ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » Церковная реформа и раскол
Церковная реформа и раскол
  • Автор: Vedensky |
  • Дата: 05-04-2015 13:00 |
  • Просмотров: 3896

Семнадцатый век занимает особое место в истории России феодального периода. Это было время, когда в экономике страны стали намечаться сдвиги, сущность которых состояла в появлении первых элементов буржуазных отношений. Однако их развитие было еще очень незначительным. По-прежнему безраздельно гос­подствовал и еще более укреплялся феодально-крепостнический строй. Тяжесть крепостнического гнета возрастала. Это привело к небывалому еще в России обострению классовых противоречий. Две мощные крестьянские войны — во главе с Иваном Болотнико­вым и Степаном Разиным, крупные восстания в Москве, Новгоро­де, Пскове и других городах, массовые побеги крестьян — все это было ярким проявлением антифеодальной борьбы народных масс.

Церковь, как и раньше, оставалась крупнейшей экономической, политической и идеологической силой. Ее богатства были огромны. Царская власть пыталась урезать привилегии церковных владений и привлечь их к несению государственных повинностей. Но после возвращения из польского плена патриарха Филарета (1619 год), отца нового царя Михаила Романова, положение церкви даже стало укрепляться. В 1628 году была вновь разрешена передача вотчин в монастыри «на помин души». Велик был удельный вес церковных земель и в городах, где они назывались «белыми слободами» (освобожденными от государственных повинностей). По данным на середину столетия, церковь имела в городах около пяти тысяч дворов. Эти владения монастырей, церквей, епископов, митрополитов, патриарха стали серьезным тормозом развития городских посадов.

В дополнение к разнообразным доходам от своих владений церковники получали немало денег за совершение обрядов и служб, а высшее духовенство обогащалось еще путем поборов с приходских священников. Последние не только отдавали еписко­пам десятую часть своих доходов, но и оплачивали расходы по сбору этой «десятины», размеры которой епископы определяли по своему усмотрению. Не меньшую сумму, чем десятина, состав­ляли доходы от духовных судов, от штрафов за нарушения при­хожанами церковных правил и обрядов, от назначения и пере­мещения священников. Низшее духовенство немало терпело от произвола князей церкви. По своему материальному положению сельские и городские священники порой не отличались от трудового населения городов и сел, но, разумеется, не сливались с ним, так как кормились не только своим трудом на полях, но и за счет посадских людей и крестьян. Известная близость приходских священников к посадским людям и крестьянству обусловила, как всюду в Западной Европе, активное участие многих из них в антифеодальных и даже антицерковных выступлениях.

Сохраняя автономное управление, церковь представляла собой настоящее государство в государстве. Патриарх, митрополиты, архиепископы имели своих дворян и детей боярских, у церкви была своя поместная система. Патриарх имел свои высшие учреж­дения — приказы. Можно сказать без преувеличения, что в XVII ве­ке не было в России большего пережитка феодальной раздроблен­ности, чем привилегии, богатство, независимое управление церкви.

Все это вызывало недовольство дворянства и верхушки горо­жан — купцов, которые требовали использовать церковную казну и тем самым облегчить тяжесть лежавших на них государственных повинностей.

На земском соборе 1642 года в связи с острым спором между представителями сословий — кому оборонять взятый донскими казаками Азов — дворяне и купцы потребовали, чтобы церковь участвовала в выполнении государственных обязанностей. Лави­ровавший между группировками царь Михаил Федорович тогда уклонился от решения и предпочел возвратить Азов Турции. Прошло несколько лет. В 1648 году прокатилась волна городских восстаний. В этой обстановке вновь собрался земский собор, на котором требования сословий выдвинуты были еще более определенно. Горожане решительно протестовали против город­ских «белых слобод», принадлежавших в большинстве церкви. Правительство со своей стороны было заинтересовано в том, чтобы подорвать мощь своих соперников — духовных и светских феодалов, а заодно расширить контингент налогоплательщиков. Поэтому «Соборное уложение» 1649 года отписало все «белые слободы» на государево имя. Тем самым церковь лишилась доходнейших своих владений.

Дворяне и купцы требовали вообще отобрать церковные земли. Но царь не решился на конфликт с церковью, которая была не только идеологической опорой самодержавия, но и ссужала государственную казну. Ссориться с ней было опасно, особенно если учесть рост как раз в это время массовых народных выступ­лений. Однако дальнейшее приобретение церковью земель было все же запрещено. Более того, решение судебных споров из-за церковных и монастырских земель передавалось во вновь создан­ный орган государственной власти — Монастырский приказ. За церковью сохранялись лишь суд по духовным делам и гарантия завещаний. Теперь только патриарх мог самостоятельно управлять своими вотчинами и осуществлять право суда над их населением.

Однако церковь разными путями продолжала умножать свои богатства. К 1678 году в ее руках находилось 116 тысяч дворов, что составляло 13,3% всех дворов в стране ‘. В то же время так называемые «черные» (т. е. принадлежащие государству) дворы составляли 10% общего числа дворов (остальные принадлежали различным категориям светских феодалов, дворцовому ведомству и т. д.). Таким образом, положение церкви как крупнейшего земельного собственника и феодального эксплуататора оставалось непоколебленным в течении всего XVII века.

Тем не менее церковный вопрос приобрел большое значение. Не только противоречия внутри господствующего класса, но в первую очередь обострение классовой борьбы поставили церковь перед новыми проблемами. Борьба народных масс против церкви, не прекращавшаяся со времени принятия христианства на Руси, вступила в XVII веке в новый этап, для которого было характерно небывалое до того падение авторитета церкви.

Антицерковные настроения в народе были прямо связаны с ростом городов и их демократической ремесленно-посадской средой, в которой все более развивались светские элементы культуры. Народное творчество и литература того времени были в значи­тельной степени проникнуты этими настроениями. Именно в XVII веке возникли и распространились в народе выразительные пословицы: «Из одного дерева икона и лопата», «Молебен пет, а пользы нет», «Кому тошно, а попу в мошно» и т. д. Повсюду появились язвительные и веселые скоморохи. Любимый народом Петрушка не щадил ни богачей, ни попов. Все больше людей предпочитали угнетавшей душу церковной службе народные празднества и представления. Патриарх Иосиф в 40-х годах констатировал, что даже в Москве чинится «мятеж», «соблазн и нарушение веры», народ вместо того, чтобы идти в храм, предается веселью и играм.

На помощь церкви пришли царские власти. Указ 1648 года требовал неукоснительного посещения церкви в воскресные и иные праздники. Предписывалось скоморохов и ворожей в дома не призывать, шахматами и картами не играть, медведей не водить, на свадьбах песен «бесовских» не петь, на качелях не качаться, личин на себя не наряжать. Тут упомянуто все, что мешало духовенству держать паству под своим влиянием: и живучие остат­ки языческих обрядов и верований, и народные игры. Указ запрещал «позорища» (зрелища), а «хари» (маски) и «бесовские гудебные сосуды» (домры, сурны, гудки, гусли) требовал ломать и жечь, скоморохов же вообще не пускать в города и села. В роспи­си храмов большое место отводилось изображению «страшного суда» с грешниками, терзаемыми в аду: церковь стращала тех, кто выходил из-под ее влияния. И все же никогда до того равно­душие к церкви и духовенству не выражалось столь открыто.

Антифеодальные и антицерковные тенденции народного твор­чества оказывали воздействие и на литературу. Появились произ­ведения, остро критиковавшие церковь и ее служителей. Широкое распространение получило в первой половине XVII века «Сказание

о куре и лисице», в котором обличались лицемерие и стяжательство духовенства. Открытые нападки на церковь содержатся в «Служ­бе кабаку», пародирующей ритуал всенощной. Еще более ярко возмущение против церковников проявилось в «Калязинской челобитной», где высмеиваются монастырские порядки, пьянство и распущенность монахов. Распутство церковников обличается в «Повести о Карпе Сутулове», «Сказании о попе Савве» и в других произведениях. Насмешкой над религиозными проповедями пронизана веселая и остроумная «Повесть о бражнике», доказы­вающая, что герой ее имеет не меньше прав на «царство небесное», чем «святые».

Все эти сатирические насмешки над духовенством вместе с тем неизбежно развенчивали «святость» самой церкви и в какой-то мере задевали идеи, которые она проповедовала.

В обстановке широкого недовольства церковью перед ней с особенной силой встал вопрос об укреплении своего авторитета и влияния на массы. Царские и церковные власти пытались рядом указов воздействовать на возмущавшее народ поведение «духов­ных пастырей». Такие указы невольно выявляли неприглядную картину быта последних, распространенные среди них пьянство и мздоимство. Однако одними указами нельзя было обойтись: требо­вались более серьезные меры для укрепления церковной организа­ции в целом.

Помимо внутренних причин необходимость реформы церкви вызывалась чаще еще и причинами внешнеполитического характе­ра. Воссоединение Украины с Россией в 1654 году выдвигало зада­чу объединения русской и украинской церквей; но их разделяли накопившиеся за несколько веков различия в обрядах и прави­лах. Унификация церковных норм была нужна и для осуществле­ния далеко идущих замыслов в отношении православных народов Балканского полуострова, находившихся под владычеством сул­танской Турции. Без упорядочения церковной жизни в Российском государстве нельзя было рассчитывать на успех церковно-полити­ческого влияния вне его пределов.

Уже со времени Стоглавого собора 1551 года незыблемая вер­ность старине в обрядах и правилах считалась опорой истинного православия. Церковники, вынужденные теперь приняться за реформы, оказались расколотыми на две группы. Одна группа считала, что реформы должны быть сведены к проверке и исправ­лению богослужебных книг по старым греческим образцам. В 1649—1650 годах к такой работе приступили приглашенные с Украины ученые монахи. В то же время образовался кружок «ревнителей благочестия», в который вошли влиятельные деятели церкви. Они считали, что надо пресечь равнодушие населения к церковной службе и обрядам, ввести проповеди в церковную прак­тику. Книги же, по их мнению, следовало бы исправлять не по греческим, а по древним русским рукописям.

«Ревнители» враждебно относились ко всему иноземному и с большой тревогой наблюдали за проникновением элементов запад­ной культуры. Они были живым воплощением реакционных сил феодальной знати, которые противились всякому новшеству и опи­рались прежде всего на тезис о незыблемости церковного веро­учения. Царь в общем поддерживал «ревнителей», но был против исправления книг по русским, а не по греческим образцам, так как это противоречило внешнеполитическим государственным интере­сам. Не последнюю роль играло здесь и стремление иметь образцом византийские традиции, согласно которым церковь находилась в зависимости от государства. Патриарх же Иосиф (1640—1652 го­ды) вообще был настроен против всяких реформ, видя в них опасность для церкви. После его смерти в 1652 году новый патри­арх Никон начал реформу обрядов.

В 1653 году последовало распоряжение о замене при бого­служении земных поклонов поясными, а двуперстного «крестного знамения» троеперстным. Затем было высказано категорическое требование сверить все богослужебные книги с греческими, изъять иконы, написанные по русским образцам, и т. п. Несогласных Никон подвергал крутым наказаниям. Первые же его мероприятия вызвали противодействия «ревнителей», опасавшихся, что какие- либо перемены могут стать угрозой для авторитета церкви. Про­топоп Аввакум подал царю протест против нововведений Никона. Спустя некоторое время по царскому указу Аввакум и его едино­мышленники были отправлены в далекие монастыри в ссылку.

Весной 1654 года Никон созвал церковный собор, на котором подверг критике всякое нарушение древних византийских обрядов и установлений и потребовал от него одобрения произведенных реформ. Собор под нажимом Никона и царя одобрил реформы, сделав лишь осторожную оговорку о том, что исправление книг надо производить и по русским старым книгам и уставам. Все не­согласные с реформой Никона («старообрядцы») были отлучены от церкви.

Так произошел раскол в русской церкви. Вскоре он стал приобретать не только догматическое, но и социальное содержа­ние. Прежде всего среди противников нововведений Никона оказа­лась реакционно настроенная боярская знать, видевшая в церков­ной реформе средство усиления царской власти, а также опасав­шаяся проникновения иностранных элементов в Россию.

Однако движение раскольников не ограничилось вовлечением в число сторонников старых обрядов небольшой части церковников и боярской знати. Еще в 30—40-х годах XVII века в России возник ряд общин, отколовшихся от официальной церкви. Движе­ние это получило название «капитоновщины» по имени некоего Капитона, его руководителя. «Капитоновцы» отвергали многие церковные обряды. Изменения в церковных книгах и обрядах порождали скрытое недовольство народа, так как связывались в его сознании с полным оформлением системы крепостного права и усилением крепостнического гнета.

После поражения Крестьянской войны под руководством Сте­пана Разина в ряды раскольников стало вливаться все больше и больше крестьян. Страстная и яркая проповедь таких вождей раскола, как неистовый протопоп Аввакум (1620—1682), привлек­ла немало народа. В «Житии протопопа Аввакума, им самим написанном» он рассказывает о своей полной гонений жизни. Живые картины борьбы раскольников и «никониан», реалистичное изображение перипетий собственной судьбы, яркие описания си­бирской природы, меткие и язвительные характеристики враждеб­ных Аввакуму лиц, страстная защита своих взглядов и непреклон­ное мужество в борьбе за них — все это сделало повесть умного и упрямого московского протопопа ярким произведением, получив­шим широкую популярность.

Эта популярность усиливалась тем, что в сочинениях Аввакума содержалась резкая критика церковной верхушки, представителей которой он обличал как «слуг антихристовых», «волков в овечьей шкуре». Он говорит, например, о том, что якобы видел во сне «антихриста», за которым шли царь и другие властители. Имея в виду Алексея Михайловича, Аввакум писал: «Бедный, бедный, безумный царишко! Полно христиан тех мучать!». Патриарха Ни­кона Аввакум называл «борзым кобелем». И хотя собственные взгляды Аввакума на жизнь были глубоко консервативны, его об­личения в известной мере перекликались с антифеодальными настроениями народных масс. Многие люди поверили в правоту учения Аввакума и его единомышленников. Преследования, кото­рым подвергались вожди раскола, еще более усиливали их по­пулярность в народе.

Между тем идеология раскола менее всего соответствовала действительным интересам народных масс. Более того, как и вся­кая религиозная идеология, она уводила народ от активной классовой борьбы, направляя всю силу стихийного антифеодаль­ного протеста в сторону мистики, религиозной экзальтации. Люди массами бежали в далекие раскольничьи скиты, надеясь найти там избавление от бед и невзгод. С 70-х годов XVII века начались страшные самосожжения раскольников, продолжавшиеся и в

XVII        столетии и унесшие тысячи человеческих жизней. Раскол ослаблял антифеодальное движение: чем больше народные массы вовлекались в раскол, тем сильнее сказывалась его консерватив­ная сила.

Конечно, это не значит, что Никон и его сторонники были носителями прогрессивной идеологии. Позиция официальной «ре­формированной» церкви была не менее враждебна интересам и в целом делу исторического и культурного развития России. Пропо­ведь руководителей раскола лишь в наиболее яркой форме вырази­ла глубоко реакционную и застойную религиозную идеологию. Догматический спор между Никоном и Аввакумом шел главным образом об отдельных церковных обрядах и вовсе не касался официальной и идейной сущности религии и церкви. Но в условиях XVII века сам факт раскола церкви, вовлекшего в религиозную борьбу широкие слои населения, был знаменательным. Объективно авторитету церкви был нанесен такой удар, какого она никогда еще не испытывала. В своеобразной форме раскол отразил начи­нающийся кризис средневекового мировоззрения, и, конечно, сов­сем не случайно то, что это произошло именно в XVII веке, в эту переломную эпоху русской истории. Слишком сильным был консер­ватизм русского феодального общества, чтобы тогда могло офор­миться новое мировоззрение, круто порывавшее с богословием и выводившее общественную мысль на путь просветительства и рационализма. Однако время такого поворота было уже недалеко.

Что касается Никона, то он меньше всего желал играть роль простого исполнителя царской воли. Постепенно он взял в свои руки назначение митрополитов, епископов и других высших цер­ковных иерархов, что раньше делал царь. Никон активно вмеши­вался даже во внешнеполитические дела. Между ним и царем назревал конфликт. Русско-шведская война, сторонником которой был Никон, закончилась неудачно, и его престиж был сильно поко­леблен. Конфликт Никона с царским окольничим Б. Хитрово в 1658 году послужил для царя поводом окончательно рассориться со своим «другом».

Царь перестал ходить на патриаршие службы, а вскоре князь Ромодановский официально объявил в Успенском соборе о «гневе» государя на патриарха. Честолюбивый Никон в ответ демонстра­тивно снял с себя патриарший сан и покинул Москву, надеясь, что его будут упрашивать вернуться, и тогда он поставит свои условия. Но этого не случилось. Более того, царь приказал осмотреть бумаги Никона, и выяснилось, что патриарх был связан с агентом польских магнатов на Украине — Выговским. Стало ясно, почему Никон сопротивлялся войне с Польшей за воссоединение Украины. Так, помимо раскола в церкви, произошел еще открытый и резкий конфликт церкви со светской властью.

В феврале 1660 года царь созвал собор для избрания нового патриарха. Однако Никон заявил, что он лишь отошел от исполне­ния патриарших обязанностей, но сана патриарха с себя не сни­мал. Он соглашался на выборы нового патриарха при условии, что сам поставит его. Ввиду такой неясности положения собор ни­чего не смог решить, а Никон тем временем развернул энергичную деятельность. Он пытался примириться с царем, но вместе с тем запальчиво доказывал, что духовная власть выше светской, ибо она подобна солнцу, в то время как светская власть может быть уподоблена лишь луне, сияющей отраженным светом. В сущности устами Никона церковь высказывала свое многовековое стремле­ние к опеке над государственной властью.

Никон обратился за поддержкой к главам других православ­ных церквей. Между тем царь, не теряя времени, готовил вселен­ский собор для суда над Никоном. Патриархи — антиохийский Макарий и александрийский Паисий — приехали в Москву в конце 1666 года. Поняв, что дела его плохи, Никон попытался уклониться от явки на собор, но потом приехал и тут же был арестован. Главным обвинителем против Никона выступил сам царь Алексей Михайлович. 12 декабря 1666 года по соборному приговору Никон был лишен сана и отправлен в ссылку в далекий белозер- ский Ферапонтов монастырь.

С Никоном было покончено, но тут оказалось, что свергнутый патриарх высказывал отнюдь не только личное мнение насчет соотношения светской и духовной властей. В январе 1667 года на соборе большинство высших иерархов высказалось за превосход­ство духовной власти над светской и за невмешательство послед­ней в дела церкви. Особенную их ненависть вызывали постановле­ния «Соборного уложения» о церковном землевладении и деятель­ность Монастырского приказа. Царю пришлось пойти на уступки. Было решено, что духовенство останется неподсудным светским властям, что в церковных делах за патриархом сохранится вся полнота власти, в то время как светскими делами безраздельно будет ведать царь. Все это предвещало в дальнейшем длительную борьбу самодержавия с руководством русской церкви за полное подчинение ее государству.

Патриарх Иоаким, поставленный в 1674 году, служил провод­ником совершенно определенной церковной политики: уступая царю формально, он олицетворял реакцию официальной церкви на реформы, проводившиеся по инициативе правительства. Иоаким, по существу, объявил реформу завершенной и усилил жестокие преследования ее противников из среды «староверов»- раскольников. Жестоким казням подверглись участники Соловец­кого восстания, возглавленного раскольниками. В 1681 году был сожжен в Пустозерске протопоп Аввакум.

Одной из центральных задач в борьбе с расколом был его идейный разгром. Поэтому при Иоакиме продолжались исправле­ние, перевод с греческого языка и печатание богослужебных книг. Но патриарх внимательно следил за печатной продукцией, введя нечто вроде предварительной цензуры.

В мае 1682 года вспыхнуло восстание стрельцов, в результате которого на царском престоле оказался, наряду с Петром, брат его Иван, а правительницей стала царевна Софья. В это время вопрос о борьбе с расколом приобрел особую остроту: половина стрельцов вместе с их главой — князем Иваном Хованским — сочувствовала раскольникам. Патриарх Иоаким принимал всевоз­можные меры, чтобы не допустить размаха этого нового движения на религиозной почве. Софье, враждебно относившейся к расколь­никам, удалось добиться расположения стрелецких начальников, и вожди раскола были выданы с головой. Вслед за этим последо­вали строжайшие постановления против раскольников, каравшие за упорство в «ереси» сожжением в срубах, заключением в мо­настыри с конфискацией имущества.

Но несмотря на жестокие преследования, широкая волна народного протеста — религиозного по форме, социального по су­ществу — охватывала одну за другой окраины Русского государ­ства. Вскоре после сожжения Аввакума Пустозерск превратился в один из главных центров старообрядческой пропаганды. Несколь­ко позже возникли и другие центры раскола в глухих лесах Поморья, в Новгородском и Псковском краях, в Поволжье и, наконец, на Дону, где, особенно в 80-х годах XVII века, выросло много раскольничьих скитов. В Сибири местом сосредоточения старообрядцев был Тобольский уезд.

Не меньше усилий было затрачено патриархом на борьбу с теми, кто стремился продолжать реформу в духе сближения рус­ской церкви и богословия с католицизмом, и даже просто со сторонниками перенесения на Русь элементов западноевропейской культуры. Сам Иоаким был непримиримым врагом всего «латин­ского». В своем завещании он высказывал пожелание, чтобы не вводили «новых латинских иностранных обычаев», уничтожили в церквах итальянскую иконопись и т. д. Патриарх враждебно относился ко всем иноземцам, будь то врачи, которых он чуждался, или генерал П. Гордон, с которым он отказывался сесть рядом за стол. Но бороться с ростками западноевропейской образованности было труднее, чем сжигать раскольников,— особенно еще и пото­му, что во главе государства стояли сторонники культурного сближения с Западной Европой.

Иоаким стремился укрепить власть патриарха не только на основных территориях Русского государства. Он увеличил число епархий в Сибири, усилил церковный контроль над отдаленными местностями страны. Особенное внимание им было обращено на церковные дела в недавно воссоединенной Украине. В 1683 году в Киеве по инициативе гетмана Самойловича состоялся церковный собор, выдвинувший кандидатом на место киевского митрополита друга гетмана, епископа Гедеона. В Москву было направлено тор­жественное посольство с просьбой принять Киевскую митрополию под власть московского патриарха. Однако при этом выставлялись серьезные условия, по сути дела, сводившие эту власть на нет: митрополит киевский должен был считаться экзархом константи­нопольским, а Киевская митрополия — первой среди русских; московский патриарх не должен был вмешиваться во внутренние дела митрополии, в частности, изымать из ее ведения отдельные епархии и монастыри; за Киево-Печерским монастырем должно было по-прежнему оставаться право печатания богослужебных книг.

Иоаким, отвергнув первое условие, принял все остальные, и Гедеон был посвящен в митрополиты. Однако уступки патриарха оказались только ловким маневром. Уже вскоре он подчинил себе Черниговскую епархию, ранее входившую в Киевскую митропо­лию. Крупнейшие украинские монастыри со временем переходили в непосредственную зависимость от московского патриарха. Киев­ская митрополия постепенно теряла свою автономию, включаясь в общую систему церковной централизации. Эта зависимость Ки­евской митрополии от московского патриарха была санкциониро­вана и константинопольским патриархом в 1687 году.

Добившись введения единообразия в области богослужения и обрядовой практики, устранив самовластного патриарха Никона, правительство не добилось, однако, подчинения церкви своему бюрократическому аппарату. Борьба между светской и духовной властями продолжалась вплоть до тех реформ, которые были предприняты Петром I и привели к ликвидации патриаршества и полному подчинению церкви государству.

* * *

Антинародная позиция церкви проявилась в XVII веке с наи­большей силой во время Крестьянской войны 1670—1671 годов под предводительством Степана Разина, охватившей огромную территорию Российского государства. Причиной ее был рост феодально-крепостнического гнета, особенно после издания «Со­борного уложения», расширившего права помещиков по отноше­нию к крестьянам. Правительство мобилизовало для борьбы с восставшими все силы, в том числе и православную церковь.

Вслед за царскими грамотами, призывавшими народ не под­даваться «прелестным письмам» Разина, агитацию против восста­ния вело и духовенство во главе с тогдашним патриархом Иоаса- фом. В своих грамотах он сулил тем, кто подавлял восстание, «милость от великого государя здесь, в земной жизни», а погибшим от рук восставших — «вечные блага вместе с христовыми мучени­ками». «Непокорным» патриарх грозил отлучением от церкви и наказанием «в будущем веке», Разина же называл «клятво­преступником».

В целях идеологического воздействия на массы церковь исполь­зовала проповеди, религиозные церемонии, церковно-публицисти- ческую литературу, в которой восстание изображалось как «нака­зание божье», а для «спасения» предлагалось покаяние и прекра­щение борьбы. Церкви были превращены в политические трибуны: в них читались правительственные грамоты, полные угроз по адре­су восставших; священники заставляли прихожан клясться в том, что они «не пристанут к Разину и мятежа заводить не будут» 2.

В местах, охваченных восстанием, устраивались крестные ходы для агитации туда засылались священники и монахи. Так, воевода Данила Барятинский писал царю, что он направил в город Ядрин монаха Троицкого монастыря Герасима добиваться, чтобы «люди возвратились на истинный путь». Но жители Ядрина не стали слушать монаха-лазутчика и сбросили его с башни.

Шпионаж церковников в пользу царских войск, их «изветы» на участников движения, приводившие к аресту и казням многих из них,— все это вызывало ненависть со стороны восставших: служителей церкви нередко «побивали» наравне с помещиками и боярами.

Выступление Разина было направлено не только против свет­ских вотчинников, но и против монастырей и архиерейских домов, владевших крепостными. Нередко центрами восстания станови­лись монастырские и архиерейские села, как, например, село Горбатово на Оке, вотчина суздальского Спасо-Евфимиева мо­настыря, где был сформирован пятитысячный отряд преимущест­венно из монастырских крестьян. Поднявшиеся на борьбу крестья­не, как и прежде, уничтожали отводные земельные книги монасты­рей, захватывали монастырские хлебные амбары, скот, изгоняли приказчиков и нередко расправлялись с монахами.

Особенно ярко проявилось участие монастырских крестьян в осаде разницами Макарьево-Желтоводского монастыря, крупного феодала, которому принадлежало свыше 4 тысяч душ. Восставшие приступом взяли монастырь, разгромили имущество дворян и куп­цов, сданное туда «на сбережение», сожгли хозяйственные и торговые постройки, уничтожили монастырские запасы, угнали скот, забрали церковную утварь и оклады с икон, конфисковали монастырскую казну.

«Сказание о нашествии на обитель преподобного Макария Желтоводского» обстоятельно рассказывает о «подвигах» мона­хов, защищавших монастырь. Называя восставших «безбожника­ми, дерзнувшими поднять руку на священную обитель», сказание объясняет поражение монахов тем, что те «загордились» своими успехами. Действительной же причиной их поражения были отказ монастырских работных людей и крестьян оборонять монастырь и присоединение их к восставшим. Большое участие в Крестьянской войне принимали крепостные крестьяне нерусской национальности. Они также выступали против церковных феодалов, жгли мо­настыри.

Ярким примером расправы с высшими церковными иерархами была казнь астраханского митрополита Иосифа городской бедно­той после взятия Астрахани разницами. Иосиф развил активную деятельность против восставших, угрожал им царской расправой, тайно переписывался с Москвой. Разинцы не раз предупреждали митрополита, чтобы он прекратил эти дела. Но предупреждения не действовали. В конце концов астраханский владыка был вызван на «круг». Ему зачитали смертный приговор, сорвали с него митрополичье облачение и сбросили с церковной колокольни.

В царских и церковных грамотах говорилось об отрицательном отношении Разина к религии и церкви. В них писалось, что Ра­зин — «враг божий и крестопреступник», «угодник дьявола», «церквам божьим враг». Изображение Разина и его людей как «отступников от божьей правды» было, разумеется, агитационным приемом и имело целью отвлечь от восстания народные массы.

Как видно из многих памятников, Разин относился к религии безразлично, но старался использовать ее в интересах восстания. В его войске были свои священники. Они по требованию Разина молились «за царевича Алексея Алексеевича», «за патриарха Никона», да за самого «батюшку Степана Тимофеевича» и его войско.

Г. Плеханов считал крупной политической ошибкой Разина его попытку использовать имя Никона. «Разинцы упустили из виду,— писал он,— что оппозиционные элементы гораздо более склонны идти против Никона, чем за него» 3. Вообще Плеханов имел тенденцию преувеличивать значение участия раскольников в восстании. Разин стремился вовлечь в восстание все эксплуати­руемые элементы независимо от их религиозных взглядов. Инте­реса к религиозным спорам он не проявлял. Идейное содержание Крестьянской войны 1670—1671 годов было лишено религиозной оболочки.

Разгромив восстание и предав Разина 6 июня 1671 года «злой казни» — четвертованию — на Лобном месте в Москве, царское правительство вместе с церковью шумно отпраздновало свою по­беду. Церковь предала Разина и его сподвижников анафеме. Но вопреки церковному проклятию имя Степана Разина осталось в народной памяти, в сложенных народом легендах, преданиях и песнях.

ной науке. Церковники заявили, что «богомерзостен всякий изу­чающий геометрию», что «кто по латыни учился, тот с прямого пути совратился». Невежество возводилось в достоинство и проти­вопоставлялось разумному знанию, которое объявлялось грехов­ным и несовместимым с приверженностью к христианству. Но как ни пугала церковь стремившихся к знанию русских людей, пропо­ведуя обреченность их душ «на погибель», таких людей станови­лось все больше.

Для русского искусства XVII века было характерно стремление к народности. Это также вызывало враждебную реакцию со стороны церкви. Целый ряд распоряжений Никона требовал возврата к традициям церковного зодчества. И все же новое направление в строительном искусстве, светское по своим худо­жественным приемам, не заглохло и в условиях строгой церковной регламентации. В XVII веке на Руси возводились замечательные по красоте храмы, далекие в сущности от того, чтобы вызывать строго религиозное чувство, радовавшие глаз живой игрой своих форм и* богатством колорита. Таковы постройки ярославских мастеров, являющиеся шедеврами не только русского, но и миро­вого зодчества, многие церкви в Москве и других городах.

Общее для всей русской культуры стремление к усилению светских элементов, тенденции к реализму с большой силой проявились и в живописи. Правда, Никон пытался установить жесткую регламентацию и иконописного дела, не останавливаясь перед такими мерами, как публичное поругание икон, написанных не по «греческому чину». В том же направлении церковь продол­жала действовать и после падения Никона.

Однако взгляды официальной церкви встречали противодей­ствие среди живописцев. По мнению царского живописца второй половины XVII века Иосифа Владимирова, нельзя слепо почитать все старинное и следовать невежественным представлениям людей, ничего не понимающих в искусстве; не следует отвергать и инозем­ное искусство. Владимиров особенно протестовал против канони­ческой регламентации искусства. Где такое указание обрели «не­мыслимые любители предания», спрашивал он, которое повелевает писать святых на одно лицо? Разве все люди одинаковы, разве все святые были смуглыми и тощими? Владимиров доказывал, что, например, в сцене благовещения Мария должна быть молодой девушкой, а Сусанна — красивой женщиной, в иконе рождества младенец должен быть румян и прекрасен, в сцене же распятия надо изображать мертвое тело. Так, в рамках еще религиозного содержания в живописи начинал выявляться реалистический под­ход к изображению персонажей.

Официальная церковь особенно преследовала распространение в селах и городах произведений народных мастеров-иконописцев, которые нередко далеко отходили от установленных канонов. Среди этих мастеров было немало художников, наделенных боль­шим талантом. Обилие орнамента, любовь к сказочным мотивам, внимание к пейзажу были характерными проявлениями народного начала, которое все сильнее проникало в живопись.

Так, в росписях посадских церквей Ярославля светские элемен­ты явно вытесняли церковно-догматические. Библейские сцены в этих росписях изображены в виде привычных картин русской жизни. Крестьянская лошадь нарисована в сцене пахоты Каина. Жнецы, одетые в розовые и голубые рубахи, машут русскими серпами. Краски живо напоминают типичные для среднерусского пейзажа тона. Красивы люди, совсем непохожие на канонических «смугловидных» и «тощих» персонажей. Даже изображение обна­женного женского тела — Вирсавии — появилось на стене одной ярославской церкви; зато сцена «страшного суда» вынесена на галерею, занимает отнюдь не главное место и вызывает не страх, а сочувствие к судьбе человека. Так демократические посадские вкусы проникали в церковную живопись.

Напрасно Аввакум обличал эти новые явления и пугал рус­ских людей отступлением к «немецким» и «фряжским» обычаям. Развитие новых тенденций в искусстве было основано прежде всего на изменениях в самой русской жизни, на росте городской светской культуры. Следствием этого было и проникновение эле­ментов западноевропейской образованности в Россию в XVII веке, отменить или уничтожить которое церковь была уже не в силах.

Анатолий Сахаров,доктор исторических наук

Александр Зимин,доктор исторических наук

Ефим Грекулов,кандидат исторических наук

Из сборника «Христианство и Русь», серия «Советское религиоведение», №2, 1985 г.

Примечания

1. Горчаков М. И. О земельных владениях всероссийских митрополи­тов. СПб., 1871. Прилож., с. 158.

2. Самсонов А. М. Антифеодальные народные восстания в России и церковь. М., 1955, с. 100.

3. Плеханов Г. В. Соч., т. XV. М., 1925, с. 360—361.

 

Читайте также: