно доложил военную сторону международной обстановки, привел данные о военной мощи НАТО..."
Последние слова – позднее оценочное суждение Ракоши, так как, согласно записи Боднэраша, в выступлении Сталина речь шла не о мощи, а о слабости Америки: "В последнее время возникло мнение, что Соединенные Штаты являются непобедимой державой и готовы развязать третью мировую войну. Однако, оказывается, что США не только не готовы развязать третью мировую войну, но и не могут справиться даже с небольшой войной, такой как война в Корее. Очевидно, что США нужно еще несколько лет на подготовку. США увязли в Азии и останутся там еще несколько лет (усердием самого Джугашвили. – А. Г.). Тот факт, что США будут связаны в Азии на ближайшие два-три года, представляет собой очень благоприятное обстоятельство для нас, для мирового революционного движения. Эти два-три года мы должны умело использовать". Таким образом, США в его речи были представлены не как угроза, а скорее как добыча, которая может вот-вот набраться сил и потому стать недоступной.
Присутствующие очень хорошо помнили судьбу Хиросимы и Нагасаки, но вождь упреждающе успокоил собравшихся: "США обладают атомной мощью; у нас это тоже есть. У США большой флот; но их флот не может играть решающую роль в войне". Таким образом, он дал понять, что третья мировая, по крайней мере ее первый этап, будет носить в основном сухопутный характер, то есть, вероятно, заключаться в захвате Евразии.
И, конечно, Сталин не забыл главный аргумент в эпоху ядерной бомбы – до изобретения ядерных ракет или атомной артиллерии: "У США есть современные военно-воздушные силы, но их авиация слабее, чем наша". Ведь уже два месяца ему ложились на стол донесения о том, что советский 64-й истребительный корпус, вооруженный МиГ-15, в небе маленькой Кореи успешно сбивает американские летающие суперкрепости, несмотря на то, что их сопровождают истребителями прикрытия. Вероятно, он полагал, что при полетах звездно-полосатых бомбардировщиков на дальние расстояния – при попытках поразить Кузбасс или столицу – они станут удобными мишенями не только для летчиков, но и для зенитчиков.
Однако все текущие успехи и достижения отнюдь не означали, что младшим братьям следовало почивать на лаврах – скорее наоборот: "Вы в странах народной демократии должны в течение двух-трех лет создать современные и мощные армии, которые должны быть боеспособны к концу трехлетнего периода".
Еще одно свидетельство об этих инфернальных посиделках оставил тогдашний министр обороны Чехословакии Алексей Чепичка. Клемент Готвальд выдал свою дочь за этого юриста, которому в 1950 году исполнилось сорок, и "на юбилей" одарил зятя генеральскими погонами. Так глава ЧССР воплотил в жизнь собственный лозунг 1949 года, касающийся судьбы как командного состава армии межвоенной Чехословакии, так и будущих назначенцев: "Мы не сделаем из генерала коммуниста, но из коммуниста сделаем генерала". В 1968 году Чепичка выболтал содержание встречи в Кремле историку Карелу Каплану, который, в свою очередь, еще при жизни отставного министра опубликовал статью с этими воспоминаниями во Франции. По словам Чепички, Сталин сообщил сателлитам, что собирается захватить Западную Европу и сделать это примерно через три года. То, что смысл сталинского выступления был именно таким, подтверждает деятельность Чепички на посту министра обороны. Среди прочего он готовил план "Сокол", хранящийся в военном архиве в Праге и наглухо засекреченный до сих пор волею генштаба Чехии. Тем не менее, автор этих строк находил документы 1953 г. за подписью Чепички, где среди одной из поставленных задач значилась работа "над активной частью" плана "Сокол", то есть над наступлением. В журнале "Вопросы истории" Каплан свидетельствовал, что спросил бывшего министра о том, в какую сторону намечался яростный полет стальной птицы: "Какое операционное направление было определено для чехословацкой армии? Он ответил: часть Франции". Добавим, что после краха социализма был опубликован план красных швейков 1964 года, и он представлял собой поход через Баварию и Баден-Вюртемберг и далее, огибая Швейцарию, до Лиона. За восемь дней. Это проливает свет и на пока еще секретный советский оперативный план тех лет. Вероятно, через 8 суток после начала войны, то есть на ее 9-й день, русские, вспоминая 1815 год, должны были уже прогуливаться по улицам Парижа. Ведь вряд ли кремлевские стратеги позволили бы вырваться младшим братьям впереди солдат Группы советских войск в Германии, а главное, подставить чехословацкую армию под фланговый удар войск НАТО с севера.
Да и польский участник январской встречи 1951 г. Эдвард Охаб, уже в 80-х годах в беседе с журналисткой Терезой Торанской, неожиданно заведя речь об этом совещании, подчеркнул планетарные задачи коммунистов Речи Посполитой: "Мы – люди работы, которые должны действовать во всем мире. Заботимся о своей стране, но должны протянуть руку и иным рабочим без различия их национальности. Революция должна восторжествовать в мировом масштабе".
Как вспоминал Ракоши, эта забота о пролетариате должна была быть выражена во вполне определенной форме – военной: "Штеменко... перечислил, какой, по мнению советских товарищей, должна быть армия каждой из [социалистических] стран к концу 1953 года. Венгрии следовало к концу 1953 года иметь армию в 150 тысяч человек, то есть, если я хорошо помню, 9 дивизий".
Из записи Боднэраша следует, что для каждого сателлита была предложена, а в ходе совещания и уточнена численность войск не только мирного, но и военного времени. Ракоши по мобилизации должен был поставить под ружье 400 тысяч человек. Всего вооруженные силы Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии и Болгарии в мирное время следовало довести до 1,4 миллиона бойцов и создать соответствующий резерв, чтобы с началом войны в этих пяти армиях сражалось уже 3 миллиона солдат.
Показательно, что никто из присутствующих не возражал по сути сталинских предложений – учинить мясорубку, в которой есть хороший шанс отправиться в мир иной всем присутствующим. Недовольство вызвали расходы намечавшейся прогулки до Гибралтара. Ракоши вспоминал, что в этом смысле пытались вяло пререкаться не только лидеры новоявленных деспотий, но и знаменитый советский военачальник, проверенный победами, поражениями, пытками НКВД и постановочным расстрелом: "Почти все участники совещания считали недостаточным предоставленный им трехлетний срок. Маршал Рокоссовский, являвшийся тогда министром обороны Польши, тут же заявил, что ту армию, создание которой предлагает Штеменко для Польши, они планировали иметь к концу 1956 года. Выходит, таким образом, они, по сути дела, должны удвоить темпы развития, что сделать будет весьма трудно. Сталин на это ответил, что если Рокоссовский может гарантировать, что до 1956 года не будет войны, то можно соблюдать первоначальный план развития, но если нет, то будет правильнее принять предложение Штеменко".
По свидетельству мадьярского диктатора, он один не только безоговорочно поддержал предложения вождя, но даже осторожно намекнул, что неплохо бы увеличить задачи по развитию венгерских вооруженных сил.
Так или иначе, кровавой работы должно было с избытком хватить на всех. Сталин еще раз подчеркнул свою заботу о чистом небе в условиях ядерной бури: "Мы должны предоставить странам народной демократии по два радара на страну того типа, который у нас есть в настоящее время, с дальностью действия 200 километров, чтобы они научились использовать его и определять приближающиеся самолеты противника. Позже нужно будет поставить им новые радары, над которыми мы сейчас работаем, дальности 400 километров..."
Но даже при теснейшем сотрудничестве социалистических стран грядущие сражения на земле не виделись Сталину легким триумфом: "Самая трудная проблема, которую нужно решить, – это боеприпасы, как показывает наш военный опыт. Ни одна из стран народной демократии не может в одиночку обеспечить все необходимое для войны. Следовательно, они должны помогать друг другу. Это будет роль комитета. Некоторое сырье следует заменить другим сырьем. Например, во многих изделиях военного назначения медь можно заменить алюминием... Нам нужно много боеприпасов... Нам понадобится много пуль, снарядов, бомб, мин и т. д."
Как пишет венгерский историк Пал Гермушка, именно распределение задач для производства смертоносного металла, то есть общий ВПК, стал основой для создания знаменитого Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), просуществовавшего с 1949 по 1991 год. Сталин сначала подвел хозяйственный базис под войну, а лишь затем решил, что готов ее учинить.
На январском совещании советский вождь ставил перед младшими братьями не только трудовые задачи, но, отлично понимая, что увеличение военных расходов не обрадует население, советовал особое внимание уделять кадрам ВВС: "Летчики должны быть надежными, тщательно проверенными, чтобы они не сбежали со своими самолетами через границу. Как бы то ни было, истребители предназначены для обороны, вам нужны бомбардировщики для наступления, по крайней мере, одна бомбардировочная дивизия на страну на первом этапе".
Эдуард Охаб вспоминал о чувствах польской делегации после прозвучавших требований Сталина: "С тяжелым сердцем принимали мы те "советы" и вытекающие из них перспективы". Красные деспоты Центральной Европы вряд ли не понимали, что именно они, а не Сталин в первую очередь рискуют жизнью. Концепция атомного ответа США предполагала контрудар не только прямо по СССР, но также и по землям его сателлитов, и даже по территориям, временно захваченным Советской армией и ее побратимами. Время подлета бомбардировщиков из Западной Европы к Варшаве и Бухаресту куда меньше, чем к Москве, то есть успех контратаки, пусть и частичный, был вероятнее именно на участке от Балтики до Адриатики, а не на просторах от Карпат до Урала.
Тем не менее, если внимательно прочитать интервью Охаба, то его слова о "тяжелом сердце" относятся скорее не к военно-политическим, а к хозяйственным задачам, которые поставил Сталин перед Польшей и другими сателлитами. Наступление окончательного счастья виделось дороговатым. При этом никто из участников встречи в Кремле в 1951–1953 гг. не сбежал на Запад и не передал в НАТО сигнал тревоги каким-то иным образом. Вспомним, что сейчас страны Центральной Европы – восточную часть Евросоюза – на Западе многие воспринимают скорее объектом, чем субъектом в недавней исторической перспективе, рассматривая их как жертв кремлевской тирании. Об этом, например, говорит успех книги американского историка Тимоти Снайдера "Кровавые земли. Европа между Гитлером и Сталиным". Название нашумевшей работы Энн Эпплбаум в этом отношении не менее красноречиво: "Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)". Однако многие забывают и о другой стороне событий 1940–50-х годов: новосозданные коммунистические режимы стали авангардом сталинщины.
Все участники январской встречи приступили к выполнению указаний старшего брата с исключительной ретивостью, погружая население своих стран из послевоенной разрухи и бедности в нищету и убожество. Ракоши вспоминал о том, что в подвластной ему стране "...в 1952 году жизненный уровень не повысился и даже снизился. ... Жизненный уровень сократился также в Румынии и Польше". В национальном архиве в Праге автор этих строк находил штабеля документов о лавинообразном росте военных расходов и ухудшении снабжения жителей Чехословакии в начале 1950-х, продовольственных трудностях, авариях на производстве, перебоях в поставках электроэнергии населению, увеличении числа производственных аварий. От Эльбы до Охотского моря были вновь введены карточки на еду. В ГДР невзгоды породили восстание рабочих 17 июня 1953 года.
Зарубежные участники совещания еще с конца 1940-х у себя дома начали для Сталина настоящую колонизацию своих стран, насаждение культуры родины слонов. Приведем только один пример: в Венгрии, как пишет историк Александр Стыкалин, с 1949 года заменялись пособия в учебных заведениях самого разного уровня: "В пособии по всеобщей истории для техникумов из 180 страниц 120 было посвящено истории России и СССР, в учебнике по географии зарубежных стран 5 страниц отводилось на Францию, 10 – на США и 56 на Советский Союз". В начале 1950-х фильмы из СССР занимали 75–85% кинопроката. В школах и университетах Венгрии в массовом порядке вводился русский как основной, а чаще – как единственный иностранный.
Хозяин же в это время ошарашил своих сограждан – громогласно принял участие в дискуссии о яфетической теории историка Н.Я. Марра. Разгадку этому поступку позже дал Молотов: "Не зря Сталин занялся вопросами языкознания. Он считал, что когда победит мировая коммунистическая система, а он все дела к этому вел, – главным языком на земном шаре, языком межнационального общения станет язык Пушкина и Ленина..."
Но основой усилий, конечно, оставалась экономика – особо тщательному контролю подвергались стратегические ресурсы. В мемуарах тогдашнего мадьярского диктатора есть показательный пассаж: "Сталин, который все держал в поле своего зрения (особенно через спецслужбы. – А. Г.), как-то спросил меня: "Вы производите никель?" Я дал отрицательный ответ. "А у вас много никеля?" – последовал второй вопрос Сталина, на который я тоже ответил отрицательно. "Тогда чем же объяснить то, что у вас хватает никеля на такие вещи?" – И он вытащил из своего кармана блестящую никелированную зажигалку производства завода "Гамма". Я был застигнут врасплох...", после чего по возвращении в Будапешт принял соответствующие меры в этом отношении.
Трехлетний срок – крайне короткий период для подготовки командного состава армий, которые стремительно разрастались. Ведь старым кадрам власти не доверяли, а офицер – это человек с высшим образованием. Это не смущало коммунистических вождей, которые в таких вопросах привыкли поступать волюнтаристски. Например, протокол беседы Сталина c Пиком, Гротеволем и Ульбрихтом от 18 декабря 1948 г. содержит фрагмент о прямо-таки чудесном превращении обычных стражей порядка в армейских командиров: "Тов. Сталин спрашивает, можно ли... уголовную полицию развернуть в армию. Ульбрихт отвечает, что в армию можно развернуть 20 тыс. казарменной и пограничной полиции, которые имеют свой штаб, свою систему снабжения, связи и пр.
Тов. Сталин говорит, что нужно устроить так, чтобы все 84 тыс. полицейских восточной зоны [оккупации Германии] были младшими и средними офицерами, и тогда полицию можно будет развернуть в армию".
Ульбрихт хорошо понимал, для чего он лихорадочно сколачивает вооруженные силы, ибо вскоре после того, как войска Ким Ир Сена взяли Сеул, 3 августа 1950 года во всеуслышание произнес прямую угрозу в сторону Запада: "Корея учит, что марионеточное правительство, подобное тому, что в Южной Корее – или, можно также назвать таковое в Бонне – рано или поздно будет сметено волей народа".
Военный архив Праги содержит немало документов об ускоренном обучении командных кадров в те три мрачных года в начале 50-х. То же самое происходило везде – от Болгарии до Польши. Ракоши вспоминал, что новые красные командиры походили на обмундированный сброд: "Большинство офицеров год или полтора тому назад были еще рабочими и крестьянами и стали офицерами, пройдя подготовку на "скороспелых" курсах. Надев военную форму, они, разумеется, еще не овладели военной дисциплиной, пунктуальностью, умением хранить тайну, знаниями и т. д.". Да и то, чем они занимались, не способствовало воодушевлению, ибо позволяло заглянуть в светлое будущее: "...советские методы подготовки в корне отличались от прежних... поскольку нацелены они были на то, чтобы условия обучения как можно скорее приблизить к военным. ...С весны ...и до глубокой осени подразделения, покинув казармы, занимались подготовкой в лесах, под открытым небом или в укрытиях (то есть землянках и норах. – А. Г.) и палатках... После сильных дождей солдаты целыми днями занимались восстановлением размытых траншей и укрытий. ...Офицерский и сержантский состав был молодым и неопытным, что еще больше усугубляло положение с дисциплиной". Ракоши сообщал о такой варваризации армии советским военным советникам, но те знали, что ответить: "Они успокаивали меня тем, что это только начальные трудности..."
Исследователь холодной войны Владислав Зубок в беседе с автором этих строк выразил осторожное сомнение в способностях сталинского воинства: "Ну, ведь такая армия, пережившая репрессии, должна же была как-то и побеждать..." На что последовал вопрошающий ответ: "А как погнать умного офицера на ядерный гриб? И гнали же – в ходе учений на Тоцком полигоне 1954 г.". Ведь уже после смерти Сталина и, более того, в условиях мирного времени тысячи офицеров в уральских степях получили дозу радиации и десятилетиями молчали об этом, мучительно умирая от лучевой болезни. Сталинское воспитание сработало безотказно.
Учтем, что в 1945–1953 гг. армию планировали гнать не столько на, сколько под ядерные взрывы, устроенные противником, – собственных атомных бомб к 1953 году было сравнительно мало. Зато в избытке производилось химическое оружие и боевые заразы. Стал бы высокообразованный и не запуганный расстрелами командир вести солдат в болото, клубящееся парами иприта, в которых засел с пулеметом какой-то отчаявшийся защитник демократии? Всякий ли человек с высшим образованием пойдет штурмовать город, где по улицам валяются трупы детей, умерших от сибирской язвы или холеры? А вот темная и бесправная беднота из сел или с рабочих окраин, получив усиленный продовольственный паек, свой кусочек власти и мундир, возвышавший над остальными соотечественниками, не исключено, что могла бы и выполнять подобные приказы (вспомним биографии Мишкина и Чепиги). Всадники апокалипсиса должны были быть всадниками без головы.
Завершим очерк свидетельством Каплана о состоявшемся в 1968 году его разговоре с Чепичкой, который спустя почти два десятилетия после заседания в Кремле сожалел о том, что не въехал во Францию в обозе своей армии: "Когда я его спросил, верил ли он в реальность сталинского плана победоносного военного похода в Европу, он без размышлений ответил: "Да!" ...Он считал, наоборот, большой ошибкой хрущевского руководства, что его внешнеполитический курс сорвал замыслы, разработанные и подготовлявшиеся при жизни Сталина. Теперь Европа уже была бы социалистической и многие хозяйственные трудности, вытекавшие из экономической отсталости социалистических государств, были бы давно преодолены (надо полагать, за счет разграбления "буржуев", как сделал СССР в 1945–1950 гг. – А. Г.). (...)
Я снова спросил, понимает ли он, что все это истощило бы социалистический лагерь, вызвало бы большие человеческие и материальные потери, так как уже сама подготовка привела чехословацкую экономику к глубокому кризису; при этом не было гарантий, что все это закончилось бы победой, поход мог бы перейти в долговременный конфликт с партизанским движением. Прозвучал ответ: "Потери были бы быстро возмещены".
Сталин был не единственным, кто хотел упиться властью, построив вселенский ГУЛАГ, пусть даже и на радиоактивных развалинах.
Александр Гогун
