ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » » Средневековая сирийская образованность
Средневековая сирийская образованность
  • Автор: Malkin |
  • Дата: 03-11-2020 17:56 |
  • Просмотров: 864

1. Сирийская средневековая школа

2. Источники по истории сирийской высшей школы

3. Сирийские школы Эдессы и Нисибина

4. Предметы занятий

5. Занятия и жизнь Нисибийской школы

6. "Правила святой школы города Нисибина" (перевод)

Расцвет сирийской культуры в эпоху средневековья связан с интенсивной жизнью городов Ближнего Востока. Одной из особенностей восточного феодализма было именно то, что на Востоке сохранялись товарно-денежные отношения, что города продолжали свою жизнь, не приходили в упадок, хозяйство не повсеместно приобретало натуральный характер. Городское ремесло, торговля и рынки продолжали существовать, а в ряде случаев создавались новые пункты обмена и обновлялись старые. Этому способствовала не только местная торговля, но широкие международные торговые связи. На тысячелетних караванных дорогах, в гаванях Красного и Средиземного морей, Индийского океана, на "дорогах ароматов", на "шелковом пути" сирийцы занимали одно из первых и чрезвычайно прочных мест. Торговля была в их руках, они соперничали и с персами, и позднее с арабами, сохраняя свои позиции.

Использование сирийского языка в качестве международного было обусловлено самим географическим положением сирийцев между Византией и Ираном. Сирийцы оказались совершенно необходимыми в сношениях этих великих держав с арабскими племенами Аравийского полуострова, их письменность и язык проникли в области Средней и Центральной Азии. Переводчики, толмачи, посланцы, миссионеры, они освоили значительную часть Азии, бассейны Средиземного и Красного морей. Не только сирийский язык, но и письменность, и литература сыграли выдающуюся роль в развитии культуры Востока. Сирийские миссионеры несториан и монофизитов устраивали диспуты при дворе шаханшахов, соперничали в ставке царей Хирты (Хиры), спорили в Хымьяре, добивались прочного положения в Константинополе, в далекой Нубии и Эфиопии.

Давно было отмечено, что сирийский язык был тем связующим звеном, которое дало возможность Ближнему и Среднему Востоку освоить достижения греческой науки, чтобы затем она достигла нового творческого расцвета на арабской и персидской почве. Высокое развитие философии и науки в средние века на Востоке явилось результатом длительного процесса, в основе которого лежало приобщение к древнегреческой культуре. Она была воспринята, преобразована, переработана, приобрела новые черты, самобытно и независимо выкристаллизовавшиеся в древних восточных государствах.

Со времен Селевкидов в области Антиохии и приморской Сирии имело место внедрение греческих элементов культуры в арамейскую языковую среду. Антиохия оказалась местом скрещения, взаимного влияния. Высокий уровень образованности сделал ее соперницей Александрии. Когда угасла слава Петры и Пальмиры, Антиохия вновь заняла центральное положение, и греческий язык стал как обиходным, так и литературным языком приморской Сирии. Однако в ней сохранился и сирийский язык, на котором в VI в. писал свои гомилии Север Антиохийский, "неистовый Север".

Но колыбелью сирийского, как и местом его пышного расцвета, было Междуречье, где арамейский, в течение веков бывший языком канцелярий и правовых соглашений еще со времени Ахеменидов, - в Эдессе, Нисибине, Амиде, Кеннешрине, постепенно приобретая новые качества, превратился в тот развитый сирийский язык, на котором можно было выражать любые понятия: философские, научные, догматические. Распространение христианства сыграло в этом важнейшую роль. Литература сирийцев развилась в Междуречье, откуда вышли древнейшие литературные памятники, вслед за которыми возникла и литература в Сирии и ее центре Антиохии. Глубокие, независимые, самобытные учения, отражающие древние традиции, которые восходят к язычеству, сохранялись, например, у сабиев.

Древнейшие свидетельства арамейской письменности в Сирии и Палестине относятся к середине II тысячелетия до н. э.; эти первоначальные тексты писались справа налево, причем одно слово от другого отделялось чертой. В Междуречье арамейский язык вытеснил аккадский с V в. до н. э., и в этом решающую роль сыграло удобство алфавита. Использование полугласных букв давало возможность характеризовать звук в слоге как количественно, так и качественно.

Впервые древнее арамейское письмо появилось в областях Дамаска и Алеппо. В Междуречье оно победило в Ассирии, Вавилонии. Персы, завоевавшие Вавилон в 539 г. до н. э., 31 использовали употреблявшееся там арамейское письмо. Самое управление, письменные документы оставались в руках арамеев, разговорный язык которых получил широкое распространение.

Монументальное письмо надписей вошло в употребление во всей Передней Азии, от Средиземного моря - Петры и Дамаска - до Йатриба (Медины) на юге, в Осроене и за Кавказским хребтом, в Армази близ Тбилиси. Арамейским письмом писали в Финикии, Петре, Пальмире. И только завоевание Римом Набатеи в 106 г. и Пальмиры в 273 г. положило предел его распространению. Совершенно справедливо Ж. Пиренн связывает сирийский шрифт как с пальмирским, имевшим целый ряд элементов курсива, так и - в еще большей степени - с письменностью городов в верхнем течении Тигра и Евфрата (Бережик, Серрин). Наиболее вероятным нам представляется, что развитие сирийской письменности происходило в тесном взаимном влиянии письма, распространенного с древнейших времен в Междуречье, и письма приморской Сирии - набатейского и пальмирского.

Самым первым датированным образцом сирийского курсива в настоящее время следует считать документ о продаже рабыни, найденный при раскопках в Дура-Еуропос. Этот текст, написанный в 243 г., имеет все основные элементы сирийского скорописного почерка. Заслуживает особого внимания то, что это выработанный, развитый курсив, который продолжал служить сирийцам и в дальнейшем в качестве "светского" письма. Четкая, с округлыми линиями эстрангела была в известной мере более монументальной, хотя она и в древнейших своих образцах дает связь буквы с буквой, при которой слово или какая-то часть его, в зависимости от характера знаков, могли быть написаны неотрывно. Система связного сирийского письма, зародившегося еще до христианизации сирийцев, засвидетельствована христианскими рукописями - 411 г. в Британском музее и 462 г. в Государственной публичной библиотеке в Ленинграде 5. Следует отметить, что до настоящего времени палеографы не придают должного значения тому, что параллельно развивались два дукта: классическая эстрангела, которая впоследствии выработалась в несторианскую восточную ветвь, и курсив, которым писались светские рукописи. Та же эстрангела в западных областях развилась в скоропись монофизитов-яковитов, с одной стороны, и с некоторыми особенностями почерка - в скоропись мелкитов, православных, с другой стороны.

К очень ранней эпохе относится и зарождение сирийской литературы, неразрывно связанной с письменностью. Вероятно, уже в дохристианское время развились разные жанры литературы, существовали не только культовые и мифологические тексты, но и светские сочинения. Произведения светской литературы, практической философии в частности, имели широкое хождение в языческой среде. Интересно отметить, что эта литература уходит своими корнями в глубокую древность, сюжеты взяты из старых традиционных повествований, как, например, роман об Ахикаре, восходящий еще к ассирийской письменности. Их освежали новыми идеями, соответствующими времени, так что старый сюжет приобретал черты философских теорий, которые были восприняты и творчески переработаны на Ближнем Востоке.

Так же осваивались и практическая философия, и нормы поведения, выработанные какой-либо философской школой. Стоические идеи, например, были развиты в широкоизвестном "Послании" Мары бар Серапиона своему сыну Серапиону. Гностическая философия со всеми ее астрономическими и астрологическими особенностями стала важнейшей частью в творчестве Бардесана.

В сирийской литературе первых веков христианства можно проследить как развитие местных, заложенных в древности, основ, так и греческой философии, древней, античной, с одной стороны, и более новой, эллинистической, - с другой. Если практическая стоическая философия, гностическая и герменевтическая литература были плодами эллинистической мудрости, в которой доля александрийской учености была не меньшей, чем афинской, то изучение формальной логики и аналитики основывалось на трудах Аристотеля. Но и в последнем случае древнее греческое учение воспринималось уже через призму неоплатонизма, обогащенного идеями Плотина. Практическая философия была уделом средних слоев общества. Поучения о добродетели, об удовлетворении малым, о снисходительности к людям должны были способствовать спокойствию, устойчивости жизненного уклада. Теоретическая же философия, логика в частности, стала уделом тех, кто проходил школьную подготовку, стре-33мился к той или другой интеллектуальной профессии, связанной с духовным саном или со светскими занятиями и должностями ритора, философа, врача, схоластика.

К числу памятников, представляющих выдающийся интерес, принадлежит упомянутое "Послание" Мары бар Серапиона. По поводу этого сочинения нет единого мнения: одни исследователи склонны считать его частным письмом, другие - литературным произведением в эпистолярной форме. Мара бар Серапион, находясь в плену у римлян, пожелал послать наставление своему сыну, чтобы поддержать его стремление учиться возможно лучше, приобретать знания. Он также советует ему быть скромным и снисходительным к людям. Житейская мудрость письма почерпнута из популярной стоической философии. Датируют это послание или I в. н. э., на основании упоминания "мудрого царя иудеев", или III в. н. э. Во всяком случае, этот памятник трудно назвать христианским. Культурный центр сирийцев - Осроена в Верхней Месопотамии с ее столицей Эдессой - стал христианским никак не позднее середины II в. Но по своему происхождению автор "Послания Мары", возможно, был не из Эдессы, а из города Самосаты на верхнем Евфрате. Однако даже и при этом предположении "Послание" приходится признать очень ранним памятником. Отсылая к обширной библиографии его, отметим лишь то, что отсутствие единого мнения о месте и времени происхождения памятника свидетельствует о его обобщающем характере, который заставляет видеть в нем литературное произведение, практические советы которого, направленные на воспитание правил поведения в жизни, адресованы молодым людям вообще. Это образец бытовой философии. Памятник неоднократно переводили и подробно комментировали.

Другой памятник практической философии - роман об Ахикаре - известен в многочисленных вариантах на различных языках. Достаточно сказать, что предполагается его ассирийское происхождение, что один из списков дошел на древнем арамейском языке в числе папирусов военной колонии Элефантины. Имеются греческая, сирийская, эфиопская, арабская, армянская и славянская версии этого произведения. Сказание об Ахикаре - один из древнейших па-34мятников сирийской литературы. Сюжет поучительного повествования прост: Ахикар, мудрый советник Синаххериба, царя Ассирии и Ниневии, бездетен. Глубоко огорченный, он, по указанию богов, усыновляет сына своей сестры Надана, которого заботливо воспитывает, обучает и вводит во все свои дела. Но неблагодарный Надан пишет от имени дяди ложные письма, клевещет на него, так что дело доходит до вынесения Ахикару смертного приговора. Однако Ахикара спасает от смерти облагодетельствованный им некогда человек, который тайно прячет его в подземелье своего дома. Между тем Синаххериб получает от фараона, египетского царя, загадочное письмо, которое, по мнению его советников, мог бы разгадать и понять один только мудрый Ахикар. Его возвращают ко двору, и он снова пользуется доверием царя. И так же как в первой части сказания были перечислены благие советы Ахикара его племяннику, во второй части приведены неблаговидные поступки Надана и горькие слова, которые Ахикар вынужден сказать ему. По своему характеру поучения могут быть сближены с библейскими. Это практическая этика, выработанная на протяжении веков ближневосточной традицией. В то же время можно найти черты, сближающие идеологию сказания об Ахикаре с идеями Феофраста в изложении Диогена Лаэрция или Демокрита в изложении Климента Александрийского. Этот широко распространенный памятник неоднократно изменялся и дополнялся. Он подвергался тщательным исследованиям, среди которых по глубине достигнутых результатов выделяется работа Т. Нёльдеке.

1. Сирийская средневековая школа

Язык, письменность, литература не могут получить широкого распространения, если нет традиции и систематической передачи знаний. Сирийцы были сильны своей школой, в которой усваивались грамота, чтение, письмо, знание энциклопедии того времени - Библии - и элементов эллинской образованности. Выдающееся значение высшей сирийской школы, ее древнейшего университета - академии в Эдессе, затем Нисибине, было темой нашего специального исследования. В настоящей главе нам хотелось бы дать представление о том, каким было начальное общеобразовательное обучение у сирийцев.

Для сирийцев, учитывая исторические условия, в которых они жили, грамотность была явлением большой значимости. Сирийские школы, насколько источники позволяют судить о них, более всего походили на церковно-приходские и монастырские школы, известные латинскому Западу, греческому Востоку и всему славянскому миру. Этот тип школы хорошо знаком как мусульманству, так и буддизму и брахманизму. Обучение в них предполагало в первую очередь овладение знаниями, которые соответствовали примерно представлениям о латинском тривиуме, т. е. тому, что составляло начальное образование, первую его ступень.

Такая школа во многих случаях являлась лишь ступенью для дальнейшего высшего образования и получения соответственного духовного сана. Сирийцы тяготели и к светским наукам. Этого требовали их торговые связи, которые были настолько широки и разнообразны, что и для их поддерживания были необходимы грамотность, знания, традиции. Ремесленники также должны были располагать определенными знаниями, хотя большую часть нужных им сведений они обычно получали в ходе практической работы, усваивая их "под рукой" старшего. Сирийцы славились как врачи; этому немало способствовало систематическое, школьное приобретение знаний, которое затем уже пополнялось специально медицинскими сведениями, знакомством с трудами греческих врачей (Гиппократа, Галена) и практическим изучением врачебного искусства под руководством опытного медика. Таким образом, начальная школа приходского типа была ступенью для специального образования, как светского, так и духовного. Даже в Нисибийской академии не были изжиты возможности продолжать занятия светскими науками, философией и особенно медициной, хотя специальный канон запрещал одновременно с церковными книгами заниматься и по книгам о врачебном искусстве.

Источники сохранили некоторые далеко не полные, но интересные сведения о том, как происходило обучение, в чем оно состояло и как долго оно длилось. Замечательно, что сведения эти черпаются преимущественно из несторианских по своему происхождению сочинений. Именно несториане развили максимальную деятельность в области образования, что вызвало неудовольствие монофизитов. Известно, что монофизиты и несториане соперничали на всем Ближнем Востоке за господство в сирийских городах и селениях, за влияние среди арабских племен, за приоритет в сношениях с Византией.

В житии первого яковитского иерарха, получившего звание мафриана (католикоса), Маруты из Тагрита (ум. в 649 г.), написанном его младшим современником мар Денхой, обронены язвительные слова относительно широкой сети несторианских школ. Денха правильно усмотрел в этих школах мощную возможность влияния. "Несториане Востока, - писал он, - желая ввести простецов в заблуждение и околдовать уши этих мирян, что было весьма легко сделать посредством песнопений и приятных напевов, а также ради лести мира и главенства над ним и чтобы ,,поедать домы вдов" и замужних, по слову Евангелия, под предлогом, что "они продлевают свои молитвы" (Матф.: XXIII, 14), в каждом селении своем, так сказать, позаботились устроить школу. Они привлекали в свои школы тем, что установили одинаковый для всех областей порядок исполнения псалмов и песнопений". Денха перечисляет различные виды этих гимнов, называя их гласами, песнопениями, антифонами.

Монофизиты стали также проявлять усердие в устройстве школ, о чем сообщает этот же автор. В области Бет Нухадра, которая находится между Тигром и Большим Забом, севернее Маргской области, лежащей между теми же реками на юге, были устроены школы в селениях Бет Коке, Бет Тарли, Тель Зельма, Бет Бани, Шурзак.

Школы несториан, по словам того же Денхи, пользовались доброй славой и известностью. Это особенно справедливо для VIII в. и связано с деятельностью Бабая из Гебилты (Тирхан).

Сведения о сирийских школах IV, V вв. несколько отрывочны, но для VI, VII вв. они приобретают все более определенный характер. Интересно отметить, что программа начального обучения, как и его методы не только сохранялись на протяжении многих веков, но и носили международный характер; как и во всем христианском мире, обучение у сирийцев начинали с Псалтири.

Об основателе Нисибийской академии мар Нарсае (ум. в 502 г.) сообщается, что, "когда ему было семь лет, он пошел в школу для мальчиков" в селении Айн Дулба области Маалта, откуда он был родом. (Маалта область, соседняя с Маргской, от которой она отделена Хазиром, притоком Большого Заба.) По истечении девяти месяцев, благодаря своим способностям и горячей любви к знаниям, он смог "отвечать всего Давида", т. е. выучил Псалтирь.

Мар Гиваргис (Георгий), перс и зороастриец, перешел в христианство и умер мучеником в 615 г. В селении Бет Растак области Адиабена он стал учиться в школе, выучил псалмы так, что "отвечал Давида".

Дальнейшие занятия заключались в усвоении всего Писания, особенно Нового завета, его толкования. В экзегезе несториане следовали толкованию Феодора Мопсуестского, ставшему классическим образцом для несторианской школы.

Мар Киприан, основатель монастыря в Бирте, был уроженцем селения Бет Магуше. Родители его были христиане. Он учился в "церкви своего селения" и в короткое время прочел псалмы и освоил "учение", которое давалось "мальчикам" (ywlpn' dly'). После этого он отправился в селение Маккабта, которое "процветало в его дни", где освоил "писания" и их экзегезу.

Начальное обучение происходило при церквах, где были грамотные клирики. Очевидно, существовал некий цикл первоначального образования, который надо было пройти. Относительно Иоанна Дейлемского, скончавшегося в старческом возрасте в 737-38 г. и, следовательно, учившегося в середине VII в., известно, что родители отдали его в школу, где он "в короткое время выучил псалмы и прочую науку, необходимую мальчикам". Таким образом, и здесь для характеристики первоначального образования повторены те же выражения, свидетельствующие о том, что оно имело определенную программу.

Имеются некоторые сведения и относительно численности учащихся в школах. Так, согласно сообщению Фомы Маргского, Маранаммех, митрополит Адиабены в 753-772 гг., объезжая свою епархию, побывал в селении Бет Едрай: "В нем была небольшая школа - двенадцать учеников и их учитель; и он вошел в нее, когда учитель приготовился читать главу из книги Исаии. Спросил его блаженный (митрополит): "Что за главу ты читаешь?" И приказал ему: ,,Оставь эту главу сегодня и начни, откуда я тебе покажу"".

Из этого рассказа видно, что в школах и на низших ступенях образования занимались чтением и толкованием Писания. Школа носила, следовательно, клерикальный, конфессиональный, характер и на своих начальных ступенях. Но грамота сама по себе открывала путь к знаниям, к светским наукам, о которых речь пойдет ниже в связи с высшим образованием у сирийцев.

В житии Бар Идты сообщается, что он родился в Русафе, рано потерял родителей, его воспитывала старшая сестра Хенанишо, которая отправилась в Нисибин, где и поселилась. Там она отдала брата в школу. "Она взяла за руку святого раббан Бар Идту, своего брата, и отправилась в город Нисибин, Антиохию Мигдонийскую, в один из женских монастырей, что вокруг Собы. Она приобщилась к монашеской жизни со Христом женихом вышним. Эта чистая Хенанишо брата своего раббан Бар Идту поселила вблизи себя, т. е. отдала его в дом обучения, чтобы он читал псалмы Давида и научился петь и писать те знаки и буквы, когда был еще мал годами. С вечера до утра оставался он у своей сестры, а днем она провожала его в школу; каждый вечер она заботливо вела его к себе, а каждое утро, оберегая, водила в дом обучения". Она следила за тем, чтобы он не перенял дурных привычек от других детей, "то пугая, то одобряя и похваливая его". Между тем курс начального обучения был закончен. "Когда он выучил псалмы и все главы и вступления к ним и овладел в совершенстве чтением и письмом, вновь ввела она его в великую школу, мать ученых, которые все находятся на востоке и орошают вселенную своими учениями".

Таким образом, окончив курс начальной школы, которая дала ему грамотность - умение читать, писать, знание Псалтири и важнейших богослужебных песнопений, - Бар Идта смог поступить в высшую школу сирийцев. Не только данное житие, но и другие сирийские памятники самыми высокими словами прославляют свою древнюю академию в Нисибине, называя ее "матерью ученых" и другими славными именами. Здесь Бар Идта обучался "писаниям и толкованиям", т. е. специальной экзегезе и гомилетике, главным образом по трудам Феодора Мопсуестского.

К первой половине VII в. относятся сведения о жизни Хормизда, который родился в области Бет Хузайе в Бет Лапате, называвшемся также Шираз (byt lpdhy syrz), Его родители были христиане, и "когда он был отроком и достиг двенадцати лет", его отвели в школу, чтобы он выучил псалмы и постиг духовное учение. Он оставался там в учении шесть лет. Он знал наизусть псалмы и Новый завет, "трудился над ними отрок ночью и днем" 19. "Когда завершились годы его пребывания там, ему было лет двадцать". После окончания школы он пожелал сделаться монахом.

В житии Сабришо I, патриарха несториан (ум. в 604 г.), составленном его младшим современником монахом Петром, говорится, что он был родом из селения Фирузабад, у границы Сиарзура в области Бет Гармай. "В этом селении, упомянутом нами выше, - сообщает биограф, - был один благочестивый священник по имени Иоанн. Он (Сабришо) пошел к нему, и тот обучил его псалмам". Им овладела жажда знаний, желание "толковать и читать божественные писания, и он отправился в Нисибин, город образованности, где в это время жил экзегет Авраам".

Много таких кратких сообщений можно найти в биографической литературе сирийцев. Очень интересна механика усвоения знания. В первую очередь требовалась память, поскольку часть прочитанных книг выучивалась наизусть. Так, по образному выражению самих сирийцев, псалмы должны были "исходить из уст".

В 620 г. при Хосрове II окончил свою жизнь перс, перешедший в христианство и принявший имя Ишосабран. Его житие было написано патриархом несториан Ишоябом III (ум. в 657-58 г.). Став христианином, Ишосабран пожелал научиться читать Писание, поэтому в своем родном "селении Кур на горе Хедайаб" в области Адиабены он обратился к крестившему его священнику Ишорахмеху, у которого был юный сын по имени Ишозеха, с просьбой: "Если тебе угодно, о господин, дай мне этого юношу, чтобы он был мне по любви брат и сын, а по чину (bks') - учитель и наставник божественных писаний". В ответ на это он получил согласие в такой форме: "Ты знаешь, о брат мой, что я не имею другого сына, кроме этого, он отрада моей старости и свет очей моих, но так как ты достоин уважения в моих глазах, как слуга Христов, я не откажу тебе в нем. Да будет так, как ты просил... Итак, возьми себе моего Ишозеху, так как он нужен тебе". Ишосабран обрадовался и согласно порядку посадил юношу как учителя. Когда они так расположились, он спросил его: "Что именно положено правилами человеку учить прежде всего?" И юноша сказал ему: "Буквы, конечно, учит человек прежде, затем слоги, после того начинает читать псалмы и постепенно прочитывает все Писание. И когда выучится чтению Писания, после этого он приступает к толкованию". На это Ишосабран сказал юноше: "Бесполезно учить буквы, прочти мне десять псалмов". Юноша стал объяснять ему, что напрасно он будет путем "бормотания", "подобно магам", стремиться запомнить все Писание, что необходимо выучить буквы. Но Ишосабран упросил своего молодого наставника учить его со слов, т. е. дать ему возможность затвердить все на память, причем каждое слово он произносил "с силой" и повторял их, "покачивая шеей, подобно магам" (kd mz? z? b'skm' dmgws'). Но юноша запретил ему это, сказав: "Не делай так, как поступают маги, произноси спокойно, только устами, и таким образом в короткое время запомнишь много слов". Однако тот продолжал настаивать на своем. Ишосабран и его учитель сообщили Ишорахмеху, что обучение построено на усвоении с голоса. Тогда священник стал настойчиво просить Ишосабрана выучить сначала буквы, потому что это даст ему возможность прочесть все Писание. Ишосабран "послушался", "выучил буквы", усвоил псалмы и стал читать книги.

Хотя память играла значительную роль, поскольку частое повторение приводило к тому, что многое запоминалось наизусть, одной памяти было недостаточно: требовалось умение читать и читать правильно. Сирийский алфавит, огласовка, которую постепенно вводили и западные и восточные сирийцы, создавали возможность правильного чтения и таким путем освоения нового текста. В противоположность этому сложность пехлевийского письма, идеограммы, гетерограммы, отсутствие гласных - все это приводило к тому, что "магуше", т. е. зороастрийское жречество, стремилось освоить и заучить свои книги наизусть, мало пользуясь грамотой, запоминая со слов, "бормоча" и "покачивая шеей". Так они старались облегчить процесс усвоения.

Сирийцы добивались того, чтобы человек научился читать, разбирать то, чего он не знал наизусть, тогда как персидская система базировалась исключительно на памяти, причем употреблялись мнемонические приемы для ее обострения, закрепления заучиваемого текста. Но при постоянном повторении наиболее употребительных текстов отрывков Писания, например, псалмов, часть из них запоминалась наизусть.

Знание букв, чтения и письма было необходимо сирийцам для овладения всем комплексом сведений, нужных им для практической жизни. Надо было уметь не только читать, но и писать, разбирать написанное.

В связи со сказанным приобретают значение данные о школах, находившихся в разных селениях. Достаточно подробные сведения об этих школах имеются в дошедших до нас сирийских источниках.

Знаменательны два этапа в жизни сирийской несторианской школы - время католикоса Ишояба III и учителя мар Бабая, современника католикоса Селибазехи (ум. в 728 г.). Деятельность Ишояба III, родившегося в Куфлане, в области Адиабены, бывшего учеником мар Иакова из Бет Абе и закончившего свое образование в Нисибине, относится к первой половине VII в. Основав новую церковь у монастыря Бет Абе, расположенного в Маргской области, недалеко от слияния рек Большого Заба и Хазира, Ишояб III "пожелал построить школу близ своей кельи". Он хотел снабдить эту школу "всем необходимым, привлечь учителей, философов, экзегетов, собрать много учеников и всячески заботиться о них". Однако пожеланию католикоса не суждено было исполниться, так как настоятель монастыря Камишо с группой братьев воспротивились этому. Они не захотели расставаться с "радостью тишины", предвидя, что присутствие юношей будет докучать им. Они сослались на то, что не было на это указания основателя монастыря мар Иакова. Католикос не согласился с их возражениями, тогда Камишо и 70 монахов-отшельников покинули монастырь и ушли в селение Херпу области Сафсафа. Это сломило решимость католикоса, и он перенес место основания школы в свое родное селение Куфлану, куда должны были последовать "работники и строители", вызванные им в Бет Абе на постройку.

Хотя настоятель Камишо и утверждал, что ему неизвестно о существовании школ при монастырях, такие школы были, на что указывает свидетельство Ишозехи, относящееся к рубежу VI и VII вв. Ишозеха был современником католикоса Сабришо I, на посвящение которого в этот сан дал разрешение шаханшах Хосров II Парвиз в 596 г. Ишозеха построил три монастыря и при них школы. Он основал "большой монастырь в области Бет Арабайе и собрал в нем учителей и учеников. Затем пошел на гору Хефтун в Бет Багаш. На склоне лет он отправился в область Адиабены, оставив прежний монастырь в руках учителей, как и школу, которую устроил в нем". Новый монастырь был сооружен из камня, потому что в этой области хозяйничали разбойники и грабители. И в этом монастыре Ишозеха "поставил учителей и школу". Таким образом, школа и монастырь были связаны, и предложение Ишояба III не содержало ничего необычного.

Но особое внимание привлекает то, что в ряде случаев школа была независима от монастыря, она устраивалась просто в селении, а персонал, учителя не принадлежали к клиру, хотя и пользовались особым положением и уважением.

К первой половине VII в. относится деятельность Бабая из Гебилты, расположенной близ Тирхана. Его биограф Фома Маргский в середине следующего, IX в. посвятил ему немало страниц своей "Книги начальников". Впечатление от всей деятельности, от личности Бабая было настолько сильным, что сохранилось даже описание его внешности. "Это был муж ученый и весьма просвещенный, здоровый, могучего телосложения, голос же у него был, как рассказывают, сладкий и звонкий, подобно трубе".

Свою педагогическую деятельность Бабай начал в Гебилте, своем родном городе, куда к нему собрались ученики, в том числе Маранаммех, ставший затем его верным спутником. Бабай дал им "полное наставление в учении церкви", в духе последователя Феодора Мопсуестского, как это подобало несторианину. Школы он нашел в большом упадке, ведавших, ими "нерачительными", а "каноны и правила школ" - в небрежении. Деятельность Бабая была направлена на восстановление школ, учреждение порядка, дисциплины, обеспечение усвоения знаний. Но предметом особенного внимания Бабая была музыка, гимнология.

Известно, что еще сирийский гностик II-III вв. Бардесан придавал особое значение пению как способу пропаганды и усвоения своего учения. У несториан, по свидетельству биографа Бабая, к этому времени не стало единообразия в пении. "Всякая страна, город, монастырь, школа имели свои собственные песнопения и напевы, и когда случалось учителю или ученику находиться вне своей школы, то он стоял, как невежда", т. е. не мог, принять участия в пении. Этот разнобой был устранен внедрением общих правил еще в школах. Песнопения исполнялись по определенной музыкальной системе, которая была введена мар Бабаем и распространилась на все школы.

Покинув школу в Гебилте, Бабай с Маранаммехом направились в области Адиабены и Марги. Первая школа, которой занялись после переселения Бабай и его спутники, находилась в селении Кефар Уззел, недалеко от Арбелы. Это была большая школа, где постигали не только основы грамотности, но и получали обширные знания. Эта "большая школа" могла успешно развиваться благодаря состоятельности жителей Кефар Уззела, "людей богатых и знатных".

Только дождавшись ощутимых результатов, Бабай решился перенести свою деятельность дальше "и, передав ее (т. е. школу) в руки Маранаммеха, оставил ее". В Маргской области им были основаны и обновлены двадцать четыре школы. Здесь на его долю выпала не только необходимость "собирать" учеников и "строить" школы. Он обнаружил крайнюю неисправность рукописных книг, которые нуждались в "исправлении". Таким образом, в перечисленных Фомой Маргским селениях мар Бабай выполнял одну и ту же работу: собирал разбежавшихся учеников; проверял и приводил в порядок книги, в которых была нарушена принятая последовательность текстов, что привело к отсутствию единообразия; исправлял ошибки, вкравшиеся при переписке.

Мар Бабай ревизовал школы как при монастырях Шамира или Кори, так и в селениях: в Хардесе, Хетаре, Маккабте, Кофе и др. Последние можно назвать приходскими школами, согласно общей средневековой традиции, о которой речь была выше, широко распространенной и на Западе и на Востоке.

Неутомимый учитель устроил и укрепил несколько десятков школ; он же подготовлял и кадры учителей. "Ибо, говорят, что у него было шестьдесят учеников, которые стали учителями" в шестидесяти устроенных им школах. Таким образом, Бабай заботился не только об усвоении грамоты, т. е. начального обучения, но осуществлял подготовку лиц и более высокой квалификации - учителей.

Со времени реформаторской деятельности мар Бабая прошло столетие, и к первой половине IX в. опять все пришло в упадок. Тяжелые общеполитические условия, измене-44ния в характере власти арабов и отношений с мусульманами привели к новым затруднениям, школы оказались заброшенными. К 834 г. н. э. относится свидетельство Сабришо Дамасского, патриарха несториан, который объезжал Арамейские земли, т. е. Междуречье и прилегающие области. В школах он нашел только старых учителей, а ученики не знали даже псалмов, которые полагались на каждый день. Учителя должны были принуждать их учиться, касалось ли это чтения или усвоения урока, "как врач принуждает больного пить полынь, смирну или сокотровое алоэ. А они так отворачиваются от учения, как больной отворачивается от питья сокотрового алоэ". Школа снабжалась всем необходимым, и в первую очередь пищей, ее содержала христианская община, данное селение или монастырь. Этим, по словам католикоса, и объяснялось отсутствие интереса к занятиям: "Ибо ради хлеба только они собрались сюда, а не из любви к учению".

Сабришо перечисляет следующие области и школы: Ктесифон (Махозе), школы мар Теодороса и мар Мари, т. е. школы, называвшиеся именем Феодора Мопсуестского и святого мар Мари. В заключение своего послания Сабришо пишет: "Подобное я слышал и относительно Элама, Месены, Персии и Хорасана". Иначе говоря, речь идет о южных областях Междуречья и восточных провинциях Ирана, сохранивших свои наименования и после завоевания их арабами.

Уделив внимание школе, методам обучения, принятым в ней, широкому распространению грамотности, а следовательно, и литературы, необходимо отметить сравнительную легкость освоения сирийской письменности, благодаря буквенному алфавиту, системе огласовки текста и особенностям сирийского синтаксиса. Все это способствовало проникновению сирийского языка, как разговорного, так и письменного, в обширные районы Азии. Школа, в которой усваивалась сирийская грамота, сыграла выдающуюся роль, так как здесь складывалась традиция освоения первоначальных знаний и решалась судьба языка и литературы.

Сирийский язык и литература несли новые идеологические представления, философские идеи, космологические и географические понятия, опытные научные сведения в области алхимии и медицины. Эти знания базировались на греко-византийской учености, развитой и освещенной новыми данными, которые были добыты сирийцами, а позднее арабами.

Распространение сирийского языка и с ним идеологических, философских и позитивных знаний было явлением прогрессивным, служившим просвещению многих народов Азии.

2. Источники по истории сирийской высшей школы

Высшая сирийская школа - это средневековый университет, каким его знали и Византия, и латинский Запад. В истоках своих эти высшие школы восходят к античной, греческой традиции, преобразованной и обновленной в них. Сирийские школы постоянно упоминаются средневековыми писателями, не только сирийскими, но и греческими. Они славились как центры просвещения и образованности. Школы высшего типа имели особенно существенное значение. Их основной задачей являлось чтение и толкование Писания, способствовавшее утверждению и распространению догматических взглядов, того философского направления, которого придерживались сирийцы. Но если экзегеза, гомилетика, литургика и были основными предметами изучения в этих клерикальных школах, то вместе с ними там было высоко поставлено и изучение философии, а в некоторой степени и других светских наук. Раннее средневековье (V-VII вв.) было временем расцвета школ, но и в последующие века (до XII в.) они продолжали существовать и оставались центрами образованности. Замечательно, что для этого времени сохранились сведения о рассадниках просвещения на самой восточной окраине массового распространения христианства, в Междуречье. Источники сообщают как о начальных школах, так и об академиях, центрах освоения высших знаний.

Очень многие сочинения сирийцев упоминают о школах: жития, биографии иерархов, истории монастырей, хроники, местные истории, такие сочинения, как "Книга начальников" Фомы Маргского и "Книга целомудрия" Ишоденаха. Особый интерес представляет одна из очень ранних средневековых клерикальных школ - академия в Нисибине, о которой сохранились достаточно подробные сведения в документах и сообщениях современников. Об этой академии известно не только из нарративных источников; до нас дошел также ее устав, правила, которыми руководствовались в управлении школой и которые устанавливали нормы поведения учащихся и преподавателей. Все вместе они составляли некую организацию, "собрание" (knwsy'), возглавляемое ректором и экономом, выполнявшим хозяйственные обязанности и осуществлявшим общий надзор в школе.

Замечательным памятником сирийской образованности являются "Правила Нисибийской академии", ее "статуты" - древнейший устав средневекового университета. В старом споре о культуре Востока и Запада этот памятник все еще не занял подобающего ему места, хотя он свидетельствует о достаточно стройной организации высшей школы на заре средневековья. Сирийцы сохранили конкретные правила поведения школяров, сведения об условиях их жизни, общем устройстве школы. Определяя внутренний распорядок школы, "Правила", как всякий юридический документ, носят нормативный характер и вскрывают главным образом отрицательные черты, позволяя тем не менее воссоздать живое представление о повседневном течении жизни академии, ее обычаях и нравах. Достоинством этого устава является то, что он датирован. Более того, указано время и обстоятельства составления первой и второй серии "Правил", имена лиц, участвовавших в их написании, и, наконец, то, что они были засвидетельствованы подписями с приложением печатей епископа города, ректора и учителей академии. Тщательно выработанный устав был принят "собранием школы", т. е. ее коллективом. "Статуты" являются нормативным юридическим установлением, которое особенно драгоценно историку. В сочетании с повествовательными источниками эти документы V-VII вв. дают возможность создать представление о деятельности ряда лиц, жизни самой школы и общей политической обстановке.

Предисловие, введение ко второй серии правил и послесловие содержат сведения о том, когда и при каких обстоятельствах статуты были составлены, восстановлены, дополнены и приняты "собранием школы".

В сирийских исторических памятниках выражение "школа" ('skwl') в ряде случаев заменено выражением "собрание" (knwsy') или еще подробнее "собрание школы". Нам удалось проследить, что это отнюдь не случайное явление. "Школа" и "собрание" или "собрание школы" указывают на различные по своей организации, составу и устройству учебные и ученые центры. Выражение "школа" имеет как общее широкое значение, так и частное - школа с некоторым количеством учеников, начальная школа при храме или монастыре. "Собрание" предполагает некую организацию, коллектив, конгрегацию, которую составляли учащиеся и профессора школы, достаточно многочисленной. Известно, что в Эдессе и Нисибине число школяров достигало нескольких сот человек. Такое "собрание", как всякая организация, требовало установления правил. Было необходимо фиксировать нормы, которыми руководствовались по традиции и должны были руководствоваться и в будущем.

