Показать все теги
(Из истории крестъянтого движения Японии второй половины XVII—начала XVIII в.)
Период XVII и начала XVIII в. — время становления, расцвета и перелома в развитии централизованного феодального государства в Японии. Главной революционной силой. рассматриваемого периода было крестьянство, так как рабочего класса еще не существовало, а ремесленники и городской плебс в этот период мало участвовали в выступлениях против феодальных властей. Японское же бюргерство, политически аморфное, было тесно связано с феодальным строем и не выступало против него.
В условиях феодального общества Яиоыип классовая борьба между эксплуататорами и эксплуатируемыми происходила в основном между дворянством н крестьянами и проявлялась с возрастающей остротой в течение всех лет господства токугавского правительства. бакуфу (1603—1868). В рассматриваемый период {вторая половина XVII в.—начало XVIII в.) эти антагонистические; противоречия возникали или почти в чистой форме, не осложненные: противоречиями с торгово-ростовщическим капиталом, или осложненные в малой степени. Поскольку Япония,была в этот период изолирована от внешнего мира, не было также никаких. внешних военных факторов воздействия. .
Необходимо, однако, подчеркнуть, что выступления крестьянства в. рассматриваемый период были лишь начальным этапом его борьбы в эпоху позднего феодализма. Количество крестьянских выступлений в это время было значительно меньше и были они слабее, чем в последующие годы.. Этот период характеризуется небольшим числом крестьянских выступлений, их немногочисленностью, сдержанностью требований и методов борьбы, ограниченным числом участников. Это было неизбежно, т. к. в конце XVI в., после более чем столетнего исключительнр
высокого размаха крестьянского движения, японское крестьянство было снова закрепощено драконовскими законами Тоётоми Хидэёси [1]. Кроме того, впервой половине XVII в. после завершения процесса объединения страны наблюдался рост производительных спл, нашедший свое отражение и в сельском хозяйстве. Наблюдались расширение посевных площадей, появление новых сельскохозяйственных культур, строительство крупных по тому времени нрригациопных сооружений, увеличение общей суммы урожая (кокудака) риса и некоторых других сельскохозяйственных культур. Правда, этот временный рост производительных сил уже к концу столетия вновь уступил место застойности экономики. Все эти обстоятельства создали почву для особой, характерной для рассматриваемого периода формы борьбы крестьянства — петиционного движения. Правда, были и другие формы, как бегство, бунт и пр., но преобладающими оставались петиционные выступления.
Петиционное движение японских крестьян обычно протекало таким образом: один или несколько петиционеров по договоренности со всеми крестьянами района, от имени которых они выступали, составляли челобитную и отправлялись с нею к властям княжества. Это была первая инстанция. Если их просьба не удовлетворялась, то они направлялись дальше, во вторую инстанцию — к своему князю, находившемуся в главном городе княжества или в столице. В случае, если и это обращение успеха не имело, крестьяне обращались в третью инстанцию, к высшим властям сёгуната, к кому-либо из членов Государственного совета (родзю). Обычно па этом делокончалось, но были единичные, крайне редкие случаи, когда петициоиер, всегда одип, от имени своих односельчан обращался к сёгуну — верховному правителю страны.
В указанных случаях, за исключением первого, петиционеры подлежали тяжким наказаниям, распространявшимся и на семью. Особенно жестокими опи были в последнем случае, т. е. при обращении к сёгуну. Поэтому нужны были твердая воля, большое мужество и героическая готовность пожертвовать всем за общие интересы. История крестьянского движения в Японии дает не мало примеров изумительного героизма этих крестьянских представителей.
Но вместе с тем по мере роста внутренних противоречий в феодальной Японии такие умеренные формы борьбы стали себя изживать, и в конце XVII—начале XVIII в. петиционеров
при подаче ими петиции сопровождала внушительная толпа односельчан, правда пока еще не проявлявшая своей силы.
Эта новая, более высокая форма борьбы была переходной на пути к позднейшей форме крестьянских выступлений — боевым восстаниям, которые, начиная с XVII] в., вспыхивали в Японии повсюду с большой силой и расшатывали загнивающее здание феодальной абсолютной монархии.
В настоящей работе рассматриваются два известных петиционных выступления крестьян. Первое — выступление Киути Согоро (он же Сакура Согоро) в 1653 г. и второе — нескольких петиционеров в сопровождении большой группы односельчан, известное под именем «Мангоку Содо» в 1711 г.
Материалы обоих выступлений рисуют тяжелое положение японского крестьянства того периода, самоотверженную и героическую борьбу его представителей, проливают свет на состав участников движения.
На примере этих двух выступлений можно видеть рост классового самосознания крестьянских масс, переход от единичных форм борьбы к массовым, от пассивных форм — к более активным, к боевому крестьянскому восстанию против своих угнетателей.
Петиционное движение в Японии в XVII—XVIII вв. при всей его умеренности и ограниченности породило народных героев, имена и деятельность которых служат вдохновляющим примером для борьбы японских крестьян и в настоящее время.
Оно подтверждает указание В. И. Ленина о том, что «освобождение масс от гнета и произвола нигде и никогда на свете- не достигалось нечем иным, кроме как самостоятельной, геройской, сознательной борьбой самих этих масс».
[1] Т о к у т о м и И т и р о. Кинсэй Нихон кокумин си. Тоётоми дзидай (История японского народа в новое время. Эпоха Тоётоми), т. 7. Токио, 1922, стр. 191—225.
Петиционное выступление Киути (Сакура) Согоро (1653 г.)
Борьба династии сегунов Токугава сначала за укрепление централизованного феодально-дворянского государства и за упрочение своей власти, а затем за ее сохранение'продолжалась с 1600 г. вплоть до середины XIX в. Феодальных войн уже не было, но примерно до середины XVIII в. шла ожесточенная борьба в форме конфискации и перераспределения сё- гунатом земель своих политических противников, не затрагивавшая, впрочем, основ социального строя.
Чтобы представить себе размеры этой борьбы, достаточно вспомнить, что в начале XVII в. в Японии производилось около 48 мпл. коку риса, а в первые годы после прихода к власти Токугава за период с 1600 по 1615 гг. были конфискованы и перераспределены княжеские владения с доходом около 11 млн. коку[1].
Волна конфискаций и перемещений не стихала до середины XVII в., причем в отдельные моменты поднималась очень высоко. При третьем сёгуне Иэмицу (1632—1651 гг.), когда власть сёгупата была исключительно сильна и даже на императорский трон была посажена внучка второго сёгуна, были конфискованы п перераспределены княжеские владения с доходом около 3900 тыс. коку [2].
Четвертый сёгуп — Токугава Иэцуна (1651—1680 гг.), при котором произошли описываемые события, продолжал конфисковывать и перераспределять земли своих противников. Прп нем были конфискованы владения с доходом в 1200 тыс. коку у 22 князей. Лишение князя лепных владений сопровождалось отобранием земель и жалования у всех его вассалов вплоть до нижнего звена. Подвергшиеся девассализацни дворяне теряли все материальные и правовые преимущества .[3]. Вырастала новая оппозиция, состоявшая из этих и связанных с ними слоев среднего и мелкого дворянства и опальных князей. В 1651 г. эти недовольные элементы составили заговор, пытаясь поднять мятеж против стоявшей у властп ветви дома Токугава в пользу другой его ветви. В заговоре был замешан князь Ёринобу из княжества Кии, одной нз главных ветвей Токугавского дома. Заговор был раскрыт. Часть участников покончила с собой, часть была арестована правительством а казнена. В сочувствии заговорщикам был заподозрен и князь Хотта, во владениях которого произошло петиционное движение Сакура Согоро.
Провинция Симоса (большая часть ее вошла в нынешнюю префектуру Тиба, меньшая — в префектуру Ибараги), где находились владения князя Хотта и где произошли рассматриваемые события, занимала район, расположенный к северо- востоку от Эдо. Провинция Симоса была одной из крупных п территориально, наиболее близко расположенной к столичной, провинции Мусаеи, прилегая к ней с запада; с севера она граничила с провинцией Хитати, с юга — с Кадзуса частью южной своей границы выходила к Эдоской бухте, а восточной— к Тихому океану.
На территории Симоса находилась часть самой обширной и плодородной равнины Японии — Канто-хэйя.
В провинции так много рек (в том числе одна из крупных рек Японии — Тонэ, протекающая через всю провинцию)^ озер, лагун-озер, болотистых мест, что центральный ее район носит характерное название «суйкё» — родина вод[4]. Связь со столицей поддерживалась не только морем, через эдоский залив, но и по водной системе реки Тонэ. Можно было проехать из города Теси, расположенного на тихоокеанском побережье* при впадении реки Тонэ в океан, через всю провинцию до Эдо. В рассматриваемый период Тёси был оживленным портом — местом снабжения судов, шедших из северных провинций в Эдо. Озера также были судоходными.
Полноводная п разветвленная водная система, обилие болотистых мест близ рек и озер и сравнительно широко применявшиеся простейшие гидротехнические сооружения, на распространение которых оказали влияние крупные работы по прорытию каналов, углублению рек и т. п., проводившиеся при первых трех сёгунах, содействовали развитию культуры поливного риса. В зоне озера Тэга, недалеко от города Сакура, было, поднято много нови[5].
Рис и продукты его переработки (рисовая водка) славились высоким, качеством.
Тихоокеанское побережье провинции, омываемое; теплым течением Куросиво,..,мелководные у,берега Эдо.ского залила, мрогрчисленные озера и реки благоприятствовали развитию рыбного промысла. Ловили макрель, сардины, собирали водо росли п раковины. Крестьяне,, жившие на побережье моря и 03$р, .часто занимались наполовину сельским хозяйством, иамр^ люпину рыболовством. Прибыльность рыболовства привлекала люден из других провинций, особенно из провинций Кии и Сэтцу, и князь Кии получал из. этого источника налог (гоё- кип) в размере 5—10 тыс. рё[6]. Кроме того, близ города Саку ра Занимались обжигом древесного угля и название «сакура-дзуми» (древесный уголь из Сакура) стало нарицательным для обозначения высших сортов древесного угля.
В 1642 г. феодальное владение в провинции Симоса с замком в г. Сакура было передано фудай-даймё [7] Хотта Кага-но-камн, Масамори — близкому к сёгуиу Иэмицу (1623—1651 гг.),. лицу, превратившемуся из мелкопоместного дворянина во> владетельного князя одной пз «хлебных» и близко расположенных к столице провинций, с доходом около 150 тыс. коку риса. Он был введен в Государственный совет и стал его членом (родзю).
После того как эти земли попали в руки Хотта, были несколько увеличены сборы, за счет включения в облагаемую площадь освобождавшейся до тех пор от налогов нови. Власти совершенно не считались с тем, что в том же году был сильный недород. Представители крестьян обратились к властям княжества с просьбой об отсрочке налога, но получили отказ. Старосты просили также отменить систему круговой поруки, при которой и они должны были нести некоторую материальную ответственность за недоимки, но это было также отклонено. Неуплативших в срок заковывали в кандалы, бросали в тюрьму, имущество распродавали с молотка2. Недоимку по деревне Коцу, образовавшуюся в 1643 г., староста Киути Согоро погасил из своих средств.
После смерти сегуна в 1651 г. Хотта Масамори как верный вассал вспорол себе живот и последовал за сюзереном. Его старший сын — Хотта Кадзу-но-скэ Масанобу в двадцатилетием возрасте наследовал 389 деревень с доходом в 120 тыс. коку. Другая часть имущества — 30 тыс. коку была выделена другим сыновьям. Являясь также по наследству членом Государственного совета, Хотта Масанобу должен был постоянно проживать в столице, расходовать значительные средства, и потеря 30 тыс. коку ощутительно сказывалась на его бюджете.
Для главного вассала (каро), управлявшего делами княжества, некоего Икэура Кадзуэ, финансовые затруднения господина не были тайной. Он обложил единовременным налогом зажиточных крестьян, построивших лучшие дома, нежели допускалось правительственными регламентациями, и отослал деньги в Эдо своему сеньеру, как якобы добровольный подарок крестьян. Но этих денег оказалось недостаточно для молодого князя и он потребовал новой суммы.
Требуемая сумма, однако, была очень велика. Не так-то легко было изменить но своему произволу основной налог. Он был освящен обычаем и большей частью изменялся только после проведения нового обмера земель, новой опытной жатвы и т. п. И поэтому феодальные власти всегда стремились облечь взимание новых налогов и сборов в рамки внешней законности. Для этого они изыскивали всякие поводы и предлоги.
Для молодого князя нужно было добыть 30 тыс. коку и осенью 1651 г. Икэура Кадзуэ и его помощник Канэдзава Дзеёмон решили объявить о надбавке к основному налогу для создания резервного рисового склада, что должно было дать 14 тыс, коку дополнительно.
Правительство бакуфу стимулировало создание рисовых складов по ряду соображений: 1) чтобы иметь резервы на случай войны; 2) влиять на рисовые цены на рынке в выгодную для дворянства сторону; 3) иметь резервы на случай неурожая п голода, что случалось нередко в Японии. Однако вскоре эти склады превратились в средство для пополнения казны правительства и князей и в капитал для ростовщических операций. '
Голод был частым явлением в феодальной Японии, а последствия неурожая и голода 1642 г. еще не изгладились из памяти крестьян княжества Хотта; к тому же в 1650 г. разлилась река Ёнэ и уничтожила посевы в районе вдоль реки. Поэтому княжеские власти рассчитывали, что крестьяне внесут дополнительный налог полностью, если обложение провести под предлогом создания резервного рисового склада.
Кроме этой надбавки к основному налогу в размере по 1 тосё на каждый коку урожая, Икэура и Канэдзава ввели новые налоги и сборы более чем по 30 пунктам, в числе которых .были: подушный налог с каждого мужчины и с каждой женщины в возрасте от 15 до 60 лет деньгами; налог на дома; налог на татами [8], налог на лиц, имеющих более пяти построек; налог на лиц, носящих шелковое платье, благородных и неблагородных; налог на каждого члена семьи в возрасте от 15 до 60 лет по штуке веревки и по 120 пар соломенных сандалий; налог на лошадей и коров; сбор за регистрацию рождений; сбор по поводу всех праздников и развлечений. Налоги распространялись даже на овощи, табак, мисо[9] и пр.[10].
Вместе с тем были введены: налог с оборота (5 рёсо 400) при торговле соей, водкой, штучными- хлопчатобумажными тканями, скобяными и мелочными товарами; налог на храмы — по 1 рё в год с каждого буддийского и синтоистского храма. Извещение об уплате дополнительного налога и сборов было послано одновременно с окладными списками на уплату основного налога, с расчетом, чтобы крестьяне, не имея времени жаловаться, уплатили все к сроку. Извещение сопровождалось Пояснением, что: «теперешнее увеличение налога имеет целы» спасти народ от голодной смерти, на случай неурожайных или голодных лет»[11].
Крестьяне по-одному — такой порядок жалоб допускался феодальными законами — ходили в княжеское управление п просили о снятии дополнительного обложения. Тогда власти вызвали старост и резко указали им, что «из-за их неисполнительности крестьяне не подчиняются и ропщут», а некоторых старост бросили в тюрьму. Срок уплаты был короткий, никаких отсрочек феодальные власти не предоставляли и крестьяне вынуждены были с большим трудом погасить все налоги и сборы, так как в противном случае недоимщику и его семье грозили-тюрьма и пытка.
На следующий, 1652 г., в 9-й луне\ в добавление к прошлогодним были введены новые сборы (обложены различные сорта бобов н пр.) и власти княжества арестовывали всех, высказывавших недовольство. Налога были внесены и на этот раз,: но многие крестьяне совершенно разорились; бросали свои земли и тайно перебирались в другие районы; число их достигало 1700 человек. Пустовали поля, дававшие 1000 коку'.
Невзирая на просьбы оставшихся крестьян сложить с них недоимки ушедших, власти приказывали разложить недоимки по деревням и -уплатить. Огромная задолженность беглых крестьян, ложившаяся на плечи оставшихся, вызвала волнение среди последних и укрепила их решимость защищать свои интересы. Крестьяне подали прошение о снижении налога..
Сначала они обратились в управление княжества с устной просьбой. Власти ответили, что подробности им известны и что крестьянам надлежит подать прошение в письменной форме через своих представителей. Дело в том, что обычно-прошения от крестьян не принимали, а если принимали, то это было знаком признания властей правильности крестьянских претензий, и намерением их удовлетворить. В данном конкретном случае крестьяне имели тем более оснований надеяться на благоприятный исход, так как инициатива исходила от самих феодальных властей. Однако такой совет крестьянам был дан лишь- для. того, чтобы, выиграть время; вскоре им объявили, что просьба удовлетворена быть не может. Тогда крестьяне отправились к дому каро Икэура и обратились с прошением к нему. Он вызвал для расследования дайканов [12] и всячески затягивал дело, стараясь дотянуть до срока уплаты налога. Если налоги к сроку погашены не были, недоимщика бросали в тюрьму, пытали. Перед лицом такой угрозы крестьяне вносили налоги, даже не оставляя себе ничего на пропитание.
Убедившись, что у властей княжества им не удастся добиться правды, представители 389 деревень, оповещенные обошедшим всех письмом, на 7-й день 10-й луны 1652 г. тайно собрались на тюле деревни Коцу уезда Имба, где старостой был Киути Согоро, и единогласно приняли решение, что следует обратиться с непосредственной петицией к князю.
Для проведения собрания представителей крестьян требовалась немалая подготовительная работа. Нужно было выделить верных посланцев, которые бы незаметно обошли деревни,, увиделись с нужными людьми и оповестили их, не привлекая внимания властей. Нужно было организовать нелегальное совещание, собрать всех участников, обсудить план действий. О высоком чувстве долга и ответственности крестьян говорит тот факт, что кворум почти всегда собирался с первого раза.
Феодальные власти боялись любых крестьянских сборищ и запрещали их. В одном из указов сёгуна Иэмицу от 1642 г. прямо говорилось: «Считать противозаконным любое сборище крестьян в каких бы целях оно ни созывалось»г. Даже собрание крестьянских представителей считалось ими опасным и противозаконным. На совещании крестьяне договорились, что подпишутся под петицией все старосты, а в Эдо отправится лишь часть крестьянских представителей и возглавлять их будет Киути Согоро.
Староста деревни Коцу, Киути Согоро, хорошо понимал и глубоко сочувствовал тяжелому положению крестьян княжества, всегда помогал чем мог, пользовался уважением и любовью. Как староста, несший моральную и материальную ответственность за свою деревню, он уже однажды в1643 г. погасил недоимку деревни Коцу из своих небольших средств, чем спас некоторых крестьян от мучительной смерти. Он знал, что в прошлом 1651 г. многие крестьяне княжества, совершенно разоренные незаконными поборами, бежали с насиженных мест, а оставшиеся должны в этом году платить огромные непосильные налоги за себя и за них. Киути знал, что за неуплату налога им грозили пытка и тюрьма.
Киути решил взять руководство подачей петиции в свои руки, хотя прекрасно отдавал себе отчет в том, что, подавая ее князю и властям сёгуната, он обрекает себя на мучительную смерть, а семью на нищету и позор.
Старосты рассчитывали, что если они выедут в Эдо, где проживал князь, то сбор налога в их отсутствие будет затруднителен, а потом удастся добиться отмены несправедливых поборов. Зная о том безудержном произволе и насилиях, которые совершенно безнаказанно чинили княжеские власти, делегаты приняли меры, чтобы окладные списки и податные документы, служившие доказательством неслыханно высокого обложения, не попали в их руки: старосты, отправившиеся в Эдо, передали эти документы другим лицам.
В путь делегаты вышли 14-го дня 11-й луны до рассвета и шли различными дорогами, чтобы не привлекать внимание властей. Прибыв в Эдо, разместились мелкими группами в разных гостиницах. Согоро из-за болезни отправиться со всеми не смог. 17-го дня 11-й луны крестьянские делегаты явились к воротам дворца князя Хотта Масанобу. Стражник доложил о них старшему, тот — дежурному самураю. Последний позвал их к задним воротам и предложил прийти завтра в виллу князя в Аояма в пригороде тогдашнего Эдо. Влиятельный дом Хотта компрометировало появление недовольных крестьян его княжества. Это означало, что в ленном владении не все благополучно. Поэтому дежурные вассалы поспешили сплавить посетителей подальше с глаз, направив их в загородную виллу князя. 18-го утром, когда делегаты там собрались, им объявили, что прошение должно быть подано властям княжества на месте, обсуждать его в Эдо нельзя и что крестьянские ходоки должны немедленно вернуться по домам.
Киути Согоро прибыл в Эдо как раз в тот момент, когда делегаты, обескураженные неудачей, советовались как поступить. Согоро предложил подать петицию члену Государственного совета (родзю) Кудзэ Хироюки, пользовавшемуся благосклонностью сёгуиа и слывшему «справедливым». После неудачной подачи прошения местным властям княжества и неудачной попытки обращения к своему князю — Хотта, это была следующая инстанция.
Выбрали депутацию в составе шести старост: Киути Со- горо — главного представителя, Яхаги Хандзюро, поднявшего большие участки целины и одного из самых богатых крестьян своей деревни, Тюдзо и Санробээ, которые считались учеными людьми, богатыми крестьянами и наследственно занимали посты старост, Дзюэмона и Рокуробээ. 26-го дня 11-й луны делегаты ожидали паланкина Кудзэ при следовании его во дворец сёгуна. Раздалась дробь барабанов, и процессия показалась из ворот.
В феодальной Японии крестьяне не имели права приближаться к процессиям князя, а должны были оставаться у обочины дороги, распростершись ниц. Передавать петицию в руки даже приближенному к князю «благородному» самураю крестьяне не имели права. Поэтому обычно петицию защемляли в бамбуковый шест, который держали или стоя, склонив голову, или на коленях, или, наконец, распростершись ниц. Делегаты подбежали к процессии и просили принять петицию крестьян. Кудзэ приказал подать петицию.
До оформления решения должно было пройти немало времени, поэтому в Эдо осталась только делегация из шести человек во главе с Согоро, а остальные вернулись по деревням. 2-го дня 12-й луны делегатам пришло извещение о том, чтобы они явились в один из дворцов Кудзэ. Там им возвратили петицию и зачитали следующее:
«Крестьяне из владений Хотта Кодзукэ-но-скэ, подбежавшие к паланкину Кудзэ Ямато-но-ками при следовании его во дворец 26-го дня 11-й луны, допустили тягчайшую вину, перебежав путь процессии. За одно это их следовало бы наказать, но т. к. они темные люди, на этот раз им прощается, но если повторится — без всякой пощады будут жестоко наказаны» [13].
На вторичную просьбу крестьян рассмотреть петицию самураи Кудзэ отвечали, что «дом Хотта занимает важные посты и поэтому неудобно брать петицию» 2. Высший чиновник сёгуиата Кудзэ счел неловким разбирать петицию крестьян против дома Хотта, покровительствуемого сёгуном.
Оставался последний путь — подать петицию сегуну, верховному правителю страны. В большинстве случаев при подаче челобитной княжеским властям или князю действовала группа крестьянских представителей в составе нескольких человек. Но при подаче петиции сёгуну действовал только один представитель крестьян. Это одно уже было тяжким нарушением, «потрясением основ», а выступление группы петиционеров рассматривалось бы как бунт против верховной власти. Поэтому было решено, что сначала попытается подать петицию Киути Согоро, а если он потерпит неудачу, то после его смерти дело продолжат остальные пятеро.
Петиционеры узнали, что 20-го дня 12-й луны сёгун отправляется в парк Уэно для поклонения предкам. Согоро с вечера пробрался в парк и ожидал прибытия процессии. Утром послышался топот ног идущих впереди самураев. В установленном месте паланкин остановился и сёгун в сопровождении нескольких ближайших вассалов стал подниматься по каменной лестнице. В этот момент из-за стоячего каменного фонаря выбежал Согоро, распростерся ниц и протянул петицию, защепленную в бамбуковую палку длиною около 2 м. Сопровождающие пришли в смятение и закричали: «О, это бунтовщик!». Согоро сказал, что он представитель 389 деревень ленных земель князя Хотта и просит оказать милосердие и принять петицию.
В петиции было написано: «Высокопочитаемому Сёгуну через церемониймейстера его двора [14].
«Мы, старосты и крестьяне владений Хотта Кодзукэ-но-скэ: 97 деревень провинции Симоса уезда Имба, района Сакура; 89 деревень той же провинции уезда Тиба; 84 деревень той же провинции уезда Сомма, района Фуса-Мория; 90 деревень той же провинции уезда Ханиу ; и 29 деревень провинции Кадзуса уезда Мусиямабэ района Хигаси-Канэ, всеподданнейше обращаемся с петицией о высочайшей милости.
Эти владения с 1609 г. из поколения в поколение принадлежали князю Дои Ои-но-ками. Само собою разумеется, мы платили, как исстари велось, налоги, сборы и выполняли повин- ностн, но не платили за заброшенные земли и за те, которые освобождены от налога. Князь относился сочувственно к положению крестьян и сельское хозяйство при нем преуспевало, в чем мы премного благодарны.
После в 1642 г. из Мацумото, что в провинции Синано, в Сакура был переведен князь Хотта Кага-но-ками. До 1650 г. налог взымался как издавна велось, и никаких требований об увеличении не было. Также в прежнем размере взимались сборы и выполнялись повинности.
20-го дня 4-й луны следующего 1651 г. Кага-но-ками скончался и наследовавший ему Кодзукэ-но-скэ в тот же год вместо обычной раскладки увеличил обложение на 1 то 2 сё с каждого коку.
Что касается сборов: с соевых бобов, красных бобов, льна, отрубей, веревки, соломы и пр., то они также взимаются, ыо раньше можно было заменять рис другими зерновыми, а теперь замена не разрешается, да вдобавок сборы чрезвычайно повышены.
О внесении налога рисом. Кроме указанного выше чрезмерного обложения, запрещается вносить компенсацию рисом вместо выполнения повинностей, что, конечно, еще больше увеличивает затруднения крестьян и затягивает их (повинностей. — Ред.) полное погашение. Приходится вносить из денег, предназначенных для расчетов с наемными работниками, получаемых от порубки леса, бамбука и т. д. Когда же объясняют эти обстоятельства чиновникам, посылаемым для сбора налога, то они ничего не хотят слушать и без всяких оснований вяжут веревками и заковывают в кандалы администрацию деревни.
Тем более не в силах погасить налог крестьяне-бедняки. Но когда представители крестьян обращаются к чиновникам и просят обследовать и проверить положение, то проверка всегда бывает одинакова: они наказывают заступников и упорно требуют внесения налогов.
Крестьянам ничего не остается как распродавать носильное платье жен и детей, продавать вещи домашнего обихода п другое имущество и из вырученных денег погашать задолженность.
Безысходность положения не поддается описанию.
Из-за всего этого в каждой деревне разоряется большое число крестьян. Об этом мы извещали власть на местах, но чиновники отказались принять наше заявление и поэтому мы вынуждены были отправиться в Эдо и подать прошение нашему князю лично. К сожалению, повторилось то же самое, что н у нас на родине.
Затем мы обратились к Кудзэ Ямато-но-ками, но он указал, что мы должны обращаться к своим местным властям.
Когда наше прошение князем в Эдо принято не было, то нам пришлось оплатить за год чрезмерные налоги и повинности. Многие крестьяне вынуждены были после этого сдать своп участки деревне, а сами рассеялись по владениям других княжеств, ушли в другие провинции. Всего таких людей насчитывается 1730 человек, т. е. 880 дворов, опустело около 11 храмов и часовен.
Обрабатывать все эти заброшенные поля невозможно.
Уходящие в другие края мужчины и женщины часто гибли от голода на дорогах, а некоторые несознательные увеличивали собою число разбойников. Их арестовывают и допрашивают власти других районов, что позорит доброе имя нашего княжества.
Нижайше просим расследовать положение деревень, сложившееся теперь, и наказать чиновников, из-за которых все возникло.
Все наши деревни осмелились подать настоящую петицию, будучи доведены до крайности вышеперечисленными обстоятельствами.
Деревни начинают пустеть н даже выполнять повинности некому. Ввиду всего этого мы с трепетом обратились к Вам. Окажите нам Вашу неиссякаемую милость и тогда крестьяне смогут спокойно продолжать свой труд и воздавать Вам хвалу и благодарность.
12-я луна 1-го года Сёо (1652 г.).
Старший делегат крестьян — Согоро из деревни Коду уезда Имба, провинции Симоса владений Хотта Кодзука-но-скэ, делегат Рокуробээ из деревни Такидзава, делегат Хандзюро из деревни Коидзуми, делегат Дзюэмон из деревни Симо-Ка- тида, делегат Тюдзо из деревни Тиба, делегат Санробээ из деревни Такано»
В петиции, как в зеркале, отразилось безвыходное положение крестьян ленного владения Хотта и их попытки «найти правду» у княжеских властей, а затем у сёгунского правительства.
На этом историческом этапе заметного расслоения деревни еще не наступило и увеличение налогового обложения задевало как крестьянские низы, так и старост, тем более что круговая ответственность (в том числе и последних) за недоимки деревни еще сохранялась. Это до некоторой степени сближало интересы обеих групп крестьян и являлось одной из причин того, что во главе движения оказались пока только старосты — верхушка деревни. Основным требованием петиции было требование отменить несправедливые тяжелые поборы, а также круговую поруку за обработку земель беглых крестьян и за внесение причитавшихся с них налогов. Но вместе с тем, хотя и слабо, в петиции отражались уже и требовании деревенской верхушки, возглавлявшей движение. Б частности, была жалоба на то, что компенсацию за выполнение повинностей княжеские власти стали требовать деньгами, а не натурой, и это отражалось на расчетах с батраками и др.
Петиция была принята. Но Согоро был схвачен и взят под арест. Остальные пять петиционеров также были подвергнуты аресту, а затем все были выданы властям княжества, поскольку сёгуиат признавал судебную юрисдикцию князей.
Петиции был дан законный ход и ее передали для рассмотрения дежурному члену Государственного совета. После рассмотрения петиции, Совет пригласил Хотта Масанобу, указал ему на неудовлетворительное управление феодом и предложил немедленно понизить налоги с крестьян. Ему вручили это распоряжение н петицию крестьян.
Княжеский суд в ленном владении Хотта, в соответствии с решением верховной власти, вынес решение в 7-й лупе 1653 г. о сложении новых налогов и восстановлении прежних норм,
о смертном приговоре Согоро и его четырем детям, о высылке пяти старост — участников подачи петиции и о помиловании остальных.
Были вызваны старосты всех деревень княжеского владения и были им зачитаны следующие решения:
«I, Постановление властей княжества об отмене повышения налогов.
Так как все деревни княжеского владения, объединившись, подали петицию,—было произведено расследование и установлено, что инициаторами были: Согоро — староста деревни Коцу, Рокуробээ — староста деревни Такидзава, Саиробээ — староста деревни Такано, Тюдзо — староста деревни Тиба, Дзюэмон — староста деревни Симо-Катида и Хандзюро — староста деревни Коидзуми, каковые и приговоренных наказанию в зависимости от тяжести совершенного каждым преступления. Обнаружено, что остальные старосты деревень тоже участвовали в этом деле, но исполняли распоряжений князя и нерадиво выполняли обязанности, поддавшись преступным уговорам, но, принимая во внимание их серость, в качестве особой милости они от наказания освобождаются.
Устанавливаются прежние налоговые ставки, а всякие новые чрезмерные налоги, сборы и повинности отменяются.
Об этом оповещаются крестьяне всех деревень, а также и крестьяне монастырских земель.
7-я луна 1653 г.[15]
II. Смертный приговор Согоро и его детям.
- Обвиняемый является инициатором подачи запрещенной законами коллективной петиции сёгуну, он игнорировал своего князя и, не страшась самого сёгуна, осмелился выйти перед высочайшей процессией.
- Он подал петицию Кудзэ Ямато-но-ками, когда тот следовал в своем паланкине.
- Он ослушался повелений сеньера, своевольно заявил
о своих сетованиях княжеским властям на местах и был зачинщиком дерзкого обращения к самому князю.
- Согоро, 42-х лет, подал непосредственно петицию сёгуну, обращался с прошением к князю. Он совершил тягчайший проступок и ввиду тяжести содеянного приговорен к распятию.
- Старший сын Согоро — Сохэй 11 лет, второй сын Токудзи 9 лет, третий сын Оцудзи 6 лет и четвертый сын Токумацу 3 лет должны были бы быть приговорены к такой же мере наказания, как их отец, поскольку он был организатором запрещенной законом коллективной крестьянской петиции, подал ее и приговорен к распятию, но в качестве особой милости они будут казнены через отсечение головы.
7-я луна 1653 г.[16]
III. Приговор о высылке пяти старост.
Пять старост организовали незаконные сборища крестьян княжества, подали петицию, не страшась сёгуна и игнорируя сеньера, и были объяты опасными мыслями. Преступление очень тяжелое и должно караться смертной казнью, но поскольку при обращении с последней петицией их не было на месте подачи ее, то в качестве особой милости они приговорены к высылке из Сакура на расстояние не менее чем за 14 ри от города и к конфискации имущества, а домашние вещи, им принадлежащие, передаются их женам и детям.
7-я луна 1653 г.»[17].
Княжеский суд вынужден был отменить дополнительные налоги и сборы, так как рекомендация сёгунского правительства фактически означала приказ.
Княжеские власти не решались жестоко расправиться со всеми участниками петиции, однако все их решения при срав- витальной по тому времени мягкости санкций против других старост, дышат непримиримой ненавистью к Согоро, как организатору петиционного движения, скомпрометировавшему своего князя перед верховной властью. Они знали, что правительство бакуфу, передавая крестьянских петиционеров в их руки, молчаливо поощряло жестокие расправы с крестьянами, в выступлениях которых, — даже таких умеренных как петиционные движения, — оно усматривало «потрясение основу, и придумали для Согоро страшную и мучительную казнь. По существовавшим обычаям жена и дети женского пола казни не подлежали. В худшем случае их пожизненно отдавали в рабство или высылали, а чаще возвращали в дом родителей жены. Недвижимое имущество, состоявшее из земельных участков и построек, несложный сельскохозяйственный инвентарь и домашний скот, встречавшийся редко, принадлежали главе семьи, а носильное платье и скудные предметы домашнего обихода — жене. Первое — конфисковалось, второе — оставлялось жене п детям.
Но ненависть княжеских властей к Согоро была так велика, что они, стараясь уничтожить весь его «крамольный» род, заменили имена трех дочерей мужскими, а жену Согоро заставили принять постриг. По феодальным понятиям того времени и буддийским верованиям о загробной жизни уничтожение рода было страшнее, чем сама смерть. -
В рассматриваемый период обычно крестьяне фаталистически принимали жестокие приговоры феодальных властей своим вожакам и их семьям. Часты были даже случаи, когда руководители крестьянских выступлений, не желая навлекать лары па односельчан, сами являлись к властям.
Но в данном случае крестьяне, узнав о коварном и жестоком приговоре, послали по деревням двух своих представителей собирать нодписи под прошением о помиловании детей Согоро. Однако попытка подать прошение в управление княжеством кончилась неудачей, другая попытка подать прошение князю в Эдо также не дала результатов. Старосты деревень пробовали действовать через храм Даннадзн и еще через тринадцать других часовен и храмов, но те, но желая спорить с властями княжества, тянули до тех пор, пока не объявили день казнн.
Согоро был распят. На глазах у него умертвили детей, •а затем палачи нанесли ему 18 ударов копьем. Присутствовали крестьяне всех деревень княжества. Толпа рыдала и посылала ему благословения. Трупы детей были сразу преданы погребению, а труп Согоро должен был оставаться на лобном месте три дня.
Высланные из пределов княжества пять старост стали бездомными странниками.
Какое же наказание понесли власти княжества и салі князь Хотта?
В феодальной Японии, где «народ должен был повиноваться закону, но не должен был его знать», дворянство пользовалось особыми привилегиями и в суде. Так, например, если к простолюдинам при следствии сразу же применялась пытка, то на дворян старались воздействовать неоднократными уговорами и только затем, после консультации всех следственных властей, прибегали к пытке[18]. Но дворянина привлекали к суду редко. Обычно совершался «суд сюзерена» и князь приказывал дворянину сделать «харакири», т. е. покончить с собой, а еще чаще провинившийся вассал вспарывал себе живот без напоминания князя. Объясняется это просто. Если дворянин делал себе харакири по собственной инициативе, то тем самым он искупал свою вину, его имущество не подлежало конфискации, ответственность на других членов дома не распространялась. Если же ему предписывалось сделать «харакири», то семья лишалась всего или части имущества, подлежала высылке, вассалы этого князя девассализировались и превращались в ронинов. Естественно, что в критических случаях семейный совет или отдельные члены семьи рекомендовали, а иногда даже и настаивали на том, чтобы провинившийся покончил с собой, а остальная семья была спасена. Оказывала воздействие и масса рядовых вассалов[19].
Поэтому-то ответственные за возникшее выступление крестьян чиновники-самураи Икэура и Канадзава покончили с собой, сделав харакири. На остальных 25 вассалов князя Хотта были наложены различные взыскания, в том числе и девасса- лизация.
Что же касается самого князя Хотта, то рассматриваемые события не повлекли за собою никаких материальных невзгод для княжеского дома Хотта, протежируемого сёгуном. Некоторое моральное ущемление его престижа в форме решения Государственного совета не могло не последовать, но оно не идет ни в какое сравнение с теми последствиями и карами, которые несли в подобных случаях тодзама-даймё [20].
Если петиционные движения крестьян или позднейшие крестьянские восстания происходили во владениях тодзама-даймё, то сёгунат Токугава всегда в меру своих возможностей старался ущемить их, то лишая части владений, то отстраняя главу княжества и передавая его функции другой более приемлемой для правительства кандидатуре из того же дома, то перемещая в другое менее доходное княжество и т. п. Вообще обвинения в «плохом управлении княжеством» было одним из удобных поводов для применения материальных или моральных санкций против неугодного и опасного даймё, и правительство никогда не отказывало себе в удовольствии использовать случай. Конечно, когда тодзама-даймё был достаточно силен, а его владения далеки от сёгунских, бакуфу не могло себе этого позволить.
В заключение нужно упомянуть об отношении князей Хотта к погибшему крестьянскому герою. В феодальной Японии существовал обычай обожествлять павших героев, строить в их честь часовни, чтить их память через известные промежутки времени.
Крестьяне княжества Хотта, да и далеко за пределами его, считали Киути Согоро своим народным героем, всегда самоотверженно оказывавшим материальную помощь односельчанам, спасая от нужды, а иногда и смерти, и пожертвовавшим своей жизнью и жизнью своих детей за общее дело.
Несмотря на удовлетворение крестьянских требований, ненависть крестьян к княжеским властям и к самому князю- Хотта Масанобу осталась. Недовольство могло вспыхнуть по любому поводу. Скомпрометировавшему себя князю Хотта, на первый раз легко отделавшемуся, приходилось быть осторожным. Чтобы завоевать себе популярность и показать, что все происшедшее — дело рук «нечестных вассалов», князь приказал разыскать родственника Согоро и предложил ему быть продолжателем рода Киути, а в 1654 г. соорудил в честь Согоро часовню при одном из храмов. В сотую годовщину после смерти . Согоро соответствующий потомок князей Хотта присвоил ему посмертное имя Рёфудокан, в 150-ю — еще одно Токумаиъин, т. с. такие имена, которые обычно присваивались дворянам.
А в 1806 г. праправнуку Киути Согоро — Риэмону была передана дарственная на землю с кокудака в 5 коку, остававшаяся в пользовании рода из поколения в поколение.
Дарственная праправнуку Согоро, данная князем Хотта, гласила: «Администрацией деревни по расследованпи была установлена личность праправнука Согоро и нам было доложено, что он находятся в таком бедственном положении, что не в состоянии даже' продолжать крестьянствовать. Настоящим, в знак особой милости, даруется ему по реестровому списку рисовое поле с кокудака в 5 коку. Само собою разумеется, что эту землю нельзя ни продавать, ни закладывать, она должна все время передаваться от отцов к детям. 1806 г.»[21].
Мотивы, побудившие князей Хотта все время проявлять «заботу» об увековечении памяти Киути и о его потомках, ясны. В период, когда крестьянские выступления стали вспыхивать все чаще и все с большей силой, это помогало им в какой-то мере снискать популярность, подделываться под «отцов» своего народа и отводить от себя гнев крестьян.
Через века пронес японский народ глубокую любовь к своему герою — Киути Согоро, или, как его часто называют, Сакура Согоро, по имени города, в районе которого произошли события. Имя его стало знаменем и символом героизма и самопожертвования в последующих выступлениях крестьянства.
О Киути Согоро слагали песни, через столетие после смерти .появилась первая его биография, а в начале XIX в. была написана пьеса о его подвиге[22], впоследствии дополнявшаяся, улучшавшаяся и дожившая до наших дней.
Борющееся крестьянство послевоенной Японии, бережно храня историческое наследство японского народа, черпает вдохповение и силу в героических образах прошлого.
[1] Такэкосп Ё сабур о. Нихон кэйдмяй си (Экономическая,
истории Японии), т. 3. Токио, 11)25, стр. 481—482. Правда, нужно иметь в виду, что некоторые владения могли передаваться Н8 рук в руки по нескольку раз.
время разбойничьи шайки. Они всей д^шой ненавидели новую власть я искали любого случая, чтобы свести с ной счеты.
, 1 «IIихои тири фудзоку тііііюіі» (Зоография и этнография. Японии), т. '3. Токио, 1931, стр. 328.
, 2 Там же,
[6] Там же. стр. 321.
[7] Фудай-дайме — князья, выступавшие на стороне Токугава при захвате ими власти.
•С. К имура. Нихон номиы содо си (История борьбы японского крестьянства). Токио, 1925, стр. 33—42.
[8] Соломенный мат в 1,5 кв. м, служащий для настилки полов.
8 Мисо—густаямасса изсоевых бобов; служит для приготовления супа.
[10]Опо Такэо. Токугава дзндай хякусё иктш сода я (Очерки по истории крестьянских восстаний в период Токугава), т. 1. Токио, 1926 — 1927, стр. 175.
[11] Б феодальной Японии до 1872 г. сушествови.1 лунный календарь- по китайскому образцу. ' -
[12] Дайкам—один из руководящих чиновников княжества, ведавший, обложением крестьян.
[13] Оно Т а к э о. У к. соч., стр. 18'i. г Там же, стр. 185.
[14] Если проситель обращался и лицу, стоявшему намного выше его по социальной лестнице, то, по существовавшей традиции, ои адресовал свою просьбу не непосредственно (это было бы слишком «дерзко»), а лишь приближенному лицу.
[15] Оно Т а и э о. Ук. соч., стр. 199—201.
[16] О н о Т а к зо. Ук. соч., , стр. 199—201.
[17] Там же.
[18] Тодзама-даймё—князья, выступавшие против Токугава при захвате нм власти.
[19] Оно Т а к э о. Симон дзикки (Судебное следствие. Исторический очерк). Токио, 1927, стр. 675—676
[20] Правда, некоторые японские историки считают, что последующие санкции правительства бакуфу против князя Хотта Масанобу находились в прямой связи с петиционным движением, возглавленным Кнути Согоро. В действительности это было не так. Отстранение Масанобу от управления
[21] Оно Така о. Ук. соч., стр. 205.
[22] Ха я си Мотои. «Хякусе икки» (Крестьянские восстания). — Журнал «Рэкиси-гаку кэикю», 1953, № 162, стр. 37. .
Петиционное выступление "Мангоку Содо" (1711 г.)
С конца второй половины XVII в. открылась новая страница в истории Японии: сформировался новый класс — торгово-ростовщическая буржуазия. Развитие элементов капитализма в этой стране протекало по ряду причин замедленно, но в целом жизнь в мирных условиях, без войн и усобиц, создала благоприятные предпосылки для роста городов, развития торговли, промышленности, сельского хозяйства, культуры.
Осака превращается в крупный торговый центр страны, где совершаются почти все рисовые сделки, а также реализуется и другая продукция княжеств; Эдо, столица Японии, становится политическими административным центром и главным потребителем; Киото — законодателем мод и центром художественной кустарной промышленности, местом паломничества в многочисленные старинные храмы. Разрастаются и более мелкие призамковые города и порты.
Купечество начинало сосредоточивать в своих руках средства, поступавшие сначала в виде налогов к князьям и дворянству, но долго у них не задерживавшиеся. Появляются фигуры известных богатых гильдейских купцов, немалая часть которых обогащалась на кредитовании князей (был даже специальный термин «даймё-каси» — кредит для князей). К этому времени значительно увеличилась посевная площадь, появились новые ирригационные системы, новые сельскохозяйственные культуры.
В годы гэнроку (1688—1703 гг.), считающиеся зенитом развития феодального абсолютистского дворянского государства, отмечался подъем искусства: литературы, живописи, театра. Изучение китайской классической литературы и китайского языка было для князей и самурайства столь же обязательным, как знание французского языка для русского дворянства. При сёгуиском дворце процветало увлечение театром, меценатство, а пятый сёгун Цунаёси лично участвовал в театральных постановках драм жанра «но». Мода на краткое стихосложение «хайку» проникала в «неблагородные» слои населения — ремесленников, купцов, верхушку крестьян. Возникает искусство третьего сословия.
Город создавал иные вкусы и запросы к жизни. Князья перестали вести привычную жизнь в своем княжестве, гдо прежде почти все их потребности покрывались натуральным продуктом труда крестьян. Они обязаны были подносить сегуну высокой ценности художественные подарки, тратили на себя большие средства, особенно на поездки в столицу, стремились поразить изысканностью и роскошью костюма, обстановки дома. Попутно с естественным историческим ходом экономического развития эта система обязательных периодических выездов из своего княжества и пребывания в столице, отрывавшая значительные массы людей от условий натурального хозяйства и принуждавшая их обращаться к рынку, помогала становлению новых экономических отношений, Сокращение доходов и рост потребностей неизбежно подталкивали князей к повышенному обложению крестьян, и период со второй половины XVII в. по первые годы XVIII в. положило начало серьезному наступлению на крестьянство.
Одним из примеров этого является петиционное выступление под названием «Мангоку Содо» во владениях князя Ясиро Та- дамаса, находившихся в профинции Ава.
Провинция Ава (полностью вошла в нынешнюю префектуру Тиба), где были владения князя Ясиро и где произошло рассматриваемое выступление крестьян, одна из самых небольших по территории и расположена в южиой оконечности полуострова Босо, обрамляющего эдоскнн залив с востока. Провинция находилась в близком соседстве с сёгунской столицей Эдо. На севере она граничила с провинцией Кадзуса, с запада — омывалась водами эдоского залива, с юга и востока — водами Тихого океана. В южной части полуострова пролегает цепь невысоких гор и холмов, много небольших рек. Между морским берегом и районами, расположенными в глубине, проходит полоса дюн, отграничивающих и защищающих заливные рисовые поля и другие поля от морских ветров. Климат исключительно мягкий (средняя температура +18°), содействующий развитию сельского хозяйства; во многих районах снимается два урожая в год. Возделывался здесь рис и другие зерновые, широко культивировались соевые бобы, употребляемые для производства дрожжей и сои, которые славятся в этих местах и по сие время. Значительно было развито винокурение, а также рыбный промысел, сбор водорослей и раковин. В провинции Ава существовало производство сравнительно дорогостоящего продукта — сушеного бонита (кацуо-буси).
Благодаря территориальной близости к Эдо, продукты княжества вывозились туда и потреблялись населением столицы. Сухопутным путем, огибая залив, крестьяне пешком прибывали в Эдо на третий день, а на лодках но эдоской бухте — в тот же день. Близость богатого рынка феодальной Японии несомненно стимулировала развитие сельского хозяйства и винокуренной, дрожжевой и соевой промышленности.
При определении удельного веса княжества Ясиро в системе сёгупата приходится сделать некоторый экскурс в прошлое. Родоначальником дома Ясиро считался Ясиро Кацуиага, который перебывал вассалом у нескольких князей, а после того как было вскрыто его участие в заговоре против последнего князя — Уэсуги, Кацуиага бежал и примкнул к Токугава Иэясу, ловко сыграв на вражде его к Уэсуги. Сделавшись вассалом Токугава Иэясу, он вместе со своим сыном Тадамаса
участвовал на стороне Токугава в битве при Сэкигахара (1600 г). — решающей битве для Иэясу. Оба Ясиро проявили воинскую доблесть, особенно Тадамаса, захвативший в плен шесть военачальников противника. Отец и сын стали пользоваться милостями правительства. Ясиро-сыну были пожалованы новые земли — феод Ходзё в провинции Ава, близ Эдо.
Однако он вскоре оказался скомпрометированным, т. к. должен был понести ответственность за неудовлетворительный надзор за Токугава Таданага — братом правившего третьего еёгуна Иэмицу (1623—1651), замышлявшим династический нереворот в 1632 г. На Ясиро Тадамаса пало подозрение в соучастии, он был лишен своих владений и выслан. Правда, через три года, в 1635 г., он был реабилитирован, а в 1660 г. ему был присвоен аристократический титул.
Однако дом Яснро лишился полного доверия и благорасположения сёгуната; на него все время падала тень прошлого, рождавшая новые подозрения в сочувствии враждебным сегуну династическим комбинациям. В изучаемый период земельное владение принадлежало Ясиро Таданори — приемному сыну Ясиро Тадамаса.
Владение в провинции Ава, которое принадлежало дому Ясиро, было одним из богатых п близко расположенных к столице. Оно состояло из 40 деревень с общей кокудака в 10 тыс. коку. Поэтому-то и рассматриваемое петиционное движение называется «Мангоку Содо», т. е. «бунт во владениях с доходом в 10 тыс. коку». Однако нередко в документах говорится только о 27 деревнях, так как старосты были не во всех деревнях, а только в 27-ми, хотя они же ведали делами и остальных 13 деревень.
Финансовые дела княжества были в запутанном и тяжелом состоянии. Князья, обязанные часть времени проживать в столице вдали от своего владения, не могли, а иногда и не хотели заниматься сложными административно-хозяйственными вопросами княжества. Уделом большинства княжеств было хроническое расстройство финансов, начавшее проявляться, примерно, с конца XVII в., и чем дальше, тем больше. Нужда князя в деньгах приводила к тому, что он назначал для управления княжеством людей особенно ловких, не стеснявшихся в выборе средств для выколачивания из крестьян нужных князю доходов. Всплывает на поверхность фигура ловкого проходимца-самурая, умеющего достать деньги «ниоткуда», втереться в доверие, а затем вершить дела бесконтрольно, по собственному произволу.
В княжестве Ясиро таким доверенным лицом князя был самурай Каваи Тодзаэмон, пришедший со стороны и официально занимавший должность советника при каро[1]. Изыскивая новые средства для пополнения казны князя, он прежде всего вырубил и продал лес из княжеского заповедника, а затем — старинные рощи, окружавшие буддийские и синтоистские храмы, причем повинности по порубке и отгрузке крестьяне должны были нести в самую горячую страдную пору. Второй его операцией было введение пошлин на водку и дрожжи, в свое время отмененных приказом центрального правительства.
Сёгунекое правительство, учреждая собственные таможенные заставы, приносившие определенный доход, ставило главной целью политический контроль над передвижением князей,, но вместе с тем оно старалось в известных пределах содействовать развитию товарооборота внутри страны и препятствовало созданию князьями частных застав в их владениях. Адресованный к дворянству запретительный закон от 1635 г. прям» говорил: «По новому закону запрещается создание частных застав»[2]. Закон от 1663 г. подтверждал это запрещение[3].
Поэтому взимание пошлин, введенное Каваи, было нарушением прерогатив центрального правительства. Оно задевало не всю массу крестьянства, а крестьянскую верхушку, гнавшую водку и имевшую кустарные производства по выработке дрожжей, широко используемых для приготовлений некоторых видов японской пищи (мисо и др.). И, наконец, третья операция Каваи, кончившаяся для него и для дома Ясиро столь плачевно, было обследование нового урожая и установление новых ставок налога, завышенных почти в два раза против прежних.
Новое обложение оказалось совершенно непосильным для крестьян и переполнило чашу нх терпения. Прежде всего крестьяне отправились большой группой в город Ходзё, главный пункт княжества, к дому Каван н с 9-го по 18-й день 9-й луны не уходили оттуда, требуя, чтобы официально в письменной форме налог был отменен и была назначена любая сумма налога за один из истекших десяти лет. Крестьянам было отказано под предлогом того, что налог начислен и теперь поздно что- либо предпринять.
Каваи решил обезглавить крестьянское движение, но побоялся сделать это в княжестве, а вызвал в Эдо 22-го дня 9-й луны двух старост: Нидзаэмона (Дзиндзаэмон) — старосту деревни Косигоэ и Кюэмона — старосту деревни Камо. На требование выдать зачинщиков те ответили, что зачинщиков нет, все одинаково недовольны, что никто даже не хотел подписываться под прошением первым, чтобы его не сочли инициатором, и порешили ставить подписи в том порядке, как обычно’ делается на всяких других документах, касающихся крестьян. Поэтому подпись старшего старосты Нидзаэмона стоит первой.
Поскольку все кары обрушивались на инициаторов, а таковыми власти нередко считали тех, кто ставил свою подпись первой, то крестьяне, желая спасти их от расправы, иногда, ставили свои подписи под петицией в виде круга или добавляли, что «вожаков у нас никого нет». Каваи, однако, задержал- обоих старост и вызвал еще семь старост наиболее богатых деревень. Крестьяне были взволнованы необычными мероприятиями Каваи и решили действовать дальше. Группами по нескольку человек от каждой деревни они выехали в Эдо для подачи петиции князю Ясиро. Чиновники княжества, находившиеся там, встревожились, так как прибытие в столицу крестьян и обращение их с петицией могло иметь неприятные- моральные, а иногда и тяжелые материальные последствия для княжеского дома в зависимости, конечно, от политических обстоятельств, степени политического доверия, оказываемого ему правящим домом Токугава, родственных связей и пр.
Правительство бакуфу больше всего боялось крестьянских выступлений, так как внешних войн оно не вело, внешних врагов- не имело, а внутренним и самым страшным врагом феодального- дворянского государства были крестьяне. Поэтому оно остро реагировало на всякую угрозу крестьянских беспорядков, жестоко расправлялось с крестьянскими вожаками и не останавливалось перед наказанием князей, во владениях которых происходили эти выступления, тем более что иногда это было удобным предлогом для расправы со своими политическими противниками.
Чиновники княжества Ясиро, находившиеся в столице, решили пойти на прямой обман, чтобы предотвратить подачу крестьянами петиции. Через двух задержанных ими старост Нидзаэмона и Кюэмона они вручили прибывшим письмо* с весьма расплывчатыми обещаниями, без адреса, в расчете- впоследствии не признать его за имеющий юридическую силу документ. Это еще более возмутило крестьян, и в 6-й день 11-й луны чиновникам пришлось все же дать второе, более полное, обязательство с обещанием удовлетворить крестьянские требования, но и там не указывалось — как последние будут удовлетворены.
Второе обязательство, данное чиновниками князя Ясиро крестьянам, гласило:
«Дзпндзаэмону из дерево и Тосигоэ и Кюэмону из деревни Камо.
Крестьяне нашего княжества некоторое время тому назад обратились с жалобой на обложение налогом. Сразу же было доложено князю и получен приказ их просьбу уважить. Несмотря на это они отправились в Эдо и заявили то же самое. Это — недопустимая дерзость! Они явились как раз во время приезда корейской делегации. Подстрекатели нам известны.
Отдано распоряжение удовлетворить их просьбу. Причем, поскольку первое заявление крестьян было подано Хаяси Будаю, находящемуся в нашем княжестве, то и письмо князя будет направлено ему же.
Обо всем этом мы хотели сами всех уведомить, но раз крестьяне обратились с цросьбой о получении подтверждения на их заявление, в этих целях и решено было написать настоящее письмо.
6- го дня 11-й луны 1711 г. Каваи Тодзаэмон (личная печать)
Мицуи Магоскэ (личная печать)» [4].
Из письма явствовало, что распоряжение удовлетворить кре-стьянские требования еще только должно было быть отдано властям на местах в княжество, а о том, какая сумма налога должна быть назначена — не указывалось вовсе. Следовательно, письмо нельзя было считать гарантийным обязательством, и крестьяне справедливо видели в этом попытку нового обмана.
Второе обращение крестьян было направлено своему князю. Это была вторая инстанция для обращения крестьян в случае неудачи в первой — у властей княжества на месте.
Обращают на себя внимание быстрая реакция крестьян, их организованность и знакомство с порядком обращения по инстанциям, способность разбираться в хитросплетениях и ухищрениях чиновников. Они не дали провести себя расплывчатыми обещаниями, а добивались конкретных обязательств по форме, освещенной обычаем и традицией и не допускающей кривотолков при выполнении.
Уже не один-два самоотверженных, но робеющих перед «высшей властью» петиционера явились перед домом князя Ясиро, а большая толпа крестьян в 600 человек, одетая в соломенные плащи и шапки и с крестьянским оружием: топорами, серпами, кирками, мотыгами. Но они не проявляли своей силы—они были петиционеры. Такого рода петиционные движения были нередки в то время. Их даже обозначали специальным термином «монсо», т. е. «обращение с петицией перед воротами». Кары против таких петиционеров были менее жестоки: вожакам не грозила смертная казнь, их высылали в отдаленную местность. Однако уже в 1771 г. правительство предписало: «. . . если крестьяне при подаче петиции «монсо» будут иметь при себе серпы и пр., это рассматривается как беспорядки и подлежит такому же наказанию, как насильственная подача петиции («госо») или незаконные сборища («тото»)»[5].
Крестьяне подали князю Ясиро петицию с подробным описанием всех событий, которые имели место, но по существовавшей традиции обращаясь не к нему персонально, а к его канцлеру «каро». В петиции князю Ясиро крестьяне писали:
«Господину каро дома Ясиро. Почтительнейше обращаемся о петицией. На нас, крестьян деревень Вашего княжества, в нынешнем году был наложен новый налог. Уже в течение ряда лет крестьяне Вашего княжества находятся в бедственном положении и никто не в состоянии его уплатить. Мы просили власти, находящиеся в княжестве, взять любую сумму налога за один из годов истекшего десятилетия, но нашу просьбу не уважили. Против своей воли крестьянам пришлось явиться к Вам.
Дзиндзаэмон и Кюэмон передали нам Ваше решение уважить нашу просьбу. Это большая милость, за которую мы премного благодарны. Но они сказали также, что Ваше распоряжение будет послано Хаяси Будаю, и что крестьяне должны поскорее разойтись по деревням. Крестьяне отвечали обоим старостам: «После нашего прибытия в Эдо часть крестьян, по одному человеку от каждой деревни, уже возвратилась обратно в княжество, а остальные будут ждать в Эдо письменного подтверждения князя в том, что он согласен выбрать любой год из последних десяти. Как только они увидят это собственными глазами, они разойдутся по деревням. В противном случае крестьяне не будут чувствовать себя спокойно и уверенно».
Правда, нам было передано Ваше письменное подтверждение, но когда мы его прочли, то обнаружили, что решения о снижении налога не имеется. Там было лишь сказало: «Сразу же было дано распоряжение уважить их просьбу, несмотря на это старосты и крестьяне явились в Эдо, где заявили то же самое. Это недопустимая дерзость! Они явились как раз в момент приезда корейской делегации. Подстрекатели нам известны. Отдано распоряжение удовлетворить их просьбу».
Мы, темные и неразумные крестьяне, осмелились явиться к воротам Вашего дома и просить Вас отдать распоряжение в соответствии с нашей просьбой. Без этого мы не можем разойтись по своим деревням, как то предлагается в приведенном выше подтверждении.
7-го дня 11-й луны 1711 г. Подписи крестьян деревень провинции Ава».
Тотчас же после этого обращения чиновники управления княжества, находившиеся в Эдо, выдали крестьянам требуемое ими подтверждение и предложили предъявить его властям на местах. Вторичное уточненное подтверждение, данное чиновниками князя Ясиро, гласило:
«Г-ну Хаяси Будаю. Крестьянами данного княжества подана просьба по поводу налога, ввиду чего, идя им навстречу, мы посылаем со специальным нарочным извещение об ее удовлетворении, т. е. о принятии суммы налога за один из годов истекшего десятилетия, вместо установленной ныне.
Как только Бы получите настоящее извещение, ырошу Вас созвать всех крестьян и оповестить их о его содержании.
7- й день 11-й луны 1711 г. Подписи: Каваи Тодзаэмон, Мицуи Магоскэ».
Крестьяне, не доверяя властям княжества, вопиющие беззакония которых им были хорошо знакомы, приняли меры предосторожности от возможных посягательств и для надежного хранения документа. Они не оставляли документ в одних руках, а передавали из деревни в деревню. Деревня, получавшая до кумент, несла ответственность за его сохранность, в случае утраты обязывалась получить аналогичный документ вновь и ее староста выдавал в том расписку. Расписка крестьян, выданная деревней, принявшей документ на хранение, была примерно такова:
«Г-ну Тёдзиро из деревни Кокубу. Я действительно получил на хранение подтверждение о согласии уменьшить иричитаю- щийся за нынешний год налог. Если я допущу небрежность или нерадивость, в результате чего мы лишимся документа, то староста, его помощник и крестьяне данной деревни отправятся в дом каро и, получив там вторично подтверждение, вручат его крестьянам всего нашего княжества, в чем я и подпи- суюсь.
11-й день 11-й луны 1711 г. Ханбээ из деревни Ямамото»1. - Предосторожности крестьян были не напрасны. Каваи прибыл из Эдо в Ходзё 12-го дня 11-й луны, предложил всем старостам явиться и без всяких околичностей потребовал вернуть документ. Старосты отказались выполнить приказание. Тогда Каваи приказал арестовать шестерых старост, тех, кто по его мнению были инициаторами петиционного выступления: Су- мидзаэмона из деревни Минаго, Тёдзиро из деревни Кокубу, Яитиро из деревни Ина, Дзёдзаэмона из деревнп Китаока, Кюбээ из деревни Нака и Годзаэмона из деревни Соно.
Крестьяне были в тревоге за участь своих собратьев и за судьбу документа, так как Каваи мог подослать своих вооруженных людей и отобрать его силой. Они тотчас же 13-го дня 11-п луны забрали документ из дома Яптиро, у которого он в последний раз хранился, и переправили во владения другого князя, а затем со скороходом послали в Эдо.
Крестьяне убедились, что обращения к своим местным властям и к князю не дали никаких результатов и решились подать петицию сёгунским властям.
Таким образом, третьим шагом крестьян было обращение к сёгунским властям — к члену Государственного совета (родзю). ^
В тот же день крестьяне числом более 600 человек ночью вышли из провинции Ава, сушен направились в Эдо и уже 16-го дня 11-й луны были там. Выработав и написав текст петицшг, они 18-го дня 11-й луны окружили процессию члена Государственного совета Акимото Тадзима-но-ками, следовавшего в сёгупский дворец, и пытались передать петицию. Стража начала их избивать, но все же крестьянам удалось бросить петицию в паланкин. В петиции-, поданной члену Государственного совета, крестьяне писали следующее:
«В Бугёсё2. Петиция крестьян 27 деревень княжества Нсиро Эттю-но-ками. Почтительнейше обращаемся с петицией по вопросу об обложении налогом крестьян нашего княжества.
Новый чиновник княжества по имени Каваи Тодзаэмон и новый дайкан по имени Таканаси Итидзаэмон провели новое
'Оно Такэо. Ук. соч., стр. 232. .
г Бугё являлись министерствами правительства бакуфу. Их иило три п компетенция их была довольно широкой, но иногда близкой друг н другу по функциям. Видимо, поэтому крестьяне нашли целесообразным ве обращаться в конкретное бугё, а адресовали петицию в бугё вообще.
обследование урожая, причем совершенно отлично от того, как это делали чиновники княжества в течение 7 лет до этого. Они совершенно не обследовали поля среднего качества и ниже, а подвергли обследованию только поля высшего разряда. Поручив произвести пробную жатву со 100 цубо своим помощникам, они произвольно округлили недостающие до полной мерки суммы, и установленный таким образом налог был вдвое выше обычных лет: ио сравнению с налогом прошлого года с нас потребовали на 6 тыс. с лишним мешков больше. Мы были поражены, тем более, что несколько предыдущих лет были неблагополучные. В особенности неурожайным был нынешний год. Не учитывая ничего при определении означенного налога, они поставили нас в такое положение, что мы внести его абсолютно не в состоянии.
Просим сжалиться над нами и помочь нам.
Несколько старост наших деревень обратилось к властям нашего княжества с просьбой проявить милосердие и назначить любую сумму налога за последнее десятилетие. Но никакого результата обращение не дало.
Тогда мы принуждены были обратиться к князю, 7-го дня 11-й луны явились в Эдо и просили назначить сумму налога за любой год истекшего десятилетия.
Нам был дан ответ, что в знак положительного разрешения нашей просьбы отправлено письмо от старших вассалов Каваи Тодзаэмон и Мицуи Магоскэ в адрес гундай Хаяси Будаю, чему мы весьма обрадовались. Было также распоряжение зачитать нам письмо, что и было сделано. Мы искренне обрадовались.
Немедленно мы отвезли письмо домой и сразу же старосты отправились к Хаяси Будаю, чтобы представить ему документ.
Хаяси заявил: «Хотя вы и получили непосредственно от князя письмо, но я пока еще не имею оригинала решения. Как только получу — прикажу поступить в согласии с вашей просьбой. Но до тех пор пока не будет вам выдан на руки окладной лист со снижением налога, храните данный документ у себя».
Мы считали полученный документ очень важным и хранили попеременно у старост каждой деревни, запечатав предварительно печатями.
Почтительнейше просим, если возникнут сомнения в изложенном нами, спросить Хаяси Будаю или же вызвать заключенных в тюрьму старост или всех других старост и допросить их.
Таким образом, благодаря великодушию князя было распоряжение удовлетворить просьбу крестьян. Хаяси Будаю приказал нам хранить полученный документ и обещал без промедления обменять его на извещение об освобождении от налога, как только оно будет получено.
Все крестьяне были премного благодарны.
Тем не менее вскоре из Эдо явился сам Каваи Тодзаэмон в сопровождении большого числа людей, вызвал старост и потребовал: «Верните мне документ, полученный вами в Эдо». Старосты возразили: «Недавно господин Хаяси Будаю сказал нам, что обменит наш документ на тот, который должен прибыть из Эдо. Ваше требование о выдаче Вам документа ставит нас в тяжелое положение!».
Каваи страшно рассердился и заявил: «Вы получили от дома Ясиро согласие на вашу просьбу, но в этом документе налог нисколько не понижен против обследования, проведенного мною. Кто будет возражать — будет строжайше наказан!».
Оп приказал связать шесть старост и бросать в тюрьму.
В качестве надсмотрщиков к ним были приставлены нищие и «эта». Старосты оставались в тюрьме со связанными руками н ногами, пищи почти не получали или получали из рук париев. Иными словами, они были обречены на голодную смерть.
Просим Вас отнестись сочувственно ко всему этому.
Мы весьма благодарны, что князь удовлетворил нашу просьбу о снижении налога до нормы любого года за последнее десятилетие.
Однако, когда мы вернулись домой, приехал Тодзаэмон и заявил, что хотя князь и согласился на нашу просьбу, но он не будет действовать так, как указывается. Он приказал бросить в тюрьму наших старост, угрожал расправой и другим крестьянам и вообще допускает столько беззаконий, что жить в нашем княжестве стало не в мочь.
Мы вынуждены явиться сюда с петицией и ищем у Вас милосердия и великодушия.
Прежде полагалось платить пошлины за сакэ и дрожжи. Недавно распоряжением сегуна этот налог был отменен по всем провинциям. Несмотря на это, Тодзаэмон по собственному усмотрению их взыскивал, а так как он обладал безграничной властью, то никто не осмеливался ему перечить.
Таким образом, невзирая на приказ об отмене, он продолжал взимать пошлины в свою пользу.
Кроме того, в нашем княжестве был старинный лес, который назывался «дзито-хаяси». С давних пор его не касалась рука человеческая, и раньше князья, приезжая, выпускали туда птиц на волю.
По указанию Тодзаэмона этот лес был вырублен точно так же, как были вырублены все старые деревья около буддийских и синтоистских храмов, где не разрешалось даже собирать сухие листья. Крупные бревна было приказано грузить на суда, н так как это было для нужд князя, то никто не смел ничего сказать.
Эти новые порядки, которых никогда не бывало прежде, сделали невозможным для крестьян заниматься своим крестьянским делом.
Из-за всех перечисленных бедствий, которые терпят крестьяне, они не в состоянии будут продолжать крестьянствовать.
Просим Вас проявить милосердие.
Во всем изложенном нет никакого преувеличения.
Действительно, без всяких оснований был непомерно повышен налог, не говоря уже о всяких повинностях, ввиду чего мы принуждены были обратиться с жалобой, с которой князь изволил согласиться.
Тем не менее Тодзаэмон нисколько не снизил налог, а больше того — чинил всякие несправедливости.
Поэтому мы осмелились снова явиться сюда и обратиться с повторной просьбой.
Уповаем па Вашу справедливость и великодушие.
Для проверки всего написанного нами не откажите вызвать старост всех деревень без исключения и расспросить их.
Просим установить обычный налог, как однажды уже на это князь согласился,-и дать тем самым возможность крестьянам спокойно заниматься своим делом, вернувшись но домам.
Мы хотим добавить, что, конечно, ни один крестьянин не может выдержать и не останется под началом Тодзаэмона и Итид- заэмона.
Крестьяне деревень провинцпи Ава, княжества с кокудака в 10 тыс. коку.
Одиннадцатая луна 1-го года сётоку (1711 г.)» [6].
В петиции крестьяне вскрывают махинации княжеских чиновников при новом определении урожая, благодаря чему налог был повышен почти в два раза, подтверждают свою готовность уплатить больше, чем с них причитается, т. е. принять высшую сумму налога за истекшее десятилетие; рассказывают о своих обращениях к властям княжества, о вопиющем произволе, беззакониях и о новых попытках обмануть и расправиться с крестьянами, несмотря на согласие последних уплатить даже больше, чем причитается по закону и обычаю.
Кроме того, интересен еще один момент в крестьянской петиции. Крестьяне умело выдвинули против княжеских властей дополнительные обвинения, на которые сёгунское правительство должно было особенно остро реагировать: порубку леса из заповедников и взимание Каваи в свою пользу отмененных правительством бакуфу пошлин на водку и дрожжи.
Крестьяне жаловались даже не столько на тяжелые повинности по порубке п отгрузке леса, которые им приходилось нести в горячую страдную пору, сколько на самый факт хищнического истребления леса. Лесные массивы в горах оберегались крестьянами и правительством как хранители влаги рек, используемых для необходимых при культуре риса ирригационных систем, и хищническая порубка леса в каком-либо одном княжестве нарушала не только княжеские, но и общегосударственные интересы.
Взимание же княжеским чиновником пошлин, отмененных бакуфу, задевало политический престиж правительства и его экономическую политику, поэтому правительство не могло пройти мимо такого факта и, действительно, как видно ниже, инкриминировало это Каваи как очень серьезное правонарушение.
В заключение крестьяне ставят политическое требование убрать ненавистных угнетателей-чиновников и предупреждают, что в противном случае они уйдут на другие земли, а княжество запустеет. Угроза запустения сельскохозяйственного района, близко расположенного к столице, была действенной и, видимо, ударила правительство по больному месту.
Наконец, небольшая бытовая деталь. Крестьяне жалуются как на особое оскорбление на то, что в тюрьме и на месте казни к арестованным старостам были приставлены парии (хинин). Перенесенный в Японию из Китая буддизм содержал в себе в рассматриваемый период немало элементов браманизма.
В частности, в феодальной Японии отношение к лицам, стоящим вне четырех сословий (дворян, крестьян, ремесленников и торговцев), т. е. к париям («хинин», «эта»), было близко к отношениям кастовых сословий к некастовым в Индии. Запрещение буддизма и браманизма убивать все живое поставило в Японии, как и в Индии, целый ряд профессий, имевших дело с запрещенными объектами, в число недостойных, нечистых. К таким профессиям в обеих странах причислялись: мясники, кожевники, дрессировщики животных и т. д. Но некоторые профессии, относящиеся в Индии к запрещенным, например плотники, кузнецы, ростовщики, в Японии к таковым не относились. Парии обычно жили отдельными поселениями: крестьяне
старались совершенно не общаться с ними. Поэтому арестованные старосты, как известные и уважаемые жители своей деревни, считали невозможным принимать пищу из рук париев, предпочитая голодать.
Возвращаемся к ходу событий. Через несколько дней крестьяне были вызваны в дом члена Государственного совета, петиция была им возвращена и рекомендовано обратиться к своему князю. Крестьяне последовали совету и 21-го дня
11- й луны отправились к дому родственной князю Ясиро семьи — Муроока Дэндзиро. Однако там им резко отказали.
Тогда на следующий день, 22-го, они вновь подали петицию члену Государственного совета во время следования его во дворец к сегуну, но на этот раз другому — Абэ Бунго-но-ками.
Но и он сказал крестьянам то же самое, что и первый. Таким образом, крестьянская петиция, дважды поданная членам совета, была дважды отклонена. Сановники не желали входить в рассмотрение крестьянской жалобы на князя, пусть даже бесспорно справедливой. Они стояли на страже интересов своего класса.
В это время Каваи и другие власти княжества решили действовать террором, уничтожить «смутьянов», надеясь, что потом волнения сами собою улягутся. Без всякого суда и следствия Каваи приговорил троих из шести арестованных старост к смертной казни: Сумидзаэмона из деревни Минаго, Тёдзиро из деревни Кокубу и Годзаэмона из деревни Соно.
Казнь должна была действовать устрашающе: двое были разрублены пополам, а одному отрублена голова. Жены и дети были сосланы, имущество конфисковано. Самоуправство и уверенность в полной безнаказанности княжеских властей на месте просто поразительны.
Однако крестьяне продолжали борьбу за свои права. На следующий день они послали скорохода в Эдо сообщить о казни. Крестьянские представители немедленно составили дополнительное заявление и, как обычно, бросили его к паланкину. По счастливой случайности оно попало снова к тому же члену совета Абэ Бунго-но-ками. Настойчивость крестьян достигла цели. Сановник прочел новое заявление.
Затем крестьянам было предложено явиться к дежурному чиновнику в кандзё-бугё, где им объявили, что расследование по их делу назначается на 11-й день 12-й луны.
В более ранний период токугавского господства преобладала форма подачи жалобы одним-двумя легиционерами, несли она бывала принята к рассмотрению, то власти самостоятельно, без всякого участия крестьян расследовали обстоятельства дела, выносили решение и только после этого осведомляли крестьянских представителей, а те, в свою очередь, всю крестьянскую массу.
В настоящем петиционном движении появляется новый чрезвычайно существенный процедурный момент — рассмотрение крестьянской жалобы судом при кандзё-бугё и в присутствии крестьян. Правда они еще не выступают в качестве правомочного истца, хотя бы внешне равноправного перед судом со своим ответчиком. Они только присутствуют, их не спрашивают, считая недостойным равнять дворянина и крестьянина. В лучшем случае им разрешается подать дополнительное письменное заявление, но и это уже шаг вперед по сравнению с предыдущими формами рассмотрения крестьянских петиций.
При первом слушании дела крестьяне представили подробный документ о сравнительном обложении за прошлый и нынешний годы трех деревень княжества. Из него ясно был виден грабительский характер нового обложения, грозивший полным разорением крестьянам. В документе было также указано о казни трех крестьян.
Приводим документ о сравнительном обложении, представленный крестьянами в кандзё-бугё.
«В Бугёсё. Сравнительные данные об обложении трех деревень в нынешнем и в прошлом годах.
- Прошлый год: по деревне Ходзё (старые и новые поля вместе) площадь рисовых полей — всего 53 тё, 4 тана, 20 бу; начислено налога рисом: 312 коку 4 то 7 сё 2 сэки, т. е. с одного тана 5 то 1 сё 5 го, что в мешках составит 743 мешка 4 то 1 сё
5 го 2 сэки (мешок вместимостью в 4 то 2 сё).
В нынешнем году с тон же площади той же деревни (с тех же полей): начислено налога рисом: 702 коку 3 то 3 сё, т. е. с каждого тана но 1 коку 2 то 2 го 5 сэки, что в мешках составляет 1672 мешка 3 то (мешок той же вместимости).
- Прошлый год: по деревне Кокубу (старые и новые поля) площадь рисовых полей — 26 тё 1 тан 9 сё 4 бу; начислено налога рисом 169 коку 7 то 6 сё 5 го, т. е. с одного тана 6 то 2 сё
6 го, что в мешках составит 404 мешка 5 сё 5 го (мешок той же вместимости).
В нынешнем году: с той же площади той же деревни с тех же нолей начислено налога рисом 327 коку 1 то 5 сё 4 го, т. е. с одного тана 1 коку 2 то 4 сё 9 го, что в мешках составит 778 мешков 3 то 9 сё 4 го (мешок той же вместимости).
- В прошлом году: по деревне Андо (старые и новые поля) площадь рисовых полей составляла 28 тё 1 тан 8 сэ 10 бу начислено налога рисом 208 коку 4 то 6 сё 7 го, т. е. с одного тана
4 то 3 сё 9 го 4 сэки, что в мешках составит 495 мешков 1 тосё 7 го (мешок той же вместимости). В нынешнем году с той же площади той же деревни с тех же полей начислено налога рисом 383 коку 4 то 3 го, т. е. с 1 тана 1 коку 3 то 6 сё, что в мешках составит 912 мешков 4 сё 3 го (мешок той же вместимости).
Мы приносим жалобу на такое чрезмерное обложение налогом наших 27-ми деревень.
Далее, в связи с заключением в тюрьму шести старост, священнослужители 13-ти храмов неоднократно обращались ко всем, в том числе и к дайкану Итидзаэмону и к Тодзаэмону. Но оба они ничего не желали слушать и было приказано без всякого расследования привести смертный приговор в исполнение. Представители храмов, ничего не добившись, вернулись в деревни. Печаль бонз и родственников не поддается описанию.
Конфисковав имущество трех старост, Тодзаэмон хотел его продать. Но во всей округе не нашлось покупателя. Тодзаэмон приказал за полцены продать его своим вассалам Хандзаз- мону и Накасадзаэмону.
Несмотря на все наши просьбы помиловать арестованных, их казнили.
Если Вы соблаговолите это рассмотреть, мы будем чрезвычайно обязаны.
12-я луна 1711 г. Подпись: крестьяне 27-ми деревень уезда Ава провинции Ава»[7].
Видя, что дело принимает серьезный оборот для дома Ясиро, 20-го дня 12-й луны родственники Ясиро по фамилии Муроока решили сделать попытку воздействовать на крестьян и заставить их взять петицию обратно. Когда лишь месяц тому назад к дому Муроока обращались крестьяне с просьбой походатайствовать перед князем Ясиро, их грубо выгнали и не пожелали разговаривать, а теперь княжеские вассалы сами заискивали перед крестьянами и униженно умоляли прекратить дело. Больше того, вассалы дома Муроока написали крестьянам обязательство в том, что крестьянские требования будут выполнены и виновные наказаны.
Предложение дома Муроока крестьянам при условии взятия ими обратно петиции гласило:
«Решение по делу крестьян владений Ясяро Эттю-яо-ками.
- Раскладка налога будет произведена в соответствии с просьбой крестьян. 2. Приговоренным к высылке женам и детям казненных разрешается вернуться обратно, а отобранное имущество будет им возвращено. 3. Крестьяне, бежавшие из владений Ясиро, могут вернуться и продолжать крестьянствовать.
- Вассалы Ясиро Эттю-но-ками, из-за которых произошли волнения, будут допрошены и должным образом наказаны. Все вышеизложенное истинная правда в чем и подписуемся Сакума Хэйдзи, вассал Муроока Дэндзиро,
Оно Магоэмон, вассал Фудзиэда Вакаса-но-ками,
Фуруя Мокуноскэ, вассал Акияма Дзюэмон.
20-й день 12-й луны 1711 г.»[8]
Но было поздно, дело зашло слишком далеко. Второе заседание было 25-го дня 12-й луны 1711 г. Рассмотрение дела закопчено не было, но так как следующее слушание должпо было состояться не так скоро, крестьянам предложили вернуться по домам.
13-го дня 1-й луны 1712 г. им были доставлены извещения явиться на разбор дела. Третье слушание состоялось 6-го дня 2-й луны 1712 г., четвертое — 21-го дня 3-й луны, пятое — и последнее — 25-го дня 4-й луны. На всех пяти разбирательствах присутствовали обвиняемые самураи — чиновники княжества Ясиро: Каваи Тодзаэмон, Хаяси Будаюи Таканаси Итн- дзаэмон, а также многочисленные представители крестьян. Дознание проводилось в краткой форме, без выяснения деталей.
В сущности суд, собиравшийся для рассмотрения дела пять раз и длившийся около полугода, совершенно не требовал показаний от крестьян. Даже материалы по сравнительному обложению крестьяне подали по собственной инициативе. При попытках крестьян выступить суд не давал им слова. Суд лишь добивался безоговорочного признания своей вины властями княжества — Каваи, Хаяси и Таканаси. И их показания были нужны вовсе не для того, чтобы удовлетворить крестьянскую просьбу, а для фиксации вины князя Ясиро в неудовлетворительном управлении княжеством, что повлекло за собою лишение его княжеских владений. На последнем пятом слушании дела крестьян не спрашивали, хотят ли они что-либо добавить. Этот вопрос был обращен лишь к обвиняемым дворянам. Вина Каваи была отягчена взиманием отмененных пошлин на водку в свою пользу, что нарушало интересы правительства бакуфу. Оп был приговорен к смертной казни, двое других — к высылке.
Тяжелое наказание понес сам князь Ясиро — у него были конфискованы владения.
А потерпевшим крестьянам в заключение бугё пригрозил: «Если впредь вы обратитесь с подобной просьбой, то будете строжайше наказаны. Собираться скопом в столице и устраивать беспорядки совершенно недопустимо, но на этот раз вас милуют. Возвращайтесь но домам и передайте обо всем односельчанам.
Владение Ясиро Эттю-но-ками от него отбирается. Позже к вам будет нослан сёгунский дайкан. Крестьяне должны проявлять к нему глубокое уважение, тщательно и усердно вести свое крестьянское хозяйство».
Приводим приговор суда.
«Приговор суда по делу Каван Тодзаэмон — вассала Ясиро Эттюнками.
- Признается виновным в том, что в целях личного обогащения увеличил налог, причитавшийся ежегодно с крестьян, проживающих в деревнях с общей кокудака в 10 тыс. коку, на 6 тыс. мешков, чем вызвал недовольство и возмущение;
- в том, что без суда и следствия предал казни трех крестьян, не доведя об этом до сведения князя; 3. в том, что произвольно и хищнически вырубил лес синтоистских и буддийских храмов;
- в том, что невзирая на занятость крестьян в страдную пору, приказывал им нести различные повинности; 5. в том, что отмененные повсюду пошлины на сакэ продолжал взыскивать в свою пользу.
Таким образом он нарушил законы и на основании статьи 5-й приговорен к казни через обезглавливание.
Садако — сын Каваи Тодзаэмона приговорен к такому же наказанию, ввиду тяжести преступления, совершенного его отцом.
Приговор суда по делу Хаяси Будаю — вассала Ясиро Эттю-но-ками.
- Признается виновным в том, что, занимая должность гундай в данном княжестве, был согласен с незаконным уоелп- чением налога на 6 тыс. мешков, произведенным Тодзаэмоном;
- в том, что был согласен с Тодзаэмоном, когда последний без всякого суда и следствия предал казни трех крестьян, не доведя об этом до сведения князя; 3. в том, что по приказанию Тодзаэмона был вырублен лес при буддийских и синтоистских храмах.
Все изложенное выше является нарушением закона и на основании статьи 3-й должно было бы караться так же, как и преступления Тодзаэмона, но в качестве особой милости, он только высылается из провинции Ава ы ему запрещается проживание в радиусе 10 ри от города Эдо,
Приговор суда по делу Таканаси Итядзаэмон — вассала Ясиро Эттю-но-ками.
1. Признается виновным в том, что, находясь в должности дайкана данного княжества, был согласен с незаконным увеличением налога на 6 тыс. мешков, проведенным Тодзаэмоном;
- в том, что был согласен на казнь трех крестьян без суда п следствия, не доведя об этом до сведения князя; 3. в том, что по распоряжению Тодзаэмона был вырублен старинный лес при буддийских и синтоистских храмах.
Все это является нарушением закона и на основании ст. 3-й должно было бы караться так же, как и преступление Тодзаэмона, но в качестве особого снисхождения он приговаривается к высылке из провинции Ава и ему запрещается проживание в радиусе 10 ри от города Эдо.
Приговор по делу трех арестованных крестьян.
Крестьяне деревни Ина — Яитнро, деревин Китаока — Дзёдзаэмон и деревни Нака — Кюбээ должны были бы быть приговорены к такому же наказанию, как и трос ранее казненных, приговоренных Тодзаэмоном, но им дается помилование. Они лишь высылаются из провинции Ава и им запрещается проживание в радиусе 10 ри от города Эдо *.
Решение правительства в отношении князя Ясиро Эттюноками.
Тодзаэмон, на основании ст. 5-й, приговорен вместе со споим сыном к смертной казни, Будаю и Итидяаэмон приговорены к высылке. Вы должны были бы быть приговорены к высылке в отдаленную местность, но вас милуют и вы будете только лишены княжества в размере 10 тыс. коку в Ава и главного дома в Эдо. Принимая во внимание заслуги предка вашего Саэмона для воздания памяти духу его за вами оставляется 1 тыс. мешков риса ежегодно со складов баку фу в Асакуса, Эдо и неглавный дом в Эдо»1.
Рассмотрение крестьянской жалобы судом при кандзё-бугё в присутствии крестьян встречается не часто. При более ранних петиционных выступлениях крестьян судебный аппарат б действие не приводился, а дело решалось административным порядком. Позже, при разборе жалоб в судах, разбор не всегда происходил в присутствии крестьян и отнюдь не всегда в их пользу.
Весьма «либеральное» с точки зрения существовавших тогда традиций отношение суда к крестьянам в основном объясняется благоприятным стечением обстоятельств: скрытой враждой правительства к княжескому дому Ясиро, желанием инкриминировать его вассалам наиболее тяжкие преступления, достаточные для обвинения князя в плохом управлении владением и для отобрания княжества.
Это был суд не по делу о защите крестьян от незаконного обложения, а суд по делу лишения князя Ясиро его владения. Вся процедура суда является очевидным тому доказательством. Когда Каваи, пытаясь оправдаться, представил протоколы о признании трех старост себя виновными, то бугё категорически отверг их как фальсифицированные, И в то же время суд, противореча себе, подтвердил правильность смертного приговора для этих же трех старост, вынесенного Тодзаэмоном.
Если бы бакуфу не было заинтересовано в репрессиях против князя Ясиро, то петиция вообще могла быть не принята и остаться нерассмотренной.
Как и в других крестьянских выступлениях, при выступлении крестьян княжества Ясиро отчетливо видны тесная солидарность и братская взаимопомощь крестьян и постоянная память о своих героях. Так, крестьяне собрали средства для трех высылаемых из княжества старост с тем, чтобы они как пострадавшие за правое дело своих односельчан ни в чем не нуждались на чужбине. В память казненных старост на их могилах были установлены мемориальные доски, поминальную службу по ним служили тринадцать храмов княжества, непрерывно поддерживался огонь в светильниках. Память погибших отмечалась деревнями этого района в 1713, 1717, 1723, 1727, 1731, 1743, 1761, 1810, 1860 гг.
Масштаб рассматриваемого выступления весьма значителен. Участие более 600 человек — старост и крестьян выводит его за рамки обычного петиционного движения, когда действуют лишь несколько человек-петиционеров, и делает как бы предтечей надвигающихся крестьянских восстаний. Крестьяне все еще смиренные петиционеры, но к дому своего князя они уже отравляются в традиционном для последующих боевых крестьянских выступлений костюме и снаряжении. Присутствие перед воротами замка князя многочисленной группы вооруженных крестьян, хотя и сохраняющих спокойствие и выдержку, безусловно вызывало сильное беспокойство у феодальных властей.
По сравнению с предыдущими выступлениями поражают быстрота и организованность действий крестьян и то, что местные власти княжества были бессильны помешать их неоднократным выездам в Эдо. Чувствуется осведомленность крестьян в довольно сложной процедуре подачи петиции и порядке ее представления по инстанциям. Их уже не приводят в смятение и трепет отказы членов Государственного совета. Они с редкой для крестьянской массы тогдашней Японии уверенностью, без приниженности выступают перед властями с петицией, твердо держатся на суде и, в конце концов, сопутствуемые благоприятно сложившимися обстоятельствами, добиваются своей, правда скромной, цели.
***
Крестьянское движение рассматриваемого периода (второй половины XVII—начала XVIII в.) значительно слабее по сравнению с крестьянским движением в странах Европы и в Китае. В токугавской Японии нет мощного крестьянского движения вроде крестьянской войны в России под руководством Болотникова (1606 г.), сотрясавшего еще прочное здание феодализма. Оно не выходило за пределы той или иной провин ции, того или иного феодального владения или даже группы деревень.
На это были свои важные исторические причины.
Междоусобные княжеские войны «всех против всех» в XV и XVI вв. привели страну в состояние тяжелой разрухи. Подати неудержимо росли, крестьянство попадало в долговую кабалу к ростовщику. Но с другой стороны крестьяне, вынужденные участвовать в вооруженных столкновениях, приобретали боевую выучку, навыки объединенных военных действий
и, что главное, имели на руках оружие.
И поэтому XV и XVI вв. одновременно являются временем невиданного по силе, массовости и организованности крестьянского антифеодального движения в Японии. Примерами могут служить создание в 1485 г. самоуправляющегося крестьянского района в провинции Ямасиро, просуществовавшего несколько лет, борьба крестьян под религиозным флагом в провинции Исэ в 1570 г., подавленная только в 1574 г. вооруженными силами Ода Нобунага, и ряд других крупных выступлений
Крестьянские восстания охватили всю страну. Они были разрозненными, но непрерывными и массовыми, колебали и подрывали основы феодального государства.
Процесс перехода от феодальной раздробленности, усугубленной княжеской смутой, к объединению страны был вместе с тем процессом защиты феодального дворянского государства от этой мощной опасной для них силы, огромного разрушительного действия — крестьянских восстаний. И непосредственной задачей объединителей Японии было «укрепление авторитета государственной власти для подавления крестьянства и укрепления крепостнических отношений» 2. Это было сделано руками Тоётоми Хидэёси. У крестьянства было отобрано оружие, оно было прикреплено к земле, лишено права передвижения и подвергнуто обложению по новым твердым «тавкам налога 3.
Это определило положение крестьянства и в рассматриваемый нами период, так как порядки, установленные Хидэёси, продержались без особо существенных изменений на протяжении всего этого времени. Все это отбросило крестьянское движение назад. И с начала XVII в. крестьяне вынуждены были выбирать такие средства и формы борьбы, которые соответствовали бы новым условиям, сложившимся в централизованном феодальном государстве. Такой новой формой борьбы было петиционное движение.
Тому, что петиционное движение почти целое столетие оставалось господствующей формой борьбы, содействовал также и ряд других моментов: 1. изоляция страны, 2. замедленный темп внутреннего развития, 3. отсутствие у крестьянства союзников среди других сословий.
1) Изоляция страны наложила большой отпечаток на все развитие Японии и отчасти на развитие крестьянского движения.
Внешние столкновения, всегда столь тяжело отражавшиеся на крестьянах, дома которых сжигали, посевы вытаптывали, а самих сгоняли с насиженных мест, имели и другую сторону: ли беды, дополненные притеснениями и гнетом феодалов, революционизировали крестьян, вызывали мощный взрыв их возмущения. Жакерия во Франции и крестьянские восстания после семилетней войны в Германии — очевидное тому доказательство.
В рассматриваемое время Япония не вела внешних войн. Больше того, с 1639 г. она прекратила всякие связи с другими странами за исключением Голландии, Китая и Кореи, и широкие круги японского народа не знали, что происходит в других государствах. Крестьянские восстания в Китае и Корее, у ближайших соседей Японии, оставались неизвестными не только крестьянству, но большей частью были «книгой за семью печатями» и для большинства тогдашней интеллигенции Японии. В Европе движение, начавшееся в одной стране, нередко находило отклик в другой. Для Японии это было исключено. Крестьянские лидеры лишены были возможности использовать территорию другой страны хотя бы для частичной подготовки движения, не могли найти там убежище от террора, как это было, например, в Швейцарии во время крестьянской войны в Германии, и т. д.
2) Замедленный темп внутреннего развития также до некоторой степени обусловливался изоляцией страны. Отсутствие внешнего рынка задерживало и замедляло разложение феодализма и внедрение капиталистических отношений, содействовало сохранению застойности и неподвижности отмирающих форм, искусственно задерживаемых на пройденной уже ступени исторического развития. Но главное — внутренний рынок Японии данного периода, несмотря на наличие крупных городов, оставался относительно узким и обслуживал главным образом нужды феодалов. Потребности рынка мало стимулировали развитие технических культур в сельском хозяйстве. Даже то небольшое количество товарной продукции, которую крестьянство посылало на рынок, не всегда находило спрос.
Из-за слабого развития японской промышленности в то время большинство избыточного населения деревни не находило себе применения в городах и принуждено было оставаться в деревне. Японский феодальный город не был таким, «воздух которого делает людей свободными». Вольных городов в Японии, вроде Сакаи, Хирапо, Кувана [9], было немного, а их самостоятельность весьма условной.
3) Отсутствие у крестьян массовых союзников среди других сословий имело своей первопричиной замедленный темп внутреннего развития Японии. В самом деле, в изучаемое время промышленность была в зачаточном состоянии, ремесленники и городской плебс заметно не поддерживали крестьянство, а японское бюргерство в лице торгово-ростовщических элементов само присасывалось к крестьянину своими щупальцами, вызывая не меньшую ненависть, чем дворянство. Только значительно позже к движению крестьянства присоединяется городская беднота при так называемых «утиковаси» (городских бунтах) и «рисовых бунтах». В рассматриваемый период японское крестьянство борется одно, не имея хотя бы временных союзников. «Как могли они (крестьяне. — Г. П.) вступить в союз с другими сословиями, если они в той или иной мере эксплуатировались ими всеми» [10].
Тем не менее крестьяне — участники петиционного движения проявляли исключительные примеры личного героизма, беззаветной преданности народу, стойкости и выдержки, настойчивости и уменья преодолевать любые препятствия. Образы народных героев — участников этого движения глубоко запечатлелись в сердцах японского народа.
[1] Высший чиновник, управлявший делами княжества.
[2] «Кокуси дайдзитэн»’ (Большой исторический словарь). Токио, 1908, стр. 1537.
[3] Там же.
[4] С. Киму р а. Ук. соч., стр. 162.
[5] Оно Такэо. Токугава дзидай хякусё икни содан, т. 1, стр. 228.
[6] Оно Т а к э о. Ук. соч., т. 1, стр. 235—239
[7] О в о Такэо. Ук. соч., т. 1, стр. 245—247.
[8] О н о Т а к э о. Ук. соч., стр. 257.
'Оно 'Г а к а о. Ук. соч., стр. 254—255.
[9] Идзу Ким и о. Нихон миндзоку-но рэкиси. — Журнал «Ага- расий сэкай», 1951, № 4, стр. 78.
[10] Ф. Э н 1' о л ь с. Крестьянская война в Германии. М., 1939, стр. 38.
Г. И. Подпалова
Из собрания «Ученые записки института востоковедения», том XV – «Японский сборник», М. 1956
