Показать все теги
Вернуться к оглавлению
Имя пророка Зороастра – в этой греческой форме, передающей древнеиранское Заратуштра, – и название основанной им религии «зороастризм» известны достаточно широко. Нельзя, однако, сказать того же о подлинной истории этого религиозного учения и жизни его основателя, о сущности зороастрийской религии, ее догматах и обрядах.
В Европе учение Зороастра вызывало большой интерес уже в античную эпоху, когда многие греческие и римские писатели, философы и историки писали о Зороастре, религиозных и философских взглядах этого вероучителя и считавшихся его последователями магов – жрецов древнего Ирана: Мидии и Персиды. В одних сообщениях содержатся сведения, которые могут отражать информацию об обрядах и учении собственно зороастризма, другие относятся скорее к иным иранским верованиям, а еще некоторые вообще не имеют прямого отношения к этим религиям или передают положения античных религиозно‑философских школ и сект, прибегавших к авторитету восточной мудрости и фиктивно ссылавшихся на Зороастра (его, например, считали также учителем Пифагора и некоторых других древнегреческих философов).
В основном из тех же сообщений античной литературы исходили в суждениях о зороастризме европейские ученые и мыслители конца средневековья – начала нового времени. Тогда Зороастру тоже нередко приписывались разные религиозно‑философские положения и предписания, имеющие к нему на самом деле самое отдаленное отношение или вообще не связанные с его учением. Между прочим, это нашло яркое выражение еще во второй половине XIX в. в сочинении Ф. Ницше «Так говорил Заратустра». К тому времени, однако, европейская наука уже располагала различными материалами для изучения зороастризма, включая сочинения самих его последователей (многие из них написаны на среднеперсидском языке и составлялись в эпоху державы Сасанидов, III – VII вв., и в последующие столетия); существовало и несколько европейских переводов Авесты – священной книги зороастризма и его наиболее древнего памятника. Авеста написана на одном из древнеиранских языков – авестийском (на его более архаичном диалекте составлены Гаты – 17 песен пророка Заратуштры).
Первый европейский перевод Авесты вышел в 1771 г. Он был выполнен Анкетиль‑Дюперроном, проведшим до этого несколько лет в Индии и учившимся там у зороастрийцев‑парсов. Со временем эту работу оценили как жизненный подвиг французского ученого. Но появление перевода Авесты было встречено в Европе с разочарованием и недоверием. Вместо приписывавшихся Зороастру философских положений и догматов пророческой монотеистической религии в опубликованном переводе читатели увидели прежде всего однообразное и утомительное перечисление культовых и ритуальных предписаний, славословий в адрес многих богов авестийского пантеона. Высказывались и мнения, что Авеста имела на самом деле иное содержание, неверно истолкованное Анкетиль‑Дюперроном или уже парсами.
Однако дальнейшие исследования подтвердили, что понимание Анкетиль‑Дюперроном Авесты было в основном правильным. Новый этап в ее интерпретации и переводе связан с изучением авестийского языка в сравнении с другим известным древнеиранским языком – древнеперсидским (его памятники дешифрованы к середине XIX в.), древнеиндийским (ведийским и санскритом), наиболее близким к древнеиранским среди индоевропейских языков, а также с этими последними, что позволило исправить перевод многих отрывков Авесты и поставить на научную основу изучение самого авестийского языке и его грамматики. Это направление в исследовании Авесты и ее языка, основанное на привлечении данных различных родственных языков – от современных новоиранских (в частности, их лексики, находящей соответствия в Авесте, некоторых фонетических черт и пр.) до индоевропейских в целом, – можно назвать «этимологическим». Оно, однако, не дает возможности определить реальное содержание всех текстов Авесты и все особенности ее языка, а имеющие соответствия в лексике родственных языков авестийские слова и термины могли иметь в ней отличное или вновь развитое значение.
При толковании неясных мест Авесты значительную роль часто играют ее более поздние (среднеперсидские и иные) переводы и комментарии, нередко существенно расходящиеся с «этимологической» интерпретацией. Но «традиционное» понимание зороастрийцами священных авестийских текстов могло отличаться (и в ряде случаев так это и было) от смысла этих текстов в период их сложения. Конечно, при различиях в этимологическом и более позднем значении отдельных слов и понятий нелегко установить, когда произошли такие изменения – уже к авестийской эпохе или позднее.
В целом современные переводы Авесты основаны на сочетании обоих методов, «этимологического» и «традиционного» (при преобладающем значении первого). Но и теперь еще далеко не все места Авесты поддаются надежному толкованию. Это тем более относится к Гатам, причем помимо буквального перевода тут особое значение приобретает интерпретация того реального содержания, которое вкладывалось в образную и иносказательную речь пророка. От соответствующего понимания текста Гат зависит, между прочим, решение вопроса о том, содержалось ли в учении Заратуштры положение, по которому от высшего бога произошли и доброе, и злое начала. Судя по имеющимся данным, с сасанидской эпохи и позднее это волновало и руководителей зороастрийской общины, особенно в их полемике с адептами соперничающих религий – христианства, манихейства, ислама и др.
Кроме этих и других догматических проблем современные исследователи решительно расходятся и во мнениях по поводу конкретной истории зороастризма, его происхождения, времени и путях проникновения его идей и пр. Исторические судьбы зороастризма, и прежде всего то обстоятельство, что на обширных пространствах, где он был распространен в древности, уже в раннем средневековье его в основном сменил ислам, привели к утрате большей части зороастрийской и иной иранской литературы предшествующего времени, в том числе около 3/4 свода Авесты, существовавшего при Сасанидах. Все это сильно затрудняет воссоздание истории зороастрийской религии и церкви. Впрочем, и утраченные части Авесты едва ли содержали определенное указание на страну, где возник зороастризм, и тем более на время, когда жил Заратуштра (дошедшие авестийские тексты очерчивают, однако, широкий географический горизонт, в пределах которого можно искать области раннего распространения зороастризма, – это районы в Средней Азии и на востоке Иранского нагорья). Сведения о религии иранцев, преимущественно «западных» – мидян и персов, имеются в надежно датируемых античных источниках, но остается спорным, какую стадию в развитии зороастризма они отражают, не говоря о том, что, по мнению части ученых, упомянутые западные верования вообще независимы от собственно зороастризма.
Специалистам по истории древнеиранских религий и зороастризма, независимо от принимаемых ими положений, хорошо известны иные точки зрения по спорным вопросам. Но эти контроверсы далеко не всегда учитываются в иных работах, привлекающих данные о зороастризме и его истории. Между тем сама тема вызывает большой интерес и имеет важное значение при изучении ряда общих историко‑культурных проблем. Назовем некоторые из них.
Если иметь в виду прежде всего саму историю религий, то независимо от различных выводов о времени возникновения зороастризма и его распространения представляется очевидным, что религия Заратуштры и близкие ему иранские учения занимают важное место в истории религиозно‑философских систем древнего мира. Зороастризм – одна из древнейших «пророческих» религий (в частности, предшествовавшая по времени возникновению буддизма и по крайней мере частично сочинений библейских пророков). В нем и родственных– ему иранских религиях развивались идеи о происхождении зла и его месте в мире, роли и деятельности человека в развитии мирового процесса, посмертном воздаянии и т. п. Эти идеи оказали бесспорное – хотя, по разным мнениям, большее или меньшее – влияние на иудаизм и его секты, христианство и гностицизм, буддизм или прежде всего его «северные» школы (махаяна и др.), ни ряд положений античных философов и тем более на такие религиозные течения поздней древности, как манихейство, распространившееся в то время от западных провинций Римской империи до Китая и претендовавшее на роль мировой религии.
Вообще древнеиранские верования сыграли большую роль в процессе развития религий древнего мира от племенных и местных культов к «национальным» религиям, общегосударственным культам и религиозно‑философским учениям больших древневосточных и западных государств и «империй», а затем к возникшим и распространившимся в поздней древности – раннем средневековье «мировым» религиям (хотя сам зороастризм не стал одной из мировых религий сих выраженным интернациональным характером и во многом сохранил «национальные» – конкретно «иранские» – особенности).
Процесс смены форм древних религий тесно связан с общим направлением политического развития стран Древнего Востока и античного мира – от небольших племенных образований и номовых городов‑государств к крупным централизованным царствам и затем к «империям». Одним из ранних великих государств или первой «мировой державой» была созданная иранцами империя Ахеменидов (VI – IV вв. до н.э.), объединившая под своей властью страны Ближнего и Среднего Востока и некоторые греческие города‑государства.
Позже большие восточные государства с центрами в Иране и соседних районах Средней Азии – Парфянское (III в. до н.э. – III в. н.э.) и сменившее его Сасанидское (III – VII вв.) – являлись главной политической силой, противостоящей эллинистическому и затем римскому «Западу». Вместе с тем это было время активных связей между различными странами и народами, оживленных культурных контактов и обмена идей.
С начала ахеменидской эпохи греческие путешественники, ученые, философы имели возможность ознакомиться с верованиями иранских народов, учением магов, религиозно‑философскими концепциями, развивавшимися сторонниками этих верований и учений. Иранские культы распространились в ряде областей Ближнего и Среднего Востока – Египте, Сирии и др., особенно в Малой Азии. Бесспорно иранское влияние на развитие иудаизма в период после Вавилонского плена, со времени присоединения Вавилонского царства к империи Ахеменидов при Кире, восстановления в результате этих событий Иерусалимского храма и позже. Продолжение этих связей в парфянскую эпоху документируется, в частности, отдельными среднеиранскими лексическими заимствованиями в литературе кумранитов. В первые века I тысячелетия н.э. характерные черты иранской идеологии прослеживаются в ряде гностических и христианских сект, в митраизме, широко распространившемся в Римской империи и одно время являвшемся опасным соперником христианства, в манихействе.
В сасанидское время в Иране и в римско‑византийских областях распространялись религиозно‑этические учения с характерными для той эпохи идеями социальной справедливости, в чем нашли отражение и некоторые древние иранские социальные обычаи, декларируемые также в Авесте. Эти ее положения использовались и в маздакизме, возникшем при связях с римскими сектами, а затем ставшем знаменем широких народных движений в Иране и соседних странах (к иранским представлениям частично восходит также идеология павликиан н тондракитов в раннесредневековой Армении и Малой Азии, богомилов, катаров, альбигойцев в Европе). Интересный пример таких связен «Востока» и «Запада» дают малоизвестные в литературе, относящиеся ко времени около середины 1 тысячелетия, надписи из Кирены (Триполитании) в Северной Африке, где среди наставников оставившей эти надписи секты названы Зороастр и Маздак вместе с греческими философами и легендарными деятелями раннего христианства[1].
После завоевания Сасанидской державы арабами в Иране и примыкающих странах зороастризм постепенно уступил место одной из мировых религий – исламу, на обширных пространствах Старого Света пришедшему на смену политеистическим и языческим религиям и учениям древней эпохи. Широкое распространение ислама, как уже ранее христианства, могло, однако, иметь место лишь в результате завершения процессов изживания таких древних религий и многочисленных местных культов. В самом же осуществлении этих процессов на Среднем и Ближнем Востоке, как уже говорилось, важное место принадлежит зороастризму и связанным с ним религиям. Вместе с тем зороастризм и манихейство наряду с христианством ч иудаизмом оказали воздействие на сложение ислама. Более значительна роль зороастризма и родственных ему иранских верований при возникновении мусульманских сект, особенно связанных со складывавшимся шиизмом. Позднее, когда число последователей зороастризма в Иране сильно сократилось, а часть их нашла прибежище в Индии, зороастризм и его догматика продолжали интересовать богословов н историков Востока, а в Индии верования парсов имели определенное значение в создании при Акбаре (1556 – 1605) новой «божественной религии» (дини‑илахи).
Однако сами зороастрийцы на протяжении средних веков и позже уже составляли лишь сравнительно небольшие религиозные общины. Примечательны и характерны для истории Ирана и Индии во многом различные судьбы зороастрийцев в этих странах. В Иране, где зороастризм некогда был государственной религией, его последователи в течение ряда веков подвергались гонениям и погромам, что привело к резкому сокращению их числа н районов расселения, к упадку материального благосостояния; положение несколько улучшилось с конца XIX – начала XX в. и затем при последней иранской династии – Пехлеви. В Индии еще со времени средневековья зороастрийцы оказались в более благоприятных условиях; община парсов достигла значительной численности (так, по данным М. Бойс, в середине XIX в. они составляли около 20% населения Бомбея).
Парсы играли немалую роль в социально‑экономической жизни Индии XIX – XX вв.; из их среды вышли крупнейшие представители индийского торгово‑промышленного капитала (семья Тата и др.). Помимо Ирана н Индии, а также Пакистана и Цейлона (Шри Ланка) немногочисленные группы зороастрийцев живут сейчас также в Гонконге и Сингапуре, Англии, США и Канаде.
В теоретическом плане история зороастрийцев в средние века, новое и новейшее время может рассматриваться как вариант истории малых религиозных общин, рассеянных в инокультурной среде. И в этом отношении представляют большой интерес судьбы зоро‑астрийского религиозного меньшинства, следующего возникшим в глубокой древности верованиям, адаптация этой общины, ее религиозных представлений и обрядов в современных условиях. При контактах с культурами иных народов, с европейской цивилизацией, знакомстве с религиозными представлениями и философскими учениями в зороастрийской среде, прежде всего среди парсов Индии, оживились споры по догматическим и культовым проблемам. В этой дискуссии стали широко прибегать к аргументам из истории зороастризма и Авесты, в том числе к выводам по этим вопросам, полученным при их исследовании в европейской науке. И в этом случае современные проблемы оказываются тесно связанными с древностью и ее изучением.
Возвращаясь к древней эпохе, следует подчеркнуть, что в связи с характером многих источников на древне– и среднеиранских языках исследование различных вопросов ранней истории Ирана, Афганистана, Средней Азии затруднено или невозможно без учета религиозного, часто основного для этих текстов, содержания. Сказанное тем более касается Авесты, являющейся не только священным писанием зороастрийской религии, но и основным источником по истории иранской древности, по культуре, социальному и политическому строю, экономике древнеиранских племен и народностей.
Это относится и к ираноязычным племенам, обитавшим к северу от Средней Азии, в евразийских степях, включая скифов Северного Причерноморья, хотя эти племена не были зороастрийцами и продолжали следовать верованиям, восходящим к «языческим» религиозным представлениямих предков. Однако имеющиеся фрагментарные свидетельства античных авторов о скифах, их языке, культуре, социальных институтах могут быть конкретно поняты лишь в свете сравнительных данных иранистики, и прежде всего материалов Авесты.
Политеизм Авесты, в конце XVIII в., как говорилось, породивший разочарование и сомнение в правильном понимании ее текста, имел глубокие корни в верованиях ираноязычных племен. Соответствующие данные Авесты играют первостепенную роль в исследовании религиозных представлений и ритуалов различных ираноязычных народов, включая скифов; в сопоставлении же с материалами вед и других древнеиндийских текстов они составляют основу для реконструкции верований и обрядов предков иранцев и индийцев в индоиранскую (арийскую) эпоху. Иные историко‑культурные данные Авесты вместе с древнеиндийскими источниками позволяют установить ряд особенностей культуры, общественного строя, хозяйства древних ариев.
Арийские и затем ираноязычные племена занимали обширные территории в северных степях от Причерноморья до Южной Сибири и Средней Азии. В тех же пределах, как полагают большинство ученых, находилась родина этих племен. Поэтому сравнительные индоиранские и иранские данные служат важным источником для исторической интерпретации археологических материалов с указанной территории, относящихся к III – II тысячелетиям до н.э. и к последующему времени, включая скифскую эпоху. Вместе с тем зороастризм в древности и раннем средневековье был широко распространен в Средней Азии с примыкающими районами и также в Восточном Закавказье, а его родину часто ищут именно в Средней Азии (или даже в степных районах к северу от нее, как считает и М. Бойс).
Несмотря на значение зороастризма и данных Авесты для истории народов СССР, в отечественной науке до сих пор не существует – если не считать статей в энциклопедиях н справочниках – цельных очерков н обобщающих исследований, посвященных зороастризму, его истории и Авесте как культурно‑историческому источнику, хотя в работах советских ученых о древнем Иране, Средней Азии и Азербайджане рассматриваются (и по‑разному решаются) отдельные вопросы, касающиеся места и времени происхождения Авесты и зороастризма, его соотношения с религией Ахеменидов, проблем зороастрийского календаря и т. п.[2].
Учитывая возросший интерес наших читателей к проблемам истории религий, представляется вполне своевременным и полезным издание русского перевода книги М. Бойс «Зороастрийцы. Верования и обычаи». Несмотря на сравнительно ограниченный объем, книга содержит богатую информацию о зороастризме, дает последовательное изложение его истории, приводит н учитывает многочисленные факты по этой сложной теме. Работа не перегружена ссылками на источники и не содержит детального разбора спорных проблем, дискутируемых среди специалистов: вместе с тем в ней собран многообразный фактический материал по длительной истории зороастризма, его догматов, обрядов и пр. Книга М. Бойс, крупнейшего специалиста по зороастризму, безусловно, привлечет внимание широкого круга читателей и ученых различного профиля. Достоинства данной работы определяются, в частности, еще и тем, что она включает общую историю зороастризма.
В зарубежной литературе имеется значительное число исследований, посвященных зороастризму, и прежде всего древней эпохе в истории иранских религий. Из работ последних десятилетий можно было бы упомянуть труды известного французского ираниста и индоевропеиста Э. Бенвениста, бельгийского профессора Ж. Дюшен‑Гюйимена, шведских иранистов X. Нюберга и Г. Виденгрена, датчанина К. Барра, немецкого ученого В. Хинца и др. Первостепенное значение в исследовании зороастризма приобрели работы М. Бойс, тем более если иметь в виду, что в них рассматривается история этой религии в целом.
В настоящее время М. Бойс – заслуженный профессор Лондонского университета, один из ведущих современных иранистов, автор многих работ по истории и культуре Ирана и соседних стран[3]. Большой вклад внесен ею в изучение зороастризма, в том числе по истории в средние века и новое время. Следует также особо отметить значение проведенных М. Бойс «полевых исследований» этнографии и религиозно‑обрядовой практики иранских зороастрийцев в городке Шарифабаде‑Ардекан на севере долины Йезда в 1963 – 1964 гг.[4]. Данные о ритуалах и верованиях современных зороастрийцев нашли непосредственное отражение и в выводах М. Бойс о древних формах зороастризма. Вместе с тем ей принадлежит ряд конкретных штудий по истории раннего зороастризма, древнеиранского пантеона и пр.
М. Бойс подготовлено и частично уже осуществлено фундаментальное издание общей «Истории зороастризма» в четырех томах. Первый том[5], вышедший в 1975 г., посвящен ранним этапам в развитии этой религии и по охваченному периоду в целом соответствует четырем первым из 14 глав настоящей книги на русском языке (вышедшей в свет на английском в 1979 г.). Одной ее пятой главе примерно соответствует содержание опубликованного в 1982 г. второго тома «Истории зороастризма», трактующего сложные и спорные проблемы эпохи Мидийской и Ахеменидской держав, соотношения религии западных иранцев в ту эпоху и зороастризма[6]. Третий том охватит период до сасанидской эпохи включительно (то есть до времени, пока зороастризм с его разновидностями оставался господствующей религией больших иранских государств), чему в обобщающей работе, издаваемой теперь в русском переводе, посвящены главы 6 – 9. Последующая история зороастризма должна составить содержание IV тома; но уже сейчас главы 10 – 14 переводимой книги «Зороастрийцы. Верования и обычаи» представляют наиболее надежный и авторитетней очерк судеб зороастризма и зороастрийских общин после падения державы Сасанидов и до настоящего времени.
Книга «Зороастрийцы…» и капитальная «История зороастризма» (судя по ее вышедшим томам) содержат непротиворечивый в рамках общей концепции автора очерк развития зороастризма, его догматов и обрядов в целом. Правда, далеко не все отдельные положения, на которые опирается общая концепция М. Бойс, выглядят одинаково убедительными. Но само по себе это обстоятельство едва ли может быть поставлено в упрек автору, ведь и другие общие схемы истории зороастризма, особенно на ранних этапах его развития, основываются в значительной части на спорных или сомнительных положениях (что во многом определяется характером дошедших источников для изучения этих проблем).
Контроверсы по ряду таких дискуссионных вопросов и более подробные аргументы М. Бойс можно найти в вышедших томах ее «Истории зороастризма» (однако и там приводимая аргументация по тем или иным проблемам не всегда может быть признана доказательной). Обобщающая работа, каковой является книга «Зороастрийцы. Их верования и обряды», не могла вместить всех этих деталей (хотя «скрытая» полемика по ряду спорных вопросов в ней присутствует). Читателю, не являющемуся специалистом по данной теме, следует помнить, что часть отстаиваемых и выдвигаемых М. Бойс положений отнюдь не является общепризнанной в специальной литературе, а решение некоторых вопросов не кажется, в свете имеющихся данных, достаточно убедительным.
Определенные возражения вызывают методологические принципы при определении особенностей зороастризма в ранний период его развития. При этом предполагается, что поздние авестийские и относящиеся к сасанидскому и последующему времени среднеперсидские тексты в целом правильно отражают основные черты зороастрийской религии в более ранние эпохи вплоть до времени Заратуштры, Это близко к уже упоминавшейся выше «традиционной» интерпретации Авесты. Особое значение М. Бойс придает более поздним и современным (в том числе изученным ей самой) данным о ритуале, который, как она считает, должен обладать большой устойчивостью и вместе с тем отражать иные, связанные с ним черты соответствующих религиозных верований, включая особенности пантеона.
И в ряде других случаев известное по поздним данным переносится на более ранние периоды истории зороастризма (или же относящиеся к ним спорные свидетельства трактуются в свете упомянутых поздних данных). Правомерность такого подхода или его расширительного применения вызывает существенные сомнения, что уже отмечалось оппонентами М. Бойс. Так, известный французский иранист Ф. Жинью полагает, что основной недостаток ее исследовании о зороастризме (имеется в виду первый том «Истории зороастризма», 1975 г.) – перенесение в иранское прошлое того, что известно по более поздним данным, и априорное допущение длительного религиозного консерватизма без резких изменений[7]. Немецкий иранист и авестолог X. Хумбах, говоря о мнении М. Бойс, по которому религиозные воззрения и практика современных зороастрийцев, описанные ею по наблюдениям в Шарифабаде, точно представляют древние зороастрийские обычаи, отраженные в Авесте, считает, что в действительности можно говорить лишь о сохранении ритуалов и обычаев сасанидской эпохи, и отмечает конкретное частное расхождение в обрядах зороастрийцев Шарифабада и предписаниях Авесты[8].
Многие проблемы истории зороастризма зависят от датировки времени жизни Заратуштры и соответственно возникновения древнейших частей Авесты. Исследователи самым различным образом решают этот трудный вопрос. М. Бойс предлагает, по существу, наиболее ранние из встречающихся в литературе даты для этих событий. Она не принимает выводов авторов, основывавшихся на «традиционной дате Зороастра» (встречающееся в поздних источниках сообщение, что Зороастр жил за 258 лет до Александра Македонского), согласно которой его жизнь могла бы быть отнесена к концу VII – первой половине VI в. до н.э. Другие ученые, не придающие особого значения этой дате или – очевидно, обоснованно – отвергающие ее достоверность[9], полагают, что пророк жил предположительно в VIII – VII вв. до н.э.[10] или между Х – VII вв. до н.э. Высказывались и мнения, что Заратуштра жил на рубеже II/I[11] тысячелетий до н.э., как полагал еще Эд. Мейер[12]; по сходным основаниям подобное положение отстаивается Г. Ньоли[13]. Эта датировка связана с предположением, что мидяне и персы ко времени своего появления на исторической арене в Западном Иране в начале I тысячелетия до н.э. уже были знакомы с зороастризмом или принесли с собой верования, восходящие к учению Заратуштры.
М. Бойс не принимает этого тезиса, полагая, что ранние верования мидян и персов не были связаны с зороастризмом. Ее мнение кажется вполне оправданным. И тем не менее она относит деятельность Заратуштры к еще более раннему времени: в «Истории зороастризма» (т. I, 1975, с. 3 и 190) – к периоду после 1700 г. до н. э. и ранее 1000 г. до н. э., скорее всего между 1400 – 1000 гг. до н. э., в английском оригинале книги «Зороастрийцы…» (1979) – к 1700 – 1500 гг., что для русского перевода исправлено на 1500 – 1200 гг. до н.э. (см. с. 27), – в любом случае речь идет о периоде, когда предки иранских племен жили еще в северных степях (до продвижения в более южные районы Средней Азии и на восток Иранского нагорья).
Уже сами эти расхождения в датировке, достигающие у современных исследователей тысячи лет и более, отражают и подчеркивают то обстоятельство, что в дошедших источниках нет надежных конкретных данных для определения времени жизни Заратуштры. При решении этого вопроса приходится исходить из более общих соображений, основанных на данных Авесты в их сравнении с иными историческими и археологическими свидетельствами. Так, следует согласиться с тем, что основные, более ранние части Авесты возникли до завоевания Ахеменидами в третьей четверти VI в. до н.э. восточноиранских и среднеазиатских областей (в основном охватываемых географическим горизонтом Младшей Авесты).
Хотя сама Авеста не содержит конкретных свидетельств для определения даты Заратуштры, все же она не дает оснований для столь большого, как у М. Бойс, удревнения этой даты и, очевидно, не позволяет допускать, что Гаты – песни пророка – и примыкающие к ним по времени и языку разделы Авесты сохранялись сначала в степных областях с их быстро изменявшимися и нестабильными политическими условиями, и затем на юге Средней Азии и востоке Иранского нагорья в течение тысячи лет или более до начала исторического периода и создания более устойчивых и сильных держав – Мидийской и Ахеменидской. Трудно поверить и в существование также очень длительного (хотя и меньшего) временного разрыва между созданием Гат и периодом, когда составлялись основные тексты Младшей Авесты.
Приводимые М. Бойс аргументы в пользу упомянутой ранней датировки Гат не кажутся убедительными. Она, в частности, обосновывает такую дату путем сопоставления данных Авесты и Ригведы с археологическими материалами из северной степной зоны при предположении, что эти данные указывают на сильное влияние традиций каменного века и начало эпохи бронзы и будто бы в таких условиях еще жил народ Авесты во время Заратуштры. Само помещение предков ариев в северные степные области и соответствующие положения, подробно развиваемые М. Бойс в первом томе «Истории зороастризма», вполне согласуются с историко‑лингвистическими данными о культуре и социально‑экономическом строе индо‑иранцев (а также с выводами других иранистов и индологов, специально занимавшихся этим вопросом).
Однако, судя по тем же сравнительным индоиранским данным, уже общеарийский период должен относиться к эпохе бронзы, индоиранские племена еще до распада арийского единства знали почти все основные металлы (вероятно, кроме железа). Так, например, боевая колесница (бесспорно, уже общеарийская реалия) изготавливалась с применением металлических орудий. Между тем время жизни Заратуштры и создания Гат, составленных на одном из сформировавшихся иранских языков, к тому же с восточноиранскими диалектными особенностями, относится к гораздо более поздней (чем арийская) эпохе – после времени арийского единства, формирования иранской языковой группы, а также ее распада.
Вместе с тем материалы Авесты, включая Гаты, отнюдь не дают оснований для хронологического приближения к эпохе каменного века – на любых территориях, к которым относят сложение ариев, иранцев и «авестийцев». Даже предлагаемые М. Бойс различные даты жизни Заратуштры попадают в пределы развитого бронзового века и в степной зоне («степная бронза»). Конечно, и в период бронзы, на ранних этапах железного века, да и позднее роль камня продолжала сохраняться, как и возможное метафорическое использование эпитета «каменный» (например, для определения неба, ср. иран. асман – «камень», «небо», что известно, однако, не только по авестийскому, но и также по древнеперсидскому и индоарийскому, так что само представление о небе как о каменном своде восходит еще к индоиранскому или более раннему времени и Авеста лишь следует этому архаизму).
В технологии камень продолжал применяться и в бронзовом, и в железном веке. Это относится и к некоторым видам оружия (как каменные навершия палиц, в Средней Азии и соседних районах употреблявшиеся до середины I тысячелетия до н.э. и позднее), и к орудиям производства, например ступам и пестикам. Каменные ступы и песты, как известно, использовались в ритуальных целях в Персе‑поле в VI – V вв. до н. э.; в частности, применявшиеся с той же целью каменные ступы упоминаются в Младшей Авесте (асмана хавана ). Между тем основная часть Авесты составлена определенно уже в железном веке; об этом говорит и встречающееся в ней определение «стальной»: хаосафнаена от ху‑сафна (из ху‑спана ) – «хорошее, лучшее железо», – от названия железа, общего для иранских языков или по крайней мере для их восточноиранской группы[14]. Данное обстоятельство показывает также, что составление Гат (как отмечалось, в эпоху после восточноиранского единства) относится ко времени, когда соответствующая группа иранских племен уже была в известной мере знакома с железом. Как уже говорилось, основные части Младшей Авесты и Гаты не могли быть разделены большим промежутком времени. В целом же и по рассматриваемому критерию Гаты должны относиться ко времени не ранее конца периода бронзы – начала эпохи железа.
Сама по себе вполне оправданна иная посылка М. Бойс – относительно типа хозяйства, характерного для общества Гат. Данные Гат и ранней традиции, еще частично повторяемой в Младшей Авесте, действительно свидетельствуют о преобладании скотоводства, большой роли пастушеского хозяйства в обществе, черты которого отражают эти данные. Указанное обстоятельство не должно означать, что Гаты возникли во II тысячелетии до н.э., когда предки всех иранских племен еще обитали в северных степях, хотя хозяйство иранцев – и ранее всех ариев – в то время (как и племен «степной бронзы», по данным археологии) на самом деле было пастушеским или скотоводческо‑земледельческим с преобладанием скотоводства, а Младшая Авеста свидетельствует о возросшей роли земледелия и рисует черты оседло‑земледельческого общества. Причем в большей части упоминаемых областей, по археологическим данным, в первой половине – середине I тысячелетия до н.э. существовали оседлые земледельческие центры.
Однако, во‑первых, распространение иранских племен в этих областях юга Средней Азии и востока Иранского нагорья и их переход от «степного» к более развитому земледельческому типу экономики могут быть отнесены примерно к концу II – началу I тысячелетия до н.э., так что тогда часть иранских племен, позднее прочно обосновавшихся в упомянутых земледельческих районах, еще могла вести преимущественно скотоводческое или пастушеское хозяйство. Во‑вторых, другие ираноязычные племена продолжали обитать в северных степных районах, включая области на севере Средней Азии, также охватываемые географическим горизонтом Младшей Авесты, и жили там вплоть до скифской эпохи (и позже); именно с этими северными районами, и иногда непосредственно со «скифским миром», связывает племя Заратуштры часть исследователей, относящих время его жизни к первым векам I тысячелетия до н.э. или даже следующих «традиционной дате Зороастра». В‑третьих, следует напомнить, что между концом II – серединой I тысячелетия до н.э. ранее в целом однородные по хозяйственно‑культурному типу иранские племена постепенно разделились на перешедших к более развитому земледельческому хозяйству с постоянным оседлым бытом и тех, которые продолжали вести преимущественно скотоводческое хозяйство и частично стали кочевниками; причем эти процессы проходили в различных частях ираноязычного мира, в том числе на Иранском нагорье, включая Западный Иран. Итак, по данному критерию деятельность Заратуштры тоже может быть отнесена ко времени между концом II – серединой I тысячелетия до н.э. (и, если исходить из типа хозяйства, к различным частям ираноязычного мира того времени).
Не является доказательным и еще один аргумент в пользу ранней датировки Гат, состоящий в том, что по архаичности своего языка и его близости к языку Ригведы они могут относиться примерно к тому же периоду, что и последняя. При этом М. Бойс датирует Ригведу временем от 1700 г. до н.э. (с. 26). Но далее (с. 51) говорится, что около 1500 г. предки индийцев двинулись (из северных степей) к югу через Среднюю Азию; однако гимны Ригведы составлялись, безусловно, после того, как индоарии проникли в Индию и какое‑то время уже обитали там. Данные о языке переднеазиатских ариев середины – третьей четверти II тысячелетия до н.э. указывают на языковое состояние более ранее, чем в Ригведе. По различным соображениям часть индологов датирует Ригведу XII – Х вв. до н.э. (причем не исключены и несколько более поздние даты). Поэтому архаичные черты языка Ригведы и его священного поэтического стиля, могущие восходить к арийской эпохе, должны были сохраняться в течение ряда веков после распада индоиранского единства.
То же следует предполагать и для Гат (время которых к тому же определенно было отделено от арийской эпохи общеиранским периодом, а затем еще «восточноиранской» эпохой или ее началом). В связи с этим вовсе не обязателен и вывод о примерной синхронности Ригведы и Гат, которые могут быть и значительно моложе Ригведы. Долго удерживавшиеся, особенно в священных памятниках, те или иные архаичные черты языка в определенных конкретных условиях могли сохраняться различное время. Как известно, еще язык древнеперсидских надписей VI – V вв. до н.э. сохраняет ряд особенностей архаического «высокого» стиля и древнеиранский языковой тип в целом, хотя уже в VIII – V вв. до н.э. многие иноязычные передачи западноиранских имен указывают на различные отступления от обычных древнеиранских языковых норм. Так что и упомянутые данные не противоречат датировке жизни Заратуштры в пределах конца II – первой половины I тысячелетия до н.э. (что можно предполагать по иным историческим основаниям в сопоставлении с авестийскими данными).
Одна из основных проблем истории зороастризма и древнеиранских религий в целом сводится к вопросу о соотношении учения Заратуштры и ранней Авесты с западноиранской «религией Ахеменидов». М. Бойс считает последнюю зороастрийской. Но выдержанная в этом плане трактовка данных о религии западных иранцев при Ахеменидах, особенно в раннеахеменидский период (или, частично, и в непосредственно предшествующее время), может выглядеть убедительной лишь в свете взглядов тех исследователей, которые уверены, что Ахемениды были зороастрийцами с начала существования их державы или стали ими вскоре после ее создания. Хотя такая точка зрения весьма распространена в настоящее время, она отнюдь не является общепризнанной.
По другому, не раз высказывавшемуся мнению, религия Ахеменидов, в том числе отраженная в надписях Дария I и Ксеркса, независима от собственно зороастризма. В этом случае те же данные о западноиранской религии, которые при упомянутом выше подходе рассматриваются как свидетельство зороастризма, обычно легко находят иное объяснение как отражающие сходные черты, унаследованные обеими религиями из общего источника (а некоторые особенности, известные для зороастризма по более поздним данным, могли быть восприняты из религиозной, изобразительной традиции Западного Ирана уже после его распространения там). Вместе с тем неоднократно указывалось на принципиальные различия между религиозными верованиями западных иранцев до середины I тысячелетия до н.э., с одной стороны, и положениями Гат и Младшей Авесты или ее более ранних разделов – с другой.
Соответственно характерные сходства и различия между этими формами маздеизма (по имени верховного бога Ахура‑Мазды) могут объясняться тем, что он возник ранее зороастризма, являвшегося первоначально лишь одной из его разновидностей, а в религии западных иранцев культ Ахура‑Мазды существовал независимо от зоро‑астрийского влияния при первых Ахеменидах и уже ранее (следует подчеркнуть, что для Западного Ирана культ Мазды засвидетельствован с VIII в. до н.э. ономастическими данными ассирийских текстов). По иному мнению, всякая религия с пантеоном, возглавляемым Ахура‑Маздой, восходит к учению Заратуштры, н тогда к зороастризму, естественно, относятся религия Ахеменидов, а также западноиранский маздеизм предшествующей эпохи. На этих посылках основана упоминавшаяся теория, по которой Заратуштра жил в конце II – начале I тысячелетия до н. э., а мидяне и персы при своем появлении на западе Ирана уже были зороастрийцами (см. в работах Эд. Мейера, Г. Ньоли и др.). Даже если допустить, что культ Мазды восходит к учению Заратуштры, как и другие черты западноиранских верований, имеющие аналогии в зороастризме, то ряд других важных особенностей ранней религии персов и мидян не соответствуют положениям Авесты и ее терминологии и не могут быть возведены к ним. Поэтому усвоение в Западном Иране многих положений «истинного» зороастризма, а также соответствующей терминологии все равно пришлось бы относить к более позднему времени (например, на протяжении ахеменидской эпохи или позже). Однако предположение о двух этапах распространения зороастризма на западе Ирана сталкивается с большими, или, вернее, непреодолимыми трудностями, тем более если допустить, что эти два этапа отделены друг от друга многими веками (рубеж II – I тысячелетий и начало второй половины I тысячелетия до н. э.).
М. Бойс, как уже говорилось, не принимает положения о раннем зороастризме мидян и персов. По ее мнению, они продвинулись на запад Ирана (как предполагается, между 1200 – 1000 гг. до н.э.), еще не будучи затронуты влиянием зороастризма, которое достигло их много позднее того, как он стал преобладать на востоке Иранского нагорья, до этого у них бытовали верования, представляющие разновидность раннеиранской «ахуровской» религии, еще не реформированной пророком. Его идеи, согласно М. Бойс, постепенно проникали на запад в эпоху Мидийского царства или к концу его существования, сначала в восточную часть Мидии, в область Рага (район Рея – Тегерана), упоминаемую и в Авесте; распространение зороастрийского учения осуществлялось через торговцев и миссионеров с востока, добиравшихся до Раги или далее к западу, а позже и через восточных князей, живших при индийском дворе, и принцесс, попадавших в Мидию в результате политических браков[15]. Можно заметить, что эти заключения о времени, путях ч способах, которыми распространялся на запал зороастризм, предположительны и не подкреплены конкретными фактами, в том числе данными об указанных случаях из политической истории Мидии. Источники не содержат и сообщений о том, что Ахемениды стали зороастрийцами в позднеахеменидскую эпоху, хотя – по тем же положениям М. Бойс – еще последний мидийский царь оставался верен древнеиранской вере своих предков, а Кир в борьбе с ним выступил как сторонник зороастризма, что принесло ему поддержку сторонников этой религии среди мидян и персов[16].
Согласно иному мнению, зороастризм был введен на западе Ирана Киром Великим после его завоевания восточных областей, где эта религия уже была распространена; таково, например, мнение В. Хинца[17], но постулируемые им при этом обстоятельства жизни Кира и Заратуштры (якобы умершего в конце 550‑х годов в районе Нишапура) также являются результатом чисто умозрительных построений. По другим соображениям, ни Кир, ни Камбиз еще не были зороастрийцами. Многие ученые полагают, что зороастризм был принят в Западном Иране уже после Камбиза, при (Лже)бардии‑Гаумате или, как чаще считают, при Дарий I[18]. После публикации в 1930‑х годах «антидэвовской» надписи Ксеркса именно его иногда признавали первым ахеменидским монархом, принявшим зороастризм (так, например, полагал X. Нюберг, ранее считавший, что и Ксеркс не был зороастрийцем); но и эта надпись не дает оснований для такого вывода и, более того, также содержит положения, противоречащие авестийским и следующие аналогичным предписаниям в надписях Дария I[19]. Наконец, полагали,что зороастризм был официально признан при Артаксерксе I, ибоименнок его правлению относили введение «зороастрийского» (младоавестийского) календаря (в 441 г., по вычислениям С. Тагизаде); но и это положение с обосновывающими его вычислениями оказалось бездоказательным[20].
Таким образом, среди правителей, занимавших ахеменидский трон в первой половине существования державы, почти все рассматриваются как претенденты на введение зороастризма (исключение составляет Камбиз – видимо, в результате его дурной репутации в исторической традиции; но имеющиеся данные о нем при желании позволили бы приписать ему важные преобразования в религии). Уже эти расхождения подчеркивают отсутствие убедительных аргументов в пользу мнения о введении зороастризма кем‑то из этих правителей, как и о том, что зороастризм исповедовался при ахеменидском дворе до любого из них.
М. Бойс пишет, что греки, наблюдавшие персов с VI в., не сообщают об изменениях в их религии в течение ахеменидской эпохи и знали их жрецов, магов как последователей зороастризма; это должно указывать на то, что зороастрийцами были все цари династии[21]. Очевидно, учение магов первоначально не носило каких‑либо специфически зороастрийских черт; это были жрецы западноиранской религии, во многом отличной от зороастризма. В специальной литературе на основе различных данных в магах чаще видят противников, а не сторонников зороастризма и в мидийский, и в раннеахеменидский периоды; да и сама М. Бойс считает их вместе со старыми религиозными верованиями силой, скорее противодействовавшей распространению зороастризма.
Вместе с тем даже дошедшие источники позволяют говорить о религиозных реформах при целом ряде ахеменидских правителей, в том числе при «Бардии»‑Гаумате, Дарии I, Ксерксе, а также, по данным античных авторов, восходящим к вавилонскому историку Бероссу, при Артаксерксе II (404 – 358 гг. до н. э.). Сведения античной литературы о Зороастре относятся определенно лишь к последнему периоду существования Ахеменидской державы – не ранее первой четверти IV в. (390 – 375 гг. до н.э.) или чуть позже[22]. До конца V в. до н.э. античные авторы вообще не знали о Зороастре[23]. Геродот не упоминал о нем и, судя по сообщениям отца истории о религиозных деятелях или прославившихся мудростью лицах у других народов, его информация о религии персов и магов не содержала сведений о Зороастре, Пожалуй, еще более показательно, что и Ктесий, проведший ряд лет в Иране и при дворе Ахеменидов, не сообщал о древнеиранском пророке, хотя, если бы знал о нем, очевидно, не преминул бы упомянуть об этом (тем более что Геродот не писал о Зороастре), а восходящие к Ктесию авторы, безусловно, отразили бы это. Предполагают, правда, что Ктесий называл имя Зороастра – как царя Бактрии, побежденного некогда ассирийцами[24]. Впрочем, чаще считают, судя по данным Диодора, тоже восходящим к Ктесию, что царь этот назывался у него Оксиартом. Но если у Ктесия в указанном эпизоде упоминалось имя Зороастра, данное обстоятельство свидетельствовало бы, что Ктесий слышал что‑то о Зороастре, которого связывал с Бактрией (или вообще с восточноиранскими областями), но вовсе не считал его пророком религии, исповедовавшейся персами и мидянами, и это лишь подчеркивало бы, что религия, господствовавшая при ахеменидском дворе, до конца V в. до н.э. не была «зороастрийской».
О том же говорят и данные Ксенофонта, в своих сочинениях, включая «Киропедию» и «Анабасис», ни словом не упоминающего о Зороастре; между тем он был хорошо знаком с обстановкой в Ахеменидской державе конца V – начала IV в., с жизнью иранцев в Малой Азии и при дворе Кира Младшего, с принятыми там обычаями и ритуалами. В своей совокупности данные Геродота, Ктесия и Ксенофонта, видимо, достаточны для утверждения, что в VI – V вв. до н.э. Зороастра в Западном Иране отнюдь не считали основателем господствовавшей там в то время религии. Напротив, с IV в. до н.э. и позже Зороастр считался учителем западноиранских жрецов‑магов и признанным пророком исповедовавшейся в Иране религии, в том числе се различных форм в парфянскую и сасанидскую эпохи.
Поэтому представляется возможным предполагать, что широкое распространение на западе Ирана или официальное признание там учения Заратуштры (очевидно, уже в сильно реформированной или «младоавестийской» форме) произошло не ранее конца V – начала IV в. до н.э. (например, в рамках религиозных реформ Артаксеркcа II или после них). Зороастризм должен тогда рассматриваться не как религия, к которой восходит ахеменидский (и более ранний западноиранский) зороастризм, а первоначально как одна из разновидностей маздеизма, существовавшего до зороастризма. Распространение последнего в Западном Иране или прежде всего среди части магов, а также превращение в «государственную» религию должно было иметь свои причины, связанные с особенностями учения Заратуштры и его определенными отличиями от иных течений маздеизма. Эти особенности и следует тогда рассматривать как результат «собственного вклада» Заратуштры в развитие древнеиранской религии. Сюда можно отнести определенные формы культа Ахура‑Мазды, включая учение об Амэша‑Спэнта, последовательное проведение дуалистических представлений о борьбе добра и зла, тесно увязанных с концепцией мирового процесса и роли человека в его развитии, в конфликте доброго и злого начал, идею свободного выбора – представленной каждому возможности встать на любую сторону в этой борьбе. Иные положения маздеизма, включая культ Ахура‑Мазды как верховного бога, сами дуалистические представления и пр., существовали независимо от Заратуштры и до него.
Вместе с тем, как отмечалось, существуют многие важные отличия между религией первых Ахеменидов и Авесты (как времени Гат, так и более поздних разделов). Это касается разных данных в описаниях древнеиранской религии у античных авторов, свидетельств надписей Дария I и Ксеркса, их терминологии, часто принципиально отличающейся от авестийской, в том числе при обозначении одних и тех же или близких понятий, и, напротив, в использовании некоторых слов в различном значении и употреблении и т. д. На этом и основано мнение, что религия первых Ахеменидов и тем более верования западных иранцев предшествующей эпохи независимы от зороастризма. Подобная точка зрения представлена в работах Э. Бенвениста, А. Кристенсена, X. Нюберга, В. В. Струве, Дж. Кэмерона, Г. Виденгрена, ряда других ученых[25].
Эти положения выдвигались, в частности, до публикации богатых ономастических материалов «табличек крепостной стены» – эламских документов из Персеполя конца VI – начала V в. до н.э. Как отмечал при первом анализе этих материалов Э. Бенвенист[26], кроме репертуара одинаково унаследованных от далекой древности понятий, имена данного собрания и отраженные в них религиозно‑идеологические представления не содержат ничего общего с ономастикой Авесты, идеологией зороастризма и его влиянием. Хотя позже высказывалось мнение, что эти материалы не лают основания для столь категорических выводов[27], кажется вполне оправданным заключение, по которому состав имен персепольских документов подтверждает, что население Персиды и соседних областей Ирана не следовало зороастризму в период составления этих текстов. Огромное число содержащихся в них ономастических данных, видимо, достаточно не только для выводов о том, что в них имеется, но и для заключений из того, чего в них нет. Практически отсутствуют (не считая единичных имен с сомнительной этимологией) специфически зороастрийские понятия и имена (широко представленные в некоторых других ономастических собраниях, например в документах из парфянской Нисы I в. до н.э.).
По сути признавая резонность таких заключений на основе имен из эламских и иных источников конца VI – середины V в., М. Бойс и В. Хинц высказывают близкие мнения о том, что зороастризм в то время сделал большие успехи в Западном Иране и поддерживался царями, но ономастический материал не показывает этого, отражая особенности более ранней персидской религии, еще успешно противостояв ей новой зороастрийской вере, или также консервативность семейных традиций в наречении имен, соответствующих верованиям предшествующей эпохи[28]. Такое объяснение если и применимо, то лишь частично для правления самого Дария I и Ксеркса и, очевидно, не может быть распространено на более ранний ахеменидский период и тем более неприложимо к религиозной ситуации доахеме‑нидской эпохи. Если бы зороастризм уже в те времена был широко принят в Западном Иране, это нашло бы соответствующее выражение в упомянутом ономастическом материале конца VI – середины V в.
В том же материале представлены имена и входящие в них термины, не имеющие соответствия в Авесте или противоречащие ее представлениям и терминологии, свойственные западноиранской религии понятия, отраженные в дошедших древнеперсидских текстах. Вместе с тем эта ономастика и терминология ахеменидской эпохи в значительной части находят соответствия уже в иранских именах, известных по ассирийским текстам IX – VII вв. до н.э., что указывает на прямую преемственность религиозно‑идеологических представлений от ассирийской до ахеменидской эпохи. Сведения античных авторов об идеологии н религии Мидийского царства также подтверждают предположение о преемственном развитии верований и религиозно‑политической идеологии западных иранцев от ассирийской до раннеахеменидской эпохи. Все эти данные могут рассматриваться как свидетельство того, что упомянутые процессы в Западном Иране в первой половине I тысячелетия до н. э. проходили независимо от зороастрийского влияния.
М. Бойс, как мы видели, исходит из иных посылок при решении вопроса о распространении зороастризма среди мидян и персов. В посвященных древней эпохе главах книги имеется н ряд иных положений, которым могут быть противопоставлены другие мнения. При существующем состоянии разработки проблемы и самих источников для ее исследования трудно предпочесть те или иные из этих точек зрения. Возможность иного решения таких вопросов ни в коей мере не снижает ценности предлагаемой советскому читателю книги М. Бойс, излагающей концепцию одного из крупнейших современных специалистов по сложной истории зороастризма. Как уже отмечалось, в рамках этой единой последовательной концепции работа включает обширный и разнообразный материал по данной теме, о судьбах зороастрийской религии, верованиях и обрядах ее последователей, многие оригинальные толкования известных ранее, а также введенных в науку автором фактов. Публикуемый перевод книги английской исследовательницы, несомненно, окажется полезным для широкого круга читателей, интересующихся культурой и религией древнего мира, историей стран Ближнего и Среднего Востока, народов СССР.
Вернуться к оглавлению
[1] Ср. перевод этих надписей в кн.: Хрестоматия по истории среднихвеков. Т. 1. М„1961,с. 190.
[2] См.: статьи В.В. Струве в кн.: Этюды по истории Северного Причерноморья, Кавказа и Средней Азии. Л., 1968: а также кн.: Дьяконов И.М. История Мидии. М., 1956; Алиев И. История Мидии. Баку. I960: История таджикского народа. Т. I. М., 1963; Гафуров Б.Г. Таджики. М… 1972; Дандамаев М.А. Иран при первых Ахеменидах. М., 1963: Дандамаев М.А., Луконин В.Г. Культура и экономика древнего Ирана. М., 1980; Грантовский Э.А. Ранняя история иранских племен Передней Азии. М., 1970; История Ирана. М., 1977; статьи В.И. Абаева по проблемам раннего зороастризма и В.А. Лившица о зороастрийском календаре и т. д. Общие вопросы истории зороастризма затрагиваются в работе: Дорошенко Е.А. Зороастрийцы в Иране (историко‑этнографический очерк). М., 1982.
[3] Ср.: Bio‑bibliopraphies de 134 Savants. – Acta Iranica. Vol. 20. Leiden, 1979, с. 61. НедавновышлипосвященныеМ. Бойсдватома “Acta Iranica” (vol. 24, 25: Papers in Honour of Prof. Mary Boyce, Leiden, 1985).
[4] См.: ВоyсеМ. A Persian Stronghold of Zoroastrianism. Based on the Ratanbai Katrak Lectures. 1975. Oxf., 1977.
[5] Boyce M. A History of Zoroastrianism. Vol. I. The early Period. Leiden–Koln. 1975 – in: Handbuch der Orientalistik. Erste Abteilung. Bd VIII: Religion. 1. Abschnitt. Lieferung 2. H. 2A.
[6] Boyce M. A History of Zoroastrianism. Vol.II. Under the Achaemenians. Leiden–Koln,1982.
[7] Journal Asiatique. T. 267, 1979, с. 69.
[8] Humbach Н.: (Rev.) Boyce M. A Persian Stronghold of Zoroastrianism. – Orientalistische Literaturzeitung. 79. Jahrgang, 1984, № 2, с. 172.
[9] См. также: Дандамаев М.А., Луконин В.Г. Культура и экономика древнего Ирана. М., 1980, с. 307 и сл.
[10] Такого мнения придерживаются И.М. Дьяконов, В.А. Лившиц и др.; ср., например: Лившиц В. А. Зороастрийский календарь. – в кн.: Бикерман Э. Хронология древнего мира. М., 1975, с. 320.
[11] См.: Widengren G. Die Religionen Irans. Stuttgart, 1965; История Ирана. М., 1977, с. 39.
[12] Meyer Ed. Die дltesten datierten Zeugnisse der iranischen Sprache und der Zoroastrischen Religion. – Zeitschrift fьr vergleichende Sprachforschung, 1908, Bd. 70.
[13] Gnoll Gh. Zoroastrer's time and homeland. A Study of the Origins of Mazdeism and related Problems. Naples, 1980, с. 199 и сл. Во многом по иным аргументам сходную дату Заратуштры отстаивает X. Хумбах: Humbach Н. A Western Approach to Zarathushtra. Bombay, 1984.
[14] Из последних работ по этому вопросу см.: Абаев В.И. Avestica. – Sprachwissenschaitliche Forschungen. Festschrift fьr Johann Knobloch. Innsbruck, 1985, с. 12 и сл.
[15] Об этом см… с. 61–62 настоящего издания; Воусe М. History of Zoroastrianism. Vol. II, с. 15 исл., 40 исл.
[16] Там же. с. 41–43.
[17] Him W. Reichsgrьnder Kyros. – Festgabe Deutscher Iranisten zur 2500 Jahrfeier Irans. Stuttgart, 1971, с. 56 и сл. 60–63
[18] Дандамаев М.А. Иран при первых Ахеменидах. М., 1963. с. 249, сл. идр.;Gershevitch J. The Avestan Hymn to Mithra. Cambridge, 1959, с. 13 исл.; онже. Zoroaster's own contribution. – Journal of Near Eastern Studies. Vol. 23, 1964; Zaehner R. The Dawn and Twilight of Zoroastrianism, L., 1961 ит. д.
[19] Grantovsky E. Westiranisch šyāti “Prosperität”, “Gedeihen”, “Reichtum” in keilschriftlichen und anderen Quellen. – Archiv fьr Orientforschung. Beiheft 19, 1982, с. 201 исл. 204.
[20] Bickerman E. The “Zoroastrian” Calendar. – Archiv Orientбlnн T. 35, 1967; тамжесм. литературупоэтомувопросу.
[21] ВоусеМ. History of Zoroastrianism. Vol. II, с. XI и сл.
[22] Ср., например: Дандамаев М.А; Луконин В.Г. Культура и экономика древнего Ирана, с. 307 и 330.
[23] Считают, что о нем сообщал Ксанф Лидийский, как полагали, современник или даже предшественник Геродота. Но он, очевидно, писал не ранее Геродота, а скорее после него (см.;Drews R. The Greek Accounts of Eastern History. Cambridge, Massachusetts, 1973, с. 100–103). Кроме того, текст Ксанфа рано подвергся обработке, которая позже и использовалась другими античными авторами. Остается поэтому неясным, упоминался ли в действительности Зороастр у Ксанфа. Подлинность упоминания Зороастра со ссылкой на Ксанфа у Диогена Лаэртского (II–III вв. н.э.) сомнительна. К Ксанфу возводят еще рассказ Николая Дамасского (I в. до н.э.) о завоевании Киром Лидии и чудесном спасении ее плененного царя Креза, которого персы намеревались сжечь; одновременно отмечается, что это противоречило персидским обычаям почитания огня по предписаниям Зороастра. Нельзя утверждать, что этот рассказ или его указанные детали восходят к Ксанфу или непосредственно к нему. Ремарка о Зороастре и приписываемом ему обычае могла быть сделана в любое время, когда было известно, что персы не сжигали трупы. Главное же, что этот эпизод из истории Креза вымышлен, на самом деле он погиб при взятии Сард (видимо, в результате самосожжения в своем дворце), что было известно и в античной литературной традиции (в том числе поэту Вакхилиду до Геродота) и нашло отражение уже ранее в греческой вазописи. Упомянутая же неисторическая традиция о судьбе Креза после гибели его царства представлена уже у Геродота, но соответствующий рассказ Николая Дамасского отражает дальнейшее литературно‑фольклорное развитие сюжета, более позднее, чем у Геродота (однако еще не упоминавшего в Зороастре). Это подтверждает, что упоминание о Зороастре у Ксанфа – Николая Дамасского относится к последующему времени.
[24] Пьянков И. В. Ктесий о Зороастре. – Материальная культура Таджикистана. Вып. 1. Душ., 1968, с. 55–68.
[25] Cр., например: Benveniste E. The Persian Religion According to the Chief Greek Texts P., 1929; Nyberg H. Die Religionen des Alten Irans, 1938;Струве В. В. Родина зороастризма. – Советское востоковедение. V. М–Л., 1948, с. 5–34; Widengren G. Die Religionen Irans, Stuttgart, 1965, с. 111 и сл., 134–149; к истории вопроса см также: Duchesne‑Guillemin J. La Religion de 1'Iran ancien. P, 1962;онже. La Religion des Achemenides. – Historia. Einzelschrift. 18, 1972, с. 59–82.
[26] Benveniste. Titres et noms propres en iranien ancien P., 1966, с. 97–99.
[27] Ср.: Дандамаев М.А., Луконин В.Г. Культура и экономика древнего Ирана, с. 321.
[28] Ср.: ВоусеМ. History of Zoroastrianism. Vol. II, с. 14.
