ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » » Религия и культура Украины во время пребывания под властью Польши и Литвы
Религия и культура Украины во время пребывания под властью Польши и Литвы
  • Автор: Malkin |
  • Дата: 25-02-2018 13:58 |
  • Просмотров: 5522

Борьба украинцев за сохранение культурной самобыт­ности на долгие века становится главной темой их истории. Постоянно находясь под властью иноземных правителей, укра­инцы то и дело испытывались на прочность теми, кто пытался растворить их в монокультурном населении той или иной сверхдержавы.

В  XVI в., когда православным украинцам довелось жить бок о бок с католиками-поляками, между двумя этими наро­дами возникло острое противостояние. Разгорелась культурно-религиозная война.

В Европе того времени все идейные споры и противоречия в конце концов сводились к религии. Вот почему и та важней­шая культурно-идеологическая дискуссия, в ходе которой по сути решалась судьба Украины, разворачивалась между поборниками католицизма и защитниками православия. И это был, пожалуй, первый случай в украинской истории, когда обсуждение, казалось бы, чисто философской проблемы за­хватило все слои населения. Впрочем, вопрос о том, какая же из двух христианских церквей — католическая или право­славная — действительно обеспечивает верующему спасение его души, в самом деле касался всех и каждого. И от ответа украинцев на этот вопрос напрямую зависела судьба их исконной культуры со всем ее многовековым наследием. Суждено ли ей умереть? Дано ли выжить?

Дела духовные именно в те века находилась в состоянии глубокого упадка. А народу в это трудное время так нужна была духовная поддержка и опора сильной, вселяющей лучшие надежды пра­вославной церкви!.. Но, по-видимому, еще более, чем католи­цизм или протестантизм, православие в ту эпоху само нужда­лось в опоре на политическую власть.

Имея эту опору во времена Киевской Руси и Галицко- Волынского княжества, церковь процветала. Но опереться на новых католических властителей — литовцев и поляков — православная церковь, конечно, не могла. В католической Речи Посполитой ее в лучшем случае ожидала роль презирае­мой падчерицы. И это — после столь многообещающего начала литовского правления, когда великие князья, не желая остав­лять своих православных подданных под церковной юрисдик­цией московского митрополита, в 1458 г. восстановили митро­полию в Киеве!

Разорвав церковные связи с Москвой, новая митрополия, состоящая из десяти украинских и белорусских епископатов, признавала над собою духовное верховенство лишь констан­тинопольского патриарха. Но так было в теории — а на прак­тике в большинстве европейских стран того времени монархи пользовались так называемым правом патронажа, т. е. факти­чески назначали епископов. Ни великие литовские князья, ни пришедшие им на смену польские короли не составляли исклю­чения из этого правила. Более того, именно они назначали и самого киевского митрополита — духовного главу всех право­славных подданных своей державы (естественно, сами они при этом принадлежали к иной и все более враждебной право­славию церкви).

Для церкви в Украине такой поворот событий имел самые катастрофические последствия. Коль скоро светские власти и назначали, и смещали епископов, то и реальное влияние на этих епископов имел, уж конечно, не митрополит. Все это быстро расшатывало церковь, и вскоре она фактически пере­стала существовать как единый организм, связанный внутрен­ней иерархией и дисциплиной: каждый епископ стал сам себе и закон, и судья...

Но самым страшным порождением «патронажной» систе­мы была коррупция. Дошло до того, что некоторые авантю­ристы принимали духовный сан, путем подкупа добывали место епископа и грабили епископат, распродавая иконы, драгоценности, земли. Любой помещик средней руки торговал приходами и даже монастырями, расположенными на его земле, предлагая более выгодный приход тому священнику, который больше заплатит. А иногда приход или монастырь феодал отписывал по завещанию бедному родственнику.

Началось невиданное падение нравов. Даже высшие цер­ковные иерархи вели себя самым неподобающим образом. Так, митрополит Онисифор Дивочка был уличен в двоежен­стве. Епископ Кирило Терлецкий предстал перед судом по обвинению в изнасиловании и убийстве (и был оправдан!). Епископ Ион Борзобогатый требовал у прихожан плату за посещение церкви. А что уж говорить о приходских священ­никах, которые, по отзыву одного из современников, сплошь состояли из отребья, место которому не в церкви, а в кабаке.

