Показать все теги
В конце XVI и в первые десятилетия XVII века в Японии происходил процесс относительного объединения страны. Междоусобные войны крупнейших феодалов постепенно прекратились. Во второй половине XVI в. расширились экономические и культурные связи Японии со странами Востока (особенно Юго-Восточной Азией) и впервые установились связи с Европой. Эти обстоятельства способствовали известному развитию производительных сил в стране в течение XVII в.
Однако объединение страны было проведено прежде всего в интересах владетельных феодалов средней руки, так как постоянные междоусобные войны между несколькими крупнейшими феодалами грозили полным уничтожением их самостоятельности. Поэтому центральная власть сохранила и закрепила деление страны на самостоятельные административно-хозяйственные единицы, на феодальные княжества (именуемые обычно в европейской литературе «кланы», в японской «ханы»). Правители этих княжеств (даймё)[1] были подчинены общим, законодательным мероприятиям центральной власти и лишены реальной возможности вести междоусобные войны и тем более выступать против центральной власти. Однако внутри княжества власть даймё над всем его населением была по существу неограиичена. Мало того, поскольку феодальные устои в XV-XVI вв., т. е. в период междоусобных войн, бурного нарастания крестьянского движения и усиления торгово-ростовщического капитала были несколько поколеблены, центральная власть в интересах тех же владетельных феодалов направила главные усилия на восстановление и закрепление феодальных порядков.
В этих целях в конце XVI-начале XVII в. проводилась система мероприятий, из «которых упомянем лишь некоторые, наиболее важные. В конце XVI в. Хидэёси[2] провел земельный кадастр (кэнти), прикрепивший крестьян к земельному наделу, мероприятие, которое справедливо рассматривается как вторичное закрепощение крестьянства. Первые сёгуиы из дома Токугава в начале XVII в. установили новое деление всего населения на четыре сословия (дворяне, крестьяне, ремесленники, торговцы), запретив переход из одного сословия в другое.
До мельчайших деталей были регламентированы права и обязанности каждого сословия, особенно обязанности крестьянства, главного объекта феодальной эксплуатации. Одним пз важнейших мероприятий этого периода была почти полная изоляция страны от внешнего мира, осуществленная в течение 20-30-х годов XVII в. Изоляция была вызвана, с одной стороны, стремлением упрочить достигнутый уровень объединения страны и избавить Японию от угрозы колониального порабощения европейцами, и, с другой стороны, ослабить влияние торгово-ростовщического капитала, особенно наживавшегося на внешней торговле.
Таким образом в 20-30-х годах XVII в. закончен процесс относительного объединения страны и были восстановлены и закреплены феодальные порядки. С 40-х годов XVII в. японская экономическая и политическая жизнь развивалась в иных условиях, чем в предшествующий период, когда процесс относительного объединения не был еще завершен и когда Япония поддерживала широкие экономические и культурные связи с внешним миром. Этим определяется примерная начальная дата (1640 г.) данных «Очерков». В период 1640-1700 гг. происходит известный рост производительных сил, так как развивается не только натуральное хозяйство не исчерпавшее еще возможностей своего развития, но и новые, зачаточные формы капиталистического производства. В этот период дворянство было экономически и политически более могущественным, чем класс нарождающейся буржуазии, хотя к концу века возникает значительная финансовая зависимость дворянства от торгово-ростовщического капитала. И, наконец, в 1640- 1700 гг. крестьянское движение не принимает еще такого боевого характера, угрожающего феодальным основам тогдашнего общества, как в последующем XVIII в.
1. Феодальная деревня и процесс обезземеливания крестьянства
Мы не располагаем вполне достоверными данными о размерах обрабатываемой площади и сборах хлебных злаков и прежде всего риса, который на протяжении всего позднефео- дальнего периода продолжал оставаться главной культурой японского земледелия[3]. Тем не менее имеются все основания считать, что к концу XVII-началу XVIII в. значительно увеличились как посевная площадь, так и сборы риса[4]. За этот же период (XVII век) население увеличилось с 16-17 млн. до 25-26 млн. человек (не считая самураев).
В XVII в. произошли некоторые сдвиги в земледельческой технике, в частности была введена или улучшена молотьба риса, ячменя, усовершенствована мотыга, стали применять удобрения из сушеной рыбы и т. д.[5]. Расширилась обработка нови. Значительное распространение получили новые сельскохозяйственные культуры: хлопок, сахарный тростник, картофель, сладкий картофель, табак; широко развивается шелководство [6]. Некоторые даймё понимали выгодность новых культур, поскольку эти культуры служили базой для развития домашних крестьянских промыслов; па этом основании даймё увеличивали размеры взимаемой с крестьян ренты. Правда, сёгунат препятствовал развитию этих культур, считая, что они отрывают крестьянина от его основной деятельности - обработки земли под рис. Однако крестьянская домашняя промышленность неуклонно развивалась.
В этот период уже четко определилась специализация районов по отдельным, в частности техническим, культурам, как-то: индиго в провинции Ава (остров Сикоку), хлопок в провинции Сэцу (район Осака), лён в провинциях Кодзукэ и Симодзукэ (район Кантб), сахарный тростник в провинции Сануки (остров Сикоку) и т. д.[7].
Изоляция страны уменьшила доходы, как бакуфу[8], взявшего еще в начале столетия в свои руки управление главными портами, так и многих даймё, активно участвовавших во внешнеторговых операциях. Бакуфу и даймё стремились компенсировать эти потери путем усиления эксплуатации крестьянства. Вместе с тем изоляция нанесла серьезный урон торговцам Японии, связанным с внешним рынком, поскольку участие в операциях по внешней торговле было разрешено лишь небольшому количеству торговцев, действовавших совместно с агентами бакуфу в Нагасаки.
Торговцы и ростовщики стали искать выгодного приложения для накопленных ими капиталов внутри страны и прежде всего в сельском хозяйстве, в котором была занята подавляющая часть населения, производителен основных материальных ценностей. Этот наплыв денежных средств в деревню очевидно ускорил те процессы скупки и продажи земли, которые начались ранее, и вызвал серию указов сёгуната (офурэгаки), изданных в 1642 и 1643 гг. и неоднократно повторенных и дополненных в последующие годы. Эти указы в первую очередь запрещали навечно куплю и продажу земли. Другие пункты этих указов до самых ничтожных мелочей регламентировали крестьянский быт, пищу, жилища, одежду. Так пища крестьянина должна была состоять из грубых злаков, потребление риса было ограничено, запрещена продажа лапши, пяти хлебных злаков, пирожков, запрещено производство сакэ (рисовая водка), тофу (изделия из сои), посадка хлопка, табака
Было запрещено изготовление одежды из какой-либо другой материи кроме полотна или хлопчатобумажной материи.
Эти регламентации и указы издавались и в последующие годы.
Так в 1649] г. (второй год периода кэйан) указ предписывал крестьянину беспрекословно подчиняться законам, повиноваться распоряжениям нануси (старосты) и кумигасира (заместителя старосты), главная обязанность которых сводилась к сборам нэнгу (основной натуральной ренты) и др. поборов и к надзору за исполнением полицейских законов; указ предписывал распорядок дня крестьянина: утром косить траву, днем работать на поле, вечером плести мешки[9].
В 1673 г. был издан указ, запрещающий дробить земельный участок (бунтисэйгэн), сбор с которого не превышает 10 коку риса (примерно с площади в 1 тё) для всех крестьян и 20 коку для старосты. Этот закон просуществовал в течение всего токугавского правления так же, как и запрет продажи земли[10].
Эти указы о запрещении купли-продажи и дробления земли свидетельствовали о стремлении правительства приостановить уже происходящие процессы скупки земли деревенской верхушкой и ростовщиками и парцеллирования земельных участков, конечно, не в интересах крестьян, а для обеспечения нормального поступления с них ренты-налога и сохранения феодальных порядков. С другой стороны, указы, ограничивавшие потребление крестьян, регламентировавшие его распорядок дня. запрещавшие посевы других культур, помимо риса, имели явную цель увеличить производство риса.
Однако как основные положения этих указов (запрещение- купли-продажи земли), так и некоторые другие запрещения (посевы новых культур) соблюдались далеко не в полной мере,, когда они не соответствовали интересам отдельных групп феодалов пли нарождающегося класса буржуазии.
Положение основной массы крестьянства постепенно ухудшалось в связи с усилением его эксплуатации, увеличением обложения, усиленным проникновением товарно-денежных отношений в деревню, что влекло за собою новые тяготы для малоимущих слоев крестьянства.
Еще в конце XVI в. некоторая часть крестьян по земельному кадастру (кэнти) Хидэёси, прочно прикрепившему основную массу крестьянства к земле, не получила земельных наделов. Таких крестьян называли «вне кадастра» (тё хадзурэ)г мидзуноми (пьющие только воду), давали им и другие клички оттенявшие их угнетенное, приниженное положение, их нищету. Возможно, что значительная часть этих лишенных наделов крестьян являлась домашней челядью даймё и самураев [11]. Но несомненно, что какая-то часть крестьянства, не получившая своего надела к началу XVII в., жила и работала в деревне,, обслуживая более богатую деревенскую верхушку.
В отличие от этих лишенных надела крестьян основная масса крестьян, прикрепленных к земельному наделу и обложенных продуктовой рентой-налогом (нэнгу и др. поборами), называлась хякусё или хонбякусё (основные хякусё). Подавляющее большинство хякусё обрабатывали обычно менее одного тё земли. Это были мелкие крестьяне - собственники (дзисакуно), положение их было также тяжелым. Но среди, крестьян были и такие, которые имели 2-3 и более тё земли, владели скотом. У них часто работали мидзуноми и другие- лишенные наделов крестьяне. Хякусё, использовавшие рабочую . силу со стороны для обработки земли, получили наименование «дзинуси тэдзукури»[12]. Количество крестьян, лишенных ПО закону наделов, увеличилось к концу века за счет вторых и третьих сыновей (бунцукэ) тех крестьян, которые обрабатывали yе более одного тё земли, поскольку дробление таких участков было в 1673 г. запрещено[13].
Однако процесс обезземеливания большинства крестьянства и концентрации земельной площади в руках деревенской верхушки или же в руках торгово-ростовщического капитала шел и за счет нелегальной продажи земли.
Это обычно происходило в виде заклада (ситиирэ) земли; при неуплате в срок процентов по закладной или суммы заклада, земля фактически переходила в руки кредитора. Крестьянин, заложивший землю, обязанный платить нэнгу и другие поборы со своего участка даймё или бакуфу, вынужден был помимо этого ежегодно отдавать определенный процент урожая своему кредитору. Эти процессы начались уже в XVII в., но приняли особенно широкий характер в XVIII в.
Кумадзава Бандзан, ученый, экономист и политический деятель XVII в., писал о крестьянах-бедняках, которые не могут внести налога и предлагают старосте свой надел. Автор пишет, что крестьянские богатеи увеличивали свое имущество, а бедняки уступали им свои поля и дома. Он же сообщал, что «на 50-100 крестьянских семей существовали 1-2 зажиточных семьи» Ч
Главной причиной разорения крестьян являлись непомерные налоги и поборы, взимавшиеся с них даймё и бакуфу. Формально для основного налога (нэнгу) существовала в течение XVII столетия не столь высокая, как в последующие века, норма: 4- князю, 6 - народу (сико року мин), иными словами, основная рента составляла 40% урожая. Однако дополнительные поборы, трудовая повинность[14] и сама система взимания ренты, независимо от размеров действительного урожая, а по установленному для данного участка размеру урожая (коку- дака) приводила к постеиенному разорению все большей массы крестьянства.
Самым тяжким преступлением (кроме, конечно, политических преступлений) считалась неуплата нэнгу и других поборов. Ответственность перед сёгупом пли даймё за неуплату крестьянином этих поборов несла пятидворка и вся деревня в целом во главе со старостой. Они должны были возместить сборщикам налогов сёгуната или даймё их «потери» от неуплаты поборов тем или другим крестьянином. Надел такого неплательщика временно до оплаты долга отнимался у него и обрабатывался другими, очевидно, по поручению старосты, что получило наименование обработки деревней (мура дзукури). В других случаях недоимщик должен был продавать небольшое личное имущество и даже своих детей. Неплательщик до оплаты долга лишался всех небольших прав крестьянина и назывался крестьянином-банкротом (цубурэ-хякусё)[15]. Эти процессы, происходившие в течение XVII в. в японской деревне, свидетельствовали о начавшемся обезземеливании крестьян, классовом расслоении.
2. Города, ремесло и торговля
Рост товарно-денежных отношений, зарождение первоначальных форм капиталистической промышленности, естественно, должны были ярче сказываться в городе, чем в деревне. Однако мы не располагаем какими-либо статистическими данными, которые давали бы возможность установить хронологические рамки возникновения и развития тех или иных новых экономических процессов. В частности, мы не располагаем достаточными данными об оборотах внешней торговли Японии до и после закрытия страны, чтобы установить влияние этого фактора на развитие отдельных отраслей японского производства (шелковых, хлопчатобумажных тканей и т. д.) [16]. Тем не менее мы можем утверждать, что обороты внешней торговли начали сокращаться уже с 30-40-х годов XVII в., хотя более жестко обороты ее стали регулироваться лишь с конца века [17].
Торговля с голландцами и китайцами в Нагасаки находилась под тщательным надзором агентов сёгуната, которые следили и за размерами торговли и за товарным ее составом. В Нагасаки постоянно находились военные суда, осматривавшие иностранные корабли (голландские и китайские) и значительный военный отряд (около 1000 чел.). Полностью был запрещен ввоз европейских книг, в которых могло быть опасное с точки зрения властей упоминание о христианстве. Был запрещен также ввоз китайских книг, в которых имелись какие- либо указания о европейцах или христианах. Такие книги еще со времени сёгуна Иэмицу (указ 1630) подлежали сожжению[18]. Размеры товарооборота были определены специальными законами 1684-1687 гг., которые ограничивали сумму торговли для китайцев в серебре в размере 6 тыс. каммэ в год, а для голландцев 5 тыс. рё в золоте. В годы правления гэнроку (1688- 1703) было ограничено количество иностранных судов, которым разрешался вход в порт Нагасаки: для китайских судов - 70, для голландских - 5. В последующие годы эти ограничения усилились: в 1715 г. число китайских судов, пользующихся правом входа в Нагасаки, было сокращено до 30, голландских - до 2. Кроме того, полностью был запрещен вывоз золота и ограничен вывоз меди[19].
Сокращение ввоза товаров, в том числе и хлопчатобумажных тканей, шелка-сырца, шелковых тканей, сахара и т. д., не могло не отразиться не только на росте производства (хлопка, сахара, тутоводстве) , но и привело к росту ремесла - прядения и ткачества. Еще в предшествующий период, во время широких сношений с заграницей, эти новые культуры и ремесла с заимствованием новых методов у иностранцев (китайцев, корейцев и испанцев на о-ве Люсон и т. д.) получили известное распространениt в Японии[20]. Кроме того, во второй половине XVII в. в связи с закрытием страны и развитием внутренних коммуникаций некоторые прежние центры текстильно-ткацкой промышленности (ремесла), как, например, порт Сакаи, начинают постепенно терять значение главного центра этого производства, уступая свое место району Нисидзин в городе Киото и др.[21]
XVII век характеризуется дальнейшим развитием городов, внутренней торговли и коммуникаций. О численности населения страны, в частности городского, мы располагаем более или менее точными данными лишь с 1721 г., когда правительство стало производить переписи всего населения, за исключением самураев. Япопские авторы дают некоторые отрывочные сведения о численности городского населения к периоду гэнроку (конец XVII в.). Помимо трех крупных городов (Эдо, Киото, Осака), насчитывавших каждый более 300 тыс. жителей (без самураев), во многих портовых, городских, торговых центрах (Нагоя, Нагасаки, Сакаи, Канадзава) население превышало- 60 тыс. в каждом; большое количество городов (Хиросима, Окаяма, Фукуп, Токусима, Хаката, Кумамото, Акита, Химэдзи) имело около 20 тыс. и больше жителей. От 10 до 20 тыс. населения имели города Хёго, Оцу, Фукуока, Таката и др.
Насчитывалось около 200 призамковых городов (дзёка- матп), где жили даймё и самураи и обслуживавшие их ремесленники и торговцы. Численность населения этих призамковых городов зависела от размеров территории ц населения княжества [22].
Вся эта значительная масса городского населения требовала организации снабжения, транспортировки грузов (морем и сушей), организации многочисленных цехов, гильдий и т. д. Это способствовало увеличению товарного производства в деревне и городе, усилению обмена и развитию товарно-денежных отношений, росту торгово-ростовщического капитала. Это подрывало в той или иной мере натуральное хозяйство, для сохранения которого в незыблемом виде один за другим издавались правительственные указы, регламентации и т. п.
Удельный вес городского населения в Японии был весьма значителен для страны с господствующим натуральным хозяйством. При количестве всего населения страны без самураев, как указывалось выше, в 25-26 млн., а с самураями 27-28 млн. человек (к концу XVII-началу XVIII в.) в городах проживало не менее 3 млн. самураев с челядью и свыше 1 млн. прочего населения (ремесленники, торговцы и т. д.), т. е. всего по самому минимальному подсчету около 4 млн. или 14-15% всего населения. Конечно, в этих городах, в большинстве своем мелких, население занималось садоводством, огородничеством, но все же это не было крестьянское население, и сельское хозяйство было для горожан лишь подсобным занятием. Столь высокий процент городского населения объясняется, в частности, тем, что еще в XVI в., в период междоусобных войн (сэнкоку дзидай), даймё в целях увеличения своих дружин снимали самураев с поместий, селили их в своих замках или вблизи них; здесь вырастали города [23]. Самураи стали получать от даймё в виде оплаты за свои поместья рисовые стипендии, а их поместья даймё брали в свое непосредственное управление.
О широком развитии торговли и налаженности транспортировки грузов (особенно морем) на дальние расстояния свидетельствуют многочисленные факты. Так, например, морская капуста из клана Мацумаэ (юг Хоккайдо) и рис из северной части Хонсю привозились в Эдо; ткани из Нисидзин (район Киото) продавались во всех княжествах, издалека привозились лекарства, высшие сорта сакэ и другие продукты [24].Японец Денбей, выброшенный бурей на Камчатке в самом конце XVII в., рассказал, что караван, с которым он ехал, состоял из 30 судов (длина судна 15 сажен), шел из Осака в Эдо (Эндо, как значится в скаске) [25]. Денбей назвал следующие- товары, которыми был нагружен караван: «пшено сорочинское- (рис), да вино пшонное (сакэ), да камки и китайки (ткани. - А. Г.), бумага хлопчатая, сахар белый - мелкий, что мукаг и леденец, да древо сандал, да железо для мены на шолк и на дощатое железо и на полотна крапивные и на золото п на серебро. . .». Денбей рассказал, что «серебра - да и золота в их земле много»,упоминал о чеканке монеты в Эдо и Меако (Киото)г о торговле морем и сухим путем не только с Эдо, но и с Акита (на западном берегу Хонсю), с Киото, Носиро (на Хоккайдо) и т. д.
К концу XVII в. из Акита вывозился в Осака морем рис в обмен на текстиль, железные изделия, воск. Помимо риса из Акита вывозился также лес, медная руда, морские продукты, красители. Акита была связана коммерческими и культурными связями с Киото [26].
Еще в 1624 г., в тот период, когда только начались ограничения во внешней торговле, для доставки морем товаров из Осака в Эдо были организованы постоянные рейсы между' этими городами компанией «Хигаки Кайсэн», а в конце XVII в- (1694 г.) 24 гильдии торговцев различными товарами, перевозимыми из Осака в Эдо, объединились в одну большую гильдию- (токуми). Такая же организация была создана десятью гильдиями в Эдо для перевозки и страхования грузов [27].
Объединение различных гильдий торговцев в одну организацию для расширения и упорядочения внутренней торговли и транспорта было новым явлением в развитии цехов и гильдий в Японии и свидетельствовало о значительном росте товарно-денежных отношений, о формировании общенационального рынка. Цехи и гильдии, существовавшие в средневековой Японии, пережили некоторую трансформацию. В конце XVI в. Хидэёси, борясь против монополии некоторых крупных цехов и гильдий, распустил многие из них; они сохранились под этим названием только в княжествах, где имели местное значение. Когда власть захватил дом Токугава, он изъял из ведения даймё почти все рудники, подчинив их непосредственно центральному правительству. Этими рудниками ведали специально созданные управления (дза). Так возникли киндза (управление золотыми рудниками), гиндза (управление серебряными рудниками) и т. д. Таким образом, термин «дза» стал применяться к тем отраслям производства, которые были монополизированы бакуфу. Постепенно, под покровительством властей, стали восстанавливаться в XVII в. цехи и гильдии, но под другим названием - накама (товарищество), накама кумиай, догё кумиай и т. д., которые по существу мало чем отличались от прежних средневековых дза. Ремесла в Японии были построены в общем по типу западноевропейских средневековых цехов, но с еще меньшей самостоятельностью.
В связи с относительным объединением страны в XVII в. усилением центральной власти правительственный контроль, контроль на местах и мелочная регламентация деятель- ности цехов были усилены. Так же как и японские города, цехи в XVII в. были фактически лишены прав самоуправления.. Надзор за цехами и гильдиями осуществлял градоначальник- (матибугё)[28]. Количество специальностей, по которым создавались отдельные цеха, в XVII в. значительно увеличилось2. Главными центрами ремесленного производства были Киото (с давних времен), Эдо (новый центр), Осака, Сакаи, Ниигата, но- многочисленные цехи были в каждом княжестве, в каждом призамковом городе.
Наряду со средневековым цеховым ремеслом и домашними1 крестьянскими промыслами, в XVI в. и особенно в XVII в. развиваются и другие формы промышленного производства. Прежде всего сюда надо отнести быстрое развитие еще с XV- XVI вв. горнодобывающей промышленности (золото, серебро, медь, железо) в связи с ростом денежного обращения, вывозом золота, серебра, серы и меди. Горнодобывающие предприятия в основном создавались в XV-XVI вв. даймё, сёгунатом п храмами, но подавляющее большинство наиболее крупных из них было изъято Иэясу из ведения даймё и храмов и подчинено непосредственно бакуфу, как-то: рудники на острове Садо, рудники в провинциях Этиго, Эттго, Синано, Каи, Сэцу и т. д.[29].
На многих из этих горных предприятий работали беглые крестьяне, но эксплуатировался также труд крестьян в свободное от земледельческих работ время. По характеру своего производства эти предприятия ближе всего стоят к так называемым государственным крепостным мануфактурам. Такого рода мануфактуры существовали не только в горной промышленности.
Еще в XV-XVI вв. получило значительное развитие судостроение в связи с ростом внешней торговли. Европейцы, в частности англичанин Адамс, по личному распоряжению Иэясу, •обучали японцев постройке кораблей европейского типа. Однако в связи с запрещением постройки крупных судов (1635 г.) [30] кораблестроение переживало во второй половине XVII в. такой же упадок, как и производство оружия после прекращения междоусобных войн [31]. Но в целом мануфактура в XVII в. несомненно расширялась, ибо рос спрос на промышленные 'изделия, а даймё и бакуфу видели в этом производстве дополнительный источник дохода. Во второй половине XVII в. •наиболее широкое распространение получило фарфорово-фаянсовое производство, которое развивалось главным образом как клановая крепостная (ханэйтэки) мануфактура.
Но время войны против Кореи (1592-1598 гг.) из этой страны были вывезены искусные корейские ремесленники, которые способствовали значительному усовершенствованию фарфоро-фаянсового производства в Японии, особенно в кланах Сацума, Тёсю, близ Нагоя в районе Сэто, где еще в XIII в была найдена лучшая в Японии глина. Одновременно гончарное производство росло во многих провинциях, например в Ига, Кодзукэ и др.
В провинции Тоса (остров Сикоку) и ряде других расширялось производство бумаги. Это производство было также монополией даймё.
Наряду со средневековыми цехами, государственными и клановыми мануфактурами известное развитие получили и нервоначальные формы капиталистической промышленности, возникшие еще в XVI в. Наиболее распространенной из этих форм была домашняя крестьянская промышленность, подчиненная в той или иной мере оптовому торговцу. Указанное производство в японской экономической литературе именуется «канай когё» (домашняя промышленность) илп «тоя когё» (промышленность оптового торговца). Наиболее развита домашняя промышленность была в хлопчатобумажном прядении и ткачестве. Если в XVI в. хлопчатобумажные ткани ввозились в страну из-за границы, то в XVII в. культура хлопка и хлопчатобумажное производство стали развиваться в ряде провинций Японии. Определенные районы специализировались на производстве отдельных сортов ткани, которые скупались торговцами крупных городов (Эдо, Осака, Киото и др.) обычно в апреле, в конце зимнего сезона. Эти оптовые торговцы авансировали крестьян под их будущую продукцию и постепенно подчиняли себе, заставляя работать только по их заказам[32].
Что касается капиталистической простой кооперации и мануфактуры, то единичные предприятия такого типа существовали еще в XVI в.[33]. С XVII в, их количество несомненно увеличилось, однако оно было все же невелико и мануфактура не играла еще заметной роли в промышленном производстве страны. Это были главным образом предприятия по производству сакэ, текстиля, в небольшом количестве предприятия по производству мечей и другого оружия (Сакаи, Эдо) [34].
Надо, однако, отметить, что изучение вопроса о мануфактуре в японской историко-экономической литературе началось сравнительно недавно, около двух десятилетий назад и до сего времени он остается весьма спорным. Обширная японская экономическая литература Токугавского периода, а тем более японские хроники мало интересовались этой формой производства и не понимали ее важных особенностей. Более значительное развитие капиталистической мануфактуры с наемной рабочей силой, разделением труда японские авторы обычно относят к так называемому среднему периоду Токугавского правления, т. е. к самому концу XVII в. (период гэнроку) и к XVIII в.[35].
Таким образом, в течение XVII в. производительные силы страны в известной мере развивались, что нашло отражение в значительном для феодального периода росте посевной площади, в подъеме урожайности основной культуры - риса, а также и других сельскохозяйственных культур, которые лишь в XVI-XVII вв. получили значительное распространение в Японии. Натуральное хозяйство по-прежнему господствовало в стране, рис продолжал оставаться основным мерилом ценности. Тем не менее в XVII в. происходили экономические и социальные процессы, уже свидетельствовавшие о разложении феодального способа производства. Дело было не только в развитии в отдельных районах разных земледельческих культур и того или иного промышленного производства, в усилении обмена, торговли, проникновения товарно-денежных отношений в деревню, в росте городов и т. д. Все эти явления в той или иной мере характерны и для развитого феодализма. Но наряду с усилением этих процессов в Японии в XVII в. росли казенные мануфактуры, развивались, хотя весьма медленно, первоначальные формы капиталистической промышленности (крестьянской домашней промышленности, работавшей на скупщика, централизованной мануфактуры), шло классовое расслоение среди крестьянства, обезземеливание его наиболее бедной части, концентрация земельной собственности в руках представителей торгово-ростовщического капитала и деревенской верхушки. Процесс первоначального накопления, основой которого К. Маркс считал процесс отделения производителя от средств производства, экспроприацию сельскохозяйственного производителя, обезземеливание крестьянства, обнаружился в Японии еще на рубеже XVI-XVII вв. и усилился во второй половине XVII в., о чем свидетельствуют, в частности, законодательные акты сёгуната, стремившегося в целях консервации феодальных порядков задержать процесс обезземеливания крестьян и начавшейся концентрации земельной собственности.
Судя по тем скудным экономическим данным, которыми мы располагаем, можно высказать предположение, что процесс лишения производителя средств производства, т. е. появление рабочего, вынужденного продавать свою рабочую силу как товар, происходил в Японии в XVII в. быстрее, явственнее, чем развитие первоначальных форм капиталистической промышленности. Иными словами, хотя у японского торговца были достаточные накопления денежных средств (о чем ниже), а на рынке в городе и особенно в деревне можно было найти дешевую рабочую силу, японский торговец не проявлял особого стремления стать промышленным предпринимателем. Этому препятствовали не только многочисленные ограничительные законы правительства, но и то, что торговля, ростовщичество, нелегальное приобретение земли в собственность приносили торговцу значительно большие доходы, чем промышленное предпринимательство.
От этого в первую очередь страдало японское крестьянство, быстро разорявшееся и лишавшееся средств производства н не находившее сколько-нибудь достаточного применения в чрезвычайно медленно развивавшейся капиталистической промышленности.
3. Завершение процессов объединения страны при сёгуне Иэмицу
Формально третий сёгун, внук Иэясу, Иэмицу (1603-1651) стал управлять страной в 1623 г. после отречения его отца Хидэтада (второго сёгуна) от власти, однако фактически его правление началось лишь в 1632 г., после смерти Хидэтада.
В 30-40-е годы XVII в. (период правления Иэмиду) в основном были завершены мероприятия по централизации управления и закреплению феодальных порядков, начатые еще в конце XVI в. Ода Нобунага и Хпдэёси и продолженные первыми двумя сегунами из дома Токугава. Иэмицу в 30-х годах рядом указов (от 1633, 1634, 1637, 1639 гг.) закрыл страну от всех иностранцев за исключением голландцев и китайцев [36] и окончательно запретил японцам под страхом смертной казни покидать страну [37].
О причинах, толкнувших правящие круги Японии к изоляции, уже говорилось выше. Не упоминалась, однако, одна из важнейших причин, заключавшаяся в растущем опасении японских феодалов перед крестьянским движением. Известный успех миссионерской пропаганды португальских и испанских моиашеских орденов среди обездоленной массы японских крестьян, стихийно тянувшихся ко исякой проповеди о равенстве и неспособных разобраться в ее существе, впушал беспокойство феодалам Японии. Запрещение миссионерской пропаганды началось еще при Хидэёси (указ 1587 г.) и продолжалось с еще большей решительностью при Иэясу и Хид- этада (указы 1612, 1614 гг.) задолго до того, как были приняты первые постановления против иностранных торговцев. Иэмицу, усилив кары против иностранных миссионеров, жесточайшим образом преследовал японцев-христиан, в основном из простолюдинов. Одно из самых крупных крестьянских восстаний в истории Японии, восстание в Симабара в 1637- 1638 гг., происходившее под христианскими лозунгами и подавленное с помощью голландцев, привело к завершению системы изоляции Японии от внешнего мира. Зверская расправа с восставшими, которые были поголовно истреблены, явилась немаловажной причиной спада крестьянского движения в последующие годы.
Ряд мероприятий экономического порядка в отношении крестьянства, проведенных сёгупатом в 40-х годах, о чем говорилось выше, имел целью сохранение и упрочение крепостнических порядков и обеспечение феодалам получения наибольшей натуральной ренты.
Иэмиду значительно усилил контроль центрального правительства над данмё. Начало правления Иэмицу (1632 г.) ознаменовалось вызовом всех тодзама-даймё в Эдо, и заявлением сегуна о том, что он требует их полного повиновения;
если же кто-либо из дайме с этим не согласен, пусть удалится в свои владения и готовится там к защите [38].
Этот акт Иэмицу и дальнейшая его тактика свидетельствовали о том, что правители Японии считали свое положение достаточно упрочившимся и не ожидали больше серьезного противодействия или сопротивления со стороны тодзама-даймё.
В 1634 г. Иэмицу издал указ о системе заложыичества (санкин- котай), еще более закрепивший порядок, фактически действовавший уже с начала правления Иэясу. По этому указу даймё предписывалось держать свои семьи в качестве заложников в Эдо; сами же даймё должны были год жить в своем поместье и год в Эдо [39]. В период правления Иэмицу были проведены новые перемещения даймё, вновь уменьшены владения тодзама-даймё и увеличены владения дома Токугава и фудай-даймё. Иэмицу расширил свои владения и владения фудай-даймё в тех районах Японии, где ранее бесконтрольно распоряжались тодзама: на севере и на западе Хонсю, на Сикоку и даже на Кюсю, где Токугава имели раньше самые слабые позицип. После Симабарского восстания фудай-даймё были назначены на Кюсю в Спмабара, Амакуса, в Карацу и т. д. Часть побережья Кюсю, обращенная ко Внутреннему Японскому морю (Сэто найкай), и часть северо-западного побережья оказались в руках тех феодалов, которые являлись опорой бакуфу.
Один из важных письменных памятников позднего феодализма, известный под названием «Завещание Иэясу», состоящий из 100 статей, был в своих основных чертах составлен еще при Иэясу, но дополнялся н изменялся его ближайшими преемниками и до нас дошел уже в своих позднейших вариантах[40]. Этот акт, составленный по конфуцианским канонам (поскольку конфуцианство было тогда официальной идеологией правящих' классов), в многочисленных статьях подчеркивал давность действующих законоположении ссылками либо на древние китайские обычаи и китайских классиков, либо на порядки, установленные еще первым сёгуном Минамото Ёритомо (конец XII в.). В этом акте также подчеркивалась лояльность новой династии сегунов императору.
По-видимому, авторы завещания, не рассчитывая на силу одних лишь военно-полицейских мероприятий, стремились укрепить позиции сёгуната всякого рода измышлениями о древнем аристократическом происхождении Токугавской фамилии[41], а также о том, будто императорская династия очень покровительствует Токугава, хотя доподлинно было известно, что Токугава распоряжались в Киото, не считаясь с волей императоров [42].
«Завещание» Иэясу с формальной стороны не является законодательным актом, это скорее инструкция первого сёгуна его преемникам по вопросам взаимоотношений различных групп дворянства (императора, сёгуна, фудай-даймё, тодзама- даймё, самураев и т. д.).
О других сословиях «Завещание» упоминает редко, главным образом для подтверждения незыблемости, исконности существующих классовых взаимоотношений [43]. Лишь вскользь фарисейски выражаются пожелания о человеколюбии к низшим. Скорее всего это делается из опасения перед мятежами и беспорядками. К этому вопросу «Завещание» возвращается несколько раз, подчеркивая необходимость изучать военное дело для подавления беспорядков и т. д. Достаточно сказать, что «Завещание» предусматривает пять видов смертной казни: отсечение головы с ее выставлением, распятие на кресте, сожжение, простое отсечение головы, казнь виновного вместе с его родными (ст. 16), причем, поскольку в этом контексте не упомянут харакири, к которому принуждали объявленных виновными дворян, то, очевидно, все пять родов казни применялись только к не дворянам, в первую очередь к крестьянам.
Некоторые статьи этого типичного феодального акта, устанавливавшего феодальную лестницу чинопочитания и не признающего не дворянина за человека, заслуживает особого внимания. Например, статья 45 гласит: «Если простолюдин окажет невежливость самураю, самурай может его убить. Если служащий у даймё окажет невежливость служащему у сёгуна, то этот последний вправе убить его».
Что касается положения крестьян и других лиц не-дворян- ского сословия, то достаточно сказать, что самураи имели право убить всякого из них не только за невежливость, но и по любому поводу (о чем в «Завещании», конечно, не упомянуто), в частности, когда самураю угодно испытать новое оружие.
В период правления Иэмицу, особенно после подавления восстания в Симабара, могущество сёгуната достигло своего апогея. Казалось, что феодальные порядки были прочно закреплены целой серией указов, бесчеловечной расправой с-вос- ставптими крестьянами в Симабара и ослаблением влияния противников сёгуната из правящего лагеря. Можно было думать, что японский народ безмолвно покорился военно-феодальной диктатуре Токугава, однако в феодальном обществе накапливалось огромное недовольство и не только среди наиболее угнетенного и эксплуатируемого класса крестьян, но п у части господствующего класса, особенно у так называемых ронинов.
4. Заговор ронинов 1651 г. и политическая идеология господствующего сословия дворянства
Значительное увеличение количества ронинов в XVII в. было результатом длительных междоусобных войн XV-XVI вв., когда многие крупные феодалы были либо уничтожены, либо лишены своих владений, а также политики первых Токугава поотношению к так называемым тодзама-даймё. Наиболее опасные из них с точки зрения правителей страны были лишены своих владений, подвергнуты различным наказаниям, вплоть до физического уничтожения, а их самураи оказались на положении ронинов. Бакуфу рассматривало их как социально-опасный элемент и издавало бесконечные распоряжения о полицейском наблюдении за ними, о проверке их благонадежности, о высылке их из Эдо, Осака и т. д.[44]. Это естественно вызывало недовольство и брожение среди ронинов, стремление вернуть потерянные ими феодальные привилегии.
Таким образом, в основе заговоров ронинов, которые приобрели довольно серьезный характер в 50-х годах XVII в., лежала борьба различных феодальных клик. Не случайно ро- нныы составляли основной костяк войска Хидэёри (сына Хидэ- ёси), который долгое время после битвы при Сэкигахара (1600 г.), находясь в Осака, оспаривал господство Токугава, пока в 1614-1615 гг. его сопротивление не было сломлено.
Но вместе с тем ронины, долгое время лишенные феодальных привилегий (и прежде всего рисового пайка), были вынуждены вступать в общение с городской беднотой. Следует иметь в виду также, что среди японского самурайства во время междоусобных войн XV-XVI вв. появилась значительная прослойка профессиональных воинов не из дворян, а из более зажиточных слоев крестьянства или из административной верхушки деревни, которых даймё были вынуждены привлекать в свои войска для более успешной борьбы со своими феодальными конкурентами. Только земельный кадастр Хидэёси и разделение населения на четыре сословия, произведенное Иэясу и запрещение перехода из одного сословия в другие воздвигали китайскую стену между самураями и прочими сословиями. Среди самураев все же осталось много выходцев из крестьянской верхушки. Так, один из главных руководителей самого крупного в стране заговора ропинов в Эдо, раскрытого в 1651 г., Юй Сёсэцу был сыном красильщика, хотя и выдавал себя за потомка Кусуноки Масасигэ, феодала XIV в.
Многие из ронинов, участников этого заговора работали иа предприятиях (мануфактурах) по производству оружия, организованных Юй Сёсэцу специально, чтобы собрать ронинов в Эдо и обеспечить им какие-то материальные условия существоваиия. Ронины использовали народные, антифеодальные движения, стремясь изменить, улучшить свое положение. Они возглавляли в XVI-XVII вв. многочисленные городские и крестьянские восстания, являлись активными участниками крупнейшего крестьянского восстания в Симабара в 1637- 1638 гг.
При всем том ронины и по образованию, и по идеологии оставались все же самураями, хотя и лишенными феодальных привилегий. Образование они получали в монастырских школах, в которые простолюдины не допускались; многие из них в дальнейшем преподавали военное искусство (фехтование и пр.). Что же касается их политических целей, то, когда они выступали самостоятельно, как, например, в заговорах 1651 г., не примыкая к крестьянскому движению или движению городских низов, они не шли дальше требований низвержения сёгуната Токугава и замены его другим сегуном. Таковы, в частности, были планы руководителей заговора в Эдо в 1651 г. - Юй Сёсэцу и Марубаси Тюя. Последний утверждал, что он потомок крупного феодала южной Японии Тёсакабэ (о-в Сикоку), участвовавшего на стороне Хи- дэёри в Осакской обороне (1614-1615 гг.) и казненного сёгунатом[45].
Заговор ронинов в Эдо возник еще в середине сороковых годов. Руководителям его удалось связаться со значительным количеством ронинов в Эдо и других районах страны. Внезапная смерть Иэмицу (июнь 1651 г.), усовершенствовавшего полицейскую систему и укрепившего крепостнический режим, создала известное замешательство в бакуфу, поскольку наследником Иэмицу был малолетний Иэцуна. Этим решили воспользоваться заговорщики. Однако осуществление восстания задержалось до начала сентября, а когда уже был назначен день выступления и отряды заговорщиков были посланы в Киото и в Сидзуока (где находился замок сёгуна), заговор был раскрыт, участники его арестованы, а лидеры подвергнуты пыткам и казни. План заговора по имеющимся данным (не вполне бесспорным) сводился к убийству сёгуна, похищению императора с целью принудить его издать приказ о наказании Токугава ; затем, по расчетам заговорщиков должна была возникнуть междоусобная война, в ходе которой многие ронины могли бы выдвинуться. Руководитель заговора Юй Сёсэцу отрицал намерение заговорщиков свергнуть сёгуна и заявил, что они хотели лишь обратить внимание на плохую систему управления.
Вскоре после раскрытия самого крупного заговора в Эдо, были обнаружены заговоры меньшего масштаба в том же Эдо и на о-ве Садо[46]. Все эти заговоры были также раскрыты до того, как заговорщики приступили к активным действиям.
Недовольство, заговоры ронинов 1651-1652 гг. отражали прежде всего, как нам кажется, столкновение интересов различных клнк правящего лагеря страны. Заговоры ронинов были отчаянными попытками оттесненных от власти представителей дворянского сословия, начавших уже в связи с этим испытывать материальные затруднения, вновь захватить власть.
О каких-либо социальных преобразованиях или верхушечных реформах, кроме захвата власти, ронины в то время, по-видимому, не думали.
Поддержка ронинами Хидэёри против Мэясу, участие их в Симабарском восстании, заговоры 1651-1652 гг. придавали вопросу об отношении к ронинам серьезное значение в глазах правительства. Однако правительство феодалов даже в эту эпоху своего относительно стабильного положения, при известном развитии производительных сил, не было способно на конструктивные мероприятия; споры и колебания по этому вопросу в правящей верхушке сводились лишь к тому, какие меры в отношении ронинов обеспечат наиболее эффективный полицейский контроль над ними. Одни высказывались за изгнание ронинов из Эдо, запрещение им проживать в столице, другие считали эту меру опасной, ибо она обнаружит слабость правительства, его страх перед ронинами, и выражали опасения, что в провинции ронины предадутся грабежу[47].
Вопрос о какой-то форме легализации положения ронинов, о разрешении им заниматься какой-либо деятельностью (помимо военного дела) так и не был разрешен.
По мере изменений экономической и социальной обстановки в стране, к концу XVII в. и в последующие десятилетия экономический упадок дворянства, начиная с его низших слоев (ронинов и низкорангового самурайства), и усиление нового класса, класса капиталистов не могли не привести к тому, что ронины и низшее самурайство попали в финансовую или экономическую зависимость от торгово-ростовщического капитала, пополняя ряды ремесленников и лиц свободных профессий. Это в свою очередь нашло отражение в изменении идеологии ронинов и низших слоев самурайства.
Но в описываемый период мы находим лишь зародыши, первые ростки этого явления. В японской литературе делаются попытки идеализации движения ронинов середины XVII в., которому придается социальный характер. Ссылаются, в частности, на то, что когда при допросе одного из руководителей заговора Марубаси, его спросили, связан ли он с христианством, он ответил отрицательно, заявив, что он повинуется учению Кумадзава Банзан.
Однако влияние Кумадзава Банзан на ронинов - участников заговоров 1651-1652 гг., когда Кумадзава только начинал свою политическую и научную деятельность (род, 1619 г.), не установлено вполне точно. Кумадзава Банзан в ту эпоху был скорее всего лишь одним из весьма немногочисленных представителей дворянства, отразившим в своих сочинениях тяжелое положение крестьянства.
Оппозиция других кругов дворянства в XVII в. также скорее подтверждает то, что борьба внутри правящего класса была борьбой отдельных его группировок за политическое господство. С этой точки зрения следует, по нашему мнению, рассматривать возникновение и так называемой школы Мито (Мито гакуха), родоначальником которой былдаймё клана Мито (к северу от Эдо), член дома Токугава, Токугава Мицукуни (1628-1700 гг.). В 1658 г. по его распоряжению было начато составление многотомного сочинения «История Великой Японии» (Дайнихон си), основная идея которого сводилась и пропаганде божественного происхождения императорской династии, к воссозданию японской мифологии, синтоизма и т. д. «Дайнпхон си» был задуман, по существу, как обширный политический памфлет в защиту императорской династии. С точки зрения исторической науки даже того времени, это произведение стояло на низком уровне. Авторы его без критики принимали все то в японских древних памятниках, что явно и намеренно искажало историческую действительность, если только это искажение соответствовало основной идее авторов этого произведения.
Так же как официальная идеология токугавских правителей, школа Мито базировалась на неоконфуцианской философии Китая (так называемом чжусианстве)[48], хотя постепенно стала пропагандировать синтоизм. В этой приверженности школы Мито конфуцианскому учению и его канонам, очевидно, и нужно искать причину того, что правители страны не находили опасной пропаганду школы о японском императоре. Сама по себе такая пропаганда в историческом сочинении не могла, вероятно, казаться особенно опасной, ибо в самом «Завещании» Иэясу не раз фигурировали фразы о преклонении перед династией, что не мешало однако сёгуну держать ее в подчинении.
Конфуцианство, или точнее чжусианство, являлось официальной идеологией токугавских правителей и широко пропагандировалось в учебных заведениях, созданных первыми Токугава для самурайства, а также действовавшими под покровительством сёгуна идеологами конфуцианства в их проповедях и писаниях.
Однако для прочих сословий (крестьянства, ремесленников, торговцев) главным орудием идеологической пропаганды являлось не конфуцианство, а буддизм. Надо полагать, что это объяснялось как давним распространением буддийского учения среди японского народа[49], так и тем, что буддийская церковь располагала огромным и разветвленным аппаратом по всей стране (храмы, монастыри), создававшимся веками, а конфуцианство ничего подобного в Японии не имело. Каждый японский простолюдин (не-дворянин) был обязан приписаться к какому-либо буддийскому храму, который составлял точные реестры членов своей церковной общины.
Каждый член общины должен был сообщить подробные данные о своем социальном и семейном положении, возрасте и т. д.
Этот церковно-полицейский надзор прежде всего был направлен на установление тщательного наблюдения за теми японцами, которые исповедовали христианство. Эта функция буддийского надзора осуществлялась церковью сравнительно недолго, ибо от влияния христианства японский народ был изолирован почти полностью. Однако общий надзор над населением оставался постоянной функцией буддийского духовенства и, очевидно, был в руках правящего лагеря не менее действенным орудием для консервации феодальных отношений, чем пятидворки (гонингуми) и другие аналогичные полицейские мероприятия.
5. Крестьянское движение
Об ухудшении положения японского крестьянства во второй половине XVII в. говорилось выше. Рост крестьянского движения в этот период является убедительным подтверждением этому.
Следует иметь в виду, что крестьянское движение периода Токугава еще далеко не достаточно изучено в японской исторической науке как в отношении масштабов, так и в отношении форм этого движения. Более или менее серьезное изучение этого вопроса началось в Японии прогрессивными учёными (Катаяма Сэн, Оно Такэо, Кнмура Сёити, Кокусё Ивао и др.) лишь недавно, после Великой Октябрьской социалистической революции [50]. До сего времени в японской исторической литературе бытуют совершенно различные данные о числе крестьянских восстаний в период позднего феодализма, не говоря уже о о количестве его участников и о характере этого движения. Некоторые ученые дают цифру восстаний на протяжении двух с половиной столетий несколько больше 600, другие доводят эту цифру до 1240. Наконец, в работах японских прогрессивных историков после второй мировой войны приводится цифра в 1500 восстаний Ч
Под влиянием бурного подъема демократического движения в Японии (после ее капитуляции),, в период нарастающего движения японского народа против американских оккупантов, опирающихся на японскую реакцию, японские прогрессивные ученые-историки вновь и вновь возвращаются к изучению народного движения в прошлом и открывают все новые и неизвестные до сегодняшнего дня события.
В истории этой народной борьбы одно из основных мест занимает массовое крестьянское движение Токугавского периода, которое явилось главной и решающей силой, систематически подрывавшей политическое господство правящей феодальной клики[51]. Вот почему вопросу о положении в деревне и крестьянскому движению этого периода уделяется сейчас особенное внимание в японской прогрессивной исторической литературе. Не только общие работы по истории Японии, но даже и журнальная пресса прогрессивных кругов [52] приводят новые ценнейшие данные о крестьянских восстаниях. Большую роль в изучении крестьянского движения этого времени сыграли советские исследователи, в частности Г. И. Подпалова, Д. П. Бугаева, Н. А. Иофан, которые в своих диссертациях дали богатый и интересный материал и анализ этого движения. Вероятно, в ближайшие годы совместными усилиями японских прогрессивных ученых и советских историков будут внесены значительные изменения в освещении роли и значения крестьянского движения в Токугавскую эпоху, в масштабы и характер этого движения.
В данное время, не имея возможности подвергнуть этот вопрос монографическому изучению, мы ограничимся лишь теми далеко не полными данными, которые нам удалось почерпнуть из новой советской и японской литературы.
Японские историки считают, что крестьянское сопротивление выражалось в трех формах - бегстве (нелегальном уходе крестьян из своей деревни и феодального княжества в другое княжество или же в город или в леса), петиционном движении и вооруженных восстаниях. В литературе по истории Японии (включая и советскую) установилась точка зрения, что в XVII в. крестьянское движение носило по преимуществу петиционную форму. Однако крупнейшее крестьянское восстание 1637- 1638 гг. в Симабара и новые данные о крестьянском движении, появляющиеся в японской литературе, заставляют сомневаться в абсолютной правильности этого утверждения. Было бы вернее сказать, что петиционная форма играла в XVII в. большую роль в крестьянском движении, чем в XVIII-XIX вв., когда крестьянство потеряло веру в действенность петиции, п доведенное жестокой эксплуатацией до отчаяния, становилось на путь вооруженного выступления против феодалов.
Но даже и так называемое петиционное движение, казалось бы, мало активная форма движения, требовало от его участников большого мужества, подлинного героизма. Подача крестьянами петиций непосредственно даймё или местным гунканам (сёгунским чиновникам на местах) и в особенности центральным властям каралась жесточайшими мерами вплоть до пыток и казни. Такая форма крестьянского движения ни в коей мере не являлась свидетельством того, что материальные условия существования крестьян были еще не настолько тяжелы, чтобы толкнуть его на более активпую форму протеста. Петиционпая форма борьбы вызывалась лишь малой сознательностью крестьян, наивной верой в то, что в пх эксплуатации повинны лишь те лица, с которыми они непосредственно сталкиваются, и что власти, стоящие выше (даймё, сёгун), якобы об этих злоупотреблениях, беззакониях не знают. Отсюда стремление сообщить им об этом путем петиций.
Что касается числа крестьянских выступлений в XVII в., то данные, которыми мы располагаем, свидетельствуют о его неуклонном росте во второй половине XVII в. по сравнению с первой .Одним из крупнейших выступлений крестьян в начале 50-х годов XVII в. было движение, возглавленное Сакура Согоро, народным героем страны.
В народных сказаниях, а также в литературе и театре был прославлен крестьянин Модзаэмон. Подобно Сакура Согоро, он был распят на кресте и вошел в литературу под именем «распятый Модзаэмон»[53]. Модзаэмон жил в княжестве Нумада в провинции Кодзукэ. Из-за плохих природных условий, оторванности от других районов, эта провинция не привлекала особого внимания центральных властей. Во всяком случае земельный кадастр, проведенный Хидэёсп в значительной части страны в конце XVI в., здесь был введен лишь в начале 50-х годов XVII в., и определен урожай для княжества в размере 30 тыс. коку. Однако вскоре, в 60-х годах, был проведен второй, а в конце 70-х годов третий кадастр. Путем обмана крестьян неправильным измерением земли, отнесения площадей с низким урожаем к высокоурожайным площадям кокудака (размер обложения) был увеличен почти в пять раз, до 140 тыс. коку с лишним. Такого рода мероприятие проводилось во многих княжествах для увеличения доходов даймё, часто под предлогом освоения новых, ранее не обрабатывавшихся, площадей. При этом устанавливаемая оценка урожая была выше, чем эти новые площади могли дать. Но в данном случае, в княжестве Нумада, поводом для увеличения кокудака были помимо этого еще, очевидно, какие-то межфеодальные распри, стремление найти предлог для смещения даймё этого княжества, обвинив его в плохом управлении княжеством. Под этим предлогом Токугава часто снимали неугодных им даймё. Крестьяне княжества, конечно, не могли выдержать такого пятикратного увеличения обложения, отягощенного еще дополнительными денежными поборами и трудовой повинностью, и выступили с требованиями снижения налогов. Староста Модзаэмон взялся передать петицию крестьян в Эдо. Однако его попытки вручить петицию члену правительства не увенчались успехом. Он тайно оставил петицию на имя сёгуна в ларце в чайном магазине; владелец магазина отдал ее служащему в городском магистрате, а тот нереслал в храм Канэйдзи в Эдо; настоятель храма в свою очередь передал ее сёгуну Цунаёси. Кара последовала немедленно: Модзаэмон был приговореи к распятию. Даймё Санэда был снят с управления княжеством Нумада (1686 г.), а княжество передано в управление бакуфу. Однако норма сбора риса с княжества была сокращена почти в два раза, до 70 тыс. коку с лишним. Таким образом геройский поступок Модзаэмона не пропал даром, несколько облегчив положение крестьян.
Другое крупное крестьянское движение возникло в 1678 г. в нынешней префектуре Акита, в деревне Сасако и ближайших к ней деревнях[54]. Местность в этом районе высокогорная, мало пригодная для вызревания риса. В течение трех-четырех лет обязательно бывал один неурожайный год. В 1678 г. внезапно была поднята на основе нового кадастра оценка урожая с 10 тыс. коку до 35 тыс. коку, т. е. в три с половиной раза. Это вызвало большое волнение среди крестьян, и старосты деревень обратились к дзёдайкарб (главному правителю замка, фактическому заместителю даймё) с жалобой, но это не дало никаких результатов. Один из видных самураев княжества, некий Канэко, очевидно, из личной вражды к дзёдайкарб, стал подстрекать крестьян идти в Эдо к даймё и жаловаться на беззаконные действия местных властей. Крестьяне приняли предложение Канэко и направили своих представителей в Эдо. Получив распоряжение даймё о снятии дзёдайкаро, крестьяне вернулись назад в свою деревню. Еще до этого крестьянский отряд изгнал дзёдайкаро ы его помощников пз княжества. Казалось, крестьяне могли быть довольны, что их требования удовлетворены. Однако сборы (очевидно, имеются в виду новые, установленные в 1678 г.) не были снижены и крестьяне поняли, что их обманули. Недовольство крестьян росло. Летом 1679 г. в храме богини Каннон ночью собрались старосты десяти деревень и единогласно избрали своим главой Нидзаэмона - старосту из деревни Сасако.
По предложению Нидзаэмона крестьяне решили отправить посланцев к сегуну, хотя знали, какой опасностью это грозит им. Людп клялись идти на смерть вместе с Нидзаэмоном. В августе 1679 г. десять человек направились в Эдо с петицией.
Крестьянские представители получили бумагу бакуфу, устанавливавшую кокудака для княжества в размере 15 ООО коку. Крестьяне радовались. Однако радость их была непродолжительной. Вскоре последовала расплата. Однажды ночью в деревне Сасако был подожжен бамбук. Клановая администрация решила в суматохе схватить Нидзаэмона, но ему с женой и детьми удалось бежать в соседнее княжество. Шесть его сторонников, включая того, кто написал обращение сёгуну, были схвачены п подвергнуты жестокой расправе. Нидзаэмон, совместно с несколькими другими крестьянами, вновь отправились в Эдо к сёгуну, по по дороге опи случайно встретились с чиновниками своего княжества. Произошла схватка. Нидзаэмону и некоторым другим удалось скрыться, четверо из крестьян были ранены и задержаны. Один из схваченных хранил бумагу бакуфу, которая таким образом попала в руки властей. Неуспех обращения к сёгуну тем самым был предрешен. Скрывшийся в соседнем княжестве Нидзаэмон продолжал поддерживать связь с крестьянами. Посланцы Нидзаэмона повсюду подготавливали восстание, ибо иных путей разрешения конфликта уже не осталось. Власти княжества решили покончить с Нидзаэмоном. Они объявили о большом вознаграждении лицам, которые укажут, где он скрывается. Среди окружавших Нидзаэмона лиц оказался предатель, который выдал властям местопребывание Нидзаэмона. Нидзаэмон, оказавший сопротивление, был убит. Были арестованы также его ближайшие сподвижники.
Автор статьи нарочито подчеркивает, что центральные власти шли навстречу требованиям крестьян, а виновниками бедственного положения крестьян являлись якобы лишь местные органы. Автор заканчивает изложение тем, что новый староста, весьма близкий к властям и, конечно, резко враждебный всякой идее противодействия им, был вынужден добиваться от клановых властей облегчения налогового бремени для крестьян и кое-чего в этом деле добился. Иными словами, мирное разрешение конфликта выдвигалось журналом как, якобы, одно из наиболее эффективных.
В самом конце века, в 1698 г., в провинции Мимасака (юг Хонсю), в дальнейшем одном из важных очагов крестьянского движения, произошло восстание в связи с новым порядком обложения крестьян: если ранее крестьяне отдавали половину всего урожая в пользу феодала (5 - князю, 5-народу), то теперь было установлено новое соотношение: 6 - князю, 4- народу. После бесплодного обращения к местным властям, восставшие крестьяне вторглись в призамковый город Цуяма, но были разбиты войсками даймё, девять вожаков были казнены [55].
Следует отметить также, что почти во всех известных нам случаях (выступлениях Сакура Согоро, Модзаэмона, Нидзаэ- мон и в провинции Мимасака) крестьянское движение возникало в связи с увеличением феодалами обложения крестьян. Эта причина восстания и в последующее время остается одной из главных.
Крестьянские выступления 1678-1680 гг. и особенно 1698 г. свидетельствуют о том, что, вопреки общепринятому мнению, считавшему XVII в. периодом исключительного петиционного движения, борьба принимала и в этот период боевой характер[56]. Крестьянское выступление под руководством Нидзаэмона не вылилось в такое восстание только из-за предательства.
6. Восстание айну в 1669-1670 гг.
О положении и борьбе народа айну сведения очень скудны. Айну, жившие по преимуществу на северном острове Хоккайдо в количестве нескольких десятков тысяч человек, не представляли, конечно, уже никакой опасности для японских феодалов, как некогда, в первые века пашей эры, когда предки современных японцев с большим трудом отвоевывали благодаря некоторому превосходству своего вооружения у мужественных айну тот или другой район о-ва Хонсю. Тем не менее в XVI-XVIII вв. айну, не выдерживая жесточайшей эксплуатации и грабежа, которым подвергали их японские самураи и торговцы, восставали против своих угнетателей, добиваясь улучшения своего положения.
Объединяя страну, Хидэёси потребовал изъявления покорности от всех феодалов, и находившийся в южной части теперешнего Хоккайдо (тогда по японскому наименованию народа айну - острова Эдзо) феодал эту покорность изъявил, хотя продолжал оставаться совершенно независимым вплоть до конца XVIII в. Он построил крепость (замок) для себя в Фукуяма в районе Мацумаэ, и с этого времени княжество под этим названием просуществовало до 1869 г. Владелец княжества стремился всеми мерами колонизовать свои владения в южной части Хоккайдо (полуострова Осима) переселенцами с Хонсю, вытесняя исконных жителей острова - айну. Айну, наконец, не выдержали и в 1669 г. подняла восстание, уничтожили значительную часть переселенцев-японцев. Однако восстание было кратковременным, айну постепенно стали расходиться по своим селениям. Даймё жестоко расправился с его участниками. Это было одно из крупных восстаний этого племени, доведенного многовековой эксплуатацией почти до полного уничтожения
7. Япония на рубеже XVII-XVIII вв.
Этот период, именуемый обычно периодом гэнроку (1688- 1703), как в японской историко-экономической, так и в советской литературе, считается переломным.
С этого времени значительно замедляется то развитие производительных сил в сельском хозяйстве, которое имело место в XVII в., обнаруживаются явные признаки разложения феодального хозяйства и экономического упадка в деревне. Японские историки-экономисты вместе с тем отмечают, что с конца XVII в. домашняя крестьянская промышленность превращается в зависимую от оптовых торговцев промышленность (тоя когё) и развиваются мануфактуры в городах[57]. Однако развитие первоначальных форм капиталистической промышленности задерживалось феодальными производственными отношениями, губительной системой правительственных крепостнических регламентаций.
Период гэнроку, с другой стороны, характеризуется расцветом культуры, покровительством правительства и даймё развитию искусства, театра; это было время небывалой роскоши, бесконечных празднеств при дворе в Эдо и в замках феодалов, что приводило к усилению финансовой зависимости даймё и самураев от торговцев и ростовщиков, к небывалому обогащению последних, росту их влияния.
Весьма характерной чертой экономики периода гэнроку является кризис государственных финансов бакуфу, как центрального правительства страны, а также финансовое разорение многих даймё Кризису государственных финансов бакуфу в период гэнроку, приведшему к перечеканке монеты, к ее порче и - как следствие всего этого - к полному расстройству денежного обращения, уделяют большое внимание японские историки. Причины этого банкротства они определяют по-разному, но обычно в той или иной мере видят их либо в стихийных бедствиях (пожар в Эдо в 1657 г. и др.) [58], либо в расточительности пятого сёгуна, Цунаёси, правившего Японией в те годы (1680-1709)[59].
Современники весьма отрицательно оценивали сёгуна Цунаёси. Его называли в народе ину сёгуп (собачий сёгун), гои- нусама (его величество собака), пнумэцукэ (собачий инспектор), инуися (собачий врач), за то, что он издавал бесконечные указы о запрещении жестокого обращения с собаками и другими животными (первый указ в 1687 г,), не проявляя в то же время сколько-нибудь человеческого отношения к людям.
Мало того, он преследовал действительных или мнимых нарушителей этих законов, сажая их в тюрьмы, распиная их на кресте или подвергая другим мучительным наказаниям и казням [60].
Мероприятия Цунаёси по «охране» животных имели и экономические последствия. Они лишали крестьян возможности оберегать своп ноля от итиц, грызунов, свои дома и скот от диких зверей. Это наносило урон сельскому хозяйству и приводило в некоторых районах к тому, что часть крестьян, и без того разоренная налогами и поборами, забрасывала обрабатываемые ими участки земли и уходила в город.
В течение длительного правления Цунаёси и в дальнейшем государством фактически управляли личные фавориты сёгуна, а не официальные органы или представители власти. При Цунаёси расцвело пышным цветом и сохранилось до последних дней сёгуната повальное взяточничество правительственных чиновников, начиная с высших и кончая низшими. Было еще много других причин, в силу которых Цунаёси вызывал к себе ненависть современников; среди этих причин была и расточительность. Отсутствие средств в бюджете и стремление Цунаёси и его фаворитов широко расходовать деньги на личные цели, что, конечно, имело место и прежде, заставило в период гэнроку прибегнуть к порче монеты.
Японский историк Ватанабэ и некоторые другие японские авторы считают, что финансовый кризис эры гэнроку был вызван уменьшением добычи золота и серебра и вывозом их за границу. Однако при всем большом значении денег, в связи с усилившимися товаро-денежными отношениями во второй половине XVII в., все же основой феодальной экономики того времени продолжало оставаться натуральное хозяйство и основным мерилом ценности являлся рис. Причины финансового кризиса надо искать, следовательно, не только и не столько в балансе золота и серебра, сколько в общей системе феодального хозяйства того времени.
Главную причину финансового кризиса периода гэнроку надо искать не в расточительности Цуяаёси и других сёгунов, хотя эго тоже сыграло свою роль, а в самой феодальной структуре токугавского общества. Известный материал для этого дают японские историки-экономисты, более серьезно, чем Ватанабэ, исследующие этот вопрос
Ближе всего к установлению действительных причин финансового банкротства бакуфу стоит Китадзима, хотя и оп, по нашему мнению, не вскрывает всех причин. Он считает, что подавление Симабарского восстания (1637-1638 гг.), события периода кэпан (1648-1651 гг., заговор ронинов), благополучное для правительства завершение этих событий 'свидетельствовали о том, что политическая система бакуфу окончательно сложилась. Дальнейшая задача бакуфу сводилась к сохранению этого порядка. Однако завершение построения этой системы в то же время, по его мнению, было началом -ее разрушения. Далее он указывает на подъем крестьянского .движения во второй иоловине XVII в., объясняя это резким упадком уровня жизни народа [61].
Автор специальной монографии о периоде гэпроку Ямамото Кацутарб, основываясь на работах токугавского периода, •следующим образом критикует современную ему литературу. «Историки и литераторы часто глубоко не оценивают действительность, обращают только внимание на явления, находящиеся на поверхности... столкнувшись с периодом гэироку, преподносят его как внезапно возникшую эпоху, погрязшую' в роскоши, или же как эпоху внезапно поднявшейся денежной экономики, внезапного в связи с этим процветания горожан, внезапного упадка буси»[62].
Из приведенных выше данных и оценок событий периода гэнроку можно сделать вывод, что финансовый кризис достиг яркого проявления лишь в период гэнроку, а по существу чрезвычайно напряженное состояние финансов бакуфу возникло' еще с начала второй половины XVII в.
Что же определило сравнительную устойчивость финансового положения бакуфу в первой половине XVII в. и назревание финансового кризиса во второй его половине? Главная причина заключалась в том, что натуральное хозяйство начало приходить в упадок в результате разложения феодального строя и роста товарно-денежных отношений. Важным дополнительным, фактором устойчивости финансового положения бакуфу в первой половине XVII В. ЯВЛЯЛОСЬ ТО обстоятельство, ЧТО, ПОМИМО1 общего роста обрабатываемых площадей и сборов риса, сёгунат в этот период еще имел крупные экстраординарные поступления: военные победы сопровождались грабежом побежденных, конфискацией земельных владений и имущества побежденных дапмё, что приняло широкие размеры именно в первой половине столетия и резко сократилось во второй его половине[63], захватом крупных горных рудников у даймё, подчинением бакуфу 17 больших городов. И хотя расходы первых сёгунов - на строительство усыпальниц в Никко, столицы в Эдо, подавление восстания в Симабара и т. д. все время росли [64], тем не менее экстраординарные поступления покрывали эти расходы. Не следует упускать из виду, что и земельные владения Токугава, как крупнейшего феодала в первой половине XVII в., сильно выросли. Во второй же- половине XVII в. темпы роста земельных владений значительно- сократились, а в последующие века и вовсе прекратились[65].
Начиная с Цунаёси, сёгуны в поисках выхода из кризиса прибегали к порче монеты, конфискации имущества торговцев- и ростовщиков, вводили новые чрезвычайные налоги на крестьян и т. д.
В начале правления Цунаёси был проведен новый земельный кадастр (1684-1687) с целью увеличения обложения крестьян. Как и при Хидэёси, этот кадастр был построен на обмане крестьян.
Площадь тана была вновь уменьшена, а норма урожая (а, следовательно, и обложепия данного участка) сохранена- прежней [66].
Кроме того, если до 1684-1687 гг. земля по ее качеству (плодородию и другим естественным условиям) была, разделена на три разряда (для орошаемой и для суходольной), то по новому кадастру было введено пять разрядов земли, что, конечно, облегчало на местах произвол чиновников, старост и ухудшало положение крестьянства.
Однако и это мероприятие не улучшило финансового положения бакуфу и даймё.
Финансовый кризис, невозможность свести бюджет без крупного дефицита являлись одним из показателей усиливавшегося разложения феодального хозяйства.
При всей экономической неграмотности тогдашних правителей вряд ли можно думать, что они не понимали опасных последствий системы порчи монеты так же, как одновременно 'С этим проведенных мероприятий по конфискации имущества некоторых крупных торговцев. Еще сёгуны из дома Манамото и Асикага, прибегавшие ко всякого рода махинациям с целью уменьшить задолженность самураев, даймё и даже бакуфу торговцам и ростовщикам[67] и могли убедиться, что такого рода искусственные и насильственные мероприятия в отношении торгово-ростовщического капитала вызывают серьезные потрясения на рынке и в конечном итоге не дают никакого эффекта. Сёгуны, являвшиеся крупнейшими землевладельцами, а также владельцами горных рудников, располагали, следовательно, крупными товарными и денежными ценностями и вели значительные операции по продаже и покупке. Они не могли не понимать, что означает порча монеты. И действительно, сёгунат изыскивал всякие способыдля увеличения своих доходов, прежде чем прибегнуть к крайней мере - порче монеты. К ней он прибег лишь в 1695 г., на 7-й год эры гэнроку и на 15-й год правления Цунаёси.
Другое важнейшее явление этого периода - возникновение и постепенное усиление финансовой зависимости дворянского сословия, господствующего класса. от торговцев и ростовщиков- также свидетельствовало о разложении феодального общества.
В. И. Ленин писал: «Развитие торговли, развитие обмена привело к выделению нового класса - капиталистов. Капитал возник в конце средних веков, когда мировая торговля после открытия Америки достигла громадного развития, когда увеличилось количество драгоценных металлов, когда серебро я золото стало орудием обмена, когда денежный оборот дал возможность держать громадные богатства в одних руках. Серебро и золото признавались как богатства во всем мире. Падали экономические силы помещичьего класса и развивалась сила нового класса - представителей капитала»[68].
В Японии, как уже указывалось, при господстве натурального хозяйства значительное развитие получил обмен, торговля; золотые, серебряные п медные деньги имелись в большом количестве и широко обращались по всей стране, главным образом, конечно, в городах. Известно о существовании крупных денежных накоплений уже в XVII в. у нескольких представителей торгово-ростовщического капитала, как, например, Ёдоя, Мицуи, Коноикэ и др.
Процесс установления финансовой зависимости дворянства от торгово-ростовщического капитала, запродажи самураями своих рисовых стипендий эдосским ростовщикам (фудасаси), запродажи даймё товарного риса и других продуктов княжеств- осакским торговцам и ростовщикам (какэя, курамото и другим) получил довольно подробное освещение не только в японской литературе, но и в нашей советской литературе.
Однако трудность заключается в том, как определить начало этого процесса возникновения экономической зависимости дворянства от торговцев-ростовщиков и дальнейшего его развития. Материалы, которыми мы в этом отношении располагаем, пока еще скудны, но дают основание считать, что этот процесс приобрел уже во второй половине XVII в. довольно широкий характер.
Так, современный японский историк Нэдзу Масаси, разделив эпоху Токугава на три периода: ранний, средний и поздний (причем ранний период охватывает XVII в. по гэнроку включительно), указывает, что с периода гэнроку торговцы стали господствовать над буси, т. е. самураями и даймё, что эдос- ские фудасаси насчитывали около 100 человек и сосредоточивали в своих руках рисовые стипендии (на небольшую тогда сумму - 370 тыс. коку или 370 тыс. рё), получая на этом значительные прибыли (15 %)[69]. С другой стороны, по его же данным, даймё направляли рис и другие товары в Осака: риса в год 3,5 млн. хё (хё - 72 литра) или в переводе на коку около 1,4 млн., т. е. несколько менее 10% всего риса, собираемого на землях даймё (18-19 млн. коку)[70]. Эго количество риса можно рассматривать, как значительную часть товарного риса, который вывозился в Осака, именовавшейся уже в то время кухней государства (тэнка но дайдокоро). Здесь было свыше- 100 рисовых складов даймё, здесь они продавали рис курамото. пли какэя, которых называли даймё-каси (кредиторы даймё)[71]. Серебро ы золото, полученное от них, тратилось в Эдо на предметы роскоши и на расходы по осуществлению системы за- ложнпчества (сапкиыкотай)- Представители торгово-ростовщического капитала получали за все эти услуги право ношения фамилии п меча. Известная фамилия торговцев феодальной Японии Коноикэ являлась какэя даймё провинции Kara и других пяти даймё, - ее доход оценивался в 10 000 коку.
Даймё постепенно попадали в зависимость от осакских и кпотосских богачей. Таковых в одном лишь Киото было 50. Очевидно в силу того, что некоторые даймё, злоупотребляя своими политическими привилегиями, не отдавали в срок или совсем не возвращали своих долгов купцам, торговый дом Мицуи прекратил свои операции с даймё; опасаясь, однако, как бы это не навлекло на его дом репрессии со стороны феодальных властей, Мицуи стал банкиром сёгуна [72].
Невозврат долгов торговцам, конфискация их имущества проводилась под предлогом нарушения законов против роскоши. Имущество богатейшего торгового дома XVII в. Ёдоя, оценивавшееся около 1 млн. коку, кредитовавшего сёгунат и даймё, было конфисковано под предлогом его расточительства [73].
При всей важности сообщаемых Нэдзу сведений о финансовой зависимости даймё от торгово-ростовщического капитала, характеризующих первый (по его делению) период Токугава, всё же в его книге отсутствуют конкретные хронологические даты, которые дали бы нам возможность с уверенностью утверждать, что изучаемый нами процесс действительно начался в XVII в., а не позже. Некоторые более точные сведения по этому вопросу даются в работе Такидзава. Он ссылается на токугавские источники, нам недоступные, и пишет, что в'начале ^ХУН в. было сравнительно мало оптовых торговцев, покупавших рис у даймё; постепенно один из этих торговцев, Ёдоя Тацугорэ, начал выделяться среди других своим богатством, и большинство даймё стало продавать рис исключительно этому дому. До периода канбун (т. е. до 1661-1673 гг.) весь рис, продаваемый даймё, должен был забираться со складов даймё в течение 30 дней. Но так как купцы намеренно задерживали получение этого риса, чтобы поднять цены в Осака, что вызывало недовольство населения, то в 1663 г. по распоряжению сёгуната срок взятия купленного риса со складов был сокращен до десяти дней. До 1695 г. (гэнроку 8-й год) главным из этих торговцев продолжал оставаться Едоя, но так как его экономическое могущество стало слишком большим и он не выполнял распоряжений сёгуната, то бакуфу конфисковало его имущество. Таким образом мы можем с достаточной определенностью утверждать, что процесс установления финансовой зависимости даймё от торгово-ростовщического капитала начался уже во второй половине XVII в. При этом и даймё и вся правящая верхушка, используя свое политическое господство и дворянские привилегии, прибегали иногда к невозврату долгов торговцам и ростовщикам и в отдельных случаях даже к конфискации части их имущества. Однако такого рода политика сёгуната и даймё наталкивалась на серьезное сопротивление со стороны крупных торговцев [74].
Что касается самураев, то в нашем распоряжении пока нет бесспорных данных, свидетельствующих о том, что самурайство уже в XVII в. попало в финансовую зависимость от фудасаси. О периоде возникновения этой разновидности торговцев-ростовщиков Японский исторический словарь сообщает лишь, что они обслуживали хатамото и гокэнин (самураев сёгуна), получавших рис в три срока - весной, летом и зимой. Единственная дата о фудасаси, которую нам пока удалось найти, это оформление гильдии фудасаси в количестве 109 человек в 1724 г. с тем, чтобы положить конец конкуренции со стороны посторонних лиц [75]. Все же можно полагать, что уже в XVII в. имел место процесс финансового подчинения саму- райства торгово-ростовщическому капиталу, ибо нет основания считать, что самурайство, в своей подавляющей массе материально менее обеспеченное, чем даймё. сумело дольше них сохраиить свою самостоятельность.
Японские феодальные власти, однако, не ограничивались неуплатой в отдельных случаях долгов или конфискацией имущества некоторых крупных купцов, но прибегали так же, как было уже сказано, к порче монеты, перечеканке ее, изменению соотношения золота, серебра и других металлов в сторону снижения их процентного содержания. Осуществление этого мероприятия, начатое в 1695 г., было проведено временщиком Яна- гпдзава и начальником финансового департамента бакуфу (канд- зёбугё) Огивара, которые нажились во время этой операции[76].
Еще при Иэясу, даже до его провозглашения сёгуном, был осуществлен выпуск золотой, серебряной и медной монеты определенного стандарта. Эти монеты легли в основу денежного обращения и просуществовали без значительных изменений с 1601 до 1695 г., т. е. до первой (но не последней) порчи [77]. Монеты, находившиеся в обращении в XVII в., состояли из золотого обан, из золотого кобан «малой пластинки» стоимостью в одну десятую обан и называвшейся обычно рё и равной примерно 20 иенам (в последующий период после порчи в 1695 г. - около 10 иен). Кроме того, были золотые монеты мелкого образца бубан, размером в 1/4 рё, серебряные монеты и медные. Рё представлял собой сплав из 85% золота и 15% серебра (до порчи). Кроме того, чеканили монету некоторые даймё и даже города, хотя по всей стране в основном циркулировали денежные единицы центрального правительства. В обращении были главным образом серебро и медная монета[78].
Порча монеты при Цунаёси привела к значительному увеличению количества золотых монет и следовательно к падению их стоимости и росту цен на все товары [79]. Все это приводило, к полной пертурбации ценностных соотношений в стране [80] и несомненно способствовало усилению спекуляции, ухудшало положение неимущего трудящегося населения и обогащало торговцев и ростовщиков, владельцев меняльных контор и т. п.
На некоторый незначительный период времени порча монеты и повышение цен на рис улучшило положение самурайства, получавшего жалованье рисом и выгадывавшего от его продажи, пока цены на другие товары не подтянулись до цены риса [81]. Этим также объясняется расточительность, мотовство, охватившие и самураев на некоторое время периода гэнроку. Однако такое положение, естественно, не могло продолжаться сколько-нибудь длительное время и привело вскоре к еще- большему экономическому упадку самурайства, к усилению его зависимости от торговцев и ростовщиков.
Больше всех на порче монеты нажились японские менялы, деятельность которых была легализована сёгунатом путем создания гильдий в 1718 г.[82].
Ввиду роста торговли, развития товарно-денежных отношений и целого ряда связанных с этим причин в XVII в. расширяется обращение векселей, выдававшихся торговцам, ростовщикам. Дальнейший рост товарно-денежных операций и недостаток денежных знаков, поиски новых источников доходов привели к выпуску различными даймё бумажных денег (ханзацу); выпуск бумажных денег был начат еще до порчи монеты, но приобрел особенно широкие размеры в период. гэнроку, что вызвало даже запрещение выпуска этих денег со стороны бакуфу в 1707 г. Однако это запрещение в дальнейшем было снято[83]. Хотя бумажные деньги имели хождение лишь в пределах одного княжества, они усиливали тот хаос на денежном рынке, который возник одновременно с порчей монеты в конце XVII в. и уже не прекращался до революции 1868 г. и первые годы после нее.
А.Л. Гальперин
Из собрания «Ученые записки института востоковедения», том XV– «Японский сборник», М. 1956
[1] При сёгунате Токугава (1603—1867) даймё именовался феодал, с земли которого собирался урожай риса не менее 10 000 коку (коку — объемная мера, равная 180 литрам, для риса по весу около 160 кг).
[2] Тоётомн Хидэёси (1536—1598), фактический правитель Японии в 1582—1598 гг.
[3] У нас нет данных о том, что в Японии в этот период производился учет фактического сбора риса и других злаков. Цифры, встречающиеся в японских источниках и литературе, отражают не действительный сбор риса, а установленную сёгунатом для каждого княжества (и, таким образом, для всей Японии) норму сбора риса, которая из различных соображений часто была намного выше среднего действительного сбора.
[4] «Дай Нихон содзэй си» (История налогового обложения в Японии), т. 2, Токио, 1926—1927, стр. 275, 290, а также Хондзё Эйдзнрб. Нихон сякай кэйдзай си (Социально-экономическая история Японии), Токио, 1928. Эти книги дают следующие оценки посевной площади и сборов риса: конец XVI в. 1,5 млн. тё (тё около одного га) и 18,5 млн. коку; конец XVII в. — 2960 тыс. тё (в том числе орошаемая 1643 тыс. тё) « 25 788 тыс. коку риса. Эти цифры даны по земельным кадастрам конца XVI в. и 1684—1687 гг.
[5] Поро Эйтаро. Нихон сихонсюги хаттацуси (История развития японского капитализма). Токио, 1930, стр. 26.
[6] См. например, Хани Горб. Бакумацу ни окэру сякан кэйдзай дзетам, кайкю каикэй оёби кайкю тбеб (Социально-экономическое положение, классовые отношения и классовая борьба в период бакумацу). Токио, 1932, стр. 11. В период 1711—1735 по сравнению с 1596—1632 гг. производство шелка-сырца почти удвоилось. О росте производства сахара, шелка см. также Такахаси Камэкити. Токугава хбкэн кэйдзай но кэнкю (Изучение феодальной экономики Токугава). Токио, 1932, стр. 24-25.
[7] Подробнее об этом см. Э. Я. Ф а й н б е р г. Внутреннее и внешнее положение Японии в середине XIX в. М., 1954, стр. 14. В работах японских историков даже о более раннем периоде (рубежа XVI—XVII вв.) помещаются часто карто-схемы размещения естественных ресурсов и производства; наиболее подробно в них показано размещение минеральных ископаемых (золота, серебра, железа, меди) и рудников, а также производства пряжи, тканей (хлопчатобумажных, льняных, шелковых), производство бумаги и т. д. Наряду с этим показано и размещение некоторых отраслей сельского хозяйства: коневодства, рыболовства, лесного промысла, культуры чая и т. д. См. «Нихон бунка си тайкэй» (Очерки истории японской культуры), т. 9. Токио, 1940; Аки яма Кэндзо. Нихон тюсэй си (История средневековой Японии). Токио, 1936.
[8] Правительство сёгуната.
[9] (История сельского хозяйства в фэодальной Японии). Токио, 1941, стр. 105. В японской литературе указы 1642 и 1643 гг. называются по наименованию эры правления указами периода канэй 19-го и 20-го годов, Фурусима (стр. 106) считает, что основными пунктами этих и последующих указов было запрещение посадки табака и производства сакэ. Он указывает, что аналогичные указы о вмешательстве властей в жизнь крестьянина издавались почти ежегодно в период 1667—1675 гг.
[10] Курита Гэндзи. Ук. соч., т. 2, стр. 707.
[11] Японские историки считают, что самураев с челядью насчитывалось около 3 млн. чел., в то время как самих самураев, включая членов; их семей, было никак не больше 2 млн. человек.
[12] Фурусииа Тосё. Ук. соч., стр. 211—212-
[13] «Revue Historique», 1953, октябрь—декабрь, статья Такахаси Кохатиро «Место революции Мэйдзи в аграрной истории Японии». Автор приводит помимо указанных кличек и другие, как-то: хикан, наго, кандзи, и т. д. Автор считает, что таких безземельных крестьян было много, что они работали у той части крестьян, которые были наделены большим,, чем обычный участком земли, около 2—3 тё на семью и имели скот.
[14] Трудовая повинность, барщина, широко применялись при постройка и ремонте ирригационных сооружений, дорог и при перевозках.
[15] Нэдзу Масаси. Атарасии Нихон рэкиси (Японская история в новом освещении), т. 2. Токио, 1949, стр. 367—368.
[16] Наиболее подробные данные по внешней торговле Японии в этот -период приводятся в кн. Такэкоси Ёсабуро. Нихон кэйдзайси
(Экономическая история Японии). Токио, 1925. Это восьмитомное произведение в сокращенном виде и с большим количеством ошибок переведено на английский язык (Takekoshi Yosaburo. The Economic Aspects of the History of the Civilization of Japan. London, 1930). Сведения ■о внешней торговле с Китаем и Голландией в 1648—1672 гг. и с одной лишь Голландией с 1673 по 1718 гг. в суммарном виде с подразделением только на товары и драгоценные металлы (золото и серебро) помещены в японском издании, т. 5, стр. 277 и сл. и в английском, т. 2, стр. 378 и сл. (с рядом неточностей по сравнению с японским текстом).
[17] Араи Хакусэки (1657—1725), видный японский государственный деятель, историк и экономист, писал о том, что в период 1647—
[18] Ибара Нори. Токугава дзидай цуси (История Токугавского периода). Токио, 1928, стр. 228—229.
[19] Там же, стр. 234—236. Попытка ограничения вывоза серебра быза сделана в 1666 г. с частичной заменой его вывозом золота; в 1668 г. запретили вывоз золота и серебра, однако это вызвало протесты голландцев, особенно против ограничения вывоза серебра, и от такой меры пришлось отказаться до введения новых ограничений в 1684—1687 гг. См. «Мэйдзи когё си». (История промышленности периода Мэйдзи), т. 5. Токио, 1931, стр. 55. После ограничений в 1685 г. ввоз китайского шелка сократился с 200 000 каммэ до 70 000 каммэ. Иноуэ Киёси. Нихон гэндай си (Современная история Японии). Токио, 1954, т. 1, стр. 19_
[20] Цудзи Дзюноскэ. Кайгай коду сива (История внешних сношений). Токио, 1930, стр. 632—633.
[21] Xондзё Эйдзирб, Кокусё Ива о. Нихон кэйдзай си (Экономическая история Японии). Токио, 1929, стр. 275.
[22] Фурусвма. Ук. соч., стр. 304. См. также специальную монографию о призамковых городах Оно Хитоси. Кинсэй дзёкамати кэнкю (Исследование о призамковых городах нового времени). Токио, 1928. Тоёда Такэси в кн. Нихон но хбкэн тоси (Феодальные города Японии). Токио, 1954, стр. 159—160, приводит следующие данные- о численности населения в упомянутых в тексте городах в различные периоды (в тысячах, без самураев):
Осака — гэнроку 16 (1703) — 351,7 Нагасаки — канбун 9 (1669) — 40,6 » — гэнроку 9 (1696) — 64,5
» —сэйтоку 5(1715) — 41,5
Сакай — канбун 5 (1665) — 69,4 » гэнроку 6 (1695) — 63,7 Канадзава — канбун 4 (1664) — 55,1 » — гэнроку 10 (1697) — 68,6
Нагоя •— канбун 9 (1669) — 55,8
» — гэнроку 5 (1692) — 63,7 и т. д.
[23] «Far Eastern Quaterly» 1955, ноябрь. Статья J. Н. Hal 1. Castle town and Japan’smodern urbanization;автор считает, что большинство этих городов было построено в 1580—1610 гг. и что во всем мире не было в то время городского строительства такого масштаба.
[24] «Нихон бунка си тайкэй» (Очерки истории японской культуры), т. 9, Токио, стр. 79. Кэмпфер (E. Kämpfer. Geschichte und Beschreibung von Japan. Lemgo 1777—9, т. 2, книга 5, глава II), дважды проехавший из Нагасаки в Эдо частично морем и частично по главным японским дорогам (Токайдо и др.), свидетельствует о том, что эти дороги были в хорошем состоянии, по ним могли свободно разъезжаться цва :>кннажа; их ремонтировали особенно тщательно перед проездом важных сановников. Ои не пишет, однако, что дорожные работы и, в частностиг поставка лошадей для перевозок (сукэго) являлась одной из тяжелейших трудовых повинностей для крестьян.
[25] Н. Оглоблин. Две скаски Вл. Атласова об открытии Камчатки. — «Чтения в Об-ве истории и древностей российских», кн. 3, М.г 1891; Н. О г л о б л и н. Первый японец в России. — «Русская старина», 1891, октябрь.
[26] Е. Norman. Ando Shoeki and the anatomy of Japanese feuda- Jizm. Токио, 1949, стр. 15—16.
[27] «Kyoto University Economic review», 1953, октябрь.
[28] Xондзё Эидзиро, Кокусё Ивао. Ук. соч., стр. 270— 272. Матибуге — градоначальник, назначаемый бакуфу в города
[29] Кемпфер указывал, что две трети рудников принадлежали сёгунату. См. также «Мэйдзи когё си», т. 5. «Горная промышленность», где дается по японским историческим хроникам история горного дела •с древних времен.
[30] Первое запрещение постройки военных судов водоизмещением свыше 500 коку (т. е. свыше 85 т) относится к 1609 г. — «Мэйдзи когё си», т. 3, стр. 32.
[31] Кораблестроение, производство оружия — мечей и отчасти огнестрельного оружия осуществлялись главным образом на государственных предприятиях бакуфу (канэйтзки) или в клановых (ханэитэки), создаваемых даймё. Однако в XVI—начале XVII в. в период расцвета этих отраслей промышленности кораблестроение и производство оружия разбивалось и в свободных городах Сакаи, Хаката и др., где оно создавалось, «очевидно, купцами, а не феодальными властями.
[32] Цутна Такао (ук. соч., стр. 206) пишет, что домашняя крестьянская промышленность прошла несколько стадий во взаимоотношениях капиталиста (сихонка) и мелкого производителя (сёсэйсапся), начиная от скупки готовых изделий п отрыва мелкого производителя от рынка и кончая' превращением мелкого производителя в наемного рабочего.
[33] Лкияма Кэндзо. Нихон тюсэй си (История Японии в средние века). Токио, 1936, стр. 216—220.
2 Ученые записки, т. XV
[34] В указанной выше работе Э. Я. Файнберг приводит данные из кн. Ямада Сэйтарб. Когё ни окэру сихонсюги но тансётэки сёкэйтаи, манюфакча, канай когё (Первичные формы капиталистической промышленности — мануфактура и домашняя промышленность. Токио, 1932) о том, что в XVII в. в Японии было создано 33 мануфактуры.
[35] См., например, специальные главы о мануфактуре в «Сэкай но рэкиси» (Всемирная история), т. 4, Токио, 1949, а также в кн. Китадзима Масамото. Нихон кинсэй си (Новая история Японии), Токио, 1940, н др.
[36] Еще в 1624 г. был запрещон приезд в Японию испанцам.
[37] Церцис ограничении ниеяда японцев были приняты еще в 1609 г.
[38] В. Костылев. Очерки истории Японии. М., 1886, стр. 351; J. Мu гdос1). History of Japan, т. 2. стр. 707—710, London, 1928.
Тодзама-даймё — так назывались те даймё, которые ниступали против Токугава и его сторонников (получивших наименование фудай- даймё), когда Токугава вели борьбу за захват центральной власти. Исход, борьбы решила битва при Сэкигахара (1600), іде столкнулись две коалиции феодалов: одна возглавлялась Токугава Иэясу, а другая состояла из тодзама-даймё и выступала за сына Хидэссп — Хидэёри. Карто-схему размещении владении Токугава и его противников в 1600 г. см. «Сны Нихон рэкиси» (История Японии в новом освещении), т. 4, стр. 82—83, Токио, 19а4.
[39] Японские буржуазные историки придают чрезмерное значение системе саикпикотай, считая ее чуть ли не главной причиной политической прочности токтанского режима на первом его этапе, а в дальнейшем главной причиной подрыва экономической мощи даймё, вынужденных затрачивать большие суммы на переезды в Эдо п из Эдо и постройку там дворцов. Однако, как причины политической прочности токугавского режима в XVII в., так и причины его ослабления в последующее время надо искать, конечно, не в санкпнкотан, а в экономических процессах, положении и борьбе народных масс.
[40] Текст «Завещания» Иэясу на русском языке см. В. Костылев. Ук. соч., стр. 334—358.
[41] Иэясу даже называл себя Минамото, а не Токугава, и так называют его некоторые японские историки; Токугава, как и Минамото, приписывали себе происхождение от одного из императоров (Сэйва), о чем имеется упоминание и в завещании (ст. 48 «Завещания»).
[42] Ст. 49 «Завещания», например, обязывала императоров держать постоянно одного из их сыновей в храме Канэйдзи в Уэно (в Эдо) под тем предлогом, чтобы они защищали своими молитвами сёгуна, а на самом деле, чтобы иметь постоянно заложников из императорского дома.
[43] Ст. 12 «Древний мудрец (Конфуций. — А. Г.) говорит: «содержимым народом, управляет им». Тот, кто управляет народом, от народа же должен получать свое содержание. Так везде. Среди четырех кланов населения военные «управляют земледельцами, а земледельцы содержат военных» (перевод В. Костылева. Ук. соч., стр. 336). Некоторые статьи «Завещания» Иэясу воспроизводили статьи манифеста припца Сётоку тане и (VII век).
[44] Ронинами назывались самураи, не имевшие своего даймё (феодала, которому они подчинялись и от которого получали материальное содержание — рисовую стипендию).
[45] Курдта Гэндзн. Ук, соч., т. 1, стр. 349, 352. J. Murdoch. Ук. соч., т. 3, стр. 62—70.
[46] Курита Гэндзи. Ук. соч., т. 1, стр. 349—350.
[47] J. Murdoch. Ук. соч., т. 3, стр. 79—80.
[48] О тяжелом положении крестьянства, критиковал политику центральной власти н феодалов, вынужден был даже одно время скрываться, но все же нашел в дальнейшем путь к компромиссу с сёгунатом. Я. В. Радуль
[49] Буддизм проник в Японию из Китая и Кореи в середине VI в. и вскоре, благодаря покровительству властей, получил широкое распространение в стране, оттеснив исконную религию — синтоизм.
[50] См. диссертацию II. А. II о ф а и. Крестьянское движение в Японии в 1868—1873 гг. М., 1954.
[51] См., например, Кокусё Ивао. Хякусё икки сидан V. Исторические рассказы о крестьянских восстаниях). Токио, 1929, стр. 55—56.
[52] Особенно много внимания крестьянскому движению ХУ1Г— XIX вв. уделяет журнал Лиги демократических ученых Японии (МинсюсюгИ кагакуся кёкай) — «Историческое обозрение» (Рэкиси Хёрон).
[53] Один из образцов сказаний о Сакура Согоро см. в русском переводе в книге «Душа Японии» под редакцией н с предисловием Н. П. Азбелева, СПб., 1905, стр. 39 и сл. «Сакурское провидение». О «распятом Модзаэмон» см. «Рэкиси Хёрон», 1954, № 55, а также Тамура Эйтаро. Нихон номин иккнроку (Хроника крестьянских восстаний в Японии). Токио, 1930, стр. 3, и сл. Драма Фудзнмори Сэйкити под названием «Харицукэ Модзаэмон» (Распятый Модзаэмон) см. Нихон гэндай бунгаку дзэнсю (Собрание сочинений современной японской литературы), Токио, 1929, т. 47, стр. 468—496.
[54] Сведения о восстании взяты из журнала «Ногё Асахи», 1954, январь
[55] Нокусё Ива о. Ук. соч., стр. 32.
[56] См., например, Кокусе Ивао (ук. соч., стр. 31), который указывает, что в японской литературе принято считать первым боевым выступлением крестьян Токугавского периода восстание в провинции Мусаси в 1714 г.
[57] Хонсюги но кэнкю (Изучение японского капитализма), т. 1. Токио, 1952, стр. 6, 28 и т. д.
[58] Чрезвычайная скученность построек, сплошь деревянных, очень плохая организация водоснабжения, частые сильные бури придавали городским пожарам в Японии характер народных бедствий. По подсчетам японского историка Нэдзу за период Токугавского правления в одном лишь Эдо, население которого превышало другие города Японии, было 90 больших пожаров, или в среднем один пожар в течение каждых трех лет. (Нэдзу. Ук. соч., т. 2, стр. 378). Один из главных источников по этому периоду Токугава дзикки (Хроника Токугава) буквально пестрит данными о пожарах в крупных городах Японии. В 1657 г. в Эдо произошел пожар, уничтоживший весь город; во время пожара погибло более 100 тыс. человек. Кокуси тайкэй. Токио 1932—1937 гг., т. 41, стр 209— 210.
[59] См., напр., Ватанабэ. Икудзиро. Кококу Дай Нихон сн История Японской империи). Токио, 1940, стр. 244.
[60] Китадзима Масамото. Ук. соч., стр. 244—245; см. также J. Murdoch. Ук. соч., т. 3, стр. 190—193. После его смерти было в одном лишь Эдо выпущено из тюрем 6737 человек, арестованных по этому закону, а во всех владениях бакуфу — 8634 человека. Столь странные причуды Цунаёси, помимо его приверженности к буддизму (а не только к конфуцианству, которому он также всемерно покровительствовал)! объяснялись еще тем, что он родился в «год собаки» и ему было внушено, что его семейные непорядки (отсутствие наследника) вызываются плохим отношением к собакам. Для собак сооружались специальные дворцы, на постройку и содержание которых тратились большие средства.
[61] Китадзима Масамото. Ук. соч., стр. 240—242. Как и многие японские авторы (Курита Гэндзи и др.), Китадзима называет политику первых трех сёгунов милитаристской, военной (будан сюги) и считает, что она зашла в тупик; «начиная с 4-го сёгуна Иэцуна происходит переход от этой политики к так называемой гражданской (бунти сюги)», •сказавшейся, очевидно, в некотором послаблении режима для тодзама- даймё и самураев. Это отразилось в некоторых распоряжениях, в частности, в запрещении в 1663 г. зверского обычая, распространенного среди -самурайства, вспарывать себе животы в случае смерти их господина (обычай, который тем не менее продолжал существовать и далее, свидетельствуя тем самым о чрезвычайной косности, живучести стародавних традиций японского самурайства). Выла облегчена также в интересах феодалов система усыновления, расширено конфуцианское обучение л т. д.
[62] Ямамото Кацутарб. Гэироку дзидай во кэйдзай гакутэьш кэнкю (Экономическое исследование периода гэнроку). Токио, 1925, стр. 268. На стр. 285 он приводит выдержку из соч. «Юмэ но кавари» (Вместо фантазии) Ямагата Банто, ученого конца XVIII в., о роли золота:. «Со средневековья употребление золота и серебра стало процветать,, кто имел золото и серебро, дом того процветал, глупый делался умным, ничего не знающий человек — мудрецом, плохой человек — хорошим, если не имел золота и серебра, дом беднел, умница делался глупцом, мудрец — ничтожным человеком, хороший человек — плохим».
[63] Хоидзё Эйдзиро, Кокусё Ива о. У к. соч., стр. 311.
[64] Существуют самые различные подсчеты конфискаций земельных владений враждебных феодалов (тодзама), уменьшения размеров их владений и перемещений их из одного района в другой, осуществленных Токугава в течение XVII в. Но все эти подсчеты сходятся в том, что в первой половине века, непосредственно после сражения при Сэкигахара (1600), после ликвидации сопротивления в Осака (1614—1615), все эти мероприятия осуществлялись в значительно более широком размере,, чем во второй половине века. Так, Такэкоси Ёсабуро (ук. соч., т. 3,. стр. 469, 480—482) считает, что до 1651 г. конфискации, перемещения коснулись владений с кокудака в 19,5 млн. коку, т. е. по существу подавляющей части владений страны, а в период 1652—1712 гг. только 4,6 мли- коку.
[65] См. Е. М. Жуков. Политика Хидэёси в отношении крестьянства.
Известия АН СССР. Серия истории, философии, 1946, т. III, № 6, а также «Нихон содзэй си», т. 2, стр. 248, 267, 283, где наглядно, в чертежа.\,- изображено уменьшение площади тё, тана (0,1 тё) и бу; основной единицей измерения площади в Японии являлся тан, состоявший из 360 бу; до- Хидэёси один тан был примерно равен 1190 м*, т. е. немногим более 0,1 га; Хидэёси установил, что тан состоит но из 360 бу, а из 300 Оу (т. е., примерно, 1086 м2), сохранив при этом ту же оценку урожая с тана земель; в 1684—1687 гг. было произведено сокращение размеров бу; в результате площадь тана составила 991 м2, каковой она сохранилась и до наших дней. Крестьянина обманывали, конечно, а чиновники на местах, обмерявшие землю бамбуковым шестом с неправильными делениями.
[67] Имеется в виду, в частности, «токусэйрё», впервые изданный в 1297 г., и не раз повторявшийся впоследствии — это были указы, уничтожавшие задолженность прямых вассалов сегунов торгово-ростовщическому капиталу по закладу земли.
[68] В. И. Ленин. Соч., т. 29, стр. 445.
[69] Н э д з у Масаси. Ук. соч., т. 2, стр. 376.
[70] Хондзё Эйдзирб, Кокусё Ива о. Ук. соч., стр. 220—221.
[71] II э д з у М а с а с и. Ук. соч., т. 2, стр. 376—377; М. Takizawn (The penetration of money economy in Japan. Нью-Йорк, 1927) пишет, что в период правления Хидэёси (конец XVI в.) Осака стал главным экспортным центром Японии, не только продукция близлежащих провинций вывозилась в Осака, но и отдаленные провинции сбывали свои товары в Осака, Повторяя то, что сказано Нэдзу об Осака («кухня Японской империи»), он указывает, что в пятом году периода камбун (1665) в Осака было 549 улиц и 268 760 жителей. Тоёда Такэси (Феодальные города, Токио, 1054, стр. 159) определяет население Осака в 1703 г. в 351708 чел. (по материалам истории г. Осака).
[72] Нэдзу Масаси. Ук. соч., т. 2, стр. 377. Takizawa. Ук. соч., стр. 87.
[73] Нэдзу Масаси, Уч. соч., т. 2, стр, 377.
[74] Нэдзу Масаси. Ук. соч., т. 2, стр. 377.
[75] «Кокусн дайдзитэн», составители Яцусиро Кунихару и др., 1928, стр. 2100, а также ТакIга \у а. Ук. соч., стр. 90.
[76] Ибара Нори. Ук. соч., стр. 429. Бакуфу на этой операции выгадало около 5 млн. рё, а его министр финансов положил себе в кармин 260 тыс. рё.
[77] Г. И. Болдырев в своей работе «Финансы Японии», стр. 75, основанной на большой специальной литературе, утверждает, что Иэясу приступил к чеканке монеты в 1592 г., еще до того, как стал сёгуном. См. также Кокуси дайдзитэн, стр. 748, где также говорится о чеканке монеты в конце XVI в., но обычно монеты обращения XVII в. относятся японскими авторами к чеканке 1601 г. См. X о н д з ё Э й д- зиро, К оку сё Ива о, ук. соч., стр. 304—305, где дается таблица выпуска монеты на всем протяжении господства Токугава. И в старых работах токугавских экономистов упоминается период кэйтё (1596— 1614), как начало широкого монетного обращения. См. Ямамото Кацутаро. Ук. соч., стр. 287, выдержка из «Кэйдзай року», сочинения токугавского ученого-конфуцианца Дадзай Сюнтай (1680—1747). «С древности в Японии золота и серебра было мало, сэны (медные монеты) не чеканились и поэтому сверху и донизу употребление золота и серебра было редким, а сэн было достаточно в обращении иностранных. Со времени середины периода кэйтё золото и серебро стало в изобилии, а с периода канэй (1624 г. и след. годы. — А. Г.) стали чеканить и сэны».
Г. И. Болдырев. Ук. соч., стр. 75—76-
[79] Xоидзё Эйдзирб, Кокусё Ивао. У к. соч., стр. 306—307; каи (каммэ) — весовая единица, равная 3,75 кг. Выдержку из указа о перечеканке монеты от 11 августа 1695 г. см. Ямамото Кацутаро. Ук. соч., стр. 258.
[80] Ямамото Кацутаро (ук. соч., стр. 267) приводит выдержку из сочинения «Юмэ но навари» конца XVII в., где указывается, что в 1711 г. на новые деньги можно было купить лишь половину того количества риса (вместо одного коку — пять то), которое можно было купить за старую монету той же стоимости.
[81] J. Murdoch. Ук. соч., т. 3, стр. 199—201.
[82] Г. П. Болдырев. Ук. соч., стр. 78.
[83] Там же, стр. 78—81.