При епископе Бар Сауме (ум. между 492-495 гг.) вскоре после перенесения школы из Эдессы в Нисибин были написаны первые статуты, которыми должна была руководствоваться пересаженная на новую почву школа. Бар Саума утвердил эти правила, с тем чтобы они служили опорой в управлении школой и нормой поведения учащихся. С уставом согласились все члены школы, что они и удостоверили своими подписями. Но после кончины Бар Саумы эти правила были утеряны или уничтожены злонамеренными людьми, и дисциплина школы пришла в упадок. Позднее, при ректоре Нарсае, пришли к решению вернуться к этим правилам. Удалось разыскать один экземпляр постановлений Бар Саумы. На их основе были возобновлены так называемые "старые" статуты из 22 глав. Они были составлены учителями Нарсаем и Ионой по просьбе всего собрания школы, обращенной к епископу Нисибина Осии, и приняты 21 числа месяца Тишри первого в год 808 греков и 9-й год шаханшаха Кавада, т. е. 21 октября 496 г. н. э.

Эти статуты, или каноны, были подтверждены при епископе Нисибина Павле в правление шаханшаха Хосрова I, когда экзегетом школы был Авраам, а чтецом и дьяконом - некий Нарсай. Об этом сообщает запись, сохранившаяся в тексте, заключающем каноны.

Затем следует вторая серия статутов - "Другие каноны той же школы", которые были составлены в 12-й год шаханшаха Хормизда (590 г. н. э.) при епископе и митрополите Симеоне, священниках Хенане и Хенанишо 33.

Каноны были подтверждены епископом и митрополитом по имени Ахадабуй, учителем и священником Хенаной, их собственноручными подписями и печатями в 13-м году шаханшаха Хосрова 34. Имеется в виду шаханшах Хосров II, следовательно, 602 г. н. э. 35. Таким образом, дошедшие до нас каноны Нисибийской академии действовали по крайней мере на протяжении двух веков. Об их значении говорит уже то, что они были включены в рукопись сборника постановлений сирийских несторианских соборов. Такой памятник, как устав Нисибийской академии, представляет, конечно, выдающийся интерес. Главное его достоинство - надежность сообщаемых сведений, среди которых имеется несколько важных дат, не вызывающих сомнения.

В тесной связи между собою стоят два других источника, содержащих сведения по истории школы в Нисибине - трактат "Причина основания школ" и "История святых отцов". Они дополняют данные устава и дают возможность получить новые факты. Трудность при использовании этих источников заключается в том, что они оба дошли до нас под именем Бархадбешаббы из Халвана 36. Материал их местами совпадает дословно, но характеристика отдельных лиц, оценка их деятельности подчас прямо противоположны. Попытка критического подхода к этим источникам по истории Нисибийской академии была сделана Э. Германом, который использовал предшествующие работы Ж. Шабо и А. Минганы. Сравнение текста обоих памятников привело исследователя к выводу, что "История" была источником трактата, но Э. Герман даже не делает попытки поставить вопрос о том, были ли эти сочинения написаны разными лицами или автор в обоих случаях один. Его статья не вносит существенных данных в эти вопросы, тем более что в ряде случаев автор ссылается на сведения "Хроники Арбелы", которая была подвергнута основательной критике

В одном сочинении автором назван Бархадбешабба Арабайа епископ Халвана, в другом - к этому имени добавлено, что он был "священником и главой надзирателей святой школы города Нисибина". Этот титул дан ему в заголовке "Истории", две последние главы которой содержат составленные им биографии двух ректоров школы - Нарсая и Авраама. В трактате же "Причина основания школ" автор назван епископом Халвана, что соответствует и его подписи под деяниями собора Григория I в 605 г. Судя по обоим дошедшим до нас сочинениям, он ученый и знающий человек, хорошо осведомленный об истории школы и знакомый с ее жизнью. Можно предположить, что Бархадбешабба сначала учился в ней, потом занял положение старшего учителя, риш бадуке, а затем был рукоположен епископом Халвана. Подобный путь проходили и другие воспитанники этой школы.

Трактат "Причина основания школ, что составил мар Бархадбешабба Арабайа, епископ Халвана" отчетливо распадается на две части. Первая часть, теоретическая, говорит о поучениях, которые "были даны Творцом невидимому миру ангелов и человеку", - поучения Христа своим ученикам и последователям. В этой же части дан философский анализ познания мира, причем сирийские термины находятся в непосредственной связи с греческой философией. Главным качеством человека является "разум словесный и просвещенный" (md?' mlyl wnhyr'); так как наше слово соответствует этому разуму, тому, что есть в нас, то возможно и его понимание. У разума есть качества, среди которых названы понимание, мышление, а также страсть, гнев, воля. Но "разум стоит над всеми ними" (md?' dyn 'ytwhy l'l mn kwlhwn) и как "мудрый возница" (hnywk' kym' - ??????) и как "способный кормчий" (wprny' zryz' - ??????????). Именно разум действует и выявляет следуемое. Все, что заключается в науке, может быть, таким образом, разделено на две части - "знание и действие" (yd't' ws'wrwt'), т. е. на теорию и практику. Знание необходимо для различения добра и зла, правды и лжи, тогда как действие, практика обусловливают выполнение добрых дел. "Этой замечательной способностью рассуждения разум рисует величественные картины истинного знания" 43 (??????? bhn' mkyl 'wrgnun tmyh' dmlylwt' 'r md'' lkwlhwn lm' hdyr' dyd't' tytt'). Далее автор переходит к истолкованию легенды о грехопадении человека и рассматривает историю израильского народа как передачу традиций, поучений, которые якобы формировались в "школах", т. е. группах учеников, собиравшихся вокруг патриархов или пророков, как в "школе Ноя", в "школе Авраама". Поучения в этих школах были даны "самим Господом". "Великую школу совершенной философии", главой которой ему было приказано быть, основал Моисей для "сынов Израиля". "И он вел эту школу в течение сорока лет в пустыне Хорив (Хореб)", причем наказывал тех, кто противился его учению. Благодаря преемственности эта "школа" продолжала существовать и далее. Школу создал и "премудрый Соломон", точно так же как и "прочие пророки".

Затем трактат переходит к перечислению "собраний", которые и составляли собственно школы, "собрание школы", учеников, собиравшихся для занятий. Первым таким "собранием" названа академия Платона, в которой, по преданию, насчитывалось более тысячи учеников, в том числе сам Аристотель, ставший преемником Платона. В Александрии "собрание" было образовано Эпикуром и Демокритом, но их учение было языческим, они, по словам автора, смешивали истину с заблуждениями. Трактат упоминает также о "физиках" (pwsyy') и их учении об атомах, отмечая, что Пифагор заблуждался в учении о едином божестве. В Персии "собрание школы" (knwsy' dskwl) создал маг Зардушт. Сообщив об отдельных сторонах его учения, трактат завершает описание словами: "Таковы собрания, устроенные сынами заблуждения".

Далее автор трактата рассказывает, что с пришествием Христа была "обновлена первоначальная школа его Отца". В ней учителем Писания стал Иоанн Креститель, а управителем, майордомом - апостол Петр. Христос начал проповедовать тридцати лет, он поучал учеников и народ, его учение продолжали распространять апостолы, и особенно Павел. Сообщив о смерти апостолов, трактат переходит к тому, "как начали быть школы" собственно образовательные и "в какое время стали толковать писания".

Знаменита была Александрийская школа, в которой процветали философия и экзегеза. В ней "к чтению писаний" было присоединено толкование. Руководителем этой школы и ее экзегетом был "Филон иудей", который стал толковать Библию аллегорически (pltn'yt), совершенно устранив историю (kd bln lts'yt' gtnyr'yt). Эти ученые увлекались "пустяками" (sryt'), а не "истинным учением", и спустя немного времени "та школа философов пропала и усилилась эта новая". Таким образом, философская языческая школа нашла известное признание у сирийцев, тогда как к Филону отношение было явно отрицательным. В известной мере трактат связывает с этими традициями и арианство, так как "нечестивый Арий" учил в Александрии, толковал Писание и, впав в гордыню, стал проповедовать ересь о том, что "Сын - создание". Никейский собор 325 г. осудил арианство и все предшествующие ереси, а затем епископы основали школы: Евстафий - в Антиохии, Иаков - в Нисибине, Александр - в Александрии, где экзегетом стал Афанасий Великий.

Иаков поставил экзегетом своей школы мар Афрема - Ефрема Сирина, который преподавал там 38 лет. Когда Нисибин "был отдан персам" в 363 г., Ефрем Сирин переселился в Эдессу (ум. в 373 г.), где его школа достигла расцвета. К нему собралось много учеников, в том числе Нарсай, Бар Саума будущий епископ Нисибина, и Мана - будущий епископ Рев Ардашира.

Центральное место в трактате занимает Феодор Мопсуестский, его толкования писаний и отношение к ним. Бархадбешабба подчеркивает связь Феодора с антиохийской традицией, со школой, основанной Диодором, которую прошли также Василий Великий, Иоанн Златоуст, Евагрий Понтийский. "Великий экзегет" впервые дал подробные комментарии ко всем книгам Библии и, что автор трактата считает не менее существенным, составил также "ответы" относительно всех ересей. В Эдессе были приняты его комментарии. Более того, "глава и экзегет школы", "светоч" Киора сожалел лишь об одном, что они "не были переведены на сирийский язык", и он этот перевод осуществил. "Когда толкования Феодора были переведены на сирийский язык и затем переданы собранию Эдессы, тогда отдохнул этот муж (Киора) со всем собранием братьев". У Киоры было много учеников, и они приняли от него толкование божественных писаний и их предания; он также читал и толковая по книгам экзегета. Таким образом Киора с целой группой учеников перевел на сирийский язык с греческого толкования Феодора Мопсуестского. Сам же он пользовался как этими толкованиями, так и "преданием", существовавшим и раньше, "устным учением", т. е. традициями, которые передавались от учителей к ученикам. Бархадбешабба сообщает, что такие "традиции школы" (mslmnwt' dskwl), передававшиеся изустно, существовали: это толкования мар Афрема, "о которых говорят, что они восходят к самому апостолу Аддаю; их запечатлел потом в своих проповедях и других сочинениях мар Нарсай".

Эдесский епископ Раббула (ум. в 435 г.) был расположен к Феодору Мопсуестскому, но на соборе, когда Раббула стал оправдываться в том, что он наказывал клириков, Феодор дал ему отповедь на основании писания ("от писания"). После смерти "вселенского толкователя" Раббула велел сжечь его сочинения. Избежали этой участи лишь не переведенные с греческого толкования на Евангелие от Иоанна и Экклезиаст.

После смерти Киоры его сменил избранный по общему желанию мар Нарсай, о роли которого в Эдесской и Нисибийской школах речь пойдет ниже. Далее трактат сообщает, что Нарсая в Нисибине сменил Елисей бар Косбайе; он был ректором семь лет и скончался в преклонном возрасте. Преемником Елисея стал Авраам, родственник мар Нарсая, которому помогал Иоанн из той же семьи. Затем эти обязанности нес Ишояб (569-571), избранный сначала епископом Арзуна, а в 581 г. - патриархом несториан (ум. в 596 г.). После Ишояба экзегетом школы в течение одного года был Авраам Нисибийский бар Кардаха, а затем "его степень" (drgh) получил Хенана Адиабенский, учение которого стало причиной внутреннего раскола в несторианской церкви.

Трактат отзывается о Хенане в очень лестных выражениях, говорит о его смирении, скромности, о его исключительных знаниях и способности к преподаванию. У него было "великое сокровище души", "ему было недостаточно только словом передать нам толкование, но и в писаниях он желал запечатлеть нам свои мысли и идеи". Бархадбешабба несомненно принадлежал к числу учеников Хенаны и составлял свой трактат, когда тот был жив. "Мы все молим о продлении его жизни, - пишет он, - потому что он украшал изящным словом философов свои замечательные толкования. Его труды распространены повсеместно, по ним учатся и там, 53 где его нет. Через его учеников распространяется его слава". В трактате нет указаний на то, что Хенана был осужден на соборе 585 г. за свою близость к православию. Единственный намек на то, что его жизнь не всегда шла гладко, имеется в словах об искушениях, волнениях и испытаниях 63. Нам представляется, что автор имел в виду нападки, которым подвергся Хенана в Нисибине, но которые он сумел отвести. Несмотря на эти обвинения, он стал ректором академии (572 г.). По-видимому, приведенные выше строки были написаны до собора 585 г., созданного Ишоябом I. Тяжелые упреки, которые были выдвинуты против Хенаны на соборе католикоса Григория Кашгарского (605- 608-09), имели место позднее.

Последняя часть трактата посвящена жизни школы. "Такова вкратце причина школ, - пишет автор. - Не без основания установлена и определена сессия в два срока - летом и зимой. Поскольку человек состоит из души и тела, которые не могут пребывать одна без другой, решили отцы, видя, как мы заботимся о пище духовной, выделить нам время и для работы, для добывания пищи телесной". Летней сессии предшествует жатва, а зимней - сбор фиг и олив, важнейших сельскохозяйственных культур на Востоке. Но Бархадбешабба не забывает прибавить, что физический труд должен быть подчинен духовной жизни. Следуют также советы об общем поведении школяра, которое должно быть достойным и примерным. Бытовым вопросам посвящено несколько более мелких замечаний.

Таковы основное содержание и оценка трактата "Причина основания школ" Бархадбешаббы.

Под именем "Бархадбешаббы, священника, главы учителей святой школы города Нисибина" до нас дошло сочинение, названное "История святых отцов, которые были преследуемы за правду". В конце рукописи название дано несколько иначе: "Окончено написание истории святых отцов, которые собрал мар Бархадбешабба Арабайа, священник и экзегет".

Некоторые исследователи сомневаются в принадлежности одному и тому же лицу трактата о школах и "Истории", поскольку в них имеются противоречащие друг другу данные; однако есть некоторые основания, позволяющие приписывать оба сочинения одному автору.

Во введении к "Истории", которое автор называет "предупреждением", говорится: "Многое удерживало меня от намерения собрать истории святых отцов и показать различных их клеветников: во-первых, незнание, во-вторых, молодость, в-третьих, неподготовленность (l mdrswt'), но более всего тяжелые времена, которые постоянно волнуют и смущают разум, затрудняют ему познание". Судя по этим словам, "История" была написана автором в молодости, когда он только лишь начинал свою деятельность. Об использовании письменных источников он сообщает сам, говоря, что "если находил в писаниях других хоть одно слово", которое свидетельствовало бы "об успехе отцов", то вносил его в свой труд. Издатель текста называет его источники: "Церковная история" Сократа, "Книга Гераклита" Нестория и другой труд этого же автора, упоминаемый как "История", не сохранившийся сборник документов, относящихся к Эфесскому собору. Главы об учителях Нарсае и Аврааме основаны на устном предании о них, бытовавшем в Нисибийской академии.

В "Истории" имеется ряд несоответствий фактического характера и противоречий в оценках, данных в разных местах деятелям Нисибина. Подлинность фактов, сообщаемых трактатом, подтверждается другими источниками, тогда как данные "Истории" недостоверны. Так, в "Истории" экзегетом школы в Нисибине, предшественником Нарсая, назван Раббула. Между тем Раббула был епископом Эдессы (с 412 по 435 г.). Епископом же Эдессы "История" ошибочно считает Киору, который был на самом деле предшественником Нарсая на посту экзегета и ректора Эдесской школы. Совершенно очевидно, что здесь имеет место неверное, ошибочное написание имен - Киоры вместо Раббулы и наоборот. Возможно, в этом была повинна устная передача, тем, более что текст содержит соответствующее указание: "говорят о нем" ('mryn 'lwhy). Киоре, предшественнику Нарсая, так же как в трактате, дается положительная характеристика. Однако уже на следующей странице он назван "еретиком", препятствовавшим Нарсаю, а его клирики 55 разбойниками. Вначале Нарсаю были предъявлены обвинения как стороннику Феодора Мопсуестского и Нестория, а затем к ним прибавились упреки и политического характера в том, что он держит сторону персов. О такого рода обвинениях говорят и другие источники, но имя, данное епископу, - Киора ошибочно, и издатель предлагает его заменить именем Нонн. Основные факты жизни Нарсая в "Трактате" и в "Истории" совпадают. На базе их может быть написана история Нисибийской академии, но следует, по нашему мнению, принять во внимание то обстоятельство, что в "Истории" могли быть интерполяции. Возможно, что епископ и экзегет в первоначальном тексте не были названы, а впоследствии имена их были вписаны ошибочно. Возможно также, что отрицательная характеристика, данная епископу Эдессы, была продиктована последующими событиями, приведена в соответствие с новой обстановкой.

В различных сирийских летописях, житиях, историях также имеются сведения о сирийских школах и академиях, которые позволяют дополнить и уточнить то, что сообщают основные источники. История школы дает возможность глубоко проникнуть в процесс передачи знания, в характеры людей далекого прошлого, которые были носителями культуры своего времени.

Для истории Нисибийской школы кроме ее замечательных статутов, трактата о школах и "Истории" Бархадбешаббы существенное значение имеют сохранившиеся в отдельных биографиях, историях, хрониках сообщения о том, что те или другие сирийские деятели учились и учили в этой школе. Она заслужила название "матери наук" и была первым и наиболее известным центром образованности Междуречья. Слава Нисибина распространилась по всей Византии, он соперничал с такими замечательными городами, как Антиохия и Александрия, традиции философских знаний которых уходят далеко в языческую античность. Сирийские города между Тигром и Евфратом имеют свою продолжительную политическую и культурную историю. На путях с Кавказа к Персидскому заливу, на дорогах из Центральной Азии к берегам Средиземноморья, на границе Ирана и государства Селевкидов, а затем сасанидского Ирана и Римско-Византийской империи эти центры экономической жизни, ремесла и торговли, пункты обмена всевозможными товарами азиатских стран были в то же время центрами культуры. Там приходили в соприкосновение разнообразные теории и верования, знакомство с которыми было доступно лицам различного этнического происхождения благодаря тому, что они сговаривались обычно на сирийском языке. Письменность и школьная традиция упрощали освоение сирийского языка и способствовали его использованию в качестве международного языка в сношениях греко-латинского Запада и арабо-персидского Востока. Обе стороны обращались к услугам сирийцев как толмачей и переводчиков. Они бывали членами посольств, направляемых в Византию, поскольку, живя на территории Ирана, исповедовали "религию кесаря", а из Византии их охотно посылали в Иран, с языком и обычаями которого они были хорошо знакомы и где они имели своих людей при дворе шаханшаха. Они были полезны обеим державам как в их сношениях друг с другом, так и с третьей силой, зревшей на востоке, - с арабами.

Широкое распространение сирийской культуры связано с историей городов Междуречья, среди которых Эдесса и Нисибин заняли наиболее выдающееся место, как важные экономические пункты, центры ремесла, торговли и образованности.

3. Сирийские школы Эдессы и Нисибина

К первой четверти IV в. восходят сведения о христианской школе в Нисибине, епископ которого Иаков принимал участие в Никейском соборе 325 г. Его ближайшим учеником был знаменитый Ефрем Сирин, мар Афрем. В житии Ефрема рассказывается, что он писал толкования на библейские и евангельские книги и был привлечен Иаковом к занятиям в школе. Какова была тогда ее организация, неизвестно.

В 363 г. Нисибин отошел к персам, и мар Афрем покинул этот город и перебрался в Амиду, в области Бет Гармай, а с 365 г. стал учить в Эдессе, в "школе персов". Некоторые источники считают его основателем этой школы. В Эдессе Ефрем оставался до своей смерти в 373 г.

Развернувшиеся в это время христологические споры приняли особенно острый характер в Эдессе благодаря тому, что там противоречивые взгляды высказывались экзегетами, толковавшими в школе Писание, выступавшими с проповедями, писавшими обширные трактаты. До того как произошел открытый раскол церкви и было осуждено несторианство, в "школе персов" преподавали учителя - сторонники различных догматических направлений. В этом отношении характерно положение Раббулы, епископа Эдессы.

Раббула, уроженец Кеннешрина, был сыном жреца-язычника и христианки и сам женился на христианке. Будучи "наставлен в греческой науке", он занимал административную должность префекта. Обратившись в христианство, он совершил паломничество в Палестину. По возвращении Раббула раздал свое имущество, оставил семью, стал монахом и достиг высокого сана. На вселенском соборе в Эфесе он отказался от взглядов Иоанна Антиохийского и стал приверженцем учения Кирилла Александрийского; некоторые сочинения последнего он перевел с греческого на сирийский. Между Раббулой и несторианами, в частности Ивой (Хибой), горячим сторонником Феодора Мопсуестского, сложились поэтому тяжелые отношения. Однако и Раббула и Ива были профессорами школы в Эдессе.

Источники упоминают также Киору, который возглавлял Эдесскую школу до Нарсая. Киора был учеником замечательного деятеля сирийской культуры мар Абы I, преподававшего в Нисибийской школе и основавшего школу в Селевкии. Судя по тому, что Киора обвинил Нарсая в ереси, можно предполагать, что он по своим взглядам был близок православным епископам Эдессы, Раббуле и Нонну, и, во всяком случае, враждебен несторианству.

С именем Ивы Эдесского связан ряд важных моментов в развитии догматических взглядов на Востоке. Его отношение к христологии несколько раз менялось, а вместе с этим менялось и его положение. У него были горячие приверженцы, к числу которых принадлежали его ученики по школе, в частности Бар Саума, выдающийся представитель сирийской образованности. Перс по происхождению, раб, принадлежавший некоему Маре из Бет Карду, он выдвинулся в "школе персов" благодаря своим способностям и знаниям. Страстный приверженец несторианства, Бар Саума уже в 449 г. был осужден на Эфесском соборе, но оправдание Халкидонским собором Ивы укрепило и его положение. Бар Саума поддерживал в Нисибине - и в Иране вообще - вероучение диофизитов в противовес господствовавшему в Византии православию, основываясь на политических соображениях, по которым христианство в Иране должно было носить свой, отличный от византийского, характер. Как и другие восточные отцы, он был противником целибата, вплоть до того что отстаивал право вступления в брак даже для епископов. Он сам, будучи епископом, женился на бывшей монахине Мамуе, уступив пожеланию шаханшаха, как утверждает один из источников.

Горячий и неуживчивый нрав Бар Саумы не раз приводил к конфликтам между ним и другими клириками, как в случаях с католикосом Бабуем и с епископом Акакием. Но он сумел поладить с Перозом (457-484). Шах отнесся благоприятно к его избранию епископом Нисибина, более того, утвердил за ним чисто светские обязанности надзора над пограничными войсками персов. Вместе с марзбаном Кардаг Нахверганом и царем арабов-лахмидов он участвовал в определении границы между Ираном и Византией. Свое положение при дворе Бар Саума использовал в интересах несторианства и его укрепления у персов.

В 457 г. после смерти Ивы Эдесского, учеником которого он был, Бар Саума покинул Эдесскую школу, где выявилась резкая монофизитская реакция, и перебрался в Нисибин. В качестве епископа Нисибина он проявил большую инициативу, созвав несколько поместных соборов, упорядочил чтения церковного года. Особое значение он справедливо придавал школе, передаче традиций и поэтому уделил большое внимание организации Нисибийской академии. Нет сомнения, что он использовал в качестве образца сложившиеся в Эдессе порядки. Он и сам вел занятия, толкуя Писание, и привлек новые силы, чтобы сделать школу в Нисибине оплотом несторианского учения, которое после смерти Ивы в 457 г. было гонимо в Эдессе. Епископ Нонн, преемник Ивы в Эдессе, поспешил освободить школу от несториан, которые покинули византийские пределы, переселившись в Иран. Вероятно, тогда же оставил Эдессу и талантливейший Нарсай, стоявший во главе школы после Киоры. В 489 г. в соответствии с распоряжением императора Зенона епископ Киора совсем закрыл Эдесскую академию как очаг ереси диофизитов. Судьбы Нисибийской школы оказались теснейшим образом связанными с Нарсаем и Бар Саумой, однокашниками по "школе персов" и последователями Ивы.

Биография мар Нарсая представляет большой интерес во многих отношениях. Когда ему было семь лет, он пошел в школу для мальчиков в селении Айн Дулба, где за девять месяцев выучил наизусть всю Псалтирь. Между тем против школ началось гонение со стороны персидских жрецов-"магов", которые стремились "отвратить от истины" учеников. Учитель школы, в которой учился Нарсай, увел всех учеников своей школы в горы, где они пережидали "грозу гонений". "Оставался этот святой Нарсай в той школе девять лет и превзошел в знаниях своего учителя". Лишенный возможности после смерти родителей учиться дальше, он отправился к своему дяде по отцу Эммануилу, архимандриту монастыря Кефар Мари, находившегося у границ области Бет Забдай (Забдицены). Сам Эммануил учился прежде в Эдесской школе, и при нем значительно увеличилось число братьев названного монастыря. Он был назначен периодевтом области и затем ведал церквами Амида. В Кефар Мари он основал школу. Когда Эммануил увидел, что пришедший к нему племянник "просвещен в знании больше, чем тамошние учителя и братья, он вместе со всем собранием упросил его (Нарсая) читать им книги. Они его уговорили, и он остался с ними на одну зиму". Нарсай стремился к новым знаниям, "он услыхал о собрании, которое существовало в Эдессе, оставил их и отправился в Эдессу, где нашел собрание, полное духовной жизни и знания писаний. Там он оставался десять лет". Эммануил вынудил Нарсая вернуться в Кефар Мари, куда к нему собралось около 300 братьев, но Нарсай ушел оттуда, на этот раз тайно (msy'yt), и вернулся в Эдессу. Перед смертью дядя вновь призвал Нарсая и завещал ему "все собрание монастыря". Но тот поручил "дело обучения" некоему брату Гавриилу, а сам вернулся в "школу Урхи". В "Истории" Бархадбешаббы дважды говорится о пребывании Нарсая в Эдессе в течение десяти лет, но следует считать, что это повторение одного и того же факта.

Здесь, в Эдессе, Нарсай встретился с Бар Саумой. Они оказались единомышленниками, убежденными последователями Нестория. Бар Саума переселился в Нисибин, где благодаря своей учености стал экзегетом, а затем в соответствии с общим желанием был поставлен епископом Нисибина, куда впоследствии он и привлек Нарсая. Последний преподавал в "школе персов" в Эдессе и возглавил ее в качест-60ве ректора после Киоры. Наиболее вероятно, что преподавание Нарсай начал после смерти Раббулы в 435 г., в период, когда епископом Эдессы был Ива. Став главой Эдесской школы, Нарсай вел основной и наиболее важный предмет - толкование, экзегезу. Чтобы уделить "больше внимания истолкованию божественных писаний", он передал занятия чтением, огласовкой и другими дисциплинами специальным учителям (mryn' wmhgyn').

Однако Нонн и другие клирики называли его "толкователем-еретиком" (mpsn'hry'), так как он следовал учению Феодора Мопсуестского и, Нестория, учеников Павла Самосатского По мнению Бархадбешаббы, Нарсаю завидовали, потому что он, будучи персом, был так учен и занял столь высокое положение, хотя, по словам завистников, и не знал правил риторики. К этому стали прибавлять чисто политические обвинения в том, что Нарсай готов предать Эдессу, которая стоит на границе с Ираном. Ему угрожали, предлагали отказаться от своих убеждений, но он оставался тверд и непреклонен. Страсти разгорались. Против него подняли чернь ('klws - ????), толпу, намереваясь его сжечь. Один из друзей успел предупредить Нарсая и предложил ему бежать. Нарсай сразу согласился и отправился в городскую церковь, где нашел персов, которые могли помочь ему скрыться. Но у него было сокровище, с которым он не хотел расставаться, - его книги. "Он спросил, может ли он взять книги с собой". Те очень обрадовались и бережно доставили все его рукописи в Нисибин. Наутро Нарсая хватились в Эдессе, но он был уже далеко - ни друзья, ни враги не могли найти его. Помощь ему была оказана единоверцами-персами, т. е. христианами, близкими ему и по этническому признаку.

Надо думать, что Нонн в изгнании Нарсая не участвовал. Он даже пытался вернуть его, обещая в случае возвращения встретить с почетом, но все попытки были тщетны: ушедший не вернулся.

Достигнув Нисибина, Нарсай "не вошел в город", а остановился в "монастыре персов", находившемся на востоке от него. Об этом сообщили Бар Сауме, который предложил ему войти в город, и после долгих уговоров Нарсай согласился. Он был торжественно встречен Бар Саумой, который хотел, чтобы Нарсай создал в Нисибине школу, считая за61дачей его жизни просвещение всего Междуречья. Бар Саума полагал, что этим будут удовлетворены обе стороны - и ромеи и персы. Кроме того, он думал, что для Нарсая важно остаться вблизи Эдессы, чтобы враги видели и его торжество.

Бар Саума предложил Нарсаю открыть "собрание" в Нисибине: "Ибо нет в Персии города, который мог бы принять тебя так, как этот большой город, стоящий на границе. В него стекаются люди со всех сторон, а если услышат, что здесь есть школа, что ты - ее руководитель, они с еще большим желанием устремятся сюда". Убедив Нарсая, Бар Саума тотчас приказал сделать все необходимое для создания школы. В короткое время пришли к нему не только персы и сирийцы из окрестностей Нисибина, но и те, которые принадлежали раньше к собранию Урхи.

В Нисибине и до этого была школа, которой руководил экзегет-кашкарец по имени Симеон. Предстояло только расширить ее. Бар Саума для этого "купил около церкви стойла верблюдов под школу", и сюда к Нарсаю "в короткое время начали собираться братья со всех сторон... По этой причине умножились собрания в Персии, Урха помрачилась, Нисибин просветлел".

Популярность Нарсая была очень велика, его постоянно посещали; келья его находилась вблизи епископского дома, и жене епископа Мамуе показалось обидным, что множество людей приходит не к Бар Сауме, а к экзегету. Она не стала этого скрывать, и однажды, когда Нарсай посетил Бар Сауму, он заметил, что отношение к нему изменилось. Поэтому он счел за лучшее удалиться из Нисибина и отправился в монастырь Кефар Мари, где написал две мимры об этих событиях. Когда они были прочитаны в Нисибине, епископ Бар Саума покаялся и пригласил его обратно. Нарсай вернулся, но на этот раз купил себе келью вдалеке от дома епископа, хотя они и остались в дружбе.

Из биографии этого талантливого человека особенно отчетливо видно, какие трудности могли ожидать перса-христианина. Политическая обстановка, в частности враждебные отношения шаханшахов с Византией, не только влияла на развитие тех или иных идеологических направлений, но и находила свое отражение в жизни отдельных людей.

На философскую мысль сирийцев воздействовали труды византийских теологов, вырабатывавших свои догматы в жарких спорах. Школы играли в этом случае первоочередную роль. В зависимости от того, из Антиохии или Александрии тянулись связи ученого или экзегета, определялось и его догматическое направление. Правительству шаханшахов было желательно, чтобы христианская церковь в Иране оставалась независимой от византийской, а ее вероучение отличалось от принятого там православия.

Принадлежность к религии, которую исповедовал ромейский кесарь, враг Ирана, делала положение Нарсая легко уязвимым и давала повод к политическим подозрениям. Будучи персом, Бар Саума пришел на помощь Нарсаю, персы же помогли ему скрыться из Эдессы. Но Нарсай был неосторожен: он составил мимру и в ней в "жестоких словах" высмеял самонадеянность шаханшаха Пероза, который отправился в поход в Бет Катарайе и потерпел поражение.

Когда Кавад осаждал Амид в 503 г., двое из учеников Нарсая оговорили своего учителя перед шахом, утверждая, что Нарсай - "ваш враг" и "ненавистник вашего царства". Персы-христиане из Бет Хузайе (Хузистана), дружественно настроенные по отношению к Нарсаю, сообщили ему об этом доносе. Тогда Нарсай написал другую мимру, а эти "хузайиты перевели ее на персидский язык". Мимру прочитали шаху, в ней были положительные слова о персидском государстве, и поэтому Кавад решил не преследовать Нарсая, который получил возможность продолжать свою деятельность.

Была сделана еще одна попытка оклеветать Нарсая как шпиона, действовавшего в пользу Византии, но выполнить это не удалось, так как посол, направленный из Ирана с доносом, умер в Антиохии.

Согласно подсчету Бархадбешаббы, Нарсай прожил 103 года, однако, если учесть, что в Эдессе он провел не 20, а 10 лет, из этого следует, что он умер в возрасте около 93 лет. Он оставил после себя огромное количество трудов, часть которых сохранилась. В его биографии говорится, что он вел аскетический образ жизни, посвящая много времени чтению и толкованию писаний. С ним соперничал монофизит Иаков Серугский, сочинявший мимры и стремившийся с помощью "благозвучных стихов" и проповедей перетянуть на свою сторону последователей Нарсая.

В свою очередь, Нарсай сочинил мимры на каждый день года, толкуя библейских пророков.

Не лишено интереса то, что Бархадбешабба спрашивает себя, какие внешние и внутренние качества Нарсая вызывали к нему интерес и симпатии народа. И далее перечисляет их: 1) новизна его мыслей, 2) умение держать себя с достоинством, 3) располагающая внешность, 4) отзывчивость, 5) доброта, 6) красота его поучения.

С именами Бар Саумы и Нарсая связано составление документа большой важности, о котором было упомянуто выше,- статутов Нисибийской школы, т. е. первого дошедшего до нас устава средневекового университета.

Продолжателем дела Нарсая был его односельчанин и родственник, которого отец привел 15-летним юношей в Нисибин к знаменитому экзегету. Так как его тоже звали Нарсай, то ему было дано новое имя - Авраам (чтобы "не было двух Нарсаев в одной келье"), под которым он и стал известен впоследствии. Авраам прожил долгую жизнь и вплоть до самой смерти (569 г.) сохранял свои способности и знания. По данным "Истории", Авраам назван непосредственным преемником Нарсая, а его сменил Елисей: через 20 лет "восстали против него (sgsw 'lwhy) братья вместе с горожанами (bny mdynt') и поставили вместо него Елисея Арабайа бар Косбайе". В трактате о школах Елисей назван сразу после Нарсая. Он руководил школой семь лет. Поскольку сведения трактата более надежны, следует считать, что Нарсая на посту ректора сменил Елисей, который длительное время был ближайшим помощником Нарсая и умер в глубокой старости. И лишь после Елисея ректором стал Авраам.

Оба названные источника говорят о трудах и комментариях, которые составлял Елисей. В особую заслугу ему ставят апологетическую деятельность, т. е. защиту христианства, написание трактатов, в которых он опровергал зороастризм. Когда Авраам 109 стал главой академии, численность конгрегации возросла до тысячи человек. Школярам приходилось селиться в разных местах города, дорого платить за кельи, подчас терпеть обиды. В связи с этим возникла необходимость принять меры для расширения школы. Поэтому ректор обратился к некоему Кашви, христианину и врачу шаханшаха, прося его дать землю под постройки, которые он предполагал возвести на свои средства. Авраам построил 80 келий, разделил их на три двора и поставил две бани: одну - для братьев, другую - для горожан. Доход с последней поступал в пользу больницы, предназначенной для братьев. Авраам построил и обставил ее и сам навещал больных.

Часть доходов он выделил на содержание учителей, у которых не было других средств к существованию. Он приобрел селение за 1000 статиров. Из тех доходов, которые с этого селения поступали, определенную часть он предназначал учителям, остальные же отдавал в больницу. Таким образом, школа и ее ректор владели недвижимостью, имели с нее доход.

При академии был свой скрипторий - "дом писцов" (byt mktbn'). Ценность каждой рукописной книги была исключительно высока. Не зря Нарсай считал свои книги "сокровищем" и не хотел без них покинуть Эдессу. "Постановления" школы включают специальные параграфы, запрещающие брать книги из библиотеки без разрешения. За утайку рукописи грозило суровое наказание. Переписке книг придавалось большое значение, и скрипторий являлся одной из основ школы. Поскольку первоначальное помещение скриптория было тесным, Авраам приложил немало стараний, чтобы построить "другой дом около своей кельи, большой и просторный". В новом здании писцам было "легко писать и выполнять свою работу". "Нет нужды говорить о трудах Авраама, которые он выполнял ради школы,- пишет Бархадбешабба, - о тех постройках, которые он возвел, и о пользе (буквально "доходах"), которую он принес школе... так как дела его яснее и светлее, чем лучи солнца, потому что вся земля персов просвещена его учением".

Авраам был автором целого ряда сочинений. Особенно ценными сирийцы считали изложенные им в доступной форме толкования писаний Феодора Мопсуестского и его последователей 113. Как видно из дальнейшего, он оставался приверженцем несториан. Едва ли можно усомниться в правдивости источника, сообщающего о популярности Авраама сре-65ди широких слоев населения: его очень "любили жители города, не только верующие, но и язычники, а иудеи верность клятвы удостоверяли призыванием его имени".

Вместе с тем тот же источник говорит о столкновениях Авраама то с епископом города, то с христианской общиной, то с "чужими" (bry'). Известно, что Авраама обвинили "в том, что он доставляет беспокойство на границе". Марзбан, которому было сообщено об этом, послал с известием к шаху своего сына, но тот, возвращаясь от шаха, утонул в Тигре, а марзбан с горя умер.

Позднее против экзегета подняли свой голос иудеи. В свою очередь, на них ополчился "весь город". Тогда иудеи обратились к епископу, требуя, чтобы вина была возложена "на старца, который со своими учениками был причиной раздора". Никто не пришел на помощь тяжело больному в то время Аврааму, и "персидские правители" сочли его виновным.

Как видно из дальнейшего, положение школы стало угрожающим. К тому времени, когда Авраам поправился, друзья "скрылись", а "братья", т. е. школяры, "рассеялись". Он увидел это разорение и отправился ко двору шаханшаха, где с большим почетом был принят шахом и его приближенными, и добился того, что был снят запрет на школу. Академия была восстановлена в прежнем виде, а все ее враги посрамлены.

Другое столкновение было у Авраама с его единоверцами, христианами, обвинившими его в идолопоклонстве. Поводом послужило то, что "у него были икона нашего Господа и знак креста". Когда он вставал засветить свой светильник, прежде всего кланялся и молился иконе и кресту. Его обвинили в том, что у него якобы есть идол; горожане рассмотрели это дело и сочли клеветой. Но враги не успокоились. Ввиду того что Авраама много посещали "и дверь его постоянно была открыта", ему пришлось сделать загородку перед внешней дверью своего двора, чтобы туда не мог заходить скот. Это выглядело непривычным, поскольку "в Нисибине было сделано впервые по обычаю ромеев" и вызвало новые обвинения в идолопоклонстве; говорили, что якобы против двери в доме Авраама стоит кумир, которому всякий входящий должен кланяться поневоле. Клевета была обнаружена и раскрыта 118. Подозрения в идолопоклонстве объясняются большой настороженностью в отношении к иконам на Востоке, где иконоборчество имело глубокие корни, восходящие к языческим культам и связанные с влиянием иудеев.

Аврааму пришлось также защищать свои взгляды, основанные на учении Диодора Тарсского, Феодора Мопсуестского и Нестория. Так как он поминал имена этих трех отцов в богослужении - "он приказал возвещать их имена в книге жизней" (pd dntryn smhyn bspr ), против него поднялись сторонники Халкидонского собора, как ромеи, так и сирийцы. Тогда убедили кесаря (вероятно, императора Юстиниана) потребовать у Авраама ответа на вопрос о его вере, тем более что Нисибин находился в тесном общении и связи с Антиохией. Но в Константинополь экзегет не поехал, а ответил письменно, отговорившись старостью. Клирики, посланные им к императору, упорно отстаивали его точку зрения и защищали ее. Нисибийцы не согласились отказаться от поминания имен трех великих отцов.

Авраам руководил "этим собранием", т. е. конгрегацией Нисибийской академии, в течение 60 лет, тщательно поддерживая порядок и принимая участие в ведении занятий.

Биографии ректоров и профессоров многое раскрывают в жизни замечательной сирийской школы. Ее устав с еще большей полнотой позволяет уяснить формы, в которых протекала учеба. Учителя и ученики, вернее, профессора и студенты составляли все вместе организацию, собрание, общину.

Сходка всех членов общины являлась высшим органом, решавшим миром все важнейшие вопросы жизни школы. В какой-то мере система организации школы соответствовала древней христианской и крестьянской сельской общине, решавшей свои дела сходом, и тому порядку, согласно с которым жили в обителях.

Из Нисибийской академии вышел ряд несторианских ученых, литературная деятельность которых оставила глубокий след в истории идеологии Востока. Назовем в хронологической последовательности имена руководителей этой школы после Нарсая: Елисей бар Косбайе, мар Авраам, родственник и синкелл Нарсая, ему помогал Иоанн де Бет Раббан. После смерти последнего Аврааму самому пришлось вести все дела. После него в течение двух лет ректором был Ишояб I, будущий епископ Арзуна, а затем католикос (581- 596). Следующим экзегетом школы был мар Авраам Нисибийский.

В 572 г. на эту кафедру вступил Хенана Адиабенский, имя которого мы уже упоминали выше в связи с тем, что трактат Бархадбешаббы заканчивается хвалой и пожеланием долгой жизни этому блестящему ученому-теологу трагической судьбы. Сам Хенана учился в академии при мар Аврааме, затем стал ее учителем и занял положение экзегета и ректора. К этому времени в академии было свыше 800 слушателей. В своих взглядах Хенана отошел, однако, от привычного трафарета в толковании библейских книг, отказавшись от системы изложения Феодора Мопсуестского и традиций несторианства. В толкованиях своих он принял методы и взгляды таких отцов, как Иоанн Златоуст, что вызвало неудовольствие и возмущение. К тому же его философские воззрения были близки оригенизму. Большое стечение слушателей и волнения среди них побудили Хенану в 590 г. обновить и дополнить старые и утвердить новые правила поведения, т. е. устав академии. В 602 г. эти правила были восстановлены и подтверждены повторно. Известно, что 300 слушателей академии, в том числе Ишояб II из Гедалы, будущий католикос (628-643-44), и часть учителей в знак протеста против учения Хенаны покинули свою alma mater. Хенана получал поддержку со стороны светской власти, благодаря чему в течение ряда лет мог продолжать свою деятельность.

Главным пунктом обвинения против Хенаны было то, что он давал иное толкование Писания, чем принятое школой традиционное учение Феодора Мопсуестского. Это следует из второго канона, принятого собором Ишояба I в 585 г., в котором опровергались "ложные" представления, "возводимые еретиками" на "вселенского экзегета". В этом каноне предлагалось точно придерживаться его учения и не приводить никаких "других" комментариев, в частности толкований Иоанна Златоуста, в какой бы изящной и притягательной форме они ни излагались. Из другого источника известно, что Хенана признавал учение Оригена. Об этом говорит Бабай Великий, автор жития мученика мар Гиваргиса. Когда последний прибыл учиться в Нисибин, Авраам, "отец" и "глава монахов", предупредил новообращенного Гиваргиса Михрамгушнаспа "о еретических учениях, которыми наводнен и испорчен весь этот несчастный город". "Злые заблуждения" распространяли, как говорится в житии, "злодей Хенана и его ученики".

Обвинения, которые Бабай предъявил Хенане, заключались в том, что тот считал Бога конечным (msyk'), страдающим (swh') и смертным (mywt'), "отвергал воскресение тела" и признавал "возможным лишь спасение души", утверждал, "что суда и наказания нет". В другом месте к этому прибавлено, будто Хенана учил, что "нет суда, нет наказания, нет воздаяния". Ему приписывают мнение, что "не грешит тот, кто прелюбодействует и любодействует, потому что это прирождено" (mn byt mwldh). В данном контексте это выражение употреблено в своем прямом значении, но в сирийском языке оно имело также смысл гороскопа. Выбор этого выражения не случаен. Хенана учил, что "всякая судьба", каждое решение и определение (pwsn') имеют свою причину и "руководимо звездами". Это позволяло говорить о его "халдействе", т. е. о связи с учениями астрологов, широко распространенными в древности в Междуречье и надолго удержавшимися в Харране. "И наконец", Хенана считал, "что все люди - сыны Божией сущности", т. е. одной духовной сущности с Богом, "как говорил Ориген, язычник из язычников". Верный несторианским взглядам, Бабай ставит в вину Хенане то, что он разделяет заблуждения Кирилла Александрийского, поддержанные императором Юстинианом, а именно православное учение о двух природах Христа - божественной и человеческой,- слившихся в одной ипостаси. Он приводит по поводу этого длинные доказательства, построенные в строгой логической форме, как было принято у искушенных в риторике теологов.

Все "заблуждения" Хенаны, по мнению несториан, были достаточным основанием для того, чтобы называть его "еретиком", "оригенистом", "халдеем" и "губителем жизни". От имени всех епископов Востока к Хенане был послан Григорий Нисибийский, чтобы переубедить его, но эта попытка не удалась. Так как Хенана воздействовал на умы не только словом, но и своими "писаниями", то патриарх Сабришо (590-604) запретил их. Сохранилась часть толкований и гомилий Хенаны, как слова о праздновании "Золотой Пятницы" и на "Пост Ниневитян", которые свидетельствуют о его православных взглядах. Издатель этих текстов называет выпады Бабая "клеветой", так как Хенана в своих трудах утверждает ответственность человека за его грехи и высказывает взгляды, которые отводят предъявленные ему обвинения.

Одаренность, красноречие, сила убеждения и большие знания делали Хенану, по признанию его противников, опасным для несторианства. Характеристика, данная ему в трактате о Нисибийской академии, говорит о его смирении и о том, что он обладал "всеми талантами, которые требуются для толкования", для экзегезы. "День и ночь он предавался чтению писаний и их толкованиям" и призывал к этому других. У него была "большая любовь" к этому делу, а "убежденность и великое сокровище его души" делали его устное и письменное слово особенно притягательными.

Борьба со взглядами Хенаны приняла острый характер, но в течение длительного времени он сохранял признание части учителей и слушателей Нисибийской академии. Об этом свидетельствует то, что имя Хенаны упомянуто в приписке ко второй серии "Правил" академии, датированной 602 г. (13-й год шаханшаха Хосрова), в качестве подписавшего и приложившего печать к этому документу. Он назван там "нашим учителем" со всеми высокими званиями ("почетный", "его святость").

Возможно, что 6-й канон постановлений собора Иезекиила 576 г., подтвержденный также 18-м каноном постановлений собора Ишояба I 585 г., следует отнести к делу Хенаны. В них говорится о необходимости соблюдать "разделение", "отчуждение" от экскоммуницированных лиц, о недопустимости общения с ним до тех пор, пока они не будут оправданы. Постановление упомянутого выше собора 585 г. о комментировании Писания в соответствии с учением Феодора Мопсуестского также не называет имени Хенаны. Все это говорит о том, что принять окончательное решение в вопросе о деятельности выдающегося экзегета представляло для несториан серьезные затруднения.

Несомненно, что подобные постановления отражают расхождения во взглядах, свидетельствуют о разрыве между 70 сторонниками разных направлений христианства. Несториане заняли твердую позицию и не хотели ее сдавать, настаивая на признании Феодора Мопсуестского и Нестория. Немалую роль играли и монофизиты, которые превратили ряд монастырей в центры обучения, а тем самым и распространения своих взглядов. Разлад привел к ухудшению общего положения Нисибийской академии, ослаблению ее влияния, так как развитие идеологического учения сирийцев пошло по нескольким руслам.

В VII и VIII вв. деятельность Нисибийской академии продолжалась, но арабское завоевание значительно поколебало общие устои жизни Ирана, подорвав его экономику, нанесло ущерб земледелию, ремеслу и торговле.

Нам придется еще говорить о роли сирийцев в просвещении арабов, в освоении ими плодов греческой науки и философии, что стало возможным в значительной степени благодаря сохранению и преемственности знаний в таком центре, как Нисибин. Хотя в VII в. в академии намечается известный упадок ослабление интенсивности занятий, уменьшение числа учителей и учеников, тем не менее традиция передачи известного цикла знаний из поколения в поколение продолжает держаться. Школы сохранялись в селениях, монастырях и городах, но того мощного влияния на умы, которое имели академии Эдессы - Урхи и Нисибина, они оказать уже не могли. Расцвет высшей сирийской школы следует отнести ко времени до победы мусульманства, которое приглушило идеологическую роль сирийцев в Иране, но получило из их рук традиции эллинской культуры.

4. Предметы занятий

Выше уже приходилось упоминать о содержании занятий в Нисибийской академии, в церковных сирийских школах. Большой интерес представляют сведения, сохранившиеся в "Номоканоне" Абдишо бар Берихи (ум. в 1318 г.), который был поставлен епископом Шигара и Бет Арабайе в 1284-85 г., а затем, в 1290-91 г., стал митрополитом Собы (Нисибина).

В Номоканоне, включающем постановления по различным церковным вопросам, имеется специальный раздел, посвященный учебной программе. В хронологическом порядке приведены апостольские каноны, изложение традиций Нисибийской академии и, наконец, постановления трех като-71ликосов IX в.Сабришо (831-835), Авраама II (837-850) и Феодосия (853-858).

Глава 3 шестого трактата Номоканона имеет общее заглавие "О порядке чтения книг". Согласно апостольскому канону должно "читать следующие книги Ветхого (завета): Пятикнижие Моисея, книги Иисуса Навина, Судей, Самуила, книги царей, притчи Соломона, Песнь песней, книги Руфь, Иова, Исайи, двенадцати пророков, Иеремии, Иезекиила, Даниила и то, что записано в последовательности служб года. Юношам же [следует читать] Премудрость сына Сирахова и псалмы Давида. Из книг Нового [завета] - четыре евангелия Матфея, Марка, Луки и Иоанна, Деяния апостолов, три католических послания и четырнадцать посланий апостола Павла".

Это апостольское постановление в своей главной и основной части состоит из перечисления книг Ветхого и Нового завета, считавшихся каноническими. Но в добавлении к нему содержится указание на то, с чего нужно начинать обучение, а именно - с псалмов Давида и книги Премудрости сына Сирахова. Это дополнение заставило включить весь раздел в главу о порядке чтения книг. Канон был необходим для того, чтобы отделить "истинные" книги от "отреченной", апокрифической литературы.

Следующая часть Номоканона озаглавлена "Постановления школы Нисибийской". В трактате Бархадбешаббы сказано, что занятия в Нисибийской академии происходили в две сессии. Постановление, содержащееся в Номоканоне, касается не только Нисибийской академии, но и других школ. Отсюда можно заключить, что правила академии были приняты и в других местах, что по ним велись занятия во многих школах. Канон школы, приведенный в труде Абдишо, устанавливает: "В первый год (начинается) сессия (sym mwtb') там, где есть хлеб в школах, в понедельник после того воскресенья, в которое поется песнопение "После гроба твоего". А там, где нет хлеба в школе и школярам необходимо работать, чтобы кормиться, занятия должны начинаться в понедельник, после того воскресенья, в которое поется песнопение "Не от жизни"". Таким образом, существовали школы, где ученикам обеспечивалось пропитание. Это подтверждает и постановление католикоса Сабришо. Судя по тому, что было предметом занятий в таких школах, следует полагать, что в них приходили грамотные, прошедшие первоначальное обучение юноши, для которых это была уже "вторая ступень" образования. В первый год ученики "должны были писать первую часть молитвословий (dbyt mwtb'), книгу Павла и Пятикнижие". Обучение состояло, очевидно, в том, чтобы ученики переписывали те части книг, которые нужно выучить. Благодаря такому способу запоминалось содержание и удовлетворялась потребность в копировании рукописей. Те из учеников, которые пели в хоре, должны были выучить в первый год учебы погребальные песнопения. "Во второй год переписывают вторую часть молитвословий Давида и пророков", т. е. псалмы Давида и пророческие книги Ветхого завета. В этот же второй год выучивали "песнопения таинства", т. е. литургические молитвы. На третий год полагалось писать третью часть, "книгу Нового (завета) с таблицей", указывающей ежедневный порядок чтения Писания, а также песнопения, известные под общим названием "унайе" ('wny').

Для характеристики общего положения сирийцев в халифате в IX в. показательны следующие выражения, приведенные в Номоканоне в связи с постановлением католикоса Сабришо об изменениях в последовательности школьного курса: "Однако Сабришо, католикос Дамаска, полагал иначе и постановил ввиду тяжелых времен следующее..." Времена действительно были тяжелые, так как второго преемника Сабришо, католикоса Феодосия, при халифе Мутаваккиле просто держали под стражей.

Мы упоминали уже выше, что католикос Сабришо II в 220 г. хиджры (834 г.) посетил в Междуречье область Бет Арамайе "и увидел, что все селения лишены образованных (ydw'tn') клириков", включая и "школы мар Феодора, Бет мар Мари и той, что в Махозе". "То же самое я слышал и относительно областей Элама, Майшана, Пераса и Хорасана",- добавляет католикос. Таким образом, как по всей Месопотамии, так и Средней Азии в IX в. Сабришо отмечает резкое падение уровня образования и грамотности, что объясняется "тяжелым" для сирийцев гнетом халифата. Ввиду всего этого Сабришо внес некоторые новшества и облегчения в учебный план. Так, им был составлен "годовой круг песнопений", который он в качестве образца оставил в "патриаршем" доме и "увещевал учителей" дать распоряжение "сельским священникам, которые служат в селениях, и тем, которые совершают обряды у верующих на дому", чтобы они следовали этому "кругу". Составление годового круга имело целью сделать более доступными обиходные молитвословия. Обращает на себя внимание тот факт, что сирийцам приходилось отправлять богослужение не в церквах, а на дому. Иначе говоря, сказывались притеснения арабов, которые разрушали, уничтожали или переделывали в мечети христианские храмы.

Затем следует исчерпывающее объяснение того, чем вызваны нововведения, предложенные Сабришо. "По древнему обычаю, после того как мальчики прочтут псалмы, учителя, согласно правилам, действующим в школах, читают с ними Пятикнижие, песнопения и книги пророков. Когда же они доходят до чтения Нового (завета), прекращают юноши (учение) и уходят, чтобы учиться ремеслу. Установил я, патриарх Сабришо, каноническое правило, чтобы юноши, после того как прочтут псалмы и славословия богослужения, изучали бы Евангелие и Апостолов, а потом те части Ветхого (завета), которые читаются в праздничные дни. Остальное предоставлялось желанию и свободному выбору".

Противопоставляя старому обычаю новый, Сабришо основывался на том, что юноши, приобретая некоторые знания, умение читать и писать, стремились затем уйти из школы, "чтобы учиться ремеслу", т. е. начать трудовую жизнь, которая давала бы им пропитание. При старом порядке они успевали прочесть лишь книги Ветхого завета, а Новый завет оставался непрочитанным к тому времени, когда они покидали школу. Поэтому Сабришо постановил, чтобы после начального обучения по Псалтири запоминали песнопения, богослужения, т. е. литургии, а затем читали Евангелие и Апостолов, с тем чтобы и эти книги становились предметом изучения до того, как юноша уходил из школы.

Распоряжение католикоса Авраама II, хотя и не касается школьников, хорошо характеризует общий уровень грамотности сирийцев. "Старцам" и лицам, достигшим примерно 50 лет, католикос советовал размышлять над книгой "Парадис" - "Рай Палладия",- писаниями аввы Исайи, мар Евагрия и Авраама-отшельника. Эта литература рекомендовалась для чтения, судя по тексту, не только духовенству или монахам, но и светским людям, достигшим зрелого возраста.

Постановление католикоса Феодосия возвращает нас к требованиям католикоса Сабришо, который приказал, чтобы книги Нового завета читались вслед за Псалтирью и независимо от того, "готовят ли себя школяры к изучению науки врачевания или к тому, чтобы стать писцами: они не должны пренебрегать изучением толкования на Новый [завет] и сочинения о таинствах (pnyt' d'rz'), что составил мар Феодор, учитель учителей и толкователь толкователей". Как врач, так и писец были светскими людьми, но и им предписывалось знание книг Нового завета и толкований Феодора Мопсуестского на эти книги и на литургию. Эти сочинения составляли самую суть доктрины несторианства, возникшей на основе экзегетических трудов Антиохийской школы.

К IX в. относятся ценные сведения о школах, сохранившиеся в книге Фомы Маргского о монастыре Бет Абе, в котором он жил начиная с 832 г. В 837 г. Фома стал секретарем патриарха Авраама. Затем последовательно был поставлен епископом Марги и митрополитом области Бет Гармай. Брат его Феодосий достиг сана католикоса несториан. С 840 г. Фома начинает писать историю монастыря Бет Абе, излагая в хронологическом порядке все события с начала VI в., со времени основания монастыря на горе Изле, и вплоть до своего времени. "История" содержит целый ряд биографий учителей и монахов, сообщения о жизни сирийской церкви, рассказы о ее иерархах. Ценность его сочинения в правдивости, во множестве ярких деталей, которые дают достаточно полное представление об условиях жизни и деятельности сирийцев, об их взаимоотношениях с государством Сасанидов, а затем с халифатом.

Среди составленных Фомой биографий большой интерес вызывает жизнеописание мар Бабая из Гебилты, имя которого упоминалось выше. Он основал целый ряд школ, обучил и подготовил учителей, обеспечил кадрами школы, которые существовали до него, "исправил" книги. Благодаря сочинению Фомы Маргского есть возможность учесть, в каких селениях и монастырях были школы, а также составить список лиц, получивших там образование. Эти данные могут быть приурочены как к первой половине VIII в., т. е. к периоду деятельности мар Бабая, так и к последующему времени, примерно до середины IX в.

Список школ и учившихся в них лиц может быть пополнен из "Книги целомудрия", сочинения Ишоденаха из Басры о благочестивых мужах. В нем сообщается об основателях монастырей и школ, выдающихся деятелях несторианства.

В "Хронике" Михаила Сирийца есть цитата из 17-й главы 10-й книги "Церковной истории" Ишоденаха об основа-75нии монастыря Зафран в 1104 г. селевкидской эры (== 793 г.). А. П. Дьяконов полагал, что от этой даты до составления "Истории" прошел "значительный промежуток времени". Между тем эту цитату не следует считать, выдержкой из сочинения Ишоденаха. Выписки из его трехчастной истории церкви имеются у ряда сирийских авторов, но все они относятся ко времени до 95 г. хиджры (713-14 г.). Судя по тому, что в книге упомянуто о перенесении тела мар Ишозехи в 3-м году "царствования Джафара, сына Мутасима, царя арабов", т. е. в 849-50 г., ее создание можно отнести к середине IX в. Однако Ж. Лабур считал невозможной такую датировку. Он исходил из того, что включенное в "Книгу" Ишоденаха сказание о мар Авгене (Евгении), основателе монастырей в Междуречье, было неизвестно Фоме Маргскому. Это заставило Ж. Лабура отнести "Книгу целомудрия" лишь к 900 г.. А. Баумштарк сохраняет этот памятник в перечне несторианских книг IX в. А. П. Дьяконов, предполагая зависимость "Книги целомудрия" от "Рая восточных" Иосифа Хузайи (вторая половина VII в.), считал, что в книге Иосифа уже содержалось сказание о мар Авгене (Евгении), которому Ишоденах отдавал предпочтение перед основателем сирийского монашества Авраамом и поэтому внес историю о нем в свое сочинение. Особый интерес представляет вопрос, поставленный автором "Христианской Ассирии" о том, что имя мар Авгена не упомянуто в "Книге целомудрия", которая была сожжена как еретическая по постановлению собора 1599 г. в Малабаре (Диампер). В актах собора поименованы герои книги Ишоденаха, но имя мар Авгена не встречается потому ли, что его в Малабарских списках "Книги" совсем не было, или потому, что его принадлежность к православию древней церкви препят-76ствовала внесению имени в проскрипционный список. Если Фома Маргский не знал сказания о мар Авгене как основателе монастырей, а Ишоденах "его канонизировал", то с относительной вероятностью книгу Ишоденаха можно отнести ко второй половине IX в.

Заглавие дает представление о содержании всей книги Ишоденаха: "С помощью господа нашего Иисуса Христа мы начинаем писать вкратце истории всех отцов, которые основали монастыри в государстве персов и арабов, всех отцов, которые составили писания о жизни монашества, о святых мужах, митрополитах и епископах, тех из них, которые основали школы, тех, что написали о монашеской жизни, тех, что открыли монастыри в областях Востока, об уважаемых мирянах, мужах и женах, основавших монастыри и обители, истории, что составлены боголюбивым мар Ишоденахом, митрополитом Перат де Майшана. Господь наш да поможет нам их молитвами. Аминь".

Из названия сочинения видно, что Ишоденах наряду с основателями монастырей упоминает устроителей школ. Он дает достоверные сведения о селениях, церквах и обителях, где были школы, и подчеркивает, что несториане уже в те времена осознавали, какое значение имеет образование.

В "Книге целомудрия" назван ряд таких городов и селений. Из них не все могут быть соотнесены с определенными областями Междуречья. Значительный прогресс в установлении местонахождения средневековых селений Междуречья был сделан в работах Э. Хонигмана и Ж. Фией. Последний не только тщательно изучал карты и сочинения средневековых сирийских писателей, но посещал и изучал на месте памятники древности.

Выше уже говорилось о деятельности учителя, основателя и организатора школ мар Бабая из Гебилты, современника католикоса Селибазехи (713-14-727-28), с которым он был в переписке. Согласно рассказу Фомы Маргского, деятельность Бабая началась в Гебилте, школы которой он впоследствии оставил в руках своих наиболее успевающих учеников, а сам направился в область Адиабены. Здесь "первой он основал школу большую и знаменитую в селении людей знатных и богатых, Кефар Уззеле". Эта школа стала центром, откуда Бабай руководил другими школами, время от времени посещал их. Затем Бабай перенес свою деятельность в Маргскую область, и, чтобы не быть голословным, "не заслужить упреков", его биограф сообщает названия школ, учрежденных там учителем.

Школы, основанные или обновленные Бабаем в Марге, перечислены среди пяти монастырских:

1) монастыря Барсил в рустаке Гарин,

2) монастыря Шамира,

3) монастыря Кори,

4) монастыря мар Ефрема,

5) монастыря мар Ахи.

В перечне, приведенном Фомой, монастырские школы названы не подряд. По-видимому, автор или придерживался хронологической последовательности, в которой Бабай устраивал эти школы, или располагал их по географическим районам. Школы были в следующих селениях:

6) Башош (в области Сафсафа),

7) Экра,

8) Хардес,

9) Шалмат (в области Сафсафа),

10) Бет Едрай,

11) Хетара,

12) Маккабта,

13) Саура (в Нирам де Раббат),

14) Коф,

15) Нераб Барзи,

16) Губе,

17) Майа Карире,

18) Бет Асе,

19) Бет Сати,

20) Бет Кардаг,

21) Хенес,

22) Бет Растак,

23) Бет Наркос,

24) Бет Тартемайа.

"Именно эти школы основал и обновил в области Марги мудрый садовник". Бабай возвратился в Кефар Уззел, но дважды в год посещал каждую школу для проверки, чтобы не ослабевала дисциплина, не нарушались порядок и каноны службы, которые он установил для своих учеников.

Фоме известны и другие школы в области Марги, например в селении Бет Матуше, неоднократно упоминаемом в сирийской литературе. По своему названию оно связано с древней персидской религией и ее служителями, магами. Родившийся в Бет Магуше от христианских родителей, Киприан учился в деревенской школе при церкви и в короткое время "прочитал псалмы" и овладел другими предметами, которые изучают в школе. После этого он отправился в уже упомянутую выше Маккабту, где получил дальнейшее образование.

В селении Хадитта (Хедатта), у впадения Большого Заба в Тигр, в VIII в. была школа, в которой начинал учиться Иоанн Дейлемский (ум. в 737-38 г.). В селении Куфлан в Адиабенской области основал школу мар Ишояб III после тщетной попытки устроить ее при монастыре. В Бет Гармай в селении Хербат Гелал также была школа, где учился и учил основатель монастыря Бет Абе, мар Иаков. То, что в Марге насчитывалось большое количество школ, подтверждается еще одним свидетельством, сохранившимся в устной традиции и переданным тем же Фомой. Раббан Кириак, глава монастыря Бет Абе, в день памяти его основателя Иакова созвал двадцать две школы Марги на празднование, которое живо описывает один из присутствовавших там гостей.

Большую ценность представляет сообщение о селении Внешний Салак, расположенном на северо-западе от Арбелы, в котором жили курды. Оно называлось также Салак Нарсая. При Фоме здесь был монастырь и при нем школа - "до этого времени, в это время и после этого времени",- иначе говоря, на протяжении длительного периода.

Из селения Зарн в области Бет Багаш происходил Нарсай, деятельность которого протекала затем в монастыре Бет Абе. Эта область была в значительной части, заселена курдскими племенами, воинственными и хорошо вооруженными. В селении Зарн при церкви существовала школа, в которой учился мар Нарсай. Его сестра была женой Шахдуста, а их сын Нааман прославился богатством и многочисленными пожертвованиями в пользу церкви. Он "получил во владение земли от Зарика и его отца, правителей Мосула и всего севера". Халиф ал-Мамун поставил названного Зарика правителем Армении и Азербайджана в 209 г. хиджры (824-25 г. н. э.). Так может быть установлено и время жизни Нарсая, деятеля Бет Абе.

"Книга целомудрия" в ряде случаев перечисляет те же центры, которые были приведены Фомой Маргским, но включает и новые названия. Ишоденах выделяет Эдесскую школу и неоднократно упоминает Нисибийскую академию, "мать учености". Обычно сообщаются наименования как монастыря или селения, где находилась школа, так и области, в которой расположено это селение. Иногда бывает названа только область или, наоборот, только селение, без указания области.

С относительной последовательностью по расположению областей с севера на юг можно даже составить перечень названий городов, селений и монастырей, в которых, как сообщает Ишоденах в своей "Книге целомудрия", существовали школы:

1) Бет Айната в области Бет Забдай ( 39),

2) Монастырь мар Адона в области Бет Карду ( 113),

3) Шебан в области Бет Карду ( 115),

4) г. Балад в области Бет Арабайе ( 41) 171,

5) Монастырь Ишозехи в Бет Арабайе ( 47),

6) Монастырь мар Айталахи в Бет Нухадре ( 8, 127).

7) г. Арбела в области Адиабена ( 26, 38),

8) Монастырь и школа в горах Адиабены ( 47),

9) Нахширван в области Адиабена ( 62),

10) г. Карка де Бет Селох в области Бет Гармай ( 13),

11) Монастырь мар Селибы в Карка де Бет Селох ( 53, 54),

12) Хербат Гелал в области Бет Гармай ( 140),

13) Монастырь Сабришо в Бет Гармай ( 92),

14) Авана в области Тирхан ( 111),

15) Бех Кавад в области Бет Арамайе ( 42),

16) Монастырь мар Саргиса в Бет Арамайе ( 75),

17) Область Бет Арамайе (без названия селения) ( 78),

18) г. Акола, близ Хирты ( 75),

19) Селение около Хирты ( 19), 80

20) Бет Мабар ( 34),

21) Область Радан ( 92),

22) Адрайе (34),

23) Бет Багаш в горах Хефтуна ( 47),

24) Бет Афрайе в Хенайте, Курдистан ( 45),

25) Шена на Тигре, близ Бет Рамлана или Кардилабада (47),

26) Монастырь мар Иакова Хузайи ( 117),

27) г. Басра (9),

28) г. Мерв ( 36),

29) Зарак, монастырь и школа в области Мерва ( 36).

Сведения, приведенные нами, извлечены из двух источников - "Книги начальников" Фомы Маргского и "Книги целомудрия" Ишоденаха. В обоих случаях мы имеем несторианскую традицию близких по времени авторов. Вероятно, список мог бы быть значительно пополнен, если задаться целью составить его по возможности исчерпывающим образом. Для этого с успехом может быть использован агиологический материал.

Следует, однако, привести и некоторые данные, относящиеся к монофизитской традиции. Так, в биографии Маруты Тагритского (ум. в 649 г.), составленной его учеником Денхой (ум. в 660 г.), имеются сведения о школах. Здесь названы такие центры монофизитской образованности, как монастырь Бет Коке в области Бет Нухадра и Шурзак, селение, расположенное близ Балада, где была и несторианская школа. Кроме того, названы школы в селениях Бет Тарли, Бет Бани и Тель-Зельма.

Выше были приведены высказывания монофизитов о необычайной энергии, с которой несториане проповедовали свое учение, повсеместно насаждая школы. На основании источников эпохи халифата до Х в. включительно можно сделать вывод, что практически во всех селениях, где были христианские церкви, были и школы. Имелись они и при монастырях. Сетования некоторых авторов на то, что ученики женятся и не хотят учиться, косвенно могут подтвердить существование школ, в которых жизнь то оживала, то замирала вновь, но теплилась постоянно, несмотря на гонения со стороны мусульманских властей, на временный упадок интереса к учебе ввиду трудных условий жизни. Хотя далеко не все высшие школы пользовались той славой, которая выпала на долю академии в Нисибине, для полноты картины следует все же упомянуть и некоторые другие городские центры, в которых учили экзегезе и гомилетике. Так, в Се-81левкии существовала школа, к которой было обращено послание католикоса мар Абы II (ум. в 751 г.), автора толкований на проповеди Григория Назианзина и на "Органон" Аристотеля. Основание этой школы приписывается католикосу мар Абе I (ум. в 552 г.), но его житие об этом ничего не сообщает, так что едва ли следует доверять этому известию. Можно также назвать школы в Кеннешрине и Кефар Уззеле, которые представляли ступень образования значительно более высокую, чем рядовые школы в селениях и монастырях.

5. Занятия и жизнь Нисибийской школы

Высшие школы Ближнего Востока в раннем средневековье были не только центрами учебы, но играли и широкую просветительскую роль. Они в значительной мере давали тон интеллектуальной жизни, и ученики, окончив школу, продолжали следовать ее традициям. Такая обстановка сложилась еще в античной философской школе, это же явление характерно и для византийской школы, какой она была в Александрии, Антиохии, Эдессе, для сирийских школ Ирана, куда были перенесены византийские традиции, как об этом говорят источники. Рост и укрепление городов в Иране благоприятствовали развитию школ. Экономические преимущества, которые иранское правительство видело в создании и укреплении городов, привели к известному покровительству сирийскому населению, хотя оно и было христианским.

Несмотря на вражду со стороны зороастрийского жречества, сирийцы смогли создать здесь свою школу, которая заняла значительное место в жизни сирийского, а отчасти и персидского населения Ирана.

Сохранившиеся источники дают яркую и достаточно подробную картину деятельности школы и тех условий, в которых жили и учились ее воспитанники. В этом отношении "Правила Нисибийской академии, или Устав" - особенно интересный материал. Этим правилам придавалось большое значение, ими должны были руководствоваться как учащиеся, так и учителя, профессора, ректор и майордом.

Текст "Устава" бережно хранился в помещении академии, и его оглашали на ежегодных собраниях всей школы. Наиболее вероятно, что это чтение происходило в начале учебного года, который отмечался общим собранием. На одном из таких собраний был, по-видимому, прочитан и трактат об основании школы Бархадбешаббы Арабайа. Такого рода вступительные речи держали преподаватели или ректор школы.

Инициатива составления правил принадлежала Бар Сауме, пригласившему слушателей и профессоров знаменитой "школы персов" из Эдессы, где она была закрыта в 489 г., в Нисибин. Сюда стали стекаться сирийцы и персы, жившие не только вблизи, но и в отдаленных областях. Источники отмечают и общее увеличение числа сирийских школ в Иране.

Постановления Бар Саумы - это первая серия правил. Пятый ректор Нисибийской школы Хенана Адиабенский сделал дополнения, составляющие вторую серию.

Из позднейших источников становится ясным, что курс в школе был трехгодичным. В году было два семестра, которые отделялись каникулами. Это свободное от занятий время ученики имели возможность использовать для заработка.

Не все виды обеспечения считались, однако, подобающими для ученика школы, которая составляла как бы коллегию или семинарию. Так, например, запрещалось ростовщичество. Можно было отдавать излишки денег в оборот, но не свыше чем за один процент. Торговцы, поступая в школу, не оставляли окончательно своей профессии. "Вне Нисибина, в других областях" им разрешалась купля и продажа. Они могли торговать в каникулярное время, от месяца аб (август) и до месяца тишри первого (октябрь). В это же время разрешалось заниматься и ремеслами, не считавшимися постыдными. К занятиям учащихся торговлей и ремеслом придется еще вернуться в связи со своеобразными отношениями, сложившимися между школой и городом, характер которых определялся независимым положением школы.

Земледелие считалось вполне допустимым, что само собой понятно, исходя из условий жизни того времени. Более того, свободное от учебы время было установлено в связи с работой на полях и в садах. "И для нас установлены два срока для двух [видов] работы. Перед летними занятиями - жатва, а затем - апостольская сессия. Перед зимними - сбор фиг и олив, а затем зимняя сессия". Таким образом, часть учащихся жила, не оставаясь в стороне от работ в садах и на полях, так как земледелие было основой всей жизни Ирана.

Среди них были, однако, лица совершенно неимущие. Они занимались тем же, чем занимались студенты всех времен и народов,- давали уроки. Это разрешалось и в Нисибийской школе, но с тем чтобы можно было обучать не больше двух-трех мальчиков. Не разрешалось открывать в городе своих школ, т. е. собирать большое число учеников.

Всей учебной и научной работой школы руководил обычно преподаватель наиболее ответственной дисциплины. Таким важным предметом в Нисибийской семинарии, как и в семинариях вообще, была экзегеза. Сирийцам были хорошо известны толкования греческих отцов, сочинения Ефрема Сирина, а затем переведенные с греческого на сирийский язык труды "вселенского экзегета" Феодора Мопсуестского. Последний был виднейшим представителем несторианства. Кроме того, существовала и своя традиция толкования. Она переходила из поколения в поколение и, по образному выражению источника, передавалась "из уст в ухо", т. е. сохранялась живой памятью.

Мепашкана (mpsn' - "толкователь") был обычно и ректором в Нисибийской семинарии.

Макрейана (от корня r'- "читать") учил специально чтению с повышением и понижением голоса, правильным ударениям и соблюдению всех сложных знаков препинания. Занятия письмом и каллиграфией вел сафра (spr') - писец. В Нисибийской высшей школе, как и в других средневековых университетах, большое место было уделено риторике и философии. Известны многочисленные переводы на сирийский язык Аристотеля, "Исагоги" Порфирия, а также сочинения самих сирийских авторов по философии и натурфилософии.

Бадука (bdw') был преподавателем философских дисциплин, в числе которых логика занимала одно из первых мест. Риторическое искусство ценилось очень высоко, и ему специально обучал мехагйана (mhgyn').

В своей преподавательской деятельности учителя были подчинены ректору, которого обычно называли "наш учитель" (раббан). Пропускать занятия они могли лишь с его разрешения или по болезни. Ректор имел право делать выговор за пропуски, но учителя не были обязаны выслушивать порицание на общем собрании школы, т. е. в присутствии всех учеников. "Если учителя чтения и риторики пренебрегают занятиями или пропускают порядок чтений, возложенный на них,- не по болезни и без разрешения нашего учителя (ректора),- то они заслуживают порицания и с них удерживается содержание, которое они должны получать. Однако они не [обязаны] присутствовать, чтобы выслушать осуждение школы".

Хозяйственная жизнь школы находилась в руках ближайшего помощника ректора, управляющего или эконома, которого называли "старшим в доме". Сирийское раббаита (от rb - "большой" или "старший", и byt' - "дом") точно передается латинским словом майордом. Эконому было вверено все имущество школы, а оно было немалым. Школам, как и монастырям, дарили землю, деньги, приносили пожертвования, вследствие чего для них открывались возможности приобретать недвижимую собственность.

Так, известно, что один из экономов приобрел на средства школы верблюжьи стойла и переоборудовал их под одно из школьных общежитий.

В другом случае была устроена городская баня, доходы с которой поступали в распоряжение школы.

Эконом ведал не только разного рода хозяйственными делами, в его распоряжении находилась и библиотека, которой пользовались учащиеся.

Помощником эконома был ксенодарх - гостеприимец, на нем лежала забота о больных, об их лечении и питании.

Надзор за поведением семинаристов и поддержание дисциплины в школе были поручены тому же эконому, должность которого была выборной. Кандидатура того или другого лица на эту должность была предметом споров, она должна была быть согласована с ректором. Выборы происходили в определенное время года, "в соответствии с порядком и обычаем... по совету нашего учителя экзегета школы и всей общины... избирают соответствующее лицо, подходящее для руководства собранием".

Экзегет считался самым важным из профессоров школы после ректора. Часто он же становился и ректором, объединяя в одном лице важные функции преподавания и руководства. Вполне понятно, что согласие этих двух лиц было необходимо для выдвижения кандидатов в экономы. Очевидно, при выборах разгорались страсти, судя по тому, что правила содержат следующий пункт: "Никто не смеет остаться в стороне, поднять раздор и смятение в отношении того, что хорошо. Если окажется, что кто-либо так поступает, восстает против правды и ссорится, он должен быть наказан, удален из собрания и лишен права на жительство в городе". Как видно из приведенного текста, наказание за всякого рода споры было весьма строгим, вплоть до исключения из школы. Все это свидетельствует о том, насколько большое значение в жизни школы имел эконом и как велико было его влияние. В выборах были заинтересованы все, поэтому создавались партии, группировки, вспыхивали ссоры. Устраивать беспорядки и заводить споры запрещалось лишь в том случае, если выборы были произведены "правильно". Очевидно, нередко имели место подтасовки, и тогда протесты считались допустимыми.

Собравшиеся из разных мест школяры должны были быть приняты в школу официально и брали обязательство подчиняться предписанным им правилам поведения. По приходе их представляли "руководителю школы и братьям", составляющим то, что источники называют "собранием", т. е. школьной организацией. Нисибийская школа имела много общего с духовными семинариями, которые в течение десятков веков в христианских странах играли такую значительную роль в просвещении. И учебный процесс в целом ряде моментов совпадал с постановкой обучения в средневековых университетах, где философия расценивалась как "служанка богословия".

Новые ученики школы должны были почувствовать себя членами этой организации. Лица, "вступающие в собрание впервые, не принимаются до тех пор, пока они не будут представлены эконому и братьям и не получат наставлений относительно того, как им следует себя вести". Только после этого семинариста поселяли в комнату вместе с другими учащимися. Один из них считался старшим, он следил за порядком и нес ответственность за остальных. Таким путем осуществлялся контроль над семинаристами, и поэтому считалось нежелательным, чтобы они поселялись отдельно, снимая себе помещение в городе. "Никто из братьев, поступающих в школу, не смеет селиться у нисибийцев (т. е. жителей города). В школе столько же свободных келий, сколько учеников. А если кто поселится [в городе], не будет принят в школу". Требование, чтобы семинаристы жили при школе, обусловливалось стремлением создать более тесную организацию, некое единство. Так, живущие при семинарии должны были вместе питаться: "...в случае болезни одного из них следует быть с ним и прислуживать ему как полагается". Иначе говоря, о больном должны были заботиться те, кто жил с ним в одной келье. Это сближало их и накладывало взаимные обязательства. Некоторые школяры тяготились совместной жизнью и стремились устроиться самостоятельно, чтобы жить на свободе. Для этого они придумывали какой-нибудь благовидный предлог. "Никто не должен ни под каким благовидным предлогом оставлять келью с братьями, уходить и строить себе отдельно маленькое жилище вне города или в пределах его, а обязан занять положенное ему по закону жилье...". Таким образом, школа имела общежитие и требовала, чтобы учащиеся жили в этих общих помещениях.

Семинаристы, или школяры, как их называют источники, должны были одеваться и причесываться соответственно принятому обычаю. Они, по-видимому, носили платье особого "скромного" покроя и должны были подстригать волосы, чтобы и внешне выглядеть достойными почетного звания школяров. Правила постоянно напоминают семинаристам, что "наряду с учением следует заботиться об одежде и прическе. Они не должны стричься наголо или отращивать кудри, как миряне, но со скромной стрижкой, в благопристойном платье, далекие от распущенности, должны они ходить в пределах школы и по улицам города, так, чтобы по этим двум [признакам] каждый мог узнать их, свой и чужой".

Школярам не рекомендовалось вступать в беседу и общаться с мирянками или монахинями. Поэтому при вступлении они давали слово быть воздержанными. За прелюбодеяние семинариста исключали из школы и предписывали покинуть город. "Собрание", т. е. организация или общество школы, делало обязательными для своих членов те нормы поведения, которые считало правильными и выполнения которых требовало неукоснительно.

Правила, как источник нормативного характера, вскрывают преимущественно отрицательные черты быта школяров. Так, восьмое правило направлено против лени, которая как "матерь всех пороков" осуждалась особенно резко. "Братья, состоящие в звании школяров, без настоятельной необходимости не смеют уклоняться от писания научных занятий, толкований школы и чтения сообща". Некоторые пытались прикрываться разными добрыми делами: помощью товарищам и т. п., но правила разоблачают такого рода ложь: "...никто из братьев не смеет брать хлеб для другого, даже под видом милостыни, пренебрегать учением и шататься по городу".

В числе семинаристов оказывались иногда слабые здоровьем или просто больные люди. Таким ученикам школа стремилась прийти на помощь, чтобы они не обращались за общественным подаянием. Это было необходимо особенно потому, что некоторые в своих просьбах о вспомоществовании ссылались на ректора или эконома. Если школяры "по слабости или увечью не могут работать, они должны сообщать о своих нуждах эконому школы, который, насколько возможно, поможет им. Но кружить около верующих, у дверей богатых или у женских покоев, просить что-нибудь под предлогом, будто они посланы от ректора, или эконома, или от известных братьев, они не должны".

Если теперь не все считают преступлением "зачитывать" книги, то так думали и нисибийские семинаристы. Особенно соблазнительно было соскоблить с книги имя умершего, оставившего ее в наследство школьной библиотеке, и вместо этого вписать свое. Школяры считали возможным воспользоваться иногда рассеянностью эконома, о чем говорит такое правило: если кто "попросит у эконома книгу, чтобы почитать и переписать из нее, и случится [так], что эконом ошибется, [забудет об этом], а [взявший] не придет и не сообщит ему, то он должен получить наказание и уйти из города". Книга того времени была рукописной и поэтому ценилась очень высоко. До нас дошли сирийские рукописные кодексы, писанные на пергаменте прекрасной четкой эстрангелой, датированные V и VI вв. Утеря или кража такой книги карались очень строго. Несмотря на это, взять и утаить книгу было большим искушением, и школяры не могли устоять против него.

Правила наказывали за присвоение найденной вещи. "Брат, нашедший что-либо утерянное, должен пойти и сообщить эконому, чтобы объявили об этом в собрании, и тогда тот, кому принадлежит утерянная вещь, услышит и возьмет ее".

Суровая кара ждала тех, кто любил позлословить; таких лиц наказывали за клевету, ложь, сварливость и вздорность, за все, что нарушало спокойствие общежития и ровное течение жизни школы. Примечательно, что правила вступают в борьбу с пережитками языческой жизни, потому что упоминается волхование, как подлежащее суровому наказанию.

Сирийские семинаристы не меньше своих европейских собратьев, студентов средневековых университетов, любили выпить и покутить. Обед в гостинице или пирушка в загородном саду принадлежали к числу запретных удовольствий. "Никто из братьев, поскольку они состоят в школе, не должен есть в трактирах и кабачках, а также устраивать складчины и попойки в садах и парках". Тощий кошелек, с одной стороны, и желание выпить, получить даровое угощение - с другой, приводили подчас к тому, что правила с презрением называют "украдкой переходить из дома в дом ради выпивки".

Брань и драки в школе были явлением заурядным. Если сирийские писатели в пылу полемики не стеснялись назвать своего идейного противника "бешеной собакой" или "прокаженным", то лексикон молодежи, вероятно, был еще более богат. Что касается драк, то к участвовавшему в потасовке применяли телесное наказание. "Если кто-нибудь из братьев по какой-либо причине поднимет руку и ударит своего товарища или оскорбит его и будет изобличен теми, кто это видел, он будет наказан (побит) перед всем собранием".

Публичное телесное наказание было дисциплинарной мерой, которая должна была исправить провинившегося. "Если кто-нибудь из братьев был наказан в собрании за проступки до трех раз и не исправился и совершил после этого еще один проступок, подобный одному из предшествующих, он должен быть наказан и покинуть собрание и город".

Таким образом, публичное наказание применяли лишь три раза, дальнейшее дурное поведение каралось исключением из школы и изгнанием из города. Последнее указывает на определенную независимость и самостоятельное положение Нисибийской школы в городе, откуда она имела право изгонять нежелательных для нее лиц.

6. "Правила святой школы города Нисибина" (перевод)

В месяце илуле 13-го года победы милостивого и творящего добро, хранимого и охраняемого милостью с небес, умиротворяющего мир, нашего господина, во веки победного Хосрова, царя царей, в правление избранного друга Божия, благословенного отца нашего мар Ахадабуя, епископа митрополита Нисибина мы, известные братья и философы, вместе с чтецами, экономом, риториком этого собрания, которые живут в Нисибине, чьи имена подписаны ниже, все в едином согласии обратились и просили отца, владыку митрополита, чтобы он приказал эти первые каноны (nwn'), которые были установлены и утверждены святыми учителями, блаженными отцами и руководителями церкви, которые были основателями этого собрания, чтобы эти [каноны] вновь были исследованы, обновлены и утверждены в нашем собрании. Ожидаемая духовная польза свершится при их исполнении, а также приобретут ее и те, которые будут руководствоваться ими.

Мы были особенно подвигнуты пойти с этой просьбой и с этим прошением из-за злого действия лукавого (дьявола) и множества плотских грехов, которые постигли нас в эти тяжкие и злые времена.

Как ситом просеяны, одинаково, и не распознаны братья истинные и лживые, и спутаны правила, попраны законы и прекращен договор (статут), утвержденный на века, и изменены первоначальные установления, которые установили святые отцы своей властью.

Эти правила, которые они установили, показывали нам путь света и тропу жизни, они удерживали и исправляли ленивых, поддерживали и делали усердными прилежных.

По злой воле дерзких [правила] были спрятаны и скрыты, они разыскивались и не были найдены. Поэтому возникла мысль известных [всем людей] искать премудро, расследовать тщательно рукописи этих правил, которые издавна были в этом собрании, разыскать [их], разузнать, довести до всеобщего сведения, удостоверить подписями и печатями и положить в архив школы и читать из года в год, согласно прежнему обычаю, для усердия успевающих и исправления корыстных и неспособных, которые в это время благодаря присвоенному ложному имени ввели в заблуждение, надев личину [благочестия] и любознательности, а от смысла их далеки. Они устремляются за мирским приобретением и нечистыми доходами, они марают доброе имя, как мы знаем, увеличением цен и накоплением серебра. Благодаря ничтожным лицам, которые посвятили себя делу пустому и бесполезному, чуждому нашему облику, обесчестилось наше собрание, и поносимы мы своими и чужими, живущими в этом городе.

Когда о таких и подобных им услыхал и узнал отец наш, владыка митрополит, он страдал с нами и печалился из-за нас, как мозг в голове тела, который страдает от слабости членов этого тела.

Он [приказал] тщательно искать рукописи первоначальных правил, которые были положены и установлены доброй памяти мар Осией, митрополичиим епископом, и мар Нарсаем, священником и учителем, и в согласии с ними учителями и братьями, которые впоследствии были в этом собрании, трудами святой памяти мар Павла, митрополичиего епископа, и почтенного мар Авраама, священника и учителя.

И дополнение: другие правила по указанию возвышенного душой мар Симеона, епископа митрополита, они те, которые были установлены согласно учению Денхи Адиабенского.

По полученному нами приказу мы искали и нашли список этих первоначальных правил, определенных в этом собрании.

Цель и время основания их следующие.

В месяце тишри первом года 808 греков (496 г. н. э.), который у персов 9-й год царя царей Кавада, 21 числа этого месяца, собрание восточных братьев, живущих в настоящее время в Нисибине, городе персов, явилось к святому любимому богом мар Осии Нисибийскому и сказало: "Вследствие зависти лукавого, который через людей, творящих его волю, обычно нарушает мир верующих, чтобы не была осуждена его злоба и не обнаружена его лживость учением верных, стараниями того, кто возмутительным образом (жестоко) взял власть над церковью и был лукавым рабом, бешеным псом, учителем лжи, по причине, не стоящей внимания, собрание этой школы было изгнано, удалено из города Эдессы и по этой причине прибыло в этот благочестивый город Нисибин и было принято там любящим Бога, достойным доброй памяти мар Бар Саумой, епископом, который был до тебя".

Он проявил большую заботу, установив для них прекрасные правила, чтобы они руководствовались ими без пререканий и споров, и все собрание в едином согласии приняло правила, которые им установил епископ мар Бар Саума, они сделали это письменно, подтвердив своими подписями.

Именно этим правилам, насколько возможно до настоящего времени, мы следовали, одни - вынужденные необходимостью, другие - по доброй воле. После кончины святого епископа мар Бар Саумы некоторые из братьев по своему желанию следовали тому, чему не должно, стали чужды цели нашего собрания, полагая, что освободятся от высшего закона и силы, которая поставлена во главе их. Хотя так поступали немногие, но это стало причиной бедствия всего собрания и дало повод чужим клеветать, а своим осуждать. С верой в твою доброту мы пришли и сообщаем тебе, и как покажется твоему разумению, прикажи относительно их и по твоему приказанию будут установлены законы, указы и правила в этом собрании; подтвержденные твоей собственноручной подписью и твоей печатью.

И мы согласны и подтверждаем подписями, что это собрание предназначено для изучения божественных писаний и размышлений о них, ради имени истинного и прекрасного и честь его не будут ни отвергать, ни поносить.

Святой и любящий Бога мар Осия, епископ, когда услыхал это от братьев школы, то усердных и положительных среди них похвалил и возвысил, а слабых и равнодушных, как они заслуживают, поправил и увещевал, и всем вместе он сказал, что "вы подобны тому, у кого есть благое усердие, у вас [оно] относительно чести и доброго имени, и это свое усердие вы показали в исправлении вашего собрания, никто другой не будет вам законодателем, а вы сами. Подите и в присутствии почтенного мар Нарсая, священника и учителя, и мар Ионы, священника и писца вашей школы, все законы, которые вам покажутся хорошими, установите себе, сделайте письменное свидетельство открыто, что ваше благое дело было не по принуждению, а по вашей воле и вашими подписями вы подтвердили и удостоверили [это].

Также и я, и мои клирики согласны с этим и подписями и печатями мы подтверждаем это".

Братья школы соответственно разрешению, полученному от превосходного мар Осии, епископа, согласно собрались и в присутствии почтенного мар Нарсая, священника и учителя, мар Ионы, писца школы, сделали эти записи, в которых заключены учения выдающиеся и возвышающие и устремление, положенное в основу законов и повелений, которые были даны разумным по великой мудрости Бога нашего благого и милостивого, и таким образом совершенством своего знания Творец установил нашу природу, чтобы она могла принимать и умножать то, что необходимо для поучения и совершенствования мышления с готовностью. Его любовь, излитая на весь род человеческий, была возвещена изначально гласом (небесным), который он дал услышать во время установления [правил] и постепенно заботой и вниманием к нам, то передачей повелений и законов, то прочими благодеяниями нам.

Начало же поучения того следующее:

Поскольку природа смертная нуждается, пока она смертна, в учении и науке, она получает значение руководства бессмертной жизнью не через природу, вследствие того, что ей препятствуют страдания смерти, а от готовности воли и терпеливой надежды. Ибо [человек], мучимый страстным желанием, которое в нем больше, чем во враге, вне его, и побуждаемый сильным стремлением, выводит свое сознание за [пределы] заблуждения страстей, которые не подобают его свободе. Поэтому нужно ему предостережение и требуется от него исправление, и помощь ему - обучение, [все это] то, что будит и понуждает его, чтобы он не отвернулся и не прекратил труда своей жизни. Работник же - это преуспевающая натура, разумная и мудрая. Если она (натура) захочет изучить искусство красноречия и все-таки поставит свободную волю между добром и злом, любовь к добру, которая в ней есть, заставит ее, когда она захочет, возненавидеть и отбросить зло как зло и полюбить и возжелать добро как добро. И есть у нее разум, горнило испытания, посредством которого она испытывает прекрасное и отвратительное.

Таким образом, посредством этого разума различающего [натура] судит себя и восхваляет своего творца.

Мы, христианское собрание братьев, составивших школу в городе Нисибине, а наше дело в занятиях наукой и изучении божественных книг, желаем показать силу проницательности, которая укрепилась в нашей природе, усердием и старанием, свойственным благочестивым обычаям наших жизней, разумом, подобающим и должным нашему имени и нашему учению.

А также мы будим и поощряем нашу мысль, заботясь о тех, кто способен и домогается истинной цели нашего призвания, подобно тому, который нас облагодетельствовал, чьи страдания тяжелы и неотделимы от нас вовеки.

То, что мучает и ослабляет сознание в служении добру, сводя с правильного пути и ведя нас к ошибкам мерзких страстей и больше, чем разбойники, грабя нас, отнимает обладание страхом божьим. То есть боязнь того, что постоянно вредит нам, каждый день заставляет дрожать и пугает нас, исключая только того, кто несет свою ношу беззаботно как во сне, но он отстанет и отвратится от труда, а тот, кто любит занятия духовные, тот изберет их властью свободы [воли].

