Показать все теги
Д. И. Гулиа и вопросы истории[1] и этнографии Абхазии
Д. И. Гулиа, по образному выражению профессора Московского университета А.С. Башкирова, «нежно влюбленный в свою страну»[2], — энциклопедист в самом непосредственном смысле этого слова. Имя его встречается в любой области абхазской культуры как ее деятеля и во многих случаях — зачинателя. В частности, он — первый абхазский историк.
Характеризуя работу Д. И. Гулиа в исследовании вопросов истории Абхазии, академик Н. Я. Марр подчеркивал: «...Бесспорный факт, что до сегодняшнего дня никто в таком масштабе, как Гулиа, не интересовался одновременно прошлыми судьбами и настоящим бытом Абхазии, ни один ученый, ни в Европе, ни на Кавказе... не удосуживался и не скоро удосужится для составления работы, по глубине искреннего интереса, подобной той, которая уже готова у Д. И. Гулиа»[3].
К научному наследию Д. И. Гулиа, к оценке его творчества должны подходить исторически, с учетом степени изученности прошлого абхазского народа и вообще уровня развития исторической науки в начале 20-х годов, ограниченности источников, почти полного отсутствия археологических материалов. Сам Гулиа даже почти к середине следующего десятилетия имел основание бросить такой упрек: «Странно, когда ученые и исследователи пишут и говорят о Диоскурии, не слыша даже звона лопаты археолога»[4].
Главным историческим сочинением Д. И. Гулиа, над которым он трудился более десяти лет[5], является его книга «История Абхазии» (т. I, Тифлис, 1925), охватывающая период с древнейших времен до X века. Побудило же его на этот подвиг отсутствие в ту пору «хотя бы краткой, но цельной связной истории» родного края. И он решил собрать все доступные ему «более или менее ценные по истории Абхазии сведения, хотя бы в сжатом виде, дать им критическое истолкование, опираясь, главным образом, на данные абхазского языка, местами заполнить необходимыми разъяснениями, а местами и новыми сведениями» (с. 9).
Автор глубоко сознавал,' что «сведениям, собираемым даже и в настоящее время, далеко не всегда мож- 'но доверяться; к этой категории можно отнести сведения, заимствованные не из первых, а из десятых рук и при этом без основательной критической проверки, а также сочинениям некоторых писателей, которые руководятся известной предвзятой идеей» (с. 7—8). Почти полное отсутствие исследований по археологии Абхазии, равно как и отсутствие специалистов, обусловили то, что «не только зарытые в земле древности, но и доступные · изучению памятники на поверхности» оставались даже неучтенными и неописанными.
Д. И. Гулиа выражал уверенность в том, что его труд будет «первым камнем, брошенным в спокойную гладь научного равнодушия, и возбудит приток сил к разработке задач по истории культур и наций Кавказа» (с. 14). И действительно, в этом смысле исторические работы Д. И. Гулиа выполнили свою миссию. Сегодня мы уже можем говорить о больших достижениях в области изучения исторического прошлого Абхазии. Прежде всего был накоплен необходимый фактический материал, в том числе археологический, которому Гулиа придавал столь важное значение. Обогащена наша историография — по многим кардинальным проблемам истории Абхазии созданы монографические исследования и обстоятельные научные статьи. Появилась и такая обобщающая работа, как двухтомные «Очерки истории Абхазской АССР с древнейших времен до наших дней». Выросли замечательные кадры историков-исследователей, среди которых много докторов и кандидатов наук.
К «Истории - Абхазии» Д. И. Гулиа, которую Н. Я. Марр считал для своего времени в целом «интересной во многих случаях книгой»[6], мы должны подходить прежде всего с точки зрения ее ценности и в настоящее время, имея в виду в первую очередь содержащееся в ней обилие фактических данных. Особенно это относится к этногенетическим, лингвистическим и фольклорным материалам, которые, как отмечал академик Марр, служат «по компетенции автора первоисточником для интересующихся этой стороной дела»[7]. Книга интересна, кроме того, сведениями 1ПО многим вопросам истории Абхазии, хотя и разработанными без определенной •системы. В приложении дан ценный хрестоматийный материал — извлечения из древнегреческих и римских описаний Кавказа. Автор изучил значительное количество и других источников и литературу предмета (в «Источниках» перечислено 86 названий — на русском, грузинском, абхазском и немецком языках). «Меня поразило и то, — писал Н. Я. Марр, — как Д. И. Гулиа в городе, пока не располагающем специальной библиотекой по абхазоведению, достиг все-таки того, что использовал значительное число произведений из литературы об абхазах и относящихся к поставленной им задаче предметах... В книге много осведомительного материала...»[8].
Важной стороной книги Д. И. Гулиа является и то, что в ней история Абхазии рассматривается в неразрывной связи с историческими судьбами грузинского и других народов «седого Кавказа». Все это делает «Историю Абхазии» уникальной, ценным подспорьем для специалистов. К тому же она давно стала библиографической редкостью.
Выход в свет книги Д. И. Гулиа был связан с осуществлением целого ряда мероприятий по изучению· краеведческого материала и публикации его результатов в первые годы Советской власти в Абхазии. Именно в этот период появляются труды С. П. Басария[9], С. М. Ашхацава[10], К. Д. Кудрявцева;[11]'1 и др. Правда, как известно, эти работы испытали на себе влияние буржуазной историографии и содержат немало принципиальных ошибок методологического и фактического характера. В частности, в некоторых из них общий ход исторических событий рассматривается с идеалистических и надклассовых позиций[12].
Но сочинение Д. И. Гулиа, как отмечали в свое время 3. С. Агрба и А. К. Хашба, «при всех недостатках, это наиболее солидная и серьезная работа по истории· Абхазии, вышедшая в свет в первые годы после советизации Абхазии»[13]. Если говорить более конкретно о недостатках «Истории Абхазии», то прежде всего следует отметить, что в ней не нашли необходимого отражения история и быт основных создателей материальных и духовных ценностей — трудящихся масс, социально-экономический анализ, отсутствуют положения о формациях, классовой борьбе и т. д. В вопросе же этногенеза абхазов, являющемся одной из главных тем книги, автор придерживался мнения об их эфиопско-египетском происхождении.
Необходимо, однако, отметить, что не Д. И. Гулиа был создателем этой гипотезы. Он, можно сказать, лишь «принял на веру»[14] концепцию некоторых научных авторитетов (Н. Я. Марр, П. К. Услар, А. Н. Грен)[15] и источников; говоря словами Н. Я. Марра, задался целью «оправдать геродотово показание об египетском происхождении колхов в применении к вопросу о происхождении абхазов»[16]. Положение об африканском происхождении абхазов, как известно, отвергнуто советской исторической наукой.
Но, во-первых, Д. И. Гулиа правомерно поставил вопрос вообще о широких связях Абхазии с древневосточным миром. Во-вторых, в вопросе происхождения абхазов Д. И. Гулиа тоже смотрел на к>г. Тоже потому, что, как устанавливается новейшими исследованиями, иберийско-кавказские языки, куда входит и абхазский, генетически связаны с некоторыми древнейшими языками Передней Азии, в частности, с протохеттСким языком, распространенным в северо-восточной части Малой Азии в далекой древности. «Как видно, родственные абхазо- адыго-картвельские племена с древнейших времен заселяли западную часть Кавказа и некоторые прилегающие к ней районы Малой Азии, что, разумеется, не исключало в те или иные периоды передвижения отдельных племенных массивов как с юга на север, так и в обратном направлении»[17].
В установлении всех этих истинных положений немалая заслуга принадлежит самому Д. И. Гулиа. Об этом свидетельствует, прежде всего, история Абхазского института, достижения в деле марксистко-ленинского исследования исторического прошлого края этого центра абхазоведения[18], одним из основателей и бессменным научным сотрудником которого с 1930 года был Гулиа.
Д. И. Гулиа незадолго до своей смерти, в 1958 году, лисал: «В 1925 году я издал первый том «Истории Абхазии», в которой доказывается египетское происхождение абхазцев. На этой теории я не настаиваю теперь, но уверен, что в книге немало полезных материалов по истории и этнографии Абхазии»[19]. В другом месте, излагая суть предисловия ко второму изданию «Истории Абхазии», Гулиа также подчеркивал: «Если бы эту книгу я писал сейчас, то некоторые вопросы, затронутые в ней, в частности, египетско-абиссинского происхождения абхазцев, вряд ли трактовались бы мной с такой определенностью»[20].
Должно быть отмечено и то, что Д. И. Гулиа уже в самой книге призывал исследователей «подвергнуть дальнейшему обсуждению связь абхазцев с племенами Африки» (с. 119), подчеркивая таким образом гипотетический характер развиваемого им положения. Он вместе с тем заявлял, что указанный факт, если и имел место в исторической действительности, то это относится к незапамятным временам. «А нынешние абхазы, — утверждал он,— жили испокон веку в нынешней Абхазии, то есть в бывшей Колхиде...»[21]. Д. И. Гулиа и в других отношениях не исключал наличия в этой первой книге, в первой попытке погрешностей и мыслей, может быть, не совпадающих с новейшими открытиями, с которыми «мы, — писал он, — при всем нашем желании, не могли вполне ознакомиться». Но он не терял «надежды* в будущем использовать все новейшие данные в этом направлении для пополнения... труда». «Всякие указания, — писал об далее, — на неправильности, неточности, ошибки, отступления, а также новые сведения по интересующему нас вопросу с большой благодарностью примем» (с. 14).
В создании «Истории Абхазии» и вообще в становлении Д. И. Гулиа как историка, несомненно, большое значение имело его постоянное общение с грузинскими учеными, особенно с И. А. Джавахишвили, общественные взгляды которого в свое время формировались под влиянием революционно-демократического движения в России. Творческое общение Дмитрия Иосифовича с крупнейшим советским историком, академиком И. А. Джавахишвили особенно плодотворным становится в период его работы в Тбилисском государственном университете (1924 — 1926 гг.), ректором которого являлся И. А. Джавахишвили и где был сосредоточен цвет грузинской научной интеллигенции.
В «Истории Абхазии» основательно использованы грузинские источники, в том числе «Картлис цховреба», достижения исторической науки Грузии. Д. И. Гулиа отмечал: «Перед изданием настоящего труда мы, живя в г. Тифлисе, некоторые главы все-таки освежили новейшими сведениями, имеющими отношение к абхазам и абхазскому языку» (с. 34). С другой стороны, сочинением Гулиа широко пользовались в своих исследованиях и лекциях такие маститые ученые, как академики Н. Я. Марр, И. А. Джавахишвили, С. Н. Джанашиа и др.
Д. И. Гулиа уже при издании своей книги мечтал «в будущем использовать все новейшие данные... для пополнения... труда» своего (с. 36). Известно также, что он работал над вторым томом «Истории Абхазии», о чем Дмитрий Иосифович сообщал еще в январе 1926 года Н. Я. Марру[22].
К книге «История Абхазии» примыкает ряд других научных работ. Прежде всего представляет интерес статья Д. И. Гулиа «Сухум не Диоскурия»[23]. Современной наукой, в результате археологических исследований, установлено местонахождение города именно на территории современного Сухуми, а -не в устье р. Кодор, Скурча (Искурия), как полагал Гулиа[24].
Но во время написания статьи Д. И. Гулиа «сказать что-либо» о.Диоскурии «твердо и уверенно, и в первую очередь о его местоположении, представляется нелегкой задачей», хотя «ни один город, пожалуй, не вызывал так много толков и предположений», как этот город — «некогда богатый и могущественный, господствовавший на восточном берегу Черного моря»[25]. Надо заметить,, что свой тезис «Сухум не Диоскурия» Д. И. Гулиа развивает уже в «Истории Абхазии», в которой сообщает и о своем намерении более подробно рассмотреть «этот важный вопрос» в отдельной им «уже приготовленной к печати брошюре» (с. 141).
Однако заслуга Д. И. Гулиа в разрешении этой проблемы заключается в том, что именно он остро поставил ее в широком научном плане, тем самым привлек внимание специалистов и активизировал их усилия в поисках давно исчезнувшего знаменитого города. При этом автор, для аргументации своих положений, проявляет оригинальный подход, а главное — привлекает весьма любопытный материал из самых различных письменных и устных источников. «Мы уверены, — говорил Н. Я. Марр на I съезде деятелей краеведения Черноморского побережья и Западного Кавказа, где Д. И. Гулиа выступалч с основными положениями своей работы, — что г. Диоскурия стоял на этом самом месте, где г. Сухум..., но у докладчика есть очень ценный материал, желательно,, чтоб он был выпущен в свет»[26]. Тем не менее окончательное определение судьбы вопроса Гулиа «предоставлял лопате археолога». Тайна Диоскурии и была раскрыта в результате археологических раскопок за последнее время.
Большого внимания заслуживает работа Д. И. Гулиа «История Горской школы», являющаяся его первым опубликованным историческим трудом. Она появилась в №№ 8, 12—19 первой абхазской газеты «Апсны» за
1920 год, в самое мрачное время господства буржуазноменьшевистской диктатуры в крае. Уже в ней автор раскрывает свои способности и умение анализировать и обобщать вопросы общественного и чисто исторического характера, владеет методикой и приемами научно-исследовательской работы. Статья написана на основе документального материала. Автор неоднократно ссылается на архив школы, годовые отчеты ее попечителя. Между прочим, он отмечает, что во время русско-турецкой войны 1877 — 1878 годов, когда Абхазия была оккупирована турецкими войсками, текущие дела Горской школы погибли, а ее архив был переброшен в Кутаис.
Содержание работы гораздо шире ее названия, поскольку она написана, в известной степени, на фоне общей истории Абхазии. Д. И. Гулиа подчеркивает, например, всеабхазский характер восстания 1866 года. Он также касается событий русско-турецкой войны в Абхазии, когда последняя была совершенно разорена и обескровлена. В частности, Горская школа была закрыта, а ее имущество уничтожено. Занятия в ней возобновились лишь в сентябре 1880 года. Д. И. Гулиа сообщает некоторые сведения и о лицах, связанных с историей Горской школы — Ф. Т. Богданове, К. Д. Мачавариани, В. К. Соколове и др.
Статья в своей политической основе была направлена против контрреволюционной власти меньшевиков в Абхазии. В частности, дело народного образования, успехи которого были связаны с прогрессивным содержанием присоединения к России, при меньшевиках, можно сказать, было сведено на нет. Например, разъехались ученики Сухумской горской школы, а одно из «е помещений было сожжено, в результате чего погибли часть архива и библиотека. Главное же учебное здание было превращено в штаб воинской части, с чем было связано уничтожение всей материальной базы школы. Автор обращается с призывом к культурным силам Абхазии развернуть борьбу за дело просвещения родного народа.
Газета «Апсны» (1919—1921 гг.), редактором которой был Д. И. Гулиа, и в других случаях обращалась к исторической тематике, не говоря уже о том, что вообще ее материалы для нас являются важным источником. Очень ценно, например, сообщение Д. И. Гулиа о пребывании в Абхазии в 1920 году известного общественного деятеля из турецких абхазов профессора Мустафы Бутба и в связи с этим — характеристика положения махаджиров в Турции[27].
Представляет интерес заметка (некролог) Д. И. Гулиа об абхазском географе и картографе, авторе первой абхазской карты («Аг^сны ахсаала», 1912) Михаиле Левановиче (Мажаровиче) Шервашидзе (Чачба)[28], вместе с которым он учился в Сухумской горской школе. А учился он в школе превосходно; затем поступил в Тифлисскую юнкерскую школу, после окончания которой служил офицером в рядах русской армии.
Из заметки Д. И. Гулиа мы также узнаем, что М. Л. Шервашидзе был активным распространителем абхазской грамоты, оказывал помощь и содействие в· публикации литературы об Абхазии. Он всячески поощрял и поддерживал Д. И. Гулиа в его многогранной деятельности... Особенно интересным было их сотрудничество в период работы М. Л. Шервашидзе над картой Абхазии. В 1912 году, когда Д. И. Гулиа находился в Тифлисе в связи с работами по переводу разной литературы на абхазский язык и изданием его сборника стихов, М. Л. Шервашидзе часто приходил к нему и консультировался по вопросам географии и топонимики Абхазии. Они предполагали совместно написать большой труд по вопросам абхазской культуры, а ценнейшие топонимические материалы названий карты широко были использованы Д. И. Гулиа при написании его «Истории Абхазии»[29]. Сведения из карты М. Л. Шервашидзе использованы также в книге К. Д. Мачавариани «Описательный путеводитель по Сухуму и Сухумскому округу» (Сухум, 1913, с. 4—5).
Следует также обратиться к оригинальному и первому «Абхазскому календарю», принадлежащему перу Д. И. Гулиа и вышедшему в Сухуме в 1920 и 1921 годах. В нем, в частности, имеются такие разделы: «Краткая география Абхазии» (с. 5—10), «Краткая история абхазского народа» (с. 10—14) и «История абхазской литературы» (с. 14—16). В этих и некоторых других частях «Календаря» речь идет о фактах, относящихся, главным образом, к вопросам истории края. Изложение прошлого края в историческом очерке доводится до присоединения Абхазского княжества к России в 1810 году, акта, который автором расценивается как прогрессивный.
Некоторые вопросы истории Абхазии Д. И. Гулиа затрагиваются и в статье «Что нужно Абхазии»[30]. В ней, между прочим, в числе необходимых мероприятий для «поднятия народной энергии среди абхазцев и их просвещения» ставятся такие проблемы, как улучшение путей сообщения и поднятие школьного дела в Абхазии.
В развитие тезиса о том, что в личной судьбе и многообразном художественном творчестве Д. И. Гулиа отразились судьбы абхазского народа с конца XIX столетия, у нас написано уже немало. Не касаясь вопросов, художественного творчества этого поистине зеркала исторической жизни народа, мы хотим заострить внимание на автобиографических очерках Гулий, написанных в. последние годы его жизни. В них он, обладатель энциклопедических познаний в области истории Абхазии, как бы подводит черту — осмысливает путь, пройденный не только им самим, но и его народом. Следовательно, речь идет об очень ценном источнике, в котором нашли свое отражение многие важные исторические факторы и явления и их оценка. Это — прежде всего прогрессивное значение присоединения края к России, акт, который избавил народы Кавказа «от смертельной опасности, исходившей со стороны Турции и Ирана». Это — крестьянская реформа и «самое большое место истории абхазского народа»[31]—-трагедия махаджирства (в основном насильственное и вынужденное переселение значительной части абхазского населения в Османскую империю). Автор разоблачает как турецких и других иноземных захватчиков, так и царских колонизаторов и абхазских феодалов-предателей. Гулиа подчеркивает насильственный характер переселения абхазов в Турцию в 1877 году. Говоря о причинах махаджирства, он особо отмечает, что «отсутствие в Абхазии твердого и дальновидного национального руководителя сказалось пагубно на судьбе народа»[32]. Гулиа дает описание печальной участи переселенцев, в том числе и его семьи, на чужбине. При этом он с благодарностью вспоминает «простых турецких рыбаков», которые по-человечески сжалились над страдальцами.
Касаясь фактов более отдаленных времен, Д. И. Гулиа подчеркивает роль Абхазского «сильного царства, влиявшего на дела всего Кавказа». Он с болью- в сердце ■пишет о времени турецкого владычества в Абхазии, когда абхазы «стояли на грани полного уничтожения». Гулиа еще раз подчеркивает, что «переселения в прошлом веке обескровили страну»[33].
Большой интерес для истории абхазской культуры представляют сообщения Д. И. Гулиа об азбуке 1892 года, созданной им совместно с К. Д. Мачавариани, о своей работе по сбору материалов для будущей «Истории Абхазии», об абхазских учителях-просветителях Д. Г. Аджамове и других, об истории интереса академика Н. Я. Марра к изучению языка и истории абхазов.
Особого внимания заслуживает свидетельство Д. И. Гулиа о В. Резникове — одном из тех представителей передовой русской общественности, которые, служа непосредственно на Кавказе, были на стороне местных деятелей, выступающих против социальной и национальной несправедливости[34]. «В городе Очамчи- ра, — пишет Д. И. Гулиа, — в 90-х годах прошлого столетия работал следователем некто Резников. Это был петербуржец, человек большой' культуры. Ненависть к князьям и дворянам сблизила нас... Любому крестьянину, приходившему с просьбой, он оказывал внимание и пемощь... Я навсегда запомнил этого честного, мужественного русского человека»[35].
И действительно, это был замечательный деятель. В одном документе, докладе члена III Государственной думы, отставного генерал-майора П. Л. Шервашидзе от 13 октября 1908 года на имя наместника Кавказа, читаем: «Бывший следователь Резников — один из ярких революционеров; сын его, единомышленник отца, за антиправительственную пропаганду содержался в Кутаисской тюрьме... Лопатин, близкий сотрудник его, Вортенев, которого ныне в округе уже нет, —ярые революционеры, стремившиеся поднять население на беспорядки»[36].
В автобиографии Д. И. Гулиа отчетливо определено его отношение к Октябрьской революции, которую он «встретил доброжелательно, хотя, пожалуй, не очень точно представлял ее цели». Ему «очень Нравилось правильное разрешение земельной проблемы, нравился удар по помещикам и ленинское решение национального вопроса — жгучего вопроса всех времен»[37].
Для исследователей социалистического строительства в Абхазии неоценимое значение имеет повествование Д. И. Гулиа о последующих этапах жизни края, основанное на ярких фактах и положениях.
Д. И. Гулиа проявлял большую активность и в вопросе распространения исторических знаний, притом на родном языке. Уже в июне 1921 года он читает «Историю абхазского народа» в Государственном театре, переполненном представителями учительства республики, творческой интеллигенции столицы, партийными и советскими работниками. После доклада развернулись прения. Особенно остро полемизировал С. П. Басария. Д. И. Гулиа «на все вопросы и возражения дал исчерпывающие объяснения». Затем была принята резолюция, в которой труд Гулиа признается «ценным, заслуживающим печати»[38]. В апреле 1923 года Д. И. Гулиа основные положения своей будущей книги «История Абхазии» излагает на заседании специальной комиссии Наркомпроса Абхазии. В июле того же года он на заседании Абхазского научного общества (АбНО) выступает с двумя докладами: «О происхождении абхазов» и «О местонахождении бывшего в Колхиде великого города Диоскурии и великой абхазской крепости Тра- хеий[39]. По проблеме происхождения абхазского народа и истории Диоскурии Д. И. Гулиа выступает также на
I съезде деятелей краеведения Черноморского побережья и Западного Кавказа, состоявшегося в Сухуме 12 — 19 сентября 1924 года под председательством академика Н. Я. Марра[40], а на II съезде (Батум, 1925 год) сделал доклад на тему «Божества охоты и охотничий язык у абхазов. К этнографии Абхазии»[41]. Известно также, что· Д. И. Гулиа в своей педагогической практике широко* оперировал историческим материалом, особенно относящимся к далекому прошлому абхазского народа. Кстати, сохранились конспекты уроков Д. И. Гулиа по древней истории Абхазии, составленные в 1924 году его учеником по Сухумскому педтехникуму М. Г. Кучберия[42].
В абхазоведческих исследованиях Д. И. Гулиа большое значение придавалось этнографическому материалу, интерес к которому возник у него еще в молодые годы. С самого начала своей педагогической деятельности параллельно он занимался сбором материалов по словесному творчеству и этнографии абхазов, хорошо понимая их значение для изучения истории культуры народа. Бережно собранные им за многие годы приметы, поверья, заклинания и заговоры вошли впоследствии в качестве отдельной главы в его книгу «История Абхазии».
В своих изысканиях по вопросам происхождения и развития абхазского этноса Гулиа привлекает обширный материал по религии и мифологии как самих абхазов, так и древних народов Средиземноморья, Малой и Передней Азии. Специально религиозным верованиям в книге посвящена глава IX, начинающаяся с перечисления божеств абхазского пантеона. Первое место в этом пантеоне занимает Анцэа—-владыка земли и неба. Будучи по своему происхождению языческим божеством, в христианскую,.эпоху он принимает на себя функцию единого бога. Истолкованию имени Анцэа в книге уделено довольно значительное место. Вслед за Анц^а в соответствии со своим значением в пантеоне Гулиа перечисляет и другие божества: Айтара-покровителя скотоводства и плодородия вообще, Шашвы — кузнечного ремесла, Анану-Гунду — покровительницу пчеловодства, Ажьахара — домашнего очага. Упоминаются также мифологические персонажи, известные под названием «ашацэа» — создатели и определители судьбы человека.
Многие из этих божеств сравниваются и сопоставляются с божествами и мифологическими персонажами древних народов Передней Азии и Ближнего Востока. Так, например, при сравнении абхазского божества Айтар с ассиро-вавилонским божеством Астар выявляется не только близость имен этих божеств, но и совпадения в характере их функций. Богиня пчеловодства абхазов Анана-Гунда сравнивается с сумерийской богиней Иштар-Нана, а также с эламской богиней Нахунди. Божество' абхазов Ажьадара сравнивается с хеттской богиней Ишхара (с. 117). Большое внимание уделено в книге культу священных деревьев. И здесь абхазские материалы сопоставляются с материалами верований народов древнего мира, например, хеттов и народов Палестины.
Специально изучению религиозных верований абхазов посвящены две другие работы Гулиа, опубликованные им в те годы, когда он руководил Академией абхазского языка н литературы. Одна из них — «Божества охоты и охотничий язык у абхазов», вышедшая в свет в 1926 г., а вторая — «Культ козла у абхазов», изданная в 1928 г. Обе эти книги наряду с материалами о религиозных верованиях включают также немало сведений о хозяйстве и материальной культуре абхазов. В работе «Божества охоты и охотничий язык у абхазов» дается ' характеристика главных охотничьих божеств абхазов — АжвеиП)Шьаа и Аиергь, приводятся поверья, связанные с этими божествами, тексты молитвенных обращений к ним, а также приветствий, в которых упоминаются охотничьи божества. Большое научное значение имеют приводимые Д. И. Гулиа новые данные об охотничьем языке абхазов. Происхождение этого языка, как он считает, связано с запретом на некоторые слова. По мнению опрошенных им информаторов, основная цель использования охотничьего языка — не дать возможности зве- - рю, являющемуся объектом охоты, понять истинных намерений охотника. По поверью, если люди разговаривают на новом, непонятном для зверей языке, то звери доверяются охотникам, не убегают от них и в это время их легко убивать.
Исследователем обращено внимание и на тот факт, что запрет на слова имел место у абхазов не только во время охоты, но и в других областях их хозяйственной деятельности. Он приводит примеры подобных запретов при разведении шелковичных червей. В связи с вопро-
сом о запрете слов затрагивается Гулиа и вопрос о запретных днях. В эти дни, говорит он, из дома ничего не выносят, из кармана ничего не вынимают и вообще никому ничего не дают. Согласно данным Гулиа, имеются фамильные, семейные, а также индивидуальные запретные дни. Запретными днями скотоводов являлись понедельник и четверг. Происхождение запретных дней Гулиа связывает с теми или иными знаменательными событиями в жизни семьи, фамилии, отдельного человека. По его предположению, дни воздержания от работы впервые возникли в среде скотоводов и кузнецов.
В работе «Культ козла у абхазов» Гулиа вводите научный оборот новые материалы об обычаях жертвоприношения у абхазов и о значении в них козла. Он обращает внимание на особую роль в жертвоприношении у абхазов холощеного козла, объясняет, что абхазское название такого козла «ашьтэа» или «ашьтэы» означает в переводе «подлежащий закланию». Большой интерес представляют приводимые им материалы о выборе жертвенного козла, например, при жертвоприношении в честь божества-покровителя кузни. Анализируя ряд данных, в частности, изображение козла на абхазском гербе, сохранившемся в рукописи грузинского царевича, историка и географа Вахушти (XVIII в.), Гулиа приходит к выводу о том, что в древности козел занимал у абхазов еще более почетную роль. Корни подобной сакрализации он видит в том, что козел был тотемным животным у предков абхазов. Материалы о культе козла у абхазов сравниваются у Гулиа с материалами мифологии и религии древних народов. Он указывает, например, на религиозно-обрядовые церемонии древних греков, во время которых участники этих церемоний наряжались в костюмы сатиров — козлоподобных существ.
В этнологических изысканиях большое значение придавалось Гулиа языковым данным. Им были учтены почти все основные достижения того времени в области кавказской филологии и ориенталистики. В хеттологии, тогда еще делавшей свои первые шаги, Гулиа видел ключ к разгадке многих вопросов древней истории, в том числе и истории абхазов. Ему принадлежит первая попытка выявления хеттских элементов[43] в абхазском языке. Результаты этой попытки подтвердили сделанный им ранее вывод о том, что абхазо-адыгейские языки по своему происхождению связаны с языками древних народов Передней Азии. Посредствующим звеном между этими двумя группами языков являлся, по его мнению, хеттский язык. Многие положения трудов Д. Гулиа подтвердились дальнейшими исследованиями ученых.
Так, например, гипотеза о родстве языков абхазо- адыгской группы народов с языками древних народов Передней Азии доказывается и новейшими исследованиями. Современными учеными выявлено, например, сходство языков народов Северо-Западного Кавказа (абхазского, адыгских) с протохеттским языком. Это сходство проявляется как в грамматической структуре, так и в лексике. Большой вклад в изучение проблемы взаимосвязей между языками Кавказа и Передней Азии внесли советские ученые. Так, например, И. М. Дунаевской удалось показать общность префексального строя глагола протохеттского и абхазо-адыгских языков[44].
Трудами Т. В. Гамкрелидзе убедительно доказано, что по языку хатты (протохетты) и кавказские народы входили в одну семью. В то же время, этим автором особо подчеркиваются черты структурно-типологического сходства между хаттским и абхазо-адыгскими языками[45]. Крупный советский ученый, знаток переднеазиатских языков И. М. Дьяконов высказал предположение
о том, что хаттский язык представляет собой либо очень древнее ответвление от абхазо-адыгской группы, либо является промежуточным звеном между этими языками грузинской группы[46].
Как видим, многие идеи, материалы и положения трудов Д. И. Гулиа до сих пор не потеряли своей научной значимости.
Д. И. Гулиа с 1929 года являлся действительным членом Грузинского историко-этнографического общества, а в 1937 году постановлением Президиума Академии наук СССР ему была присуждена ученая степень кандидата исторических наук.
Такова сжатая характеристика научной деятельности Д. И. Гулиа в области исследования и пропаганды проблем истории и этнографии Абхазии. И эта сторона многогранной деятельности основоположника абхазской литературы весьма ярко подчеркивает его историческую , роль выразителя чаяний родного народа, роль, которая делает имя Д. И. Гулиа бессмертным.
[1] См.: Известия Абхазского института языка, литературы и истории им. Д. И. Гулиа АН Грузинской ССР, 1978, т. VII, с. 3—12;
[2] Известия Абхазского научного общества, вып. II. Сухум, 1926, с. 41.
[3] Марр Н. Я. К вопросу об издании сочинения Д. И. Гулиа о происхождении абхазов и их истории. — Ленинградское отделение Архива АН СССР, ф. 800, Н. Я. Марра, ап. 1, д. 1532, лл. 1—10.
[4] Гулиа Д. И. Сухум не Диоскурия. Труды АбНИИК, Сухум, 1934, вып. II, с. 83.
[5] В августе 1924 года Д. И. Гулиа писал: «...Десятилетний труд мой по истории Абхазии окончен и готов для печати» (ЦГАА, ф. 8, оп. 1, д. 159, ч. 1, л. 144). Однако к сбору и изучению исторических материалов, которые затем вошли в его «Историю Абхазии», Д. И. Гулиа приступил гораздо раньше указанного времени. Известно, например, что в 1898—1899 годах он довольно подробно описал средневековый памятник архитектуры Кячский храм (с. Джгерда), считавшийся с незапамятных времен одним из главных святилищ Абхазии, а также сделал зарисовку природы вокруг него и записал данные о памятнике н легенды о нем (См.: Д. Гулиа. Исаымтак.уа, IV. Акуа, 1974, с. 120).
[6] Марр Н. Я. К вопросу об издании сочинения Д. И. Гулиа...
[7] Там же.
[8] Там же.
[9] Абхазия в географическом, этнографическом, экономическом отношении. Сухум, 1923.
[10] Пути развития абхазской истории. Сухум, 1925.
К Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум, 1926 (на титульном листе ошибочно: 1922).
[12] Между прочим, еще на заседании Академии абхазского языка и литературы 5 ноября 1926 года, на котором обсуждалась, например, рукопись названной работы К. Д. Кудрявцева, отмечался факт идеализации в ней отдельных сторон истории Абхазии и признавалось необходимым, «чтобы не получилось впечатления искусственности и навязанности», «пересмотреть труд с целью сгладить такие места» (ЦГАА, ф. 8, оп. 1, д. 222, л. 33).
[13] См.: Вместо предисловия. — В кн.: А. Фадеев. Краткий очерк истории Абхазии, ч. I. Сухум, 1934, с. 17.
[14] Гулиа Г. Дмитрий Гулиа, Повесть о моем отце. М. ЖЗЛ, 1968, с. 163.
[15] См.: Коростовцев М. А. Введение в египетскую филологию, М., 1963, с. 16-17.
№ Марр Н. Я. К вопросу об издании сочинения Д. И. Гулиа...
[17] Анчабадзе 3. В. Очерки этнической истории абхазского народа. Сухуми, 1976, с. 21.
[18] Датой основания Абхазского института до сих пор считалось
23 февраля 1931 года, но в действительности это дата его переименования в Абхазский научно-исследовательский институт краеведения (АбНИИК). Создан же он на базе Абхазской академии языка и литературы и АбНО решением коллегии Наркомпроса Абхазии от 21 мая 1930 года под названием Научно-исследовательского института абхазского языка и литературы. В октябре того же года были получены штаты на директора, двух научных сотрудников и секретаря. Заместителем директора стал Д. И. Гулиа (ЦГАА, ф. 8, оп. 2, д. 411, лл. 33, 38. Материалы отчета правительства ССР Абхазии VI съезду Советов. Сухум, 1931, с. 4'1).
[19] Гулиа Д. Автобиография. — В кн.: Дмитрий Гулиа. Стихи. М., 1964, с. 21.
[20] Цит. по: Гулиа Г. Указ. соч., с. 167.
[21] Там же, с. 164.
[22] Ленинградское отделение Архива АН СССР, ф. 800, Н. Я. Мар- ре, оп. 2—3, 2909, В-288, Д. И. Гулиа.
Уже в списке сочинений Д. И. Гулиа, приложенном к рассматриваемой книге, в графе о готовящихся к печати работ значатся т. II «Истории Абхазии» и «География Абхазии».
[23] С.ч.: Труды АбНИИК, 1934, вып. II.
[24] См.: Трапш М. М. Труды, т. 2. Сухуми, 1969.
[25] См.: Труды АбНИИК, 1934, вып. II, с. 83.
[26] Там же, с. 96, прим.
[27] См. статью Д. И. Гулиа «О приезде Мустафы Бутба», опубликованную в номере «Апсны» от 28 сентября 1920 г.
[28] См.: Агс,сны, 1920 ш„ № 2, ианвар 11.
[29] Ина^-ипа 111. Д. Прыжок благородного оленя. Сухуми, 1974, с. 25.
[30] Сотрудник Закавказской миссии, Сухум, 1913, № 10, .с. 154 — 155.
[31] Гулиа Д. Автобиография, с. 46.
[32] Цит по: Гулиа Г. Водоворот. Исторический роман. М., 1959; с. 70.
[33] Гулиа Д. Автобиография, с. 59.
[34] В. Резникова волновало, в частности, состояние медицинского обслуживания населения. Он выступал и в прессе против недобросовестных врачей и содействовал честным и перспективным медицинским работникам. Так, Резников писал о «молодом и деятельном» Г. Денисове, «успешно зарекомендовавшем себя» и «возбудившем большое сочувствие публики» и неудовольствие со стороны врачей и аптекарей-дельцов (Черноморский вестник, № 78, 7 апреля 1899 г.).
[35] Цит по: Бглжба X. С., Зелинский К. Л. Дмитрий Гулиа, с. 26—27.
[36] ЦГИАГ, ф. 13, оп. 26, д. 6, л. 114 об.
[37] Гулиа Д. Автобиография, с. 55.
38, «Голос трудовой Абхазии», № 46, 29 июня 1921 г.
зэ См.: Голос трудовой Абхазии, № 166, 22 июля 1923 г.
[40] Бюллетень распорядительного комитета Первого съезда деятелей краеведения Черноморского побережья и Западного Кавказа. Сухум, 1924, № 3, с. 26.
На съезде выступил с докладом и С. М. Ашхацава на тему: «Пути развития абхазской истории», который затем, в 1925 году, вышел отдельной книжкой.
О
“П Гулиа Д. Божества охоты и охотничий язык у абхазов. К- этнографии Абхазии. Сухум, 1926, с. 20, сн. 2.
[42] Тетрадь с указанными конспектами в настоящее время хранится в Доме-музее Д. И. Гулиа. ,
« Под наименованием «хетты» у Гулиа следует понимать протохеттов.
[44] Дунаевская И. М. О структурном сходстве хаттского языка с языками Северо-Западного Кавказа. — Исследования истории культуры народов Востока. Сб. в честь акад. И. А. Орбели. М.—Л., 1960, с. 73—77.
[45] Гамкрелидзе Т. В. Анатолийские языки и вопрос о переселении в Малую Азию индоевропейских племен. М., 1964, с. 8.
4« Дьяконов И. М. Языки древней Передней Азии. М., 1957, с. 166—176.
