Показать все теги
Резкое изменение этнокультурной ситуации в первых веках нашей эры на обширных пространствах восточноевропейской лесостепи и прилегающей к ней южной части лесной зоны привело к формированию новых культурных археологических образований, в современной литературе обозначенных как позднезарубинецкие или горизонт памятников Рахны-Почеп. Разбросанные на огромных пространствах небольшие группы и скопления новых памятников отделены друг от друга речными водоразделами. Каждая группа, несмотря на более или менее единые хронологические рамки, отличается своеобразием, обусловленным естественной природной изолированностью и теми отношениями, которые складывались у них с аборигенами по прибытии на новые места расселения. И все же печать места исхода — зарубинецкий «след» просматривается сквозь вуаль новаций и заимствований, вопреки неизбежности потерь. Причины, вызвавшие поразительное изменение карты археологических культур Восточной Европы в первых веках нашей эры, определяются разными авторами в двух вариантах. Это либо сарматское нашествие [Щукин 1994: 233], либо резкое изменение климатических условий, повлекшее за собой резкую структурную перестройку ведения земледелия [Обломский и др. 1990].
На Верхнем Псле в первых веках нашей эры обосновалась группа населения, своим происхождением тесно связанная с традициями зарубинецкой культуры. Памятники, оставленные переселенцами, образуют компактную, четко выделяемую локальную группу, культурно-хронологическое определение, генезис и история которой за последние десять лет были предметом неоднократного обсуждения в нашей археологической литературе [Обломский, Терпиловский 1991; Обломский 1991; Щукин 1994: 235 и др.]. Классический, ставший уже эталонным, главный памятник по- стзарубинецкого времени верховьев Псла— Картамышево II был открыт Днепровской левобережной экспедицией ЛОИА АН СССР (ныне ИИМК РАН) под руководством Е. А. Горюнова и раскапывался им в 1979—1980 гг. Памятник, исследованный широкой площадью, по существу, оставался до сих пор неопубликованным, за исключением отдельных керамических форм и вещей, которые присутствовали в вышеозначенных монографиях. Материалы Карта- мышева II могут быть дополнены коллекциями Гочево I, Гочево III, а также не столь многочисленными, но достаточно выразительными комплексами этого же круга: Картамышево I, Гочево VII, Бобрава 3 (урочище «Сильник») и Богдановка. Все эти памятники располагаются в пойме р. Псел (Богдановка — на р. Суджа) на дюнах и останцах, окруженных болотистой, труднопроходимой местностью. Большая часть этих поселений была в свое время открыта экспедицией под руководством Е. А. Горюнова, а после 1981 г. работы в регионе были продолжены В. М. Горюновой, Н. А. Тихомировым, Г. А. Усовой и О. А. Щегловой.
На поселении Картамышево II открыты десять жилых построек, около четырех десятков хозяйственных ям, остатки производственных сооружений, связанных с выплавкой железа и ювелирным делом, и столбовые ямы. Плановая структура поселения свободная: жилые постройки занимают в основном южный склон дюнного холма. Хозяйственные ямы располагаются двумя группами: в северной части поселения и в южной. При этом ямы южной части поселения связаны в основном с производством железа и обработкой бронзы. Возможно, поселение было обнесено столбовой оградой, так как в северо-западной его части прослежена четкая линия столбовых ям диаметром от 0,4 м до 0,7 м, углубленных в материк от 0,18 до 0,50 м. Расстояние между этими ямами от 0,2 до 0,8 м (рис. 1).
Жилые сооружения. В строительстве жилых сооружений прослеживаются две традиции: одна постройка имеет наземную столбовую конструкцию, остальные — полуземлянки почти квадратной формы с открытым очагом.
Наземная постройка имела размеры 5,8X3,6—3,4 м. Пол жилища углублен в материк на 0,08—0,10 м. 13 округлых столбовых ям диаметром 0,20—0,35 м, глубиной до 0,30 м располагались по периметру жилища. Длинные стены жилища имели по четыре столба, короткие — по два-три. Следы очага в виде углистого пятна прослежены на полу в центре постройки (рис. 2, 7).
Полуземляночные жилища Картамышева II представляют собой самую распространенную конструкцию. Это небольшие однокамерные постройки с углубленным в землю полом, открытым очагом. Форма их в плане близка квадрату с длиной сторон 3—4 м. Иногда углы сильно закруглены, и тогда строение приобретает в плане округлую форму. Конструкция стен была срубной. Следы центрального столба и входа прослежены только в двух случаях: столб — в полуземлянке 8, вход— в постройке 7. В полу построек иногда были вырыты хозяйственные ямы. Очажные ямы с углем и сажей или следы очага в виде прокала занимали в жилищах место, близкое к центру (рис. 2, 2; 3; 4)
Приемы строительства полуземляночных жилищ, принятые на поселениях Верхнего Псла, аналогичны приемам, принятым на большинстве восточноевропейских постзарубинецких памятников Среднего Днепра и его Левобережья, а также Сейминско-Донецкого региона. Они составляют общий элемент материальной культуры археологических групп типа Лютежа, почепской культуры и памятников типа Терновки 2 [Обломский, Терпиловский 1991: 22], впрочем, как и последующих этапов развития раннеславянских культур: киевской, колочинской и пеньковской.
Хозяйственные сооружения. Среди них преобладают ямы-погреба. Наиболее характерны круглые или овальные погреба с отвесными стенками цилиндрической формы. Одна яма имела колоколовидную форму. В некоторых случаях в ямах обнаружены развалы крупных корчаг, что свидетельствует об использовании ям для хранения зерна. Обычные размеры ям: диаметр 0,7—1,2 м, глубина 0,3—0,4 м.
К хозяйственному комплексу относятся два очага: выносной очаг А (рис. 2, 3) и очаг Б, расположенный на южном борту полуземлянки 2 (рис. 2, 4). Оба очага вымощены песчаниковыми плитами в несколько слоев, имеют углистое заполнение и при этом углублены в материк. Многослойные выносные очаги из слоев камней и битой керамики или только керамики хорошо известны на киевских памятниках, как верховьев Псла (Гочево I), так и Среднего Поднепро- вья (Обухов II, III, Обухов VII, Глеваха) и близких к верховьям Пела (Каменево 2, Воробьевка 2, Тазово, Авдеево) [Обломский 199l: l04; Терпиловский, Абашина 1992: 36, 111].
Производственные сооружения. На поселении, в его юго-восточной части, размещалась производственная зона, связанная с варкой, обработкой железа и ювелирным делом. Здесь находилась постройка 10, в северному углу которой была вырыта предгорновая яма (J№ 42). Остатки очажка-горна располагались на северном ее борту (рис. 4, 3.) От горна сохранился развал пережженных кусков песчаника, крошки ярко-оранжевой обожженной глины, железных шлаков. Последние располагались в два-три яруса на песчаной подсыпке размером 0,5X0,5 м, мощностью 0,05 м. Самый крупный кусок шлака (крицы?) размером 20X16 см, толщиной 7—8 см, из нижнего яруса, имел слегка скругленную нижнюю сторону, которая повторяла выемку в песчаном основании горна. Шлаки находились и вокруг очажка. Поблизости от него в культурном слое найдены обломки стенок тиглей. У восточного края предгорновой ямы в углистом слое было прослежено скопление железных шлаков (около 50 кусков), лежавших компактно в углистом слое. Заполнение ямы пестрое, содержит углистые вкрапления и включения желтого песка. В стенах и в полу постройки были вырыты ямы (J№ 38, 39, 40), которые также служили производственным целям. В заполнении ям и постройки, а также в непосредственной близости от них в культурном слое выявлен ряд фрагментов тиглей, куски шлака, руды.
Кроме этого, к остаткам сооружений, связанных с производством железа и ювелирных изделий, судя по характеру заполнения (сажисто-углистое) и находок (большое количество шлака, фрагменты тиглей, поломанные вещи — топор, наконечник стрелы, сплавленные звенья бронзовой цепочки), следует также отнести целый ряд объектов, по форме ничем не отличающихся от хозяйственных обычных ям, расположенных в непосредственной близости от постройки 10. Такому виду артефактов принадлежат ямы № 33, 35, 36. Между ямами № 35 и 36 наблюдалось значительное скопление шлаков в углистом слое, размеры скопления составили 1,16X0,41 м.
Очаг В располагался в северной половине поселения (рис. 1; 2, 5). Он был углублен в материк на 0,16—0,18 м. Стенки ямы обложены крупными фрагментами толстостенного сосуда-зерновика. Дно ямы было выложено мелкими кусками известняка, обожженными и растрескавшимися. Очажная яма забита мелким камнем и фрагментами керамики. Среди камней попадались отдельные угольки и отдельные пережженные кости. По своим конструктивным особенностям данный объект следует отнести к типу сооружений, которые мы называем «горнами», за отсутствием другого более подходящего наименования. Они представляют собой усеченно-коническую яму, обложенную крупными фрагментами лепных сосудов, иногда скрепленных глиной с включениями камней. Внутренняя поверхность таких сооружений несет следы прокала. Гораздо более полное представление о таких сооружениях дают материалы из урочища «Сильник»— Бобрава 3 (рис. 28, 4), а также из Гочева III (материалы раскопок 1991 г.). Подобные конструкции опубликованы в материалах по Гочеву I [Тихомиров, Терпиловский 1990: 71, рис. 5, 1—3]. Очаг В картамышевского поселения представляет собой нижнюю часть аналогичной конструкции. На поселениях Богдановка и Гочево VII от таких конструкций сохранилась также только нижняя часть: небольшая яма в материке, выложенная фрагментами керамики.
Правда, некоторые исследователи подвергают сомнению высказанное нами предположение о связи данных ям с производством железа. При этом они ссылаются на отсутствие шлаков в их заполнении и следов воздействия высоких температур [Обломский 1991: 46; Терпиловский, Абашина 1992: 37]. Но, во-первых, на поселениях Гочево VII и Бо- гдановка в непосредственной близости от таких ям были найдены железистые шлаки. Во-вторых, не все процессы обработки железа связаны с образованием большого количества шлаковых отходов. Такие процессы, как цементация, требуют применения относительно умеренных температур, правда, на протяжении довольно длительного времени. А яма такой конструкции способствовала длительной аккумуляции определенных постоянных температур. Здесь уместно будет вспомнить, что древнерусские мастера науглероживание крицы проводили в обычном горшке, помещая его в обычную бытовую печь.
Следы производства, которые можно связывать либо с обработкой железа (развалы обожженной глины, шлаки, куски кричного железа), либо с ювелирным ремеслом (шлаки, фрагменты тиглей, кусочки бронзы) — непременный компонент материальной культуры племен постзарубинецкой эпохи Верхнего Пела. Так же как и на Картамышево II, на поселении Гочево I была выделена специальная производственная зона (Гочево II) с производственной полуземлянкой, в которой к одной из стен примыкала печь, предназначенная для производства железа [Тихомиров, Терпиловский 1990: 60—63, 77, рис. 11]. Возможно, подобная зона была исследована и на Гочево VII с полуземлянкой и рядом ям, в которых были найдены отходы ювелирного производства — кусочки шлаков, стенки тиглей. Прослежена также нижняя часть плохо сохранившегося «горна» типа Гочево—Бобрава, рядом были найдены железистые шлаки.
У племен Верхнего Псла в постзарубинецкое время, кроме выделения особой производственной зоны для выделки железа, практиковалось создание временных становищ ремесленников, занятых обработкой металла. К такому типу поселения принадлежит практически полностью раскопанное нами сезонное становище ремесленников на дюне в урочище «Сильник» около с. Бобрава: одна-две полуземлянки, «горн» для обработки железа и несколько ям с отходами ювелирного дела. На Богдановке, где удалось проследить остатки конусовидного «горна» и предгорновой ямы обычного типа, по-видимому, также располагалось подобное временное производственное поселение. Сезонностью объясняется незначительность культурных отложений на такого рода памятниках, в том числе и отходов производства.
Керамический комплекс
Подавляющая часть керамической коллекции поселения Картамышево II представлена посудой, изготовленной ручным способом. По назначению она делится на кухонную (грубо лепную) и столовую (лощеную) посуду.
Кухонная посуда сделана из грубого теста, в качестве примесей использован крупный шамот и иногда небольшая примесь песка. На некоторых фрагментах хорошо выявляется техника кольцевого налепа из широких лент глины. Поверхность сосудов, грубая, с выступающим шамотом, нередко несет следы грубого заглаживания пальцами или щепой. Очень мало фрагментов с нарочитой храповатостью и штриховкой. Орнаментация наносилась в основном на край венчика сосуда и состояла из пальцевых защипов с ногтевыми отпечатками. Есть единичные фрагменты, на которых подобные защипы нанесены на боковую поверхность сосуда (рис. 12, 6; 30, 7; 31, 5). На одной из корчаг венчик орнаментирован насечками гребенчатого штампа (рис. 19, 4]. Основу керамического комплекса данной группы посуды составляют горшковидные сосуды.
Горшковидные формы разделены на две группы: округлобокие и ребристые сосуды.
Группа I. Округлобокие (рис. 10). Тип 1 — широкогорлые сосуды с максимальным расширением корпуса в верхней части, сравнительно высокой шейкой и узким дном. Представлены преимущественно корчагами (рис. 11, 5; 12, 2; 15, 1; 17, 4, 7). Тип 2 — слабопрофилированные тюльпановидные сосуды с широкой горловиной и узким дном, имеют плавно отогнутый венчик, наибольший диаметр сосуда находится на середине высоты или немного смещен вниз (рис. 10, 3, 6; 11, 4; 20, 1; 26, 3; 27, 7; 29, 1, 5, 7, 8). Тип 3 — слабопрофилированные баночные сосуды средних размеров со слабо выделенной шейкой, диаметр дна их почти равен диаметру венчика (рис. 13, 2; 15, 2, 6; 16, 12; 22, 2; 26, 6; 31, 7). Тип 4 — округлобокие сосуды с максимальным расширением на середине высоты и плавно отогнутым венчиком, диаметр дна равен или почти равен диаметру венчика (рис. 15, 5, 9; 16, 2; 17, 2; 19, 7; 22, 1). Тип 5 — раскрытые сосуды с невыделенным, загнутым внутрь краем и, вероятно, коническим туловом (рис. 16, 4; 31, 2, 6).
Группа II. Ребристые (рис. 11). Тип 1 — открытые корчаги с прогнутой линией профиля верхней части, широкой горловиной и узким дном. Ребро расположено в верхней части корпуса (рис. 12,10; 13, 6, 7; 22, 5). Тип 2 — бикониче- ские горшки и корчаги с ребром около середины высоты или выше и слегка отогнутым коротким венчиком (рис. 10, 1; 12,1; 14, 7, 8; 18,1; 19, 2; 21,1).
В группе груболепной посуды выделяются единичные экземпляры чашевидных сосудов с загнутым внутрь или коротким вертикальным венчиком (рис. 9, 1—4; 14, 3, 4, 6). Целый ряд особых единичных форм груболепной посуды представлен на рис. 15, 1; 16, 1; 18, 2; 19, 4; 24, 3; 29, 6; 31, 5.
Лощеная (столовая) посуда. На памятниках Верхнего Псла фрагменты стенок лощеных сосудов наблюдаются почти повсеместно, но наиболее представительную коллекцию столовой посуды мы имеем на поселении Картамыше- во II. Лощеная посуда изготовлена из хорошо промешанного теста, примеси шамота очень мелкие, часто присутствует какая-то органическая примесь (в стенках видны тонкие круглые канальцы), поверхность тщательно выровнена, лощение черного, темно-серого или желтовато-серого цвета. Большая часть такой посуды была орнаментирована фризами прочерченных геометрических мотивов разной комбинации: меандры, свастики, перекрещивающиеся двойные линии, параллельные линии, заштрихованные внутри или заполненные зигзагом, ромбами и т. п. На некоторых экземплярах в углублении врезных линий сохранилась белая паста. В этой группе керамики выделяются два вида форм: миски и горшки. Орнаментация наносилась в основном на миски.
Горшки представлены четырьмя типами. Тип 1 — тюльпановидной формы с коротким слегка отогнутым наружу венчиком (рис. 14, 9; 22, 4). Тип 2 — плавной профилировки с ребром в средней части (рис. 21, 3; 29, 3). Тип 3а — плавной профилировки с вертикальным венчиком и округлыми плавными плечиками, с наибольшим диаметром в верхней трети сосуда (рис. 13, 1, 3; 14, 5; 16, 6; 20, 2, 7, 8; 22, 7; 26, 2; 27, 3). Тип 3б — отличается от предыдущего профилированным, слегка отогнутым наружу венчиком (рис. 18, 3; 20, 6, 8). Тип 4 — с ребром в верхней трети, с венчиком, слегка наклоненным внутрь (рис. 21, 7).
Миски можно разделить на три типа. Тип 1 — широкораскрытые, с резким ребром в верхней трети, с отогнутым наружу венчиком (рис. 24, 1; 27, 4; 30, 3). Тип 2 — миски слегка закрытого вида, резкое ребро несколько сдвинуто к средней части корпуса (рис. 24, 2). Тип 3а — с вертикальным венчиком, широкораскрытые, с мягким ребром на середине высоты (рис. 14, 2; 27, 2). Тип 3б— с выделенным, слегка отогнутым венчиком, широкораскрытые, с мягким ребром на середине высоты (рис. 9, 6).
Керамический комплекс памятника дополняется миниатюрными сосудами разных форм (рис. 32). Особое внимание обращают на себя фрагменты диска (рис. 30, 5) и чернолощеного узкогорлого сосуда раскрытого типа, форма которого не поддается полной реконструкции (рис. 12, 7; 32, 6).
Своеобразие керамического комплекса Картамышево II определяется группой лощеной керамики. Лощеная посуда, украшенная врезным геометрическим орнаментом, является хорошим этнокультурным признаком. Горшки типа За повторяют некоторые формы зарубинецкой культуры. Традиции зарубинецкого времени продолжает также третий тип мисок, но он представлен единичными фрагментами, к тому же, как нам кажется, он значительно осложнен центральноевропейским влиянием. Например, одна из таких мисок имеет прорезной геометрический орнамент. Явно указывает на влияние центральноевропейских культур более представительная группа мисок типа 1 и 2. В литературе существует мнение, что истоки такого влияния следует искать в памятниках пшеворской культуры, «где они (такой формы миски) появляются в конце позднего латена и максимально распространяются в раннеримское время» [Облом- ский, Терпиловский 1991: 88—90, рис. 23; 1998: 76—78; Обломский 2002: 15]. Приведенные вышеуказанными авторами аналогии вполне справедливы для формообразующих признаков, но что касается орнаментации, все обстоит несколько сложнее. Гораздо более близкие элементы и комбинации узоров можно подыскать в качестве аналогий на несколько более поздних мисковидных сосудах вельбарской традиции [Тиханова 1964: рис. 18, 4; Щукин 1989: рис. 3, 4,1; Tuszynska 1988: 179, ris. 2, 17] или, наоборот, среди более ранних памятников оксывской культуры [Prehistori... 1981: Tabl. XIX, 2]. Насколько справедливы столь далеко (хронологически) идущие параллели, сказать трудно. Приходится, не объясняя механизм связи, констатировать факт совпадения в применении и форме орнаментальных мотивов. Не исключено, что существовало третье передаточное звено, где могла сохраниться «оксывская» орнаментация и параллельно сформироваться форма мисок, аналогичная пшеворским. Нельзя не учитывать и тот факт, что в Посеймье во II—I вв. до н. э существовала группа памятников, зарубинецкая основа которых была сильно осложнена центрально-европейским влиянием, по мнению одних — пшеворским [Максимов 1972: 50—58], по мнению других— пшеворским и лукашевско-ясторфским [Обломский, Терпиловский 1994: 162][1]. Эти памятники слабо изучены, материал ограничен, но в нем присутствуют лощеные миски и мисковидные сосуды по своим формам близкие картамышевским [Обломский, Терпиловский 1994: 169, рис. 3, 6; 170, рис. 4, 14, 15], хотя сами авторы этот факт отрицают. Не исключено наличие и близкой орнаментации [Обломский, Терпиловский 1994: 172, рис. 6, ]]. Приведенные замечания заставляют нас задуматься, а не имела ли в данном регионе история зарубинецко-центральноевропейского симбиоза местное продолжение в варианте постзарубинецких памятников типа Картамышево II? Притягательность данного региона для центральноевропейских импульсов в постзарубинецкий период тогда получает дополнительное обоснование. Возможно, при дальнейшем изучении памятников типа Харьевки появятся материалы этой культуры, еще более близкие Картамышеву и по времени, и по формам. Гипотеза Обломского—Терпиловского о генезисе памятников типа Картамышева II из среды среднеднепровских зарубинецких племен не может быть полностью сброшена со счетов [Обломский, Терпиловский 1991: 85—88; Обломский 2002: 14—15], но следует обратить внимание и на то, что ряд перечисленных ими культурообразующих отличий (высокие мискообразные сосуды с зигзаговидным профилем и миски с прямым загнутым внутрь венчиком) связаны с чисто инновационными явлениями: в одном случае — с Пшевором, в другом — с влиянием античной посуды, переработка типов которой активно происходила в варваризованных центрах не только Северо-Западного Причерноморья, но и Нижнего Подонья, а затем через сарматскую среду активно вносилась в область постзарубинецкого культурного пространства.
Импортная керамика на поселении представлена очень незначительным числом образцов и к тому же сильно фрагментирована (рис. 23, У; 28). Примечательна концентрация подавляющей части привозной керамики вокруг жилища 3 и к северо-востоку от него. В культурном слое встречены обломки стенок светлоглиняных и красноглиняных амфор, тип которых точно не установлен, поскольку фрагменты либо незначительны либо не имеют диагносцируемых признаков. Возможно, некоторые из таких фрагментов принадлежат каким-то другим формам (кубкам или кувшинам?), поскольку два фрагмента красноглиняной посуды с тонким валиком имеют слишком тонкие стенки, чтобы представлять амфорную тару (рис. 28, 2, 3). Коллекцию керамического импорта дополняет находка фрагмента лощеного светлого розово-охристого ребра (вероятно, от миски) и лощеного ребра стенки красноглиняного сосуда с внешним черным покрытием (графит? или науглероживание?)[2]. Последний прием обработки внешней поверхности сосудов, как в сероглиняном, так и в красноглиняном вариантах, выработан с I в. в Нижней Паннонии, затем такие миски появились и на поселениях Днестровского лимана [Гудкова, Молюкевич 1999: 9—11].
Кроме того, в коллекции Картамышева II присутствует фрагментированный гончарный горшок из плотного теста с добавками мелкого песка, коричневато-охристого цвета, орнаментированный по плечику врезной волной, с выделенным слегка отогнутым наружу округлым венчиком (рис. 28, 5). По технологии он явно иноземного происхождения, но насколько безупречными будут наши сопоставления с той или иной группой провинциально-римских сосудов, сказать трудно. Не исключено, что поиск аналогий среди римской керамики II—III вв., происхождение которой связывают с лагерями римских легионеров [Щукин 1999А: 73; Шаров, Бажан 1999: 40, табл. 14, /; там же сводка литературы], даст положительные результаты, но при этом необходима работа с «живым» материалом. Нельзя исключать и подражательный характер нашего экземпляра.
Особый интерес представляют находки двух фрагментов сероглиняной гончарной посуды. В одном случае это обломок ребра лощеного сосуда, в другом — придонная часть корчаги, дно которой не имело ни закраин, ни поддона (рис. 28, 7). По характеру теста, обжигу и фактуре поверхности эти фрагменты напоминают черняховскую посуду. Определить форму посуды затруднительно, но на поверхности обломка корчаги видны характерные для шероховатой черняховской посуды выбоины от крупного песка, возникавшие под руками гончара при вращении горшка на гончарном круге. Материалы и объекты, синхронные Черняховскому времени на поселении Картамышево II отсутствуют, поэтому отодвинуть верхнюю границу существования памятника во вторую половину III в., когда можно говорить о появлении черняховских памятников на Левобережье, не представляется возможным. Скорее всего, это импорт из причерноморской среды.
На памятниках, близких Картамышеву II территориально и культурно-хронологически (Терновки 2, Гочево I, Попово-Лежачи, Шишино 5, Кулига и др.), помимо амфорной тары постоянно отмечалось присутствие гончарной посуды позднеантичного облика: фрагменты красноглиняных и розовоглиняных, коричнево- и сероглиняных лощеных и нелощеных сосудов. При этом сероглиняную лощеную керамику чаще определяли в качестве черняховской [Обломский 1991: 48, 188, 189, 195, 197, 200], хотя большинство перечисленных выше памятников относятся к предчерняхов- скому времени. В последнее время в связи с направленным изучением вопросов возникновения и места изготовления сероглиняной гончарной посуды, а также времени появления ее в Причерноморских центрах с одной стороны [Гудкова, Молюкевич 1999: 81—8; Гудкова 1999: 269—270], и на памятниках черняховской культуры— с другой [Щукин 1999б: 19; Шаров, Бажан 1999: 19—65], подходить к определению подобного рода керамики стали более осторожно. Чаще решают вопрос в пользу ее провинциально-римского происхождения [Терпиловский, Абашина 1992: 74; Облом- ский 2002: 18], подчеркивая при этом трудности в определении форм и типов в силу большой фрагментированности материала. Со своей стороны могу добавить, что для определения источника подобной керамики во II—начале III в. есть несколько вариантов, но все они не связаны с черняховской культурой. На данный момент определенно установлено появление специфических сероглиняных гончарных форм в Причерноморском регионе, по крайней мере, на полтора столетия раньше, чем в черняховской культуре; начиная с конца I в. н э. она здесь существует во II—первых десятилетиях III в. н. э [Гудкова 1999: 270]. M. Б. Щукин на материалах Лепесовки определяет время появления серой гончарной керамики лишь в рамках 200—240 гг. Вероятно, проникновение гончаров-производителей сероглиняной керамики с характерной валиковой орнаментацией в Восточную Европу (в район Северо-Западного Причерноморья, в частности) опережало формирование черняховской культуры на данной территории. Кроме того, нельзя не учитывать распространение в сарматской среде серолощеной посуды как позднеантичных, так и северокавказских форм, которые в мелких фрагментах трудноотличимы от черняховской посуды. Кроме того, в материалах Приазовья существует ряд реберчатых мисок, по форме очень близких Черняховским, но не все исследователи признают их черняховское производство. Это важно учитывать особенно при работе с материалами памятников постзарубинецкого времени Сеймин- ско-Донецкого бассейна и других близких ему регионов.
И, наконец, следует отметить два фрагмента гончарной посуды, которые относятся к несколько более раннему периоду, чем вышеописанная группа керамических импортов. Это ручка двуствольной красноглиняной амфоры (рис. 28, 4), датировка которой ограничена I в. до н э.—серединой I в. н э. [Абрамов 1993: 44—45], и крупный фрагмент стенки гончарного сосуда коричнево-кофейной глины, по тесту как будто повторяющий ручку вышеозначенной амфоры (рис. 28, 6).
Вещевой инвентарь
Группу производственно-хозяйственного инвентаря составили узколезвийный топор с обломанным обухом и лезвие ложкаря (рис. 5, 22; 6, 10). Они отличаются сложной техникой изготовления с применением пакетной заготовки [Гопак, Горюнова 1991: 235—245]. Универсальные ножи обычного типа и шилья (рис. 6, 1—4, 13) сделаны из грубо прокованного кричного железа, рыболовный крючок— из сырцовой стали (рис. 5, 17). В яме №35 был найден маленький втульчатый наконечник стрелы с обломанной втулкой (рис. 6, 7). Дополняют данную группу инвентаря бико- нические и плоские пряслица, вырезанные чаще всего из стенок лощеных сосудов (рис. 7), конек из плюсневой кости (рис. 6, 9), костяная втулка (рис. 5, 13), костяная игла (рис. 5, 27), точильные камни (рис. 6, 12; 8, 6, 8). Особо следует выделить фрагмент костяного изделия с руноподобными знаками (рис. 5, 9).
В культурном слое и заполнении ям, в основном на юго-восточной части поселения, где концентрировались следы ювелирного производства, найдены фрагменты тиглей. Если судить по некоторым фрагментам, а также по целому экземпляру, это были сильно ошлакованные миниатюрные конические сосудики с треугольным устьем (рис. 8, 7—5, 7, 9). В глиняное тесто при их изготовлении добавлялась кварцевая дресва. Формы таких тиглей традиционны для зару- бинецких и ряда постзарубинецких памятников [Максимов 1969: 44, рис. 5, 78; Заверняев 1969: 103, рис. 11, 13, 15; Максимов 1982: 52, табл. XI, 25]. Их форма резко отличается от тиглей, которые были в ходу у мастеров северной лесной зоны: юхновской, верхнеокской культур и культуры штрихованной керамики. Лесные жители пользовались для плавки бронзы круглодонными стакановидными сосудиками с цилиндрическим корпусом [Горюнова 1994: 66— 67, рис. 6]. С ювелирным производством связаны обрывки бронзовой проволоки (рис. 5, 4, 5, 8), бронзовая массивная не до конца прокованная пластинка (рис. 6, 5), оплавленные звенья цепочки из ямы 33 (рис. 5, 3).
Предметы убора и вопросы хронологии. Железная посоховидная булавка, найденная в постройке 2, и массивное железное кольцо с серебряной насечкой (рис. 5, 78, 23) мало что дают для хронологических изысканий, так же как и фрагменты проволочно-пластинчатых украшений, которые не поддаются реконструкции (рис. 5, 2, 5). Кольцу подобрать аналогии не удалось, но можно отметить, что украшение темного железа вставками светлого серебра— традиционно центрально-европейский стиль. Посоховидные булавки широко распространены в балтских культурах лесной зоны.
Возможности группы украшений, о которых пойдет речь ниже, несколько шире. В культурном слое поселения найден осколок крупной стеклянной бирюзовой бусины с накладным глазком слоисто-щитковой структуры: белый диск, на нем золотисто-желтый, потом опять белый и, наконец, завершает эти наслоения темно-синяя капля (рис. 5, 72). Подыскать аналогии данному экземпляру непросто. Если наша реконструкция верна, то, возможно, она несколько напоминает синие бусы с такими же глазками, которые Е. М. Алексеева датировала от эллинистического времени до I в. н э. По ее мнению, они продолжали изредка встречаться и во II в. н. э. Слоистые глазки особенно характерны для I—II вв. [Алексеева 1975: 51—73, 54, 56, табл. 14, 9, 29, 30, 15, 60, 75—77, 81—84, 86, 15, 57—55, 70]. В постройке № 7 найдена бочонковидная бусина глухого стекла (?) охристо-желтого цвета (?). Бусина, вероятно, была подвергнута вторичному обжигу и изменила свою структуру и цвет, поэтому типологическому определению поддается с трудом. На ее внешней поверхности четко видна слоистая структура, следы навивки стеклянной массы на круглую основу (рис. 5, 11). По форме ей можно было бы подыскать аналогии в работе Е. М. Алексеевой в разделе, посвященном бусам одноцветного стекла (тип 57). Такие экземпляры сделаны из глухого красного стекла и зачастую имеют на своей поверхности зеленоватые волокна. Широкая дата этих бус — I—IV вв., более узкая — I—III вв. [Алексеева 1975: 67, табл. 33, 75]. Но не исключено, что это была глазчатая бусина, у которой глазок из-за повторного обжига потерял свой цвет и структуру. Плитчатую глухого красного стекла бусину из культурного слоя (рис. 5, 75) по ее датировкам следует относить ко II—III вв. н э. (тип. 104) [Алексеева 1978: 69—70].
Более узкую дату указывает находка бронзовой глазчатой фибулы прусской серии типа Альмгрен 61 (тип BIV по Ямке), которая найдена в заполнении жилища 7. По среднеевропейской хронологической шкале начало существования данного типа определено с рубежа I и II вв. В Польше такого рода фибулы доживают до последней четверти II в. [Godlowski 1985: 52; Гей, Бажан 1993: 56, примечание главного редактора; Щукин 1994: 267, рис 90]. Фибула из Кар- тамышева II несет следы длительного использования: она потерта, была поломана и починена, это необходимо учитывать при определении времени ее существования в рамках нашего памятника (рис. 5, 7).
В жилище 8 и культурном слое Картамышева II найдены целая и фрагментированная трапециевидные подвески, украшенные композициями из двойных концентрических окружностей (рис. 5, 7, 20). Подобные бронзовые пластинчатые украшения входят в вещевой комплекс выемчатых эмалей [Корзухина 1980: 61]. В наборах сложных составных украшений с вещами выемчатых эмалей употреблялись также и плоские подвески-лунницы, подобные найденной в заполнении жилища 8 (рис. 5, 76), и цепочки, колечки которых имеют треугольное сечение или ребрышко в центральной части (рис. 5, 3). В яме № 24 Картамышевского поселения обнаружена лунница с дуговидным корпусом и двумя круглыми гнездами-вставками с красной эмалью на дисковидных концах, у которых имеются три округлых выступа. Лунница представляет собой один из самых ранних типов такого рода украшений: с дугообразным телом, круглыми эмалевыми вставками на концах и шарообразными отростками вокруг вставок. По типологии И. К. Фролова, она относится к типу I—Б1 [Фролов. 1980: 111—115]. В ушко продето кольцо, в которое вставлена петля, сделанная из проволоки треугольного сечения (рис. 5, 14}. Вещи с эмалевыми вставками характерны для памятников постзарубинецкой эпохи на Верхнем Пеле и Северском Донце. Наиболее полная сводка находок вещей с выемчатыми эмалями на пост- зарубинецких и раннекиевских пямятниках приведена в работах А. М. Обломского и Р. В. Терпиловского [Обломский 1991: 20—21; Терпиловский, Абашина 1992: 68—69].
Тема эмалей, их типологическое и хронологическое членение — все эти вопросы имеют довольно длинную и сложную историю. На данный момент в литературе установилась точка зрения на достаточно раннее появление эмалей, большая часть исследователей, согласно разработкам Е. Л. Гороховского, связывает их появление со второй половиной/концом II в. Данный вывод Е. Л. Гороховского зиждется в основном на стилистической связи ранних типов эмалей с прототипами II в. и второй половины II—начала III в. [Гороховський 1982: 127—129; 1982б: 133,134]. Но те немногие случаи попадания ранних типов эмалей в датированные комплексы, сведения о которых имеются в литературе последних лет, как будто не противоречат этому выводу. А. М. Обломский в своей монографии приводит примеры точных датировок, подтверждающих вывод Е. Л. Гороховского: находки из Головине I, по M. M. Михельбертасу, относятся к периодам В2/С1 и C1 а, т. е. ко второй половине II—первой трети III в., а эмали из Дьякова городища по С14 датируются рубежом II и III вв. [Обломский 1991: 14, 23, 25; Кренке, Сулержицкий 1988: 42, рис. 1, 2]. К этим данным можно добавить находку из Клин Яра (Северный Кавказ), где в погребении местной женщины эмалевая лунница сопровождается сильнопрофилированной фибулой последней трети II—первой трети III в. [Виноградов, Рунич 1968] . В богатом сарматском кургане № 33 могильника Валовий (Приазовье) группа эмалей сопровождается датирующими вещами второй половины II—первой половины III в. [Безуглов, Гудименко 1993: 170]. В Польше в Леськах была найдена лунница самого раннего типа, с круглыми эмалевыми вставками на концах, без выступов, в сопровождении фибулы периода В2/С1, пик распространения предметов которого приходится на 170—180 гг. н.э. [Bitner-Wroblewska 1988: 162; Щукин 19996: 15].
В свое время А. М. Обломский синхронизировал поселения типа Картамышево II — Терновки 2 с прочими памятниками позднезарубинецкого этапа в рамках третьей четверти I—конца II в. [Обломский 1991: 10]. В определении нижней даты не последнюю роль сыграли материалы Картамышева II, в частности, автор был ориентирован на хронологию красноглиняных амфор с двуствольными ручками и глазчатых фибул прусской серии. В последней своей работе А. М. Обломский, оперируя теми же материалами, рамки существования памятников типа Картамышево II определяет второй половиной I—серединой-концом II в. [Обломский 2002: 13].
Я склонна несколько иначе датировать Картамышево II, а следовательно, и всю группу постзарубинецких памятников не только верховий Псла, но и всего водораздела Дона и Днепра. Не соглашаться с предложенными датами заставляет одно весьма простое обстоятельство: фрагмент двуствольной ручки красноглиняной амфоры, по моим наблюдениям, не может быть включен в комплекс постзарубинецких материалов Картамышева II. В коллекции поселения присутствует довольно значительная группа позднескифских находок (см. «Приложение»). В их распределении на территории поселения можно усмотреть тенденцию к концентрации в центральной части и на его северной и северо-западной окраине. Фрагмент ручки был найден в северной части поселения, на его окраине, где проходила линия скопления хозяйственных ям. Здесь же был найден крупный фрагмент стенки красноглиняной амфоры (?) и посоховидная булавка со спиральной головкой — еще две довольно ранние находки, выпадающие из общего постзарубинецкого комплекса. Таким образом, ручка и крупный фрагмент стенки двуствольной амфоры с известной долей вероятности могут быть соотнесены с позднескифскими материалами. В свое время еще И. И. Ляпушкин, опираясь на особенности как общего облика поселений, так и керамического комплекса, предполагал, что жизнь на поселениях северо-восточного Посеймья продолжается, «по- видимому, несколько дольше, чем на юге» — до рубежа эр или даже несколько позже. Он приводил в пример находки пряслиц из краснолаковых сосудов I в. на городище Щуклинка в слоях скифской культуры [Ляпушкин 1961: 47, 48]. В последнее время в археологической литературе появились сведения о позднескифских памятниках (Ратское городище под Курском и Битица на Псле под Сумами), существовавших в I н. э. [Медведев. 2000: 243; Обломский 2002: 14]. Причем, материалы последнего содержат светло- и красноглиняные амфоры с двуствольными ручками и аналогичную кар- тамышевской булавку с плоской спиральной головкой (рис. 6, 8) . И наконец, в качестве дополнительного аргумента, косвенно подтверждающего наши предположения о возможности существовании на поселении комплекса позднескифской культуры, следует указать аналогии конической мисочке, вернее, профилировке ее венчика. Такие плоские оттянутые на обе стороны венчики характерны для лепных скифоидных мисок, распространенных по всей территории сарматской культуры в I в. н. э. [Симоненко 1977: 226—227, рис. 3,1].
Но даже если считать, что оснований для связи фрагмента двуствольной ручки красноглиняной амфоры с позднескифским комплексом нет, все равно возникают определенные трудности методического плана. Хронологический разрыв в полвека между бытованием амфоры (до середины I в., по уточненной хронологии А. П. Абрамова) и появлением глазчатой фибулы типа А61 (с рубежа I и II вв.) дает серьезные основания считать, что двуствольная ручка не может быть включена в основной набор датирующих вещей посзарубинецкого слоя Картамышева П. Не получается «сцепления» необходимого для выявления наиболее вероятного совпадения во времени всех датирующих вещей памятника. Схема № 1 дает нам представление о двух группах хронологических индикаторов, не связанных между собой или почти не связанных[3].
Таким образом, для выяснения абсолютной хронологии Картамышева II, если отбросить бусинный материал с его широкими хронологическими рамками, остаются только две вещи: глазчатая фибула прусской серии типа Альмгрен 61 (Ямка BIV) и подвеска-лунница с эмалевыми вставками. В датировке этого материала, кроме относительной хронологии К. Годлевского, я опиралась на ряд принципиальных положений, изложенных в работе М. Б. Щукина [Щукин 1999: 14—16]. Относительная хронология — это всегда достаточно плавающая «конструкция», и при попытках жесткого определения границ смены стилей всегда возникают хронологические противоречия. Выход из таких положений видится ему в обязательном учете: а) времени расцвета, максимального распространения типа (стиля); б) периода его постепенного «изживания» («выклинивания»); в) следствия первых двух моментов— перекрывания «хвоста» одной ступени началом «клина» другой. М. Б. Щукин момент «выклинивания» ступени В2 (глазчатая фибула А61) относит к 170—180 гг. н. э. — периоду расцвета ступени В2/С1 (появление ранних эмалей не ранее этой ступени). При этом ступень В2/С1 зарождается в пределах ступени В2 в конце 140—начале 150 г. н. э. и бытует до рубежа ПЛИ вв. Учитывая все вышеизложенное, пересечение двух датирующих вещей Картамышева, принадлежащих двум разным ступеням среднеевропейской хронологии, с наибольшей вероятностью могло произойти во второй половине II в. или даже в его последней четверти. Таким образом, нижний рубеж существования Картамышева II не может быть определен ранее этого момента[4].
Решение вопроса о верхней хронологической границе Картамышева II находится за пределами возможностей данного памятника. А. М. Обломским было отмечено, что присутствие эмалевых украшений ранней стилистики на поселениях типа Картамышево II — Терновка 2, безусловно, говорит о вероятном существовании этих памятников в начальных десятилетиях III в., их хронологической нерасчлененности с памятниками раннекиевского этапа [Обломский 1991: 10, 14, 25]. Вероятно, именно поэтому возникают сложности при решении вопроса, к какому кругу отнести тот или иной памятник. Так, например, возникли в свое время разногласия по поводу Гочева I: типа Картамышева он или раннекиевский переходного типа? [Обломский 1991: 228—230; Тихомиров, Терпиловский 1990: 57, 60; Терпиловский, Абашина 1992: 162—163]. Тем более что на Гочево I мы имеем близкий набор узкодатирующих вещей: эмалевые лунницы, две из них еще более неразвитых форм, чем на Картамышеве II, шпора периода В2. Весь этот вещевой набор по хронологии аналогичен набору Картамышева II: группа эмалей, возникшая не ранее периода В2/С1 и вещь предшествующего периода В2, выклинивающегося в момент расцвета В2/С1 .
Судя по тому, что эмалевые украшения составляют относительно постоянную категорию находок на постзаруби- нецких и дочерняховских памятниках Днепровского Левобережья, определение хронологического рубежа между ними, вероятно, может быть увязано с моментом возникновения второго этапа развития эмалевого стиля, вещи которого найдены, например, в кладе Шишино 5. Но на данной стадии изученности этой категории вещей, придется довольствоваться относительной хронологией, дробность которой обеспечена керамическими материалами. Следует, видимо, учитывать, что возможности абсолютного датирования весьма ограниченны, когда речь идет о недолговременных поселениях одной и той же культуры, хронологические позиции которых очень близки. Создать непротиворечивую абсолютную хронологию близких памятников, относящихся к одной культурной общности, на материале Днепровского Левобережья нельзя. По крайней мере, на данном этапе состояния изученности памятников.
Таким образом, учитывая раннюю дату поселения Картамышево II — памятника, эталонного для постзарубинецкого времени Днепровского Левобережья, общие хронологические рамки для раннего (постзарубинецко-киевского) этапа существования раннеславянских памятников данного региона можно определить следующим образом: с середины (?) последней трети (четверти) II в. до середины (?) III в. (более осторожно — до момента становления черняховской культуры на Левобережье) . И только в пределах этого хронологического отрезка, опираясь на типологичекие разработки керамических комплексов, мы можем говорить о ранних и более поздних культурных явлениях и промежуточном положении памятников, сочетающих элементы тех и других. Дополнительный аргумент для такого объединения — стабильность в пределах этих хронологических рамок, действие одних ритмов и импульсов, связей, общих на Левобережье для всего пласта постзарубинецких и раннекиевских племен. С появлением Черняховских памятников на Левобережье стабильное развитие киевских племен на какой-то части их территории прерывается, в других регионах наступает время иных новаций и связей, возникает новая эпоха в развитии раннеславянского населения Восточной Европы.
B. M. Горюнова
Из сборника «Культурные трансформации и взаимовлияния в Днепровском регионе на исходе римского времени и в раннем Средневековье», 2004.
[1] В настоящее время А. М. Обломский в своей последней работе датировку этих памятников как будто изменил на II в. до н. э.—начало I в. н. э. [Обломский 2002: 14]. Правда, эту перемену он никак не объясняет и аргументацию в пользу новой датировки не приводит.
[2] Материал сильно измельчен, и включать рисунки данных фрагментов в таблицы было нерационально.
[3] Подобные осложнения возникают и в случае с амфорным материалом Осиповки (урочище «Пляж»). Если пользоваться старыми разработками Д. Б. Шелова [Шелов 1978: 18, 19], то хронологические позиции всех типов светлоглиняных амфор компактно укладываются без разрывов в основном во II в. с выходом в первую половину III в. (тип D) и последние три трети I в. (тип В). Узкая хронология по ним будет определяться в пределах первой половины—середины II в. Но если обратиться к данным А. П. Абрамова [Абрамов 1993: 8, 46], возникает, как и в случае с картамышевской двуствольной ручкой, разрыв с середины до конца II в. между типами В, С, с одной стороны, и типом D—с другой (см. схему № 2).
[4] Существует еще одна веская причина, по которой нижний рубеж Картамышева II должен быть отодвинут вверх. Синхронизации всех групп постзарубинецких памятников, по нашему мнению, не существует. Несмотря на то что хронологического разрыва между комплексами Картамышево II и Лютеж нет, по составу керамических форм первый памятник является несколько более поздним явлением, чем второй. Форма мисок лютежской группы не региональное явление, а хронологическое. Памятники типа Лютежа стоят значительно ближе к зарубинецким «истокам». Кроме того, на лютежских памятниках есть более ранние формы глазчатых фибул, отсутствуют эмалевые украшения. Еще больший разрыв у Картамышева II с почепской группой. Последняя сформировалась в то время, когда самые поздние памятники зарубинецкой культуры еще существовали (см. хронологические схемы: [Щукин 1994: 258—259, рис. 83, 84]). Памятники типа Картамышево II—Терновка 2 и группы Лютеж и Почеп не могут быть одновременными явлениями.
Приложение
Материалы поселения Картамышево II
Дюна, на которой расположено поселение, находится в 0,3—0,4 км к югу от с. Картамышево Обоянского района Курской области. Она вытянута вдоль широкой поймы правого берега р. Псел. С юго-запада к дюне вплотную подходит один из рукавов р. Псел. Напротив дюны река течет тремя рукавами. Один из них дугой огибает дюну с юга и юго-запада и, соединяясь со средним рукавом, образует небольшой остров (рис. 1 в статье по могильнику).
Поселение на «песчаных россыпях» у с. Картамышево входит в число памятников, обследованных впервые Г. П. Соснов- ским. Говоря в своей работе о керамике с этого поселения, Г. П. Сосновский отмечал, что она отличается грубой выделкой и в общей массе лишена орнамента.
На памятнике вскрыта площадь в 1866 кв. м. Культурный слой второй половины П — начала Ш в. оказался нарушенным ингумациями первой четверти XX в. и погребениями VI—VII вв., совершенными по обряду кремации. Ко второй половине II— началу Ш в. относятся следующие объекты: 10 жилых построек, одна из которых связана с производственным комплексом, 43 хозяйственных ямы (8 из них использовались при обработке железа и бронзы), остатки железоплавильного горна и ряд столбовых ям, связанные с оградой поселения.
Жилые сооружения
Жилище 1 (рис. 2, 1). Представляет собой наземное сооружение со слегка углубленным полом, ориентированное углами по сторонам света. Размер 5,8X3,6—3,4 м. Пол жилища прослежен на глубине 0,08—0,10 м от уровня материка. Основа стен жилища была столбовая: 13 округлых столбовых ям, диаметром 0,20—0,35 м, глубиной до 0,30 м, располагались по периметру жилища. Длинные стены жилища имели по 4 столба, короткие по 2—3. Очаг — обожженное пятно с углистыми вкраплениями — находился в центре. При исследовании жилища найдено несколько обломков грубой лепной посуды, в том числе, покрытой расчесами, а также мелкие фрагменты чернолощеных сосудов (рис. 9; 10, /—3, 6, 9). Присутствуют отдельные куски железного шлака, глиняное пряслице шаровидной формы, плоское пряслице, сделанное из стенки лощеного сосуда (рис. 7, 19). Обнаружены кости коровы (2) и козы (1).
Жилище 2 (рис. 2, 2). Полуземляночное, в плане четырехугольное со скругленными углами, близкое к округлому, размером 4,2X3,8 м. Пол опущен на глубину 0,35—0,40 м от уровня материка. Его восточный угол нарушен двумя погребениями, одно из которых — VI—VII вв., другое — первой четверти XX в. Находки из постройки представлены грубой и лощеной посудой (рис. 10, 2, 5, 7, 8, 10; 11; 32, 5), железными посоховидной булавкой и рыболовным крючком (рис. 5, П, 23), фрагментом каменного точила (рис. 6, 12), костями коровы (2), свиньи (4), овцы и козы (1).
На южной границе жилища выявлена очажная яма Б— округлая в плане, диаметром 0,5 м, глубиной 0,3 м (рис. 2, 4). Яма была доверху заполнена обожженными кусками песчаника, которые располагались в несколько ярусов, один над другим. При расчистке верхнего яруса найдено 3 обломка грубой лепной керамики.
Жилище 3 (рис. 3, 1). Полуземляночное, в плане близкое к круглому, размером 4,2X3,9 м. Пол прослежен на глубине 0,4—0,6 м от уровня материка. Жилище нарушено погребением первой четверти XX в. Находки из жилища составили обломки лепной керамики грубой выделки и лощеной черного цвета (всего около 50 обломков). На фрагментах лощеной посуды имеется орнаментация в виде прочерченных линий (рис. 12, 1—8, 10; 32, 10). Найдены также четыре пряслица— два плоских, сделанных из черепков, два сферических (рис. 7, 7, 39), кусок железного шлака, кости коровы (3), свиньи (3), овцы или козы (1) и бобра (1).
Жилище 4 (рис. 3, 2). По форме и размерам оно не отличается от жилищ 2 и 3. Длина его стен около 4 м. Пол прослежен на глубине 0,5—0,6 м ниже уровня материка. Хорошо выраженные следы очага отсутствовали. С северо-западной стороны жилище нарушено погребениями VI—VII вв. В заполнении найдены обломки грубой лепной посуды (рис. 12, 9).
Жилище 5 (рис. 3, 3). Полуземляночное, в плане близкое к овалу, размером 5,4X4,6 м. В его северной половине пол прослежен на глубине 0,4—0,5 м от уровня материка, в южной — на глубине, не превышающей 1 м.
В центре жилища обнаружен след очага в виде обожженного пятна с углистыми и сажистыми вкраплениями. При разборке заполнения вблизи очага найдены два развала грубой лепной керамики, один из которых состоял из 80, другой — из 20 обломков (рис. 13, 2, 4—7). Присутствуют единичные обломки лощеных сосудов, в том числе с прочерченным на стенках орнаментом (рис. 13; 32, 3). Найдены также кусок железного шлака, железный нож (рис. 6, 13), кости животных.
Жилище 6 (рис. 3, 4). Полуземляночное, в плане имеет ту же форму, что и другие жилища (2—6). Северная и восточная стенки жилища разрушены погребением первой четверти XX в. Длина сохранившихся стен составляла 4,2—4,5 м. Пол прослежен на глубине 0,20—0,25 м от уровня материка. На полу обнаружено углистое пятно, которое можно связывать с очагом. В жилище найдены кусок каменного точила и около 100 обломков груболепных сосудов. Из них почти половина принадлежит крупному сосуду-корчаге биконической формы, украшенному по краю венчика косыми насечками (рис. 14; 15, 1). Среди керамики жилища встречено 10 фрагментов лощеной посуды черного цвета (рис. 14, 2, 5, 7, 9).
Жилище 7 (рис. 4, 1). Полуземляночное, в плане имело прямоугольную форму со скругленными углами, размером 4,5X5,5—5,8 м. Пол опущен в материк на 0,50—0,55 м. Длинные стороны жилища имели по одной полукруглой нише, углубленной в борт полуземлянки. В центре пола жилища находилась округлая в плане очажная яма диаметром 0,4 м, углубленная в пол на 0,15 м. В заполнении жилища прослежены углистые вкрапления и включения горелого дерева и сосновой коры с ошлакованными фрагментами лепной керамики, грубой и лощеной (рис. 15, 2—9; 32, 9). Найдены четыре целых и пять фрагментированных пряслиц, два куска точильных брусков (рис. 7, 6, 14, 15, 18, 31, 37; 8, 6, 8). На полу, в северо-западном углу, обнаружена бронзовая глазчатая фибула прусской серии, а близ северной стены — стеклянная бочонковидная (глазчатая?) бусина (рис. 5,1, 11).
Жилище 8 (рис. 4, 2). Полуземляночное, прямоугольное в плане, со скругленными углами. Пол жилища углублен в материковый песок на 0,5 м. В центре пола находилась округлая в плане яма от столба, диаметром 0,6 м, углубленная в пол жилища на 0,54 м. Между столбовой ямой и северо-восточной стеной жилища на полу прослежено очажное заполненное слоем угля пятно. Основная масса находок принадлежит лепной керамике (рис.), а также мелким кускам песчаника, некоторые из них были сильно пережженными. Найдены шесть целых и три обломка глиняных пряслиц (рис. 7, 5, 12, 13, 24, 25, 27, 28, 30, 36, 38), железная обоймица и плоское железное колечко диаметром 1 см (рис.5, 19), трапециевидная бронзовая подвеска (рис.5, 20), фрагмент бронзового украшения — узкая тонкая пластина с геометрическими выступами (рис. 5, 2), обломки точильного камня. Около северо-восточной стены жилища найдена бронзовая лунница с одним звеном от бронзовой цепочки (рис. 5,16).
Жилище 9 (рис. 4, 3). Полуземляночное, в плане имеет неправильную подквадратную форму. По верхнему краю жилище имеет размеры 2,8X2,6 м, по полу— 2,6X2,4 м. В материк углублено на 0,25—0,50 м. В южном углу постройки прослежен вход в виде выступа. В центре пола выявлена очажная яма диаметром 0,35 м, глубиной 0,15 м. Яма заполнена углистым слоем. Из жилища происходят фрагменты грубых лепных сосудов. Чернолощеные фрагменты единичны (рис. 17). Одно плоское пряслице сделано из стенки лощенного сосуда (рис. 17, 33). Присутствуют также кости животных.
Производственные сооружения
Жилище 10 (рис. 4, 4). Полуземляночное, в плане прямоугольной формы, размером по верхнему краю котлована 3,65X3,60 м, а по полу — 2,90X2,80 м. Пол углублен в материк на 0,6 м. В стенах жилища были выкопаны ряд ям производственного назначения (№ 38— 42). Яма № 42, связанная с остатками очажка-горна, располагалась в северном углу жилища. Очажок-горн был сооружен на северном борту ямы. Ямы № 38 и 41 были расположены под северо-восточной стеной, а яма № 39 — под северо-западной. Яма № 40 была вырыта в южном углу жилища. В полу жилища столбовые и очажные ямы не выявлены. Заполнение постройки содержало фрагменты грубой и лощеной керамики. Формы лощеной посуды представлены главным образом реберчатыми мисками, иногда украшенными по тулову прочерченным орнаментом (рис. 18—20; 32, 8). В жилище найдены также два обломка точильного камня, пять целых и два фрагментированных пряслица (рис. 7, 1, 17, 26, 34, 35), один обломок костяной проколки (рис. 5, 21), кусок шлака и кусок железной руды.
Очажок-горн выявлен на глубине 0,26 м от уровня современной дневной поверхности. От горна сохранился развал пережженных кусков песчаника, крошки ярко-оранжевой обожженной глины, железных шлаков. Последние располагались в два-три яруса на песчаной подсыпке размером 0,5X0,5 м, мощностью 0,05 м. Самый крупный кусок шлака (крицы?) размером 20X16 см, толщиной 7—8 см, из нижнего яруса, имел слегка скругленную нижнюю сторону, которая повторяла выемку
в песчаном основании горна. Шлаки находились и вокруг очажка. Поблизости от него в культурном слое найдены обломки стенок тиглей.
Яма 42 — предгорновая. Диаметр ямы 0,7—0,8 м, глубина 0,75—0,78 м. У верхнего края с восточной стороны прослежено скопление шлаков (около 50 кусков), лежавших компактно в углистом слое. Заполнение ямы пестрое, содержит углистые вкрапления и включения желтого песка. Находки отсутствуют.
Яма 38— диаметром 1,2 м, глубиной 0,5—0,7 м, сохранилась только восточная часть. Обнаружены единичные кости животных, части тиглей конической формы (рис. 8, 3, 9).
Яма 39 — размером 1,2X1,0 м, была углублена в материк на 0,8 м. Заполнение, пестрое из-за включений желтого песка, содержало железные шлаки, куски камней, кости животных, измельченные фрагменты лепной керамики, два обломка тигля.
Яма 40 — прослежена в полу жилища 10. Сохранилась лишь нижняя часть ямы на глубину 0,5 м. Заполнение, подобное заполнению ямы № 38, содержало единичные обломки грубой лепной керамики и недостающую часть тигля, найденного в яме 39.
Яма 41— частично перекрыта северным углом жилища 10. Диаметр ямы 0,6—0,7 м, глубина 0,5 м. В яме найден один невыразительный фрагмент лепного сосуда.
Очаг В (рис. 2, 5), диаметром 0,45 м в верхней части и 0,5 м в нижней, углублен в материк на 0,16—0,18 м. Стенки очажной ямы обложены крупными фрагментами толстостенных сосудов-зерновиков (рис. 21, 1, 3, 4, 6). Дно ямы было выложено мелкими кусками известняка, обожженными и растрескавшимися. Очажная яма забита мелким камнем и фрагментами керамики (около 10 шт.). Среди камней попадались отдельные угольки и пережженные кости.
Яма 33. Диаметр верхнего края ямы 1,05 м, внизу у пола— 1,25 м. Углублена в материк на 1,0 м. Найдены фрагменты грубых лепных сосудов, обломки чернолощеной посуды (рис. 27, 2—4), слегка оплавленные два звена бронзовой цепочки (рис. 5, 3), фрагменты тиглей (рис. 8, 2), мелкие камни, отдельные куски железных шлаков, кости животных.
Яма 35 — диаметром 1,0 м, глубиной 0,7 м. Найдены фрагменты грубой и лощеной лепной керамики, обломки тиглей, один кусок железного шлака, железный наконечник стрелы (рис. 6, 7).
Яма 36 — диаметром 1,2 м, углублена в материк на 1,0 м. Заполнение, углистое с большим количеством железного шлака, содержало небольшие обломки костей животных, мелкие фрагменты тиглей и керамики (рис. 8, 1, 5; 27, /). Одна из трубчатых костей представляла собой, по-видимому, втулку или заготовку рукояти ножа (рис. 5,13).
К югу от ям № 36 и 35 наблюдалось значительное скопление шлаков в углистом слое, размеры скопления составили 1,16X0,41 м.
Хозяйственные ямы
Очажная яма А (рис. 2, 3) выявлена на глубине 0,3 м от уровня современной дневной поверхности. Она имеет те же особенности, что и очажная яма Б (см. описание жилища 2). Диаметр ямы 0,5 м, глубина 0,44 м. Яма снизу доверху была заполнена кусками песчаника и известняка, образовавшими несколько плотных ярусов. При разборке верхнего яруса камней попадались отдельные древесные угольки.
Яма 1 — округлая в плане, диаметром 1,1 м, глубиной 0,21 м. В заполнении найден кусок песчаника, мелкие обломки лепной посуды, в том числе лощеной (рис. 22, 1).
Яма 2 — овальная в плане, своим восточным краем вышедшая за границу раскопа. Длина ямы около 1,5 м, ширина до 1,0 м. Находки из ямы—8 мелких обломков грубой лепной посуды.
Яма 3 — овальная, размером 1,25X0,80 м, глубиной до 0,20 м. Находки из ямы: кости животных (3), несколько обломков грубой лепной посуды II в., обломок глиняного «шара».
Яма 4 — округлая в плане, диаметром 1,10 м, глубиной 0,36 м. Находки: 6 мелких обломков лепной посуды.
Яма 5— диаметром 1,2 м, глубиной около 1 м. Находки из ямы— единичные обломки грубой лепной посуды, кости животных. У южной стенки на глубине 0,7 м найдена часть лощеного реберчатого сосуда (рис. 21, 7).
Яма 6 — полусферической формы, диаметром 1,6 м, глубиной 0,8 м. В заполнении найдено несколько мелких обломков грубой лепной посуды.
Яма 7 — диаметром 1,0 м, глубиной 0,8 м, найдено бронзовое проволочное колечко (рис. 5, б), других находок нет.
Яма 8— округлая, диаметром 1,74 м, глубиной 0,70 м, нарушена тремя погребениями VI—VII вв. В яме найдено несколько обломков грубой лепной посуды (21,2, 5).
Яма 9 — округлая, диаметром 1,1м, глубиной 0,6 м. Найдены обломки лощеных сосудов черного цвета (рис. 22, 4, Т).
Яма 10 — округлая, диаметром около 1,0 м, глубиной 0,5 м. Находки—три мелких обломка грубых лепных сосудов.
Яма 11 — аналогична по форме яме 10. Диаметр 1,20 м, глубина 0,63 м. Найдены кусочек бронзовой проволоки (рис. 5,
8) и кусок шлака.
Яма 12— округлая в плане, диаметром 1,10 м, глубиной 0,75 м. В заполнении найдены мелкие фрагменты грубой лепной керамики, глиняное пряслице, изготовленное из стенки сосуда (рис. 7, 20).
Яма 13 — округлая, диаметром 1,0 м, глубиной 0,3 м. Находки отсутствовали.
Яма 14 — диаметром 1,1 м, глубиной 0,6 м. Находки отсутствовали.
Яма 15 — диаметром 1,0 м, глубиной 1,3 м. На дне ямы найдены обломки толстостенного сосуда-корчаги, лощеной ре- берчатой миски (рис. 22, 2, 3, 5, 6), куски песчаника.
Яма 16 — диаметром 1,1м, глубиной 0,8 м, половина ямы разрушена погребением. Найдены мелкие обломки лепной керамики и обломки костяного «конька» (рис. 6, 9) и других изделий из кости (рис. 5, 9; 6, 6).
Яма 17— по форме близка к цилиндру, диаметром 0,8 м, глубиной 0,4 м. По характеру заполнения не отличается от большинства ям. Находки отсутствовали.
Яма 18— округлая в плане, диаметром 0,80 м, углублена в материк на 0,47 м. Найдены кость свиньи, 10 фрагментов грубой лепной посуды I—II вв.
Яма 19 — диаметром 0,47 м, глубиной 0,55 м. В заполнении найдено 2 фрагмента лепной керамики, один из них — от стенки лощеной реберчатой черного цвета миски с прочерченным орнаментом (рис. 23, 2, 7)
Яма 20 — диаметром 2 м, глубиной 0,9 м. В заполнении найдены единичные кости животных, глиняное пряслице сферической формы (рис. 7, 2), 42 обломка грубой лепной посуды, два обломка глиняных «шаров».
Яма 21 — округлая в плане, диаметром 0,42 м, глубиной 0,26 м. Находок нет.
Яма 22 — диаметром 1,05 м, углублена в материк на 0,56 м. По дну имела диаметр 0,50 м. Находок нет.
Яма 23 — имела диаметр 1,0 м, глубину 0,9 м. В заполнении найдены обломки лепной керамики, кости животных, один обломок пряслица, сделанного из стенки лощеного сосуда (рис. 7, 22).
Яма 24 — размером 1,0X1,15 м, углублена в материк на 1,05 м. При разборке найдены обломки грубых лепных сосудов, один обломок стенки лощеного сосуда, один обломок миски с загнутым внутрь краем (рис. 23, 1, 4}. У верхнего края ямы обнаружена бронзовая лунница с красной эмалью (рис. 5, 14).
Яма 25 — диаметром 0,8 м, глубиной 0,8 м. В этой яме найдены единичные обломки грубых лепных сосудов (25, 2, 6).
Яма 26 — диаметром 1,30 м, углублена в материк на 0,64 м. Найдены обломки грубой и чернолощеной лепной керамики 1—II вв. (рис. 24; 26, 2), фрагменты грубых лепных сосудов-корчаг с ямочным орнаментом по краю венчика (рис. 23; 24; 25).
Яма 27 — диаметром 1,1 м, углублена в материк на 1,1 м. Здесь найден фрагмент лощеного биконического пряслица серого цвета (рис. 7, 23).
Яма 28— диаметром 1,2 м, глубиной 1,0 м. Найдены фрагменты грубой лепной керамики I—II вв. и отдельные куски песчаника (рис. 26, 7, 4—6).
Яма 29 — диаметром 1,10—1,15 м, углублена в материк на 1,20 м. В заполнении ямы найдены отдельные обломки грубой лепной керамики (рис. 26, 3).
Яма 30 — размером 1,0X1,1 м, углублена в материк на 1,2 м. Находки — измельченные фрагменты грубой лепной керамики, миниатюрный сосудик (рис. 6, 1-1). На дне лежало маленькое глиняное пряслице.
Яма 31 — диаметром 1 м, перекрыта северо-восточным углом жилища 7. Прослежена на глубину 0,48 м от уровня пола жилища № 7, найдены фрагменты лепных сосудов и зуб коровы.
Яма 32 — размером 1,07X1,50 м, углублена в материк на 0,80 м. Имела включения крошек обожженной глины и 4 невыразительных обломка лепных сосудов.
Яма 34 — диаметром 1,15м была углублена в материк на 0,90 м. Найдены обломки грубой лепной посуды.
Яма 37— диаметром 1,5—1,6 м, глубиной 1,1 м. В заполнении были встречены куски песчаника, кости животных, измельченные фрагменты лепной керамики.
Яма 43— округлой в плане формы, размером 1,55X1,45 м, глубиной 1,0—1,1 м, содержит невыразительные обломки лепной керамики, кости животных, отдельные куски песчаника.
Кроме хозяйственных ям на поселении было открыто 115 столбовых ям, в расположении большинства которых трудно было усмотреть определенную систему. На западном участке удалось проследить ряд столбовых ям, оставшихся от частокола. Выявлено восемь расположенных в одну линию ям от столбов диаметром от 0,40 м до 0,70 м, углубленных в материк от 0,18 до 0,50 м. Заполнение ям находок не содержало, только в трех были мелкие обломки лепной керамики II в. Расстояние между этими ямами от 0,2 до 0,8 м (см. рис. 1).
На северном участке поселения прослежено несколько столбовых ям, заполнение которых резко отличалось от других. Центральную часть ямы занимал черный насыщенный углем слой диаметром 0,58—0,28 м, который шел до самого дна. Непосредственно вдоль стенок ямы прослеживалась углистая прослойка. Пространство между угольным внешним кольцом и центральной частью ямы заполнено желтым материковым песком.
В культурном слое кроме массового фрагментированного керамического материала лепной выделки (рис. 29; 30; 31; 32,
0, 2, 4, 6, 7) обнаружены комплексные скопления двух лепных горшков с плавно отогнутым наружу венчиком, украшенным по краю ямками (рис. 29, 5, 6), стенки лепных чернолощеных сосудов, иногда с прочерченным геометрическим орнаментом (рис. 29, 3; 30, 2, 3, 6, 9, 10; 32, 6). Помимо лепных сосудов встречены фрагмент гончарного коричнево-охристой глины горшка, украшенного врезной волной (рис. 28, 5), сильно фрагментированные гончарные чернолощеная и светлая розовоохристая реберчатые миски, два обломка гончарных красноглиняных тонкостенных сосудов (рис. 28, 2, 3), обломки стенок красноглиняных и светлоглиняных амфор неустановленного типа, двуствольная ручка красноглиняной амфоры (рис. 28, 4), стенка крупного гончарного сосуда из коричнево-кофейной глины, эту стенку лишь предположительно можно соотнести с двуствольной ручкой (рис. 28, 6)
Железные шлаки и фрагменты тиглей чаще встречались в культурном слое южной части поселения, в районе постройки № 10. К западу от нее обнаружено особо значительное скопление шлаков.
В культурном слое нередки находки точильных камней и глиняных пряслиц (рис. 7, 8—10, 16, 21, 29, 32). Вне комплексов обнаружены также куски бронзовой проволоки и пластин, фрагмент бронзового браслета (рис. 5, 4, 5; 6, 5), обломок бронзовой лунницы (рис. 5, 10), обломок бронзовой подвески с орнаментом (рис. 5, 7), кусочек бирюзовой стеклянной глазчатой бусины (рис. 5, 12), красная пастовая плитчатая бусина (рис. 5, 75). Найдены массивный железный перстень с серебряными насечками (рис. 5, 18), узколезвийный топор (рис. 6, 70), железный нож (рис. 6, 3), четыре железных шила (рис. 6, 1,
1, 4), железный резец-ложкарь (рис. 5, 22).
Довольно часто в культурном слое встречаются находки кремневых отщепов и скребков. Керамический материал, соответствующий данной категории находок, найден только в кв. Е5, это были фрагменты неолитического сосуда. К этому же времени следует отнести кремневый наконечник стрелы двусторонней обработки.
Вторая группа материалов иного культурно-хронологического горизонта представлена в основном керамическими формами поздней скифской культуры. На поселении не обнаружены объекты, соответствующие этому комплексу. Преобладающая часть скифского материала была рассредоточена в культурном слое поселения на северной, северо-западной и центральной части раскопанной площади. Иногда они попадали в заполнения объектов II в. Это фрагменты достаточно тонкостенных, вылепленных из плотного песчанистого теста, горшков, венчики которых украшены разного рода, пальцевыми
вдавленнями с отпечатками ногтей и проколами под венчиком. Дно таких сосудов, как правило, имеет тонко оттянутый край, иногда отпечатки проса и ткани-рогожки. В эту группу входят также лепная кружка с плоской ручкой и хорошо заглаженной, почти залощенной поверхностью, плошка и две мисочки с загнутым внутрь краем венчика: одна сферическая, вторая коническая с плоским дном. Весь этот керамический материал сопровождают шаровидные пряслица с узким канальцем и глиняные «шары» или «блоки» яйцевидной формы с несколькими округлыми ямками. Не вызывает сомнения, что с наиболее поздней частью данного комплекса находок связана железная с плоской спиральной головкой булавка (рис. 6, 8), которая также была найдена в культурном слое северной части поселения.
Литература
Абрамов 1993: Абрамов А. П. Античные амфоры: периодизация и хронология // Боспорский сборник. Т. 3. М. С. 4—135.
Алексеева 1975: Алексеева Е. М. Античные бусы Северного Причерноморья // САИ. Вып. Г 1 —12. Т. 1. М.
Алексеева 1978: Алексеева Е. М. Античные бусы Северного Причерноморья // САИ. Вып. Г 1—12. Т. 2. М.
Амброз 1966: Амброз А. К. Фибулы юга европейской части СССР (II в. до н. э.—IV в. н. э.) // САИ. Вып. Д1—ЗО. М.
Безуглов, Гудименко 1993: Безуглов С. И., Гудйменко И. В. Подвеска с выемчатой эмалью из дельты Дона // СА. № 1. М. С. 169—179.
Гей, Бажан 1993: Гей О. А., Бажан И. А. Захоронение с комплексом вещей круга эмалей на Нижнем Днепре // ПАВ. 3. С. 52—59.
Гопак, Горюнова 1991: Гопак В. Д., Горюнова В. М. Черный металл раннеславянеких памятников Днепровского Левобережья (по материалам Е. А. Горюнова) // СА. № 4. М. С. 235—245.
Гороховський 1982: Гороховський Е. Л. Пщковоподабт фмбули Средиього Подншров'я з втмчастою емаллю // Археолопя. № 38. С. 17—20.
Гороховский 1982: Гороховский Е. Л. О группе фибул с выемчатой эмалью из Среднего Поднепровья // Новые памятники древней и средневековой художественной культуры. Киев. С. 66—110.
Горюнова 1994: Горюнова В. М. Некоторые аспекты ювелирного дела раннегородских центров Северной Руси // Новые источники по археологии Северо-Запада. СПб. С. 60—73.
Гудкова 1999: Гудкова А. В. I—V вв. в Северо-Западном Причерноморье. (Культура оседлого населения) // Stratum plus. № 4. СПб.; Кишинев; Одесса. С. 235—404.
Гудкова, Малюкевич 1999: Гудкова А. В.. Малюкевич А. Е. Сероглиняная кружальная керамика поселений на Днестровском лимане (первая четверть I тыс. н. э.) // Stratum plus. № 4. СПб.; Кишинев; Одесса. С. 8—18.
Заверняев 1969: Заверняев. Ф. М. Почепское селище // МИА. № 160. С. 90—101.
Корзухина 1980: Корзухина Г. Ф. Предметы убора с выемчатыми эмалями V—первой половины VI в. н. э. // САИ. Вып Е 1—43. М.
Кренке, Сулержщкий 1988: Кренке H.A., Сулержицкий Л. Д. Радиоуглеродная и археологическая хронология Дьякова городища// КСИА.№ 194. С. 40—\1
Кравченко, Гороховский 1979: Кравченко Н. М., Гороховский Е. Л. О некоторых особенностях развития материальной культуры населения Среднего Поднепровья в первой половине 1 тыс. н. э. // СА. № 2. С. 33—68.
Ляпушкин 1961: Ляпушкин И. И. Днепровское лесостепное Левобережье в эпоху железа // МИА. № 104.
Максимов 1969: Максимов Е. В. Новые зарубинецкие памятники в Среднем Поднепровье // МИА. № 160. С. 39—45.
Максимов 1982: Максимов Е. В. Зарубинецкая культура на территории УССР. Киев.
Медведев 2000 — Медведев А. П. Археологические материалы о присутствии сарматов на лесостепных городищах // Сарматы и их соседи на Дону. Ростов-на-Дону. С. 233—255.
Обломский 1991: Обломский А. М. Этнические процессы на водоразделе Днепра и Дона в I —V вв. н. э. М.; Сумы.
Обломский 2002 — Обломский А. М. Днепровское лесостепное Левобережье в позднеримское и гуннское время (середина III—первая половина V в. н. э.). Раннеславянский мир. Вып. 5. М.
Обломский и др. 1990: Обломский А. М.. Терпиловский Р. В., Петраускас О. В. Распад зарубинецкой культуры и его социальноэкономические н идеологические причины. Киев.
Обломский, Терпиловский 1991: Обломский А. М., Терпиловский Р. В. Среднее Поднепровье и Днепровское Левобережье в первые века нашей эры. М.
Обломский, Терпиловский 1994: Обломский А. М., Терпиловский Р. В. О связях населения Центральной Европы и востока Днепровского Левобережья в латенское и раннеримское время // Kultura przeworska. Lublin. T. I. S. 159—182.
Симоненко 1977: Симоненко А. В. Новые сарматские погребения Нижнего Поднепровья // Скифы и сарматы. Киев. С. 221—230.
Терпиловский 1984: Терпиловский Р. В. Ранние славяне Подесенья III—V вв. Киев.
Терпиловский, Абашина 1992: Терпиловский Р. В., Абашина Н. С. Памятники киевской культуры. Киев.
Тихонова 1964: ТихановаМ. А. Днестровско-Волынская экспедиция в 1960—1961 гг. // КСИА. Вып. 121. С. 25—67.
Тихомиров, Терпиловский 1990: Тихомиров Н. А., Терпиловский Р. В. Поселения Гочево-1 и 2 на Псле. Материалы и исследования по археологии Днепровского Левобережья. Курск. С. 43—77.
Фролов 1980: Фролов И. К. Лунницы с выемчатой эмалью // Из древнейшей истории балтских народов. Рига. С. 111—125.
Шаров, Бажан 1999: Шаров О. В., Бажан И. А. Черняховские этюды // Stratum plus. № 4. СПб.; Кишинев; Одесса. С. 19—65.
Шелов 1978: Шелов Д. Б. Узкогорлые светлоглиняные амфоры первых веков н. э. Классификация и хронология // КСИА. № 156. С. 15—20.
Щукин 1989: Щукин М. Б. Поселение Лепесовка: Вельбарк или Черняхов? // Kultura wielbarska w mlodszym okresie rzymskim. T. II. Lublin. S. 195—215.
Щукин 1994: Щукин M. Б. На рубеже эр. Опыт историко-археологической реконструкции политических событий III в. до н. э—I в. н. э. в Восточной и Центральной Европе. СПб.
Щукин 1999:а — Щукин М. Б. Феномен черняховской культуры эпохи Константина-Констанция, или что такое черняховская культура? // Stratum plus. № 4. СПб.; Кишинев; Одесса С. 66—101.
Щукин 1999:6— Щукин М. Б. Некоторые замечания к хронологии начала черняховской культуры // Сто лет черняховской культуре. Киев С. 10—25.
Bitner-Wroblewska 1988: Bitner-Wroblewska A. Elementy baityjskie w kulturze wielbarskaiej // Kultura wielbarska w mlodszym okresie rzymskim. T. II. Lublin. S. 161—178.
Godlowski 1985: Godlowski K. Przemiany kulturowe i osadnicze w poludniowey srodkowej Polsce w mlodszym okresie predrzymskim i okresie rzymskim. Wroclaw.
Prahistoria 1981. Prahistoria ziem polskich. T. V. Warszawa.
Tuszynska 1988: Tuszynska M. O zapinkach z g^sienicowatym kabl^kiem w obr^bie kulturi wielbarskiej // Kultura wielbarska w mlodszym okresie rzymskim. T. I. Lublin. S. 177—187.
