Показать все теги
Борьба украинцев за сохранение культурной самобытности на долгие века становится главной темой их истории. Постоянно находясь под властью иноземных правителей, украинцы то и дело испытывались на прочность теми, кто пытался растворить их в монокультурном населении той или иной сверхдержавы.
В XVI в., когда православным украинцам довелось жить бок о бок с католиками-поляками, между двумя этими народами возникло острое противостояние. Разгорелась культурно-религиозная война.
В Европе того времени все идейные споры и противоречия в конце концов сводились к религии. Вот почему и та важнейшая культурно-идеологическая дискуссия, в ходе которой по сути решалась судьба Украины, разворачивалась между поборниками католицизма и защитниками православия. И это был, пожалуй, первый случай в украинской истории, когда обсуждение, казалось бы, чисто философской проблемы захватило все слои населения. Впрочем, вопрос о том, какая же из двух христианских церквей — католическая или православная — действительно обеспечивает верующему спасение его души, в самом деле касался всех и каждого. И от ответа украинцев на этот вопрос напрямую зависела судьба их исконной культуры со всем ее многовековым наследием. Суждено ли ей умереть? Дано ли выжить?
Дела духовные именно в те века находилась в состоянии глубокого упадка. А народу в это трудное время так нужна была духовная поддержка и опора сильной, вселяющей лучшие надежды православной церкви!.. Но, по-видимому, еще более, чем католицизм или протестантизм, православие в ту эпоху само нуждалось в опоре на политическую власть.
Имея эту опору во времена Киевской Руси и Галицко- Волынского княжества, церковь процветала. Но опереться на новых католических властителей — литовцев и поляков — православная церковь, конечно, не могла. В католической Речи Посполитой ее в лучшем случае ожидала роль презираемой падчерицы. И это — после столь многообещающего начала литовского правления, когда великие князья, не желая оставлять своих православных подданных под церковной юрисдикцией московского митрополита, в 1458 г. восстановили митрополию в Киеве!
Разорвав церковные связи с Москвой, новая митрополия, состоящая из десяти украинских и белорусских епископатов, признавала над собою духовное верховенство лишь константинопольского патриарха. Но так было в теории — а на практике в большинстве европейских стран того времени монархи пользовались так называемым правом патронажа, т. е. фактически назначали епископов. Ни великие литовские князья, ни пришедшие им на смену польские короли не составляли исключения из этого правила. Более того, именно они назначали и самого киевского митрополита — духовного главу всех православных подданных своей державы (естественно, сами они при этом принадлежали к иной и все более враждебной православию церкви).
Для церкви в Украине такой поворот событий имел самые катастрофические последствия. Коль скоро светские власти и назначали, и смещали епископов, то и реальное влияние на этих епископов имел, уж конечно, не митрополит. Все это быстро расшатывало церковь, и вскоре она фактически перестала существовать как единый организм, связанный внутренней иерархией и дисциплиной: каждый епископ стал сам себе и закон, и судья...
Но самым страшным порождением «патронажной» системы была коррупция. Дошло до того, что некоторые авантюристы принимали духовный сан, путем подкупа добывали место епископа и грабили епископат, распродавая иконы, драгоценности, земли. Любой помещик средней руки торговал приходами и даже монастырями, расположенными на его земле, предлагая более выгодный приход тому священнику, который больше заплатит. А иногда приход или монастырь феодал отписывал по завещанию бедному родственнику.
Началось невиданное падение нравов. Даже высшие церковные иерархи вели себя самым неподобающим образом. Так, митрополит Онисифор Дивочка был уличен в двоеженстве. Епископ Кирило Терлецкий предстал перед судом по обвинению в изнасиловании и убийстве (и был оправдан!). Епископ Ион Борзобогатый требовал у прихожан плату за посещение церкви. А что уж говорить о приходских священниках, которые, по отзыву одного из современников, сплошь состояли из отребья, место которому не в церкви, а в кабаке.
Ясно, что при таком положении вещей культурное влияние церкви было весьма и весьма ограниченным. Школьное дело, в организацию которого церковь всегда вносила огромный вклад, находилось в запустении. Малограмотные учителя кое-как вбивали в детские головы основы чтения, письма и катехизиса. Школьные программы не менялись со времен средневековья. Падение Константинополя в 1453 г. для многих православных стало падением последних земных образцов и идеалов истинной церковности, выродившейся теперь в узкую ритуальность, ограниченность чисто приходскими интересами.
В Польше тем временем начинается период культурного расцвета. Вслед за культурами западноевропейских стран польская культура вступает в эпоху Возрождения. Здесь, как и на Западе, появляются люди, пытающиеся заново переосмыслить основания и задачи духовной деятельности, придать ей новый импульс, — так называемые гуманисты (среди них астроном Миколай Коперник, философ Анджей Фрич Модржевский, поэт Ян Кохановский). Отбрасывая средневековые представления о том, что духовная жизнь человека должна быть лишь подготовкой к его физической смерти, к «жизни после жизни», гуманисты все свое внимание сосредоточили именно на физической жизни человека, на его материальном опыте, естественном и общественном окружении. В Польше быстрыми темпами развивается образование. Появляется книгопечатание. К началу XVI в. здесь насчитывается более 3 тыс. приходских школ и около 20 типографий. В Кракове существует университет. Польские студенты отправляются на учебу в кипящие новой жизнью и новой мыслью университетские города Италии и Германии, а возвратившись на родину, щедро делятся плодами просвещения...
К середине XVI в. до Речи Посполитой докатилось и движение церковной Реформации. Оно стало новым источником духовных исканий. Кальвинизм — особая ветвь протестантизма, отводившая важнейшую роль в церковных делах мирянам, — нашел своих последователей среди 25—30 % шляхты. И даже арианство — радикальное течение внутри кальвинизма, отвергающее догмат Троицы и проповедующее пацифизм, — объединяло небольшие, но влиятельные сообщества своих приверженцев в Польше, Литве, на Волыни. С целью дальнейшего распространения своих идей в Речи Посполитой протестанты основали здесь целый ряд высших учебных заведений, в собственных типографиях издавали полемическую литературу на польском языке, который таким образом получил еще один важный стимул развития в качестве языка литературного (до этого почти вся духовная литература в Польше издавалась на латыни). Интересно, что несмотря на острое идеологическое соперничество между представителями различных вероисповеданий, в XVI в. Речь Посполита была островом духовной терпимости в бушующих волнах всеевропейских религиозных войн. Во многом это объясняется огромным влиянием дворянства в этой стране. Ведь нерушимость дворянских прав между прочим подразумевала и незыблемость права каждого дворянина иметь собственные взгляды, пусть и в корне отличные от общепринятых.
ПЗднако уже в конце XVI — начале XVII в., в разгар Контрреформации, католическая реакция на протестантизм добивается значительных успехов во многих странах Европы и особенно в Польшей В огромной степени это была заслуга ордена иезуитов—ударной силы Контрреформации, действовавшей в Польше уже с 1564 г. Орден объединял в своих высокодисциплинированных рядах самых вдумчивых, образованных и фанатичных католиков. И с поставленной перед ним нелегкой задачей — вернуть заблудшую паству в лоно церкви (— он справлялся весьма успешно.
Вскоре вся Речь Посполита была опутана сетью иезуитских коллегий, где молодежь получала превосходное европейское образование, а заодно и воспитание в духе воинствующего католицизма. При этом то же самое воспитание иезуиты давали и одаренным выходцам из протестантских и даже православных семей, привлеченным в коллегии возможностью получить образование. Так под влиянием Контрреформации Речь Посполита из оазиса религиозной терпимости постепенно превращается в боевой авангард фанатиков католицизма, форпост для новых крестовых походов.
Полонизация украинской знати
Огромные права и привилегии польской шляхты, внешний лоск ее образованности и культуры оказывали неотразимое влияние на украинского дворянина, жадно тянувшегося ко всему польскому. А иезуиты, убедившись в своей победе над протестантами, теперь все внимание сосредоточили на «схизматиках», как они называли православных. Сразу вслед за Люблинской унией 1569 г. начинается настоящее нашествие иезуитов на Украину. В Ярославе, Львове, Каменце, Баре, Луцке, Виннице и, наконец, в Киеве открываются иезуитские коллегии. По всей Украине самые блестящие иезуитские полемисты, в том числе знаменитый Петр Скарга, в проповедях и на открытых диспутах обличают «догматические заблуждения» и «культурную отсталость» православных. В трактате «О единстве Церкви Божьей» Скарга пытался доказать, что положение православия безнадежно и единственный выход для его последователей — воссоединение с Римом. «Греки обманули тебя, о русский народ, — писал иезуит, — ибо, дав тебе святую веру, не дали греческого языка, вынудив пользоваться славянским наречием, дабы ты никогда не постиг истинного учения... Еще не было на свете академии, где бы философия, богословие, логика и другие свободные науки преподавались по-славянски. С таким языком нельзя сделаться ученым...»
Украинский дворянин, будучи, как и любой дворянин, чрезвычайно чутким к своему общественному статусу, болезненно воспринимал свою принадлежность к религии и культуре, в «неполноценности» которых его так старались убедить. Начинается кампания массового отречения украинской знати от веры отцов и перехода в католичество. А уж заодно с новой верой легко перенимались и новый язык, и новая культура. В 1610 г. один из выдающихся православных деятелей Мелетий Смотрицкий в скорбном трактате «Тренос, или Плач по Святой Восточной Церкви» так писал об утрате православной Русью ее знатнейших родов: «Где дом Острожских, славный пред всеми другими блеском древней веры? Где роды князей Слуцких, Заславских, Вишневецких, Сангушков, Чарторыйских, Пронских, Ружинских, Соломирецких, Головчинских, Крашинских, Мосальских, Горских, Соколинских, Лукомских, Пузин и другие, которых сосчитать трудно? Где славные, сильные, во всем свете ведомые мужеством и доблестью?..» Вопрос, конечно, риторический, ибо все прекрасно знали, где теперь эти знаменитые семьи украинских магнатов: в польско-католическом лагере.
Об одном из распространенных способов ассимиляции поведал в одном из своих сочинений католический львовский архиепископ Ян Порохницкий, который и сам был представителем ополяченного украинского рода. По его словам, польские короли лично заботились о том, чтобы как только где-нибудь в Украине появится богатая дворянская девица на выданье или вдова, к ней сразу направлялся жених-шляхтич из Польши. Короли осыпали новобрачных всевозможными милостями. Таким образом шляхтичи, ставшие мужьями украинских дворянок, по выражению Порохницкого, «наполнили Русь и ввели истинную римско-католическую веру — остальное довершили добросовестные пастыри, так что вскоре даже знатнейшие роды на Руси оставили греческую схизму и соединились с римской церковью»,
Лишь немногие украинские магнаты сохранили верность православию — в основном те, которые получили титулы до 1569 г , когда с украинцами еще считались в Великом княжестве Литовском как с потенциально мощной политической и культурной силой С другой стороны, и обедневшие украинские дворяне, жившие в глухих углах, удаленные от центров польской культуры, по-прежнему держались православной старины Однако по своей политической слабости и экономической отсталости они не могли препятствовать процессу всеобщей полонизации,
Трудно преувеличить всю серьезность последствий утраты украинским народом его элиты. В начале Нового времени европейское общество имело четкую иерархическую структуру. Для этой эпохи народ без элиты — то же, что обезглавленное тело Вместе со своим собственным дворянством украинцы утратили и возможность когда-либо в ту эпоху обрести нормальное политическое руководство, т, е, слой потомственной элиты, способный выдвигать четкие общенациональные задачи в политике, культуре и образовании, мудро и бережно опекать церковь, одухотворять народную жизнь светом разума, преемственности и культурной органики.
С тех пор как полонизация захватила огромное большинство украинского дворянства, вера, обычаи, язык украинцев становятся признаками принадлежности к низшим слоям и для ополяченной знати не могут служить ничем иным, кроме объекта постоянных издевательств, насмешек и презрения. И юноши из украинских семей, наделенные дарованиями и честолюбием, в ту эпоху были поставлены перед мучительным выбором между тем, что дорого и свято, и тем, что открывает путь в высшее общество, в господствующую культуру. К несчастью, чаще они выбирали последнее. Так история каждой личности превращалась в драму, а история страны — в трагедию, И так возникала еще одна важная тема в трагической истории Украины — тема элиты или, точнее, ее отсутствия.
Возрождение православия
И все же не настолько еще ослабла вера православных, чтобы они не могли поднять перчатку; брошенную польским католицизмом.
Клин клином вышибают: на учреждение иезуитских коллегий и типографий украинские магнаты, сохранившие веру отцов, ответили основанием православных типографий и школ. В 1568 г. Григорий Ходкевич приютил в своем имении в Заблудове (Белоруссия) московского первопечатника Ивана Федорова. В Москве его не поняли и изгнали за «святотатство» — в Заблудове помогли наладить книжное дело. Есть свидетельства о том, что и князь Юрий Слуцкий в 1570 г. основал школу и типографию в своих владениях. Много помог в возрождении православия на Волыни энергичный князь Андрей Курбский, живший здесь в 1570-х годах после побега из Московии от опричников Ивана Грозного.
Но главным и общепризнанным покровителем православной церкви стал «некоронованный король Украины» князь Константин Острожский, один из самых богатых и могущественных магнатов Речи Посполитой.
Константин Острожский и Острожская академия Князь Острожский твердо решил не постоять за ценой для святого дела духовного возрождения. В 1578 г. в его имении на Волыни обосновывается странствующий печатник Иван Федоров, и уже в 1581 г. выходит знаменитый шедевр книгопечатания, так называемая Острожская Библия — первая печатная Библия на славянском языке. В Турове и Володимире- Волынском иждивением князя Острожского открываются две православные школы. Наконец, в 1580 г. он основал так называемую Острожскую академию.
Первоначально весь штат преподавателей новой академии, открывшейся в «столичном» городе князя — Остроге, состоял из специально по этому случаю приглашенных греков. Но постепенно в стенах академии греческие учителя подготовили себе достойную смену из наиболее одаренных учеников. По своей программе академия ни в чем не уступала лучшим иезуитским коллегиям. Здесь изучали три языка (древнегреческий, латинский, церковнославянский) и семь «свободных искусств», распределенных на так называемые «тривиум» (грамматика, риторика, диалектика) и «квадриум» (арифметика, геометрия, музыка, астрономия).
Академия в Остроге стала своеобразным центром образования и культуры, вокруг которого объединились местные интеллектуалы. Имена и труды некоторых из них дошли до нашего времени. Назовем здесь дворянина Герасима Смотрицкого (какое-то время он был ректором академии), священника Демьяна Наливайко, монаха Василя Суражского (о нем известно, что он учился в итальянских университетах), а также некоего Клирика Острожского (о котором, кроме этого псевдонима, не известно ничего). Среди иностранцев, в то или иное время связанных с академией, достойны упоминания писатель Кшиштоф Казимирский, профессор астрономии из Кракова Ян Лятос и разносторонне образованный Кирилл Лукарис, ставший впоследствии патриархом константинопольским. Именно Острожская академия вдохновила одного православного современника на такие прочувствованные строки: «И опять как солнце засияла наша вера православная: ученые мужи вернулись к Церкви Божьей, множатся печатные книги».
Таким образом, Острожская академия уже самим фактом своего существования доказала всем, кто в этом сомневался, что православная украинская мысль может стать хорошим фундаментом современного образования, науки и культуры. Однако существование академии зависело исключительно от самого князя Константина Острожского. И когда в 1608 г. он умрет, его внучка Ганна, фанатичная католичка, ни минуты не колеблясь передаст академию в руки иезуитов.
Братства. К счастью, среди покровителей высокой православной культуры оказались не только «последние из могикан» древних княжеских фамилий. Хоть и обезглавленное, лишенное элиты, украинское общество все-таки было еще слишком живым и огромным, слишком глубоко укорененным в питательную почву организмом, чтобы не взрастить в своей среде новых защитников веры, традиций, древней и самобытной культуры.
Когда в духовной брани пали замки князей — неожиданно устояли города. Те самые города, в большинстве которых православные украинцы давно уже стали меньшинством — угнетаемым, гонимым, теснимым со всех сторон, но тем более стойким и сплоченным. Благородный князь Острожский был могуществен, но одинок. Здесь, в городах, не было одиночек. Здесь православный люд сплачивался в братства.
По мнению историков, городские братства возникают в средние века. Их основная задача — содержание церквей, обеспечение их всем необходимым (свечами, иконами, богослужебными книгами и т. п.). Организованы они были по образцу цехов — с ежемесячными общими собраниями, ежегодными перевыборами исполнительных органов, членскими взносами и судами чести. Братства заботились о вдовах и сиротах своих бывших членов, опекали больницы. Нуждающиеся члены братства могли получить от него беспроцентную ссуду. Все это принесло братствам всеобщую любовь и уважение и привлекало в них с каждым днем все больше людей. В XVI в. самое влиятельное православное братство в Украине объединялось вокруг Успенского собора во Львове. Именно по его образцу устраивались братства в Галиче, Рогатине, Стрые, Комарне, Ярославе, Холме, Луцке и Киеве.
Если говорить о социальном составе братств, то поначалу они объединяли, как правило, мелких торговцев и ремесленников. Однако по мере роста их популярности и влияния в них понемногу вливались богатые купцы (во Львове это были в основном скотопромышленники). В некоторых братствах преобладали иные сословия: в Луцком — дворянство, в Киевском — духовенство. Но вот что важно: в братства принимались все православные, независимо от их принадлежности к тому или иному сословию. Для Речи Посполитой, законы которой тщательно расслаивали все население по сословному признаку, это было почти невероятно.
Впрочем, православные братства были невелики. Например, в том же Львове членов братства не могло быть больше 30, ибо таково было, как мы помним, предельное количество православных семей, которым разрешалось жить в этом городе. Соответственно в Луцке количество членов братства составляло 15 человек. Но эти маленькие, сплоченные сообщества единоверцев сделали столько добра, сколько не под силу бы и мощной организации.
Одним из главных предметов заботы братств было просвещение. В конце XVI в. Львове кое братство основало собственную школу. Известно, что за исключением грека Арсения Елассонского все учителя в этой школе были местные уроженцы, и среди них — Зизаний Тустановский, Кирило Ставро- вецкий, Иов Борецкий (будущий митрополит).
Взявшись за школьное дело, эти юноши-идеалисты (а все учителя были молоды — старики, как правило, за такие дела не брались) поставили самим себе и всем, кто в будущем дерзнул бы принять от них эстафету, весьма строгие, если вообще в какое-либо время выполнимые, условия. О них мы узнаём из дошедшего до нас любопытного текста под названием «Порядок школьный», где между прочим сказано, что учитель должен быть набожным, мудрым, скромным, выдержанным, не вором, не пьяницей, не клеветником, не сребролюбцем. Даже сердясь и наказывая ученика, он должен делать это «не тирански, но учительски».
Как бы то ни было, осознание львовскими учителями всей меры своей ответственности за будущее соотечественников и единоверцев, очевидно, помогло им достичь вполне заметных и даже впечатляющих успехов, ибо вскоре и другие украинские братства стали обращаться к ним за помощью и советом. К началу XVII в. братские школы были открыты по всей Украине.
Львовское же братство еще до создания своей знаменитой школы положило начало и другому важному направлению в деятельности братств — книгопечатанию. Именно оно помогло прибывшему во Львов Ивану Федорову устроить типографию и в 1574 г. издать свою первую книгу «Апостол» — именно этот год считается началом книгопечатания в Украине. В 1582 г, Федоров из Острога вновь перебирается во Львов и год спустя умирает здесь в страшной нищете» Федоровская же типография после смерти первопечатника могла достаться его иностранным кредиторам однако была выкуплена Львовским братством. Так Львов становится центром православного книгопечатания.
Распространение школ и книг пробудило к новой жизни тех самых украинцев, которых их соседи считали безнадежными консерваторами и лежебоками Сотни европейски образованных и в то же время воспитанных в национальных традициях выпускников братских школ, став странствующими учителями, разбредались по городам и селам. Они не только несли свет современных знаний, но и укрепляли в соотечественниках чувство собственного достоинства и дух непримиримости к навязываемому поляками католицизму. Все это с новой силой утверждало решимость украинцев до конца стоять за веру, И такая решимость вскоре начала приносить скромные, но вполне осязаемые плоды. Так, во Львове в*конце 1580-х годов православные украинцы, сплотившись вокруг братства, оказали успешное сопротивление польским попыткам навязать им грегорианский календарь.
Во всех этих благотворных переменах в умонастроении многих украинцев заслуги братств несомненны. Были, однако, и у самих братств свои проблемы, среди них вечная и главная — бедность. И хотя новые братства росли как грибы после дождя, между ними так и не установилось постоянных связей и взаимопомощи, не было и какого-то центрального органа, который мог бы координировать их деятельность. К тому же и сама эта деятельность отличалась крайним непостоянством. Даже во Львове, не говоря уж о других братствах, все зависело буквально от нескольких преданных делу людей. И случись им, не дай Бог, разочароваться, утомиться или (что часто случалось с педагогами) перебраться на новое место в поисках более надежной или лучше оплачиваемой службы, как тут же вся работа братства сворачивалась: часто — надолго, иногда — навсегда.
Наконец, весьма серьезные противоречия в деятельности братств были связаны с их вмешательством в дела церкви, с вечными спорами о допустимых пределах такого вмешательства. Как и следовало ожидать, притязания активных горожан на участие, например, в доходах богатого местного монастыря или на истолкование Библии наталкивались на сопротивление епископов, считавших такие претензии чрезмерными. Примером подобного конфликта может служить затяжная и отчаянная распря Львовского братства и епископа львовского Балабана. И так вместо того, чтобы помогать не только моральному, но и организационному укреплению православной церкви, братства часто лишь добавляли неразберихи и анархии в ее и без того нелегкую жизнь.
Брестская уния 1596 года
Идея воссоединения католической и православной церквей в принципе не отвергалась ни той, ни другой с самого момента их раскола в 1054 г. В Украине первые попытки объединения церквей имели место еще в XIII в., а после Флорентийского собора 1439 г. идея эта едва не осуществилась. Однако на пути воплощения этой в сущности весьма привлекательной идеи стояли века недоразумений и взаимных подозрений.
Поскольку католическая церковь на протяжении многих столетий придавала решающее значение укреплению своих рядов и организационной мощи, то православные особенно опасались разговоров о воссоединении, усматривая за ними попытку подчинить Восточную церковь Западной. И, надо сказать, опасались не без оснований. На протяжении всего XVI века убежденные в своем превосходстве польские католики, собственно, и не скрывали, с какой целью они склоняли (а порой и открыто принуждали) к так называемой унии православных украинцев. Поляки надеялись, что с введением унии произойдет немедленное и полное растворение православных украинцев среди прочего населения Речи Посполитой, а католицизм существенно расширит пределы своего влияния на востоке.
В 1577 г. широкий резонанс получает знаменитое рассуждение Петра Скарги «О единстве Церкви Божьей». В то же время иезуиты систематически вели и, так сказать, индивидуальную работу среди ведущих украинских магнатов, дабы склонить их к поддержке идеи унии хотя бы в принципе — чего им и удалось добиться от многих, и даже от самого князя Острожского. А уж король Сигизмунд III, ревностный католик, использовал все свое влияние для того, чтобы от принципиального согласия перейти к непосредственному исполнению иезуитской затеи. У короля могли быть и более веские причины для ее поддержки, чем религиозное рвение, — причины политические: уния еще теснее привязала бы Украину и Белоруссию к Речи Посполитой и отдалила от влияния соседней православной Московии.
Как ни странно, но непосредственный импульс к заключению унии был дан православной стороной. В 1590 г. православный епископ Львова Гедеон Балабан, доведенный до бешенства непрекращающимися стычками с братством, а более всего — бестактным, по его мнению, вмешательством в эти «домашние дрязги» константинопольского патриарха, поставил вопрос об унии с Римом на тайном съезде православных епископов в Белзе. Нашлись еще три епископа, которые согласились с Балабаном: да, вопрос заслуживает того, чтобы вернуться к нему после детального изучения. Этими тремя епископами были Кирило Терлецкий из Луцка, Дионисий Збируйский из Холма и Леонтий Пелчицкий из Турова. Позднее к заговорщикам примкнул Ипатий Потий из Володимира — авантюрист знатного рода, лишь недавно рукоположенный в православные священники, а до этого успевший побывать в кальвинистах. Именно он и Терлецкий возглавили заговор епископов.
Конечно, не так-то легко разобраться в мотивах заговорщиков, в этой причудливой смеси своекорыстия и «идейных» соображений ·о выгодах или невыгодах самой церкви. Им хотелось порядка и дисциплины среди православных — такого, как у католиков. Хотелось, чтобы авторитет епископа несмотря ни на что был непререкаем в глазах всего духовенства и мирян. Они заявляли своей пастве, что, став частью католической церкви, она получит наконец равные со всеми права в Речи Посполитой: и мещан больше никто не обидит в их городах, и дворян не обойдут выгодными местами по службе. Да и карьера самих епископов не замедлила бы резко взлететь: в случае уравнения их в правах с католическими иерархами они получали места в Сенате и могли реально влиять не только на церковные, но и на государственные дела.
Вдохновленные столь радужной перспективой, заговорщики в условиях строгой конспирации провели серию переговоров с королевскими чиновниками, католическими епископами и папским нунцием. Наконец в июне 1595 г. четыре православных епископа официально объявили о с вот согласии привести свою церковь к унии с Римом. Они обязались безоговорочно признавать авторитет папы во всех вопросах веры и догмата — взамен на гарантии сохранения традиционной православной литургии и церковных обрядов, а также традиционных прав священников вроде права обзаводиться семьей. И уже в конце 1595 г. Терлецкий и Потий отправились в Рим, где папа Клемент VIII провозгласил официальное признание унии.
Только после этого весть об унии стала достоянием православной общины. Разумеется, негодованию украинцев не было предела. И даже такие их лидеры, как князь Острожский, внутренне уже склонявшиеся к идее унии, были взбешены тем, как коварно, нагло и бездарно эта идея была проведена в жизнь. В открытом письме к четырем епископам, получившем широкий резонанс, князь называл заговорщиков «волками в овечьей шкуре», предавшими свою паству, и призывал верующих к неподчинению самозванным вершителям их судеб. Направив официальный протест королю (разумеется, этот протест был проигнорирован), князь Острожский в то же самое время вступает в антикатолический сговор с протестантами, угрожая поднять вооруженное восстание. По всей Украине и Белоруссии православное дворянство срочно съезжалось на местные собрания (сеймики), чтобы гневно осудить унию. И даже епископы Балабан и Копыстенский, напуганные размахом протеста, отреклись от собратьев-заго- ворщиков и сделали формальные заявления о том, что и они вместе со всеми православными выступают против унии.
Для разрешения конфликта в 1596 г. в Бресте (Берестье) созывается церковный собор. Никогда прежде не знали Украина и Белоруссия столь многолюдных церковных собраний. Противников унии представляли два вышеупомянутых епископа, православные иерархи из-за границы, десятки выборных представителей дворянства, более 200 священников и множество мирян. Чтобы обеспечить их безопасность, князь Острожский явился на собор во главе собственных вооруженных отрядов. Напротив, ряды сторонников унии были весьма и весьма малочисленны и состояли всего лишь из четырех православных епископов, а также горстки католических иерархов и королевских чиновников.
Едва начавшись, переговоры зашли в тупик: стало очевидно, что стороны общего языка не найдут. Понимая бессмысленность дальнейших препирательств, униаты прямо заявили, что никакие доводы разума не заставят их отречься от унии. И как ни протестовали православные, к каким угрозам ни прибегали — все было бесполезно, ибо выходов из такой ситуации оставалось только два: заставить униатов отступиться — или заставить короля лишить их епископского сана. То и другое оказалось совершенно невозможным.
Так украинское общество раскололось на две неравные половины: с одной стороны — православные магнаты, большинство духовенства, народ; с другой — бывшие иерархи православной церкви с кучкой своих приверженцев. Однако на эту вторую чашу весов был брошен столь весомый аргумент, как королевская поддержка,— и так какое-то время обе чаши пребывали в равновесии, т. е. в той парадоксальной ситуации, когда иерархи обходились без церкви, а церковь — без иерархов... Начавшись попыткой объединения христианских церквей и всех верующих христиан, Брестская уния привела к их дальнейшему разъединению, ибо теперь на месте двух церквей существовали уже три — католическая, православная и униатская, или греко-католическая, как ее впоследствии стали называть.
Религиозная полемика. Ее невиданный всплеск породили именно события, связанные с Брестской унией. Началась настоящая словесная война. Как и следовало ожидать, первым «выстрелил» неутомимый иезуит Скарга: его памфлет в защиту Брестской унии появился уже в 1597 г.
Ответ из центров православного образования, науки и культуры не заставил себя долго ждать. В том же году был напечатан по-польски (а в следующем, 1598, и по-украински) «Апокрисйс» Христофора Филалета. Под этим псевдонимом скрывался дворянин из Острога Мартин Бронский. В своем полемическом произведении он раскрывал махинации еписко- пов-униатов и доказывал полную законность проведенного в Бресте собора православной церкви, фактически опротестовавшего унию, Как истинный шляхтич, не чуждый к тому же идей протестантизма, Бронский отвергал претензии епископов на исключительное право решать все вопросы церковной жизни,
Еще один член острожского кружка — анонимный Клирик Острожский — также оставил ряд остросатирических памфлетов против греко-католиков.
Позднее, в 1605 г., последовал словесный залп из Львова. Неизвестный автор изданного здесь трактата «Пересторога» («Предупреждение») задался целью разоблачить эгоистические мотивы, которыми руководствовались учредители унии.
Что же касается униатов, то лишь один из них — Ипатий Потий — был способен отстаивать свою затею пером. Впрочем, к его услугам были хорошо разработанные аргументы и приемы иезуитов, которыми он и воспользовался в своем изданном в 1599 г, по-украински «Анти-Апокрисисе»: как можно догадаться по названию, это был ответ Броневскому. Отдавая должное автору «Анти-Апокрисиса» как писателю, следует заметить, что написана его работа весьма темпераментно.
Но самая большая литературная известность выпала на долю такого участника интересующей нас сейчас полемики, как Иван Вышенский. Этот, пожалуй, самый выдающийся православный писатель своего времени (родился около 1550 г., умер в 1620-е годы), галичанин, большую часть своей жизни провел как монах-отшельник в Греции, на горе Афон. Будучи убежденным защитником православия, владея простым и сильным слогом, он беспощадно расправлялся с униатами в таких своих произведениях, как «Послание епископам — отступникам от православия» и «Краткословный ответ Петру Скарге». Впрочем, этот выдающийся аскет и страстный проповедник в своих посланиях не щадит и самих православных, обвиняя их в эгоизме, потакании собственным прихотям. В том, что церковь дошла до жизни такой, до унижения и позора, по мнению Вышенского, повинна сама паства, и прежде всего растленная знать, горожане, не знающие ничего, кроме наживы, но больше всех — духовенство.
Голос Ивана Вышенского — одинокий голос человека из народа» Этот монах-отшельник был единственным писателем своего времени, оплакавшим закрепощение крестьян и осмелившимся осудить крепостников-помещиков. От этой, как и от всех других болезней украинского общества он видел лишь одно средство: раз и навсегда отказаться от всех нововведений, включая и такие «языческие хитрости», как грамматика, риторика, диалектика и им подобные «дьявольские искушения», и с миром, в простоте душевной, вернуться к старой доброй православной вере.
Литературное наследие полемистов невелико по объему: если собрать все написанное представителями обоих враждующих лагерей за несколько десятилетий их дебатов, то наберется не более двух — трех десятков трудов. И все же значение этих ходивших по всей стране религиозно-полемических памфлетов трудно переоценить. Тщательно перечитываемые, они вызывали жаркие споры и при дворах тех немногих магнатов, которые сохранили верность православию, и в отдаленных имениях мелкопоместной православной шляхты, и в тесных комнатах, где устраивали свои собрания члены православных братств. По сути это была первая в Украине идейная полемика, захватившая общество в целом. И эта полемика помогла украинскому обществу лучше понять себя и окружающий мир.
В конце XVI — начале XVII в. культурно-религиозные противоречия вышли на поверхность общественной жизни. Ясно обозначился целый ряд проблем, чреватых дальнейшими осложнениями.
Прежде всего, нарастающая напряженность в отношениях православных украинцев с католиками-поляками не только получила развернутое идеологическое обоснование, но и достигла эмоционального предела. Отныне католическая Польша становится полной противоположностью общественного идеала украинцев. Но трагедия состояла в том, что в сложившихся условиях такая открытая конфронтация неминуемо вела к потере Украиной ее дворянской элиты.
Украинское дворянство было поставлено перед трудным выбором. С одной стороны — родная, но истощенная почва духовной традиции, украинская культура, практически лишенная возможности нормального развития. С другой стороны — внешне привлекательная, бьющая через край культурная жизнь католической Польши. Надо ли удивляться, что огромное большинство украинских дворян сделало свой выбор в пользу католицизма и полонизации, не заставившей себя долго ждать. И эта потеря естественной элиты имела эпохальное значение для всей последующей истории Украины.
Еще одним далеко идущим последствием православно-католической конфронтации и событий, связанных с Брестской унией, стало разделение самих украинцев на православных и греко-католиков. Так создавалась почва для множества резких отличий, которые со временем появятся между восточными и западными украинцами.
Впрочем, вряд ли будет правильно закончить эту главу на печальной ноте. В конце концов, те же самые религиозные противоречия вызвали и культурный всплеск в украинском обществе, показали жизнеспособность его духовного наследия. А конфронтация с поляками способствовала более четкому осознанию украинцами своей самобытности.
Орест Субтельный
Из книги «История Украины», 1994
