Показать все теги
Мордвин, арабов проводник.
Сложив оазису моленье,
Сказал: Здесь стан отдохновенья.
Здесь расположим мы свой стан
Вблизи столицы государства;
В Булгаре любят персиян.
Но Переметь — само коварство.
В. ХлебниковПосольство халифа Муктадира в Волжскую Болгарию
Весной 921 г. в Багдад въезжал скромный посол далекой северной страны Волжской Болгарии. После прикамских лесов и болот, после печенежских степей и гузских пустынь шумная столица подавляла своей суетой. Но уже через несколько дней путешественник осмотрелся и завел знакомства в новом городе.
Когда-то багдадский халиф обладал огромной властью над всем мусульманским миром. Но в X в. положение его пошатнулось. Средняя Азия, Хорезм стали почти независимыми государствами. На Западе — в Египте, Африке, Испании — возникли самостоятельные арабские страны. Неспокойно было в самом Багдаде, столице, которую называли Мединет ас-Салям, что значило «Город мира».
Джафар ал-Муктадир вступил на трон халифата совсем мальчиком. В Багдаде рассказывали: когда умирал халиф — дядя Джафара, старый его слуга взял из рук умирающего печать и отдал визирю, заранее зная, что этот человек предан Джафару и сделает все, чтобы передать ему власть.
В том же году власть молодого халифа неудачно пытался отнять его двоюродный дядя, нагловатый, энергичный Ибн-ал-Мутазз — в Багдаде его хорошо знали как талантливого поэта. Поэт удалился в горестное изгнание, но визирь, которому Джафар был обязан троном, был убит. Его заменил новый визирь, ал-Фурат, о финансовых махииациях которого в Багдаде ходили самые недвусмысленные толки.
Джафар ал-Муктадир не отличался серьезным отношением к своим халифским обязанностям. Его трудно было застать трезвым. Придворные во всем потакали испорченному юноше, а правители провинций старались отличиться друг перед другом, посылая во дворец диковинные подарки. Однажды жители Багдада были свидетелями того, как во дворец хашифа проследовал целый зоопарк. Один арабский писатель рассказывал, что здесь был огромный муравей из Африки, скованный цепью и посаженный в клетку, громадные змеи, обезьяны, львы и морские чудовища. Муравей, правда, по дороге сдох, но его поместили в «горький сок» и в сосуде довезли до Багдада.
Среди развлечений и удовольствий, окруженный рафинированной роскошью дворца, халиф Джафар ал- Муктадир не замечал, как уходят или умирают верные ему люди, а на их место приходят казнокрады и проходимцы. Время от времени всплывали на поверхность громкие скандальные истории, но они тонули в шумном веселье придворных пирушек. Визирь делал все, что хотел, он говорил: «Править государством — это в сущности искусство фокусника: если хорошо и уверенно проделывать фокусы, то они становятся политикой». Эти «фокусы» принесли ал-Фурату богатство. В его дворце платили 20 тысяч дирхемов в год поэтам за оды в честь визиря, а к столу резали каждый день 90 овец и 200 кур. «Фокусы» привели ал-Фурата на эшафот.
Трудно было привлечь внимание халифа даже к важным государственным делам, трудно было и добиться у него приема. Абдаллаху ибн-Башту, так звали посла Волжской Болгарии, сначала казалось совершенно невозможным не только получить аудиенцию халифа, но даже попасть во дворец. А Абдаллах ибн-Башту, по прозвищу Хазарин, привез очень важные письма от своего царя Алмуша. Письма были адресованы халифу и нескольким знатным придворным. Долго посол искал пути во дворец Джафара ал-Муктадира, устанавливал связи и добивался протекции. Наконец, посла приняли, письма прочли, а его самого выслушали. И вот перед багдадским двором открылась возможность увлекательной и выгодной дипломатической игры, которая в случае успеха могла, казалось, вернуть Багдаду, хотя бы на время, утерянный престиж.
О чем же писал Алмуш — царь волжских болгар — из своей занесенной снегом ставки, расположенной около трех затянутых льдом озер, где зимой завывал ветер и волки подбегали вплотную к бревенчатым избам, а песной голодные медведи приходили по ночам в поселки и проваливались в землянки? Что общего надеялся он пайти с халифом, во дворце которого вековая привычка к роскоши соседствовала с изощренной придворной хитростью, где сверкала мраморная мозаика, играли полутонами алебастровые резные панели, украшавшие степы, блестела глазурь на сосудах и мерцали огоньки в стеклянных лампах, а поэты воспевали розы в садах Багдада, которые стоят вокруг «клумбы кроваво-красных анемон, словно толпа люде, уставившихся на бушующий пожар».
Алмуш просил халифа прислать к нему кого-нибудь, кто помог бы укрепить мусульманство в его стране, построил бы мечеть, научил бы молитвам. Кроме того, болгарскому царю хотелось с помощью багдадских строителей и частично на средства халифа соорудить крепость для защиты от врагов. Были и более скромные просьбы: одного из придворных Алмуш просил достать кое-какие лекарства — слава арабской медицины дошла и до его глухой северной страны. Со своей стороны Алмуш обещал, что с кафедры новой мечети будет провозглашаться молитва (хутба) в честь халифа Муктадира. Хутба с упоминанием имени халифа означала бы признание Алмушем верховной власти Багдада.
Иметь вассала на севере было очень лестно и выгодно для халифата. Это показало бы силу и мощь ислама и его главы — багдадского халифа. Такой союзник, как Алмуш, был нужен для борьбы с усиливавшейся Хазарией, чьи правители приняли иудаизм. Хазарские каганы оказались бы зажатыми между мусульманской Волжской Болгарией на севере и Хорезмом и мусульманскими городами Прикаспия на юге и юго-востоке. Это усилило бы многочисленные фактории купцов-мусульман на Волге, облегчило бы им торговлю в русских землях. Багдаду казалось, что с легкой руки Алмуша ислам примут все северные народы: и непокорные гузы, жившие на Нижней Сыр-Дарье, и воинственные русы.
Итак, было решено снарядить посольство к Алмушу. Миссия должна была пройти через Бухару, по дороге засвидетельствовать почтение саманидскому эмиру Насиру, передать ему несколько запоздалые поздравления по случаю его восшествия на престол в Средней Азии (Насир благополучно правил уже семь лет). Затем посольство предполагало пройти через Хорезм, где на деньги, полученные от продажи имения окончательно разоблаченного визиря ал-Фурата, предполагалось закупить все необходимое для путешествия и для сооружения мечети и крепости в Волжской Болгарии. Затем посольство должно было пересечь степные районы Приаралья, обойти с востока Хазарию, выйти к Волге и подняться до Болгара — столицы царя Алмуша.
Состав посольства подбирался несколько недель. Когда все было готово, оказалось, что в посольстве нет грамотного человека. Тогда в качестве секретаря был включен в состав миссии знающий и образованный араб Ахмед ибн-Фадлан. Караван посольства выехал из Багдада 21 июня 921 г. По дороге в Нишапур посольство едва не подверглось нападению мятежных еретиков. В Бухаре послы долго уговаривали эмира Насира, добиваясь его поддержки. В Хорезме посольство пытался задержать хорезм-шах, но он не решился прибегнуть к насильственным действиям. Но в конце концов все уладилось, путешественники двинулись на север и оказались на границе мусульманского мира, на берегу обширного степного океана, где безраздельно господствовали кочевники. Позади были тревоги и мытарства, но все же это было путешествие по цивилизованным мусульманским странам. 4 марта 922 г. посольство отправилось дальше в путь в чужие земли. Что ждало караван впереди?
Их путь лежал через Устюрт, где они встретили гузские племена. Заискивая перед гузским предводителем, который, казалось, склонялся к исламу, посольство передало ему богатые подарки. Затем путь каравана шел по враждебной стране башкир, которые были язычниками, поклонялись змеям, рыбам и журавлям. Встретились на пути и воинственные печенеги. Но, наконец, перед путешественниками открылась Волга. Алмуш выехал навстречу послам, и вскоре они были уже в столице болгар, в ставке царя — Болгаре.
Через тысячу лет
Через тысячу лет, в мае 1959 г., небольшой отряд Поволжской археологической экспедиции АН СССР направлялся в Волжскую Болгарию, чтобы закончить раскопки одного из археологических памятников, расположенного на юге Чувашской республики, близ деревни Тигашево. Впервые Поволжская экспедиция побывала здесь три года назад. Городище тогда было похоже на большую зеленую чашу — такое впечатление создавалось высокими валами, окружавшими маленькое круглое городище. На нем никогда не пахали, не рыли ям - оно считалось священным. Покрытое ровной травой маленькое городище выглядело каким-то особенно аккуратным. Жалко было начинать копать — срезать первую полоску дерна.
Сначала раскоп заложили в центре. Культурный слой оказался довольно бедным — немного черепков болгарской посуды, кости, две-три небольшие ямки — вот и все, что было найдено. Только в самом углу на фоне желтой глины выступали неясные очертания какого-то черного пятна. Расширили раскоп — оказалось, что это большая яма. В ней было найдено огромное количество обломков меди, обгорелых тигле, углей.
Сначала решили, что это просто свалка ремесленника. Но совершенно неожиданно на дне ямы обнаружили огромное дубовое бревно, стоявшее вертикально. Не попадись эта яма со столбом, заложи раскоп чуть в стороне, и бросили бы археологи Тигашево, вошло бы оно в науку как малоинтересное рядовое болгарское городище. Но после такой находки так просто не уедешь. Что за «телеграфный столб» посреди древнего городища? Весь первый год раскопок это было для всех загадко. Только на второй год работ, когда обнаружили, что вокруг этого столба идет канавка, а в канавке стоят вертикальные плахи от разрушенного забора, картина стала проясняться.
Оказалось, что еще до того, как был врыт столб и окружен забором, на этом месте существовала другая ограда из плах. Потом эти сооружения по каким-то причинам сломали, и на городище были построены обычные избы. Удалось установить, что одновременно с сооружением забора и столба было насыпано три кольца оборонительных валов, а до этого был только небольшой ров, который не мог остановить даже ребенка.
За два года раскопок городище преобразилось. Оно покрылось, как заплатами, черными прямоугольниками раскопов. Постепенно стал выявляться интереснейший археологический памятник Волжской Болгарии X—XI вв.
Первоначально здесь был большой участок земли, окруженный мелким рвом так, что получалось замкнутое пространство в виде овала. Дно рва было выстлано досками и соломой. На севере этой площади была построена деревянная ограда. Она представляла собой вертикально стоящие плахи, вкопанные в землю. Плахи, конечно, не сохранились, но от забора остались в земле канавки, а в них кое-где обломки деревянных досок. До сих пор в чувашских деревнях ставят забор таким способом. Эта ограда очерчивала неправильный четырехугольник примерно 50 X 60 м. В середине восточной стены был выход. По бокам его стояли столбы. Пройдя первый вход, посетитель оказывался перед вторым забором со. вторым входом. И уже после этого попадал в основной двор. Здесь археологи обнаружили несколько ям. Ямы были забиты костями и обломками сосудов. В одной был череп коровы, в другой — череп лошади.
Таковы были остатки какого-то непонятного древнего сооружения, и постепенно открывались все новые и новые части его. Недоставало последнего штриха, последнего звена, которое объяснило бы все.
Такое «звено» нашлось не в земле.
Для археологии очень важны совпадения ее данных со сведениями этнографии. Взаимопроверка обеих этих наук — вот чего добивались крупнейшие представители и археологии и этнографии. И действительно, этнографы имеют дело с пережитками старины в современном быте народов, а археологи — с истоками этих пережитков, то есть с самой древней жизнью. Но сведения археологов неполны, основываются на жалких остатках, погребенных в земле. Этнографы же могут описать явление полно, со всеми деталями, но явление — всего лишь отзвук прошлого, его бледный слепок. Возникает синтез двух исторических профессий.
Забор из вертинальных плах в деревне Тигарево. Такой забор окружал древнее святилище
Какой же этнограф придет на помощь маленькому отряду, работающему в Тигашево? Оказалось, что еще в XVIII в. путешественник К. Милькович описал чувашское святилище — кереметь, которое весьма напоминает раскопанное сооружение на Тигашевском городище. Милькович видел почитаемую целой округой кереметь, построенную в виде забора, окружавшего прямоугольную гілріцадь в 30—50 сажень. Размеры почти такие же, как у Тигашевского святилища. Во двор керемети можно было попасть через трое ворот, а внутри стоял стол-жертвенник. Рядом расположен был дом, где совершались культовые трапезы. Здесь собравшиеся поедали мясо жертвенных животных. Милькович писал, что часто святилище устраивалось просто в лесу, роще или в поле, у одинокого дерева. Но раньше всегда ставили прямоугольный забор. Его чуваши называли кереметью и посвящали какому-нибудь духу. Таким образом, кереметь два-три столетия назад представляла собой огороженное забором святилище.
Наверное Таким святилищем-кереметью было и сооружение X в., откопанное на Тигашевском городище. Найденные ямы с костями — следы жертвоприношений. Не хватало только дома для жертвенных трапез. И вот около самого входа в святилище археологи, наконец, обнаружили большую землянку, стены которой были обшиты досками. Землянка содержалась в чистоте - кости животных, которых здесь поедали, наверное, убирали и сваливали в ямы.
Теперь можно представить себе, как десять веков назад к святилищу жарким летним днем собираются люди. Они толпятся у входа, но внутрь можно войти только избранным. Заранее собраны жертвенные животные. Жрецы точно могут сказать, какому богу какой скот и какой породы и масти нужно принести в жертву. Сварено пиво, испечены лепешки. Животных испытывают водо: нужно брызнуть на овцу или корову, и если они встрепенутся, это значит такая жертва будет угодна богу. Старики усердно повторяют этот опыт по нескольку раз. Читают молитвы: «Обращаемся с приветливым взором, со сладкими речами, умоляем и вспоми. наем за трех родов животных, отделяя сердца и проливая кровь животных, кланяемся всем народом», — голосят жрецы. А затем, как во всякой религии, — просьбы и претензии к божеству: «Дай приплод скоту, — требуют у бога старики, знатоки обрядовых церемоний, — от кобылы — жеребят, от коров — телят, от овец — ягнят,— поясняют они,— а затем и всему народу — благополучие, здоровье; сохрани от всей злой нечисти, тягостей, помилуй».
Потом закалывают животных, пьют и едят — жрецы в специальном доме для ритуальных трапез, остальные — просто на земле, перед забором, у входа: в святилище. Садится солнце, скрывается за корявыми досками, из которых составлена священная ограда, последний луч его проскальзывает сквозь щели, — наконец, темно. Народ возвращается в поселок. Вскоре только луна освещает череп жертвенного коня, вздетый на кол, который наспех воткнут в землю, да ночной ветер треплет шкуры убитых телят.
Конечно археолог один не может восстановить эту картину обрядового праздника древних болгарских племен. Но примерно так совершался праздник «ман чук» — большое жертвоприношение у чувашей два-три столетия назад.
Пустынный степной ландшафт с одинокими ветряными мельницами, целые дни работы на древнем городище- святилище, полная оторванность от привычного городского быта — все это создавало острое ощущение времени и истории. Присмотришься к обыкновенному дому и вдруг увидишь знак глубокой древности: на коньке крыши прикреплены бараньи рога — древняя вера в обереги, которые охраняют от дурного взгляда, от злого духа.
Как веет миром и язычеством от этих дремлющих степей.
Но почему язычеством? Ведь X в. —это время принятия ислама царем Алмушем. Ведь не напрасно же посылал он в Багдад посольство и не напрасно отправил халиф к нему целый караван строителей, богословов и ученых-правоведов. Почему в самый разгар мусульманизации страны здесь было огромное языческое святилище — центр религиозной жизни нескольких племен.
Тысяча лет отделяла археологов от объекта их исследования, и тысяча лет прошла с тех пор, как посольство халифа въезжало в Болгары. В составе посольства был человек, который все видел и записывал в свой журнал. Это был секретарь посольства — Ибн-Фадлан.
Тысяча лет прошла с того дня, как посольство покинуло стены Багдада, забыты все его участники, лишь специалисты знают имя самого халифа Джафара и царя Алмуша, забыто было и имя секретаря посольства. Только в начале прошлого века были опубликованы его записки. И с тех пор Ибн-Фадлан известен всем историкам, археологам, географам, этнографам как замечательный путешественник и писатель древности, оставивший нам увлекательные рассказы об истории и быте народов той отдаленной эпохи, от которой почти не сохранилось никаких известий.
Вряд ли Ибн-Фадлан думал, что его будут так внимательно читать через тысячу лет. Но случилось именно так. И только он один мог объяснить, что произошло с Тига шевским городищем. Как человек X в., он имеет перед археологами XX в., вооруженными всей современной наукой, одно бесспорное преимущество — он сам жил в X в.
Багдадское посольство должно было помочь болгарскому царю Алмушу упрочить мусульманскую религию в его государстве. Ислам нужен был болгарским царям для того же, для чего нужно было христианство киевскому князю Владимиру — для укрепления своей власти в стране, для укрепления власти только что родившегося класса феодалов, для того чтобы держать в повиновении общинников-крестьян. С принятием ислама Алмуш из вождя полуварварского племени на далекой северной окраине цивилизованного мира сразу становился в ряд просвещенных и могущественных эмиров — правителей земель той обширной территории, где господствовало учение Мухаммеда.
Но Адмуш столкнулся с нежеланием ряда племен принимать новую религию. И Ибн-Фадлап был свидетелем этого раскола в среде болгарских племен. Некоторые племена, среди которых играли заметную роль сувары, или сувазы, откочевали и отказались подчиниться Алмушу, признать его новую религию.
Ибн-Фадлан сообщает настолько туманно об этих событиях, что трудно понять из его рассказа, в какую сторону направились мятежники, непослушные Алмушу племена болгар,— на восток или на запад от слияния Волги и Камы, где был лагерь Алмуша, его столица город Болгар. Как правоверный мусульманин, Ибн-Фадлан не преминул обругать мятежную партию врагов ислама — они, дескать, связались со всяким отребьем, и во главе их стал самозванец, некто по имени Вырыг. Но лучше бы секретарь посольства не ругался, а сообщил конкретные сведения об этих непокорных болгарских племенах. Впрочем, жаловаться нельзя. Ибн-Фадлан и без этого рассказывает нам о болгарах больше, чем кто-либо другой из древних авторов.
Так вот, это «отребье» во главе с самозванцем отделилось от племен, верных Алмушу-мусульманину, и, очевидно, сохранило свое язычество. Должно быть, Тигашевское городище и было центром религиозной жизни этих племен, обособившихся от мусульманина Алмуша и откочевавших за Волгу. Смысл святилища становится понятным. Но какова дальнешая его судьба?
Замок
Древнее святилище на Тигашевском городище имеет весьма характерную историю. В X в., а может быть, в начале XI в., оно было уничтожено, заборы сломаны, землянка засыпана, ямы выровнены. На месте святилища возник феодальный замок. Како-то болгарский аристократ, князек или вождь, пришел на место племенного святилища, почитаемого культового центра, и построил здесь свою укрепленную усадьбу. По его распоряжению было сломано святилище, углублены кое-где старые рвы, насыпано три новых вала и выкопаны между ними новые глубокие рвы. И получился круглый замок с мощной фортификацией.
Оборонительная система была построена по определенному плану. Между валами было оставлено пространство свободной земли. Самые слабые места всякой крепости — это въезды. Их укрепляют специальными башнями, строят подъемные мосты, чтобы преградить путь противнику. Перед воротами Тигашевского замка не было ни подъемных мостов, ни башен, которые бы усиливали оборону входов. Но зато было три ряда валов с деревянными стенами на. них. Если бы атакующие прорвались через первые ворота, то они попали бы в замкнутое пространство между стенами. Если бы они развернулись и пошли направо, они бы попали в тупик и погибли под градом стрел, которые сыпались бы на них с обеих сторон. Только повернув налево, противник мог доти до вторых порот во второй стене, но при этом воинам, атакующим замок, нужно было повернуться правым боком к защитникам, стоящим на второй стене замка. А щит висел на левой руке и защищал левый бок, так как правую руку нужно было освободить для меча. Но даже если ослабленный и понесший потери противник все же доходил до вторых ворот, то за ними его ждала та же западня. Повернув направо, воины попадали в тупик между второй и третьей стеной замка, повернув налево, они получали возможность доти до третьих ворот, но опять поворачивались правым боком к защитникам, то есть оказывались в самом невыгодном положении.
Были, правда, еще ворота — в северной стене, где не было этого сложного лабиринта между стенами. Но северная стена выходила к реке. С той стороны нападения ждать не приходилось. Ворота были защищены самой природой.
Реконструкция замка
Для всякого феодального замка характерно сочетание сильной оборонительной системы с очень небольшой жилой площадью. Классический замок эпохи феодализма — это башня-донжон, обнесенная стеной. Внутри — двор с хозяйственными службами, а в замке, в нижнем этаже, живет дружина, в верхнем этаже две-три комнаты и зала — для самого хозяина и его семьи. Все подчинено одной цели — сделать замок неприступным гнездом, где рыцарь чувствовал бы себя независимым и неуязвимым, где его не могли бы достать ни сосед, ни разбойник, ни король.
Раньше считали, что раз на Руси не осталось таких каменных замков, значит у нас не было феодализма такого, какой был в Западной Европе. Оказалось, что на Руси мало было каменных замков, но в X—XIII вв. было много деревянных. Эти деревянные замки с земляными валами, деревянными хоромами и стенами ничем не отличались от западноевропейских. На Руси сохранились остатки и каменного замка — Боголюбове (близ Владимира) — замок князя Андрея Боголюбского, XII в.
В Волжской Болгарии находятся руины замка, сложенного из камня. Это так называемое Чертово городище близ Елабуги на Каме. Здесь долгое время было большое укрепленное убежище, куда окрестные племена, жившие в незащищенных, открытых поселениях, прятались вместе со своим скотом в минуту военной опасности. В X в. это общинное убежище захватил какой-то болгарский вождь или князь, и на нем построили замок с мощными каменными стенами и круглыми башнями. Площадь этого замка очень мала по сравнению со старым общинным убежищем. В нем мог находиться только сам феодал с небольшой свитой и дворней, а на городище-убежище могли укрыться от нападения сотни людей. Чертово городище — как бы иллюстрация той драматической эпохи, когда свободные общинники попадали в зависимость от феодалов-князьков, дружинников и вождей. Крестьяне-общинники лишались своего убежища, жизненно важного для них. Теперь этим убежищем распоряжается феодал, а крестьяне оказываются в зависимости от него. Предполагалось, что он их будет защищать, но «защита» оборачивалась :все чаще и чаще сбором дани, уводом скота, поборами и закабалением.
Тигашевский феодальный замок возник на месте племенного святилища. Феодал захватил культовый центр окрестного населения. Там, где собирались раньше свободные общинники, живет теперь князек со своей дружиной. Он присвоил себе не только право сбора налогов и дани, но и право распоряжаться священной землей бывшего мольбища. В своем замке он построил новое святилище, которое должно было заменить жителям уничтоженное им же старое. Теперь во власти феодала пускать или не пускать в это святилище. Он стал контролировать духовный мир своих крестьян, распоряжаться их религиозной жизнью.
Что это за святилище (второе тигашевское святилище), построенное внутри замка?
Оно намного меньше старого и имеет в плане вид более правильного прямоугольника. Оно построено так же: это забор из вертикальных грубо обтесанных плах.
В одном из углов этого забора сделан проход. Прямо против проіхода возвышался большой деревянный столб с вырезанной на нем человеческой головой. Этот столб был более полуметра толщиной. Он найден был в первом же раскопе, заложенном на Тигашевском городище.
Идол — раньше в святилище его не было. Не было никакого идола и на керемети, которую описал в XVIII в. К. Мильиович и которая так походит на первое тигашевское святилище. Что означал, этот деревянный истукан? Оказывается, что для многих древних религий характерна вначале так называемая первобытная демонология. Люди верят в то, что все силы и явления природы окружающего мира воплощены в каких-нибудь демонах, божках. Эти духи живут и в лесу, и в ручьях, и под печью, и в колодцах, и за дровами, и на гумне, и на скотном дворе. Это лесные нимфы Греции, русалки и лешие русских мифов. Но постепенно среди божеств-духов появляются персонифицированные божества. На место нимф, домовых и вурдалаков приходят Зевс и Перун, Велес и Хорос, Один и Святовит. Эти боги обычно становятся в иерархический ряд, появляется главный бог и его подчиненные — совсем как на земле: в эпоху, когда происходит разложение родового строя, появляются классы и государство.
Большие святилища Восточной Европы в конце I — начале II тысячелетия обычно сооружены таким образом, что центром их оказывается главный идол в виде статуи или деревянного столба. Возьмем для примера святилище Перуна близ Новгорода, раскопанное археологами. Здесь был, идол Перуна, окруженный маленьким рвом в виде восьмилепесткового цветка. Вокруг идола во рву разжигали огонь. Этого-то прокопченного бесчисленными кострами бога и свалили новгородцы в Волхов в 988 г., и он долго плыл вниз по реке.
Обратимся опять к нашему замечательному источнику. Вот как описывает святилище русов Ибн-Фадлан.
С приношениями в руках приходят молящиеся к длинному воткнутому в землю бревну, на котором вырезано лицо, похожее на человеческое. Позади его стоят такие же бревна, но поменьше. Подойдя к большому изображению, люди кланяются ему и просят о чем-нибудь.
Например, русский купец, приехавший в Волжскую Болгарию, молится:
«О мой господь! Я приехал из отдаленной страны, и со мною девушек столько и столько-то и соболей столько-то и столько-то шкур. Я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца, имеющего многочисленные динары и дирхемы. Чтобы он покупал у меня в соответствии с тем, что я пожелаю, и не прекословил бы мне ни в чем, что я говорю». Наверное, так же подходили к деревянному столбу с человеческим лицом, стоявшему посреди Тигашевского замка, крестьяне и общинники и молили его, чтобы он послал дождь и хлеб не сгорел на солнце или, наоборот, чтобы не было дождя и они смогли бы убрать хлеб; подходили дружинники и просили, чтобы бог послал богатого купца на проезжей дороге, а сам князь приходил и просил, чтобы соседний владелец замка заболел проказой, потому что у него было роскошное белое блюдо с красивой красной росписью и блестящей глазурью, привезенное из далекого и волшебного Самарканда, а у него — владельца Тигашевского замка — такого блюда нет.
Две очень интересные черты древнетюркских верований связаны с этим вторым Тигашевским святилищем: культ собаки и жертвоприношения коней. В двух местах под валами замка найдены разрубленные скелеты собак. Их клали сюда с какой-то колдовской, магической целью. Труп собаки с отрубленной головой был брошен в канаву, которую вырыли, чтобы (Поставить доски для забора святилища. Перед нами — остатки какого-то ритуала. Если мы возьмем сведения о религиозных верованиях древних тюрков, то окажется, что культ собаки и волка был очень широко распространен среди этих народов. Например, у чувашей в прошлом считалось, что услышать лай собаки на поминках означало, что покойный чем-то недоволен. В собаку переселялась его душа. Поэтому собаке давали пожирать оставленную на поминках для покойного пищу, и люди думали, что каким-то магическим образом эта пища поглощается умершим родичем. А у древних тюркских (болгарских, в частности) племен был особый обряд клятвы. Во время магических действий, скрепляющих клятву, приносили в жертву собаку. В русской летописи рассказывается о волховании половецкого князя Боняка, жившего в XII в. Когда половцы стали на ночлег, Боняк отъехал в полночь от рати и начал выть по-волчьи. И ответил ему волк, и понял Боняк, что победа в предстоящем бою будет на его стороне.
Рядом со святилищем была яма с костями коня. Но здесь были свалены не все кости, а только череп и кости четырех ног — именно те части, которые находят археологи в печенежских и торкских могилах и которые остаются от истлевшего чучела коня. Здесь чучела, наверное, не было. Просто после жертвоприношений шкуру с черепом и концами костей ног повесили на заборе, а потом ее зарыли. Жертва коня — это особенно частая жертва у тюрок. У чувашей раньше при общественных обрядах в поле закалывали белую лошадь, а при семейных жертвоприношениях — жеребенка. Лошадей закалывали и на поминках. Один из этнографов XIX в. писал, что каждый чувашин должен был принести в жертву керемети коня или жеребенка, иначе его ждет неурожай и голодная зима. Путешественники XVIII в. видели, как на деревьях, посвященных духу, и на керемети чуваши развешивали шкуры жеребят. А этнограф В. Сбоев писал, что при шкуре оставлялись непременно все кости головы, грива, хвост и ноги лошади.
Принятие мусульманства
Мятежное «отребье», которое, как писал Ибн-Фадлан, не желало принимать ислам и откочевало на запад, не сохранило ;все же своей первобытной свободы. У них, так же как и у болгар-мусульман, развивались феодальные классовые отношения, князья закабалили общинников. Обычно это сопровождалось принятием новой религии — мусульманства или христианства. Но болгарские племена упорно цеплялись за свою старую религию. Так возникло очень редкое явление — феодальный замок с языческим святилищем внутри. Святилище в замке вскоре было уничтожено. Владетель замка принял мусульманство и сломал «поганого» идола.
О том, что ислам был принят, говорит, между прочим, то обстоятельство, что на городище не было найдено костей свиньи: мусульмане не едят свинины.
Отсутствие костей этого животного среди пищевых отбросов — явление обычное для мусульманских городов.
Был уничтожен и внутренний вал. Его убрали, землю свалили в ров и заровняли место. В результате оборонительная система замка сильно ослабела — теперь он защищен не тремя стенами, а двумя. Внутренняя площадка замка стала намного больше.
В этот последний период своей истории замок сильно изменился. Раньше он был очень мало заселен. В одном конце замка было святилище, в другом — стоял деревянный дом самого князька — обширный сруб на кирпичном фундаменте. Теперь же на всей площади замка, которая к тому же значительно увеличилась после уничтожения внутренней оборонительной линии, были построены избы многочисленной дворни и челяди князя. Здесь теснилось множество домов. Археологи насчитали на раскопанной части их более десяти. Это были дома княжеской «администрации», которая управляла и скотным двором, и финансами, и полевыми работами. Здесь стояли избы слуг, хозяйственные постройки — амбары, сараи, здесь же жили и работали мастера-кузнецы, литейщики и т. п. В одном из раскопов обнаружена мастерская медника. Был найден горн, рядом валялось много обрезков медной проволоки, капель бронзы, шлаков, тиглей, заготовок и бракованных бронзовых и медных изделий. Медь мастер покупал где-то в другом месте. Среди потерянных вещей в этой мастерской был найден слиток меди, части весов, на которых взвешивали металл, и гирьки.
Там, где раньше стоял идол, осталась только яма с обломком нижней части бревна, он остался в земле, когда по приказу князя выворачивали из земли этого развенчанного истукана. Теперь здесь поселился кузнец. В погребе его дома археологи нашли целый клад заготовленных для обработки кусков железа, выплавленного в горнах, так называемых криц. Кузнец занимался также и литьем бронзовых вещей. Отходы своего производства он выбрасывал в яму, в которой раньше был идол.
Замок разросся в большое хозяйство, в усадьбу, где сосредоточилось феодальное вотчинное ремесло, куда окрестные крестьяне свозили зерно, где выращивался скот, ковались плуги, изготовлялись украшения. И находки в той части культурного слоя замка, который относился к концу XI в. (то есть последним десятилетиям его истории), свидетельствуют о многочисленности населения усадьбы — обнаружено много пряслиц, ножей, замков, кресал, гребней, — весь этот инвентарь почти не встречался в более глубоких частях слоя, которые отложились в тот период, когда замок был святилищем и одновременно разбойничье-феодальным гнездом.
* * *
Такова судьба Тигашевского городища, которое сначала было святилищем, потом святилищем-замком, потом — просто замком. Рассказ о нем связан с судьбой и историей болгарских племен. Но, чтобы оно «заговорило», требуются не только тщательные поиски в земле. Нужны еще особо благоприятные условия для исследования.
Время идет, повинуясь естественному закону своей необратимости. Но люди теряли его вдвойне, так как оно уходило, стирая их историю. Только сравнительно недавно и только самые передовые народы стали записывать события, чтобы хоть как-то удержать этот поток времени.
В XIX в. возникла наука, которая ставила своей целью вернуть людям это утраченное время, восстановить эти ушедшие, казалось, без следа события их истории. Археология занялась «поисками утраченного времени».
Когда исследуется прошлое, то нет возможности поставить эксперимент. В этом одно из глубочайших различий точных, естественных наук и наук общественных. Некоторые попытки поставить опыты в исторических науках, правда, делаются. Но возможности эксперимента в археологии и в истории очень ограниченны. Мы не можем моделировать изучаемое общественное явление прошлого, не можем повторить его и тем самым проверить его механизм. Поэтому особое значение имеют совпадения сведений об этих событиях прошлого, почерпнутые из различных источников. Хорошо, когда два древних писателя независимо друг от друга сообщают одни и те же подробности. Значит, эти детали действительно имели место. Тогда среди нагромождений выдумок и преувеличений тенденциозного изложения, среди слухов, сказок, мифов и фантазий историк может выделить истинные сведения и востановить то, что людьми давно забыто. Особенно важно, когда письменные сообщения подтверждаются археологическими фактами.
Именно такие совпадения письменных, этнографических и археологических данных и удалось установить при изучении Тигашевского городища.
Сотни тысяч лет первобытный человек жил без письменности. И только 5 тысяч лет назад появились первые записи. Всего 5 тысяч лет — время 100 человеческих жизней, если срок жизни взять в среднем по 50 лет. Конечно, в более ранних периодах археолог может рассчитывать только на то, что найдет в земле. Но, разбираясь в более поздних эпохах, мы время от времени чувствуем мощную и надежную опору — записки какого-нибудь наблюдательного и зоркого человека, жившего много веков назад.
Г. А. Федоров-Давыдов
Из сборника «Курганы. Идолы. Монеты», 1985