Поэтому мы желаем учиться, несмотря на многочисленные испытания. "Наша порча - легкомыслие, которой [навлекает на нас] предостережение и наставление нашей глупости ради. И оно, это испытание, делает нас мудрыми и запоминающими [все] и учит нас представить картину нашего легкомыслия пред взором нашего сознания. И увидим мы себя при помощи нашего различающего разума. Ибо это разум мудрый, привыкший судить о тех, которые способны к его познанию, подобный, следовательно, разуму, о котором мы молим.

Нам нужно, чтобы он открыто указал силу проницательности, которая в нас, и перед каждым осветил содержание наших книг (писаний), чтобы он сделал ясной и раскрыл цель, которой мы добиваемся для тех, что готовы идти по пути нашего учения.

В то время как мы, таким образом, заняты этим полезным делом и постоянны в изучении духовной словесности, что умудряет нас в миропорядке временном и вечном, надвигается на нас ветер, как на блаженного Павла посреди моря, оно же названо [морем] соперничества и раздора [Деяния апостолов, 27, 14]. Оно уничтожает спокойствие нашей мысли благодаря кичливым и коварным людям, таким, которые скрывают свой вероломный образ мыслей в себе, как скалы, скрытые в море, о которые неожиданно разбиваются безмятежные суда. Но более, чем твердые скалы, поражали судно нашего собрания эти завистливые и весьма заносчивые в своих раздорах до тех пор, пока не приблизилось приготовление нашего сознания к освобождению.

Тогда внезапно и неожиданно ободрил нас тот глас, который ободрил учеников посреди моря. И хотя они ясно увидели наше спасение, эти кичливые по убеждению своих сердец, они не успокоились и не прекратили свои споры, а уподобились в своем беспокойстве дикому животному, и кусали, и лягали друг друга, как бессловесные твари, и бродили вокруг города, воя, как собаки.

И ослабели они, и отчаялись в своей жизни, не имея надежды. Они вычеркнули из своей памяти ту силу, которая [дается от] природы и писания, потому что благодетелями и помощниками им были люди завистливые и неисправимые, подобные им. И они поддерживают и укрепляют зло со всей своей силой, и отвергают, и отталкивают добро от всей своей души.

Мы же, видя, что нет того, кто пребывает [в добре], и того, кто помогает, и нет того, что делает порицание, ни тех, кто смиряется, ни тех, которые отражают словом натиск дикости, пренебрегли мщением и прекратили ссору с этими дерзкими, подобно тому, что сделал, как мы видели, блаженный Моисей со сборищем Корея [библейский Корах. Числа, 16], вверив суд их дерзости справедливому судье.

Поэтому мы прошли и идем по той самой тропе кротости, по которой прошел тот Кроткий (Иисус Христос). И мы предоставили решение о наказании этих сварливых, которые нашлись среди нас, Христу, справедливому судье всех, владеющих речью.

Также эту запись их дерзости, которую мы сделали, мы сделали, сообразуясь со смыслом Священного писания.

Только по ней, по прямой тропе их слов (книг Священного писания), мы прошли и из них узнали, что рассказали твердые в вере о проступках грешников, сплетя венок восхвалений благоразумным, поступающим правильно.

[Мы узнали], что нужно устрашать выговором злых и поощрять похвалой добрых. И в этом договоре с помощью их книг начертан памятный образ добра и зла. Есть между нами память о писаниях, которые ярко освещают труд добра и проливают свет на дело зла.

И умирает и рождается в муках у человека рвение к добродетели. Но у них случилось то же, что случилось с посланием блаженного пророка Иеремии, которое царь Иоаким нечестивый, когда не смог вынести тяжесть пророческого обличения, дерзко осмелившись, сжег на огне.

Тогда было приказано пророку Богом - подателем сего, чтобы он сотворил пророчество вторично, как обличение царю и обвинение народу. Следовательно, и мы сделали нечто подобное в отношении памяти о наших писаниях, ибо оказались забытыми первые [правила], в том роде как [оказались забытыми первые] речения пророка.

Мы хотим возобновить те же самые [правила] по-другому, по-другому же мы думаем сделать их памятную запись, не вопреки смыслу тех, которые были извращены, а так, как установили предшественники по свидетельствам смертных и удостоверили глиняной печатью страны.

Теперь же вместо свидетельств смертных и уничтоженной глиняной печати мы скрепили их именем святой троицы - 95 безначального бытия Отца и Сына и Святого духа, вверяя наши жизни и наши писания им, этим святым именам. И середина их (первоначальных правил) - наше начало.

По воле Бога (в тексте буквально "его") и их создание, и наше восстановление. Мы установили между нами правила, которые полезны и способствуют нашему совершенствованию отныне и далее. Каждый из нас, кто будет причиной ссоры или распри, помешает или побеспокоит собрание братьев по ложным причинам и, будучи наказан за свою глупость, выйдет и станет искать убежище среди мужчин или женщин, мирян и клириков города или попросит быть его защитником любого, кроме собрания, к которому он принадлежит, и не поддастся исправлению и словесным уговорам, с которыми обратятся к нему от всего собрания братьев, тот будет отлучен от братства Христа и от общения с истинными верующими, не нами или нашим словом, а словом самого Христа, который дал ее, эту власть, смертным. И также отлучит Он этим словом, властвующим над всем, всякого мужчину и женщину, какого бы они ни были звания, который станет помогать воле дерзкого, подобно тому как [это] стало причиной [сего] собрания, [хотя] бы он сам и не был вздорным [человеком], а [лишь] пособником и покровителем дерзких и вздорных.

Таковой мужчина или женщина этим проклятием будет осужден и исключен из собрания братьев по правилу, соответственному его поступку по слову писания.

Эти же [правила] мы начертали в наших книгах не как засовы на дверях покаяния перед грешниками и не как ликования по поводу погибели их, не как осмеяния своих товарищей, а как путь к истинному смыслу божественных писаний.

Те, кто верен, постоянно рассказывают о карах грешникам и отсекают их от собрания истинных как больные и неизлечимые члены. Они показывают образ их порочности всем взирающим.

Поэтому мы хотим, таким образом, согласно смыслу Священного Писания, отобразить в наших записях их имена, имена сварливых, ставшие для нас причиной этих записей, на которых мы не обращали внимания до сих пор ради того, чтобы не казаться мстительными и довольными позором своих братьев, вверив их, их имена и деяния тому, кто постиг знание до внутреннего предела, предела слову и делу всех мыслящих.

Эти [правила] мы стараемся писать как для совершенствования нас самих, [так] и [для] напоминания тем, которые готовы идти по пути нашего замысла. И мы хотим, чтобы эта 96 наша памятная запись сохранилась в собрании нашего дома учения до конца.

Мы потому и устанавливаем также и это соглашение между нами, что, если кто-нибудь из завистников осмелится и рискнет извратить их или же изменить в них что-нибудь ради противоположного смысла, тот будет отчужден от приобщения церковным таинствам и от наслаждения благами, которые хранятся для верующих, и будет обеспечен суд за его дерзость в день великого явления Христа. Мы же все в едином согласии приняли и завершили эти [правила], которые мы написали, и запечатлели их движениями души и тела.

Каждого из нас, кто воспротивится и заспорит и не примет их с любовью, мы отделим безвозвратно в тот самый день, когда он проявит это намерение, он будет отчужден от нашего собрания и никто не будет общаться с ним, дабы избежать бесчестия.

Правила Нисибийской школы

Правило первое.

В то время, когда подобает выбрать и объявить эконома, соответственно порядку и обычаю каждого года, по совету нашего учителя экзегета школы и всей общины в согласии избирают соответствующее лицо, подходящее для руководства собранием.

Никто не смеет остаться в стороне, поднять раздор и смятение в отношении того, что хорошо.

Если окажется, что кто-либо так поступает, восстает против правды и ссорится, он должен быть наказан, удален из собрания и лишен права на жительство в городе.

Правило второе.

Эконом, который избран и которому доверено руководство собранием, должен судить нелицеприятно и не руководствоваться [только] собственным мнением и не должен вести приходы и расходы школы без двух или трех свидетелей. И не налагать наказания на провинившихся без совета с нашим учителем и известными братьями, и что бы он ни делал, будь то наказание или прощение, или что-нибудь иное, должен делать по совету с братьями.

Правило третье.

Если некоторые из братьев, прибывших в школу заниматься учением, оставят свои обеты и вознамерятся брать женщин, или будут застигнуты при прелюбодеянии, разврате, воровстве, колдовстве или в мнении, противоречащем истинной вере, или опустятся до того, чтобы распространять суетность, то есть клевету, злословие, распущенность, ложь и украдкой переходить из дома в дом ради выпивки, ссор или бунта, все собрание должно постановить не допускать их в школу и удалить их из города.

Правило четвертое.

Братья, состоящие в школе, без согласия и разрешения [известных] братьев и эконома школы не смеют отправляться в землю ромеев ни ради учения, ни под предлогом молитвы, а также и для того, чтобы покупать и продавать.

Тот, кто ради учения или молитвы отправится без разрешения, не будет принят в собрание.

Не следует также [делать этого] без разрешения по причине торговли, так как это не допускается канонами и весьма чуждо занятию собрания. Тот же, кто осмелился отправиться в землю ромеев, чтобы устроить торговую сделку (??????????), также не будет принят в собрание.

Если покажется [возможным] учителям и братьям собрания, хотя те и недостойны, они окажут им снисхождение, потому что только один раз [они] были уличены в том, что они не следуют обычаю собрания.

Те, кто ездили ради учения и молитвы, должны заверить верным обещанием, что не отправятся вновь без позволения, и будут приняты, получив выговор и порицание, которые они заслужили. Те же, которые ездили ради торговли, будут приняты после того, как будет отобрано то, что они приобрели в земле ромеев, и отдано в казну школы.

Если же занимались торговым делом (??????????) братья с доброй славой, о которых не было слышно [ничего дурного] ни в собрании, ни в ином месте, то половина того, что у них есть, отбирается в казну школы, но они будут приняты в собрание. Если же они будут уличены по второму разу, то они совсем изгоняются из собрания.

[Правило] пятое.

Никто из братьев не должен заниматься торговыми делами (??????????) и ремеслом. Если же ему необходимо продать и купить, [то он может делать это] от месяца аб (августа) до тишри первого (октября) вне Нисибина, в других областях; в Нисибине же они не смеют заниматься ничем, кроме поденных работ. Торговыми же делами и непостыдным ремеслом они могут заниматься эти три месяца.

[Правило] шестое.

Тот из братьев, у кого больше динаров, чем ему необходимо, и он желает одолжить их, должен давать их не по соглашению, а за процент, принятый в церкви, который составляет в год сотую часть динара (???????? - hs), если он запросил больше, будут винить из-за него собрание.

[Правило] седьмое.

Братья, вступающие в собрание впервые, не принимаются до тех пор, пока они не будут представлены эконому и братьям и не получат наставлений относительно того, как им следует себя вести.

[Правило] восьмое.

Братья, состоящие в звании школяров, без настоятельной необходимости не смеют уклоняться от писания, научных занятий, толкований школы и чтения сообща.

[Правило] девятое.

Во время же великой кафизмы, после того как произнесут вечерние псалмы, каждый уходит в свою келью и [только] после того, как запоет петух, каждый идет и занимает место. Тот, кто занял его с вечера, не прав. Те же, что пришли с пением петуха, оставляют передний ряд скамей для братьев священников и занимают себе места во втором ряду.

[Правило] десятое.

Братья, прибывшие в школу, должны жить с другими, а не по одному и по два в келье, но без сутолоки.

[Правило] одиннадцатое.

Братьям, живущим в одной келье, в случае болезни одного из них следует быть с ним и прислуживать ему как полагается.

[Правило] двенадцатое.

Брат, у которого есть тяжба с товарищем или с другим человеком, не должен идти по своей воле в сторонний (мирской) суд без разрешения братьев и эконома.

Брат, который осмелится и преступит одно из этих правил и не покается, будет отчужден от собрания и от города.

[Правило] тринадцатое.

Если увидят, что братья, находящиеся в школе, еще прежде чем они обучились и узнали порядок речи, высказываются в школе относительно внутренних ее дел (секретных) и производят в школе смятение, они должны быть удалены из собрания и из города.

[Правило] четырнадцатое.

Брат, нашедший что-либо утерянное, должен пойти и сообщить эконому, чтобы объявили об этом в собрании, и тогда тот, кому принадлежит утерянная вещь, услышит и возьмет ее.

Или если он попросит у эконома книгу, чтобы почитать и переписать из нее, и случится [так], что эконом ошибется (забудет об этом), а [взявший] не придет и не сообщит, ему, то он должен получить наказание и уйти из города.

[Правило] пятнадцатое.

Если один из братьев заметит, что его товарищ введен во грех каким-либо проступком, и предложит ему исправиться, а тот не раскается, и он пренебрежет, не пойдет сообщить эконому, и через некоторое время [это] дело станет известно от другого [лица], то он разделит наказание с тем, кто поступил неразумно.

[Правило] шестнадцатое.

Брат, который обвинит товарища в каком-нибудь проступке и не докажет [этого], и окажется, что он ложно сказал на него, получит наказание, соответствующее тому проступку, в котором он обвинил товарища.

[Правило] семнадцатое.

Если кто-нибудь из братьев заболеет, будет близок к смерти и сделает завещание в присутствии эконома и братьев, то будет (верно) законно то, что он сделает. Если же он сделает [завещание] в отсутствие эконома, то сделанное завещание недействительно и все, что есть у него, отходит школе.

[Правило] восемнадцатое.

Если кто-нибудь из братьев по какой-либо причине поднимет руку и ударит своего товарища или оскорбит его и будет изобличен теми, кто [это] видел, он будет наказан (побит) перед всем собранием.

[Правило] девятнадцатое.

Если кто-нибудь из братьев был наказан в собрании за проступки до трех раз и не исправился и совершил после этого еще один проступок, подобный одному из предшествующих, он должен быть наказан и покинуть собрание и город.

[Правило] двадцатое.

Если учителя чтения и риторики пренебрегают занятиями или пропускают порядок чтений, возложенный на них,- не по болезни и без разрешения нашего учителя [ректора],- то они заслуживают порицания и с них удерживается содержание, которое они должны получать. Однако они не [обязаны] присутствовать, чтобы выслушать осуждение школы.

[Правило] двадцать первое.

Если брат был пойман в каком-либо проступке и определили ему братья и эконом собрания наказание соответственно проступку, а он не согласится с вынесенным о нем решением и пойдет искать убежище у какого-нибудь клирика или у кого-нибудь из мирян, сыщет покровителей и представителей, то он не заслуживает прощения, даже если мал его проступок, он должен быть лишен связи с собранием и жительства в городе, потому что он упорствовал и не принял решения, которое было относительно него.

[Правило] двадцать второе.

Ни один эконом не волен поступать по-иному, чем написано в этой книге. Если обнаружится, что он поступает иначе, он должен внести штраф десять динаров золотом, уйти с позором из собрания и из города.

Кончено.

Мы, те братья, кто в настоящее время, в царствование миролюбивого и снисходительного Хосрова, царя царей, в правление славное и справедливое высокопреосвященного святого мар Павла, епископа, которому в наше время доверено пасти овец Христовых, во времена возвышенных и мудрых учений наших отцов и учителей, благолюбивого мар Авраама, священника и толкователя божественных писаний, мар Нарсая, дьякона и (учащего чтению) чтеца, мы согласны и принимаем эти правила, которые установлены святыми отцами и утверждены, с удостоверением, что мы будем действовать, исполняя все написанное здесь без противодействия и упрямства.

[Если] кто будет застигнут в том, что он преступил один из этих законов, как было написано выше, то мы согласно вынесем о нем решение и никто не смеет ему помогать никоим образом, ни по какой причине.

Правильна и верна эта книга истинно, без лжи.

Окончены правила, установленные в дни мар Осии и мар Нарсая, учителей праведных.

Вот еще другие правила этой же школы.

Вот также правила другие, установленные и определенные в год двадцатый победы милостивого и благодетельного Хормизда, царя царей, в правление (руководство) пастыря бдительного и правителя мудрого, отца нашего благословенного мар Симеона, епископа и митрополита, в учительство опытного в знании и славного в смирении священника Хенаны, мар Каши, чтеца и философа, мар Хенанишо, священника и руководителя, вместе с Хвахом, экономом этой же школы, и всеми известными братьями и философами, что были в собрании в то время.

Правило [первое].

Ксенодохос ксенодохейона, смотритель больницы при школе, должен усердно заботиться о заболевших братьях и не обделять их ничем из того, что им положено для питания и лечения, а также не воровать и не обманывать в том, что доверено его заботам.

Без учителя школы он не должен отмечать (делать) ни приходов, ни расходов.

Если же случится, что хоть одно из того, что установлено в этих правилах, он не исполнит, все, что он присвоил и утаил, будет изъято у него, и он должен дать в виде штрафа деньги - пятьдесят статиров - для больницы, а затем с позором выгнан из школы и города

Второе [правило].

Никто из братьев, поступающих в школу, не смеет селиться у нисибийцев (т. е. жителей города). В школе столько же свободных келий, сколько учеников. А если кто поселится [в городе], не будет принят в школу.

Третье [правило].

Эконом собрания должен исполнять приказ нашего учителя, обходя братьев нуждающихся, обеспечивая их, если требуется, хлебом, или помогать им в отношении суда, при необходимости.

Но никто из братьев не смеет брать хлеб для другого, даже под видом милостыни, пренебрегать учением и шататься по городу.

Четвертое [правило].

Никто не должен ни под каким благовидным предлогом оставлять келью с братьями, уходить и строить себе отдельно маленькое жилище вне города или в пределах его, а обязан занять положенное ему по закону жилье. Если же он желает иметь свыше этого, пусть идет в монастырь, или в пустыню.

Пятое [правило].

Братья, которые отсутствовали во время вечернего бдения или чтения толкования и хорового пения, пока не укажут известную причину, вследствие которой пренебрегли временем, установленным для занятия, не прощаются. Их допрашивают или главы келий, или эконом школы, если они не послушаются глав келий.

Шестое [правило].

Если умирают братья, которые до этого удалились из школы, или, будучи в ней, оказались вне установившихся обычаев и законного жительства с братьями, то они не причастны [похоронному] обряду, принятому внутри школы, им оказывается больше чести, чем мирянам, если эконому или братьям школы покажется, что они лица достойные.

Седьмое [правило].

Братья, преуспевшие в учении и показавшие, что они достаточно [подготовлены], чтобы учить других, получив приказ учителя идти и учить, но из-за привязанности к школе и долгого учения в городе не склонные отделиться от нее, не смеют оставаться ни в школе, ни в городе. 103

Восьмое [правило].

Относительно книг, которые отказываются покойными братьями школе. Если кого-нибудь из экономов или из братьев поймают на том, что они нарушают память о покойных или подменяют.

Н.В. Пигулевская

Из книги «Культура сирийцев в Средние века»

 

Читайте также: