Показать все теги
Вторжение
Гунны, вторгшиеся в восточноевропейские степи в 370 г., органически влились в процессы так называемого “великого переселения народов”, начавшегося в Европе примерно на столетие ранее.
События, приведшие процветавшую державу Хунну к расколу и откочевке из родных степей на далекий Запад, происходили еще раньше. Так, в середине I в. вследствие многих бедствий (засух, эпидемий), длительных междоусобиц, неудачных войн с Китаем империя Хунну разделилась на две державы: Северную и Южную. Южная сразу встала в вассальные отношения к Китаю, а Северная еще целое столетие сохраняла относительное единство и самостоятельность. Вокруг них кипели страсти — все неизвестные раннее народы, освобождаясь из-под власти еше недавно всесильных хунну, начинали свой исторический путь. Более других выделились восточные соседи — сяньбийцы. Им необходимы были новые пастбища, и наиболее доступными для захвата оказались земли слабеющего с каждым десятилетием государства северных хунну.
Во главе сяньби встал молодой и энергичный воин из знатного рода Таншихай. В период с 155 по 166 г. он овладел всей территорией Северной державы хунну и стал главой громадной, но недолговечной империи. Что же касается хунну, то все спасшиеся от уничтожения и рабства, сбившись в крепкое военизированное объединение, двинулись в далекий, казавшийся бесконечным и полным опасностей западный поход. Тысячи километров двигались хунну по сибирским и уральским степям сквозь владения угроязычных и тюркоязычных народов. Поход занял более 200 лет.
За эти столетия сменилось уже несколько поколений — потомков, оставивших родину. За время движения хуннская волна постоянно пополнялась народами, побежденными и разоренными ими. Все они переходили к таборному кочеванию и военной демократии, участвуя в общем движении — нашествии, неуклонно приближавшемся к европейским степям.
Такое объединение, возглавляемое хунну в то время, нельзя было даже назвать, согласно классификации Л. П. Лашука [1968, с. 98— 99], “союзом родственных племен” или “этнолингвистической группой”, поскольку “племена”, а вернее — этносы были разноязыкие и разноэтничные.
Такими они ворвались в восточноевропейские степи Донского бассейна, где в то время мирно пасли стада сарматы (аланы), находившиеся, видимо, на второй стадии кочевания. Несмотря на воинственность, прекрасное вооружение и очевидное нежелание отдавать свои земли пришельцам, последние без труда разгромили их, частью уничтожив, а частично присоединив к своему рыхлому, но мощному объединению. Далее они двинулись в Центральную Европу и, остановившись в Дунайской Паннонии, основали там центр своей громадной державы (империи), возглавленной ханом-объединителем Ругилой. Он умер в 433 г., и власть над империей приняли два его племянника — Бледа и Аттила, однако в том же году Аттила убил брата и принял власть над гуннской державой один. Аттила всеми возможными силами старался сплотить свое объединение. Его власть признавали не только ближайшие к центру народы и этносы, но и кочевавшие в далеких “восточных” землях Волго-Днепровского междуречья орды. Все они, как и сама “империя”, в которую они входили, назывались уже не хунну, а гунны (Гуннская держава). Однако многие из входивших в державу группировок сохраняли свои самонаименования, которые дошли до нас в письменных источниках немного более позднего времени, и мы остановимся на этом ниже. Здесь же весьма существенно отметить, что все разместившиеся в восточноевропейских степях орды продолжали в течение сравнительно долгого времени вести “таборное” кочевание. Этот вывод мы основываем прежде всего на данных археологии. Дело в том, что на этой, судя по сведениям письменных источников, громадной территории, населенной весьма густо, археологам почти не попадаются памятники той эпохи. Ни разу не зафиксированы остатки (или следы) более или менее обитаемых зимников, только обнаружены разбросанные по всей степи около полусотни погребальных комплексов.
Погребальные комплексы гуннов
Обычно погребения обнаруживают случайно местные жители во время сельхозработ или при строительстве. Если поблизости нет ни одного человека, способного хотя бы отчасти понять ценность находки и воспрепятствовать разграблению, то погребения разрушаются полностью (особенно если в них попадаются золотые вещи). Большинство дошедших до нас комплексов тоже основательно разрушены, но, несмотря на это, И. П. Засецкой удалось по сохранившимся данным выявить главные признаки погребального обряда и создать хотя бы предварительную схематическую классификацию господствовавшим в то время погребальным обрядностям [Засецкая, 1994, с. 12—22],
Ею и ее предшественниками достаточно убедительно выделены три основные группы степных погребений гуннской эпохи:
I — погребения с трупосожжением (кремацией) или иным ярко выраженным культом огня.
Н — погребения с трупоположением (ингумацией) под курганной насыпью.
III — погребения с трупоположением без курганной насыпи.
В I группу входят три подгруппы (с вариантами). Первая подгруппа представлена погребениями, совершенными в насыпи кургана. В варианте “а” этой подгруппы кострища помещены в насыпь кургана, а в варианте “б” — на древнем горизонте — под насыпью. Во вторую подгруппу включены погребения под каменной выкладкой с кремацией на стороне [Самоквасов, 1908, с. 132—136]. Третья подгруппа — погребения под курганной насыпью с трупоположением и ритуальным кострищем на стороне [Скарбовенко, 1979, с. 164—165].
Приведем несколько примеров. Погребения первой подгруппы были обнаружены П. Д. Рау и И. В. Синицыным на ряде могильников Нижнего Поволжья [Рау, 1928, с. 431—436; Синицын, 1936, с. 82]. Кострища захоронений помещались под небольшими земляными насыпями (диам. 8—12 м), не превышающими 0,6 м; изредка удавалось проследить крайние плахи кострищ, образующих квадратную раму (3x3 или 4x4 м). То, что почва под кострищем обожжена, свидетельствует о длительном горении на месте сооружения кургана.
Сооружались кострища в целом одинаково: на ровной площадке ставился невысокий сруб или рама из дубовых или березовых плах, внутри которых разводился костер, и после сожжения трупа в затухающий огонь бросали различные сопровождающие вещи и забрасывали их землей (слой земли, как правило, обуглен). Затем над всем этим насыпали небольшой курган. Следует отметить, что в большинстве таких кострищ не было обнаружено обгорелых (даже очень мелких) обломков косточек человека. Конечно, они могли не сохраниться, так как и сопровождающих вещей очень мало: курганчики были основательно разрыты и ограблены. Однако многие кострища были совершенно “чистыми” от находок, хотя наличие кургана свидетельствует о принадлежности всего сооружения к погребальному комплексу. Возможно, это были просто кенотафы — поминальные памятники, а отсутствие находок не всегда позволяет нам уверенно относить эти комплексы к гуннской эпохе.
II группа (ингумации) делится на две подгруппы: в первую включены захоронения с останками коня: вариант “а” — погребение чучела коня, вариант “б” — отдельные кости коня. Вторая подгруппа — погребения без останков коня.
III группа — также ингумации, но бескурганные. Разделена на две подгруппы. Первая характеризуется наличием останков коня: вариант "а”
— захоронение целого остова, вариант “б” — отдельные кости конского скелета. Погребения второй подгруппы — без останков коня.
Разнообразие деталей погребального обряда, что особенно заметно при выявлении подгрупп и вариантов трупосожжений, позволяет говорить о многообразии этносов, кочевавших в степях того времени. Материалы погребальной обрядности подтверждают некоторую общность этих этносов только кремированием погребений и иных следов “огненного ритуала” при захоронениях.
Ингумационные захоронения более однотипны и, по существу, представляют собой единую группу, поскольку наличие останков захоронений коня, отдельных конских костей или полное отсутствие их вряд ли связано с разноэтничностью погребенных. По-видимому, вернее предполагать какие-то социальные (экономические?) различия похороненных. Впрочем, это тоже только гипотеза, подтвердить которую достаточным количеством материала пока невозможно, так как вещи и даже останки коня могли быть сожжены на другом месте. Именно так, как нам кажется, случилось с погребением ребенка в Самарском Заволжье (Владимирский мог., кург. 4), похороненного по обряду ингумации на спине, головой на запад—северо-запад. Вещей при нем не было, но поблизости от могилы был обнаружен “комок” скипевшихся в огне пред- метов с остатками золы и угля, явно вынутого из костра и уложенного затем рядом с погребением владельца [Скарбовенко, 1979]. Характерно, что вещи в “комке” представлены набором взрослого воина (оружием, сбруей коня, что свидетельствует о знатном происхождении ребенка, принадлежавшего к семье богатого воина-кочевника).
Следует сказать, что детские погребения, по-видимому, чаще совершались путем ингумации [Айбабин, 1999, с. 73—75]. В частности, в Крыму на Беляусе было обнаружено два детских гуннских трупополо- жения. Оба похоронены на спине, головами ориентированы на север или северо-запад. Сопровождавший их инвентарь не подвергался очищению огнем, т.е. не обуглен, и сохранился хорошо.
Может быть, это объясняется отсутствием в погребениях оружия, хотя части конской сбруи были положены в оба захоронения. В более богатом погребении, открытом в 1967 г., к мальчику была помещена, видимо, его любимая игрушка — небольшая фигурка деревянной лошадки, сохранившейся почти полностью благодаря золотым обкладкам головы, шеи и туловища (рис. 2).
Существенно, что в погребальной обрядности европейских “гуннов” фактически нет ничего общего с древнехуннекой. Там рядовых хунну хоронили в крепко сбитых деревянных гробах с массивными дном и крышкой, с жертвенными ямами в головах гробовища. В то же время для всех степных народов характерны какие-то общие черты как в погребальной обрядности, так и в наборе сопровождавшего инвентаря (оружие, сбруя). Поэтому у каждого народа, обитавшего в степях на протяжении более 1500 лет (в основном в эпоху средневековья), можно найти особенности, сближающие их друг с другом. Это нередко является причиной значительной путаницы при этнической интерпретации погребальной обрядности того или иного кочевого (степного) сообщества, с чем мы неоднократно встретимся в последующих главах.
Вещевой комплекс погребений гуннов
Несмотря на сильные разрушения и разорение в целом очень небольшого количества обнаруженных археологами погребений гуннского времени, дошедшие до нас предметы сопровождающего инвентаря позволяют составить довольно ясную картину вещевого комплекса гуннов, которым они пользовались как на войне, так и в быту.
Вооружение того времени представлено отдельными экземплярами сохранившихся мечей и кинжалов, остатками луков (костяными накладками), довольно значительным количеством наконечников разнотипных стрел.
К этой группе вещей, естественно, примыкают предметы конской сбруи: удила с псалиями, остатки седел, уздечные и сбруйные гарнитуры и бляхи. Классификация материала дает ясное представление о многообразии различных видов оружия, особенно наконечников стрел [Засецкая, 1994, с. 23—49] (рис. 3).
Характерно, что часть мечей аналогична сарматским или является незначительным их “перерождением”, отличаясь обычно формой перекрестия. К собственно гуннским мечам относится небольшая группа мечей, не имеющая прототипов в сарматской культуре. Это мечи с ромбовидным перекрестием центральноазиатского происхождения. Появление их в южнорусских степях связано с гуннским племенным союзом. Тогда же появились у гуннов длинные мечи с массивными прямоугольными перекрестиями, сильно выходящими за пределы ширины клинка. Обычно они богато украшены инкрустацией. Интересно отметить, что, наряду с обычными двулезвийными клинками, попадаются и однолезвийные клинки, правда, очень редко. Это, несомненно, прототипы будущих палашей и в конечном счете сабель, ставших буквально через два-три столетия единственным и грозным оружием ближнего боя у степных воинов. К оружию ближнего боя относятся, помимо мечей, кинжалы, которые иногда бывали однолезвийными, а также копья. Впрочем, последние не были типичным оружием и использовались, вероятно, в качестве трофейного оружия в боях и на охоте редко. Иногда в могилах попадались остатки оборонительного доспеха — кольчуг, и их, как и пышно украшенные инкрустациями мечи, помешали, очевидно, только в могилы к знатным и богатым воинам.
Длинные тугие луки с костяными накладками, сопровождавшиеся стрелами с разнотипными наконечниками, были главным оружием всех воинов той беспокойной эпохи.
Красивая, богато украшенная конская сбруя являлась одной из наиболее характерных черт всаднической культуры во все эпохи. В гуннское время все детали сбруи — от псалий до седел декорировались инкрустациями, золотыми и серебряными накладками с тонким чешуйчатым орнаментом (рис. 4). В конце V — начале VI в. распространение получили характерные тисненые накладки с изображением человеческих лиц: одинарные круглые или продолговатые с рядом нескольких таких же круглых лиц, обрамленных единой прямоугольной рамкой. Их общее типологическое сходство позволяет, вероятно, предположить, что эти лица представляют сильно стилизованный, но единый этнический тип: круглолицый, с узкими глазами, небольшим ртом и прямым носом. На лоб у них до бровей начесаны челки, а на подбородке у некоторых — небольшие бородки. Это обобщенный образ степного властителя той эпохи. Попадались и обломки, явно подражавшие этим накладкам (прямоугольным с несколькими лицами). Но сами лица совершенно иные — они “грушевидные”, с узкими подбородками (без бород), круглыми глазами, большим ртом. Каждое лицо окружено мелкими кружочками. Эта вещь сделана не очень умелым мастером, а заказчик ее относился, видимо, к иной этнической группе, судя по типу изображенных лиц.
Естественно, что столь же пышно и богато изготовлялись и женские украшения: диадемы покрывались орнаментированными накладками и рядами инкрустированных драгоценных камней преимущественно красных оттенков. К диадемам прикреплялись на серебряных цепочках великолепные колты в виде лунниц, обрамленных виноградными гроздьями. Поверхность лунниц сплошь покрывалась вставками драгоценных камней, иногда, правда, попадались среди них и простые стеклянные вставки. Типологически близкие — такие же луновидные серьги, но меньшего размера и обычно без “обрамления”, входили в состав женского гарнитура. Не менее роскошными были и женские нагрудные украшения.
В погребениях богачей нередко встречаются украшенные инкрустациями и вставками камней и стекол простые поясные пряжки и бляшки. Изредка попадаются небольшие круглые зеркала с петлей в центре и мелким концентрическим зигзагообразным орнаментом (рис. 5).
В целом, по мнению И. П. Засецкой, одним из главных признаков культуры кочевников южнорусских степей в эпоху господства гуннского союза являлось широкое распространение украшений своеобразного полихромного стиля, отличающегося от близких к нему изделий предшествующей и последующей эпох.
Другим не менее ярким признаком пребывания гуннов на исследуемой территории являются литые бронзовые котлы “гуннского типа” (см. рис. 1). Это крупные тяжелые полуяйцевидные сосуды с массивными ручками с двух сторон венчика. Как правило, все они на небольших конусовидных полых поддонах. Котел на таком основании не слишком устойчив, если не предполагать, что поддон ставился в золу очага. Поддоны сохраняются значительно хуже самих сосудов — не исключено, что они быстро перегорали, и их по мере надобности заменяли новыми.
Котлы — довольно консервативный вид посуды, однако и они подвергались со временем некоторым изменениям. В результате появлялись новые типы котлов, отличающиеся от первоначальных хуннских (И в. до н.э. — II в. н.э.). Известные в южнорусских степях котлы IV—V вв. делятся в основном по форме тулова на два типа, но по остальным признакам они почти идентичны. Наиболее близки южнорусским котлы из Приуралья и Поволжья, датирующиеся II—III вв.
Хронология гуннских древностей
Вопросы более дробной хронологии гуннских восточноевропейских древностей поднимались в археологической науке неоднократно.
Разногласия по поводу отдельных вещей и целых комплексов продолжаются и поныне. Хотя следует признать, что в книге, специально посвященной археологии южнорусских степей гуннской эпохи, ее автору, И. П. Засецкой, удалось достаточно убедительно датировать гуннские древности в пределах конца IV — начала VI в. и, что особенно ценно, разделить их на две хронологические группы:
I группа — конец IV — первая половина V в. Группа разделена на две подгруппы: А и Б. Подгруппа А характеризуется находками в инвентаре погребений полихромных изделий. Погребения локализуются в Северном Причерноморье, Крыму, Ставрополье, в Нижнем Поволжье, Казахстане и даже на Алтае, Существенно, что полихромные изделия в восточных регионах представляют собой местные варианты таких предметов и могут рассматриваться как разновидности западных образцов. Следует отметить также, что в этой группе преобладают женские захоронения, в которых и сохранились великолепные образцы полихромного стиля.
В погребениях подгруппы Б заметное место занимают предметы типичного для гуннской эпохи конского снаряжения: от железных удил нередко с серебряными наконечниками до богатых уздечек с накладками, выполненными в полихромном стиле.
Обе подгруппы почти синхронны: первая половина V в., но в подгруппе А попадаются вещи конца IV в., а в Б — их нет, зато встречаются вещи середины V в.
Заметим также, что погребения подгруппы Б встречаются в Северном Причерноморье и Крыму, однако на восток они заходят не далее правого берега Волги, а на западе распространены в Прикарпатье и Дунайском бассейне, Молдавии, Венгрии, Румынии, изредка — в Польше, т.е. на широкой территории империи Аттилы и на прилегающих к ней землях.
II группа датирована И. П. Засецкой второй половиной V — началом VI в. В настоящее время погребения этой группы (всего 7) известны в Саратовском и Самарском Заволжье и Южном Приуралье. Исключение всего одно: в Приднепровье в Новогригорьевском могильнике наряду с более ранними захоронениями I группы обнаружена могила VII с инвентарем, относящемся ко второй половине V в. Следует отметить, что в этой могиле и в нескольких других синхронных ей погребениях были обнаружены сбруйные бляхи с “личинами”, о которых говорилось выше. Очевидно, можно считать их надежным датирующим признаком комплексов II группы.
В целом, захоронений гуннского периода, конечно, очень мало для окончательного решения хронологии этих комплексов. Представляется очевидным, что разногласия ученых относительно конкретных датировок будут продолжаться и, пожалуй, только коллекции новых находок помогут разрешить некоторые, казалось бы, непримиримые противоречия. Наиболее серьезная дискуссия о датировках некоторых комплексов этой эпохи разгорелась между двумя исследователями: И. П. Засецкой и А. К. Амброза.
Несмотря на стройность построений А. К. Амброза [1971, 1981], решительно относившего ряд вещей и погребений к VII в., И. П. Засецкой, взявшей для своей работы целый комплекс единой эпохи, характеризующийся определенным набором признаков, хронология более обоснована, и ее выводы соответствуют тем историческим процессам, которые происходили тогда, как мы знаем из письменных источников, в южнорусской степи.
Как бы то ни было, но владетелем южнорусских степей и громадных территорий, простиравшихся к востоку и западу от них, оставался гуннский союз орд. По различиям в погребальных обрядах, по разнообразию полихромных стилей можно уверенно говорить о многоэтничнос- ти этих орд. Малое количество памятников этой эпохи свидетельствует о постоянных их передвижениях по степи, что способствовало сложению какой-то своеобразной, хотя и рыхлой, культурной общности. Она, прежде всего, характеризовалась ярко выраженным “всадничеством”: захоронениями коней, богатством сбруи и воинского инвентаря.
Представляют несомненный интерес прослеженные в сохранившихся детских захоронениях следы ранней инициации воинов-всадников (погребения подростков сопровождались конями, а иногда и оружием). Не столь ярко, но все же запечатлено в погребальном обряде высокое социальное положение женщины в гуннских ордах. Во всяком случае, хоронили их столь же пышно, с богатым инвентарем, а также нередко, как и мужчин, снабжали уздечкой и седлом.
С начала VI в. как будто устоявшаяся и склонная к объединению общность начала распадаться на отдельные группировки, постепенно складывавшиеся в народы со своим языком и этническим именем.
Плетнёва. С. А.
Из книги «Кочевники южнорусских степей в эпоху средневековья (IV—XIII века)»