Ясно, что при таком положении вещей культурное влияние церкви было весьма и весьма ограниченным. Школьное дело, в организацию которого церковь всегда вносила огромный вклад, находилось в запустении. Малограмотные учителя кое-как вбивали в детские головы основы чтения, письма и катехизиса. Школьные программы не менялись со времен средневековья. Падение Константинополя в 1453 г. для многих православных стало падением последних земных образцов и идеалов истинной церковности, выродившейся теперь в узкую ритуальность, ограниченность чисто приходскими интере­сами.

В Польше тем временем начинается период культурного расцвета. Вслед за культурами западноевропейских стран польская культура вступает в эпоху Возрождения. Здесь, как и на Западе, появляются люди, пытающиеся заново пере­осмыслить основания и задачи духовной деятельности, при­дать ей новый импульс, — так называемые гуманисты (среди них астроном Миколай Коперник, философ Анджей Фрич Модржевский, поэт Ян Кохановский). Отбрасывая средне­вековые представления о том, что духовная жизнь человека должна быть лишь подготовкой к его физической смерти, к «жизни после жизни», гуманисты все свое внимание сосре­доточили именно на физической жизни человека, на его мате­риальном опыте, естественном и общественном окружении. В Польше быстрыми темпами развивается образование. Появляется книгопечатание. К началу XVI в. здесь насчиты­вается более 3 тыс. приходских школ и около 20 типографий. В Кракове существует университет. Польские студенты от­правляются на учебу в кипящие новой жизнью и новой мыслью университетские города Италии и Германии, а воз­вратившись на родину, щедро делятся плодами просвещения...

К середине XVI в. до Речи Посполитой докатилось и дви­жение церковной Реформации. Оно стало новым источником духовных исканий. Кальвинизм — особая ветвь протестантиз­ма, отводившая важнейшую роль в церковных делах миря­нам, — нашел своих последователей среди 25—30 % шляхты. И даже арианство — радикальное течение внутри кальви­низма, отвергающее догмат Троицы и проповедующее паци­физм, — объединяло небольшие, но влиятельные сообщества своих приверженцев в Польше, Литве, на Волыни. С целью дальнейшего распространения своих идей в Речи Посполитой протестанты основали здесь целый ряд высших учебных заве­дений, в собственных типографиях издавали полемическую литературу на польском языке, который таким образом полу­чил еще один важный стимул развития в качестве языка литературного (до этого почти вся духовная литература в Польше издавалась на латыни). Интересно, что несмотря на острое идеологическое соперничество между представителя­ми различных вероисповеданий, в XVI в. Речь Посполита была островом духовной терпимости в бушующих волнах всеевропейских религиозных войн. Во многом это объясняется огромным влиянием дворянства в этой стране. Ведь неруши­мость дворянских прав между прочим подразумевала и не­зыблемость права каждого дворянина иметь собственные взгляды, пусть и в корне отличные от общепринятых.

ПЗднако уже в конце XVI — начале XVII в., в разгар Контр­реформации, католическая реакция на протестантизм доби­вается значительных успехов во многих странах Европы и особенно в Польшей В огромной степени это была заслуга ордена иезуитов—ударной силы Контрреформации, дей­ствовавшей в Польше уже с 1564 г. Орден объединял в своих высокодисциплинированных рядах самых вдумчивых, образо­ванных и фанатичных католиков. И с поставленной перед ним нелегкой задачей — вернуть заблудшую паству в лоно церк­ви (— он справлялся весьма успешно.

Вскоре вся Речь Посполита была опутана сетью иезуит­ских коллегий, где молодежь получала превосходное европей­ское образование, а заодно и воспитание в духе воинствующе­го католицизма. При этом то же самое воспитание иезуиты давали и одаренным выходцам из протестантских и даже пра­вославных семей, привлеченным в коллегии возможностью получить образование. Так под влиянием Контрреформации Речь Посполита из оазиса религиозной терпимости постепенно превращается в боевой авангард фанатиков католицизма, форпост для новых крестовых походов.

Полонизация украинской знати

Огромные права и привилегии польской шляхты, внешний лоск ее образованности и культуры оказывали неотразимое влияние на украинского дворянина, жадно тянувшегося ко всему польскому. А иезуиты, убедившись в своей победе над протестантами, теперь все внимание сосредоточили на «схиз­матиках», как они называли православных. Сразу вслед за Люблинской унией 1569 г. начинается настоящее нашествие иезуитов на Украину. В Ярославе, Львове, Каменце, Баре, Луцке, Виннице и, наконец, в Киеве открываются иезуитские коллегии. По всей Украине самые блестящие иезуитские полемисты, в том числе знаменитый Петр Скарга, в пропо­ведях и на открытых диспутах обличают «догматические заблуждения» и «культурную отсталость» православных. В трактате «О единстве Церкви Божьей» Скарга пытался доказать, что положение православия безнадежно и един­ственный выход для его последователей — воссоединение с Римом. «Греки обманули тебя, о русский народ, — писал иезуит, — ибо, дав тебе святую веру, не дали греческого языка, вынудив пользоваться славянским наречием, дабы ты никогда не постиг истинного учения... Еще не было на свете академии, где бы философия, богословие, логика и другие свободные науки преподавались по-славянски. С таким языком нельзя сделаться ученым...»

Украинский дворянин, будучи, как и любой дворянин, чрезвычайно чутким к своему общественному статусу, болез­ненно воспринимал свою принадлежность к религии и куль­туре, в «неполноценности» которых его так старались убедить. Начинается кампания массового отречения украинской знати от веры отцов и перехода в католичество. А уж заодно с новой верой легко перенимались и новый язык, и новая культура. В 1610 г. один из выдающихся православных деятелей Мелетий Смотрицкий в скорбном трактате «Тренос, или Плач по Святой Восточной Церкви» так писал об утрате право­славной Русью ее знатнейших родов: «Где дом Острожских, славный пред всеми другими блеском древней веры? Где роды князей Слуцких, Заславских, Вишневецких, Сангушков, Чарторыйских, Пронских, Ружинских, Соломирецких, Головчинских, Крашинских, Мосальских, Горских, Соколинских, Лукомских, Пузин и другие, которых сосчитать трудно? Где славные, сильные, во всем свете ведомые мужеством и доб­лестью?..» Вопрос, конечно, риторический, ибо все прекрасно знали, где теперь эти знаменитые семьи украинских магна­тов: в польско-католическом лагере.

Об одном из распространенных способов ассимиляции поведал в одном из своих сочинений католический львовский архиепископ Ян Порохницкий, который и сам был предста­вителем ополяченного украинского рода. По его словам, поль­ские короли лично заботились о том, чтобы как только где-нибудь в Украине появится богатая дворянская девица на выданье или вдова, к ней сразу направлялся жених-шляхтич из Польши. Короли осыпали новобрачных всевозможными милостями. Таким образом шляхтичи, ставшие мужьями украинских дворянок, по выражению Порохницкого, «напол­нили Русь и ввели истинную римско-католическую веру — остальное довершили добросовестные пастыри, так что вскоре даже знатнейшие роды на Руси оставили греческую схизму и соединились с римской церковью»,

Лишь немногие украинские магнаты сохранили верность православию — в основном те, которые получили титулы до 1569 г , когда с украинцами еще считались в Великом княже­стве Литовском как с потенциально мощной политической и культурной силой С другой стороны, и обедневшие украин­ские дворяне, жившие в глухих углах, удаленные от центров польской культуры, по-прежнему держались православной старины Однако по своей политической слабости и экономи­ческой отсталости они не могли препятствовать процессу всеобщей полонизации,

Трудно преувеличить всю серьезность последствий утраты украинским народом его элиты. В начале Нового времени европейское общество имело четкую иерархическую структу­ру. Для этой эпохи народ без элиты — то же, что обезглав­ленное тело Вместе со своим собственным дворянством укра­инцы утратили и возможность когда-либо в ту эпоху обрести нормальное политическое руководство, т, е, слой потомствен­ной элиты, способный выдвигать четкие общенациональные задачи в политике, культуре и образовании, мудро и бережно опекать церковь, одухотворять народную жизнь светом разу­ма, преемственности и культурной органики.

С тех пор как полонизация захватила огромное большин­ство украинского дворянства, вера, обычаи, язык украинцев становятся признаками принадлежности к низшим слоям и для ополяченной знати не могут служить ничем иным, кроме объекта постоянных издевательств, насмешек и презрения. И юноши из украинских семей, наделенные дарованиями и честолюбием, в ту эпоху были поставлены перед мучитель­ным выбором между тем, что дорого и свято, и тем, что от­крывает путь в высшее общество, в господствующую куль­туру. К несчастью, чаще они выбирали последнее. Так история каждой личности превращалась в драму, а история страны — в трагедию, И так возникала еще одна важная тема в трагической истории Украины — тема элиты или, точнее, ее отсутствия.

Возрождение православия

И все же не настолько еще ослабла вера православных, чтобы они не могли поднять перчатку; брошенную польским католицизмом.

Клин клином вышибают: на учреждение иезуитских кол­легий и типографий украинские магнаты, сохранившие веру отцов, ответили основанием православных типографий и школ. В 1568 г. Григорий Ходкевич приютил в своем имении в За­блудове (Белоруссия) московского первопечатника Ивана Федорова. В Москве его не поняли и изгнали за «святотат­ство» — в Заблудове помогли наладить книжное дело. Есть свидетельства о том, что и князь Юрий Слуцкий в 1570 г. основал школу и типографию в своих владениях. Много помог в возрождении православия на Волыни энергичный князь Андрей Курбский, живший здесь в 1570-х годах после побега из Московии от опричников Ивана Грозного.

Но главным и общепризнанным покровителем православ­ной церкви стал «некоронованный король Украины» князь Константин Острожский, один из самых богатых и могуще­ственных магнатов Речи Посполитой.

Константин Острожский и Острожская академия Князь Острожский твердо решил не постоять за ценой для святого дела духовного возрождения. В 1578 г. в его имении на Волыни обосновывается странствующий печатник Иван Федо­ров, и уже в 1581 г. выходит знаменитый шедевр книгопеча­тания, так называемая Острожская Библия — первая печат­ная Библия на славянском языке. В Турове и Володимире- Волынском иждивением князя Острожского открываются две православные школы. Наконец, в 1580 г. он основал так называемую Острожскую академию.

Первоначально весь штат преподавателей новой академии, открывшейся в «столичном» городе князя — Остроге, состоял из специально по этому случаю приглашенных греков. Но постепенно в стенах академии греческие учителя подготовили себе достойную смену из наиболее одаренных учеников. По своей программе академия ни в чем не уступала лучшим иезуитским коллегиям. Здесь изучали три языка (древнегре­ческий, латинский, церковнославянский) и семь «свободных искусств», распределенных на так называемые «тривиум» (грамматика, риторика, диалектика) и «квадриум» (ариф­метика, геометрия, музыка, астрономия).

Академия в Остроге стала своеобразным центром образо­вания и культуры, вокруг которого объединились местные ин­теллектуалы. Имена и труды некоторых из них дошли до нашего времени. Назовем здесь дворянина Герасима Смотрицкого (какое-то время он был ректором академии), священника Демьяна Наливайко, монаха Василя Суражского (о нем из­вестно, что он учился в итальянских университетах), а также некоего Клирика Острожского (о котором, кроме этого псев­донима, не известно ничего). Среди иностранцев, в то или иное время связанных с академией, достойны упоминания писатель Кшиштоф Казимирский, профессор астрономии из Кракова Ян Лятос и разносторонне образованный Кирилл Лукарис, ставший впоследствии патриархом константино­польским. Именно Острожская академия вдохновила одного православного современника на такие прочувствованные стро­ки: «И опять как солнце засияла наша вера православная: ученые мужи вернулись к Церкви Божьей, множатся печат­ные книги».

Таким образом, Острожская академия уже самим фак­том своего существования доказала всем, кто в этом сомне­вался, что православная украинская мысль может стать хо­рошим фундаментом современного образования, науки и культуры. Однако существование академии зависело исключи­тельно от самого князя Константина Острожского. И когда в 1608 г. он умрет, его внучка Ганна, фанатичная католичка, ни минуты не колеблясь передаст академию в руки иезуи­тов.

Братства. К счастью, среди покровителей высокой право­славной культуры оказались не только «последние из моги­кан» древних княжеских фамилий. Хоть и обезглавленное, лишенное элиты, украинское общество все-таки было еще слишком живым и огромным, слишком глубоко укорененным в питательную почву организмом, чтобы не взрастить в своей среде новых защитников веры, традиций, древней и самобыт­ной культуры.

Когда в духовной брани пали замки князей — неожиданно устояли города. Те самые города, в большинстве которых пра­вославные украинцы давно уже стали меньшинством — угнетаемым, гонимым, теснимым со всех сторон, но тем более стойким и сплоченным. Благородный князь Острожский был могуществен, но одинок. Здесь, в городах, не было одино­чек. Здесь православный люд сплачивался в братства.

По мнению историков, городские братства возникают в средние века. Их основная задача — содержание церквей, обеспечение их всем необходимым (свечами, иконами, бого­служебными книгами и т. п.). Организованы они были по образцу цехов — с ежемесячными общими собраниями, еже­годными перевыборами исполнительных органов, членскими взносами и судами чести. Братства заботились о вдовах и сиротах своих бывших членов, опекали больницы. Нуждаю­щиеся члены братства могли получить от него беспроцент­ную ссуду. Все это принесло братствам всеобщую любовь и уважение и привлекало в них с каждым днем все больше людей. В XVI в. самое влиятельное православное братство в Украине объединялось вокруг Успенского собора во Львове. Именно по его образцу устраивались братства в Галиче, Рогатине, Стрые, Комарне, Ярославе, Холме, Луцке и Киеве.

Если говорить о социальном составе братств, то поначалу они объединяли, как правило, мелких торговцев и ремеслен­ников. Однако по мере роста их популярности и влияния в них понемногу вливались богатые купцы (во Львове это были в основном скотопромышленники). В некоторых братствах преобладали иные сословия: в Луцком — дворянство, в Киев­ском — духовенство. Но вот что важно: в братства принима­лись все православные, независимо от их принадлежности к тому или иному сословию. Для Речи Посполитой, законы которой тщательно расслаивали все население по сословному признаку, это было почти невероятно.

Впрочем, православные братства были невелики. Напри­мер, в том же Львове членов братства не могло быть боль­ше 30, ибо таково было, как мы помним, предельное количе­ство православных семей, которым разрешалось жить в этом городе. Соответственно в Луцке количество членов братства составляло 15 человек. Но эти маленькие, сплоченные сооб­щества единоверцев сделали столько добра, сколько не под силу бы и мощной организации.

Одним из главных предметов заботы братств было про­свещение. В конце XVI в. Львове кое братство основало соб­ственную школу. Известно, что за исключением грека Арсения Елассонского все учителя в этой школе были местные уро­женцы, и среди них — Зизаний Тустановский, Кирило Ставро- вецкий, Иов Борецкий (будущий митрополит).

Взявшись за школьное дело, эти юноши-идеалисты (а все учителя были молоды — старики, как правило, за такие дела не брались) поставили самим себе и всем, кто в будущем дерзнул бы принять от них эстафету, весьма строгие, если вообще в какое-либо время выполнимые, условия. О них мы узнаём из дошедшего до нас любопытного текста под назва­нием «Порядок школьный», где между прочим сказано, что учитель должен быть набожным, мудрым, скромным, выдер­жанным, не вором, не пьяницей, не клеветником, не сребро­любцем. Даже сердясь и наказывая ученика, он должен делать это «не тирански, но учительски».

Как бы то ни было, осознание львовскими учителями всей меры своей ответственности за будущее соотечественников и единоверцев, очевидно, помогло им достичь вполне заметных и даже впечатляющих успехов, ибо вскоре и другие украин­ские братства стали обращаться к ним за помощью и советом. К началу XVII в. братские школы были открыты по всей Украине.

Львовское же братство еще до создания своей знаменитой школы положило начало и другому важному направлению в деятельности братств — книгопечатанию. Именно оно помогло прибывшему во Львов Ивану Федорову устроить типографию и в 1574 г. издать свою первую книгу «Апостол» — именно этот год считается началом книгопечатания в Украине. В 1582 г, Федоров из Острога вновь перебирается во Львов и год спустя умирает здесь в страшной нищете» Федоровская же типография после смерти первопечатника могла достаться его иностранным кредиторам однако была выкуплена Львов­ским братством. Так Львов становится центром православного книгопечатания.

Распространение школ и книг пробудило к новой жизни тех самых украинцев, которых их соседи считали безнадеж­ными консерваторами и лежебоками Сотни европейски обра­зованных и в то же время воспитанных в национальных тра­дициях выпускников братских школ, став странствующими учителями, разбредались по городам и селам. Они не только несли свет современных знаний, но и укрепляли в соотече­ственниках чувство собственного достоинства и дух непри­миримости к навязываемому поляками католицизму. Все это с новой силой утверждало решимость украинцев до конца стоять за веру, И такая решимость вскоре начала приносить скромные, но вполне осязаемые плоды. Так, во Львове в*конце 1580-х годов православные украинцы, сплотившись вокруг братства, оказали успешное сопротивление польским попыт­кам навязать им грегорианский календарь.

Во всех этих благотворных переменах в умонастроении многих украинцев заслуги братств несомненны. Были, однако, и у самих братств свои проблемы, среди них вечная и глав­ная — бедность. И хотя новые братства росли как грибы после дождя, между ними так и не установилось постоянных связей и взаимопомощи, не было и какого-то центрального органа, который мог бы координировать их деятельность. К тому же и сама эта деятельность отличалась крайним непостоянством. Даже во Львове, не говоря уж о других братствах, все зависе­ло буквально от нескольких преданных делу людей. И случись им, не дай Бог, разочароваться, утомиться или (что часто случалось с педагогами) перебраться на новое место в поисках более надежной или лучше оплачиваемой службы, как тут же вся работа братства сворачивалась: часто — надолго, иногда — навсегда.

Наконец, весьма серьезные противоречия в деятельности братств были связаны с их вмешательством в дела церкви, с вечными спорами о допустимых пределах такого вмеша­тельства. Как и следовало ожидать, притязания активных горожан на участие, например, в доходах богатого местного монастыря или на истолкование Библии наталкивались на сопротивление епископов, считавших такие претензии чрез­мерными. Примером подобного конфликта может служить затяжная и отчаянная распря Львовского братства и еписко­па львовского Балабана. И так вместо того, чтобы помогать не только моральному, но и организационному укреплению православной церкви, братства часто лишь добавляли нераз­берихи и анархии в ее и без того нелегкую жизнь.

Брестская уния 1596 года

Идея воссоединения католической и православной церквей в принципе не отвергалась ни той, ни другой с самого момента их раскола в 1054 г. В Украине первые попытки объединения церквей имели место еще в XIII в., а после Флорентийского собора 1439 г. идея эта едва не осуществилась. Однако на пути воплощения этой в сущности весьма привлекательной идеи стояли века недоразумений и взаимных подозрений.

Поскольку католическая церковь на протяжении многих столетий придавала решающее значение укреплению своих рядов и организационной мощи, то православные особенно опасались разговоров о воссоединении, усматривая за ними попытку подчинить Восточную церковь Западной. И, надо сказать, опасались не без оснований. На протяжении всего XVI века убежденные в своем превосходстве польские като­лики, собственно, и не скрывали, с какой целью они склоняли (а порой и открыто принуждали) к так называемой унии православных украинцев. Поляки надеялись, что с введением унии произойдет немедленное и полное растворение право­славных украинцев среди прочего населения Речи Посполи­той, а католицизм существенно расширит пределы своего влияния на востоке.

В 1577 г. широкий резонанс получает знаменитое рассуж­дение Петра Скарги «О единстве Церкви Божьей». В то же время иезуиты систематически вели и, так сказать, индиви­дуальную работу среди ведущих украинских магнатов, дабы склонить их к поддержке идеи унии хотя бы в принципе — чего им и удалось добиться от многих, и даже от самого князя Острожского. А уж король Сигизмунд III, ревностный като­лик, использовал все свое влияние для того, чтобы от принци­пиального согласия перейти к непосредственному исполнению иезуитской затеи. У короля могли быть и более веские при­чины для ее поддержки, чем религиозное рвение, — причины политические: уния еще теснее привязала бы Украину и Бело­руссию к Речи Посполитой и отдалила от влияния соседней православной Московии.

Как ни странно, но непосредственный импульс к заключе­нию унии был дан православной стороной. В 1590 г. право­славный епископ Львова Гедеон Балабан, доведенный до бе­шенства непрекращающимися стычками с братством, а более всего — бестактным, по его мнению, вмешательством в эти «домашние дрязги» константинопольского патриарха, поста­вил вопрос об унии с Римом на тайном съезде православных епископов в Белзе. Нашлись еще три епископа, которые со­гласились с Балабаном: да, вопрос заслуживает того, чтобы вернуться к нему после детального изучения. Этими тремя епископами были Кирило Терлецкий из Луцка, Дионисий Збируйский из Холма и Леонтий Пелчицкий из Турова. Позднее к заговорщикам примкнул Ипатий Потий из Володи­мира — авантюрист знатного рода, лишь недавно рукополо­женный в православные священники, а до этого успевший побывать в кальвинистах. Именно он и Терлецкий возгла­вили заговор епископов.

Конечно, не так-то легко разобраться в мотивах заговор­щиков, в этой причудливой смеси своекорыстия и «идейных» соображений ·о выгодах или невыгодах самой церкви. Им хотелось порядка и дисциплины среди православных — тако­го, как у католиков. Хотелось, чтобы авторитет епископа несмотря ни на что был непререкаем в глазах всего духовен­ства и мирян. Они заявляли своей пастве, что, став частью католической церкви, она получит наконец равные со всеми права в Речи Посполитой: и мещан больше никто не обидит в их городах, и дворян не обойдут выгодными местами по службе. Да и карьера самих епископов не замедлила бы резко взлететь: в случае уравнения их в правах с католическими иерархами они получали места в Сенате и могли реально влиять не только на церковные, но и на государственные дела.

Вдохновленные столь радужной перспективой, заговорщи­ки в условиях строгой конспирации провели серию перегово­ров с королевскими чиновниками, католическими епископами и папским нунцием. Наконец в июне 1595 г. четыре право­славных епископа официально объявили о с вот согласии привести свою церковь к унии с Римом. Они обязались безогово­рочно признавать авторитет папы во всех вопросах веры и догмата — взамен на гарантии сохранения традиционной православной литургии и церковных обрядов, а также тради­ционных прав священников вроде права обзаводиться семьей. И уже в конце 1595 г. Терлецкий и Потий отправились в Рим, где папа Клемент VIII провозгласил официальное признание унии.

Только после этого весть об унии стала достоянием право­славной общины. Разумеется, негодованию украинцев не было предела. И даже такие их лидеры, как князь Острожский, внутренне уже склонявшиеся к идее унии, были взбешены тем, как коварно, нагло и бездарно эта идея была проведена в жизнь. В открытом письме к четырем епископам, получив­шем широкий резонанс, князь называл заговорщиков «вол­ками в овечьей шкуре», предавшими свою паству, и призывал верующих к неподчинению самозванным вершителям их судеб. Направив официальный протест королю (разумеется, этот протест был проигнорирован), князь Острожский в то же самое время вступает в антикатолический сговор с протестан­тами, угрожая поднять вооруженное восстание. По всей Украине и Белоруссии православное дворянство срочно съезжалось на местные собрания (сеймики), чтобы гневно осудить унию. И даже епископы Балабан и Копыстенский, напуганные размахом протеста, отреклись от собратьев-заго- ворщиков и сделали формальные заявления о том, что и они вместе со всеми православными выступают против унии.

Для разрешения конфликта в 1596 г. в Бресте (Берестье) созывается церковный собор. Никогда прежде не знали Украи­на и Белоруссия столь многолюдных церковных собраний. Противников унии представляли два вышеупомянутых еписко­па, православные иерархи из-за границы, десятки выборных представителей дворянства, более 200 священников и множе­ство мирян. Чтобы обеспечить их безопасность, князь Острож­ский явился на собор во главе собственных вооруженных отрядов. Напротив, ряды сторонников унии были весьма и весьма малочисленны и состояли всего лишь из четырех православных епископов, а также горстки католических иерархов и королевских чиновников.

Едва начавшись, переговоры зашли в тупик: стало оче­видно, что стороны общего языка не найдут. Понимая бес­смысленность дальнейших препирательств, униаты прямо заявили, что никакие доводы разума не заставят их отречься от унии. И как ни протестовали православные, к каким угро­зам ни прибегали — все было бесполезно, ибо выходов из такой ситуации оставалось только два: заставить униатов отступиться — или заставить короля лишить их епископского сана. То и другое оказалось совершенно невозможным.

Так украинское общество раскололось на две неравные половины: с одной стороны — православные магнаты, боль­шинство духовенства, народ; с другой — бывшие иерархи православной церкви с кучкой своих приверженцев. Однако на эту вторую чашу весов был брошен столь весомый аргу­мент, как королевская поддержка,— и так какое-то время обе чаши пребывали в равновесии, т. е. в той парадоксальной ситуации, когда иерархи обходились без церкви, а церковь — без иерархов... Начавшись попыткой объединения христиан­ских церквей и всех верующих христиан, Брестская уния привела к их дальнейшему разъединению, ибо теперь на месте двух церквей существовали уже три — католическая, право­славная и униатская, или греко-католическая, как ее впослед­ствии стали называть.

Религиозная полемика. Ее невиданный всплеск породили именно события, связанные с Брестской унией. Началась настоящая словесная война. Как и следовало ожидать, первым «выстрелил» неутомимый иезуит Скарга: его памфлет в за­щиту Брестской унии появился уже в 1597 г.

Ответ из центров православного образования, науки и культуры не заставил себя долго ждать. В том же году был напечатан по-польски (а в следующем, 1598, и по-украински) «Апокрисйс» Христофора Филалета. Под этим псевдонимом скрывался дворянин из Острога Мартин Бронский. В своем полемическом произведении он раскрывал махинации еписко- пов-униатов и доказывал полную законность проведенного в Бресте собора православной церкви, фактически опротесто­вавшего унию, Как истинный шляхтич, не чуждый к тому же идей протестантизма, Бронский отвергал претензии епископов на исключительное право решать все вопросы церковной жизни,

Еще один член острожского кружка — анонимный Клирик Острожский — также оставил ряд остросатирических пам­флетов против греко-католиков.

Позднее, в 1605 г., последовал словесный залп из Львова. Неизвестный автор изданного здесь трактата «Пересторога» («Предупреждение») задался целью разоблачить эгоистиче­ские мотивы, которыми руководствовались учредители унии.

Что же касается униатов, то лишь один из них — Ипатий Потий — был способен отстаивать свою затею пером. Впро­чем, к его услугам были хорошо разработанные аргументы и приемы иезуитов, которыми он и воспользовался в своем изданном в 1599 г, по-украински «Анти-Апокрисисе»: как можно догадаться по названию, это был ответ Броневскому. Отдавая должное автору «Анти-Апокрисиса» как писателю, следует заметить, что написана его работа весьма темпера­ментно.

Но самая большая литературная известность выпала на долю такого участника интересующей нас сейчас полемики, как Иван Вышенский. Этот, пожалуй, самый выдающийся православный писатель своего времени (родился около 1550 г., умер в 1620-е годы), галичанин, большую часть своей жизни провел как монах-отшельник в Греции, на горе Афон. Будучи убежденным защитником православия, владея простым и сильным слогом, он беспощадно расправлялся с униатами в таких своих произведениях, как «Послание епископам — отступникам от православия» и «Краткословный ответ Петру Скарге». Впрочем, этот выдающийся аскет и страстный про­поведник в своих посланиях не щадит и самих православных, обвиняя их в эгоизме, потакании собственным прихотям. В том, что церковь дошла до жизни такой, до унижения и по­зора, по мнению Вышенского, повинна сама паства, и прежде всего растленная знать, горожане, не знающие ничего, кроме наживы, но больше всех — духовенство.

Голос Ивана Вышенского — одинокий голос человека из народа» Этот монах-отшельник был единственным писателем своего времени, оплакавшим закрепощение крестьян и осме­лившимся осудить крепостников-помещиков. От этой, как и от всех других болезней украинского общества он видел лишь одно средство: раз и навсегда отказаться от всех нововведе­ний, включая и такие «языческие хитрости», как грамматика, риторика, диалектика и им подобные «дьявольские искуше­ния», и с миром, в простоте душевной, вернуться к старой доброй православной вере.

Литературное наследие полемистов невелико по объему: если собрать все написанное представителями обоих враж­дующих лагерей за несколько десятилетий их дебатов, то наберется не более двух — трех десятков трудов. И все же значение этих ходивших по всей стране религиозно-полемических памфлетов трудно переоценить. Тщательно перечиты­ваемые, они вызывали жаркие споры и при дворах тех немно­гих магнатов, которые сохранили верность православию, и в отдаленных имениях мелкопоместной православной шляхты, и в тесных комнатах, где устраивали свои собрания члены православных братств. По сути это была первая в Украине идейная полемика, захватившая общество в целом. И эта поле­мика помогла украинскому обществу лучше понять себя и окружающий мир.

В конце XVI — начале XVII в. культурно-религиозные противоречия вышли на поверхность общественной жизни. Ясно обозначился целый ряд проблем, чреватых дальней­шими осложнениями.

Прежде всего, нарастающая напряженность в отношениях православных украинцев с католиками-поляками не только получила развернутое идеологическое обоснование, но и до­стигла эмоционального предела. Отныне католическая Поль­ша становится полной противоположностью общественного идеала украинцев. Но трагедия состояла в том, что в сложив­шихся условиях такая открытая конфронтация неминуемо вела к потере Украиной ее дворянской элиты.

Украинское дворянство было поставлено перед трудным выбором. С одной стороны — родная, но истощенная почва духовной традиции, украинская культура, практически ли­шенная возможности нормального развития. С другой сто­роны — внешне привлекательная, бьющая через край куль­турная жизнь католической Польши. Надо ли удивляться, что огромное большинство украинских дворян сделало свой выбор в пользу католицизма и полонизации, не заставившей себя долго ждать. И эта потеря естественной элиты имела эпо­хальное значение для всей последующей истории Украины.

Еще одним далеко идущим последствием православно-католической конфронтации и событий, связанных с Брест­ской унией, стало разделение самих украинцев на право­славных и греко-католиков. Так создавалась почва для мно­жества резких отличий, которые со временем появятся между восточными и западными украинцами.

Впрочем, вряд ли будет правильно закончить эту главу на печальной ноте. В конце концов, те же самые религиозные противоречия вызвали и культурный всплеск в украинском обществе, показали жизнеспособность его духовного наследия. А конфронтация с поляками способствовала более четкому осознанию украинцами своей самобытности.

Орест Субтельный

Из книги «История Украины», 1994

Читайте также: