Считается, что понятие "традиционная власть" ввел в научный оборот Макс Вебер. Однако это не совсем так. Согласно Веберу власть (Macht) следует отличать от господства (Herrschaft). В первом случае подчинение основывается на простом насилии, не обязательно основанном на законности. Во втором случае объект власти признает свой более низкий статус законным и подчиняется господину в силу существующих норм. В их отношениях присутствует легитимное обоснование подчинения и господства.

В то же самое время смысл русского слова власть власть (однокоренные слова - владеть, властелин, воля, великий) более близок к немецкому термину Herrschaft, чем к понятию Macht (власть, сила, мощь; глагол machen - делать; ср. также с англ. power - власть, сила, энергия и domination - господство). По этой причине, возможно, не будет большой ошибки, если использовать в русскоязычной традиции понятия власть и господство как синонимы и, следовательно, употреблять такие устойчивые словосочетания как традиционная власть, харизматическая власть и рациональная власть.

Наиболее подробно традиционная власть (в терминологии М. Вебера - традиционное господство) рассматривается в его знаменитом томе "Хозяйство и общество" (Weber 1922: 130-140). Самая важная черта традиционного господства заключается в вере в священный характер существующих традиций и правил, "нарушение которых влечет за собой дурные магические или религиозные последствия" (Вебер 1994: 68-69). Для традиционного типа сознания характерна конкретность и образность мышления, вера в существование сверхъестественных сил, которые находятся вне реального мира и в определенных обстоятельствах могут вмешиваться в отношения между людьми или карать их силами природы. Чтобы обеспечить психологически комфортное существование традиционный человек создает мифологическо-ритуальную идеологию, призванную магическими средствами поддержать природную и социальную гармонию.

Функции по поддержанию порядка возложены на некоторых лиц, которые выполняют их благодаря своим личным сверхъестественным способностям или же на лиц, имеющих подобные в силу своего происхождения способности по наследству. �менно они способны вступать в контакты с богами и силами природы и обеспечивать своему народу защиту и стабильное существование.

Традиционное господство основано на личностном характере отношений власти. Отношения между правителем и его помощниками строятся не на служебном долге и деловой компетенции, а на личной преданности своему господину. Господин рассматривает управление как функцию своей личности и использует имеющуюся власть в соответствии с собственными стремлениями и интересами. Он рекрутирует и наделяет властными прерогативами чиновников на основе личной преданности. Сколько-нибудь существенное разделение обязанностей между чиновниками отсутствует.

На месте твердой деловой компетенции стоит конкуренция первоначально даваемых господином по свободному усмотрению, затем становящихся долгосрочными, наконец, часто стереотттзированных поручений и полномочий, которыми создается конкуренция за причитающиеся шансы на оплату приложенных усилий как порученцев, так и самих господ: благодаря таким интересам зачастую конструируются деловые компетенции и, тем самым, существование ведомств. Все обладающие долгосрочной компетенцией порученцы суть прежде всего придворные чиновники господина; не связанная со двором ("экстрапатримониалъная") компетенция представляется им по часто довольно поверхностному деловому сходству области деятельности в их придворной службе или же по прежде всего совершенно произвольному выбору господина (Weber 1922: 131-132).

Как правило, в "штабе" господина (так Вебер называет двор правителя) отсутствуют

Р°)  твердая "компетенция" РїРѕ деловым качествам; РЄ) жесткая рациональная иерархия; СЃ) систематическое назначение посредством СЃРІРѕР±РѕРґРЅРѕРіРѕ контракта Рё упорядоченного повышения; d) атональная подготовка (как правило) Рµ) (часто) конкретное Рё (еще чаще) выраженное РІ денежной форме жалованье (Weber 1922: 131).

Соратники правителя расценивают выполнение своих должностных обязанностей как личное служение своему господину. �х права и обязанности в реальности являются привилегиями, которые даны и могут быть отобраны господином в соответствии с его прихотями. В отношениях с подчиненными и простыми людьми соратники господина и чиновники действуют столь же произвольно, что и сам правитель, лишь бы это не противоречило сакральным традициям и указаниями свыше.

"Штаб" помощников господина рекрутируется из различных категорий подданных. Вебер делит их на две категории - "патримониально рекрутируемых" и "экстрапатримониально ректутируемых". К числу первых он отнес родственников господина, домашних слуг, рабов, колонов, клиентов и вольноотпущенников, ко вторым - вассалов, связанных словом чести, и прочих свободных лиц, находящихся в личных доверительных отношениях с правителем, или являющихся его подданными вследствие пиетета перед ним.

Вебер разделяет рациональную бюрократию и бюрократию вообще. Он констатирует, что бюрократия появилась еще в патримониальных государствах, посредством комплектования чиновников из "экстрапатримониально ректутируемых" лиц. Однако в традиционных обществах данные чиновники являлись прежде всего личными слугами господина, их продвижение осуществлялось по прихоти правителя.

Традиционное господство базируется не на формальном своде предписанных всем без исключения законов и правил, а, во-первых, на традиционных правовых нормах и, во- вторых, на личных решениях самого господина или облеченных этими обязанностями его приближенных. В соответствии с германской традицией, Вебер называет последнее явление "княжьим правом". Причем, "лично присутствующий господин выше всякой законности" (Weber 1922: 132), он не связан никакими формальными предписаниями.

Моральные этические принципы традиционного общества основываются на вере людей в священные устои. Вследствие этого протест против злоупотреблений со стороны господина или его слуг направляется против конкретных индивидуумов (того же правителя или, как правило, его помощников), но не против всей существующей системы традиционалистских ценностей.

Как возникает традиционная власть? �сторики, антропологи и социологи многократно обсуждали вопрос об основных способах достижения власти. Большинство исследователей не склонны сводить власть вождей к какому-либо одному фактору и выделяют большое число каналов развития отношений власти. Так, согласно одному из наиболее известных теоретиков в области социологии власти, Т. Манну, главными силами, ведущими к власти является экономика, политика, война и идеология (Mann 1987; 1993). Другой авторитетный исследователь в этой области, антрополог Т. Ёрл, выделяет три главных источника достижения власти: экономический базис, военную мощь и идеологию (Earle 1997). Еще одна модель важная политогенеза - "торговая" (Webb, 1975; Ekholm, Friedman 1979 etc.). Ее основная идея заключается в том, что внешнеторговый обмен с последующей редистрибуцией редких и престижных товаров среди подданных является важным компонентом власти вождей и правителей ранних государств.

В целом, можно выделить несколько факторов разной степени важности. В их число могут войти управленческие и редистрибутивные обязанности правителей, контроль над продуктивными ресурсами, внутренним и внешним обменом или торговлей, контроль над ремесленным производством, идеология, военные функции вождей и т.д. (Крадин 20016). Во всех перечисленных случаях речь идет о разных сторонах единого процесса монополизации различных общественно-полезных функций. В силу занимаемого места в системе управления обществом, владея информацией и ключевыми рычагами в распределении ресурсов, внешних доходов и произведенного прибавочного продукта, правитель и его окружение постепенно начинают использовать свои возможности и статус не только в соответствии с нуждами общества, но и в соответствие с собственными потребностями и интересами.

Рассматривая властные отношения власти в кочевых империях, обязательно необходимо учитывать особенности эволюции кочевых обществ в сравнении с их оседлыми соседями. Если в земледельческо-городском обществе основы власти покоились на управлении обществом, контроле и перераспределении прибавочного продукта, то в степном обществе данные факторы не могли обеспечить устойчивый фундамент власти. Прибавочный продукт скотоводческого хозяйства нельзя было эффективно концентрировать и накапливать.

Во-первых, специфика скотоводства предполагает рассеянный (дисперсный) образ существования. Концентрация больших стад животных в одном месте вела к перевыпасу, чрезмерному вытаптыванию травостоя, увеличению опасности распространения заразных заболеваний животных. Во-вторых, скот нельзя было накапливать до бесконечности, его максимальное количество определялось продуктивностью степного ландшафта. В отличие от материальных богатств, скот требовал постоянного ухода и обновления (воспроизводства). В-третьих, независимо от знатности скотовладельца, все его стада могли быть уничтожены джутом, засухой или эпизоотией. Наконец, в-четвертых, значительное притеснение мобильных скотоводов со стороны племенного вождя или другого лица, претендующего на личную власть, могло привести к массовой откочевке от него.

В целом, роль правителей кочевых обществ во внутренней экономической жизни была очень мала и не может идти ни в какое сравнение с многочисленными обязанностями правителей оседло-земледельческих обществ. По этой причине можно только согласиться с мнением с Ю.В. Павленко, что:

В условиях частной собственности на скот централизованная организация труда не предопределяет сколько-нибудь существенной (по сравнению с древнеземледельческими обществами) производственной специализации отдельных групп, чей продукт мог бы перераспределяться по каналам редистрибуции. Каждое кочевое производственное объединение (хозяйственная ячейка) достаточно самостоятельно (1989: 87).

Правда, необходимо иметь РІ РІРёРґСѓ, что, РІ принципе, даже РІ оседло-земледельческих ранних государствах РЅРµ существовало интегрированной экономической инфраструктуры, Р° политический контроль центральной власти был минимален. Р�сследования политантропологов показывают, что хотя большинство экономических мероприятий РІ раннегосударственных обществах Рё проводилось РѕС‚ имени центральной власти, РЅРѕ РЅР° практике реальное значение центра было ограничено. Р­РєРѕРЅРѕРјРёРєР° ранних государств была РЅРµ столько                                                   "политической", сколько "моральной". Поэтому важное значение для функционирования СЌРєРѕРЅРѕРјРёРєРё раннегосударственных обществ играли ритуальные церемонии Рё сакральная деятельность правителя (Claessen, van de Velde 1991).

Что же говорить о кочевниках с их практически автономным пасторальным хозяйством. Здесь вся производственная деятельность осуществлялась внутри семейно-родственных и линиджных групп, лишь при эпизодической необходимости трудовой кооперации сегментов подплеменного и племенного уровня (Bacon 1958; Krader 1963; Толыбеков 1971; Марков 1976; Khazanov 1984; Масанов 1995 и др.). В силу всего этого власть предводителей степных обществ не могла развиться до формализованного уровня на основе регулярного налогообложения скотоводов. Большинство скотоводов были хозяйственно самостоятельны и лично независимы. Степень влияния на них племенных предводителей и правителей вождеств была невысока. В кочевых обществах, не имевших в своем подчинении земледельческих территорий, обычным скотоводам приходилось компенсировать затраты вождей за отправление последними тех или иных общественных функций (рациональное перераспределение пастбищ и водных ресурсов; координация перекочевок; охрана кочевий от врагов, диких зверей и антиобщественных элементов; политические и торговые связи с иноэтничными группами и народами). Очевидно, что при этом верхушка степного общества имела более высокий статус и пользовалась некоторыми привилегиями, получала подношения, использовала общественные запасы - запретные пастбища, общественные стада и т.д. (Lattimore 1940; Хазанов 1975; Марков 1976; Irons 1979; Khazanov 1984; Fletcher 1986; Barfield 1992; Golden 1992; Крадин 1992; Голден 1993; Масанов 1995 и др.).

Стабильная структура власти в кочевых обществах появлялась только в процессе создания и последующего существования кочевых империй или подобных им ксенократических политий несколько меньшего масштаба. Под кочевой империей следует понимать кочевое общество, организованное по военно-иерархическому принципу, занимающее относительно большое пространство и получающее необходимые нескотоводческие ресурсы, как правило, посредством внешней эксплуатации (грабежей, войн и контрибуций, вымогания "подарков", неэквивалентной торговли, данничества и т.д.). Можно выделить следующие признаки "кочевых империй": (1) многоступенчатый иерархический характер социальной организации, пронизанный на всех уровнях племенными и надплеменными генеалогическими связями; (2) дуальный (на крылья) или триадный (на крылья и центр) принцип административного деления империи; (3) военно- иерархический характер общественной организации "метрополии", чаще всего по "десятичному" принципу; (4) ямская служба как особый способ организации административной инфраструктуры; (5) специфическая система наследования власти (империя - достояние всего ханского рода, институт соправительства, курултай); (6) особый характер отношений с земледельческим миром (Крадин 1992; 1996; 2000).

Необходимо также отличать классические кочевые империи от 1) подобных им смешанных земледельческо-скотоводческих империй с большой ролью в их истории кочевого элемента (Арабский халифат, государство сельджуков, Дунайская Болгария, Османская империя) и 2) более мелких, чем империи "квазиимперских" кочевнических государствоподобных образований (касситы, гиксосы, европейские гунны, авары, венгры, Приазовская Булгария, каракидани, татарские ханства после распада Золотой Орды).

Существовали три модели кочевых империй: 1) кочевники и земледельцы сосуществуют на расстоянии. Получение прибавочного продукта номадами осуществляется посредством дистанционной эксплуатации: набеги, вымогание "подарков" (в сущности вымогательство, неэквивалентная торговля) и т.д. (хунну, сяньби, тюрки, уйгуры и пр.); 2) земледельцы зависят от кочевников; форма эксплуатации - данничество (Золотая Орда, Юань и пр.; 3) номады завоевывают земледельческое общество и переселяются на его территорию. На смену грабежам и данничеству приходит регулярное налогообложение земледельцев и горожан (подробнее см.: Крадин 1992: 166-178).

Кочевые империи были организованы в форме "имперских конфедераций". Эти конфедерации имели автократический и государствоподобный вид снаружи (они были созданы для получения прибавочного продукта за пределами степи), но оставались коллективистскими и племенными внутри. Вне всякого сомнения, данную политическую систему нельзя считать государством, хотя это не означает, что данная система была примитивной. Учитывая ее негосударственный характер, мной было предложено характеризовать "кочевые империи" как суперсложные вождества (Крадин 1992; 1996; 2000; 2001а).

Власть правителей степных империй Евразии, основывалась, главным образом, на внешних источниках господства (Barfield 1981; 1992; Khazanov 1984; Fletcher 1986; Golden 1992; Крадин 1992; 1993; Голден 1993 и др.). Правители являлись верховным военачальниками кочевых империй и обладали монополией на представление степной мультиполитии во внешнеполитических связях с другими странами и народами. Это посредничество накладывало на них обязательство перераспределять "подарки", дань и полученную во время набегов добычу. В делах же внутренних шаньюи и каганы обладали гораздо меньшими полномочиями. Большинство политических решений принималось племенными вождями. Такая же двойственность обнаруживается в экономике любой кочевой империи.

�мперский уровень правительства финансировался ресурсами, получаемыми из-за пределов степи, без обложения налогами скотоводов в империи. Получение этой "иностранной помощи" силой или мирными средствами было первоочередной обязанностью имперского правительства (Barfield 1981: 58).

Американский политантрополог весьма точно подметил двойственный характер природы власти правителя степной державы. Рассмотрев на примере хуннской империи структуру власти хуннского шаньюя, он отметил, что в военное время могущество правителя Хунну держалось на необходимости руководства военными действиями, в мирное же время - его положение определялось его способностями перераспределять китайские подарки и товары. Барфилд подробно проанализировал механизм хуннской имперской машины (Barfield 1981: 52-57), который функционировал примерно следующим образом. Шаньюй использовал набеги для получения политической поддержки со стороны племен - членов "имперской конфедерации". Далее, используя угрозы набегов, он вымогал от Хань "подарки" (для раздачи родственникам, вождям племени и дружине) и право на ведение приграничной торговли (для всех подданных).

�з ханьских "подарков" самую большую ценность представлял шелк. Он был включен в число так называемых "стратегических" товаров, которые не могли обмениваться на торговых рынках. Шелк можно было получить только в качестве "подарков" китайской администрации, в обмен на так называемую "дань", преподносимую императору Понебесной. В литературе данные отношения между Китаем и соседними народами, как правило, интерпретируют как особую форму международной торговли, хотя для обозначения этих отношений используется традиционная тенденциозная терминология древнекитайских источников ("дань", "данническая торговля" и пр.).

Однако, поскольку речь идет о доиндустриальных обществах, в которых отношения между людьми выступают не в форме товарно-денежных, а личных связей, более правомерно было бы говорить о так называемых реципрокныхдарообменных отношениях (подробнее см.: Мосс 1996; Polanyi 1968; Dalton 1971; Plattner 1989; Салинз 2000 и др.). С точки зрения рациональных экономических отношений обмен "данью" и "подарками" были совершенно абсурдны, поскольку ответные дары многократно превышали первоначальные подношения (Крадин 1996; 1999).

Механизмом, соединявшим "правительство" степной империи и племенных вождей, были институты престижной экономики. Манипулируя подарками и одаривая ими соратников и вождей племен по мере необходимости, шаньюй, хан или каган увеличивал свое политическое влияние и престиж "щедрого правителя" и одновременно как бы связывал получивших дар "обязательством" отдаривания. Племенные вожди, получая подарки, с одной стороны, могли удовлетворять личные интересы, а, с другой, могли повышать свой внутриплеменной статус путем раздач даров соплеменникам или посредством организации церемониальных праздников. Кроме того, получая от правителя степной империи дар, реципиент как бы приобретал от него часть сверхъестественной благодати, чем дополнительно способствовал увеличению своего собственного престижа.

Раздачи подарков хорошо отражены в письменных источниках. Китайские источники эпохи династии Тан упоминали, что тюркские и уйгурские каганы раздавали подарки китайских императоров вождям племен, а военные трофеи - своему войску (Бичурин 1950а: 298, 299, 314, 330). Рашид ад-Дин описывал молодого Чингис-хана как типичного редистрибутора.

Этот царевич Тэмуджин снимает одетую (на себя) одежду и отдает ее, слезая с лошади, на которой он сидит, и отдает (ее). Он тот человек, который мог бы заботиться об области, печься о войске и хорошо содержать улус (Рашид ад-Дин 19526, кн.2: 90).

Однако массовыми раздачами занимался не только Чингис-хан (Рашид ад-Дин 19526: 233), но и его ближайшие потомки, правившие империей до ее распада на независимые улусы: Угэдей (он же 1960: 19, 41), Гуюк (он же: 119, 121; Плано Карпини 1957: 77), Мункэ (Рубрук 1957: 146; Рашид ад-Дин 1960: 142), Хулагуиды (он же 1946: 67, 100, 190, 215-217), а также вожди и предводители многих кочевых обществ позднего средневековья и нового времени (Толыбеков 1971: 121; Першиц 1994: 146; Хафизова 1995: 201-202 и др.). Хорошо описаны редистрибутивные механизмы на примере ритуализированного обмена дарами между различными социальными стратами монгольского общества в Цинское время (с той только оговоркой, что монголы в этот период уже не являлись кочевой империей и не получали добычи от дистанционной эксплуатации Китая):

Низшее СЃРІРѕР±РѕРґРЅРѕРµ сословие платило своему РЅРѕР№РѕРЅСѓ чисто номинальную дань, что рассматривалось РЅРµ столько как экономическое или политическое подчинение, сколько признание своего ‘младшего' положения перед ‘старшим' - ханом или РЅРѕР№РѕРЅРѕРј, который принимал подношения Рё отдаривал младшего какими-либо вегцами, скотом, РёРЅРѕРіРґР° даже крепостными РёР· своего хозяйства. Обмен дарами совершался, как правило, публично, РЅР° каком-либо массовом празднике типа Надома нескольких хошунов, Рё эта публичность РІ признании зависимого положения РІ значительной степени компенсировала материальную незначительность даров (Жуковская 1988: 106).

Редистрибутивные механизмы выступают здесь одновременно как бы в двух ипостасях: как каналы циркуляции реальных ценностей и в то же время как средство развития коммуникативной системы. Надлокальная интеграция стабилизируется, таким образом, через "развитие общественных символов" (Johnson, Earle 1987: 322; Салинз 2000: 174).

Можно предположить, что интеграция племен в имперскую конфедерацию осуществлялась не только посредством символического обмена, даров между вождями различных рангов и ханом. Эту же цель преследовали включение в генеалогическое родство различных скотоводческих групп, разнообразные коллективные мероприятия и церемонии (сезонные съезды вождей и праздники, облавные охоты, возведение монументальных погребальных сооружений и т.д.).

Определенную роль в институционализации власти правителей кочевых обществ играли выполняемые ими функции священных посредников между социумом и Небом (Тэнгри), которые обеспечивали бы покровительство и благоприятствование со стороны потусторонних сил. Согласно религиозным представлениям номадов, правитель степного общества (шаньюй, каган, хан) олицетворял собой центр социума и в силу своих божественных способностей проводил обряды, которые должны были обеспечивать обществу процветание и стабильность. Эти функции имели для последнего громадное значение, поскольку одним из основных элементов идеологической системы архаических и традиционных обществ была вера в магические свойства сакрального правителя (Фрезер 1986; Куббель 1988; Скрынникова 1997; Бондаренко 2000 и многие др.). Подобный набор идеологических обязанностей был достаточно типичен для правителя традиционного общества. Сравнительно-историческое исследование 21 раннего государства, проделанное Х.Дж.М. Классеном, показывает, что в 18 из 19 случаев правитель обладал сверхъестественным статусом; в 17 из 19 случаев он генеалогически был связан с богами; в 14 из 16 случаев он выступал посредником между миром людей и миром богов; в 5 из 18 случаев правитель раннего государства имел статус верховного жреца (Claessen, Skalnik 1978: 556).

Согласно данным представлениям, считалось, что процветание социума, зависит от данных качеств правителя, от его харизмы, от его умения обеспечить благорасположение со стороны Неба и других сверхъестественных сил. Это можно проиллюстрировать примерами из истории номадных политий разных эпох, в частности, цитатой из "Алтай тобчи"\

Когда он (хаган - Н.К.) там жил, то среди народа не было болезней, не было ни падежа скота, ни гололедицы, ни голода (Лубсан Данзан 1973: 271).

В случае невыполнения правителем своих сакральных функций, если вдруг случался массовый джут, эпизоотия и гибель скота от болезни, то неудачливого вождя могли заменить или даже просто убить. Так, в 492 г. жужани отправились в поход на уйгуров двумя военными отрядами. Каган жужаней потерпел несколько поражений, в второй военачальник, его дядя все сражения выиграл. Номады посчитали, что само Небо требует смена власти. Они убили кагана и возвели на престол его дядю (Материалы 1984: 278). Еще одно яркое свидетельство приведено в летописи "Циданъ го ужи", повествующее, что у киданей V-IX

Если племена страдали от бедствий и моровых болезней, а скот приходил в упадок, восемь племен собирались на совещание и выставляли знамя и барабан перед следующим дажэпем, меняя таким образом князя (Е Лунли 1979:311).

Однажды на шатер монгольского хана Ариг-буги - брата и противника Хубилая в борьбе за монгольский трон в XIII в, - налетел свирепый смерч. Шатер рухнул и поранил много человек. Многие номады посчитали это событие за божественное предзнаменование и откочевали от Ариг-буги (Рашид ад-Дин 1960: 165).

Данные рассказы являются классическим примером концепций традиционного господства М. Вебера, которые основано на убеждении в священном, непререкаемом характере традиций, нарушение которых ведет к тяжелым магико-религиозным последствиям. Вся человеческая деятельность в таком социуме нацелена на воспроизводство общности на обеспечение стабильного порядка, устраняющего хаос и нестабильность. Легитимность традиционного господства базируется на вере в наследственные способности правителей и жрецов взаимодействовать с потусторонними силами и обеспечивать с их стороны содействие своему народу.

Тем не менее, идеология никогда не являлась доминирующей переменной в балансе различных факторов власти у кочевников. Жизнь степного общества всегда была наполнена реальными тревогами и опасностями, которые требовали от лидера активного участия в их преодолении. Правитель кочевой империи не мог быть только "Сыном Бога", издалека взирающим на копошащихся у его ног подданных, подобно египетским фараонам или китайским императорам. Поэтому только божественного статуса было мало для сохранения единства степной империи. Правитель номадного общества обязательно должен был обладать реальными талантами военного предводителя или же талантами организатора (отыскав способных полководцев), чтобы привести за собой номадов к успеху на поле брани и обеспечить затем своих сподвижников богатствами оседлых народов.

Судя по данным источников, простые кочевники получали в целом немалую долю добычи (в войске Бату-хана, например, 40% от всех доходов [Тизенгаузен 1998: 188]). Разумеется, все награбленное увезти с собой было нельзя. �сточники, в частности, свидетельствуют, что у воинов Тимура, которые с трудом находили необходимое пропитание", после походов в половецкую степь "скопилось столько лошадей и баранов, что во время возвращения идя назад, они не были в силах гнать их, а поэтому некоторых погнали, а некоторых оставляли (там же: 172).

Часто пленники и рабы гибли от тяжелых условий перехода, повозки с награбленным имуществом приходилось бросать, спасаясь от погони. Однако нет оснований сомневаться, что в случае успешных походов результаты намного превосходили предполагаемые ожидания. "[Обилие добычи и скота] доходило до того, что пешие нукеры возвращались обратно с 10 и 20 головами лошадей, а одноконные - со 100 лошадьми и больше" (Тизенгаузен 1941: 118).

Для простых кочевников война была важным, а нередко и единственным способом поддерживать экономически независимое и достойное свободного скотовода существование, а для обедневших - достичь его. � именно рядовые номады нередко являлись зачинателями войн и грабительских набегов, оказывая при этом давление на своих вождей и ханов. Напротив, обеспеченные скотовладельцы, как свидетельствуют факты нового времени (впрочем, насколько указанная тенденция характерна для древности и средневековья - это еще вопрос), далеко не всегда предпочитали принимать участие в набегах и грабежах. Своего имущества у них хватало для безбедного существования, средства для вступления в брак своим сыновьям они могли предоставить и без военной добычи, а участие в походах и сражениях связано с известной долей риска (Калиновская, Марков 1987: 62).

В большинстве кочевых структур правитель был вынужден балансировать между аристократией и простыми кочевниками, и было бы ошибочным рассматривать его как самодержца, единолично принимавшего все ответственные решения. Власть лидера держится до тех пор, пока различные внутренние партии и большие социальные группы видят в ней для себя выгоду. В.В. Радлов писал о кочевом хане, что "чем больше выгод доставляет он своим подданным, тем самостоятельнее становится и его власть и тем значительнее собирается вокруг него государство" (1893: 65). Стоило перегнуть палку, как срабатывали механизмы обратной связи

Покорность в степи, - заметил в этой связи Л.Н.Гумилев, - понятие взаимообязываюгцее. �меть в подданстве 50 тыс. кибиток можно лишь тогда, когда делаешь то, что хотят их обитатели; в противном случае лишишься и подданных и головы (1967: 27-28).

Перед недовольным политикой центра вождем открывались следующие альтернативы:

(1)   побег РЅР° СЋРі РІ Китай; (2) откочевка СЃРѕ СЃРІРѕРёРј племенем РѕС‚ метрополии; (3) восстание. Поскольку евразийский степной РєРѕСЂРёРґРѕСЂ РЅР° востоке упирается Приамурскую тайгу Рё Манчжурию, безопаснее было бежать РЅР° запад. Здесь степь тянется РЅР° РјРЅРѕРіРёРµ тысячи километров, Рё можно откочевать так далеко, что затраты РЅР° любую карательную экспедицию Р±СѓРґСѓС‚ неоправданны. РќРµ случайно, РІСЃРµ вынужденные "великие переселения" кочевых народов РІ истории Евразии (начало миграции С…СѓРЅРЅСѓ РІ Европу СЃРѕ II РІ.; отток жужаней РІ Венгрию РІ VI РІ., СѓС…РѕРґ киданей СЃ Елюем Даши РІ Восточный Туркестан РІ XII РІ., откочевка ойратов РІ Р РѕСЃСЃРёСЋ РІ XVII РІ.) происходили именно РІ данном направлении. Р’СЃРµ это были универсальные СЃРїРѕСЃРѕР±С‹ Р±РѕСЂСЊР±С‹ СЃРѕ злоупотреблением властью предводителей практически РІРѕ всех кочевых империях.

�сходя из всего вышеизложенного, было бы не совсем правильным считать, что возникновение кочевой империи представляло собой качественный скачок от племенного общества с сильными родовыми связями к военно-иерархической организации, в которой система традиционных кланово-линиджных связей была бы заменена личными иерархическими отношениями. На самом деле любая степная держава была в сущности "имперской конфердерацией" племен и/или вождеств, в которой новые военно- иерархические отношения не только не сменили, а сосуществовали и переплетались со сложной системой кланово-племенной генеалогии номадов.

Местные племенные вожди и старейшины были инкорпорированы в общеимперскую десятичную иерархию. Но их реальная власть держалась на поддержке соплеменников и в известной степени была автономной от политики центра. Возможности влиять на племена со стороны наместников были ограничены. Следовательно, главная опасность единству империи находилась на уровне, связывающем подчиненные племена и имперских наместников. Данная ситуация осложнялась стремлением иноэтничных кочевых племен и других владений к политической независимости.

Вследствие этого, любая кочевая империя, казавшаяся со стороны незыблемой иерархической пирамидой, на деле являлась, в известном смысле, достаточно хрупким механизмом. Теоретически, ее правитель мог требовать от подданных беспрекословного подчинения и издавать любые приказы, однако в реальности его политическое могущество было ограничено рядом объективных обстоятельств: (1) хозяйственная самостоятельность делала племенных вождей потенциально независимыми от центра; (2) главные источники власти являлись достаточно нестабильными и находились вне степного мира; они были связаны с организацией грабительских войн, перераспределением дани и других внешних субсидий, налаживанием торговли с земледельческими странами; (3) всеобщее вооружение ограничивало возможности политического давления сверху; (4) перед недовольными политикой центра племенными группировками открывались возможности откочевки, дезертирства на юг или восстания.

Поэтому политические связи между племенами и органами управления степной империи не были чисто автократическими. Надплеменная власть сохранялась в силу того, что, с одной стороны, членство в конфедерации обеспечивало племенам политическую независимость от соседей и ряд других важных выгод, а, с другой стороны, верховный хан и его окружение гарантировали племенам определенную внутреннюю автономию в рамках империи.

Как можно было поддерживать вертикаль власти в этом мультиполитическом обществе? В отношениях с другими племенами верховный вождь или хан мог рассчитывать, в первую очередь, на поддержку своих родственников. Поэтому для сохранения единства, помимо редистрибуции военной добычи и подарков, правители кочевых империй использовали институт наместников из числа родственников и лично зависимых сподвижников. Подобная система, в частности, была прослежена на примере Хуннской кочевой империи (Barfield 1981; Крадин 1996). В ней часть из высших в империи сановников, носивших титул "темника", были поставлены во главе особых надплеменных подразделений, объединявших подчиненные или союзнические племена в "тьмы" численностью примерно по 5-10 тыс. воинов. Данные лица должны были являться проводниками политики метрополии на местах. Точно так же были организованы другие кочевые империи Евразии. Система улусов существовала во всех мультиполитиях кочевников евразийских степей: у усуней (Бичурин 19506: 191), у европейских гуннов (Хазанов 1975: 190, 197), в Тюркском (Бичурин 1950а: 270) и Уйгурском (Barfield 1992: 155) каганатах, в Монгольской империи (Владимирцов 1934:98-110).

РљСЂРѕРјРµ этого, РІРѕ РјРЅРѕРіРёС… кочевых империях были специальные функционеры более РЅРёР·РєРѕРіРѕ ранга, занимавшиеся поддержкой центральной власти РІ племенах. Р’ империи РҐСѓРЅРЅСѓ такие лица назывались РіСѓРґСѓС…РѕСѓ (Pritsak 1954: 196-9; Крадин 1996: 77, 114-117). Р’ РўСЋСЂРєСЃРєРѕРј каганате существовали функционеры, посылаемые для контроля над племенными вождями (Бичурин 1950Р°: 283). РўСЋСЂРєРё также посылали СЃРІРѕРёС… наместников тутуков для контроля над зависимыми народами (Бичурин 19506: 77; Материалы 1984: 136, 156). Чингис-хан после реформ 1206 Рі. приставил Рє СЃРІРѕРёРј родственникам для контроля специальных РЅРѕР№РѕРЅРѕРІ (РљРѕР·РёРЅ 1990: § 243).

Несмотря на все это, всегда имелись причины, которые потенциально способствовали структурной неустойчивости кочевых империй: (1) нестабильные внешние источники поступления прибавочного продукта в отличие от земледельческо-городских обществ;

(2)   экстенсивная РїСЂРёСЂРѕРґР° скотоводческого хозяйства, РЅРµ благоприятствовавшая внутренней интеграции Рё дифференциации экономической инфраструктуры; (3) мобильность Рё вооруженность кочевников, вынуждавшая верховную власть империй балансировать РІ поисках консенсуса между различными политическими группами; (4) специфическая (так называемая "удельно-лествичная") система наследования власти, поощрявшая внутренний сепаратизм, согласно которой каждый РёР· представителей правящего линиджа РѕС‚ главных жен имел право РІ соответствии СЃ очередью РїРѕ возрасту право РЅР° повышение административного статуса Рё РІ том числе права РЅР° престол, (5) полигамия РІ среде высшей элиты кочевников (Сѓ Чингис-хана, например, было около 500 жен Рё наложниц Рё множество сыновей РѕС‚ РЅРёС…; Сѓ Джучи 114 сыновей, Сѓ Хубилая около 50 сыновей Рё С‚.Рґ.; РѕРґРёРЅ РёР· чингизидов Р·Р° то, что РѕРЅ имел более ста сыновей имел шутливое прозвище "сотник"). Даже если теоретически допустить, что "среднестатистический" хан имел, допустим, пять сыновей РѕС‚ главных жен, то РїСЂРё таких же темпах рождаемости РѕРЅ должен был иметь РЅРµ менее 25 РІРЅСѓРєРѕРІ Рё 125 правнуков. Р’ такой прогрессии уже через 60-70 лет конкуренция Р·Р° наследство, как правило, должна была привести Рє кровавым усобицам Рё, РІ итоге, Рє гражданской РІРѕР№РЅРµ, заканчивающейся резней большей части конкурентов или Рє распаду улуса. Такую закономерность удалось, РІ частности, проследить РЅР° примере истории РҐСѓРЅРЅСЃРєРѕР№ державы (Крадин 1996). Аналогичные процессы происходили Рё РІ РґСЂСѓРіРёС… кочевых империях.

В результате, судьба кочевой державы всякий раз зависела от того, насколько ее правитель был способен решить все перечисленные выше проблемы, направить энергию своих многочисленных родственников и соратников вовне собственного социума. Таким образом, степная стихия предъявляла к кандидатам в правители кочевых империй особые требования. Кроме сильных личных амбиций претендент должен был обладать острой интуицией в области политики и войны. Он должен был быть незаурядной личностью, чтобы заново подчинить своей воле подвластные его предшественнику племена и вождества скотоводов, заставить их беспрекословно подчиняться во время войны, проявлять щедрость и великодушие во время дележа добычи и распределения "подарков". Если этого сделать не удавалось, империя номадов была обречена на распад и историческое забвение.

Н. Н. Крадин

Р�Р· СЃР±РѕСЂРЅРёРєР° «РљРѕС‡РµРІР°СЏ альтернатива социальной революции». Р РђРќ, РњРѕСЃРєРІР°, 2002

Л�ТЕРАТУРА

Бичурин, Н.Я. 1950аб [1851]. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I.-II. М.- Л.

Бондаренко, Д.М. 2000. Доимперский Бенин: Формирование и эволюция системы социально- политических институтов: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М.

Вебер, М. 1994. �збранное. Образ обгцества. М.

Владимирцов, Б.Я. 1934. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л.

Голден, П.Б. 1993. Государство и государственность у хазар: власть хазарских каганов. Феномен восточного деспотизма: структура управления и власти. Отв. ред. Н.А. �ванов. М.: 211-233.

Гумилев, Л.Н. 1967. Древние тюрки. М.

ЕЛунли 1979. �стория государства киданей (Циданъ го чжи). Перев., введ. и комм. В.С.Таскина. М.

Жуковская, Н.Л. 1988. Категории и символика традиционной культуры монголов. М.

Калиновская, К.П., Марков, Г.Е. 1987. Общественное разделение труда у скотоводческих народов Азии и Африки. Вестник МГУ, серия �стория, № 6: 56-69.

Козин, С.А. 1990 (перев.). Сокровенное сказание монголов. Улан-Удэ.

Крадин, Н.Н. 1992. Кочевые общества. Владивосток.

Крадин, Н.Н. 1993. Структура власти в государственных образованиях кочевников. Феномен восточного деспотизма: структура управления и власти. Отв. ред. НА. �ванов. М.: 192-210.

Крадин, Н.Н. 1996. �мперия Хунну. Владивосток.

Крадин, Н.Н. 1999. Экономика кочевой империи: механизм власти хуннских шаньюев. Традиционная культура Востока Азии. Вып. 2. Отв. ред. Д.П. Болотин, А.П. Забияко. Благовещенск: 225-232.

Крадин, Н.Н. 2000. Кочевники, мир-империи и социальная эволюция. Альтернативные пути к цивилизации. Отв. ред. Н.Н. Крадин, А.В. Коротаев, Д.М. Бондаренко, В.А. Лынша. М.: 314-336.

Крадин, Н.Н. 2001а. Кочевничество в современных теориях исторического процесса. Время мира. Альманах. Вып. 2: Структуры истории. Новосибирск: 369-396.

Крадин, Н.Н. 20016. Политическая антропология. М.

Куббель, Л.Е. 1988. Очерки потестарно-тшитической этнографии. М.

Лубсан Данзан 1973. Алтая Тобчи ("Золотое сказание”). Пер. Рќ.Рџ.Шастиной. Рњ

Марков, Г.Е. 1976. Кочевники Азии. Структура хозяйства и обгцественной организации. М.

Масанов, Н.Э. 1995. Кочевая цивилизация казахов (основы жизнедеятельности номадного общества). Алматы: Социнвест; М.

Материалы 1984: Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. Введ., перевод и коммент. B.C. Таскина. М.

Мосс, М. 1996. Обгцества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии. М.

Павленко, Ю.В. 1989. Раннеклассовые обгцества (генезис и пути развития). Киев.

Першиц, А.�. 1994. Война и мир на пороге цивилизации. Кочевые скотоводы. Война и мир в ранней истории человечества. М., 1994: 129-244.

Плано Карпини, Дж. 1957. �стория Монгалов. Путешествия в восточные страны Плано Корпит и Рубрука. Отв. ред. Н.П. ШастинаМ.: 23-83.

РадловВ.В. 1893. К вопросу об уйгурах. СПб. (Приложение к 1.ХХ11^МУ тому Записок �мп. Акад. наук № 2).

Рашид ад-Дин. 1946. Сборник летописей. Т. Ш. М.- Л.

Рашид ад-Дин. 1952аб. Сборник летописей. Т. I. Кн. 1-2. М.- Л

Рашид ад-Дин. 1960. Сборник летописей. Т. II. М.- Л.

Рубрук, Г. 1957. Путешествие в восточные страны. Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. Отв.ред. Н.П. Шастина. М.: 85-194.

Салинз, М. 2000. Экономика каменного века. М.

Скрынникова, Т.Д. 1997. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана. М.

Тизенгаузен, В. 1884. Сборник материалов, относягцихся к истории Золотой Орды. T.I. СПб.

Тизенгаузен, В. 1941. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т.П. М.- Л.

Толыбеков, С.Е. 1971. Кочевое общество казахов в XIII - начале XX века. Политико- экономический анализ. Алма-Ата.

Фрэзер, Дж. 1986 [1923]. Золотая ветвь. М.

Хазанов, А.М. 1975. (Социальная история скифов. Основные проблемы развития древних кочевников евразийских степей. М.

Хафизова, К.Ш. 1995. Китайская дипломатия в Центральной Азии XIV-XIXвв.. Алматы.

Bacon, Р•. 1958. Obok. A Study of Social Structure of Eurasia. New York.

Barfield, T. 1981. The Hsiung-nu Imperial Confederacy: Organization and Foreign Policy. Journal of Asian Studies 41 (1): 45-61.

Barfield, T. 1992. The Perilous Frontier: Nomadic Empires and China, 221 BC to AD 1757. Cambridge (First published in 1989).

Claessen, H.J.M., Skalnik, P. 1978 (eds.). The Early State. The Hague.

Claessen, H.J.M.,van de Velde, P. 1991 (eds.). Early State Economics. New Brunswick & London.

Dalton, G. 1971. Economic anthropology and Development, Essays of tribal and peasant economies. New York.

Earle, T. 1997. How Chiefs Come to Power: The Political Economy in Prehistory. Stanford (Cal.).

Ekholm, K. Friedman, J. "Capital" imperialism, and exploitation in ancient world systems. Power and propaganda. A symposium on ancient empires. Ed. by M.T. Larsen. Copenhagen: 41-58.

Fletcher, J. 1986. The Mongols: ecological and social perspectives. Harvard Journal of Asiatic Studies 46 (1) 11-50.

Golden P.Р’. 1992. An Introduction to the History of the Turkic Peoples: Ethnogenesis and State Formation in Mediaeval and Early Modern Eurasia and the Middle East. Wiesbaden.

Irons, W. 1979. Political Stratification Among Pastoral Nomads. Pastoral Production and Society. Cambridge.

Johnson, A.W., Earle, T. 1987. The Evolution of Human Societies: From Foraging Groups to Agrarian State. Stanford (Cal.).

Khazanov, A.M. 1984. Nomads and the Outside World. Cambridge.

Krader, L. 1963. Social Organization of the Mongol-Turki СЃ Pastoral Nomads. The Hague.

Lattimore, O. 1940. Inner Asian Frontiers of China. New York and London.

Mann, M. 1987. The Sources of Social Power. Vol. I: A History of Power From the Beginning to A.D. 1760. Cambridge etc.

Mann, M. 1993. The Sources of Social Power, Vol. II: The Rise of Classes and Nation-States, 1760- -1914. Cambridge.

Plattner, S. 1989 (ed.). Economic Anthropology. Stanford.

Polaniy, K. 1968. Primitive, archaic and modern Economics. Ed. by G. Dalton. New York.

Pritsak, O. 1954. Die 24 Ta-ch'en: Studie zur Geschichte des Verwaltungsaufbaus der Hsiung-nu Reiche. Oriens Extremus 1: 178-202.

Webb, M. 1975. The Flag Follows the Trade. An Essay on the Necessary Interaction of Military and Commercial Factors in State Formation. Ancient Civilization and Trade. Ed. by J. Sabloff and Lamberg-Karlovsky. Albuquerque: 155-209.

Weber, M. 1922. Wirtschaft and Gesellschaft. Tubingen: Verlag von J.C.B. Mohr (P. Siebeck).