Показать все теги
В проведении идеи единовластия патриарха, не зависящего от царя, напротив, возвышающегося над ним в делах духовных, церковная знать видела единственное средство спасти свое положение в государстве в качестве привилегированной собственницы земельных владений. Вот почему вся высшая церковная иерархия, лично враждебная патриарху Никону, все же восприняла его идею и сделала ее своего рода знаменем, под прикрытием которого яростно выступила против секуляризационных попыток правительства царя Алексея Михайловича.
Мы видим в действии ту же идОю и в царствование Петра Первого. Весьма характерным выражением ее в это время служит «Окружное послание», написанное патриархом Адрианом ко всей пастве вскоре по вступлении своем на патриарший престол. Основная мысль, которая красной нитью проходит через все его «Послание»,— это мысль Никона о превосходстве священства перед царством, т. е. защита церковного монархизма.
Это совершенно противоречило новой, воспринятой Петром теории верховной власти. Новая политическая теория «общего блага» отводила духовенству роль служебной силы, орудия власти господствующих классов. Для ее осуществления необходимо было в первую очередь положить конец тому прежнему порядку вещей, в силу которого духовный «чин» является каким-то государством в государстве, уничтожить сам корень этого порядка, отнять у церковной знати последнюю надежду на сохранение своего привилегированного положения независимого земельного собственника.
Иначе говоря, нужно было и фактически, и юридически покончить с вопросом о церковно-монастырском землевладении и ликвидировать былое величие церковных вотчинников. И Петр во имя «общего блага» помещиков и капиталистов приступает к совершению этой серьезной операции. Борьба торгово-дворянской монархии с церковно-монастырским феодализмом вступает в новую стадию своего развития и принимает теперь решительный оборот.
Бывшие до этого столкновения перерастают в систематическое крупное наступление по всем пунктам, и дело идет уже не только об ограничении земельных владений церкви или о лишении ее феодальных привилегий, но прямо об отобрании у нее всех доходов с этих владений и о лишении ее непосредственного заведования своим имуществом.
Уже в начале царствования, вскоре после обнародования «Окружного послания» патриарха Адриана, Петр своим указом прекращает дальнейший рост церковных имуществ и уничтожает привилегии, которыми пользовалось духовенство. Он вновь вводит в действие все постановления царя Алексея Михайловича, запрещавшие духовенству приобретать земли каким бы то ни было способом. Точно так же были подтверждены все прежние законы об уничтожении грамот, освобождавших промыслы духовенства от таможенных пошлин, и отменены все права церковных владельцев на сбор в свою пользу каких бы то ни было пошлин. Правительство теперь стало строго наблюдать за действительным исполнением постановлений, не признававших за духовными владельцами никаких исключительных прав и привилегий.
Так, в 1699 году уничтожено принадлежавшее по старой жалованной грамоте Песношскому монастырю право на сбор таможенных пошлин в селе Рогачеве. В том же году отнято у Симонова монастыря право на сбор таких же пошлин в его Весьегонской вотчине, жалованное грамотой царя Федора Алексеевича. В том же году отменены все прежние привилегии монастырей на изъятие от печатных пошлин. В 1700 году было предписано гражданским чиновникам руководствоваться в отношении церковно-монастырского вотчиновладения общими для всего государства законами о взимании в пользу казны пошлин. Так было покончено с финансовыми привилегиями церковных землевладельцев, приносившими им весьма значительные экономические выгоды.
Одним ударом были уничтожены и судебные привилегии духовенства. Все судебные дела, которыми ведали до того патриаршие и архиерейские приказы, были переданы по принадлежности в соответствующие государственные учреждения*. Таким образом, судебная компетенция церковной власти, простиравшаяся прежде на всех церковных людей и крестьян, живших на патриарших., архиерейских и монастырских землях, прекращалась. Теперь все эти лица подходили под действие одних и тех же общих правительственных законоположений и должны были по всем без исключения делам обращаться в светские судебные учреждения. А жителей патриарших, архиерейских и монастырских вотчин было весьма много: в одной Московской губернии они составляли третью часть всего населения. И так как судебные привилегии церкви приобретали по преимуществу фискальное значение как средство выкачивания из населения всякого рода судебных и канцелярских пошлин, шедших в церковную казну, то легко видеть, какой большой материальный ущерб наносили церковным вотчинникам эти постановления.
Как трудно было церковной знати расставаться с этим весьма значительным источником доходов, видно из действий нижегородского архиерея Исаии, который на первых порах не подчинился указам Петра и продолжал судить своих людей и брать судебные пошлины. К нему послали чиновника вразумить, что все дела судебные «отца их патриарха Адриана взяты уже в Московский судный приказ», и при этом была сделана архиерею угроза: если он не подчинится, то все его приказные люди будут взяты в Московский судный приказ и находиться там до тех пор, пока он не вышлет дела и не прекратит «ослушного и продерзостного самочинства».
Но кроме уничтожения права церковников судить население своих вотчин Петр значительно ограничил область суда по чисто церковным делам, а в отношении подсудности всего духовенства были изданы постановления в тех же пределах, в каких некогда они очерчены были в «.Уложении» Алексея Михайловича, а именно на суд светских чинов было отдано и духовенство по гражданским и уголовным делам как во взаимных исках, так и в исках на них посторонних лиц. Масса дел, таким образом, перешла от церковных судов в светские, и даже суд о преступлениях против веры не мог совершаться без участия государственных чиновников. Все же вообще судебные пошлины по чисто церковным делам должны были поступать в царскую казну.
По существу своему распоряжение Монастырского приказа церковно-монастырскими имениями было не чем иным, как настоящей секуляризацией, хотя и не доведенной до конца. В ведомство Монастырского приказа поступало все, начиная от обширных населенных имений и кончая простой монашеской мантией и поношенным поповским подризником, от богатейшей монастырской казны до келейной мелкой рухляди епископа, от дорогих архиерейских митр, крестов, панагий и окладов, усыпанных драгоценными камнями, до последней ветоши, разбитой мебели и порченой узды монастырской лошади. Прежние хозяева лишились права не только распоряжаться всем этим имуществом по. своему усмотрению, но даже высказывать по поводу его хотя'бы свое мнение.
Вместе с тем производилась и прямая секуляризация церковного имущества. Значительные доходы церковь получала от своих многочисленных угодий в вотчинах, отдававшихся в аренду или в оброчное содержание. Такими доходными оброчными статьями были сенные покосы, огороды, пустоши, мельницы, лавки, леса, соляные варницы, рыбные ловли и др. Одна патриаршая кафедра владела очень многими угодьями и промышленными заведениями, которые она отдавала на оброк и которые приносили ей большие доходы. Как велики были эти доходы, можно заключить из того, что общее количество одних только денежных доходов патриарха от оброчных статей и промышленных заведений, не считая наличных запасов натуральными продуктами, которые шли на содержание патриарха и его многочисленного двора, в эпоху Петра достигало 130 000 руб. в год.
Еще огромнее в общей своей сложности были доходы монастырей от всех этих оброчных статей. Правительство Петра поспешило секуляризовать все эти доходные статьи и объявило их собственностью государственной казны. Они перестали считаться церковным имуществом, и, не дожидаясь окончания срока урочных лет по прежним отдачам, Петр повелел переоброчить их с новых торгов, которые были назначены для всей России в Москве и отдавались Монастырским приказом всем желающим в новое «вечное» оброчное владение. Все наличные запасы рыбы, соли, муки на мельницах, сена на сенокосах, плодов в садах, древесного материала в лесах и пр. были отобраны в казну, а вываривание и продажа соли объявлены государственной монополией.
Вслед за тем Монастырский приказ стал широко практиковать отчуждение в другие руки значительных земельных участков, принадлежащих церковно-монастырским владельцам. Одни вотчины отписывались в казну, другие отбирались на государя и отдавались частным лицам, третьи поступали в ведение различных городов и присоединялись к образуемым губерниям. Особенное внимание при этом было сосредоточено на ликвидации патриарших вотчин. По именным указам, шедшим через Монастырский приказ, продавались целые селения из патриарших вотчин. Например, по указу 8 марта 1702 года были проданы ближнему стольнику царя Бутурлину село Петрищево и деревня Савелково за 1000 руб., каковые деньги и получены были в Монастырском приказе.
Многие вотчины приписаны были к разным государственным учреждениям. Так, в 1703 году все патриаршие вотчины Белозерского и Пошехонского уездов, в количестве 1000 дворов, приписаны были к Олонецкой верфи; Осташковская слобода и Окопецкой погост Ржевского уезда отданы в команду Ульяна Синявина, распорядителя в Ингерманландской канцелярии, и «приписаны к Петербургу», т. е. на расходы для постройки столицы. Подмо- настырская слобода Нижегородско-Благовещенского монастыря была приписана в посад Нижнего Новгорода, а затем отписана «к низовым винокуренным заводам государыни». Деревни Постникове и Марушкино были причислены к зеркальному заводу. Село Воробьево Московского уезда взято было в удел ко дворцу, а затем пожаловано во владение Алексею Курбатову; деревня Колпинская Костромского уезда отдана была дворянину Ивану Сурмину *.
Еще больше уменьшились владения патриаршего дома по случаю нового разделения государства на губернии. Известно,’ что в 1708 году Петр I дал России новое областное устройство. Он разделил Россию географически на 8 административных округов под названием губерний. Большая часть патриарших вотчин со всеми податями и доходами и отошла в их ведение. Патриаршие вотчины находились в тогдашних губерниях: Московской, Петербургской, Архангелогородской, Казанской и Воронежской. Все вотчины, находившиеся в остальных губерниях, были переданы в ведение губернаторов и губернских канцелярий. Всего в ведение губерний отошло от патриарших вотчин 2386 дворов со всеми угодьями, промыслами, податями и доходами. Объем патриарших земельных владений ограничился лишь пределами тогдашней Московской губернии, в которой значилось 5405 дворов.
Но и в этих владениях происходило постоянное сокращение дворов как вследствие бегства крестьян, убыли по рекрутской и другим повинностям, так и вследствие продолжавшейся практики отчуждения их в другие руки. Весьма много сел и деревень доставались любимцам и приближенным Петра, например Меньшикову, Курбатову, Прозоровскому, Алсуфьеву и др. Кроме того, много селений из остатков патриарших вотчин раздавалось в вечное владение разным служилым дворянам, обращались в поместья чиновников различных ликвидируемых патриарших приказов, отдавались в аренду разным лицам, даже «поганым еретикам» иностранцам (инструкторам военным, корабельным, врачам и ремесленникам). Так в весьма короткое время, в течение каких- нибудь 13 лет по смерти патриарха Адриана, общая площадь патриарших земельных владений сократилась более чем наполовину. За ними осталось всего лишь 4338 дворов из прежнего количества около 10000 дворов. Но и эти владения перестали считаться частным имуществом патриаршей кафедры, а ими заведовал и управлял Монастырский приказ как государственным имуществом, и доходы с них поступали в его полное распоряжение.
Но если церковь во имя возврата своего былого феодального величия столь активно поддерживала политические интриги боярской знати, то, с другой стороны, она проявляла совершенно иное отношение к широким движениям угнетенных масс. Здесь она не теряла своего классового чувства самосохранения и единым фронтом с дворянским правительством Петра выступала на защиту господствующих классов, невзирая на то, что эти классы нанесли ей чувствительный материальный ущерб.
Мы видим, что в эпоху Петра задавленные беспощадной и жестокой эксплуатацией господствующих классов трудящиеся массы, как и в предшествующее время, бежали на Волгу, на Дон, в степи, где становились под знамена различных атаманов и объединялись тут для борьбы со своими угнетателями. И хотя внушенный церковниками дух религиозного фанатизма и стояния за веру против «антихриста-царя» давал им уже готовый стимул для восстаний против дворянского правительства, но в основу своей борьбы они клали не эти религиозные, а чисто классовые интересы. Они домогались иного социального порядка и открыто высказывали свои заветные желания уничтожить власть бояр и помещиков вместе с попами и монахами. В этих случаях явного обнаружения чисто революционных чаяний угнетенной массы церковь действовала иначе, чем при заговорах феодальной реакции. Она забывала свою фронду, свое упорное противодействие экономической и финансовой политике Петра и спешила всячески оказать помощь «губителю и разрушителю веры», чтобы подавить восстания угнетенных.
Таково, например, было восстание народных масс в Астрахани в 1705 году. Здесь выступили против дворянского правительства посадские люди — низшее купечество — под лозунгом стояния за старину. Но к ним примкнула основная масса трудящихся, бежавшая сюда от гнета и эксплуатации помещиков. И эта масса, можно сказать, скоро придала всему восстанию характер открытого выступления против воевод, бояр, помещиков и вообще против всех богачей — эксплуататоров. В обстановке этого восстания духовенство Астрахани безоговорочно стояло на стороне правительственной власти и активно помогало агентам Петра придушить угнетенных. Чины духовные, а именно митрополит Самсон и архимандрит Георгий Дашков, явились истинными предателями восставших. Благодаря их агитации посадские люди решительно отмежевались от основной массы «беглецов», и поэтому в Астрахани начались «несогласия и смятения между восставшими».
Купечество и ремесленники свернули знамена и во главе духовенства ушли с поля битвы. Осталась масса бежавшего от кабалы помещиков угнетенного люда, который решил бороться до последнего. Но против него уже готовились измена и предательство. Митрополит Самсон и архимандрит Дашков тайно сносились с боярином Шереметьевым, отправленным для усмирения восстания, и не замедлили уведомить его, чтобы он начинал поскорее штурм астраханского кремля, так как-де между «бунтовщиками» возникло несогласие. В 30 верстах от Астрахани Шереметьева встретили с иконами и крестами архимандрит Спасского монастыря Рувим, сам Георгий Дашков и другое духовенство и объявили, что «весь народ астраханский», за исключением «проклятых воров», изъявляет свою покорность правительству и готов его встретить.
В дальнейших событиях подавления восстания астраханские монастыри являлись главным оплотом войск , Шереметьева, и при помощи многочисленных шаек монахов, которые шпионили и разлагали ряды бойцов, переодевшись в крестьянское платье, восстание скоро удалось подавить. После победы у ворот астраханского кремля встретил усмирителя сам митрополит с сонмом всего духовенства, и под звон церковных колоколов и радостные песнопения победители вошли в собор возблагодарить господа бога за победу над «бунтовщиками». Главнейшие участники восстания (365 человек) были преданы жестокой казни через колесование.
Петр имел полное основание вместе с Шереметьевым благодарить и духовный чин за оказанную услугу. Посыпались большие денежные награды духовенству с придачей деревень с крепостными. Сам главный пособник подавления восстания архимандрит Георгий Дашков получил вскоре высокий сан архиепископа и богатую ростовскую кафедру.
Члены духовной коллегии приглашались самим императором из числа наиболее угодливых и раболепных архиереев, архимандритов и протопопов и занимали должности, дающие им такие же, как в табели о рангах, бюрократические чины и звания по образцу светских коллегий: президента, вице-президента, советников и асессоров. Собственной рукою Петра им было назначено весьма приличное жалованье, а именно: президенту — 3000 руб., вице- президенту — 2500 руб., советникам — по 1000 руб., а асессорам — по 600 руб. сверх содержания, получаемого от епархии и монастырей. Вскоре Духовная коллегия была переименована в Святейший правительствующий синод, который и представлял собой высшее церковное управление до последних дней русского царизма.
Синод гордился тем, что он «должность свою исправляет не своим именем», а по указам «его царского величества». Поэтому его первой и непосредственной заботой была защита «интереса царского величества», а его единственной задачей — охранение «священных устоев» самодержавного режима, и перед этой задачей все дела веры и религии обращались в чисто охранительные, полицейские средства для поддержания незыблемости этих устоев. Для постоянного надзора за более успешной деятельностью синода в отношении охранения этих «священных устоев» Петр назначил в синод светского чиновника («выбираемого из офицеров доброго человека») в качестве «ока государева и стряпчего по делам государственным».
Таким образом, фактически все высшее управление религиозными делами дворянской монархии совершалось под бдительным надзором «добрых и смелых офицеров», которые сами давали церковной знати все указания относительно того направления, в каком церковь обязана была работать на благо господствующих классов. Стоит указать здесь, например, на официальное запрещение духовенству проповедовать против пьянства, отданное обер- прокурором в середине XIX века, при господстве в царской России системы откупов на винную торговлю, чтобы ясно увидеть, к чему сводилась роль церковного аппарата, действующего «по указам его императорского величества». При такой организации правящая церковная верхушка плотным клином вошла в систему централизованного бюрократического управления, сделалась исключительно «синодальной правительственной командой», как характерно именовались члены синода в официальных актах XVIII века, и должна была надеть на себя мундиры полицейских чиновников.
Как и все государственные чиновники, члены правительствующего синода при своем избрании давали присягу и клятву в том, что они обязуются всем своим разумением и всеми своими силами споспешествовать насаждению «общего блага» помещиков. Эта торжественная клятва правящего церковного аппарата хорошо говорит сама за себя. Даже все поповские историки и ученые- богословы всегда признавали, что она была выражением полного и беспрекословного согласия церковной верхушки отдать всю церковь, все имеющиеся в ее распоряжении религиозные средства и весь персональный состав своего аппарата на служение целям помещичьего самодержавного режима.
За синодальными верхами послушно тянулись епархиальные архиереи, которых церковная реформа превратила из богатых земельных магнатов в рабски угодливых и верных самодержавию духовных чиновников, работавших на местах в тесном единении с губернскими канцеляриями и политическими сыщиками Петербурга. С этой целью кандидаты на архиерейские места проходили тщательную фильтровку и прежде своего назначения подвергались в столице долговременному испытанию в своих способностях стать надежными агентами самодержавия.
На низшее духовенство церковная реформа обратила самое серьезное внимание, стремясь превратить его в хорошо организованную армию верных слуг самодержавия. Первой заботой в этом отношении было определение нужного государству контингента попов, городских и сельских, т. е. введение духовных штатов, подобно тому, как установлено штатное количество нужных дворянской монархии военными гражданских чинов. Все излишнее количество попов и поповских детей привлекалось на гражданскую службу путем так называемых разборов духовенства, т. е. другими словами, путем генеральных чисток, производившихся несколько раз. Оставшиеся в штате попы должны были пройти через духовные школы, организуемые при архиерейских домах и монастырях, чтобы из невежественных и полуграмотных стать «учеными пастырями» своих чад.
Кроме веры и религиозных обрядов на службу охранения самодержавия Петр привлек и сами «таинства» церкви. В целях русификации «инородцев» было введено принудительное крещение как полицейский признак принятия верноподданства; в целях искоренения раскола стали практиковать принудительное исповедание и причащение. Обязанность исповеди и причастия сделалась со времени Петра общей для всех граждан православного исповедания политической обязанностью, опущение которой особенно строго взыскивалось с лиц, состоявших на государственной службе, на основании ст. 23—27 Устава о предупреждении и пресечении преступлений. В каждом приходе попы имели у себя особые «клировые ведомости», где регулярно отмечали всех лиц, бывших и не бывших у исповеди и причастия. Об уклоняющихся почему- либо от исполнения этого «святого долга» доносилось по начальству, в консисторию, которая* доводила о сем до сведения гражданских властей, и такие лица попадали под особый надзор полиции.
В то же время по чисто полицейски-охранительным соображениям синод по приказу Петра отменил «тайну» исповеди. Он издал распоряжение о том, чтобы все «духовные пастыри» неукоснительно доносили Преображенскому приказу и Тайной канцелярии о сообщенных им на исповеди «народных соблазнах и злодейственных намерениях», к которым отнесены: «измена или бунт на государя или на государство, или злое умышление на честь и здравие государево и на фамилию его царского величества», а также «слова, до высокой его императорского величества чести касающиеся, или государству вредительные». При этом сочиненный в те годы Духовный регламент, легший в основу деятельности реорганизованной церкви, старается доказать, что такой донос нисколько не противоречит самому понятию о «таинстве» исповеди.
Даже политические доносы церковники превращали в исполнение господних заповедей и оправдывали религией свою деятельность. Каждый поп при вступлении в свою должность приводился к присяге и перед крестом клялся доносить обо всем куда следует. Вследствие этого он делался настоящим «сыщиком» Преображенского приказа, и промысел ябедника, шпиона и доносчика развивал в нем неудержимую страсть проявить свои способности в делах такого рода и через то выслужиться и получить соответствующую мзду.
Действительно, эта страсть к доносам, причем без всяких основательных к тому причин, достигла среди духовного чина в эпоху Петра такого развития, что даже сам синод напрасно старался внушать духовенству, чтобы оно не утруждало правительственных агентов доносами по одним подозрениям и неосновательным слухам. Но ревность отцов и желание выслужиться перед правительством не ослабевали. Доносы их порождали порой такие любопытные политические процессы, что известия о них можно было бы счесть басней, грубой клеветой на духовное сословие, если бы эти известия не дошли до нас в совершенно официальных документах.
Так, в 1721 году вологодский воевода Потемкин прислал в Преображенский приказ вологодского соборного протопопа и протодьякона с письменным отношением, в котором значилось, что протодьякон назвал протопопа изменником царя за то, что он-де, протопоп, не говорит в молитвах «о плавающих и путешествующих», следовательно, не желает молить бога о флоте, который недавно был заведен Петром 2.
Попы ходили с молитвой и крестом по домам, выведывали, высматривали, прислушивались и, чуть только замечали где-либо в действиях или речах политический оттенок, спешили донести о «бунтовщиках» по начальству. Исповедь была особенно удобным для сего средством, почему мы и видим, что и в последующие времена синодский указ о доносе сообщенных на исповеди «злоу- мышлениях» не только не отменялся, а, напротив, неоднократно издаваемые циркуляры подтверждали его неукоснительное исполнение, и особенно полковым попам специально предписывали доносить военному начальству о том, что им будет открыто «на духу» солдатами.
Реорганизованная Петром церковь поставила на службу дворянскому самодержавию и все свое богослужение, а также свои молитвословия и песнопения. Если мы обратим внимание на то обстоятельство, что церковное богослужение своей театральностью и внешней обстановкой чрезвычайно сильно действует на отсталую и консервативную психологию, то станет ясным, какую могущественную силу являло оно в руках церкви в качестве проводника в сознание верующих благоговения перед самодержавным режимом помещиков и капиталистов.
Неудивительно, что абсолютизм Петра обратил особенное внимание на эту сторону массового религиозного действа и приказал своим рясофорным сподвижникам теснее увязать это действо с пропагандой самодержавного помещичьего строя и пересоставить все службы и чинопоследования с таким расчетом, чтобы утвердить верующих в той мысли, что «един есть бог на небе и един есть и будет царь на земле». И мы видим поистине лихорадочную деятельность церковников в этом направлении. Пересматривались молитвы о победе над супостатами с целью более яркого выражения в них величия самодержцев; изменялись формы возношения при богослужении имен императорской фамилии с добавлением велеречивых титулов; в честь лиц царской фамилии устанавливались новые праздники и составлялись для них целые службы и т. д.
Одним словом, со времени Петра вошло уже в определенную систему все более или менее важные с политической точки зрения события непременно отмечать церковным богослужением, во время совершения которого царские имена и титулы склонялись много раз во всех падежах и числах. Этим дням в эпоху Петра был составлен особый реестр, или табель, и с тех пор по распоряжению синода он аккуратно печатался с дополнениями и всегда должен был висеть в алтаре каждого храма для вящего напоминания священникам и предохранения от того, как бы не обми- нули они «службой божией» сии знаменательные дни.
Изложенные факты ярко иллюстрируют собой смысл церковной реформы Петра и вполне убеждают нас в том, что эта реформа имела своей главнейшей целью приспособить церковь к требованиям восторжествовавшего дворянского класса по отношению к религии. Религия ценилась и ценится эксплуататорскими классами не сама по себе, а как нечто весьма полезное для государства помещиков и капиталистов, как великолепное психологическое средство, удерживающее народные массы от всяких помышлений на «бунт и измену» существующему порядку.
Соответственно такой классовой роли религии был перестроен на новых началах и весь церковный аппарат. Из могущественной феодальной, собственнической организации, своими руками создавшей и возвеличившей идею самодержавия, церковь должна была превратиться в централизованно-бюрократическом государстве помещиков в простое правительственное учреждение и стать послушным орудием угнетателей, как простой рычаг их власти. В силу этого как высшее, так и низшее духовенство, являясь живыми силами церкви, и, наконец, сама Духовная коллегия, преобразованная в синод, разумеется, должны были сделаться солидарными со всем дворянским правительством, со всем его направлением, со всеми целями и интересами господствующих классов. Оппозиционные настроения по отношению к «новшествам» и всей политике царизма должны были, естественно, затихнуть. Напротив, в усердном и раболепном служении интересам помещиков церковь находила и силу свою, и веру в то, что новые хозяева ее на оставят.
Действительно, путем эволюции, через секуляризацию церковно-монастырских доходов, а позднее и секуляризацию всех вотчин, дворянская самодержавная монархия прочно определила социальное положение «духовной команды» в своем государстве. Духовенство вновь стало особым, привилегированным сословием, получило возможность иметь права дворянства, приобретать и владеть недвижимыми имуществами и крепостными душами. Достаточно сказать, что в начале XX века земельная собственность русской господствовавшей церкви вновь достигла весьма внушительных размеров. В 1905 году, по официальным данным, она составляла 2 611635 десятин, из них церквам принадлежало 1871858 десятин, а монастырям — 739 777 десятин. Самодержавное правительство вплоть до революции 1917 года неустанно заботилось и о дальнейшем увеличении церковно-монастырского землевладения. С развитием капитализма особенную ценность среди богатств церкви составляла также огромная движимая собственность, т. е. капиталы, и городская недвижимость.
Поучения и назидания, раздававшиеся с церковных амвонов, внушали верующим о «богоустановленности» того государственного режима, который вызывал проклятия на устах угнетенных. Религиозные обряды, «святые таинства», «слово божие», молитва и сама православная вера выставлялись в оплот и освящение тех жизненных порядков, которые несли неисчислимые страдания миллионам трудящихся.
Но под лозунгами защиты вековечных устоев «православия и самодержавия» скрывались истинные мотивы борьбы церкви и истинное ее лицо — лицо крупного помещика и капиталиста, стремящегося сохранить свои земные богатства, свои права и привилегии.
Александр Дмитрёв
Из сборника «Христианство и Русь», серия «Советское религиоведение», №2, 1985 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Горчаков М. И. О земельных владениях всероссийских митрополитов, патриархов и св. синода. СПб., 1871, с. 373.
2 См.: Знаменский П. Приходское духовенство со времени реформы Петра Великого. М., 1880, с. 375.
