Показать все теги
Древняя религия Израиля прошла много стадий развития и претерпела много изменений, но на всем протяжении эволюции сохраняла верность одному принципу — закону. Христианская община, зародившаяся в недрах иудаизма, осознала себя как новое явление лишь после того, как вопрос об ее отношении к закону был поставлен на принципиальную основу. Проповедь Павла из Тарса победила обрезание, а с ним и другие установления «Моисеева закона» были признаны необязательными для христиан. Разрыв этот подготовлялся еще до Павла деятельностью апостола Петра и диакона Стефана. Это было прямым следствием того положения, которое занял Иисус, связавший свою деятельность с народными массами Палестины и вызвавший этим протест господствующих кругов. Новый завет как источник не разрешает тех противоречий, которые он констатирует. Действительно, как объяснить, что за Иисусом ходили толпы, между тем как постоянные споры между ним и книжниками и фарисеями не прекращались; как объяснить вечные упреки Иисусу в несоблюдении им закона, враждебное настроение в правоверной иудейской среде, нарастание которого привело к Голгофе. Кто составляет ту толпу, которая теснится вокруг Иисуса, следует за ним в пустыню и которую евангелисты называют «чернью» (ochlos), «грешниками» (hamartoloi), за общение с которыми так упрекают Иисуса фарисеи. Чем объяснить резкое расхождение народа и фарисеев в отношении к Иисусу; в чем были разногласия Иисуса и народа, с одной стороны, книжников и фарисеев — с другой? Обе стороны стояли на глубоко религиозной точке зрения, и из религиозного сознания возникали упреки фарисеев Иисусу и отповедь Иисуса книжникам. Но религиозное сознание образованных кругов и народных масс не совпадало. Их отношение к закону было различным.
В образованных слоях иудеев господствовали два течения — фарисейство и саддукейство; исследования о них в значительной мере закончены трудами ученых еще прошлого столетия: Деранбуром, Вебером, Когеном, Велльхаузеном. Весь этот материал сведен у Шюрера. Источники (Иосиф Флавий, Талмуд, Новый завет) не противоречат друг другу, и их позиция относительно закона и относительно друг друга совершенно ясна. Эллинизированные саддукеи были чужды народу, но влиятельны в правящих кругах. Фарисеи являлись партией, связанной с более широкими кругами иудейских масс, и, конечно, были целые слои народа, которые видели свой идеал в праведном фарисее. Этой книжнической, фарисейско-раввинистической среде мы обязаны почти всеми литературными памятниками эпохи. Памятники эти могут быть разделены на две группы, на так называемые апокрифы Ветхого завета и раввинистическую литературу (Талмуд). Те и другие источники, будучи связанными с образованным кругом, различаются своей тематикой, интересом, который для апокрифов лежит в эсхатологии, а для Мишны — в законе. Что строгое законничество фарисеев уживалось в них с верой в воскресение и в пришествие Мессии, засвидетельствовано как Псалмами Соломона, так и Деяниями апостолов (Гл. 23: 6—8). Древняя пророческая традиция Израиля породила две ветви: функция учительности отошла к книжникам, к учителям, а «пророчество» стало достоянием апокалиптиков. В апокрифах проявился интерес позднего иудаизма к вопросам будущей жизни. Они говорят пророческим, часто неясным языком о «тайнах вечности», о воскресении мертвых, о суде божием и об ожидаемом Мессии. Мишна полагает свое значение в ином — в научении, пояснении и установлении закона и отдельных казусов его выполнения; в эту сторону направлен и весь интерес памятника. Но как для Мишны не подлежит сомнению вера в будущую жизнь ('olam haba’), так и для апокрифов приверженность закону и необходимость его строгого выполнения являются исходным положением. Эти два основных интереса литературных кругов иудаизма, апокалиптический и законнический, для народного сознания не были равноценны.
Апокалиптика уходит своими корнями в самую глубину религиозного сознания масс. Мессианизм народного движения, выраженный проповедью Иоанна Крестителя и Иисуса, не подлежит сомнению, и он очень близок мессианизму апокрифов. Доказывать эту связь после блестящих работ Бальдерншпергера, Иоганна Вейса, отчасти Вреде уже нет никакой надобности. В вере в Мессию образованные круги иудейского общества, например фарисеи, и народная масса были согласны.
Иначе обстояло дело с отношением к закону. Вся литература иудаизма занимает здесь совершенно определенную позицию — строгой верности ему. Даже апокалиптические памятники, от которых, казалось, можно было бы ждать в этом отношении терпимости и большей широты, при анализе разочаровывают нас.
Написанные в последнем дохристианском и первом христианском столетии, апокрифы дошли до нас в греческих и латинских переводах, отчасти в различных восточных версиях — сирийских, эфиопских и др. Эллинистическое влияние на апокрифы заметно; уже одно то, что они переводились на различные языки, говорит о их близости живым интересам диаспоры. Но истинно универсальной тенденции, нового живого слова о законе, об обязанностях человека по отношению к Богу и ближнему мы здесь не находим. В апокрифах утверждается праведность тех, которые строго выполняют закон и хранят малейшие заповеди отцов, тем самым утверждается особое значение, особые права Израиля на спасение.
Отношение к грешникам суровое, полное осуждения, которое переносится и на язычников. Праведник характеризуется чертами не столько моральной, сколько ритуальной чистоты. Избранные должны строжайше следовать закону.
Никакого свободомыслия или уклонения от закона в этих памятниках, вышедших из среды литературного, образованного иудейства, мы не находим. Их точка зрения совершенно совпадает с позицией евангельских книжников и учителей (равви) Талмуда.
Свободомыслие мы находим в народной среде. Упрекая Иисуса, фарисеи утверждали, что никто из знающих и наставленных в законе не принял его учения. «Уверовал ли в него кто из начальников или фарисеев, но только этот народ — невежда в законе — проклят он», — говорили они.
И тот факт, что только народ, проклятый за свое невежество в законе, следовал за Иисусом, объясняется именно тем, что точка зрения Иисуса на закон была близка народной.
То, что для книжников представлялось соблазном, в чем они готовы были преследовать Иисуса, порицая его за то, что они называли нарушением закона и преданий старцев, близко и понятно простонародью, окружавшему его. Это роднило Иисуса с толпой, так как она поступала так же, и упреки, с которыми книжники и фарисеи обращались к Иисусу в Евангелии, повторяются и в Мишне, но только тут они направлены против массы, именуемой 'am-ha’are§. Термин этот библейский. А. Гейгер в своей работе устанавливает определенное ограничение термина 'am-ha’are§, простирающегося только на еврейскую массу, еврейское простонародье, в противоположность языческим народам, именуемым goyim. В Библии это слово применяется к народу для противопоставления царю и начальникам. В книге Левит (4: 22—27) в принесении жертвы за грех выделены грех начальников и грех кого-нибудь из народа ('am-ha’are§). Во 2-й книге Царств (в греческом переводе LXX — 4-й), 16:15 'am-ha’are§ (народ) противопоставлен царю, а в главе 11 : 20 той же книги — городу: «И возрадовался весь народ земли, и город успокоился, а Аталию (Гофолию) убили мечом в доме царя». Семьдесят Толковников переводят этот термин на греческий как о Аа6? тп? уп?, что является точным переводом буквального значения слов 'am-ha’are§ — народ земли. Слово ochlos (6%Ао<;) тоже близко значению этого термина. Пешитта переводит его с греческого на сирийский словом 'ama — народ, как бы нащупывая подлинное выражение арамейской речи. Обычно же в сирийском тексте народ, окружающий Иисуса, называется kensa — толпа (от глагола kns — собирать).
Переходя к вопросу об 'am-ha’are§ в Мишне, скажем предварительно несколько слов о самом источнике. Известно, что раввинистические памятники датировать трудно, кодификация их обычно поздняя, между тем как традиции, которые они передают, относятся к несравненно более раннему времени. Так, например, Мишна, кодификацию которой следует отнести к концу II или началу III в. н. э.,11 ссылается на авторитетные изречения учителей, живших еще в I в. до н. э. Мнения отдельных ученых тщательно сохранялись их учениками или их школой, например школой Гиллеля (bet Hillel) или Шаммаи. Работа над текстом Мишны привела, однако, к мнению, что отдельные ее части в письменном виде существовали, вероятно, и в начале II в.
Буквальное значение слов 'am-ha’are§ есть «народ земли»; смысл, который придается им в Библии, — тот же: это простонародье, по преимуществу сельская масса, которую можно было бы назвать поселянами, так как они противопоставлены населению города. Раввинистическая литература, по нашему мнению, дает указания, что и для ее времени 'am- ha’are§ есть среда, связанная по преимуществу с землей.
Прежде всего об этом говорят многочисленные указания трактата Demaj, из которого видно, что часть, законнически настроенная, составляла товарищества (sтaф^a — heber), в которых строго проводился закон о десятине на плоды. Им противопоставляется 'am-ha’are§, который этого правила не соблюдает. Поэтому haber, член этого товарищества, должен отказаться от каких бы то ни было покупок у 'am-ha’are§ сухих или сырых продуктов, подлежащих десятине, так как никогда нельзя быть уверенным в том, что 'am-ha’are§ эту десятину уплатил.
Напрасно Монтефиоре в своих лекциях пытается сделать из haberim особых ригористов в законе; «никогда все фарисеи, ни все равви не были haberim», — говорит он. Но отчего тогда для Иисуса строгое соблюдение десятины представляется такой характерной чертой всего фарисейства? В притче о мытаре и фарисее он вкладывает в уста похваляющегося фарисея слова:
«Отделяю десятую часть из всего, что приобретаю» (Лука, 18 : 12 — anoSsKaxsu® navxa юоа ктюцаг.). А в обличительной речи его, обращенной к тем же книжникам и фарисеям, сохранившейся в двух редакциях Луки (11 : 42) и Матфея (23 : 23), сказано: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость, веру. Это должно делать и того не оставлять».
Тщательность, с которой и книжники, и фарисеи старались соблюдать десятину, по данным Евангелия, ставит их без всякого сомнения в ряды haberim, которые из тех же соображений тщательного сохранения десятины избегали покупок у 'am-ha’are§. Что последний был связан с земледелием, непосредственно имел дело с хлебом, говорят и такие тексты Мишны,в которых женщина-соседка 'am-ha’are§ заходит к женщине соседке haber за ситом для зерна, за ситом для муки или остается у нее перемалывать на ручной мельнице муку. Этим мы, конечно, не хотим сказать, что haberim не встречаются в среде сельского населения, нет, многие равви, фарисеи, книжники были или ремесленниками, или земледельцами, но только сам 'am-ha’are§ по преимуществу являлся сельской массой. С этой точки зрения представляется многозначительным следующий текст. Равви Елиезер говорит: «Если бы мы не были им нужны для торговых дел, они убили бы нас». Равви Елиезер, деятельность которого относится к последней четверти I в., является, следовательно, свидетелем того, что 'am-ha’are§ сам непосредственно торговли не вел, а нуждался для этого в других. Некоторые исследователи хотят в этих словах видеть только помощь грамотных людей 'am-ha’are§ в деле составления торговых договоров, контрактов, а не ведения самой торговли, но прямым смыслом текста это не подтверждается.
Городское население, как более грамотное и культурное, в большей степени связано с торговлей, чем крестьянская масса, а это создает естественную зависимость последней от первого, а с зависимостью и ненависть. Именно это обычное противоречие между городом и деревней и вскрыто в словах равви Елиезера.
'Am-ha’are§ как земледельцы неохотно выполняли постановления о десятине, а это ставило их в положение неблагочестивых. В еще большей мере брезгливость к ним законников вызывалась их пренебрежением к законам, касающимся чистоты пищи, сосудов, чистоты самих людей. В трактате Edijoth, I, 14 мы находим длинный спор между школой Гиллеля и школой Шаммаи о том, какой сосуд может сохранять чистоту, и о том, что каждый сосуд в руках 'am-ha’are§ представляется нечистым. Словно защищая народ, возражает Иисус против мелочного хранения чистоты сосудов: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их». В трактатах Schebuoth, 5 и Thoroth, 74, 85 указывается, что все, до чего касалась женщина 'am- ha’are§, вошедшая в дом haber, считается нечистым, даже если она зашла для того, чтобы вынести своего ребенка или выгнать скотину. Дом остается чистым только в том случае, если ей не разрешили в нем медлить. Как должна была в этом отношении колоть глаза книжникам простота и терпимость Иисуса, когда, например, женщины приносили ему детей или когда он касался заведомо нечистых людей, прокаженных и т. д. Дело доходило и до открытых упреков с их стороны за несоблюдение Иисусом и его учениками установления старцев о чистоте. «Собрались к нему фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из Иерусалима; и увидевши некоторых из учеников его, евших хлеб нечистыми, то есть неумытыми, руками, укоряли. Ибо фарисеи и все иудеи, держась предания старцев, не едят, не умывши тщательно рук; и при- шедши с торга, не едят не омывшись. Есть и многое другое, чего они приняли держаться: наблюдать омовение чаш, кружек, котлов и скамей. Потом спрашивают его фарисеи и книжники: зачем ученики твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб? Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исайя, как написано: люди сии чтут меня устами, сердце же их далеко отстоит от меня, но тщетно чтут меня, уча учениям, заповедям человеческим; ибо вы, составившие заповедь божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш и делаете многое другое, сему подобное». И, призвав весь народ, говорил им: «Слушайте меня все и разумейте: ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека; если кто имеет уши слышать, да слышит!..»
Совершенно очевидно, что, отвечая на поставленный вопрос — «почему его ученики не поступают по преданию старцев», — Иисус решает его принципиально. Сперва он указывает на значение заповеди, в противоположность человеческому преданию, а затем, обращаясь к народу, как бы облегчает ему иго закона чистоты: «Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его». Еще подробнее развивает он эту мысль наедине с учениками. Он решает вопрос коренным образом: отрицает за установлениями внешней чистоты внутреннюю правду.
В тесной связи с нарушениями закона о десятине и с несоблюдением чистоты стоит общее презрение и пренебрежение к 'am-ha’are§, которое мы находим в раввинистических памятниках. Запрещается быть его попутчиком, не следует доверять ему тайны (Pesahim, 3 : 8, fol. 49b). «Равви учили: не следует жениться на дочери 'am-ha’are§, потому что они сами отвратительны, их жены отвратительны, а относительно их дочерей сказано так: проклят сожительствующий с животным». В трактате Berakhoth, 7, fol. 47b сказано: «Не молись перед едой с 'am-ha’are§», что равносильно запрещению совместного вкушения пищи. Именно в этом отношении резко расходилось поведение Иисуса со взглядами законников, так как он не гнушался возлежать за одним столом с грешниками. «И когда Иисус возлежал в доме [мытаря Левия], возлежали с ним и ученики его, и многие мытари, и грешники; ибо их было много и они следовали за ним. Книжники и фарисеи, увидев, что он ест и пьет с мытарями и грешниками, говорили ученикам его: как это он ест и пьет с мытарями и грешниками. Услышав, Иисус говорит: не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Я пришел призвать не праведников, но грешников на покаяние».
Взгляды Иисуса в этом случае резко расходились со взглядами законников и учителей. Обычное мнение законников выразил равви Гиллель, Это ему, известному мягким характером, гуманными взглядами и широкой терпимостью, которые позволили Францу Деличу сравнивать его с Иисусом, приписываются слова: «Невежда не боится греха, 'am-ha’are§ не может быть праведным».
Итак, по Гиллелю, расцвет деятельности которого относится к последним десятилетиям I в. до н. э. и к первому десятилетию I в. н. э., боязнь греха, которая представляется добродетелью для автора Псалмов Соломона, как и вообще для всего религиозного иудейства, не свойственна невежде (Ьог—"115), т. е. человеку, неосведомленному в законе. За am-ha ares же не признается возможность быть праведным. По этому можно судить, что еще в I в. до н. э. к 'am-ha’are§ сложилось определенно отрицательное отношение, причем bor и 'am-ha’are§ не случайно стоят рядом: «невежда» и «народ земли» и в других случаях являются понятиями, легко заменяющими друг друга (например, Sota, fol. 22a). Этот взгляд Мишны на народ как на массу, совершенно неосведомленную в законе, усвоен большинством исследователей. Между тем некоторые тексты вынуждают нас с осторожностью отнестись к такого рода мнению. На то, что термин «невежда» приложим к 'am-ha’are§ лишь условно, т. е. только с точки зрения книжников, законников (talmide hakham), указывает, например, следующий текст: «Если кто- либо читает [Тору] или повторяет [учит Мишну], но не пользуется услугами ученого, то равви Елиезер говорит про него, что он 'am-ha’are§, а равви Самуил сын Неемана, что он невежда [bor]».26
Следовательно, для Елиезера Великого (Eli'ezer hagadol ben Hirkanos, современник Га- малиила II, женатый на его сестре, деятельность которого относится к концу I—началу II в. н. э.) 'am-ha’are§ может быть назван такой человек, который изучает Тору, даже занимается Мишной, но не стоит в непосредственной связи с ученым (talmide hakham) или не связан с определенным учителем. Евангелие дает нам в этом случае соответственное свидетельство, только лет на 40 более раннее. Иисус был несомненно начитан в законе и пророках. Он брался толковать писание в синагогах, часто отвечал библейскими цитатами в спорах, но учил «не как книжники и фарисеи». Он не прошел раввинистической школы, поэтому его учение и вызывало удивление на родине, в Назарете — «откуда сие» (Марк, 6 : 1—6; Матфей, 13 : 53—56; Лука, 4 : 16—30).
Текст Berakhoth, 7 : l—12 дает сбивчивый ответ на вопрос, кто 'am-ha’are§: всякий, кто не произносит утром и вечером молитвы, всякий, кто не имеет особых знаков благочестия на одежде, на своем доме и т. д. В самом тексте есть противоречие, потому что всякий, не учащий своих детей Торе, — 'am-ha’are§, но так же может быть назван и человек, читающий Тору без talmide hakham.
По-видимому, перед свободным толкованием закона, не связанным с принятием halakha, был некоторый страх, потому что от равви Елиезера из Модины, принадлежавшего ко второму поколению Мишны, между 90-м и 130-м гг. н. э., сохранилось следующее изречение: «Тот, кто оскверняет священное, пренебрегает праздниками... придает Торе иное значение, чем halakha, то если он даже обладает знанием Торы и добрыми делами, не будет участником в будущей жизни» (Aboth, 3 : 15).
Этот же страх извращенного понимания Торы, вероятно, говорит и в запрещении равви Hija' (К”П) заниматься законом в присутствии 'am-ha’are§.
Приведенные тексты позволяют нам видеть в 'am-ha'ares группу людей не абсолютно невежественных. Кроме того, источник дает нам право еще на один вывод. Возможно, что у 'am-ha’are§ были свои синагоги; по крайней мере равви Доса бен Архинос (’ApXVo?), живший в конце I—начале II в. н. э., сказал так: «Сон утром, вино в полдень, болтовня с детьми и сидение в собраниях 'am-ha’are§ уводят человека из будущей жизни» (Aboth, 3:4). Для слова «собрание» употреблено выражение keiiesot; большая часть комментаторов старается доказать, что это слово в данном случае не обозначает религиозного (синагогального) собрания, а лишь частное. Но мы в этом случае соглашаемся с Фридлендером, который видит в этом выражении недвусмысленное указание на синагоги и молитвенные собрания у 'am-ha’are§. Сошлемся также на авторитет Гейгера, который указывает, что термин keneset соответствует греческому ouvayray^, и приводит тому примеры. Воздержимся только от крайнего вывода, который делает Фридлендер, говоря, что синагогами 'am-ha’are§ можно назвать и синагоги диаспоры, в которых проповедовали Павел, Варнава, Аполлос и которые были предметами отвращения и негодования для законников. Для такого понимания мы не имеем достаточных оснований, а тексты, которые у нас есть, дают лишь возможность предположить, что в распоряжении 'am- ha’are§ были молитвенные дома — синагоги. Возможно, что и Иисус проповедовал в таких синагогах.
Более чем естественно, что за презрение раввинистической, фарисейской группы 'am- ha’are§ платил ненавистью. Равви Акиба, родившийся в 50 г. н. э. и погибший мученической смертью в 132 г., откровенно говорит о своем прошлом: «Когда я был 'am-ha’are§, я говорил: если кто мне даст ученого, я укушу его, как осел. Сказали ему ученики: равви, скажи „как собака". Он сказал им: этот (осел) кусает и ломает кости, а та (собака) кусает, но кости не ломает».
Равви Елиезер Великий после разрушения храма отмечает особенное падение нравов: и про 'am-ha’are§ говорят, что они совершенно «проходят и пропадают».31 Он оставил изречение, которое мы уже приводили: «Если бы мы не были им нужны для дел торговли, они убили бы нас»,32 что вполне совпадает с признанием равви Акибы.
Один аноним говорит об этой ненависти так: «Ненависть человека 'am-ha’are§ к ученому больше, чем ненависть язычника к Израилю, а ненависть их жен еще больше».
Но и отношение книжнической среды не отличалось особой кроткостью. По крайней мере в начале III в. равви Самуил Нееман передает следующие слова, вкладывая их в уста равви Иоханана (если это Иоханан бен Заккай, учитель Елиезера, то мы получаем I в. н. э.): «Равви Самуил сын Неемана сказал, что равви Иоханан сказал, что (человека из) 'am-ha’are§ позволено порвать, как рыбу. Равви Самуил сын Исаака сказал: И со спины его».
В этом же роде и другой рассказ, переданный нам в Baba bathra, l : 5, fol. 8a, относящийся уже к середине II в. н. э.35 «Равви открыл свою кладовую в голодный год и сказал: пусть войдут знающие Писание, Мишну, Талмуд, Галаху и Аггаду, но 'am-ha’are§ пусть не входят. Протиснулся равви Ионатан сын Амрама и, войдя, сказал ему: равви, накорми меня. Он ответил ему: ты изучал (читал) Библию — нет; ты изучал Мишну — нет; как же мне накормить тебя. „Накорми меня, как собаку, как ворона". И он накормил его. Когда он ушел, сидел равви и сокрушался, говоря: ой, горе мне, что я дал хлеб мой 'am-ha’are§. Когда дело объяснилось, равви просил войти всех».
Не следует, однако, придавать приведенным текстам решающего значения; многие равви высказывают истинную любовь, терпение, кротость к людям и проявляют истинное милосердие.
Прежде чем подвести итоги, скажем несколько слов о том, как ставился интересующий нас вопрос в предшествующих исследованиях.
Еще Суренгусием, издателем Мишны в Амстердаме, были сделаны ценные заметки об 'am-ha’are§, но и он, и после него все видят в 'am-ha’are§ грубую невежественную массу, которая не может вызвать никакого интереса. Монтефиоре считает ошибочным видеть в евангельских грешниках 'am-ha’are§, а для таких исследователей, как Буссе и Бертолет, этого понятия вовсе не существует. Фридлендер в одной из своих книг39 дал новое направление исследованию. Для него 'am-ha’are§ — народ, стремящийся сбросить иго закона, но чрезмерное увлечение эллинизмом не позволяет Фридлендеру сделать определенных выводов, для пего Иисус и Павел — явления духа диаспоры. Дальнейшего развития его взгляды не получили. Даже чуткий Шюрер только свел материалы по этому вопросу во II томе своей капитальной книги. В позднейшей литературе можно назвать лишь интересные, но без достаточных оснований сделанные построения Константина Бруннера,43 где он ставит Иисуса рядом с 'am- ha’are§ в связи с его конфликтом с фарисеями.
Суммируем намеченные нами выводы. 'Am-ha’are§ — это иудейское простонародье, сельская масса, заклейменная презрением книжнической среды как в Мишне, так и в Евангелиях. Выполнение закона, отягченного преданиями старцев, требовало внимания и сил, уделять которые народ, живущий трудовой жизнью, не мог. Точная, мелочная регламентация давила его, как бремя, а на пренебрежение законников он готов был отвечать ненавистью. Для части народа праведный фарисей мог быть идеалом. Но люди, встревоженные апокалиптическими и эсхатологическими чаяниями, жили в смутном ожидании событий, небесных явлений и прихода Мессии. Не случайно ищут они пророка, ходят к Иоанну, слушают Иисуса. Если фарисеи и не были единомышленниками в новых религиозных верованиях, то суровость закона, праведность их, в которой не хватало истинной любви, отталкивали. Пропасть между праведным законником и грешным человеком была так велика, идеал казался таким недостижимым, что перед ним рождался ужас и начиналось искание новых путей. В раввинистических слоях сохраняется старая закваска, а Царство божие должно было подняться на новых дрожжах. В Иоанне Крестителе, Иисусе, апостолах мы видим учителей этой народной массы — учителей, которые из нее вышли, были ей близки и ее же стремились научить истине, которая им открывалась. Если мытари присоединились к Иисусу, то потому, что они также представлялись отрицательным явлением в глазах раввинистических групп и не могли надеяться на спасение. Народ, проклятый за неисполнение закона, и мытари, проклятые за свою грешную жизнь, соединились в жажде найти истину.
Н.В. Пигулевская
Из сборника «Ближний Восток, Византия, славяне»
