Показать все теги
РИМСКАЯ И ВСЕЛЕНСКАЯ ИНКВИЗИЦИЯ
21 июля 1542 г. папа Павел III учредил буллой «Licet ab inicio» («Следует изначала») «священную конгрегацию римской и вселенской инквизиции, ее священное судилище» с правом действия «во всем христианском мире, по сю и по ту сторону гор (Альп. – И. Г.), во всей Италии, и подчиненную римской курии».[1] Вскоре она получила титул «верховной» – главной конгрегации. В литературе это учреждение также называют «священным судилищем» или «священной канцелярией». Папская инквизиция – самая долговечная из всех, она существовала непрерывно вплоть до нашего времени. Только в 1965 г. она была реорганизована папой Павлом VI в конгрегацию вероучения. Не будем забегать вперед и посмотрим, чем было на протяжении более четырех столетий это «верховное» церковное учреждение.
Французский клерикал Шарль Пишон так объясняет появление на свет этой сверхинквизиции: «Св. канцелярия прежде всего была реакцией, часто грубой, как обычаи того времени, часто произвольной, как трибуналы всех времен, реакцией общества, которое защищается».[2] Но что это было за «общество» и против кого оно защищалось?
С XIII в. уже свыше 300 лет во всех странах христианского мира шла охота за еретиками, неустанно трудились «во славу господню» инквизиционные трибуналы, пылали костры аутодафе. Казалось, что благодаря неутомимой деятельности «псов господних» католическая церковь расправилась со всеми своими врагами. Были почти полностью уничтожены катары, подавлены спиритуалы, флагелланты, беггарды и многочисленные другие бюргерские и крестьянские ереси. Истреблены были десятки тысяч «ведьм». Преданы огню, ограблены, рассеяны по белу свету «строптивые» иудеи, отброшены в Африку мавры. В награду за столь богоугодные дела, за преданность «истинной» римско-католической вере всевышний «даровал» именно католическим государям Испании и Португалии необъятные земли с несметными сокровищами в Азии, Африке и в сказочных и таинственных антиподах – в Западных Индиях, или, как их стали потом именовать, – в Америке.
И вот теперь, когда, казалось, римско-католическая вера укрепилась не только в Европе, но и на всех других континентах и все ее неприятели посрамлены и низвержены в прах, точно гром среди ясного неба грянула лютеранская ересь, охватившая германские государства. Откололась от «матери» – римско-католической церкви Англия. Еретическая «зараза» угрожала захлестнуть и все другие христианские государства, в том числе и папские владения в Италии, где она также получила широкое распространение. Потом – эти ученые, называющие себя гуманистами, вечно сомневающиеся, вечно опровергающие, принижающие, высмеивающие все священные догматы церкви и распространяющие свои злонамеренные сочинения при помощи сатанинского изобретения немца Гуттенберга – печатного станка. Местная инквизиция была бессильна с ними бороться, несмотря на то, что во многих королевствах ей покровительствовали сами монархи. Во Франции, Польше и некоторых государствах инквизиция была упразднена королевской властью, которая передала ее функции светским трибуналам.
Никогда еще церкви не угрожала такая опасность, никогда в ней не царили такой беспорядок, разнузданность нравов духовенства, неверие в ее божественную миссию спасения человечества, как в первой половине XVI в.
Но, учат церковники, неисповедимы пути господни; карая – и притом жестоко – церковь за ее слабости и прегрешения еретической заразой, бог в то же время протягивает ей руку помощи. Именно в это время испанец Игнатий Лойола предложил папскому престолу создать могучее христово воинство, готовое днем и ночью, где угодно и когда угодно, любыми средствами – хитростью, коварством, обманом, ложью, кинжалом и ядом – свернуть шею новому антихристу – Лютеру и всему его дьявольскому воинству. Цель оправдывает средства, провозгласил Лойола, главное победить врага, неважно как. Дьявола добром и увещеваниями не победишь, его можно одолеть, только используя, но с еще большей энергией и в еще больших дозах, чем он, низость, подлость и обман.
Лойола вопрошал: «Лютер требует реформы церкви?» И ответствовал: «Отлично, мы ему противопоставим нашу контрреформу». Враги истинной веры противопоставляют науку церкви? Хорошо, церковники в ответ сами станут заниматься наукой, которая как была, так и останется служанкой богословия. Слуги дьявола хотят просвещения? Прекрасно, иезуиты откроют школы и университеты, которые будут служить церкви. Наши противники просят книг? Превосходно, они их получат, но это будут книги, в которых будет низвергаться ересь и прочая крамола.
Но одной лишь хитростью не одолеешь врага, нужен еще и меч, учил Лойола, нужна инквизиция, и не где-нибудь, а здесь, в Риме, в центре, в сердце христианского мира, и пусть ее возглавит не кто-либо другой, а сам наместник Христа на земле – папа римский, и пусть она – независимая от светской власти и не сдерживаемая ею – творит суд и расправу над еретиками не только в Риме, но и во всем христианском мире.
Предложение Лойолы было горячо поддержано ближайшим советником Павла III кардиналом Караффой и испанским кардиналом Хуаном Альваресом де Толедо; оба они были фанатические противники Лютера и оба надеялись «спасти» церковь с помощью «солдат» Игнатия Лойолы, как в XIII в. она была спасена «псами» святого Доминика. Что касается Павла III, то он в преддверии Тридентского собора, как отмечает Ш. Пишон, «испытывал необходимость в подлинно универсальном трибунале, который заседал бы под его непосредственным наблюдением и мог бы как судить дела веры, так и уполномочивать для этого местных судей, действуя во всяком случае быстро и решительно (в то же время не отменяя уже действовавших трибуналов инквизиции), являясь одновременно первой и последней инстанцией».[3]
Папа надеялся, и не без основания, терроризировать с помощью священной канцелярии своих противников – сторонников примирения с реформацией, ослабить их позиции и одержать благодаря этому победу на предстоящем соборе.
Папская конгрегация инквизиции, наделенная как следственными, так и судебными правами, быстро превратилась и в высшую богословскую инстанцию. Ее заключения и высказывания по спорным вопросам веры стали обязательными для всей католической церкви. Она получила право карать как церковников, так и верующих, предавать проклятию и отлучать их от церкви. Кроме того, ей было поручено осуществлять верховную цензуру над печатными изданиями всего христианского мира, цензуру, которую она проводила через индексы запрещенных книг, превратившиеся со временем в грозное оружие международной клерикальной реакции.
Папа Павел III лично возглавил конгрегацию инквизиции, назначив своим заместителем кардинала Караффу, которому был присвоен титул верховного инквизитора. В помощь ему были назначены еще пять кардиналов с титулом инквизиторов, которые вместе с ним и папой образовали как бы судейскую коллегию высшего трибунала католической церкви.
Караффа немедленно приступил к исполнению своих обязанностей с рвением и энергией, которым мог бы позавидовать Томас Торквемада. Он приобрел один из римских дворцов, где разместил возглавляемое им учреждение. Под его наблюдением в подвалах дворца была оборудована тюрьма, камера пыток со всяческим палаческим инструментом. Затем он назначил своих полномочных представителей (комиссариев-инквизиторов) в зарубежные католические страны. Пост комиссария-инквизитора Рима получил личный исповедник папы Теофило ди Тропеа, такой же кровожадный мракобес, как и его патрон.
Караффа установил следующие нормы деятельности для папской инквизиции: 1. При первом же подозрении в ереси инквизиция должна обрушиваться на виновных подобно молнии. 2. Инквизиция обязана преследовать всех еретиков, невзирая на их чины и звания, в том числе государей и князей церкви, если они повинны в ереси. 3. Особенно энергично следует преследовать тех еретиков, которые пользуются покровительством светских государей; только те из них, кто проявит раскаяние, могут рассчитывать на «отеческое милосердие» инквизиции. 4. Протестанты, в частности кальвинисты, не должны рассчитывать на какую-либо пощаду».[4]
Террор новой инквизиции быстро захлестнул папские владения. В Швейцарию и Германию бежали многие видные церковники, заподозренные в симпатиях к реформации, в их числе викарий ордена капуцинов Бернардино Окино, богословы Вермильи, Курионе, Валентин, Кастельветро. Но бежать могли далеко не все. Тех же, кто попадал в руки Караффы и его ищеек, ждали тюрьма, пытки, возможно и смерть на костре. «Трудно, – с горечью писал один из итальянских богословов того времени Антонио де Тальяричи, – быть христианином и умереть в своей собственной постели».[5]
С особым недоверием папская инквизиция относилась к ученым, гуманистам, считая их опасным рассадником еретических воззрений. Под давлением Караффы были распущены академии наук в Модене и Неаполе, а все те, кто занимался наукой, взяты на подозрение, за ними была установлена слежка. Снова начались преследования францисканцев, этих неисправимых крамольников внутри церкви. Костры вновь запылали по всей Италии. В Венеции, правда, инквизиторы изобрели более дешевый способ избавляться от еретиков: их топили в лагуне.
В 1555 г. папой стал верховный инквизитор Караффа, принявший имя Павла IV. Несмотря на преклонный возраст (ему в момент избрания было 79 лет), Павел IV продолжал с прежним рвением и садизмом преследовать еретиков. Хронисты отмечают, что папа не пропустил ни одного еженедельного заседания инквизиционного трибунала. Павлу IV всюду, даже в своем ближайшем окружении, мерещились еретики. По его приказу в застенки инквизиции были брошены кардиналы Мороне и Фоскерари, занимавшиеся по его поручению цензурой книг и составлением Индекса и показавшиеся ему недостаточно ревностными гасителями разума, а посему сочувствующими ереси. Павел IV возвел «святого» Доминика, учредителя доминиканского ордена, в чин небесного покровителя инквизиции. Находясь на смертном одре, Караффа призвал кардиналов и завещал им оказывать максимальную поддержку своему излюбленному детищу – «священному» трибуналу. Хотя Павел IV находился на папском престоле всего лишь четыре года, его правление ознаменовалось такими чудовищными беззакониями, что, когда он умер, римляне напали на Капитолий, где при жизни папы была воздвигнута статуя в его честь, разрушили ее, а голову статуи вываляли в нечистотах и выбросили в Тибр. Народ напал и на дворец инквизиции, поджег его, освободил заключенных, избил инквизиторов и служащих трибунала.
Но эта вспышка возмущения римлян не имела далеко идущих последствий. Папы римские и после смерти Павла IV продолжали покровительствовать инквизиции.
Буллой от 21 декабря 1566 г. Пий V окончательно закрепил особое положение инквизиции: он аннулировал все постановления и распоряжения предшествовавших пап, в какой бы то ни было мере ограничивавшие деятельность инквизиционного трибунала, и заранее объявил не имеющими силы все решения будущих пап, направленные к смягчению приговоров инквизиции. Этой буллой инквизиционное судилище формально ставилось выше самого папского престола.
Пытки к заключенным применялись в папской инквизиции с таким же рвением, как и в «национальных» инквизициях. Они были официально узаконены Павлом IV.
«Суммарий доминиканского ордена», которым руководствовались в своей деятельности папские инквизиторы, так определяет в четырнадцатой главе способы борьбы с упорствующими еретиками:
«Злодейство преступников так велико, что они прилагают все усилия, стараясь помешать судьям выяснить их преступления. Подвергаемые допросу, он и нагло отрицают свою вину. Ввиду этого возникла необходимость найти разного рода средства, чтобы вырывать истину из их уст. Таких средств три: присяга, тюремное заключение и пытка. По существу, следовало бы верить просто сказанному, но все без исключения люди так лживы, что было постановлено требовать присяги от обвиняемого, против которого имеются улики. Под угрозой обвинения в смертном грехе он обязан открывать истину…
Если же невозможно добиться истины посредством присяги и имеются серьезные улики, а преступление велико, то необходимо прибегать к тюремному заключению, которое дает три полезных результата: 1) если обвиняемый виновен, то заключение заставляет его сознаться в преступлении; 2) лишает его возможности узнать, что сообщили свидетели, и опровергать их; 3) препятствует его бегству…
Если вышеуказанные средства не помогают, то остается последнее – пытка. На основании имеющихся свидетельств о степени виновности судьи могут налагать физические истязания, к числу которых относятся воздержания, принуждения и тому подобное, пока он не сознается. Если против брата имеются свидетельства мирян, то на их основании его нельзя осудить, но можно подвергнуть пыткам и предать допросу…
Кроме вышеуказанных оснований, по которым обвиняемого можно подвергать пыткам, имеются еще следующие: во-первых, если обвиняемый колеблется как в форме изложения, так и по существу дела, сперва признает себя виновным, а потом отрицает, или сперва отрицает, а потом сознается, или если во время допроса говорит одно, а затем прямо противоположное. Во-вторых, если имеется достаточно достоверное свидетельство вне суда. В-третьих, если имеется хотя бы один свидетель, дающий достаточно порочащие показания. В-четвертых, если имеется один свидетель, подтверждающий обвинение. В-пятых, если есть много явных свидетельств».
Инквизитор Антонио Панормита в своем руководстве инквизиторам, вышедшем в 1646 г., подробно излагает и обосновывает применение пыток в «священных» трибуналах. Он говорит: «Инквизиторы вынуждены особенно часто прибегать к пыткам, так как еретические преступления относятся к числу тайных и трудно доказуемых. Кроме того, сознание в ереси приносит пользу не только государству, но и самому еретику. Поэтому пытка полезнее всех других средств, помогающих довести следствие до конца и вырвать истину у обвиняемого».[6]
Папская инквизиция вдохновляла крестовые походы против еретиков. Европу охватили религиозные войны. В Нидерландах испанские оккупанты во главе с кровожадным герцогом Альбой истребили десятки тысяч протестантов. Папский престол восторженно приветствовал этот геноцид. Во Франции тысячи гугенотов (кальвинистов) погибли во время варфоломеевской резни в ночь на 24 августа 1572 г. (день св. Варфоломея). В результате последовавших затем гонений на гугенотов в течение двух недель было убито во Франции свыше 30 тыс. человек. Находившийся тогда на папском престоле Григорий XIII устроил в ознаменование этих достославных побед над французскими еретиками торжественный молебен в церкви св. Людовика, покровителя Франции. По приказу этого же папы был переиздан в 1578 г. богословом Пеньей «Директорий инквизиторов», написанный уже известным читателю Николаем Эймериком за двести лет до этого и считавшийся «классическим» руководством по преследованию еретиков. Вся эта изуверская премудрость, как мы увидим ниже, применялась папской инквизицией к ее жертвам.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ ДЖОРДАНО БРУНО
17 февраля 1600 г. на Кампо ди Фиори (площади Цветов) в Риме был сожжен по приказу папской инквизиции один из самых замечательных мыслителей эпохи Возрождения – Джордано Филиппе Бруно. В момент казни ему едва исполнилось 52 года, из которых восемь он провел в заточении в застенках инквизиции.
Джордано Бруно
Джордано Бруно родился в г. Нола, близ Неаполя, в 1548 г. Пятнадцати лет он вступил в доминиканский орден в Неаполе и, хотя всю жизнь формально числился доминиканцем, страстно ненавидел «псов господних» и довольно откровенно писал об этом в своих сочинениях. Например, на вопрос одного из персонажей в произведении Бруно «Песнь Цирцеи», как можно распознать среди множества собачьих пород самую злую, доподлинно собачью и не менее знаменитую, чем свинья, Цирцея отвечает: «Это та самая порода варваров, которая осуждает и хватает зубами то, чего не понимает. Ты их распознаешь по тому, что эти жалкие псы, известные уже по своему внешнему виду, гнусным образом лают на всех незнакомых, хотя бы и добродетельных людей, а по отношению к знакомым проявляют мягкость, хотя бы то были самые последние и отъявленные мерзавцы».[7]
Свое отношение к монашескому сословию в целом Бруно определил в другом своем произведении – «Искусство убеждения»: «Кто упоминает о монахе, тот обозначает этим словом суеверие, олицетворение скупости, жадности, воплощение лицемерия и как бы сочетание всех пороков. Если хочешь выразить все это одним словом, скажи: «монах»».[8]
В то время Неаполитанское королевство было подчинено испанской короне. Однако попытки, с одной стороны, испанского короля, а с другой – папы римского ввести постоянную инквизицию в Неаполе не увенчались успехом из-за сопротивления неаполитанцев, отстаивавших свои традиционные вольности. Неаполитанцы дали приют бежавшим из Испании иудеям и маврам, у них же нашел прибежище испанский философ Хуан Вивес, критиковавший церковь с позиций сторонников реформации. Протестантская и еще ранее вальденская ереси получили в Неаполитанском королевстве весьма широкое распространение.
Однако, если в Неаполе и не существовало постоянного трибунала инквизиции, папскому престолу иногда удавалось направлять туда временных инквизиторов, которые при поддержке испанских войск устраивали массовые избиения еретиков.
В 1560–1561 гг. папские инквизиторы устроили крестовый поход против неаполитанских вальденсов. Особенно прославился тогда своими жестокостями инквизитор Панца, пытавший и казнивший без разбору мужчин, женщин и детей.
Сохранилось свидетельство современника о побоищах еретиков в г. Монтальто, учиненных по приказу папских инквизиторов: «Я намерен сообщить об ужасном судилище, которому были преданы лютеране сегодня, 11 июня, на рассвете. Говоря по правде, я могу сравнить эту казнь только с убоем скота. Еретики были загнаны в дом, как стадо. Палач входил, выбирал одного из них, выволакивал, набрасывал на лицо платок – «бенда», как говорят здесь, вел на площадь вблизи дома, ставил на колени и перерезывал горло ножом. Затем, сорвав с него окровавленный платок, он снова шел в дом, выводил другого, которого умерщвлял точно таким же способом. Так были перерезаны все до единого, а было их восемьдесят восемь человек. Вообразите, какое это было страшное зрелище.
Я не могу сдержать слез, описывая его. И не было ни одного человека, который, видя, как происходит казнь, чувствовал бы себя в силах присутствовать и наблюдать. Спокойствие и мужество еретиков, когда они шли на мученичество, невозможно себе представить. Некоторые, хотя их вели на смерть, проповедовали ту же веру, что и мы все, но большинство умерло с непреклонным упорством в своих убеждениях. Старики встречали смерть спокойно, лишь несколько юношей проявили малодушие. Я до сих пор содрогаюсь, когда вспоминаю, как палач с ножом в зубах, с кровавым платком в руках, в панцире, залитом кровью, входил в дом и выволакивал одну жертву за другой, точь-в-точь как мясник вытаскивает овцу, предназначенную на убой.
По заранее отданному приказанию были заготовлены телеги, на которых увозили трупы, чтобы затем четвертовать их и выставить на всех дорогах от одной границы Калабрии до другой.
В Калабрии захвачено до 1600 еретиков, из них до настоящего времени казнено 88… Я не слыхал, чтобы они совершали что-нибудь плохое. Это простые, необразованные люди, владеющие только заступом и плугом и, как я сказал, проявившие себя верующими в час смерти».[9]
Мы не знаем, сочувствовал ли этим еретикам молодой Бруно, зато доподлинно известно, что он проявлял большой интерес к науке и усердно читал запрещенные церковью книги. Это обратило на него внимание инквизиторов. Спасаясь от их преследований, 28-летний Бруно покидает монастырь и бежит через Рим в Северную Италию, а затем в течение 13 лет живет в Швейцарии, Франции, Англии, Германии, где общается с выдающимися гуманистами, преподает философию и пишет свои многочисленные труды, в которых, опровергая аристотельско-церковные догмы, закладывает первые основы научной критики религии, основы научного атеизма, или «новой философии», как он именовал свое учение.
Шпионы инквизиции следили за каждым шагом Бруно, папский престол, видя в нем опасного врага церкви, ждал только удобного случая, чтобы расправиться с ним.
Такой случай представился, когда Бруно в 1591 г. приехал в Венецию по приглашению местного патриция Джованни Мочениго, нанявшего его для обучения искусству памяти. Мочениго принадлежал к правящей элите Венецианской республики, в 1583 г. входил в состав Совета мудрых по ересям, контролировавшего деятельность венецианской инквизиции. Поэтому не исключено, что этот аристократ, выдавший Бруно год спустя инквизиции, с самого начала действовал как ее агент-провокатор.
Венеция того времени находилась в зените своего расцвета. В республике пользовались уважением науки, процветали разного рода научные общества и академии. Венеция, торговавшая не только с католическими государствами, но и протестантскими и мусульманскими, относилась весьма снисходительно к еретическим учениям, к писателям, ученым и философам, выступавшим с критикой церкви. Венеция была одним из крупнейших в то время издательских центров в Западной Европе, причем там издавались не только ортодоксальные богословские сочинения. Республика открыла двери многим иудеям, бежавшим из Испании.
Правда, в Венеции действовала и инквизиция, но это была своего рода политическая полиция, защищавшая в первую очередь интересы Венецианской республики.
Учрежденная в XV веке венецианская инквизиция вначале возглавлялась тремя инквизиторами, являвшимися членами Совета десяти, которому принадлежала верховная власть в республике. По его поручению они занимались шпионажем.
В отличие от других инквизиций, венецианская не устраивала аутодафе, да их и негде было устраивать в Венеции, а тайно расправлялась со своими жертвами. Их содержали в тюрьме, примыкавшей к дворцу дожей. Там же их и казнили, бросая трупы в канал. Иных приговоренных к смерти вывозили на гондоле в море, где ее поджидала другая гондола, в которую предлагали перейти осужденному. Как только он становился на доску, которую перебрасывали между гондолами, гребцы брались за весла и жертва исчезала в воде.
Тюрьма венецианской инквизиции, где содержался после ареста Джордано Бруно, сохранившаяся без особых изменений, так описана в воспоминаниях русского путешественника начала XIX в.: «Возвратясь из придворной церкви через залы сената и четырех портиков, входишь в самое страшное отделение дворца, в палату десяти таинственных правителей республики и трех инквизиторов… В преддверии залы, где сидели письмоводители и обвиняемые ждали суда, а осужденные – приговора, сохранились еще львиные пасти или отверстия для приема доносов… Дубовая дверь вроде шкафа ведет в небольшую комнату, которую избрали для своих совещаний три инквизитора, и одна только уцелевшая на стене картина, с фантастическими изображениями всякого рода казней, украшает это страшное средоточие управления республики.
Около покоя инквизиторов есть несколько тесных проходов в кельи, где хранились архивы и совершались иногда пытки; в одном углу – роковая дверь, которая из одного места одновременно вела и на горькоименный мост вздохов, в темницу, что за каналом, и в глубокие подземелья дворца, и под свинцовую крышу, в пломбы,[10] где томились жаром узники. Однако последнее заключение не было столь ужасно и назначалось для менее важных преступников… И надобно сойти на дно колодцев, чтобы там постигнуть весь ужас сих темниц, где в сырости и совершенном мраке изнывали жертвы мщения децемвиров (Членов Совета десяти) и где пропадали без вести навлекшие на себя их подозрения. Еще видно каменное кресло, на которое сажали осужденных, чтобы удавить их накинутою со спинки кресла петлею, и то отверстие сводов, куда подплывала гондола, чтобы принять труп и везти его в дальний канал Орфано для утопления…».[11]
В XVI в. венецианская инквизиция возглавлялась папским нунцием, патриархом Венеции и собственно инквизитором. Первого назначал папа, остальных – дож республики. В провинциальных трибуналах инквизиции заседал один из трех выделенных для этого сенаторов. Сенатор открывал и закрывал заседания, накладывая вето на решения трибунала, нарушающие, по его мнению, интересы республики, следил, чтобы от сената ничего не было утаено, разрешал и запрещал опубликование документов, исходящих от церкви, в том числе папских булл.
Деятельность венецианской инквизиции не вызывала особого восторга в Риме. Папа Пий IV жаловался, что «синьория не проявляет достаточной строгости в случаях ереси, обнаруженных в Венеции, Вероне и Виченце. Необходимо проявить больше суровости и применить лучшие лекарственные средства, чем до сих пор. Государство находится в непосредственной близости с еретическими странами. Надлежит принять меры предосторожности, чтобы эта чума не проникала через границы. Если обнаружится ересь, она должна быть беспощадно караема. Доказательством, что до сих пор не применялись надлежащие меры, является пребывание в Падуе многих немецких студентов, открытых еретиков, заражающих других и злоупотребляющих терпимостью».[12]
Папство стремилось подчинить венецианскую инквизицию своему контролю. В 1555 г. Павел IV через верховного инквизитора (главу конгрегации св. канцелярии) Микеле Гизлиери пытался прибрать венецианскую инквизицию к рукам. Гизлиери направил в Венецию инквизитора кардинала Феличе Перетти, снабдив его инструкциями, в которых, между прочим, говорилось следующее:
«Главная обязанность судилища инквизиции состоит в том, чтобы защищать дело и честь бога против хулителей, чистоту святой католической религии против всякого зловония ереси, против всех, кто сеет схизму, будь то в учении или в лицах и делах ее. Ей подобает всегда бодрствовать на страже неприкосновенности церкви и прав святого апостолического престола…
Особенно тщательно следует подбирать тайных шпионов из числа людей, которым можно доверять. Они должны сообщать о соблазнах, имеющих место в городе Венеции как среди мирян, так и среди духовных лиц, о кощунствах и других преступлениях против святынь.
Генеральный инквизитор подчинен не нунцию, а высшей инквизиции Рима и находится в непосредственном подчинении его святейшества, нашего повелителя. Ввиду этого необходимо, из уважения к первосвященнику, осведомлять обо всех значительных событиях, происходящих ежедневно, в особенности, если совершается что-либо, имеющее интерес для святого престола…
Венецианцы ненавидят трибунал инквизиции, так как они заявляют притязания властвовать над церковью, а это не согласуется с порядками и статусами инквизиции. Кроме того, они любят разнузданную свободу, которая чрезвычайно велика в этом городе Венеции, и относятся с пренебрежением к учению религии и догматам. Многие живут не так, как подобает христианам. Но будет весьма печально, если порвется слишком натянутая нить; как бы это не явилось причиной каких-нибудь маленьких или даже больших осложнений…
Разумеется, интересы бога следует отстаивать. Ввиду этого господь пожелал, чтобы его слуги ополчились против всякой людской испорченности в этом мире. Необходимо выступать с настойчивостью и усердием против разнузданности, которая, к сожалению, весьма велика в Венеции. Необходимо в некоторых случаях закрывать глаза на притязания венецианцев вмешиваться в церковные дела, ибо само божественное провидение укажет средства, при помощи которых святой престол вырвет с корнем эти безобразия, причиняющие большой ущерб святой церкви. А так как невозможно сразу искоренить все злоупотребления, то нужно заботиться, чтобы зло по крайней мере не усиливалось. А если представится случай обломать какую-либо ветвь этой пресловутой власти, то не следует упускать его. Надо идти навстречу такому случаю со всей решимостью, которая не противоречит благоразумию…
Обо всем, что происходит, надлежит представлять особые сообщения трибуналу Рима, но не теряя времени на описание подробностей, ибо часто утрачивается, так сказать, добрая воля при исполнении решений, если обращается слишком много внимания на доклады. Когда есть возможность, надо применять свои средства для врачевания зла в обыкновенных делах, не ожидая предписаний из Рима…»[13]
Хотя Перетти не удалось подчинить венецианскую инквизицию контролю священной канцелярии, тем не менее ее наличие представляло несомненную опасность для Джордано Бруно, как это подтвердили последующие события.
23 мая 1592 г. Мочениго направил инквизитору свой первый донос на Джордано Бруно, в котором писал:
«Я, Джованни Мочениго, сын светлейшего Марко Антонио, доношу по долгу совести и по приказанию духовника о том, что много раз слышал от Джордано Бруно Ноланца, когда беседовал с ним в своем доме, что, когда католики говорят, будто хлеб пресуществляется в тело, то это – великая нелепость; что он… не видит различия лиц в божестве, и это означало бы несовершенство бога; что мир вечен и существуют бесконечные миры… что Христос совершал мнимые чудеса и был магом, как и апостолы, и что у него самого хватило бы духа сделать то же самое и даже гораздо больше, чем они; что Христос умирал не по доброй воле и, насколько мог, старался избежать смерти; что возмездия за грехи не существует; что души, сотворенные природой, переходят из одного живого существа в другое; что, подобно тому, как рождаются в разврате животные, таким же образом рождаются и люди.
Он рассказывал о своем намерении стать основателем новой секты под названием «новая философия». Он говорил, что дева не могла родить и что наша католическая вера преисполнена кощунствами против величия божия; что надо прекратить богословские препирательства и отнять доходы у монахов, ибо они позорят мир; что все они – ослы; что все наши мнения являются учением ослов; что у нас нет доказательств, имеет ли наша вера заслуги перед богом; что для добродетельной жизни совершенно достаточно не делать другим того, чего не желаешь себе самому…
Сперва я намеревался учиться у него, как уже докладывал устно, не подозревая, какой это преступник. Я брал на заметку все его взгляды, чтобы сделать донос вашему преосвященству, но опасался, чтобы он не уехал, как он собирался сделать. Поэтому я запер его в комнате, чтобы задержать, и так как считаю его одержимым демонами, то прошу поскорее принять против него меры.
Могу указать, к сведению святой службы, на книготорговца Чьотто и мессера Джакомо Бертано, тоже книготорговца.
Препровождаю также вашему преосвященству три его напечатанные книги. Я наспех отметил в них некоторые места. Кроме того, препровождаю написанную его рукой небольшую книжку о боге, о некоторых его всеобщих предикатах. На основании этого вы сможете вынести о нем суждение.
Он посещал также академию Андреа Морозини… где собирались многие дворяне. Они также, вероятно, слышали многое из того, что он говорил.
Причиненные им неприятности не имеют для меня никакого значения, и я готов передать это на ваш суд, ибо во всем желаю оставаться верным и покорным сыном церкви.
В заключение почтительнейше целую руки вашего преосвященства».[14]
25 и 26 мая Мочениго направил на Джордано Бруно новые доносы, после чего философ был арестован и заключен в тюрьму.
Инквизиционный трибунал начал немедленно собирать свидетельские показания и допрашивать своего узника. Цель всего этого заключалась в том, чтобы уличить Джордано Бруно в еретических воззрениях и их пропаганде, что позволило бы выдать его на расправу папе римскому. Однако Бруно отвергал все обвинения и отказывался от признания своих ошибок.
Допросы вели венецианский инквизитор Габриэле Салюцци в компании с папским нунцием Людовико Таберной и членом Совета мудрых Алоизи Фускари, уполномоченным по борьбе с ересями.
Копии протоколов допросов отсылались специальными гонцами в Рим. 12 сентября 1592 г. папская инквизиция официально потребовала выдать ей Джордано Бруно.
Венецианский трибунал ответил согласием и запросил соответствующее разрешение у Совета мудрых. Совет отказался выдать Бруно. Рим продолжал настаивать, угрожая разрывом отношений и наложением интердикта на республику.
Опасаясь, что осуществление репрессивных мер папского престола может нанести вред торговым связям республики, Венеция 7 января 1593 г. приняла следующее решение о передаче узника папской инквизиции:
«Монсиньор нунций сделал нашей синьории настоятельное представление от имени верховного первосвященника о выдаче Риму брата Джордано Бруно неаполитанца. В первый раз он был предан суду и заключен в тюрьму в Неаполе, а затем в Риме по тягчайшим обвинениям в ереси. Затем он бежал из тюрьмы того и другого города (это не соответствует действительности, Дж. Бруно не подвергался аресту ни в Неаполе, ни в Риме и не мог поэтому бежать из тюрем этих городов. – И. Г.) и, наконец, был обвинен и задержан святой службой инквизиции этого города. Ввиду этого святой трибунал Рима должен выполнить над ним надлежащее правосудие. В таких случаях, а в особенности в таком исключительном деле, подобает удовлетворить [требование] его святейшества.
Во исполнение требования первосвященника указанный брат Джордано Бруно должен быть передан трибуналу инквизиции Рима, о чем необходимо известить монсиньора нунция, чтобы он установил, под какой охраной и каким образом угодно будет его преосвященству отправить указанное лицо. Об этом надлежит сообщить нунцию завтра при свидании с ним или передать ему извещение на дом через посредство нотария нашей канцелярии. Кроме того, нашему послу в Риме должно быть отправлено уведомление, чтобы он сделал надлежащее представление его святейшеству и засвидетельствовал постоянную готовность нашей республики выполнить все, угодное ему».[15]
Папа Климент VIII, преемник скончавшегося незадолго до этого Павла IV, узнав об этом решении от венецианского посла Паруты, возликовал. «Я известил его святейшество, – докладывал Парута дожу Венеции, – о полученном от вашего сиятельства поручении сообщить относительно брата Джордано Бруно и представил на его усмотрение. При этом я засвидетельствовал, что это решение еще раз подтверждает желание вашей светлости угодить ему. Он действительно принял это сообщение, как в высшей степени радостное, и ответил мне весьма любезно и обязательно. Он заявил, что очень желает всегда находиться в согласий с Республикой. Кроме того, он не хочет, чтобы ей приходилось разгрызать сухие кости, подкладываемые теми, кто не в силах спокойно глядеть, как высоко он ценит засвидетельствованную ему преданность. На это я ответил столь же обязательными словами, выразив искреннее почтение Республики к нему. Так как в моих словах ничего существенного не заключалось, то я не передаю их содержания».[16]
19 февраля 1593 г. закованный в кандалы Джордано Бруно был направлен морским путем в сопровождении эскорта военных кораблей (опасались нападения турецкого флота) в Рим. Его сопровождал в качестве главного охранника доминиканец Ипполито Мария Беккария, которого ждало в Риме назначение на пост генерала ордена «псов господних». Беккария примет самое активное участие в судилище над Джордано Бруно и будет его «увещевать» признать свои заблуждения и раскаяться.
По прибытии в Рим, 27 февраля 1593 г., Бруно был заточен в тюрьму инквизиции. Но только 16 декабря 1596 г. римская инквизиция приступила к его допросу. Почти четыре года Бруно был практически похоронен в казематах инквизиции, которая, с одной стороны, таким «забвением» пыталась «смягчить» его, сломить его волю к сопротивлению, а с другой – стремилась выиграть время для детального изучения многочисленных трудов философа и выискивания в них доказательств его еретических воззрений.
Конгрегация инквизиции, судившая Джордано Бруно, состояла из бывшего верховного инквизитора доминиканца кардинала Сансеверины, верховного инквизитора кардинала Мадруцци, бывшего папского комиссария по делам инквизиции в Германии, кардинала Педро Десы, известного своими преступлениями в бытность генеральным инквизитором в Испании, кардинала Пинелли, известного своей свирепостью и скупостью, кардинала Сарнино, ведавшего делами Индекса запрещенных книг, кардинала Сфондати, незаконнорожденного сына папы Григория XIV, о котором говорили, что за год правления своего отца он награбил больше, чем другие за десять лет, кардинала Камилло Боргезе – будущего папы Павла V, кардинала-датария Сассо и иезуита кардинала Роберто Беллармино, жестокого гомункула (он был небольшого роста) – одного из идеологов контрреформы, принимавшего впоследствии видное участие и в суде над Галилеем.
Вся эта свора князей церкви люто ненавидела Джордано Бруно и твердо решила расправиться с ним. Но их интересовала не столько физическая расправа над великим философом и гуманистом, сколько его духовная казнь, а вернее, духовное самоубийство, которого они надеялись добиться, вырвав от него самоосуждение, раскаяние, отречение от его идей и примирение с церковью, т. е. подчинение папскому престолу. Добейся они желаемого, это было бы равнозначно победе над всеми гуманистами и философскими критиками церкви и религии, с полным основанием считавших Бруно одним из своих наиболее талантливых и смелых идейных вождей.
16 декабря 1596 г. инквизиция постановила начать допрос Бруно «по извлеченным из его писаний положениям». Философ, однако, на вопросы инквизиторов отвечал уклончиво, утверждая, что никогда не придерживался приписываемых ему еретических взглядов и не излагал их в своих сочинениях. Натолкнувшись на решительный отказ узника признать свою вину и «примириться» с церковью, 24 марта 1597 г. инквизиторы постановили допросить его «крепко», т. е. подвергнуть пыткам.
Судя по сохранившимся протоколам допросов, пытка, примененная к Бруно, не дала результата. Стойкое поведение философа соответствовало его учению. В своем трактате «Печать печатей» он некогда писал: «Кого увлекает величие его дела, не чувствует ужаса смерти. Кого больше всего привлекает к себе любовь к божественной воле (которую они почитают наиболее твердой), не придет в смятение ни от каких угроз, ни от каких надвигающихся ужасов. Что касается меня, то я никогда не поверю, что может соединиться с божественным тот, кто боится телесных мук. Поистине, мудрый и добродетельный лишь тогда достигает совершенного (поскольку совершенство возможно в условиях земной жизни), когда не испытывает страданий, если только хочешь взглянуть на это оком разума».[17] В конце 1598 г. Рим постигло наводнение, тюрьма инквизиции была затоплена, и Бруно чуть было не погиб. Но это никак не отразилось на его деле, за которое вскоре инквизиторы принялись с новой энергией.
Чтобы заполучить доказательства «вины» Бруно, они использовали традиционный и испытанный в их практике метод подсаживания в камеру обвиняемого провокаторов, показания которых послужили основой для осуждения Ноланца. Провокаторы были использованы против него как во время пребывания его в заключении в Венеции, так и в Риме. Их показания широко цитируются в «Кратком изложении следственного дела Джордано Бруно о том, что брат Джордано Бруно думал о святой католической вере, осуждал ее и ее служителей», составленном по распоряжению инквизиторов в 1597 г.
Приведем из этого источника раздел о существовании множества миров, весьма характерный для следственной техники «святого» судилища:
«82. Джованни Мочениго, доносчик: «Я слышал несколько раз в моем доме от Джордано, что существуют бесконечные миры и что бог постоянно создает бесконечные миры, ибо сказано, что он хочет все, что может».
83. Он же, допрошенный: «Он много раз утверждал, что мир вечен и что существует множество миров. Еще он говорил, что все звезды – это миры и что это утверждается в изданных им книгах. Однажды, рассуждая об этом предмете, он сказал, что бог столь же нуждается в мире, как и мир «в боге, и что бог был бы ничем, если бы не существовало мира, и что бог поэтому только и делает, что создает новые миры».
84. Брат Челестино, сосед Джордано по камере в Венеции, донес: «Джордано говорил, что имеется множество миров, что все звезды – это миры и что величайшее невежество – верить, что существует только этот мир». Сослался на свидетелей, соседей по камере Джулио де Сало, Франческо Вайа и Маттео де Орио.
85. Он же, допрошенный, показал: «Он утверждал, что существует огромное количество миров и что все звезды, сколько их видно, – это миры».
86. Брат Джулио, о коем выше: «Я слышал от него, что все – мир, что всякая звезда – мир и что сверху и снизу существует много миров». Повторно не допрошен.
87. Франческо Вайа Неаполитанец: «Он говорил, что существует множество миров и великое смешение миров и что все звезды – это миры». Повторно не допрошен, умер.
88. Франческо Грациано, сосед по камере в Венеции: «В своих беседах он утверждал, что существуют многие миры; что этот мир – звезда и другим мирам кажется звездой, подобно тому, как светила, являющиеся мирами, светят нам, как звезды. А когда я ему возражал, он ответил, что рассуждает, как философ, ибо, кроме него, нет других философов, и в Германии, кроме его философии, никакой другой не признают».
89. Он же, допрошенный: «Однажды вечером он подвел к окну Франческо Неаполитанца и показал ему звезду, говоря, что это – мир и что все звезды – миры».
90. Маттео де Сильвестрис, сосед по камере: «Далее он говорил, что мир вечен, и что существуют тысячи миров, и что все звезды, сколько их видно, – это миры».
91. Он же, повторно допрошенный: «Множество раз он поучал меня, что все звезды, какие видны, – это миры».
92. Обвиняемый, на третьем допросе: «В моих книгах, в частности, можно обнаружить взгляды, которые в целом заключаются в следующем. Я полагаю Вселенную бесконечной, то есть созданием бесконечного божественного могущества. Ибо я считаю недостойным божественной благости и могущества, чтобы бог, обладая способностью создать помимо этого мира другой и другие бесконечные миры, создал конечный мир. Таким образом, я заявлял, что существуют бесконечные миры, подобные миру земли, которую я вместе с Пифагором считаю светилом, подобным луне, планетам и иным звездам, число которых бесконечно. Я считаю, что все эти тела суть миры, без числа, образующие бесконечную совокупность в бесконечном пространстве, называющуюся бесконечной Вселенной, в которой находятся бесконечные миры. Отсюда косвенно следует, что истина находится в противоречии с верой. В этой вселенной я полагаю всеобщее провидение, благодаря которому всякая вещь живет, растет, движется и совершенствуется в мире. Оно находится в мире подобно тому, как душа в теле. Все во всем и все в какой угодно части, и это я называю природой, тенью и одеянием божества. Это я понимаю так же и так, что бог по существу, присутствию и могуществу неизреченным способом находится во всем и над всем: не как часть, не как душа, но необъяснимым образом».
93. На двенадцатом допросе: «Из всех моих сочинений и высказываний, которые могли бы быть сообщены сведущими и достойными доверия людьми, видно следующее: я считаю, что этот мир и миры, и совокупность миров рождаются и уничтожаются. И этот мир, то есть земной шар, имел начало и может иметь конец, подобно другим светилам, которые являются такими же мирами, как и этот мир, возможно лучшими или даже худшими; они – такие же светила, как и этот мир. Все они рождаются и умирают, как живые существа, состоящие из противоположных начал. Таково мое мнение относительно всеобщих и частных созданий, и я считаю, что по всему своему бытию они зависят от бога».
94. На четырнадцатом допросе по существу отвечал в том же роде относительно множества миров и сказал, что существуют бесконечные миры в бесконечном пустом пространстве, и приводил доказательства.
95. Спрошенный, отвечал: «Я говорю, что в каждом мире с необходимостью имеются четыре элемента, как и на земле, то есть имеются моря, реки, горы, пропасти, огонь, животные и растения. Что же касается людей, то есть разумных созданий, то я предоставляю судить об этом тем, кто хочет так их называть. Однако следует полагать, что там имеются разумные животные. Что же касается, далее, их тела, то есть смертно оно, как наше, или нет, то наука не дает на это ответа. Раввины и святые Нового завета верили, что существуют живые существа, бессмертные по милости божией. Их имеют в виду, когда говорят о земле живущих и месте блаженных, по псалму: «Верую, что увижу благость господа на земле живых», откуда нисходят ангелы в виде света и пламени. Так толковал святой Василий следующий стих: «Ты творишь ангелами твоими духов, служителями твоими – огонь пылающий», полагая, что ангелы телесны, и святой Фома говорил, что не составляет вопроса веры, телесны ангелы или нет. Основываясь на этих, я считаю для себя допустимым мнение, что в этих мирах имеются разумные существа, живые и бессмертные, которых вследствие этого следует скорее называть ангелами, чем людьми. Как философы-платоники, так и христианские богословы, воспитанные на учении Платона, определяют их как разумных, бессмертных существ, в высшей степени отличающихся от нас, людей».
96. Спрошенный, отвечал: «Не исключено, что они питаются подобно животным, едят и пьют соответствующим их природе образом, но если они не умирают, то наверняка и не размножаются».
97. Спрошенный, видит ли он различие в том, что живые существа этого мира смертны, живые же существа иных миров бессмертны, отвечал: «Я исхожу из авторитета священного писания, которое не помещает смертных людей на небе и вокруг этого мира, а говорит о земле живущих.
Кроме того, если бы не первородный грех, то и в этом мире существовали бы еще подобные людям разумные живые существа, которые обладали бы бессмертием, несмотря на то, что ели и питались. Причина этого бессмертия не в природе, ибо эти существа состояли бы из противоположных элементов, а в милости божией.
Таким именно образом бог создал бессмертным нашего прародителя с его родом, который, питаясь от древа жизни, имел возможность не только питаться, но и восстанавливать всю свою сущность и полностью сохранять природные элементы и начала».[18]
4 февраля 1599 г. конгрегация инквизиции, заседавшая под председательством папы Климента VIII, приняла по делу Бруно следующее постановление:
«Отцы-богословы, а именно: отец-генерал указанного ордена братьев-проповедников, Беллармино и комиссарий должны внушить указанному брату Джордано, что его положения еретичны и противны католической вере и объявлены таковыми не только ныне, но были осуждены и прокляты древнейшими отцами, католической церковью и святым апостольским престолом. Если отвергнет их, как таковые, пожелает отречься и проявит готовность, то пусть будет допущен к покаянию с надлежащими наказаниями. Если же нет, пусть будет назначен сорокадневный срок для отречения, обычно предоставляемый нераскаянным и упорным еретикам. Да будет все сие устроено по возможности наилучшим образом и как надлежит».[19]
Как следует из вышеприведенного текста, инквизиция предъявила Бруно ультиматум: или признание ошибок и отречение и сохранение жизни, или отлучение от церкви и смерть.
Бруно выбрал последнее. Он категорически, несмотря на пытки и мучения, продолжавшиеся уже свыше семи лет, отказался признать себя виновным. Но инквизиторы все еще не теряли надежды, что им удастся сломить железную волю своего узника и заставить его раскаяться. Они надеялись приурочить свою победу к 1600 г., который был объявлен «святым» юбилейным годом. Раскаяние такого известного еретика, как Джордано Бруно, должно было послужить доказательством победы папского престола над своим противником. Между тем допрос следовал за допросом, а Бруно твердо стоял на своем, как об этом можно судить по сохранившимся протоколам инквизиционного судилища. В одном из них, от 21 октября 1599 г., записано: «Брат Джордано Бруно, сын покойного Джованни, Ноланец, священник ордена братьев-проповедников, рукоположенный из монахов, магистр святого богословия, заявил, что не должен и не желает отрекаться, не имеет, от чего отрекаться, не видит основания для отречения и не знает, от чего отрекаться».[20]
Инквизиция поручила генералу ордена доминиканцев Ипполиту Марии Беккарии и генеральному прокурору того же ордена провести последнюю «увещевательную» беседу с узником, которая, как и предыдущие, не дала желаемого результата.
20 января 1600 г. собралось инквизиционное судилище для окончательного решения дела Бруно. Принятое решение кончалось следующим образом: «Святейший владыка наш Климент папа VIII постановил и повелел, – да будет это дело доведено до конца, соблюдая то, что подлежит соблюдению, да будет вынесен приговор, да будет указанный брат Джордано предан светской курии».[21]
Этим папским повелением участь Джордано Бруно была решена.
8 февраля 1600 г. инквизиционный трибунал огласил приговор философу в церкви св. Агнессы, куда привели Бруно в сопровождении палача. Приговор, подписанный кардиналами-инквизиторами во главе с Роберто Беллармино, излагал подробности процесса, в постановительной же части звучал так:
«Называем, провозглашаем, осуждаем, объявляем тебя, брата Джордано Бруно, нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком. Посему ты подлежишь всем осуждениям церкви и карам, согласно святым канонам, законам и установлениям, как общим, так и частным, относящимся к подобным явным, нераскаянным, упорным и непреклонным еретикам. И как такового мы тебя извергаем словесно из духовного сана и объявляем, чтобы ты и в действительности был, согласно нашему приказанию и повелению, лишен всякого великого и малого церковного сана, в каком бы ни находился доныне, согласно установлениям святых канонов. Ты должен быть отлучен, как мы тебя отлучаем от нашего церковного сонма и от нашей святой и непорочной церкви, милосердия которой ты оказался недостойным. Ты должен быть предан светскому суду, и мы предаем тебя суду монсиньора губернатора Рима, здесь присутствующего, дабы он тебя покарал подобающей казнью, причем усиленно молим, да будет ему угодно смягчить суровость законов, относящихся к казни над твоею личностью, и да будет она без опасности смерти и членовредительства.
Сверх того, осуждаем, порицаем и запрещаем все вышеуказанные и иные твои книги и писания как еретические и ошибочные, заключающие в себе многочисленные ереси и заблуждения. Повелеваем, чтобы отныне все твои книги, какие находятся в святой службе и в будущем попадут в ее руки, были публично разрываемы и сжигаемы на площади св. Петра перед ступенями и как таковые были внесены в список запрещенных книг, и да будет так, как мы повелели.
Так мы говорим, возвещаем, приговариваем, объявляем, извергаем из сана, приказываем и повелеваем, отлучаем, передаем и молимся, поступая в этом и во всем остальном несравненно более мягким образом, нежели с полным основанием могли бы и должны были бы.
Сие провозглашаем мы, кардиналы генеральные инквизиторы, поименованные ниже…».[22]
Бруно спокойно выслушал решение инквизиторов и ответствовал им: «Вероятно, вы с большим страхом произносите приговор, чем я выслушиваю его».
Вслед за этим был проведен над осужденным обряд проклятия. Вот как он происходил в описании иезуита Правитта, присутствовавшего при этом в церкви св. Агнессы:
«Джордано Бруно привели к алтарю тащившие его под руки клирики. На нем были все облачения, которые он получал, соответственно ступеням посвящения, начиная со стихаря послушника и кончая знаками отличия священника. Епископ, совершавший церемонию снятия сана, был в омофоре, белом облачении с кружевами, епитрахили красного цвета и священнической ризе. На голове у него была простая митра. В руках он держал епископский жезл. Приблизившись к алтарю, он сел на передвижную епископскую скамью лицом к светским судьям и народу.
Джордано Бруно заставили взять в руки предметы церковной утвари, обычно употребляемые при богослужении, как если бы он готовился приступить к совершению священнодействия. Затем его заставили пасть перед епископом ниц. Епископ произнес установленную формулу: «Властью всемогущего бога отца и сына и святого духа и властью нашего сана снимаем с тебя облачение священника, низлагаем, отлучаем, извергаем из всякого духовного сана, лишаем всех титулов».
Затем епископ надлежащим инструментом срезал кожу с большого и указательного пальцев обеих рук Джордано Бруно, якобы уничтожая следы миропомазания, совершенного при посвящении в сан. После этого он сорвал с осужденного облачения священника и, наконец, уничтожил следы тонзуры, произнося формулы, обязательные при обряде снятия сана».[23]
17 февраля 1600 г. на площади Цветов в Риме состоялась казнь философа. «Сегодня, – читаем мы в сохранившемся отчете Братства усекновения главы Иоанна Крестителя, являвшегося своего рода корпорацией палачей на службе инквизиции, – в два часа ночи братству было сообщено, что утром должно совершиться правосудие над неким нераскаявшимся. Поэтому в шесть часов утра отцы-духовники и капеллан собрались в [церкви] св. Урсулы и направились к тюрьме в башне Нона, вошли в нашу капеллу и совершили обычные молитвы, так как там находился нижеуказанный приговоренный к смерти осужденный, а именно: Джордано, сын покойного Бруно, брат-отступник, Ноланец из Королевства, нераскаявшийся еретик. Наши братья увещевали его со всяческой любовью и вызвали двоих отцов из [ордена] св. Доминика, двоих из [ордена] иезуитов, двоих из новой церкви и одного из [церкви] св. Иеронима, которые со всяческим снисхождением и великой ученостью разъясняли ему его заблуждения, но в конце концов вынуждены были отступиться перед его проклятым упорством, ибо мозг и рассудок его вскружены тысячами заблуждений и суетностью.
Св. Доминик сжигает книги. Художник П. Берругете (ок. 1440–1504)
Так он упорствовал в своей непреклонности, пока слуги правосудия не повели его на Кампо ди Фьоре, обнажили и, привязав к столбу, сожгли, причем наши братья все время находились при нем, пели молитвы, а духовники увещевали его до последнего момента, убеждая отказаться от упорства, в котором он в конце концов завершил свою жалкую и несчастную жизнь».[24]
Известно, что палачи привели Бруно на место казни с кляпом во рту, привязали к столбу, что находился в центре костра, железной цепью и перетянули мокрой веревкой, которая под действием огня стягивалась и врезалась в тело. Его последними словами были: «Я умираю мучеником добровольно».
Все произведения Джордано Бруно были занесены в Индекс запрещенных книг, в котором они фигурировали вплоть до его последнего издания 1948 г.
9 июня 1889 г. на месте казни Джордано Бруно был воздвигнут памятник, который и ныне находится там.
Бруно писал: «Смерть в одном столетии дарует жизнь во всех веках грядущих». И он был прав. Своей стойкостью и верностью научному мировоззрению, основы которого он защищал, Джордано Бруно завоевал себе уважение и любовь последующих поколений. Коммунисты чтут память этого великого мыслителя, которого с полным основанием Пальмиро Тольятти назвал одним из предшественников научного коммунизма.
Церковники до самого последнего времени отстаивали «законность» расправы над Джордано Бруно. В 1942 г. кардинал Меркати, комментируя процесс над знаменитым Ноланцем, с цинизмом утверждал: «Церковь могла, должна была вмешаться – и вмешалась: документы процесса свидетельствуют о его законности… Если приходится констатировать осуждение (т. е. убийство, сожжение Бруно, – И. Г.), то основание его следует искать не в судьях, а в обвиняемом».[25]
Такое же мнение высказал в 1950 г. историк-иезуит Луиджи Чикуттини: «Способ, которым церковь вмешалась в дело Бруно, оправдывается той исторической обстановкой, в которой она должна была действовать; но право вмешаться в этом и во всех подобных случаях любой эпохи является прирожденным правом, которое не подлежит воздействию истории».[26]
Такова была позиция церкви в отношении убийства Джордано Бруно вплоть до самого последнего времени.
«РАСКАЯНИЕ» ГАЛИЛЕЯ
В 1543 г., незадолго до смерти автора, вышло в свет сочинение безвестного тогда польского астронома-любителя Николая Коперника (1473–1543) «Об обращении небесных сфер». Хотя и посвященное папе Павлу III и написанное в форме традиционного уважения к канонам церкви, оно в корне расходилось с общепринятой в то время библейско-птолемеевской картиной мира, согласно которой центром Вселенной является Земля. Энгельс назвал издание бессмертного творения Коперника «революционным актом, которым исследование природы заявило о своей независимости и как бы повторило лютеровское сожжение папской буллы».[27]
Вначале открытие Коперника не привлекло особого внимания иерархов католической церкви, так как в предисловии к его труду, написанном, правда, не автором, а издателем книги протестантским богословом Осиандером, открытия великого польского астронома преподносились читателям всего лишь в виде гипотезы. Более того, первыми, кто ополчился на открытия Коперника, были Лютер и Кальвин. Католические же богословы только полвека спустя, когда столкнулись с еретическими взглядами на Вселенную Джордано Бруно, стали уяснять себе, что гелиоцентрическая система Коперника подрывает основу основ религиозного мировоззрения.
Так же оценивал теорию Коперника и Галилео Галилей (1564–1642), открытия которого подтверждали основной тезис его польского предшественника о вращении Земли вокруг своей оси. В 1612 г. Галилей писал своему единомышленнику принцу Чези: «Я подозреваю, что астрономические открытия будут сигналом для похорон или, вернее, для страшного суда над ложной философией»,[28] подразумевая под этим термином богословские взгляды на строение мира.
Галилео Галилей. Гравюра О. Леони, 1624 г.
В начале XVII в. открытия Коперника и Галилея разделили церковников на два враждебных лагеря – сторонников и противников гелиоцентрической системы. Ученые того времени в католических странах нередко сами были церковниками, членами различных монашеских орденов. Их произведения, опровергавшие библейские сказания, распространялись среди церковной братии, породили смятение в церковной среде, которая и без того находилась в состоянии постоянного брожения, вызванного церковным расколом, религиозными войнами и критикой церковных догм гуманистами Возрождения.
Одним из первых в католическом мире, уловившим революционное значение открытия Коперника и Галилея, был известный уже читателю кардинал Беллармино (1542–1621), принимавший активное участие в расправе над Джордано Бруно и возглавлявший в описываемый нами период конгрегацию инквизиции.
Беллармино, пишет о нем современный американский философ Б. Данэм, «был одним из самых опасных и жестоких инквизиторов, потому что был одним из самых ученых теологов. Он обессмертил себя требованием предавать сожжению молодых еретиков на том основании, что, чем дольше они живут, тем большему проклятию подвергнутся. Но когда он утверждал, что открытие Коперника сорвет весь христианский план спасения человека, то говорил истинную правду. Инквизиторы ошибаются во многом, они полностью ошибаются в области моральных принципов, но они почти никогда не ошибаются в отношении тенденции развития. Они предугадывают будущее какой-либо идеи, как собака чует, куда ведет след…».[29]
Вначале папский престол и инквизиция во главе с Беллармино стремились установить некое подобие компромисса с Галилеем и его сторонниками на следующих условиях: ученые свои открытия будут выдавать за гипотезу, не противопоставляя их Библии, не пытаясь опровергнуть библейскую версию о мироздании, а взамен церковь и инквизиция оставят их в покое, воздержатся от преследований и репрессий. Эта точка зрения была сформулирована кардиналом Беллармино в следующем письме от 12 апреля 1615 г. к неаполитанскому ученому кармелитскому монаху Паоло Антонио Фоскарини, стороннику Галилея:
«Во-первых, мне кажется, что ваше священство и господин Галилео мудро поступают, довольствуясь тем, что говорят предположительно, а не абсолютно; я всегда полагал, что так говорил и Коперник. Потому что, если сказать, что предположение о движении Земли и неподвижности Солнца позволяет представить все явления лучше, чем принятие эксцентриков и эпициклов, то это будет сказано прекрасно и не влечет за собой никакой опасности. Для математика этого вполне достаточно. Но желать утверждать, что Солнце в действительности является центром мира и вращается только вокруг себя, не передвигаясь с востока на запад, что Земля стоит на третьем небе и с огромной быстротой вращается вокруг Солнца, – утверждать это очень опасно не только потому, что это значит возбудить всех философов и теологов-схоластов; это значило бы нанести вред святой вере, представляя положения святого писания ложными.
Во-вторых, как вы знаете, собор (Тридентский. – И. Г.) запретил толковать священное писание вразрез с общим мнением святых отцов. А если ваше священство захочет прочесть не только святых отцов, но и новые комментарии на книгу «Исхода», псалмы, Экклезиаст и книгу Иисуса, то вы найдете, что все сходятся в том, что нужно понимать буквально, что Солнце находится на небе и вращается вокруг Земли с большой быстротой, а Земля наиболее удалена от неба и стоит неподвижно в центре мира. Рассудите же сами, со всем своим благоразумием, может ли допустить церковь, чтобы писанию придавали смысл, противоположный всему тому, что писали святые отцы и все греческие и латинские толкователи? Нельзя на это также ответить, что это не является вопросом веры потому, что если это не вопрос веры ratione obiecti (в смысле объекта), то это вопрос веры ratione dicentis (в смысле говорящего). И так же был бы еретиком тот, кто сказал бы, что у Авраама было не два сына, а у Иакова не 12, как тот, кто сказал бы, что Христос родился не от девы, потому что и то и другое говорит святой дух устами пророков и апостолов.
Если бы даже и существовало истинное доказательство того, что Солнце находится в центре мира, а Земля на третьем небе и что Солнце не вращается вокруг Земли, но Земля вращается вокруг Солнца, то и тогда необходимо было бы с большой осторожностью подходить к истолкованию тех мест писания, которые представляются этому противоречащими, и лучше будет сказать, что мы не понимаем писания, чем сказать, что то, что говорится в нем, ложно. Но я никогда не поверю, чтобы такое доказательство было возможно, до тех пор, пока мне действительно его не представят; одно дело показать, что предположение, что Солнце в центре, а Земля на небе, позволяет хорошо представить наблюдаемые явления; совсем другое дело доказать, что в действительности Солнце находится в центре, а Земля на небе, ибо первое доказательство, я думаю, можно дать, а второе – я очень в этом сомневаюсь. В случае же сомнения нельзя отказаться от толкования писания, данного святыми отцами. Добавлю к этому, что тот, кто написал: «Восходит Солнце и заходит, и к месту своему возвращается», был не кто иной, как Соломон, который не только говорил по божьему вдохновению, но и был человеком, превосходящим всех мудростью и ученостью в человеческих знаниях и в знакомстве со всеми сотворенными вещами, и всю эту мудрость получил он от бога; значит, совершенно невероятно, чтобы он утверждал вещь, противную доказанной истине или истине, могущей быть доказанной. Если же вы мне скажете, что Соломон говорит о явлении так, как мы его видим, и говорит: нам кажется, что вращается Земля, так же как тому, кто удаляется от берега на корабле, кажется, что берег удаляется от корабля, то на это я отвечу, что находящийся на корабле, хотя ему и кажется, что берег удаляется от него, все же знает, что это обман, и исправляет его, понимая ясно, что движется корабль, а не берег; что же касается Солнца и Земли, то нет никакой уверенности в том, что нужно исправить обман, ибо ясный опыт показывает, что Земля неподвижна и что глаз не обманывается, когда говорит нам, что Солнце движется, так же как не обманывается он, когда свидетельствует, что Луна и звезды движутся. Этого пока достаточно».[30]
Однако Галилей и его многочисленные сторонники, а таковые имелись даже в среде церковных иерархов, отвергли предложенный им компромисс. Они отважно вторгались в запретную для них область богословия, требуя признания сделанных ими открытий не в качестве сомнительной гипотезы, а в качестве непреложной истины, отчетливо понимая, что наука только тогда сможет обрести свой подлинный смысл и значение, только тогда сможет успешно развиваться, когда сорвет с себя оковы богословия и из его служанки превратится в служанку объективной истины.
Партия контрреформы во главе с папой римским, иезуитами и доминиканскими иерархами приняла брошенный ей Галилеем вызов и решила проучить его. Инквизиции был дан приказ заняться «делом» Галилея, и она, по свойственной ей традиции, стала собирать обличающий его в еретических воззрениях материал. Кто же поставил этот материал? Как обычно – доносчики. Одним из первых был доминиканец Фома Каччини. Сохранился допрос этого типичного для инквизиции «свидетеля»:
«Пятница, 20 марта 1615 г.
Предстал по собственному желанию в Риме во дворце святого судилища в большой палате допросов пред лицом достопочтенного брата ордена доминиканцев отца Михаэля Анджело Сегецио-де-Лауда, магистра святой теологии и генерального комиссария римской и вселенской инквизиции, в моей и т. д.
Достопочтенный отец, брат Фома, сын некоего Иоанна Каччини, флорентинец, священнослужитель доминиканского ордена, магистер и бакалавр прихода Марии над Минервой в Риме, в возрасте около 39 лет. После взятия с него клятвы говорить правду и т. д. показал, как ниже сказано, а именно:
«Я говорил с преосвященнейшим господином кардиналом Аречели о некоторых событиях, происшедших во Флоренции, и он вчера поручил мне сообщить об этом; он мне сказал, что я должен явиться сюда и сказать все; так как он мне сказал, что необходимо дать об этом показание в судебном порядке, то я и явился сюда для этого. Итак, я сообщаю, что в четвертое воскресенье рождественского поста прошлого года, выступая с проповедью в церкви Сайта Мария Новелла во Флоренции, в которой в том году мне было поручено читать священное писание, я продолжал начатую мною историю Иисуса [Навина]. Как раз в это воскресенье я дошел до того места десятой главы этой книги, где святой автор сообщает о великом чуде, которое совершил господь, остановив Солнце, внимая мольбе Иисуса, т. е. о месте: «Солнце, стой над Габаоном…» и т. д. По этому случаю, истолковав сначала буквальный смысл этого места, а затем его нравоучительный и душеспасительный смысл, я стал, далее, с подобающей моему положению скромностью, разбирать учение, которое прежде принимал и преподавал Николай Коперник, в наше же время, судя по широко распространенной во Флоренции молве, математик синьор Галилео Галилей, т. е. учение, что Солнце, будучи согласно его утверждению, центром мира, является, следовательно, неподвижным в отношении поступательного перемещения, т. е. перемещения с одного края до другого. Я сказал, что подобное мнение считалось авторитетнейшими авторами несогласным с католической верой, так как оно противоречит многим местам священного писания, буквальный смысл которых, установленный согласно всеми святыми отцами, свидетельствует о противном, как, например, кроме цитированного места книги Иисуса [Навина], свидетельствует 18-й псалом, Экклезиаста глава I, а также книга Исайи 38; а чтобы слушатели мои получили уверенность в том, что такое толкование мое не является с моей стороны произвольным, я прочел им поучение Николая Серрария, вопрос 14-й о десятой главе книги Иисуса, который, сказав, что это положение Коперника противоречит общему мнению всех философов, схоластических теологов и всех святых отцов, приходит к заключению, что на основании указанных мест писания он не может усмотреть, как можно не считать это учение почти еретическим. После этого я обратил внимание на то, что никому не позволено толковать священное писание вопреки тому смыслу, в котором его толкуют все святые отцы, потому что это запрещено.
Это мое благочестивое увещевание, хотя оно очень понравилось многим благородным людям, набожным и образованным, не понравилось, однако, некоторым ученикам вышеназванного Галилея; некоторые из них отправились к соборному проповеднику, чтобы побудить его выступить с проповедью против положений, мною выставленных. Когда до меня дошел слух об этом, я, движимый усердием к истине, объяснил достопочтеннейшему отцу инквизитору Флоренции, насколько необходимым казалось мне по долгу совести говорить о вышеупомянутом месте книги Иисуса; я обратил его внимание на то, что следовало бы обуздать некоторых дерзких людей, учеников вышеупомянутого Галилея, о которых мне говорил достопочтенный отец, брат Фердинанд Ксимен, регент церкви Сайта Мария Новелла, сообщив, что некоторые из них высказывают следующие три положения: бог является не субстанцией, но акциденцией; бог чувствует, ибо он имеет божественные чувства; чудеса, совершенные по общему мнению святыми, не являются поистине чудесами.
После этих событий отец маэстро, брат Никколо Лорини, показал мне копию одного письма, написанного вышеупомянутым синьором Галилео Галилеем отцу Бенедетто Кастелли, бенедиктинскому монаху и профессору математики в Пизе, в котором, как мне показалось, содержится учение, неблагонадежное с богословской точки зрения; и так как копия этого письма была доставлена господину кардиналу святой Цецилии, то мне нет нужды доставлять другую. Итак, я сообщаю настоящему святому судилищу, что общая молва говорит, что вышеназванный Галилей высказывает следующие два положения: Земля в себе самой целиком движется также ежедневным движением; Солнце неподвижно, – положения, которые, на мой взгляд, противоречат священному писанию, как его толкуют святые отцы, и, следовательно, противоречат вере, которая требует считать истинным все то, что содержится в писании. Больше мне нечего сказать».
На вопрос, откуда он знает, что Галилей преподает и придерживается мнения, что Солнце неподвижно, а Земля движется, и узнал ли он это от кого-нибудь, и от кого именно.
Ответил: «Я уже говорил, что об этом всюду ходили слухи; кроме того, я слышал от монсеньора Филиппа де Барди, епископа Кортонского, во время его пребывания здесь, а также во Флоренции, что Галилей считает вышеупомянутые положения истинными. Монсеньор добавил, что ему кажется это очень странным, так как эти положения не согласованы с писанием. Далее, я слышал это от одного флорентийского дворянина Аттаванти, приверженца Галилея, который сказал мне, что вышеупомянутый Галилей истолковывал священное писание таким образом, что устранялись противоречия с его мнением; имя этого дворянина я не помню; не знаю также, где он живет. Я знаю наверное, что он бывает часто в церкви Сайта Мария Новелла во Флоренции, носит одежду священнослужителя и на вид имеет лет 28–30, он смуглолиц, с каштановой бородой, среднего роста, с тонкими чертами лица. Об этом он говорил мне прошлым летом, примерно в августе месяце, в приходе Сайта Мария Новелла в келий брата Фернандо Ксимена в связи с тем, что Ксимен упомянул, что я в недалеком будущем буду читать о чуде стояния Солнца проповедь, на которой Ксимен собирался присутствовать. Я также прочел это учение в одной напечатанной в Риме книге, которая трактует о солнечных пятнах и которая выпущена упомянутым Галилеем. Ее мне дал отец Ксимен».
На вопрос: «Кто тот священнослужитель собора, которого ученики Галилея убеждали публично держать речь, направленную против наставления, которое он, дающий показания, публично же изложил; и кто те ученики, которые обратили эту просьбу к упомянутому священнослужителю?»
Ответил: «Проповедник Флорентийского собора, к которому обратились ученики Галилея, чтобы он произнес проповедь против наставления, мною преподанного, – это один иезуитский священник из Неаполя, имени которого я не знаю; я знаю об этом не от самого проповедника, потому что с ним я никогда не говорил; об этом мне сообщил иезуит отец Эммануил Ксимен; с ним советовался упомянутый проповедник, которому он и отсоветовал выступать; не знаю я также, кто те ученики Галилея, которые просили проповедника о вышеуказанном».
На вопрос: «Говорил ли когда-нибудь с упомянутым Галилеем?»
Ответил: «Я его даже не знаю в лицо».
На вопрос: «Какой репутацией в религиозном отношении пользуется Галилей во Флоренции?»
Ответил: «Многие считают его хорошим католиком, другие же считают его подозрительным в религиозном отношении, так как, говорят они, он очень близок с братом Паоло из ордена Сервитов, столь известным в Венеции своим неблагочестием; говорят, что и сейчас они переписываются между собой».
На вопрос: не скажет ли, от кого именно он узнал это.
Ответил: «Я слышал это от отца Никколо Лорини и от приора Ксимена, настоятеля монастыря рыцарей св. Стефана. Они сказали мне вышеупомянутое, т. е. отец Никколо Лорини говорил, что между Галилеем и маэстро Паоло существует переписка и большая дружба, добавив при этом случае, что последний весьма подозрителен в религиозных вопросах; он говорил это много раз, а также писал мне об этом сюда в Рим. Приор же Ксимен ничего не говорил мне о дружбе между маэстро Паоло и Гаушлеем; он говорил только, что Галилей внушает подозрение и что однажды, будучи в Риме, он слышал, что святое судилище собирается взяться за Галилея, ибо тот провинился перед ним. Это он мне сказал в комнате вышеупомянутого Фернандо, его двоюродного брата; не помню, присутствовал ли при этом сам отец Фернандо».
На вопрос: слышал ли он от вышеназванных отцов Лорини и Ксимена, в чем именно считают они подозрительным Галилея в вопросах веры.
Ответил: «Мне они сказали только то, что они считают его человеком подозрительным, так как он держится мнения, что Солнце неподвижно, а Земля движется, и так как он желает толковать священное писание вразрез с тем смыслом, который общепринят святыми отцами».
При этом он добавил по собственному побуждению: «Галилей вместе с другими состоит в академии, – не знаю, ими ли она основана, – называемой академией деи Линчей. Они ведут переписку, т. е. вышеупомянутый Галилей, с другими лицами из Германии, как кажется, о его книге о солнечных пятнах».
На вопрос: говорил ли ему отец Фернандо Ксимен, от кого он слышал положения, что бог не субстанция, но акциденция, что бог обладает чувствами, а также, что чудеса, совершенные святыми, не являются на самом деле чудесами.
Ответил: «Как будто я припоминаю, что он назвал мне того же Аттаванти, о котором я говорил как об одном из тех, кто высказывает упомянутые положения; о других я не помню».
На вопрос: «Где, когда, в чьем присутствии и по какому случаю отец Фернандо рассказывал, что ученики Галилея высказывают упомянутые положения?»
Ответил: «Отец Фернандо говорил мне, что слышал эти положения от учеников Галилея много раз и в монастырском дворе, и в своей келье. Было это после того, как я произнес эту проповедь; он рассказал мне об этом, сообщая, что он защищал меня в споре с ними. Я не припомню, чтобы при этом присутствовали другие».
На вопрос: не имеет ли вражды к упомянутому Галилею, к Аттаванти и к другим ученикам Галилея.
Ответил: «Я не только не имею вражды к упомянутому Галилею, но я его даже не знаю; точно так же и к Аттаванти я не имею никакой вражды и никакого недоброжелательства, также и к другим ученикам Галилея, за которых я, напротив, молюсь богу».
На вопрос: «Преподает ли упомянутый Галилей публично и имеет ли он многих учеников?»
Ответил: «Знаю только, что во Флоренции он имеет многих последователей, которые зовутся «галилеистами». Это те, которые одобряют и превозносят его мнение и учение».
На вопрос: «Откуда родом упомянутый Галилей, какова его профессия и где он учился?»
Ответил: «Он называет себя флорентинцем, но я слышал, что он пизанец; по профессии он математик; насколько я знаю, он учился в Пизе и преподавал в Падуе. Ему около шестидесяти лет».
После этого он был отпущен, и с него была взята клятва сохранять молчание о вышесказанном и получена его подпись: «Я, брат Фома Каччини, показывал вышесказанное»».[31]
Узнав о том, что в Риме собираются его судить, Галилей, снабженный рекомендательными письмами к папе римскому и кардиналам от великого герцога Тосканского Козимо II, при котором он служил, направляется к папскому двору в надежде, что ему удастся добиться признания своих открытий. В них он не видел ничего не соответствующего истинному, в его понимании, христианскому учению. Но пока Галилей в Риме посещал папских вельмож, защищая свои взгляды, инквизиция запросила своих цензоров дать заключение по двум основным положениям коперниковской теории, которые защищал и развивал Галилей: Солнце является центром мира и вовне неподвижно в отношении перемещения; Земля не является центром мира и не неподвижна, но в себе самой целиком движется также суточным движением.
О первом положении цензоры единодушно заявили, что оно «глупо и абсурдно в философском и еретично в формальном отношении, так как оно явно противоречит изречениям святого писания во многих его местах как по смыслу слов писания, так и по общему истолкованию святых отцов и ученых богословов».
О втором положении цензоры столь же единодушно заявили, что оно «подлежит той же цензуре и в философском отношении; рассматриваемое же с богословской точки зрения, является по меньшей мере заблуждением в вопросах веры».[32]
Это заключение было подписано 24 февраля 1616 г., а 5 марта того же года конгрегация Индекса запрещенных книг по поручению инквизиции приняла решение, осуждающее коперниковское учение о Вселенной, в котором говорилось:
«А так как до сведения вышеназванной конгрегации дошло, что ложное и целиком противное священному писанию пифагорейское учение о движении Земли и неподвижности Солнца, которому учат Николай Коперник в книге об обращениях небесных кругов и Дидак Астуника в комментариях на книгу Иова, уже широко распространяется и многими принимается, как это видно из появившегося в печати послания некоего кармелитского монаха под названием «Письмо кармелита отца Паоло Антонио Фоскарини по поводу мнения пифагорейцев и Коперника о движении Земли и неподвижности Солнца и новая пифагорейская система мира; Неаполь, у Лазаря Скорджио, 1615», в котором этот монах пытается показать, что вышеназванное учение о неподвижности Солнца в центре мира и движении Земли согласно с истиной и не противоречит святому писанию, – то, чтобы такого рода мнение не распространялось мало-помалу далее на пагубу католической истине, конгрегация определила: названные книги Николая Коперника «Об обращении кругов» и Дидака Астуника «Комментарии на Иова» должны быть временно задержаны впредь до их исправления. Книга же отца Паоло Антонио Фоскарини, кармелита, вовсе запрещается и осуждается. Все книги, учащие равным образом тому же, запрещаются, и настоящий декрет соответственно запрещает и осуждает их или временно задерживает. В удостоверение сего настоящий декрет скреплен подписью и приложением печати преосвященнейшего и достопочтеннейшего господина кардинала святой Цецилии, епископа Альбанского, 5 марта 1616 г.»[33]
После принятия этих документов Беллармино и другие инквизиторы стали увещевать Галилея отказаться от публичной защиты своих взглядов, обещая взамен не трогать его. Но убедить ученого было не так легко. Посол Флоренции в Риме Гвиччардини сообщал во Флоренцию герцогу Тосканскому, другу Галилея, о создавшемся положении следующее:
«Я думаю, что лично Галилей не может пострадать, ибо, как человек благоразумный, он будет желать и думать то, что желает и думает святая церковь. Но он, высказывая свое мнение, горячится, проявляя крайнюю страстность, и не обнаруживает силы и благоразумия, чтобы ее преодолеть. Поэтому воздух Рима становится для него очень вредным, особенно в наш век, когда наш владыка питает отвращение к науке и ее людям и не может слышать о новых и тонких научных предметах. И каждый старается приспособить свои мысли и свой характер к мыслям и характеру своего господина, так что те, которые имеют какие-нибудь знания и интересы, если они благоразумны, притворяются совсем иными, чтобы не навлечь на себя подозрений и недоброжелательства».[34]
23 мая 1616 г. Галилею писал его друг и доверенный человек герцога Тосканского Курций Пиккена:
«Вы испытали уже преследования монахов и вкусили их прелесть; их светлости (Подразумевается великий герцог Тосканский Фердинанд II и его брат). опасаются, что дальнейшее ваше пребывание в Риме может причинить вам неприятности, и потому они отнеслись бы к вам с похвалой, если бы теперь, когда вы с честью вышли из положения, вы не дразнили собак, пока они спят, и возвратились при первой возможности сюда, так как здесь ходят слухи вовсе нежелательные, а монахи всемогущи, и я, ваш покорный слуга, также хочу предупредить вас об этом со своей стороны, доводя до вашего сведения мнение их светлостей. Ваш преданнейший слуга Курций Пиккена».[35]
Вскоре после этого Галилей вернулся во Флоренцию. Что же, однако, произошло с ним во время его пребывания в Риме? Опубликованные документы инквизиции отвечают на этот вопрос весьма противоречиво. В одних из них говорится, что он получил предписание, т. е. приказ, отказаться от защиты коперниковской ереси, в других – что его только «увещевал» кардинал Беллармино не вступать в конфликт с церковью по этому вопросу. Сам Беллармино выдал Галилею собственноручно написанное свидетельство, помеченное 26 мая 1616 г., в котором заявляет, что Галилей ни от чего не отрекался и что ему только было «объявлено сделанное господином нашим (папой, – И. Г.) и опубликованное святой конгрегацией индекса постановление, в котором сказано, что учение, приписываемое Копернику, согласно которому Земля движется вокруг Солнца, Солнце же стоит в центре мира, не двигаясь с востока на запад, противно священному писанию и потому его нельзя ни защищать, ни придерживаться».[36]
Эти документы свидетельствуют об одном: во время встреч с Беллармино, а также с папой Павлом V, который также беседовал с ученым, на Галилея было оказано давление с целью заставить его впредь по крайней мере публично не выступать с защитой гелиоцентрической теории. Учитывая постановление инквизиции, объявлявшее эту теорию противоречащей учению церкви, любое неповиновение в этом плане угрожало Галилею серьезными неприятностями и даже костром, как об этом напоминала судьба Джордано Бруно. В этих условиях Галилей решил проявить благоразумие, не идти на риск и подчиниться требованиям папы и Беллармино. С другой стороны, последние, учитывая огромный авторитет и влияние Галилея, предпочли достигнуть с ним полюбовное соглашение, не требуя от него унизительного отречения и осуждения коперниковского учения. Таким образом, эта первая схватка ученого с инквизицией закончилась своего рода компромиссом.
Поведение Галилея вскоре показало, что он вовсе не собирался подчиниться инквизиции и отказаться от защиты и пропаганды своих взглядов, осужденных церковью.
Правда, делал он это не прямым образом, а косвенным, выступая в защиту своих открытий и открытий Коперника не с открытым забралом, а прибегая к уловкам. В своих трудах Галилей теперь выражал покорность церкви и даже осуждал коперниканство, но так, что читателю было понятно, что в действительности он осуждает не свои и Коперника взгляды, а церковную точку зрения по этому вопросу. Примером такого иносказательного, эзоповского языка, к которому неоднократно прибегали ученые в борьбе с богословием в период Возрождения, было следующее высказывание Галилея в его сочинении о кометах («Пробирщик»), изданном в 1623 г.: «Так как приписываемое Земле движение, которое я в качестве благочестивого католика считаю совершенно ложным и не соответствующим истине, прекрасно объясняет массу различных явлений, то я полагаю, что при всей своей ложности оно до некоторой степени объясняет явление комет».
В том же 1623 г., когда был опубликован «Пробирщик», на папский престол вступил кардинал Маффео Барберини, принявший имя Урбана VIII. Новый папа, еще будучи кардиналом, поддерживал дружеские отношения с Галилеем, который, рассчитывая теперь на его покровительство, стал смелее выступать в защиту своих взглядов. В 1630 г. Галилей приезжает в Рим с рукописью своего нового сочинения «Диалог о двух главнейших системах мира – птолемеевой и коперниковой». В ней выступают три персонажа: Сальвиати, Сагредо и Симпличио. Первый – сторонник коперниковой системы, второй выступает как бы в роли нейтрального председательствующего, последний – защитник птолемеевой (церковной) теории мироздания. Хотя спор ведется, как мы сказали бы теперь, «на очень высоком теоретическом уровне» и автор с предельной объективностью излагает аргументацию противников, не вызывает сомнения, на чьей он стороне, хотя бы по одному тому, что защитника церковной точки зрения он окрестил Простаком (по-итальянски Симпличио). Этот Простак, исчерпав все аргументы иезуитов, перипатетиков и инквизиторов против коперниковой системы, в заключение заявляет, что ни за что не согласится с нею, даже если она соответствует действительности, потому что питает к ней отвращение. Бог – всемогущ, ему «закон не писан, его пути неисповедимы» – таковы наиболее «веские» возражения Симпличио против, по существу, самого Галилея, который под именем Сальвиати ведет с ним спор, доказывая всю нелепость, смехотворность и полную научную несостоятельность своего противника.
Эта горькая, вернее, смертоносная для церкви пилюля была облачена в сладкую оболочку, состоявшую из предисловия и послесловия, в которых предусмотрительный автор заявлял, что написал свое сочинение в защиту церковного осуждения коперниковского учения! По-видимому, это обстоятельство, а также и то, что это учение излагалось в «Диалоге» как одна из гипотез, одна из точек зрения (другой была церковная), позволили Галилею добиться в Риме от церковной цензуры разрешения на издание своего сочинения, которое вышло во Флоренции в 1632 г. на итальянском языке,[37] быстро разошлось, вызвав новый приступ ярости среди противников Галилея. Иезуиты и прочие его недоброжелатели стали доказывать Урбану VIII, что книга Галилея представляет большую опасность для всего христианства, что она «ужаснее и для церкви пагубнее писаний Лютера и Кальвина», что под видом Симпличио автор вывел чуть ли не самого папу римского, что в ней дерзко противопоставляется авторитет науки авторитету церкви и т. д. Противникам Галилея без особого труда удалось убедить Урбана VIII в том, что автор «Диалога» обманул его доверие, впал в ересь и подлежит суровому наказанию. Не прошло и нескольких месяцев после выхода в свет «Диалога», как папа запретил продажу этого произведения и отдал приказ инквизиции вновь возбудить против автора указанного произведения обвинение в еретических заблуждениях.
Когда великий герцог тосканский Фердинанд II, которому был посвящен «Диалог», попытался было через своего посла в Риме Никколини заступиться перед Урбаном VIII за Галилея, папа римский, разгневанный до предела, ответил флорентийскому дипломату: «Ваш Галилей вступил на ложный путь и осмелился рассуждать о самых важных и самых опасных вопросах, какие только можно возбудить в наше время». Несколько дней спустя, когда Никколини вновь отважился заговорить с папой о Галилее, тот ему сказал: «Уже 16 лет осуждены защищаемые Галилеем мнения, и он запутал себя в сложном деле. Вещь очень опасная и книга крайне вредная. Дело хуже, чем думает великий герцог, – прошу ему написать. Он не должен терпеть, чтобы Галилей развращал своих учеников и передал им опасные воззрения».
Сообщая о беседах с Урбаном VIII во Флоренцию, Никколини отмечал: «Хуже не может быть расположен папа к нашему бедному Галилею».[38]
30 сентября 1632 г. флорентийский инквизитор передал Галилею повеление папской инквизиции немедленно явиться в Рим. Ученому было тогда 70 лет, он был болен, в папских владениях свирепствовала чума. Галилей, ссылаясь на эти обстоятельства, попросил рассмотреть его дело во Флоренции, надеясь на покровительство великого герцога. Но герцог, хотя и сочувствовал Галилею и пытался добиться от папы более благосклонного к нему отношения, не отважился вступить из-за него в конфликт с папским престолом. Галилею не оставалось ничего другого, как подчиниться вызову и явиться в Рим.
В Риме Галилей остановился во дворце флорентийского посла Никколини. Инквизиторы четыре раза допрашивали ученого.
Какую же позицию занял Галилей по отношению к выдвинутому против него инквизиторами обвинению? Если бы он не признал себя виновным и не отрекся от своих подлинных взглядов, его, как Джордано Бруно, могли бросить в костер. Если бы он признался и отрекся от них, то это было бы похоже на предательство. Галилей предпочел третий путь: вопреки очевидным фактам, он категорически отрицал, что разделял коперниково учение после того, как инквизиция объявила его еретическим в 1616 г.
Инквизиторы же предъявили Галилею решение «священного» судилища от 25 февраля 1616 г., в котором ему запрещалось не только преподавать или защищать учение Коперника, но даже излагать его. В случае невыполнения этого предписания Галилей якобы подлежал тюремному заключению. Текст этого решения противоречит письму Беллармино от 26 мая 1616 г., в котором говорится только о том, что Галилей был извещен, что нельзя ни защищать, ни придерживаться учения Коперника, и ничего не говорится о запрете преподавать или излагать его и о каких-либо обязательствах Галилея перед инквизицией в этом отношении. Из этого многие исследователи сделали единственно правильный вывод, что документ от 25 февраля был фальсифицирован инквизиторами с целью скомпрометировать обвиняемого.
На первом допросе 12 апреля 1633 г. Галилей заявил инквизиторам: «Относительно спорного вопроса, касательного движения Земли, конгрегацией индекса было решено, что такое мнение о неподвижности Солнца и движении Земли совершенно противно священному писанию и допускаемо может быть только как гипотеза, как представляет это Коперник… Мне было сообщено это определение кардиналом Беллармино, который знал, что и я, подобно Копернику, признавал это воззрение как гипотезу… Он сказал мне, что так как мнение Коперника, принимаемое утвердительно, противно священному писанию, то его нельзя ни держаться, ни защищать, но принимать его как гипотезу и в этом смысле писать о нем можно… Припомнить не могу, так как это было много лет тому назад, чтобы мне что-нибудь другое было сказано или передано, и не знаю, вспомнил ли бы, если бы сказанное было мне прочтено. Открыто говорю то, что помню, ибо не думаю, чтобы в чем-либо отступил от переданного мне…»
Главный комиссарий и обвинитель инквизиции заявил Галилею: в приказании, предъявленном ему Беллармино, значилось, что он «никаким образом не должен ни держаться, ни защищать упомянутого мнения, ни учить ему». Но Галилей отрицал это: «Помню, что приказание гласило: «ни держаться, ни защищать», и так именно оно выражено в записке Беллармино. Возможно, что были также два другие выражения, мне теперь предъявляемые – «и учить» и «никаким образом», – но этого не припомню. Я не удержал этого в памяти, полагаю, потому, что не упомянуты в свидетельстве, которого придерживался и указания которого удержал в памяти».
На обвинение в том, что Галилей обманным путем получил от главного цензора конгрегации индекса Рикарди разрешение на печатание своего труда, не известив его о приказании Беллармино, ученый ответил: «В этом не было никакой надобности, так как в книге моей я вовсе не выдавал за истинное и не защищал учение о движении Земли и неподвижности Солнца, а напротив – доказывал противное мнение, показав, что основания Коперника шатки и неубедительны».[39]
После третьего допроса Галилей был арестован и заключен во дворце инквизиции, правда не в застенке, а в одном из его покоев, но от этого места до тюремной камеры заключенного отделял лишь один шаг…
В течение 18 дней Галилея «увещевал» – терроризировал – комиссарий инквизиции Моколани. 20 апреля 1633 г. Галилей заявил инквизиторам, что, обдумывая вопросы, поставленные ему на допросе, он вновь перечитал свой «Диалог», который на этот раз показался ему как бы новым сочинением чужого автора. Галилей признал, что многие места его сочинения выражены так, что по силе своей скорее могут укрепить «ложное мнение», чем облегчить его опровержение.
Хотя Никколини продолжал просить папу облегчить участь узника инквизиции, тот категорически отказывался. «Я еще раз повторяю, – говорил Урбан VIII флорентийскому дипломату, – что нельзя сделать никакого облегчения Галилею. Бог да простит ему, что он вдался в такие вопросы, где дело идет о новых учениях и о священном писании. Всегда лучше следовать общепринятым учениям… Синьор Галилей был моим другом; мы часто беседовали с ним запросто и ели за одним столом, но дело идет о вере и религии».[40]
Более того, 16 июня 1633 г. на тайном заседании конгрегации инквизиции Урбан VIII, как записано в протоколе, повелел, чтобы Галилея допрашивали под угрозой пытки.
20 июня Галилея снова допрашивали и, как свидетельствует Никколини, объявили, что на следующий день он будет подвергнут «допросу и испытанию». 21 июня ученого подвергли «строгому» – последнему – допросу. Пытали 70-летнего ученого во время этого допроса или только угрожали подвергнуть пыткам? Апологеты церкви утверждают, что он не подвергался пытке. Однако в приговоре инквизиции ясно говорится, что Галилей был подвергнут «строгому испытанию», – термин, под которым инквизиторы подразумевали пытку. Как бы там ни было, но инквизиторам удалось сломить Галилея и 21 июня 1633 г. вырвать у него заявление, в котором ученый объявлял учение Птолемея «верным и несомненным».
21 июня инквизиционный трибунал вынес приговор, осуждающий Галилея. На следующий день приговор был оглашен в церкви св. Марии на Минерве. Там же Галилей произнес свое «отречение». Приговор гласил:
«Мы… божией милостию диаконы и кардиналы святой церкви от апостольского престола, наряженные генеральными инквизиторами против всякого еретического развращения, могущего появиться во вселенском христианском обществе.
Так как ты, Галилей, сын флорентийца Винченцо Галилея, имеющий 70 лет от роду, в 1615 г. был обвинен в сем святом судилище в том, что считаешь за истину и распространяешь в народе лжеучение, по которому Солнце находится в центре мира неподвижно, а Земля движется вокруг оси суточным вращением, в том, что ты имел учеников, которым преподавал это учение, в том, что ты по поводу этого учения вел переписку с некоторыми германскими математиками, в том, что ты издал несколько писем о солнечных пятнах, в которых вышеуказанное учение объявлял истинным.
Когда же тебе беспрерывно напоминали о твоем заблуждении, делая тебе возражения на основании св. писания, ты отвечал, что св. писание вне твоего понимания. Наконец, явился на свет экземпляр твоего сочинения, в виде письма к одному из прежних учеников твоих, и ты в нем, следуя бредням Коперника, развивал некоторые положения, противоречащие здравому смыслу и св. писанию. Вследствие сего сим св. судилищем, желающим оградить людей от вреда и соблазна, которые происходили от твоего поведения и угрожали чистоте святой веры, по приказанию нашего господина и высокопреосвященнейших гг. кардиналов всей верховной и всемирной инквизиции, была подвергнута обсуждению коперникова гипотеза о неподвижности Солнца и движении Земли, и богословы-квалификаторы постановили следующие два положения:
1. Считать Солнце центром Вселенной и стоящим неподвижно есть мнение нелепое, философски ложное и крайне еретическое, ибо оно явно противоречит св. писанию.
2. Считать Землю не центром Вселенной и не неподвижною есть мнение нелепое, философски ложное и, с богословской точки зрения, также противное духу веры.
Но так как нам угодно было пока поступить с тобою снисходительно, то в св. конгрегации, собравшейся в присутствии господина нашего 25 февраля 1616 г., было решено, чтобы высокопреосвященнейший кардинал Беллармино тебе внушил, чтобы ты вполне отступился от вышеуказанного лжеучения; то же самое тебе было повторено и через комиссария св. судилища, в присутствии нотариуса и свидетелей, под страхом тюремного заключения – впредь не говорить и не писать в пользу осужденной коперниковской системы; затем ты был ею отпущен.
Затем, чтобы окончательно искоренить столь пагубную ересь и чтобы она не проникла в католическую церковь и не наносила ей сильный ущерб, издан был св. конгрегацией индекс-декрет, которым запрещались все книги, трактующие о такого рода учении, ложном и противном божественному писанию.
В прошлом же 1632 г. появилась книга, изданная во Флоренции, заглавие которой доказывает, что ты ее автор. Книгаэтаназывается «Dialogo de Galileo Galilei delle due massimi sistemi del Mondo Tolemaico e Copernicano». Из напечатания этой книги св. конгрегация узнала, что ложное учение о движении Земли с каждым днем все более и более крепнет, вышеназванная книга по тщательном ее рассмотрении обнаружила, что ты явно преступил сделанное тебе внушение и продолжал защищать мнения, уже проклятые и осужденные св. церковью. В сказанной книге ты разными способами ухищряешься представить вопрос не вполне решенным, а мнение Коперника весьма вероятным, но и это есть уже страшное заблуждение, так как никаким образом не может быть вероятным то, что св. церковь окончательно признала ложным и противным св. писанию.
Посему, вызванный сюда по нашему требованию, ты предстал перед св. судилищем и на допросе под присягою признался, что означенная книга сочинена и выпущена в свет тобой. Ты также признался, что писать ее начал лет 10 или 12 назад, уже после сделанного тебе вышеупомянутого внушения, и выпрашивая позволения для издания своего сочинения, ты не предупредил цензоров, что тебе было уже запрещено придерживаться системы Коперника и каким бы то ни было образам распространять ее.
Точно так же ты покаялся, что текст означенного сочинения составлен таким образом, что читатель может скорее поддаться приведенным ложным доводам и стать на стороне ложного учения; при этом ты оправдываешься тем, что, написав сочинение в разговорной форме, ты увлекся желанием придать наибольшую силу доказательств в пользу своих мнений, и говоришь, что и всякий человек, рассуждая о чем-нибудь, тем скорее пристращается к любимому положению, чем труднее его доказать, чем оно неосновательнее, хотя и кажется вероятным.
Наконец, когда тебе был назначен для оправдания приличный срок, ты остановил наше внимание на свидетельстве, выданном тебе преосвященным кардиналом Беллармино по твоей просьбе и, как ты говорил, для защиты тебя от клеветы врагов, распространявших слух, будто ты отрекался от своих убеждений и был наказан св. судилищем; свидетельство же доказывает, что ты вовсе не отрекался от своих мнений и не был наказан, но что только тебе объявлено постановление св. конгрегации индекса, в котором говорится, что учение о движении Земли и неподвижности Солнца противно св. писанию, а поэтому не может быть ни защищаемо, ни распространяемо.
Так как в этом свидетельстве не было упомянуто о двух пунктах указа, то надо думать, как говорил ты, что в течение 14 или 16 лет ты о них забыл и по этой причине, испрашивая позволение издавать книгу, не упомянул о сделанном тебе внушении. Все это говорится тобой не для извинения в своем заблуждении, но с целью приписать его скорее суетному тщеславию, нежели злому умыслу.
Но это обстоятельство вместо облегчения твоего проступка усилило только твою вину, так как оно подтверждает запрещение тебе держаться учения, противного св. писанию, а ты, однако, дерзнул рассуждать о нем, защищать его и даже представлять его вероятным. Не говорит в твою пользу также и дозволение, искусством и хитростью выманенное, когда ты не сказал ни слова цензору о сделанном тебе внушении.
Так как нам казалось, что ты не совсем чистосердечно сознаешься в своем намерении, то мы рассудили, что нужно подвергнуть тебя строгому испытанию (т. е. пытке. – И. Г.), на котором, вопреки прежним твоим показаниям и объяснениям, ты отвечал, как истинный католик. Вследствие этого, рассмотрев и зрело обсудив все стороны твоего дела и приняв во внимание твои показания и извинения, равно как и сущность канонических правил, мы пришли касательно тебя к следующему заключению:
Призвав на помощь имя господа нашего Иисуса Христа и самой преславной матери его приснодевы Марии, в силу сего нашего окончательного постановления, в заседании совещательного суда, в сообществе с нашими почтенными магистрами богословия и докторами обоих прав, советниками нашими при сем судилище, касательно твоего дела, раскрытого перед нами великолепным Карлом Синчеро, доктором обоих прав и фискалом прокурором св. судилища, с одной стороны, и тобою, Галилео Галилеем, подсудимым в настоящем процессе – с другой, постановляем следующее:
Вследствие рассмотрения твоей вины и сознания твоего в ней присуждаем и объявляем тебя, Галилей, за все вышеизложенное и исповеданное тобою под сильным подозрением у сего св. судилища в ереси, как одержимого ложною и противною священному и божественному писанию мыслью, будто Солнце есть центр земной орбиты и не движется от востока к западу, Земля же подвижна и не есть центр Вселенной. Также признаем тебя ослушником церковной власти, запретившей тебе излагать, защищать и выдавать за вероятное учение, признанное ложным и противным св. писанию.
По этой причине ты подлежишь всем исправлениям и наказаниям, св. канонами и другими общими и частными узаконениями возлагаемым за преступления подобного рода.
Освободиться от них можешь ты только в том случае, когда от чистого сердца и с непритворной верою отречешься перед нами, проклянешь и возненавидишь как вышеозначенные заблуждения и ереси, так и вообще всякое заблуждение, всякую ересь, противную католической римской церкви, в выражениях, какие нам заблагорассудятся.
Но, дабы столь тяжкий и вредоносный грех твой и ослушание не остались без всякой мзды и ты впоследствии не сделался бы еще дерзновеннее, а, напротив, послужил бы примером и предостережением для других, мы постановили книгу под заглавием «Диалог» Галилео Галилея запретить, а тебя самого заключить в тюрьму при св. судилище на неопределенное время. Для спасительного же покаяния твоего предписываем, чтобы ты в продолжении 3 лет раз в неделю прочитывал 7 покаянных псалмов.
Право уменьшать, изменять и отменять, вполне или отчасти, что-либо из вышеуказанных наказаний и исправлений оставляем за собою.
Так мы говорим, произносим, объявляем за приговор, постановляем, присуждаем властию, нам данной, наилучшим образом и по крайнему нашему разумению».
После оглашения приговора Галилей зачитал следующее «отречение»: «Я, Галилео Галилей, сын Винченцо Галилея, флорентинец, на семидесятом году моей жизни лично предстоя перед судом, преклонив колена перед вами, высокие и достопочтенные господа кардиналы вселенской христианской республики, имея перед очами святое евангелие, которого касаюсь собственными руками, клянусь, что всегда веровал, теперь верую и при помощи божией впредь буду верить во все, что содержит, проповедует и чему учит святая католическая и апостольская церковь. Но так как от сего святого судилища мне было давно уже сделано законное внушение, дабы я покинул ложное мнение, полагающее Солнце в центре Вселенной и неподвижным, дабы не держался этого мнения, не защищал его, не учил ему каким бы то ни было способом, ни устно, ни письменно, а я между тем сочинил и напечатал книгу, в которой излагаю осужденное учение и привожу в пользу его сильные доводы, хотя и не привожу окончательного заключения, то вследствие сего признан я находящимся под сильным подозрением в ереси, т. е. что думаю и верю, будто Солнце есть центр Вселенной и неподвижно, Земля же не центр и движется.
Посему, желая изгнать из мыслей ваших, высокопочтенные господа кардиналы, равно как и из ума всякого истинного христианина, это подозрение, законно против меня возбужденное, от чистого сердца и с непритворной верою отрекаюсь, проклинаю, возненавидев вышеуказанную ересь, заблуждение или секту, не согласную со св. церковью.
Клянусь впредь никогда не говорить и не рассуждать, ни устно, ни письменно, о чем бы то ни было, могущем восстановить против меня такое подозрение; когда же узнаю кого-либо, одержимого ересью или подозреваемого в ней, то о таком обязуюсь донести сему св. судилищу или же инквизитору, или ординарию ближайшего места. Кроме того, клянусь и обещаю уважать и строго исполнять все наказания и исправления, которые наложило или наложит на меня сие св. судилище.
В случае нарушения мною (да хранит меня бог) чего-либо из этих слов, свидетельств, клятв и обещаний подвергаюсь всем наказаниям и исправлениям, назначенным св. канонами и другими общими и частными постановлениями против преступлений сего рода. В этом да поможет мне господь и святое его евангелие, которого касаюсь собственными руками.
Я, поименованный Галилео Галилей, отрекся, поклялся и обязался, как сказано выше. В подтверждение прикладываю руку под сиею формулою моего отречения, которое прочел во всеуслышание от слова до слова. Июня 22 дня 1633 г. в монастыре Минервы в Риме.
Я, Галилео Галилей, от вышесказанного отрекся собственноручной подписью».[41]
Как гласит легенда, Галилей после своего отречения изрек: «А все-таки она движется!» Неизвестно, произнес ли он эти слова в действительности или нет (эта фраза впервые встречается в мемуарах его ученика Винченцо Вивиани, написанных 12 лет спустя после смерти Галилея), но зато точно установлено, что и после отречения его воззрения не изменились. Галилей писал: «Берегитесь, теологи, желающие сделать из вопроса о движении или покое Солнца и Земли догмат веры… Вы сами создаете почву для ересей, считая без всякого основания, что писание гласит то, что вам угодно, и требуя, чтобы люди знающие отрешились от собственного мнения и неопровержимых доказательств… Из двух систем одна является ясной, а другая темной; тот, кто не вовсе ослеп, должен уметь различать белое; так скажите же мне прямо, что кажется вам белым?».[42]
Приговор и отречение Галилея были разосланы по всему христианскому миру и были оглашены также во Флоренции в кафедральном соборе в присутствии духовенства, друзей и родственников осужденного.
Галилей был объявлен «узником инквизиции». Ему запрещалось с кем-либо встречаться без присутствия инквизиторов, писать и читать что-либо без их контроля. В 1634 г. умерла его дочь, в 1637 г. Галилей ослеп. Его сына заставили следить за ним.
Только спустя девять лет после осуждения, когда Галилей уже умирал, его освободили от надзора инквизиции.
8 января 1642 г. его не стало. После смерти Галилея инквизиторы пытались завладеть его бумагами, препятствовали его захоронению на освященном церковью кладбище.
На протяжении столетий церковь держала под запретом сочинения Галилея. Из Индекса запрещенных книг они, как и сочинения Коперника, Кеплера и других знаменитых первооткрывателей в области астрономии, были исключены только в 1835 г. Но осуждение инквизицией Галилея церковь считала оправданным, «законным» вплоть до нашего времени.
Уже упомянутый нами Марино Марини утверждал в своем сочинении, опубликованном в 1850 г., что «трудно найти более мудрый и справедливый приговор, чем вынесенный инквизицией над Галилеем».[43]
Современные защитники инквизиции действуют более «дипломатично». «Что произошло с Галилеем? – притворяясь простаком, вопрошает иезуит Доменико Мондроне в ватиканском журнале «Чивильта каттолика». – Вовсе не разрыв между наукой и верой, которые всегда оставались прекрасными друзьями. Спор возник между теологами и учеными. Теологи испытывали страх за судьбу св. писания, что довело их до «коллективной слепоты». Галилей же совершил неосторожность, задев св. писание».[44] Прояви Галилей чуть больше осмотрительности, уверяет Мондроне, никакого процесса над ним не произошло бы, тем более что он отличался глубокой верой, в бога и был искренне предан церкви.
Другой защитник инквизиции, Луиджи Фирпо, заверяет, что из всего «дела» Галилея якобы несомненными являются только два обстоятельства: правоверность религиозной веры Галилея и его искреннее подчинение диктатам церковной власти, а также то, что его осуждение никогда не носило официального характера, ибо не было подтверждено папой «с кафедры», когда заявления главы католической церкви носят характер непогрешимости. Согласно Фирпо, все остальное в «деле» Галилея – «ничейная земля», «населенная» вымыслами и тенденциозными измышлениями.[45]
Иезуитские рассуждения Марини, Мондроне, Фирпо и других адвокатов инквизиции опровергаются документами процесса Галилея, приводимыми в нашей книге. О какой правоверности религиозной веры Галилея можно говорить, если его открытия подрывали основу основ церковного учения – веру в истинность Библии? Именно за это и был осужден инквизицией великий ученый. Утверждение же Фирпо, что приговор инквизиции, осуждавший Галилея, не носил «официального» характера, просто смехотворно. Инквизиция возглавлялась папой, ее приговоры выносились с его согласия и им утверждались. Труды Галилея были занесены в Индекс запрещенных книг, за их чтение верующие автоматически отлучались от церкви. Это все были официальные акты папского престола.
Что касается преследования инквизицией Галилея, то это вовсе не «ничейная земля», а земля церкви. Папы римские, церковные иерархи, инквизиторы творили суд и расправу над Галилеем, как и над другими учеными, что наносило непоправимый вред развитию науки, а значит, и общественному прогрессу. «Одно из вредных последствий для Италии осуждения Галилея, – отмечает прогрессивный философ Антонио Банфи, – заключается в том, что оно лишало действенности научные исследования, отчего наша культура страдала в течение длительного времени и еще продолжает страдать, в особенности в области философской науки».[46]
Впрочем, читатель еще будет иметь возможность познакомиться с последними откровениями церковных иерархов по делу о Галилее.
ИНДЕКС ЗАПРЕЩЕННЫХ КНИГ
Мы уже неоднократно упоминали о наличии в арсенале инквизиции такого мощного оружия для борьбы с противниками церкви, каким являлся на протяжении столетий Индекс (список) запрещенных книг (Index Librorum Pro-hibitorum). Первое официальное издание Индекса вышло в Риме в 1559 г. Первый Индекс был составлен римской инквизицией под непосредственным наблюдением папы Павла IV (Караффы), занимавшего, как уже говорилось, пост верховного инквизитора до своего избрания на папский престол. Павел IV поручил дальнейшее издание Индекса конгрегации римской инквизиции.
У папского индекса, как и у самой инквизиции, были свои «предшественники». Папы римские и епископы с незапамятных времен считали своим святым долгом и божественным правом подвергать цензуре, запрещать и уничтожать неугодные им богословские, научные и литературные произведения. Христианские первосвященники уничтожали произведения древней греческой и римской литературы; после составления канонического текста Библии все другие библейские «варианты» были истреблены. Такой же участи подверглись творения раннехристианских и средневековых ересиархов – от Ария до катаров включительно: их сжигали вместе с еретиками. Талмуд, Коран и прочие церковные произведения иудеев и мусульман также уничтожались на протяжении столетий.
Первым известным литературным произведением, уничтоженным церковниками, была поэма «Талия» ересиарха Ария, преданная огню по решению Никейского собора в 325 г. В 405 г. папа Иннокентий I составил первый список еретических писаний, подлежавших уничтожению.
Преследование крамольной литературы в средние века не представляло особой проблемы, так как грамотных людей было мало, а сочинений и того меньше. Но с началом книгопечатания, воспринятого церковниками как «дьявольская затея», проблема сразу осложнилась.
Книгопечатание быстро распространилось, способствуя росту грамотности. С 1448 по 1500 г. в 246 городах Европы появилось 1099 типографий, выпустивших в свет за этот период 40 тыс. названий книг тиражом в 12 млн. экземпляров.
Печатный станок стал мощным орудием в руках противников папства – гуманистов эпохи Возрождения, протестантов, ученых. Католические иерархи со все возрастающим беспокойством взирали на растущий поток печатной продукции, как на своего рода новый потоп, угрожавший поглотить их. Они пытались охранить себя от него, выстроив мощный заслон из анафем, запрещений, отлучений. Они запретили что-либо печатать без предварительного одобрения специально на то уполномоченных инквизиторов.
Первым объявил о введении предварительной цензуры на книги в 1471 г. папа Сикст IV. Папа Лев X (1513–1521) добился от V Латеранского (XVIII вселенского) собора, к которому он обратился по этому поводу с буллой «Inter Solicitudines», одобрения предварительной цензуры печатных произведений и ее распространения на весь христианский мир, поручив ее осуществление местным епископам. Еще раньше предварительная цензура по настоянию церкви была введена в Испании. В 1535 г. по приказу французского короля Франциска I теологи Сорбонны составили список запрещенных книг, издание, распространение и чтение которых грозило виновным отлучением от церкви, тюремным заключением и даже костром.[47]
Примеру своего французского собрата последовал испанский король Карл V, по указанию которого в 1546 г. богословы Лувенского университета составили свой Индекс запрещенных книг, взятый на вооружение испанской инквизицией и неоднократно издававшийся ею с соответствующими дополнениями и изменениями, независимо от римского индекса. Свои собственные индексы впоследствии издавала также португальская инквизиция.
Индексы с небольшими вариантами издавались местными инквизициями в Венеции (1551), во Флоренции (1552), в Милане (1554).
С изданием первого римского индекса в 1559 г. цензура всех книг, выходящих в католических странах, была сосредоточена в руках папской инквизиции. Павел IV вообще запретил печатание каких-либо книг в папских владениях без предварительной цензуры инквизиции. Он обязал продавцов книг сообщать инквизиции о всех получаемых ими новинках и запретил торговать ими без особого на то разрешения «святого» судилища. Инквизиторы подвергали периодическим проверкам не только книжные лавки, но и частные библиотеки. Изъятые ими книги торжественно сжигались на публичных аутодафе.
Действия Павла IV были утверждены Тридентским собором (XIX вселенский, 1545–1563). В 1562 г. собор избрал комиссию из 18 епископов, поручив ей пересмотреть и дополнить Индекс 1559 г. Комиссия включила в список запрещенных книг (так называемый Index Tridentinus) все произведения протестантских богословов.
Одобрив этот Индекс, Тридентский собор постановил, что «все книги, осужденные до 1540 г. как папами, так и вселенскими соборами и не значащиеся в данном указателе, должны считаться осужденными так же, как они были осуждены ранее».[48]
В 1571 г. папа Пий V, занимавший при Павле IV и Пие IV пост великого инквизитора, создал специальную конгрегацию Индекса, превратившуюся в подлинный департамент цензуры католической церкви. Конгрегация имела и судебные функции, она могла накладывать на авторов церковные наказания вплоть до отлучения от церкви. В конце XVI в. в составлении Индекса участвовал кардинал Роберто Беллармино – один из палачей Джордано Бруно и преследователь Галилея. Правда, это не помешало тому, что после его смерти некоторые его теологические трактаты были признаны крамольными и даже включены в Индекс. С XVII в. конгрегация Индекса находилась под контролем иезуитов.
В 1908 г. папа Пий X лишил конгрегацию Индекса судебных функций, а 5 марта 1917 г. папа Бенедикт VI декретом («Alloquentes») вновь объединил конгрегацию Индекса с конгрегацией «священного» судилища (инквизицией), где она действовала под вывеской Цензурного департамента. В 1966 г. под влиянием II Ватиканского вселенского собора Ватикан прекратил издание Индекса.
Последнее издание Индекса вышло в 1948 г. С XVI по XX в. включительно вышло 32 издания списка запрещенных книг. В XVI в. вышло четыре издания (1559, 1590, 1593, 1596); в XVII в. – три (1632, 1665, 1681); в XVIII в. – семь (1704, 1711, 1716, 1744, 1758, 1786, 1787); в XIX в. – шесть (1819, 1835, 1841, 1877, 1881, 1887); за первую половину XX в. – двенадцать (1900, 1901, 1907, 1911, 1917, 1922, 1924, 1929, 1930, 1938, 1940, 1948).
Как следует из этих цифр, наиболее «плодотворными» в работе конгрегации Индекса столетиями были XVIII и XX. Рекорды принадлежат последнему столетию, а с 1917 по 1948 г. вышло восемь изданий Индекса, т. е. на одно больше, чем за весь активный XVIII в.
Вряд ли нуждается эта инквизиционная статистика в детальных комментариях. В XVIII в. – веке Вольтера, просветителей и энциклопедистов, безжалостно обнажавших пороки церкви, конгрегации Индекса пришлось работать с немалым напряжением, но еще с большей энергией пришлось этому учреждению трудиться в нашем XX в., когда Ватикан ополчился против коммунизма и научного прогресса. Однако все неугодные церкви книги в наше время не вместились бы ни в какие Индексы, будь они даже гигантских размеров. Чтобы справиться со своей задачей, ватиканская цензура была вынуждена несколько «рационализировать» свою работу.
С этой целью церковь еще в XIX в. приняла два вида запрещения: «в целом» (например, все книги против религии и т. п.) и «в частности», т. е. отдельные произведения тех или других авторов или все произведения (opera omnia) того или другого писателя. В XX в. ватиканская инквизиция стала «отлучать» в основном неугодные ей произведения авторов-католиков, причем наиболее известные из них, имеющие широкое хождение среди верующих. В Индексе нет Дарвина и многих других естествоиспытателей, произведения которых опровергали догматы церкви, потому что считалось запрещение их само собой разумеющимся. Так как церковь осудила коммунизм и социализм, то и все книги, пропагандирующие и защищающие это учение, были запрещены «в целом». Это объясняет, почему в Индексе нет произведений Маркса, Энгельса, Ленина и книг других выдающихся деятелей международного революционного рабочего движения, а также книг советских авторов.
В 1917 г. папа Бенедикт XV одобрил канонический кодекс католической церкви, действовавший до 1984 г. Канонический кодекс – верховный закон католической церкви, за невыполнение его статей верующим грозит отлучение от церкви. В кодексе (раздел XXIII, каноны 1384–1405) были сформулированы основные положения, которыми руководствовалась церковь, подвергая цензуре и запрещению печатную продукцию. Рассмотрим их содержание.
Канон 1384 провозглашал: «Церковь имеет право требовать от верующих, чтобы они не публиковали книг без ее предварительной цензуры, и запрещать, если на то имеются достаточные основания, любые книги любого автора». Сказанное относилось также к любого рода публикации – газетной, журнальной и прочей.
Канон 1385 запрещал печатать без предварительной церковной цензуры «священные книги» и любые комментарии к ним; книги по библеистике, теологии, церковной истории, каноническому праву, прочим религиозным и моральным дисциплинам, и «вообще любую печатную продукцию, имеющую непосредственное отношение к религии или к благочестивым обычаям», а также любого рода «священные изображения». Кроме того, в том же каноне отмечалось, что церковникам для публикации своих работ требуется предварительное разрешение их непосредственного начальника.
Запрещалось без особого разрешения печатать все, что относится к канонизации святых и блаженных, к индульгенциям. Также запрещалось печатать или перепечатывать без особого на то разрешения постановления римских конгрегации, молитвенники, Библию на местных языках. Для издания в переводе на другой язык ранее одобренной церковной цензурой книги требовалось повторное разрешение церковной цензуры.
Канон 1393 устанавливал во всех епархиях католической церкви должность церковного цензора, заключение которого, подтвержденное епископом, являлось основанием для разрешения или запрещения рукописи. Согласно канону 1395, церковь провозглашала свое «право и обязанность в интересах дела (ex justa causa)» запрещать книги, этим правом наделялись, кроме папы римского, кардиналы, епископы и главы монашеских орденов.
Канон 1397 обязывал всех верующих и церковников доносить местным духовным властям или непосредственно в Ватикан о всех появляющихся на свет «вредных» книгах. Особенно это вменялось в обязанность папским дипломатическим представителям, епископам и ректорам католических университетов, причем эти доносы полагалось держать в «строгом секрете».
«Запрещение книги (папским престолом, – И. Г.) означает, – гласил канон 1398, – что без особого на то разрешения ее нельзя издавать, читать, хранить, продавать, переводить на другой язык, ни каким-либо другим образом сообщать ее содержание другим». В официальных комментариях к этому канону было сказано: «Любой, читающий запрещенную книгу, совершает серьезный грех, даже если он прочтет только один абзац. Некоторые авторы, однако, отмечают, что «серьезный грех» будет совершен, если из запрещенной книги прочесть от 6 до 10 страниц; в тех же случаях, когда содержание книги особенно опасно, «серьезный грех» будет совершен и при чтении меньшего числа страниц. Владелец запрещенной книги, узнав о ее запрещении, обязан уничтожить ее или отдать тому, кто имеет разрешение читать запрещенные книги, или по крайней мере отдать ее на хранение до получения разрешения читать ее».
Какие же книги запрещались церковью «в целом», т. е. без необходимости на то специального в каждом отдельном случае решения? Их перечислял канон 1399:
1. Все тексты священного писания, изданные некатоликами.
2. Книги любого автора, защищающие ересь и раскол или стремящиеся любым способом разрушить самые основы веры.
3. Книги, специально направленные против церкви или христианских обычаев.
4. Книги всех некатоликов, посвященные вопросам религии, если не указано, что в них нет ничего противоречащего католической вере.
5. Книги и брошюры, в которых говорится о новых видениях, явлениях, пророчествах, чудесах или которые пропагандируют новых святых, если таковые были опубликованы без соблюдения канонических правил.
6. Книги, оспаривающие или высмеивающие любой католический догмат; защищающие ошибки, осужденные папским престолом; низвергающие авторитет божественного культа; стремящиеся разрушить церковную дисциплину; умышленно оскорбляющие церковную иерархию или клир и церковь.
7. Книги, поучающие или рекомендующие любые суеверия, колдовство, гадание, предсказания, магию, вызов духов и тому подобное.
8. Книги, провозглашающие законными дуэль, самоубийство, развод и доказывающие, что масонство и им подобные организации не только не вредные, но и полезные для церкви и гражданского общества.
9. Порнографические книги.
10. Литургические книги, апробированные папским престолом, если в них имеются изменения.
11. Книги, распространяющие апокрифические, или запрещенные, или отмененные папским престолом индульгенции.
12. Любого рода изображения Христа, девы Марии, ангелов, святых и других «божьих слуг», если они не отвечают духу и наставлениям церкви.
Канонический кодекс запрещал пользоваться «отлученными» книгами всем верующим и церковникам, за исключением кардиналов, епископов и других высших церковных чинов, без особого на то разрешения соответствующих церковных властей. Получавшие разрешение ими пользоваться обязывались не передавать их третьим лицам.
Запрещение отдельного произведения или всех сочинеъний того или другого писателя могло сопровождаться отлучением автора от церкви. Отлучались автоматически (ipso facto) от церкви все, кто, зная о запрещении, издавали, продавали, покупали, читали и передавали другим запрещенное произведение (канон 2318). Если автор после запрещения его произведения не покаялся и не осудил своих ошибок, то он автоматически считался отлученным от церкви. Эти «принципы» изложены также в последнем издании Индекса 1948 г. В этом же издании вновь напечатана статья бывшего главы конгрегации «святого судилища» в 1914–1930 гг. кардинала Мэри дель Валь, впервые опубликованная в Индексе 1929 г.
Инквизитор Мэри дель Валь в своей статье ополчается не только против отдельных «крамольных» книг, но и против «крамольной» печати. Он пишет: «Святая церковь в течение века является жертвой великих, ужасных преследований, порождая в большом количестве героев, своей кровью закреплявших христианскую веру (о том, что инквизиция с остервенением преследовала инакомыслящих и казнила сотни тысяч человек, кардинал Мэри дель Валь считает излишним упоминать, – И. Г.), теперь же ад ведет против церкви еще более ужасную борьбу, более коварную и тонкую, и делает он это через крамольную печать. Ни одна из опасностей не представляет из себя столь великой угрозы для веры и обычаев, как эта, поэтому святая церковь неустанно предупреждает христиан остерегаться ее». Далее кардинал указывает, что особенно опасны для дела веры те «крамольные произведения», которые отмечены научными и литературными достоинствами. «Литературные и научные достоинства, – предупреждал инквизитор, – не дают права на распространение книг, противных вере и добрым обычаям; более того, репрессивные меры должны быть тем суровее, чем более тонка паутина ошибок и чем более соблазнительной представлена привлекательность зла».
В последнем издании Индекса фигурируют около 4 тыс. отдельных произведений и десятки авторов, все сочинения которых запрещены. Этой высокой чести удостоились Оноре де Бальзак, Джордано Бруно, Вольтер, Томас Гоббс, Гольбах, Д'Аламбер, Рене Декарт, Дени Дидро, Эмиль Золя, Жан Лафонтен, X. А. Льоренте, Жан Мелье, Морелли, Эрнест Ренан, Жан Жак Руссо, Бенедикт Спиноза, Жорж Санд, Давид Юм.
Запрещены отдельные произведения Ф. Бэкона, Пьера Бейля, Иеремии Бентама, Генриха Гейне, Гельвеция, Э. Гиббона, Виктора Гюго, Эммануила Канта, Этьена Кабэ, М. Ж. Кондорсе, Виктора Консидерана, Ламенне, Ламеттри, Джона Локка, Мармонтеля, А. Мицкевича, Д. С. Милля, Ж-Б. Мирабо, М. Монтеня, Ж. Монтескье, Паскаля, Прудона, Л. Ранке, Рейналя, Робинэ, Стендаля, Флобера и многих других выдающихся мыслителей, писателей, ученых.[49]
Прав был Э. Золя, когда писал: «Нет почти что книг, на которые не извергала бы свои громы церковь. Если порой и создается впечатление, что церковь закрывает глаза на некоторые книги, то это лишь потому, что она не в силах преследовать и уничтожать все, что выходит в свет».
Уже после второй мировой войны в Индекс были занесены произведения таких всемирно известных писателей, как Моравиа и Сартр, богослова Тейяра де Шардена и многих других.
Насколько эффективен был Индекс? До французской революции 1789 г. Индекс был весьма действенным оружием церкви и феодальной реакции против всего прогрессивного. Однако в XIX и в особенности в XX в. он потерял свою прежнюю силу и значение до такой степени, что Ватикан перестал рекламировать его и даже не пускал в открытую продажу. Таким образом, сам Индекс запрещенных книг превратился в своего рода запрещенную книгу. Быть включенным современному автору в Индекс представляло для него отличную рекламу, и многие авторы даже гордились тем, что их произведения попадали в список запрещенных книг Ватикана.
«В некоторых местах в последние годы, – писал не так давно английский историк Кристофер Холлис, – на Мальте, в Квебеке, в Ирландии церковь пыталась заставить верующих отнестись всерьез к Индексу. Но в этих странах вообще любые книги читаются мало. Мальтийцы не очень возражают на запрет читать запрещенные книги, так как они не питают желания вообще читать какую-либо книгу».[50]
Индекс запрещенных книг не пережил конгрегации инквизиции. Он был отменен в 1966 г. вскоре после ее реорганизации в конгрегацию вероучения. Более подробно мы расскажем об обстоятельствах его «кончины» в заключительном разделе нашей книги.
ПОД ЗНАКОМ «СИЛЛАБУСА»
Французская революция, вызвавшая во Франции крушение старого феодального порядка и приход к власти нового эксплуататорского класса – буржуазии, подорвала вековые устои католической церкви, оторвала от нее большие массы верующих, лишила ее в ряде стран земельных угодий. Наполеон отвел церкви во Франции жалкую роль послушной служанки императора, в честь которого она была вынуждена служить молебны и пресмыкаться перед этим земным повелителем так подобострастно, как она этого не делала перед своим повелителем небесным.
Католическая церковь лишилась былой власти не только в пределах наполеоновской империи. В Испании, этой самой католической из всех католических стран, этой твердыне контрреформации, кадиксские кортесы в 1812 г. упразднили инквизицию и лишили церковь ее вековых привилегий и особых прав. И, наконец, в заморских странах, в испанских колониях Америки, народы поднялись на борьбу против своих угнетателей под ненавистными церкви лозунгами все той же французской революции, подражая которой они и там угрожали разрушить былое могущество духовенства, лишить его власти, влияния и накопленных веками богатств.
В 1814 г. в Европу вернулся «старый порядок», алтарь и трон вновь обрели свои прежние права, была восстановлена инквизиция в Испании, Португалии и папских владениях. Реакция одержала победу над силами «зла», но о полном возврате к прошлому не могло быть и речи. Это понимали не только те, кто вернул себе прежние троны, но и многие служители алтаря, да и сам папа римский. Полный возврат к прошлому сулил только новый, еще более страшный взрыв, разрушительные последствия которого могли оказаться на этот раз необратимыми.
Вот почему, хотя в папских владениях после реставрации уничтожалось все «французское» и были на этом основании запрещены даже прививка оспы и освещение улиц, а воскресшая инквизиция в 1815 г. привлекла к суду 737 человек по обвинению в ереси, папа Пий VII все же был вынужден действовать иными методами по сравнению со своими предшественниками. В 1816 г. он запретил инквизиции применять к своим жертвам пытки и приравнял ее судопроизводство к деятельности гражданских трибуналов. Более того, в том же году римская инквизиция отменила смертный приговор, вынесенный ровенской инквизицией Соломону Моисею Вивиани за то, что он, приняв христианство, отрекся якобы потом от него, вернувшись к иудейской вере. В декрете, отменявшем этот приговор, папа Пий VII указывал, что «божественный закон иного свойства, чем человеческий, и является законом кротости и убеждения, преследование же, ссылка, тюрьма подобают только ложным пророкам и апостолам ложных учений. Пожалеем человека, который не видит света, и даже того, кто отказывается его видеть; причина его ослепления может служить глубоким планам провидения».[51] И хотя это были лицемерные высказывания, так как в папских владениях власти продолжали преследовать республиканцев, пытать и казнить не только «ложных пророков и апостолов», но и рядовых республиканцев и сторонников объединения Италии, папский престол был вынужден в 1835 г. отменить инквизицию. В том же году в тюрьмах папской области томились 13 тыс. политических заключенных, но ими занималась папская тайная полиция. Обвинять их в ереси теперь не решалась даже она. В XIX в. стало «благопристойнее» казнить их на основе решения полицейского суда, чем бросать их в костер по постановлению одиозного трибунала инквизиции.
Но ликвидировав в 1835 г. местные инквизиционные трибуналы, папство сохранило все же конгрегацию римской и вселенской инквизиции, продолжавшую свою традиционную функцию отлучений и выпуска Индекса запрещенных книг, очередное издание которого вышло в том же 1835 г. В этом издании Индекса фигурировали «Слова верующего», произведение французского аббата Ламенне, отлученного за свой либерализм от церкви. Ламенне требовал отделения церкви от государства, свободы совести, печати, обучения. Он был одним из основателей во Франции нового крамольного учения – христианского социализма. Папский престол обрушил на нового ересиарха весь испытанный арсенал своих проклятий и отлучений.
В 1846 г. на папский престол взошел Пий IX. Его правление было одним из самых продолжительных в истории католической церкви, оно длилось 32 года. Пий IX олицетворял наиболее реакционные силы католической церкви, выступавшие в защиту своих феодальных привилегий и светской власти пап. Непримиримый враг объединения Италии, демократии, науки и прогресса, Пий IX нашел себе достойного покровителя в лице французского императора Наполеона III, войска которого по просьбе папы были введены в Рим и жестоко расправлялись с населением Папской области, требовавшим демократических свобод и изгнания из Италии как французских, так и австрийских захватчиков (Северная Италия находилась тогда под австрийской оккупацией).
Теперь призрак социализма, призрак коммунизма наводит не меньший страх на римских первосвященников, чем некогда наводили на них средневековые ереси. На почве борьбы с этими призраками папство не преминет договориться со своим недавним противником – буржуазией, которая в не меньшей мере трепетала перед ними, чем наместники бога на земле. Но пока такой сговор, такое соглашение произойдет, папству придется испить не одну горькую чашу, преподнесенную ему его будущей союзницей…
В 1865 г. Пий IX опубликовал «Силлабус» – «Список важнейших заблуждений нашего времени» – своеобразный манифест церковной инквизиции XIX в. В нем глава католической церкви предавал анафеме и отлучению от церкви верующих, повинных в симпатиях к пантеизму, натурализму, рационализму, либерализму, протестантизму, социализму. «Силлабус» осуждал и проклинал всех тех, кто отстаивал требование отделения церкви от государства, отрицал светскую власть пап, признавал преимущество светского права над церковным, отстаивал свободу совести. Одно из 80-ти «заблуждений», перечисленных в «Силлабусе», было сформулировано так: «Анафема тому, кто скажет, что римский папа может и должен примириться и вступить в соглашение с прогрессом, либерализмом, современной цивилизацией». В «Силлабусе» Пий IX называет свободу совести «безумием», свободу слова – «смердящим заблуждением».
Пий IX ознаменовал свое правление и тем, что провозгласил догмат о «непорочном зачатии» девы Марии, причислил к лику святых испанского инквизитора Педро Арбуэса, известного своими зверствами и убитого в 1485 г. родственниками его жертв, и заставил I Ватиканский вселенский собор в 1870 г. принять догмат о папской непогрешимости.
Следует ли удивляться, что именно этот папа пополнил Индекс запрещенных книг именами таких выдающихся писателей своего времени, как Александр Дюма-отец, Генрих Гейне, Виктор Гюго, Эмиль Золя и Эрнест Ренан.
Но старый феодальный порядок, который с такой энергией и фанатизмом на протяжении десятилетий защищал Пий IX, доживал свои последние дни. В 1870 г., когда в Риме заседал вселенский собор (I Ватиканский), итальянские войска освободили «вечный город», и папское государство закончило свое бесславное существование, длившееся более тысячелетия.
«Непогрешимый» Пий IX провозгласил себя узником Ватикана; он торжественно отлучил от церкви и предал анафеме итальянского короля Виктора-Эммануила, главу итальянского правительства Кавура, национального героя Италии Гарибальди и многих других видных деятелей, боровшихся за объединение страны. Пий IX даже объявил бойкот новому итальянскому государству, лишившему его светской власти и «законных» земных владений. Папа призвал католиков не платить новому государству налогов, воздержаться от участия в политической жизни страны. Но хотя он использовал весь весьма богатый и разнообразный арсенал проклятий, анафем и отлучений против нового итальянского государства и его деятелей, эффективность этого «божественного» оружия теперь была весьма слаба. Папская инквизиция могла теперь только «сотрясать воздух», она была бессильна кого-либо сажать в свои застенки, пытать и бросать в костер, как это делала в добрые старые времена, когда ее глава – римский первосвященник обладал не только духовной, но и светской властью.
Если Пий IX был последним «феодальным» папой, то его преемник Лев XIII (1878–1903) стал первым «буржуазным» папой. Продолжая бойкот итальянского государства, которому Ватикан не мог простить его «ограбления» – лишения папы светской власти, Лев XIII старался восстановить былой авторитет папства путем установления союза с международной буржуазией. Он предложил буржуазии союз и сотрудничество в борьбе с разраставшимся социалистическим движением. В 1891 г. Лев XIII опубликовал первую социальную энциклику католической церкви «Рерум новарум», в которой ополчился против социализма, коммунизма и революционного рабочего движения и осудил борьбу классов, противопоставив ей классовое сотрудничество. В этой энциклике папство объявило капиталистическую частную собственность богом данной, священной, неприкосновенной. Лев XIII поощрял создание «желтых» профсоюзов, преданных капиталистам, и массовых светских католических организаций и клерикальных партий, в задачу которых входила борьба с социалистическим движением. «Уходите из ризниц и идите к народу!» – призывал церковников папа Лев XIII.
Эта ориентация на буржуазию сопровождалась возрождением средневекового томизма, учения Фомы Аквинского, которое было провозглашено Львом XIII официальной доктриной современного католицизма. Папство, предлагая свои услуги буржуазии, не отказывалось от своего средневекового мировоззрения.
С другой стороны, призыв Льва XIII к духовенству активно заняться «социальным вопросом» способствовал укреплению позиций сторонников христианского социализма, что не могло не напугать наиболее консервативные круги духовенства, да и буржуазии. Для них любой социализм, даже поповского типа, представлялся пугалом. Они требовали обуздать не в меру радикальных христианских реформаторов, что и сделал Лев XIII в опубликованной им в 1901 г. энциклике «Graves de Communi», осудившей «католический социализм» и требовавшей строгого подчинения церковному контролю всех массовых католических организаций.
ИНКВИЗИЦИЯ В XX ВЕКЕ
В конце XIX в. среди церковников и верующих возникло течение, выступавшее за обновление церкви в духе ее активного приобщения к условиям современного капиталистического общества. Это течение получило название модернизма.
Модернизм, против которого особенно ополчился Пий X, не представлял единой доктрины. Модернисты ревизовали традиционные богословские положения. Религию они считали делом совести, утверждая, что она создается человеком. Некоторые из них считали церковные обряды чуждыми христианству, библейские откровения – сказаниями, отрицали за догматами значение вечных истин, церковь не принимали за божественное учреждение. Другие – не признавали верховной власти папы и его непогрешимости, отвергали даже божественность Христа и приписываемые ему чудеса, отвергали догмат о первородном грехе, учение о существовании ада и загробных мук. Позиции модернистов во многом соприкасались с позициями протестантских богословов. В политике модернисты выступали с позиций христианского радикализма, а некоторые – и христианского социализма.
Быстрое распространение модернизма во Франции (Пий X называл модернизм «французской болезнью»), в Италии, Германии, Англии, США очень напугало итальянскую церковную иерархию, среди которой были сильны средневековые традиции. Итальянские церковники, контролировавшие центральный аппарат католической церкви – римскую курию и по традиции из своей среды избиравшие папу, в частности, опасались с победой модернистских тенденций потерять свое привилегированное положение в церкви. Правление Пия X отмечено ожесточенной борьбой против новой ереси начала XX в. – модернизма и социальных католиков.
Пий X особое внимание уделял деятельности конгрегации инквизиции, которую мобилизовал на борьбу с модернизмом. Одним из первых его актов был декрет «Romanis Pontificibus» от 17 декабря 1903 г., которым он поручал этой конгрегации подбор кандидатов на епископские должности. Некоторое время спустя папа ей же поручил выдачу индульгенций.
Положения модернизма были осуждены Пием X в декрете «Lamentabili», опубликованном 3 июля 1907 г., в котором предавались анафеме 65 модернистских заблуждений, и в более развернутом виде в энциклике «Pascendi gregis» от 8 сентября того же года. В последнем документе папа повелевал создать во всех епархиях католической церкви специальные «комитеты бдительности» по слежке за деятельностью и писаниями модернистов.
По прямому указанию Пия X была создана тайная организация под руководством его доверенного человека прелата Бенинни – «Благочестивое содружество» (Sodolitium Pianum), известная также под названием «Сапиньер», которая вела наблюдение и слежку за всеми церковными иерархами, включая кардиналов, на предмет выявления их модернистских симпатий. В церкви вновь воцарилась атмосфера страха, взаимного недоверия, доносов, анонимных обвинений и интриг. Уличенные иерархи смещались со своих постов, подвергались преследованиям со стороны конгрегации инквизиции, в случае же «упорства» – отлучались от церкви и предавались анафеме. Пий X в 1910 г. ввел специальную антимодернистскую присягу («присягу на верность вере»), которую были обязаны принести профессора католических богословских факультетов, лица духовного звания перед посвящением в следующую духовную степень, все служащие епископских курий, все служащие ватиканских учреждений, проповедники и главы монашеских конгрегации. В то же самое время протесты против инквизиционных методов преследования инакомыслящих заставили папу римского изменить одиозное название священной конгрегации римской и вселенской инквизиции на новое. Конституцией «Sapient! Concilio» от 29 июня 1908 г. оно было изменено на священную конгрегацию священного судилища (канцелярии). Но от этого новшества содержание ее деятельности не изменилось. И под новым названием она продолжала выполнять прежние функции – бороться против всего прогрессивного как внутри, так и за пределами церкви.
Пий X с крайним недоверием относился к массовым движениям христианско-демократического характера, выступавшим за проведение буржуазно-демократических реформ. В Италии это движение выступало за активное участие католиков в политической жизни страны, что противоречило установке Ватикана на бойкот итальянского государства. К тому же Пий X опасался, как бы это движение не подпало под влияние социалистов.
В 1906 г. он предложил распустить массовую католическую организацию «Опера деи конгресси» и отлучил от церкви демохристианского лидера священника Ромоло Мурри, включив его писания в Индекс запрещенных книг. В 1910 г. такие же репрессивные меры были приняты против французской демохристианской организации «Силлон», основанной в 1889 г. группой католиков во главе с Марком Санье и выступавшей за примирение церкви с республикой и против союза церкви с реакцией. По требованию Пия X «Силлон» прекратила свою деятельность.
Сочинения модернистов были включены в Индекс запрещенных книг. Этой участи подверглись все произведения французского аббата Альфреда Луази, книга Луи Дюшена «История древней церкви», труды Германа Шелля «Католическая догматика», «Божественная истина христианства», «Новое время и старая вера» и многие другие.
Одновременно с решительным подавлением демократических тенденций в церкви и в клерикальном движении Пий X продолжал политику своего предшественника Льва XIII на укрепление союза с крупной буржуазией Италии и других стран. В Италии Ватикан положительно отнесся к репрессивным мерам правительства против трудящихся, боровшихся за свои права. Он одобрил захват Италией Триполи в 1911 г., участвуя в колониальном грабеже этой новой итальянской колонии через ватиканский «Банко ди Рома». Пий X поддерживал и колониальные захваты Франции, однако в начале XX столетия он вступил в резкий конфликт с французским правительством, следствием чего был разрыв дипломатических отношений Франции с Ватиканом (в 1904 г.). Чтобы разжечь религиозный фанатизм французских католиков, в 1909 г. Ватикан причислил к лику святых Жанну д'Арк, некогда сожженную по постановлению инквизиционного трибунала.
Ненависть к республиканской Франции толкнула Пия X в объятия Германии и Австрии. С началом первой мировой войны Пий X явно надеялся на победу центральноевропейских держав над безбожной Францией и Италией, которой он все еще не мог простить лишение папства светской власти в 1870 г.
Но результатов первой мировой войны Пию X не суждено было увидеть. Он умер вскоре после начала мирового конфликта. Его преемником был избран Бенедикт XV (1914–1923), симпатии которого во время войны также склонялись на сторону Германии и Австрии.
Ватикан и католические иерархи во всех странах мира со страхом и растерянностью встретили победу Великой Октябрьской социалистической революции. Два последующих папы – Пий XI (1922–1939) и Пий XII (1939–1958) отличались крайней реакционностью, антисоветизмом и антикоммунизмом. При Пие XI церковь на общей с буржуазией платформе вражды к коммунизму и СССР стала верной союзницей мирового империализма, фашизма и нацизма. Пий XI примирился с итальянским государством, подписав в 1929 г. с Муссолини Латеранский договор, воссоздавший папское государство – «Город Ватикан».
В 1929–1930 гг. Пий XI выступил застрельщиком «крестового похода» против молодого Советского государства. В 1931 г. он опубликовал новую социальную энциклику «Куадрагезимо анно», в которой социализму и коммнизму противопоставлялся в качестве идеального христианского порядка фашистский корпоративный строй. Пий XI мобилизовал католическую церковь в поддержку союзника Гитлера и Муссолини диктатора Франко, благословил фашистскую агрессию против Эфиопии, расправу Гитлера над рабочим и демократическим движением Германии, захват им Австрии и Чехословакии.
Этот курс, главным в котором являлся антикоммунизм, продолжал осуществляться с еще большей энергией Пием XII. Во время второй мировой войны симпатии этого папы были на стороне фашистских держав. Он надеялся на их победу и разгром СССР и коммунизма. В рождественском послании 1942 г., явно в угоду фашистам и нацистам, он заявил: «Побуждаемая всегда религиозными мотивами, церковь осудила различные формы марксистского социализма. Она осуждает их и теперь…» Когда же доблестная Советская Армия стала громить фашистские полчища и неизбежность поражения Гитлера и его приспешников стала очевидной, Пий XII, старавшийся спасти фашистские режимы путем заключения ими сепаратного мира за спиной СССР, переориентировался на антикоммунистические и антисоветские круги Соединенных Штатов и Англии.
Мир, установившийся после разгрома блока фашистских держав, не отвечал интересам Пия XII. Во время войны многие верующие и католические деятели, вопреки воле Ватикана, активно участвовали в антифашистском движении Сопротивления. После войны в ряде стран Западной Европы возникли правительства национального единства, в которые входили наряду с католиками демохристианами коммунисты. Сильно возросла тяга к профсоюзному единству с коммунистами и социалистами среди широких масс католиков-трудящихся.
Ватикан был крайне обеспокоен этими явлениями. Пий XII толкал правящие круги США и Англии на открытый разрыв с антифашистской коалицией, пугая их пресловутым призраком коммунизма, и когда разразилась «холодная война», он счел это своим личным триумфом.
Пий XII приветствовал исключение коммунистов из правительств национального единства в Италии и Франции, принятие плана Маршалла, создание агрессивного блока НАТО, «охоту за ведьмами» в США и разгул антикоммунистической истерии, раздуваемой реакционными кругами в других капиталистических странах.
Широкие круги верующих, прошедшие через горнило антифашистской борьбы в минувшую войну, отказались следовать антикоммунистическому курсу Ватикана. Миллионы верующих, вопреки директивам церковной иерархии, голосовали за коммунистических кандидатов на парламентских выборах в Италии, Франции и других странах, принимали участие в борьбе за мир, в унитарной профсоюзной борьбе, осуждали агрессивную политику империалистических держав. Чтобы обуздать их и заставить подчиниться антикоммунистическому курсу, Пий XII пустил в ход старые испытанные средства борьбы католической церкви против своих противников – отлучения, анафемы, предупреждения, напоминания и другие церковные санкции.
Следует ли удивляться, что Пий XII в период своего «царствования» с особой нежностью относился к верховной конгрегации «священного» судилища.
Выступая вскоре после второй мировой войны перед ее сотрудниками, Пий XII говорил: «Ваши обязанности очень тяжелые, мои возлюбленные чада, тяжелые не только с точки зрения огромных задач, стоящих перед вами, но прежде всего из-за ответственности, которая ложится на вас, и энергии, которая требуется от вас при выполнении ответственных заданий. Ваш святой и благочестивый труд многим незнаком, другие же имеют о нем превратное понятие. Однако господь бог взирает на ваше святое дело с удовлетворением и, видя, с каким рвением вы трудитесь во славу его, во славу его церкви, на пользу души и во спасение общества, источает на вас в изобилии свою нежность, вдохновляемые которой мы уделяем всем вам здесь присутствующим от всего нашего отеческого сердца апостольское благословение».[52]
В 1949 г. по приказу Пия XII, возглавлявшего по давней традиции конгрегацию «священного» судилища, это учреждение официально отлучило коммунистов от церкви и запретило верующим на основании уже известного читателю 1399 канона Кодекса канонического права «публиковать, распространять, читать книги, обозрения, газеты или листовки, которые поддерживают доктрину или деятельность коммунистов, а также писать в этих изданиях». Но этот декрет не произвел на верующих желанного для Ватикана впечатления. Миллионы верующих продолжали поддерживать коммунистов. Об этом говорит то, что число голосов, поданных за коммунистов на парламентских выборах в таких католических странах, как Италия и Франция, продолжало неуклонно расти и после издания этого декрета.
Антикоммунистический, прокапиталистический и проимпериалистический курс Ватикана встречал все большее сопротивление в рядах самих церковников. В 1953 г. конгрегация «священного» судилища запретила и включила в Индекс книгу «Мы не согласны» итальянского священника Зено Сальтини, учредителя и руководителя колонии «Номадельфия» (Город братства) для бездомных детей – жертв минувшей войны. Ватикан обвинил Зено Сальтини в потворстве коммунистам. Полиция демохристианского правительства закрыла колонию и разогнала ее питомцев. Церковные же власти приказали Сальтини прекратить свою деятельность в пользу бездомных сирот.
Дон Зено был вызван к секретарю конгрегации «священного» судилища кардиналу Пиццардо. Стремление установить справедливость на земле является «коммунистической ересью», поучал крамольного священника кардинал-инквизитор, так как если бы такую справедливость можно было установить, то отпала бы необходимость искупления, а с нею и надобность в самой церкви. Церковная доктрина учит, что нужно терпеть зло и верить в загробную справедливость. За муки на земле, за земной ад будет сторицей воздано после смерти в раю. Сальтини спросил инквизитора: если это так, то почему папа и кардиналы, в частности сам кардинал Пиццардо, всячески избегают земных мук и предпочитают вкушать земные блага? Разве они не верят в рай и не желают попасть в него?
Сальтини не внял доводам инквизитора и опубликовал вышеупомянутую книгу «Мы не согласны».
Обращаясь к монсеньеру Монтини, тогдашнему заместителю статс-секретаря Ватикана (нынешнему папе Павлу VI), дон Зено писал в своей книге: «Шесть миллионов итальянцев живут в нищете и впроголодь не потому, что у государства нет средств, а потому, что эти средства расходуются в интересах господствующей касты, в частности на полицию и жандармов, призванных держать голодных в послушании. Не забывайте, ваше преосвященство, что желудок имеет божественное значение. Было бы интересно увидеть, как почувствовали бы себя вельможи святого престола, если бы им пришлось жить впроголодь, как номадельфийцам».[53]
Дон Зено гневно бичевал расточительную роскошь папского дворца, вечно интригующую и морально разложившуюся ватиканскую знать и папский непотизм, которые веками процветают рядом с ужасающей нищетой народа. Если таковы плоды Христова учения, то не стоит быть христианином – таким логическим выводом заканчивал свой обвинительный акт против Ватикана и клерикального правительства священник Зено Сальтини.
В ответ Ватикан включил книгу Сальтини в Индекс, а от него самого потребовал «отречения» от его заблуждений. Сальтини подчинился, однако в 1955 г. в знак протеста против действий Ватикана отказался от священнического сана.
В 1953 г. по решению конгрегации «священного» судилища во Франции был упразднен институт так называемых священников-рабочих, зародившийся еще в конце второй мировой войны. Этот институт был задуман французским епископатом в качестве одного из методов борьбы с коммунистическим влиянием в среде рабочего класса.
Епископат подобрал с этой целью группу молодых церковников и после соответствующей антикоммунистической подготовки послал их на фабрики и заводы работать рядовыми рабочими и выполнять функции священников, чтобы таким образом обрести авторитет среди трудящихся. Это должно было служить опровержением того общеизвестного факта, что церковь является инструментом капиталистов, и доказательством того, что она якобы готова всерьез защищать рабочих от капиталистической эксплуатации.
Маневр церковников провалился. Многие из священников-рабочих, работая на фабриках и заводах, прониклись искренним уважением к коммунистам, стали выступать с ними единым фронтом. Некоторые из них подверглись полицейским репрессиям. Другие даже вступили в компартию.
В Ватикане признали свое поражение и решили распустить священников-рабочих, не оправдавших доверие и надежды церковных антикоммунистов. В сентябре 1953 г. кардинал Пиццардо, глава «священного» судилища, от имени Пия XII приказал французскому епископату отозвать их с фабрик и заводов и направить в монастыри на «перевоспитание».
5 октября 1953 г. священники-рабочие подписали декларацию, обращенную к главе французского епископата кардиналу Фельтену. Из этого документа, не утратившего злободневности по сей день, уместно привести следующие выдержки:
«Находясь среди рабочих, мы научились многому. Нашей иерархии трудно понять это, смотря со стороны.
Мы узнали, что организованная и сознательная деятельность рабочего класса необходима для того, чтобы добиться хоть немного свободы в обществе, в котором личная свобода из-за господствующих условий эксплуатации является всего лишь обманом. Мы знаем теперь, что предоставленный самому себе пролетариат, не вооруженный классовой сознательностью и собственной организацией, никогда не сможет победить врага, который нападает на него со всех сторон. Этот враг во сто раз сильнее его если не числом и качеством, то по крайней мере средствами порабощения и угнетения, от открытой и беспощадной борьбы вплоть до лицемерного дружелюбия и религиозного дурмана. И мы думаем, что наш долг – разделять взгляды классово сознательных рабочих и участвовать в их организованной деятельности.
Мы узнали, что социальные доктрины, вдохновляемые церковью, ведут чаще всего к предательству рабочего класса и его законных интересов…
Мы узнали, в противоположность некоторым утверждениям, что борьба рабочего класса вызвана как беспокойством о человеческом достоинстве, так и чисто материальными нуждами, так как рабочий класс борется одновременно за новые человеческие отношения, за изменение жизненных условий и за создание нового человеческого общества…
Нас осуждают… за наше активное участие в рабочей борьбе потому, что церковь, большинство ее институтов и духовенство защищают режим, против которого мы вместе с рабочим классом боремся всеми силами, считая его гнетущим и несправедливым. Следует смело смотреть правде в глаза: церковь поддерживает этот режим…
Церковь только теоретически осуждает капитализм. В практической деятельности церковь не только признает его, но и сотрудничает с ним. У рабочего этот факт не вызывает какого-либо сомнения. Мы не говорим уж о том, что церковные учения, политика церкви и религиозных властей поддерживают капитализм. Разве священника, все воспитание которого пропитано буржуазной культурой, естественно не влечет к капитализму?
Нам говорят, что следует признать капиталистический режим как неизбежное зло, ведь церковь существует и действует в капиталистическом мире, как некогда она жила в феодальном. Но те, кто так говорят, слишком хорошо знают, хотя и испытывают при этом немалое беспокойство, что половина человечества в действительности отбросила уже этот режим… Даже внутри самих капиталистических стран огромная масса пролетариев в своем сердце не признает этот режим, жертвой которого она является.
Чувствуя, что вместе с этим режимом отбрасывают и ее, церковь стала бояться рабочего класса и тех изменений, которые победа пролетариата вызвала бы в общественных институтах, в жизни, в сознании людей. Тем более церковь боится коммунизма, который воодушевляет победный марш пролетариата, вселяет в пролетариат революционную силу и указывает ему перспективы на будущее».[54]
Получив столь выразительный документ, французский епископат сообщил в Рим, что внезапный роспуск священников-рабочих встретит со стороны последних сопротивление и породит возмущение в широких кругах католической общественности Франции.
Действительно, сведения о циркуляре кардинала Пиццардо просочились в печать и вызвали в католических кругах бурю протеста против папского решения. Видные католические писатели и деятели – Франсуа Мориак, Даниель Ропс, Этьен Бори, Жорж Гурден и ряд других выступили в печати в защиту священников-рабочих.
С активной поддержкой священников-рабочих выступил и влиятельный журнал либеральных католиков «Эспри». Комментируя в одном из номеров приказ Ватикана о ликвидации института священников-рабочих, которые якобы заразились духом коммунизма, редакция журнала не без иронии требовала принятия санкций также против священников-капиталистов, т. е. священников, обслуживающих капиталистические круги, на том основании, что они давно уже заражены капиталистическим духом, а многие из них сами являются капиталистами.
В январе 1954 г. была созвана конференция епископата, которая, следуя указаниям Ватикана, провозгласила, что «профессия священника несовместима с профессией рабочего». Конференция предписала священникам-рабочим немедленно уйти с «мирских должностей», на которые они были избраны рабочими (под этим подразумевались профсоюзные посты), а работу на фабриках оставить до 1 марта 1954 г. Епископат обязал священников запрашивать от церковных властей в каждом отдельном случае особое разрешение на «физический труд» и предупредил, что такие разрешения будут даваться не больше чем на три часа в день. Постановление конференции указывало, что церковники, занимающиеся рабочим вопросом, впредь будут зависеть от приходских священников и жить не с рабочими, а в приходе, отлучаться из которого смогут только с позволения церковного начальства.
Семьдесят три священника-рабочих, к которым присоединились впоследствии почти все остальные, опубликовали свой ответ епископам, который, как и их предыдущее послание, свидетельствовал о глубоких изменениях в умонастроении некоторых кругов духовенства. В своем ответе священники-рабочие писали:
«В момент, когда миллионы рабочих во Франции и за границей борются за свое единство, чтобы защитить свой хлеб, свободу и мир, когда предприниматели и правительство усиливают эксплуатацию и репрессии, пытаясь любой ценой обеспечить свои привилегии и преградить путь прогрессу рабочего класса, религиозные власти хотят заставить священников-рабочих отказаться от труда и от борьбы, которую они ведут в единении со всеми своими товарищами.
Это не политическое, а религиозное решение, утверждают епископы. Однако мы думаем, что наша жизнь рабочих никогда не мешала нам оставаться преданными вере и священническому сану. Мы не понимаем, как во имя евангелия можно запретить священникам разделять условия жизни миллионов порабощенных людей и проявлять солидарность в их борьбе…
Рабочий класс нуждается не в людях, которые констатируют его нищету, а в людях, которые разделяют его борьбу и его надежды».[55]
7 февраля 1954 г. 250 католиков – деятелей рабочего движения в свою очередь опубликовали манифест, протестуя против роспуска рабочих-священников.
Протесты как самих священников-рабочих, так и их многочисленных сторонников и боязнь еще более ожесточить против себя трудящихся вынудили «священное» судилище не предпринимать жестких мер против священников-ослушников при условии, что они воздержатся от критики Ватикана.
Но если церковная инквизиция сравнительно «мягко» отнеслась к священникам-рабочим, она тем не менее продолжала преследовать католических деятелей, повинных в отходе от реакционных установок церкви, господствовавших при Пие XII. В период правления этого папы в годы «холодной войны» в Индекс запрещенных книг были включены произведения выдающихся писателей современности Андре Жида (все произведения), Жан-Поля Сартра (все произведения), Альберто Моравиа (все произведения), Симоны Бовуар и многих других. Цензуре и осуждению подверглись также труды теолога и палеонтолога Тейяра де Шардена, пытавшегося примирить религию с наукой, и ряда других. Антикоммунизм, ненависть ко всему прогрессивному и прежде всего к социалистическим странам, приверженность к давно уже отжившим средневековым догмам, страх перед научным прогрессом, пресмыкательство перед империализмом США, преследование либеральных церковников, столь характерные для правления Пия XII, вызвали глубокое недовольство в среде самого духовенства, оттолкнули от церкви миллионы верующих. Это недовольство вылилось наружу после смерти Пия XII в период понтификата его преемника Иоанна XXIII (1958–1963).
Иоанн XXIII вошел в историю папства как церковный реформатор, зачинатель политики «приспособления» (аджорнаменто) церкви к современным условиям. Иоанн XXIII отошел от откровенно антикоммунистического курса своего предшественника. Он был вдохновителем и главой сторонников церковной реформы, одержавшей, как известно, победу на II Ватиканском вселенском соборе.
С восшествием на папский престол Иоанна XXIII в ватиканских верхах началась ожесточенная борьба между сторонниками нового папы и приверженцами прежнего курса Пия XII, контролировавшими римскую курию, в частности конгрегацию «священного» судилища. Ее возглавил в 1953 г., после смерти Пиццардо, отъявленный реакционер кардинал Альфредо Оттавиани.
Следует отметить, что Иоанн XXIII не всегда и не во всем был последовательным в своих планах проведения нового курса, и его влиятельные в римской курии противники неоднократно навязывали ему свою точку зрения. Под их влиянием Иоанн XXIII в 1959 г. подтвердил отлучение коммунистов от церкви, провозглашенное в 1949 г. Пием XII, одобрил санкции против священников-рабочих, допустил осуждение и включение в Индекс ряда произведений, в которых присутствовала критика реакционной политики церкви.
В частности, вскоре после избрания Иоанна XXIII папой в конце 1958 г. конгрегация «священного» судилища включила в Индекс книгу итальянского настоятеля прихода Сан-Донато Лоренцо Милани. Милани задался целью на примере своего прихода выяснить причины упадка церковного влияния на различные слои общества.
В настоящее время в Италии свыше 25 тыс. приходов, большинство мелких, Сан-Донато – один из них. В 1957 г. в нем было 275 домов и проживало 1197 человек.
Приход Сан-Донато – один из старейших в Италии, он возник еще в IX в. Итак, десять веков проповедовались в Сан-Донато истины христианской веры. Казалось бы, Сан-Донато должен быть твердыней религии. Милани в своей книге показал, что это не так. Он утверждал, что подавляющее большинство населения его прихода – неверующие. Часть жителей посещает церковь и время от времени выполняет основные церковные обряды, но делает это механически, формально, без какого-либо убеждения. Религиозные познания взрослого населения равняются нулю, молодое поколение безразлично относится к вопросам религии.
Несмотря на отлучение коммунистов от церкви, большая часть населения Сан-Донато голосует за левые партии, в том числе за коммунистов. Вопреки укоренившемуся в церковных кругах мнению, отмечал Милани, не коммунисты делают верующих атеистами, а верующие сперва теряют веру в бога, а затем становятся коммунистами.
Милани поставил перед собой задачу вскрыть причину этого явления. Он также намеревался установить, с помощью каких средств можно заставить коммунистов отказаться от своего мировоззрения и вернуться в лоно религии. И вот к каким выводам пришел преподобный исследователь. Три основные причины способствуют, по его мнению, распространению среди прихожан атеизма и коммунистических идей. Первая заключается в том, что духовенство и тесно связанная с ним демохристианская партия защищают интересы буржуазии, эксплуататоров; вторая – в том, что религиозные обряды выполняются механически, без внутренней веры, церковная служба стала непонятна большинству прихожан, не производит на них прежнего впечатления; третья причина состоит в том, что попытки духовенства сохранить свое влияние на паству нерелигиозными средствами (Под нерелигиозными средствами подразумевается деятельность светских организаций при приходах (Католическое действие и др., а также кинотеатры, кафе и бары, спортивные клубы и им подобные заведения, руководимые приходскими священниками.) не только не укрепляют авторитета церкви, но способствуют его дальнейшему падению.[56]
За подобного рода «еретические» утверждения священника Милани должно было постигнуть соответствующее наказание, санкционировать которое пришлось Иоанну XXIII, избранному папой после смерти Пия XII. Книга Милани была занесена инквизицией в Индекс запрещенных книг, а сам автор снят с поста настоятеля прихода Сан-Донато и заслан в заброшенный горный приход Сан-Андреа ди Борбиана, состоящий из четырех дворов. Об этом решении инквизиции было сообщено в официальном органе Ватикана «Оссерваторе Романе» от 20 декабря 1958 г., т. е. неполных два месяца спустя после избрания папы Иоанна XXIII.
В обвинительном акте «священного» судилища против книги Милани, опубликованном «Оссерваторе Романо», было сказано следующее: «Желая завоевать авторитет и иметь возможность влиять на молодых пролетариев, Милани не нашел ничего лучшего, как воспринять полностью самый суровый и безрассудный классовый антагонизм, метод профсоюзной и политической борьбы, восстание против внешней структуры и организации общества, систематическое очернение католических социальных и политических деятелей и не менее систематическое и беспощадное осуждение буржуазии, постоянно классифицируемой им как «враг номер один» неимущих людей».[57] Иначе говоря, священник Милани подвергся осуждению ватиканской инквизиции только за то, что осмелился – исходя из христианских позиций! – стать на сторону трудящихся и выступить против буржуазии. Папская инквизиция не могла не осудить столь великое «злодеяние».
«Таким образом, – отмечал по поводу «дела» Милани орган Ватикана, – еще раз повторяется злосчастный опыт, который уже дал горькие плоды в других странах в течение этих последних лет: священники, которые решительно бросаются в бой, желая евангельской проповедью осветить души, кончают тем, что воспринимают взгляды и практику, которые вдохновляются, если не полностью, то частично, идеологией, диаметрально противоположной евангелию».
Поразительное по своей откровенности признание идейного бессилия мертвящей, сухой, бесплодной католической религиозной идеологии перед цветущей, живой, всепобеждающей идеологией рабочего класса – марксизмом!
В 1962 г. была занесена в пресловутый Индекс запрещенных книг книга иезуита Рикардо Ломбарди «Собор, реформа в области милосердия».
Чем же провинился иезуит Ломбарди? За что он был так сурово наказан церковью, в чем заключается его тяжкий грех?
Иезуит Ломбарди – не рядовой член Общества Иисуса, а один из виднейших его руководителей. Член коллегии выходящего в Риме иезуитского журнала «Чивильта каттолика» Ломбарди был одним из советников папы Пия XII. Ярый враг коммунизма и всего прогрессивного, он в течение многих лет выступал с пропагандистскими речами по итальянскому радио, за что был прозван «микрофоном господа бога».
В 50-х годах Ломбарди возглавлял так называемый «поход за великое возвращение» коммунистов в лоно церкви. Напрасно, однако, «микрофон господа бога» надрывал свой голос, выступая сотни раз по радио с призывами к коммунистам отречься от своих взглядов и вернуться к религии. Иезуитский поход провалился с треском. Ломбарди и его подручные не смогли заручиться даже одним «возвращением». Видимо, это поражение заставило Ломбарди «критически» пересмотреть свои ортодоксальные взгляды.
В конце 1961 г. появилась упомянутая книга Ломбарди, посвященная предстоявшему собору, которая вызвала в Ватикане впечатление разорвавшейся бомбы. Ломбарди требовал «реформировать» всю систему управления католической церкви. В руководящих кругах католической церкви, писал иезуит, преобладает постыдный карьеризм, «святые отцы» больше пекутся сами о себе, чем о делах церкви; в римской курии нет «свободы мнений», «за критику» виновных жестоко наказывают, прелаты живут в роскоши, что вызывает возмущение верующих; кардинальская коллегия отжила свой век, ее следует заменить сенатом католической церкви, в котором должны быть представлены не только прелаты, но и миряне – руководители клерикальных массовых организаций и партий. Наконец, Ломбарди требовал выработки некоего «христианского манифеста», который следовало бы противопоставить «коммунистическому манифесту». Иезуитский «протестант» не без основания считал, что социальные энциклики и прочие подобного рода «христианские манифесты», которыми изобилует церковная литература, не производят соответствующего впечатления на современных верующих.
Ломбарди преподнес свой опус на специальной аудиенции папе римскому, причем с дарственной надписью. И хотя, судя по всему, взгляды Ломбарди отвечали чаяниям Иоанна XXIII, кардинал Оттавиани добился включения его книги в Индекс запрещенных книг.
Не успел утихнуть скандал с книгой Ломбарди, как в Риме вышла книга францисканского монаха Сиксто Пелайя «Священники – это люди», на автора которой обрушились столь же жестокие церковные кары, как и на иезуита Ломбарди. Францисканец Пелайя требовал предоставить священникам право вступать в брак, т. е. отменить целибат, который, по утверждению автора, калечит духовно и физически церковников. Но не это требование взволновало ватиканских иерархов.
Пелайя осуждал поддержку католической церковью правящих эксплуататорских классов. Церковь превратилась в реакционную политическую партию, не без основания утверждал Пелайя, она тесно связала свою судьбу с капиталистами и помещиками, что изолировало ее от народа, нанесло ей непоправимый ущерб.
С не меньшей страстью бичевал францисканец и спекулятивные дела кардиналов и других вельмож Ватикана. Он писал: «Скандальные факты, которые становятся ежедневно достоянием общественности и в которых замешаны князья церкви, подтверждают наши обвинения. Мы хотим обратить внимание на то обстоятельство, что многие церковные иерархи не соответствуют занимаемым ими постам, а многие другие цепляются за свои должности, несмотря на духовные и физические недостатки или всем известные многочисленные финансовые и моральные связи, покрывающие все духовенство позором».
Пелайя заканчивал свою откровенную книгу следующими словами: «Всем известны нравы средневековья. Торквемады всегда модны, теперь, однако, они уже не в состоянии истязать тела, зато продолжают истязать души и сознание. Они судят невиновных, не давая им возможности защищать себя… Священники находятся в худшем положении по сравнению с древними рабами: представ перед великим инквизитором, они не вправе сказать ему: «Истязай меня, но прежде выслушай!»
Францисканец Пелайя точно смотрел в воду: его постигла именно такая участь. Не успела книга «Священники – это люди» появиться на прилавках книжных магазинов, как «великий инквизитор» кардинал Оттавиани изгнал ее автора из францисканского ордена, а книгу включил в Индекс.
Но все это было последними конвульсиями системы, которая давно уже изжила себя. Репрессии кардинала Оттавиани, его истошные вопли против коммунизма, его призывы ни на йоту не отходить от старых догм, установок и предрассудков только усугубляли противоречия в католическом лагере. Рушился старый колониалистский порядок. Пробудились к независимой жизни народы Азии и Африки. Знамя социализма взметнулось над Кубой. Рос и крепнул социалистический лагерь. Человек, советский коммунист, впервые поднялся в космос. Мир вступил в полосу гигантской научно-технической революции. Сотни миллионов людей всех рас и континентов открыли себе путь к знаниям. В этих условиях старое церковное здание, разукрашенное средневековыми догмами, казалось анахронизмом даже для многих церковников. Большинство из них требовало перемен, обновления, реформ, а некоторые и приспособления не только к этому изменяющемуся на наших глазах миру, но и к тому новому, обновленному, свободному от тьмы невежества и эксплуатации миру, который неминуемо наступит завтра…
НОВАЯ ВЫВЕСКА, СТАРЫЕ ПОРЯДКИ?
Эти настроения, это желание перемен, стремление приспособиться к новым условиям второй половины XX в. господствовали на II Ватиканском соборе (1962–1965). На соборе возобладали так называемые обновленцы, требовавшие обновить фасад католической церкви, реформировать ее структуру, упразднить такие ее одиозные учреждения, как конгрегация инквизиции и Индекс запрещенных книг, прекратить политику отлучений и анафем. Обновленцы выступали за диалог с еретиками – протестантами, православными, мусульманами, буддистами, иудеями, за признание научных достижений, за более гибкую политику в социальном вопросе, за поддержку стран «третьего мира». Обновленцы выступали также за диалог с марксистами, с неверующими, считая, что церковное осуждение коммунизма и отлучение коммунистов принесло церкви больше вреда, чем пользы.
Сторонники прежнего реакционного курса – традиционалисты, консерваторы, лидером которых выступал глава конгрегации инквизиции полуслепой кардинал Оттавиани, потерпели на соборе сокрушительное поражение.
На соборе одним из первых выступивших с критикой конгрегации инквизиции был английский епископ Роберте, потребовавший установить «инквизицию над инквизицией». В пресс-центре собора Роберте заявил журналистам: «Члены св. канцелярии используют методы, за которые их немедленно отдали бы под суд в Англии. Было бы хорошо, чтобы современная инквизиция не была похожей на средневековую. По моему мнению, теперь между ними нет больших различий. Разумеется, в XX веке куда труднее убивать, сажать в тюрьмы, но инквизиция продолжает порочить людей и коверкать их судьбы».[58]
Не менее резко высказался на соборе 25 октября 1963 г. о деятельности департамента Оттавиани и немецкий кардинал Фрингс – член президиума собора: «Методы инквизиции не соответствуют современной эпохе, ее деятельность вызывает всеобщее возмущение» (Ibid., p. 291).
Заявление Фрингса было встречено соборными отцами аплодисментами. Разъяренный Оттавиани попросил слово для ответа. Еле сдерживая себя от негодования, инквизитор сказал: «Во-первых, я решительно и категорически протестую против сказанного здесь о св. трибунале. Несомненно, это произошло в результате чистого невежества; я сознательно употребляю это слово, чтобы не сказать другое, противное христианскому милосердию. Совершается огромная ошибка, когда отрицается, что св. трибунал всегда обеспечивал участие в своей работе самых знаменитых и солидных авторитетов. Нападками на св. трибунал наносится оскорбление самому папе, который является его главой».[59]
Однако попытка прикрыться авторитетом папы римского не помогла инквизитору. Павел VI, сменивший на папском престоле Иоанна XXIII, сообщил кардиналу Фрингсу, что он разделяет его мнение о св. трибунале.
На соборной сессии в октябре 1964 г. с требованием отменить Индекс и прекратить инквизиционные процессы выступил швейцарский богослов аббат Ганс Кюнг, профессор Тюбингенского университета.
В 1964 г. вышла на французском и итальянском языках книга католического деятеля Ганса Кюнера «Индекс романус» (Kuehner H. Index Romanus. Roma, 1964.), изданная католическими издательствами, в которой автор требовал отмены Индекса. «Индекс глуп, ископаем, полностью скомпрометировал себя, это единственная книга, которую следует запретить», – утверждал автор. Этот обвинительный акт против Индекса широко циркулировал среди соборных отцов. На соборе с требованием отмены Индекса выступили американский кардинал Кашинг, французский епископ Уйг, немецкий епископ Клевен и др.[60]
«Церковь всегда опаздывает, – заявил на соборе 28 сентября 1965 г. индийский архиепископ Д'Соуза. – Только теперь мы пытаемся высказаться за свободу вероисповеданий, хотя уже 150 лет тому назад она была провозглашена во многих странах. Нам потребовалось 40 лет после «Коммунистического манифеста» Карла Маркса, чтобы папский престол выпустил энциклику «Rerum Novarum». Мы знаем об осуждении Галилея, но это не единственный такого рода приговор. Были осуждены Ламенне, Фрейд, Тейяр де Шарден и другие. Мы должны заявить здесь: хватит осуждений и занесений в Индекс!» (Ibid., p. 857).
О Галилее говорили и другие участники собора, требуя его реабилитации. Французский епископ Элшиже обвинил церковь в том, что она занимает ретроградную позицию по отношению к культуре и науке. «В современной истории символом этого отношения является дело Галилея, – заявил епископ. – И не следует говорить необдуманно, что это дело относится к далекому прошлому. Осуждение этого человека не было отменено. Многочисленные ученые считают, что церковь и сегодня относится к науке так, как теологи, осудившие четыре столетия тому назад этого великого и честного ученого. Было бы знаменательным жестом, если бы церковь воспользовалась четвертым столетием от рождения Галилея и смиренно реабилитировала его. Современный мир ждет от церкви не только добрых намерений. Он ждет фактов».[61]
Требования соборных отцов отменить инквизицию и Индекс заставили Оттавиани изменить тактику. Цепляясь за свой пост, он стал заверять, что готов подчиниться решениям собора. В октябре 1965 г. в связи со своим 75-летием инквизитор дал интервью журналисту итальянской газеты «Коррьере делла Сера», в котором заявил: «Я жандарм, стоящий на страже сейфа с драгоценностями. Вы думаете, я выполнил бы свой долг, если бы заколебался, прикрыл бы один глаз, оставил бы мой пост? Дорогой сын, семьдесят пять лет – это семьдесят пять лет! Я их прожил, защищая определенные принципы и определенные законы. Если ты скажешь старому жандарму, что законы будут изменены, то понятно, что старый жандарм сделает все от него зависящее, чтобы этого не произошло. Но если законы все же будут изменены, то бог несомненно даст силы старому жандарму встать на защиту новых ценностей, в которые он верит. После того, как новые законы превратятся в сокровище церкви, обогатят ее сейф, над всем возобладает только один принцип – служить церкви. А эта служба значит – подчинение ее законам. Слепое подчинение. Я ведь слепой».[62]
К тому времени инквизитор почти ослеп, но отнюдь не потерял свойственной ему энергии и привязанности к своей должности. Однако его лицемерным заверениям в готовности перестроиться никто не верил. Кто-кто, а уж соборные отцы знали, что верховному инквизитору церкви доверять нельзя, и, как мы увидим, они на этот счет не заблуждались.
Папа Павел VI был вынужден пойти навстречу пожеланиям соборных отцов. Выступая 18 ноября 1965 г. перед собором, он заявил, что осуществит реформу римской курии. «И чтобы наши слова не звучали бездоказательно, – сказал папа, – мы можем сообщить, что в ближайшее время будет опубликован новый статут св. трибунала».[63]
Наконец 7 декабря в органе Ватикана «Оссерваторе Романо» был опубликован папский декрет «Integrae Servandae», изменявший название конгрегации «священного» трибунала и устанавливавший ряд новых норм в ее деятельности. Старая инквизиция преобразовывалась в конгрегацию вероучения, она лишалась титула «верховной», упразднялся пост комиссария – прокурора инквизиции. Конгрегации вменялся в обязанность экзамен новых доктрин и новых мнений; с этой целью она должна изучать эти доктрины, поощрять «научные конгрессы» для их обсуждения. Декрет сохранял за новой конгрегацией право на осуждение доктрин, противных вере, но теперь соответствующее решение могло быть принято только с учетом мнения местного епископата. Декрет обещал опубликовать устав конгрегации, но до сих пор это обещание не выполнено, и устав все еще держится в строгом секрете.
Декрет сохранял за конгрегацией право на цензуру книг, указывая, что она будет «впредь тщательно» изучать подозрительные сочинения, прежде чем осуждать их. Теперь автору предоставлялось право защиты, а также уведомлялся о процессе епископ, в епархии которого проживал обвиняемый. Об Индексе в декрете не было сказано ни слова.[64]
Этот декрет производил двойственное впечатление. С одной стороны, он означал, что в деятельность старой инквизиции вносились изменения. С другой стороны, учитывая, что церковь неоднократно в прошлом меняла вывеску инквизиции, не меняя ее сущности, высказывалось предположение, что и на этот раз все останется по-прежнему. Тем более, что главой новой конгрегации был подтвержден мракобес Оттавиани, которому в феврале 1967 г. папа Павел VI направил теплое послание с выражением надежды, что он еще долгие годы будет служить столь же ревностно церкви, как и до этого. В послании Павел VI именовал Оттавиани своим «бывшим начальником и учителем».[65] Это относилось к периоду 1929–1937 гг., когда Оттавиани был заместителем статс-секретаря Ватикана, а прелат Монтини (будущий папа Павел VI) работал под его началом в том же статс-секретариате.
Но даже если бы папа Павел VI действительно хотел удержать на прежнем посту своего бывшего начальника и учителя и не вносить существенных изменений в деятельность старой инквизиции, это было бы ему не под силу.
Курс на диалог с другими церквами и инакомыслящими, включая неверующих, принятый II Ватиканским собором, означал по существу осуждение инквизиции и ее методов. Осуществление этого курса было несовместимо с прежней политикой отлучений и анафем. Старая инквизиция должна была исчезнуть – таков был приговор, вынесенный ей собором, хотя и не записанный в его решениях, но явственно вытекающий из них.
Сразу же после реорганизации конгрегации священного судилища в Ватикан посыпались от местных епископатов запросы по поводу Индекса. Остается Индекс по-прежнему в силе? Отменяется? Папский декрет «Integrae Servandae» молчал на этот счет. Но сохранить после собора Индекс Ватикан был не в состоянии. Теперь сама церковная иерархия требовала его упразднения. Старому жандарму не оставалось другого выхода, как подчиниться велению времени и своими собственными руками прикончить столь близкое и дорогое его сердцу детище.
14 июня 1966 г. кардинал Оттавиани, все еще возглавлявший новую конгрегацию вероучения, опубликовал официальное «уведомление», согласно которому Индекс упразднялся. Чтение осужденных в нем произведений, отмечалось в уведомлении, продолжает оставаться грехом, однако виновному за это уже не грозят какие-либо церковные кары.
«Оссерваторе Романо» отметил передовицей упразднение Индекса. Орган Ватикана в этом своего рода реквиеме по Индексу превозносил его «исторические заслуги» в борьбе с ересью и «ошибками печати».
«Итак, в будущем больше не будет торжественных осуждений книг, подобно включению в Индекс? – вопрошал орган Ватикана и успокаивал своих читателей: – Уведомление предупреждает, что святой престол, согласно требованиям естественных законов и божественного мандата, оставляет за собой право публично осудить любую книгу, оскорбляющую веру и добрые обычаи, но сделает это только в том случае, если автор откажется внести соответствующие исправления в свою книгу».[66] Сам Оттавиани так прокомментировал свое собственное уведомление: «Впредь ни одна книга не появится в Индексе. Индекс останется историческим документом; любой, кто пожелает, может теперь пользоваться им как справочником».[67]
Таков был конец Индекса запрещенных книг, которым пользовалась в течение свыше четырехсот лет католическая инквизиция, безуспешно пытаясь задержать поступательный ход истории.
Теперь папский престол продолжает осуждать неугодные ему книги, однако авторов и читателей осужденных книг церковь больше не обвиняет в ереси, не предает анафеме, проклятьям, не лишает их царства небесного. Времена не те!
Приведем несколько примеров. В 1966 г. голландский епископат опубликовал так называемый «Новый катехизис», рукопись которого рецензировали чуть ли не 10 тыс. богословов разных стран, причем подавляющее большинство одобрило его содержание. Однако «Новый катехизис» вызвал недовольство в Ватикане: по своему содержанию он отходил от традиционных церковных догм, что не могло не вызвать резких нападок на него со стороны реакционеров типа Оттавиани.
Ватикан предупреждал голландский епископат, чтобы он воздержался пользоваться «Новым катехизисом», пока в него не будут внесены необходимые исправления, сформулировать которые поручил созданной для этого кардинальской комиссии.
Кардинальская комиссия в декабре 1968 г. вынесла свое суждение, посоветовав голландскому епископату внести в текст катехизиса десять исправлений, в частности, провозгласить, что бог создал не только видимый мир, но и невидимый – души людей, а также ангелов; подтвердить доктрину первородного греха; подтвердить доктрину девственности Марии и «непорочного зачатия» Иисуса; подчеркнуть, что папский престол непогрешим, когда выступает по вопросам веры и толкования таинств.[68] За такого рода «упущения» в прошлом церковь виновников бросала в костер. Теперь же кардинальская комиссия, судившая голландский катехизис, ограничилась только рекомендацией учесть ее критические замечания при новом его издании.
Голландский епископат весьма характерно для постсоборного состояния церкви отреагировал на просьбу кардинальской комиссии. Он заявил, что ее замечания будут изданы в качестве приложения к «Новому катехизису». Внести какие-либо исправления в текст епископат отказался. Более того, «Новый катехизис» был переведен на французский, английский и немецкий языки.
Более крутые меры были приняты против автора другого крамольного катехизиса – книги «Встреча с богом» священника Мацци, возглавлявшего приход Изолото в Италии. Мацци в своем катехизисе осуждал капиталистическую эксплуатацию, призывал верующих бороться с нею. Катехизис Мацци вызвал неудовольствие в Ватикане. Иезуит Джузеппе де Роза подверг его резкой критике на страницах богословского органа Ватикана «Чивильта каттолика». Мацци, писал его критик, извращает содержание евангелия, смысл которого в первую очередь состоит в религиозном спасении и возрождении, что же касается социального и человеческого возрождения, то оно приходит только как следствие религиозного возрождения.[69] Мацци пытается заменить Иисуса Христа Марксом, с возмущением отмечал иезуит де Роза.
Архиепископ Флоренции Флорит, которому непосредственно был подчинен Мацци, запретил верующим пользоваться его катехизисом, а когда Мацци отказался повиноваться, отстранил его от должности приходского священника. Но насколько изменилась обстановка в церкви, показывают дальнейшие события. Мацци со своими прихожанами явился в архиепископский дворец во Флоренции и в публичном диспуте с Флоритом защищал свои взгляды. Затем делегация прихожан Изолото прибыла в Ватикан, где перед представителем папы прелатом Бенелли и в присутствии журналистов защищала священника Мацци. И что же? Ватикан не осмелился осудить ослушников, а тем более предать их анафеме. И Флорит, и Бенелли вынуждены были оправдываться перед Мацци и его сторонниками. То ли было бы в «блаженные времена» (не столь, впрочем, отдаленные) «священного» судилища, когда такие произведения заносили в Индекс, а их авторов бросали в костер или в лучшем случае предавали отлучению.
Но вернемся к Оттавиани. Пожертвовав Индексом, старый жандарм вовсе не желал отказываться от других атрибутов своей власти. В тайном циркулярном письме, направленном 24 июня 1966 г. епископатам всех стран, Оттавиани сформулировал десять еретических заблуждений, которые якобы возникли в церкви в результате II Ватиканского собора. Вот этот новый «Силлабус»: 1. Отвергается церковная традиция, делается упор на св. писание как основной источник божественного откровения. 2. Утверждается, что доктрина веры может видоизменяться, т. е. пересматриваться в зависимости от конкретной исторической обстановки. 3. Принижается, игнорируется роль церкви как инструмента спасения верующих. 4. Не признается абсолютная, объективная истина, извечная и неизменная; она рассматривается с позиции релятивизма; истина, утверждается ошибочно, должна меняться вместе с эволюцией сознания и истории. 5. Подвергается покушениям сама фигура Иисуса Христа. Его непорочное зачатие, его чудеса, его воскресение пытаются объяснить естественными причинами. 6 и 7. Подвергаются пересмотру многие положения теологии таинств. 8. Высказывается сомнение в истинности доктрины о первородном грехе. 9. Пересматриваются различные положения теологии морали. 10. Проявляется вредный энтузиазм в политике экуменизма, в результате чего происходит сползание на позиции протестантизма.
Оттавиани потребовал от епископов обсудить эти еретические заблуждения и представить свои соображения о борьбе с ними в конгрегацию вероучения к концу года, сохраняя обо всем строжайшую тайну. Однако эта акция, направленная против обновленцев, с треском провалилась. Сведения о секретном циркуляре Оттавиани просочились в католическую печать. Французский епископат не побоялся нарушить предписание инквизитора и опубликовал свой ответ на его циркуляр, категорически отрицая наличие перечисленных еретических заблуждений. Епископы подавляющего большинства стран также отвергли обвинения инквизитора. Дело дошло до того, что Ватикан был вынужден тайное сделать явным: опубликовать циркуляр Оттавиани.[70] Инквизитор оказался в полной изоляции, но он все еще продолжал цепляться за свой пост. Однако дни его власти были уже сочтены.
8 января 1968 г. орган Ватикана «Оссерваторе Романо» опубликовал краткое сообщение о том, что пропрефект конгрегации вероучения кардинал Оттавиани подал в отставку со своего поста и что папа Павел VI отставку принял, назначив на его место югославского кардинала Франциска Сепера.
В отличие от Оттавиани, Сепер был назначен префектом (главой) конгрегации вероучения. До сих пор пост префекта числился за папой. Это нововведение означало, что папа римский устранялся от непосредственной ответственности за руководство деятельностью бывшей инквизиции.
В 1975 г. согласно новому положению о членах кардинальской коллегии в связи с достижением 80-летнего возраста Оттавиани был исключен из кардинальской коллегии.
Так бесславно закончилась карьера последнего инквизитора католической церкви кардинала Оттавиани, занимавшего этот пост с 1953 г.
Новый глава конгрегации вероучения кардинал Сепер считается обновленцем. В заявлении, которое сделал для печати Сепер в июле 1968 г., он пытался обрисовать деятельность своей конгрегации в самых радужных тонах: «Мои впечатления – отличные, – заявил Сепер. – Я мог убедиться, что моя конгрегация не является таинственным учреждением, пугалом, как часто считают даже католики. Здесь энергично трудятся на благо церкви. Все решения принимаются коллегиально и коллективно на еженедельных заседаниях на различных уровнях, имея в виду в первую очередь не столько осуждение доктринальных ошибок, сколько содействие теологическим исследованиям… Как и во всех науках, так и в теологии возможен и необходим прогресс при условии, что останется незыблемой субстанция и смысл истины, откровения, как это соответствует подлинному учению церкви».[71]
Успокоительные и оптимистические заверения кардинала Сепера не соответствуют действительности.
Конгрегация вероучения продолжает угрожать санкциями неугодным Ватикану богословам. В 1968 г. она призвала к ответу уже знакомого читателю швейцарского теолога Ганса Кюнга, отвергшего папскую энциклику «Humanae Vitae», осуждающую контроль над рождаемостью. Кюнг отказался предстать перед конгрегацией в качестве обвиняемого. Более того, он публично заявил: «От позорного процесса над Галилеем до сегодняшнего дня инквизиция принесла больше вреда, чем мы все теологи-обновленцы вместе взятые. Я говорю «инквизиция», а не конгрегация вероучения, как ее именуют теперь, ибо никаких перемен не произошло. Инквизиция была, инквизиция осталась. Соборные реформы оказались замороженными римской курией».[72] В феврале 1975 г. конгрегация вероучения сделала новое внушение Кюнгу за его резко критические по адресу Ватикана книги «Церковь» и «Непогрешимый? Один вопрос».
Наиболее решительные обновленцы, а таких с каждым днем все больше среди церковной иерархии, продолжают, и не без основания, усматривать в конгрегации вероучения прежнюю инквизицию, которая тормозит процесс обновления церкви. В декабре 1968 г. в швейцарской печати было опубликовано заявление, подписанное 40 выдающимися католическими теологами, в их числе – голландцем Эдвардом Шиллебеексом, швейцарцем Гансом Кюнгом, французами Шеню и Ивом Конгаром, американцами Джоном Маккензи и Роландом Мурфи, выдвигавшее требование сменить персонал конгрегации вероучения, который на данном этапе «не отражает законного многообразия теологических школ и современного образа мыслей».
«Мы отдаем себе отчет, – говорится в заявлении, – что мы, богословы, можем даже ошибаться в наших изысканиях, но мы убеждены, что наши ошибочные теологические мнения не могут быть исправлены средствами принуждения. Мы надеемся, что наша свобода будет уважаема всякий раз, когда мы провозглашаем или публикуем наши обоснованные теологические воззрения…».[73]
Такого рода выступления заставляют Ватикан лавировать, идти на разнообразного рода уступки. Не случайно, что именно в том же 1968 г. в разгар полемики между сторонниками и противниками конгрегации вероучения австрийский кардинал Франц Кёниг, возглавлявший ватиканский секретариат по делам неверующих, выступил с сенсационным заявлением на конгрессе лауреатов Нобелевской премии в Линдау о готовности церкви реабилитировать Галилея. Призывая к сотрудничеству ученых с церковью, Кёниг обещал «устранить все барьеры, все преграды, воздвигнутые прошлым». Кардинал при этом признал: «Быть может, одним из величайших препятствий, столетиями преграждавших все пути к примирению религии и естественных наук, был процесс над Галилеем.
Его осуждение воспринимается сейчас особенно болезненно, ибо все мыслящие люди – как верующие, так и неверующие – считают, что Галилей был прав, и именно его научные открытия стали прочным фундаментом современной механики и физики. Открытый и честный пересмотр дела Галилея кажется сейчас особенно необходимым для того, чтобы люди поверили в искреннее стремление церкви поддерживать истину, справедливость и свободу. Католическая церковь, несомненно, готова сейчас к такому пересмотру. Его полную беспристрастность гарантирует ныне выяснение ряда вопросов религиозной доктрины, абсолютно неясных во времена Галилея».
И вот 10 ноября 1979 г. в Ватикане состоялось заседание Папской академии наук, посвященное 100-летию со дня рождения Альберта Эйнштейна. В самом этом факте нет ничего особенного. Ведь юбилей Эйнштейна отмечался во всем цивилизованном мире. С докладом на этом совещании выступил папа Иоанн Павел II. Папа не ограничился тем, что воздал хвалу Эйнштейну, он также признал, что Галилео Галилей был незаслуженно осужден церковью. Иоанн Павел II сказал:
«Галилею пришлось пострадать от людей и учреждений церкви, не вполне понимавших законность автономии науки (по отношению к вере, – И. Г.) и считавших, что наука и вера противостоят друг другу. Я предлагаю, чтобы теологи, ученые и историки в духе искреннего сотрудничества подвергли бы углубленному анализу дело Галилея и беспристрастно признали бы ошибки, кто бы их ни совершил, устранив тем самым все еще порождаемый этим делом во многих умах дух противоречия, который препятствует плодотворному согласию между наукой и верой, между церковью и миром».[74]
Это выступление папы вызвало сенсацию, ибо впервые глава католической церкви признал, что Галилей был несправедливо осужден инквизицией. Но минул 1984 г., а «дело Галилея» все еще не пересмотрено. Создается впечатление, что выступление папы в защиту Галилея, сделанное с опозданием в несколько столетий, призвано было хоть частично восстановить авторитет католической церкви, сильно пошатнувшийся в наш век научно-технической революции и коренных социальных сдвигов.
Ватикан не отказался от свойственных ему авторитарных методов управления церковной машиной, от окриков и угроз в адрес неугодных ему церковных кругов, в частности тех, которые выступают за более действенные и решительные меры в области социальных преобразований. Об этом говорит такой факт, как публичное осуждение в 1968 г. папой Павлом VI в Боготе (Колумбия) левых католиков и священников, борющихся против олигархии и империализма, а также привлечение папой Иоанном Павлом II в 1984 г. к ответственности перед конгрегацией вероучения представителей «теологии освобождения» за их симпатии к марксизму. Об этом же свидетельствует возрождение в 1975 г. церковной цензуры на работы и выступления клира. Как сказано в соответствующем декрете конгрегации вероучения «О контроле пастырей церкви над книгами» (L'Osservatore Romano, 10.IV 1975), отмена Индекса запрещенных книг в 1966 г. вовсе не означала ликвидацию цензуры над публикациями, которая якобы необходима в интересах морали верующих. Теперь такая цензура официально восстановлена для всех служителей церкви, которые впредь могут печататься только с согласия вышестоящей инстанции. На их книгах должны вновь красоваться средневековые формулы церковной цензуры «Имприматур» (в печать) и «Нихиль обстат» (не возражаю). Декрет вводит вновь должность книжного цензора в епархиях и монашеских орденах. В том же декрете делается попытка поставить под контроль церкви и выступления мирян.
Да, церковь больше не помещает в Индекс запрещенных книг неугодные ей сочинения и не может пользоваться методами инквизиции, «но, – как писал в «Монд» известный специалист по Ватикану Анри Фескет, – она продолжает затыкать рот неугодным ей авторам»[75] и жестоко преследовать инакомыслящих.
В передовице лондонской «Таймс» от 14 декабря 1979 г. писалось: «Священная конгрегация по делам вероучения, в прошлом св. канцелярия, а еще раньше римская инквизиция, изменила свое название, но изменила ли она методы своей работы? Ненамного, если судить по волнениям теологов, на которых распространяется ее власть, и высказываниям тех, которые вне ее власти. Безусловно, она по-прежнему действует тайно… Ее устав не опубликован, она расследует взгляды и моральное поведение духовенства на основе доносов, которые никогда не оглашаются. Она приходит к предварительному заключению, не заслушав обвиняемого. Если это заключение отрицательное, она вызывает на дознание обвиняемого. Причем никто не знает, будут ли при этом уважаться его права или нет. Решение конгрегации и мера наказания становятся известными только после завершения процесса». Вряд ли приведенная выше выдержка нуждается в пространных комментариях. Ее содержание говорит само за себя.
Конечно «священный» трибунал под новой вывеской еще существует, но, по-видимому, он уже никого всерьез не пугает, его анафемы уже не страшат даже самых правоверных богословов. Инквизиция уже мертва, она уже труп, и вряд ли когда-либо воскреснет. Ибо чудес, как бы ни утверждали противное старомодные богословы, даже в церкви не бывает.
* * *
Итак, мы закончили наш рассказ об инквизиции, деятельность которой красной нитью проходит сквозь историю католической церкви. Наша книга – всего лишь краткая история этого учреждения, она далеко не охватывает все эпохи и страны, в которых действовали инквизиторы, все их злодеяния. Автор, опираясь на исторические факты и документы, стремился показать наиболее характерное, типичное в работе «священного» судилища, вскрыть социальные корни, породившие его на свет, показать, во имя чего, в интересах каких классов оно совершало свои чудовищные преступления и в результате каких причин сошло с исторической сцены.[76]
Григулевич И.Р.
«Инквизиция»
Политиздат
Москва
1976
Оглавление
Спор все еще продолжается
От Адама и Евы…
Как были раскрыты ее преступления
Истоки
Предвестники новой бури
Эта «неистребимая мерзость»…
Задачи
Судьи
Обвинение
Следствие
Допрос
Пытки
Приговор
Аутодафе и костёр
Еретики подлинные, еретики мнимые
Расправа над нищенствующими праведниками
Долгая охота за «ведьмами»
Гнусное «дело» тамплиеров
Ян Гус и Иероним Пражский – жертвы соборной инквизиции
Жанна Д'арк – героиня, «колдунья», святая
Кровавая эпопея испанской Супремы
«Новая» инквизиция приступает к работе
Детище Томаса Торквемады
Террор продолжается
Преследование инакомыслящих
Примерное аутодафе
Закат Супремы
Конкиста и инквизиция
Рука Супремы в западных Индиях
Трибуналы инквизиции в действии
Враги независимости колоний
Преступления португальской инквизиции
Корона устанавливает» священное» судилище
Торг с папским престолом
Система, доходы, подавление свободной мысли
Инквизиторы в колониях
Испанское интермеццо
Кого она судила
Бесславный конец
Римская и Вселенская инквизиция
Преступление и наказание Джордано Бруно
«Раскаяние» Галилея
Индекс запрещенных книг
Под знаком «Силлабуса»
Инквизиция в XХ веке
Новая вывеска, старые порядки?
[1] Цит. по: Re N. del. La Curia Romana. Roma, 1952, p. 41
[2] Pichon Ch. Le Vatican. Paris, 1960, p. 251
[3] Pichon Сh. Le Vatican, p. 252
[4]Цит. по: Ranke L. von. Storia dei Papi. Firenze, 1965, p. 155
[5]Цит. по: Ranke L. von. Storia dei Papi, p. 157
[6] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 332–333
[7] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 62
[8] Цит. по тому же
[9] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 72–73
[10] Piombo (ит.) – свинец
[11] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 281
[12] Цит. по тому же, с. 278
[13] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 275–276
[14] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 285–286
[15] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 323–324
[16] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 324
[17] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 372
[18] Краткое изложение следственного дела Джордано Бруно. – Вопросы истории религии и атеизма, т. 6, М., 1958, с. 373–375
[19] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 352
[20] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 358. 2 Там же, с. 363
[21] Там же с.363
[22] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 366–367
[23] Цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция, с. 373–374
[24] Цит. по тому же, с. 378
[25] Цит. по: Горфункель А. Джордано Бруно перед судом инквизиции. – Вопросы истории религии и атеизма, т. 6, с. 356
[26] Там же
[27] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 347
[28] Цит. по: Гурев Г. А. Учение Коперника и религия. М., 1961, с. 76
[29] Данэм Б. Герои и еретики, с. 346
[30] Цит. по: Выгодский М. Я. Галилей и инквизиция, ч. I, с. 130–132
[31] Цит. по: Выгодский М. Я. Галилей и инквизиция, ч. I, с. 144–149
[32] Цит. по: Выгодский М. Я. Галилей и инквизиция, ч. I, с. 167
[33] Цит. по: Выгодский М. Я. Галилей и инквизиция, ч. I, с. 171
[34] Там же, с. 176
[35] Цит. по: Выгодский М. Я. Галилей и инквизиция, с. 180–181
[36] Там же, с. 198
[37] См.: русский перевод: Галилей Г. Диалог о двух главнейших системах мира – птолемеевой и коперниковой. М. – Л., 1948
[38] Гурев Г. А. Учение Коперника и религия, с. 98–99
[39] Гурев Г. А. Коперниковская ересь в прошлом и настоящем. М.,1933, с. 130–131
[40] Гурев Г. А. Коперниковская ересь в прошлом и настоящем, с. 49
[41] Цит. по: Гурев Г. А. Коперниковская ересь в прошлом и настоящем, с. 98–102
[42] Галилей Г. Диалог о двух главнейших системах мира меевой и коперниковой, с. 329–332
[43] Marini M. Galileo e l'Inquisizione, p. 141
[44] Civilta Cattolica, 8.XII 1963, p. 33
[45] Firpo L. II processo di Galileo. – Nel quarto centenario della nas-cita di Galileo Galilei. Milano, 1966, p. 85
[46] Banfi A. Vita di Galileo Galilei. Milano, 1962, p. 6
[47] О том, какой размах принимало во Франции преследование неугодной церкви и королевской власти литературы, говорит тот факт, что в 1660–1756 гг. в Бастилию было посажено 869 авторов, типографов, издателей и книгопродавцев
[48] Цит. по: Гарбовский Б. Кресты, костры и книги. М., 1965, с. 54
[49] См.: Шульгин М. И. Из папского «Индекса запрещенных книг». Вопросы истории религии и атеизма. М., 1956, т. 4, с. 413–422
[50] Hollis Ch. The Roman Index. – History Today, 1966, N 10, p. 717–718
[51] Цит. по: Льоренте X. А. Критическая история испанской инквизиции, т. 2, с. 404–405
[52] Atti e discorsi di Pio XII. Citta del Vaticano, 1950, v. 13, p. 370–371
[53] Saltini Z. Non siamo d'accordo! Torino, 1953, p. 23–24
[54] Les Pretres – ouvriers. Paris, 1954, p. 230–237
[55] L'Unita, 4.II 1954
[56]См.: Milani L. Esperienze pastorali. Milano, 1958
[57] L'Osservatore Romano, 20.XII 1958
[58]Цит. по: Fesquet H. Diario del Concilio. Tutto il Concilio giorno giorno. Milano, 1967, p. 258
[59]Цит. по: Fesquet H. Diario del Concilio. Tutto il Concilio giorno per giorno. Milano, 1967, p. 258
[60] Fesquet H. Diario del Concilio. Tutto il Concilio giorno per giorno, p. 628–629
[61] Fesquet H. Diario del Concilio. Tutto in Concilio giorno per giorno, p. 660
[62] Corriere del la Sera, 28.X 1965
[63] Fesquet H. Diario del Concilio. Tutto giorno per giorno, p. 1059
[64]См.: L'Osservatore Romano, 6–7.XII 1965
[65] Informations Catoliques Internationales, 5.III 1967, p. 5–6
[66] L'Osservatore Romano, 15.VI 1966
[67] History Today, 1966, N 10, p. 718
[68] Informations Catoliques Internationales, 15.XII 1968, p. 7
[69] Civilta Cattolica, 4.1 1969, p. 38
[70] Civilta Cattolica, 5.XI 1966, p. 34
[71] Informations Catoliques Internationales, 15.VII 1968
[72] Paese Sera, 28.XII 1968
[73] Neue Zuricher Zeitung, 17.XIM968
[74] Paese Sera, 17.XI 1979
[75] Le Monde, I.I 1980
[76] Le Monde, I.I 1980
