Показать все теги
Андрей Шестаков, специально для сайта Тайны истории
Большинство историков предполагают, что в конце лета – начале осени 969 года Святослав вновь пришёл в Болгарию. К сожалению, о начале его второй болгарской кампании известно очень мало. Вначале обратимся, как обычно, к источникам.
Повесть временных лет (ПВЛ): «Пришёл Святослав в Переяславец, и затворились болгары в городе. И вышли болгары на сечу против Святослава, и была сеча велика, и стали одолевать болгары. И сказал Святослав воинам своим: «Уже нам здесь пасть, постоим мужественно братья и дружина». И к вечеру одолел Святослав и взял город копьём, и сказал: «Это город мой»[1].
Иоанн Скилица: «И на шестом году его [Никифора Фоки] царствования они опять напали на Болгарию, совершив то же, что и в первый раз, и даже ещё худшее[2]».
Лев Диакон: «Сфендослав очень гордился своими победами над мисянами; он уже прочно овладел их страной и весь проникся варварской наглостью и спесью. Объятых ужасом испуганных мисян он умерщвлял с врождённой жестокостью: говорят, что, с бою взяв Филиппополь, он со свойственной ему бесчеловечной свирепостью посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил и [обуздал] всякое сопротивление и обеспечил покорность[3]».
Остановимся на событиях в Филиппополе подробнее. Вот что пишет по этому поводу Л. Прозоров: «Святослав взял Филиппополь едва ли не с налёта. Победу он ознаменовал деянием, которого Балканы не видели со времён нашествия славян в VI веке и не видели потом много лет, вплоть до Влада Цепеша. По сообщениям византийцев, он приказал посадить на колья под стенами города двадцать тысяч пленных. Пусть даже византиец увеличил число казнённых в десять раз – картина всё равно жуткая. Не один год, надо полагать, окрестности Филлипополя считались потом у болгар «дурным местом». Это ж только представить себе – лес кольев, тяжкий дух мертвечины, стоны тех, кто по природной ли живучести, по толщине ли кола ещё не отмучился, сытое карканье воронья […]
Но, если вдуматься, это не хуже множества подобных расправ православных правителей Византии. И вполне в духе ненависти русов к клятвопреступникам[4]».
Безусловно, Л. Прозоров прав, когда написал о том, что Лев Диакон преувеличил число казнённых, так как:
во-первых, всё население города вряд ли достигало двадцати тысяч;
во-вторых, непонятно, где Святослав взял необходимое количество лесорубов, чтобы оперативно изготовить двадцать тысяч кольев, а также целую армию палачей.
Теперь касательно «клятвопреступников», то есть, несчастных жителей Филлипополя. Достаточно взглянуть на карту и сразу станет видно, что город находился на территории, которая не была оккупирована Святославом во время первой болгарской кампании. Спрашивается: кого же «предали» жители Филлипополя?
После вторжения между Святославом и Никифором Фокой установились вполне миролюбивые отношения. Святослав прекратил набеги на византийские владения в Крыму, Никифор не возражал против захвата Святославом значительной части Болгарии и возобновил ежегодную уплату Руси дани, установленной договором 907 г. между князем Олегом и византийским императором Львом VI.
В конце 969 г. болгарский царь Пётр тяжело заболел и добровольно оставил престол. Царём под именем Бориса II был провозглашён его старший сын.
Приблизительно в это же время Святослав вышел за пределы Добруджи, взял столицу Болгарии – Преслав, где захватил нового болгарского царя. Святослав, вероятно, заключил с Борисом договор, закрепивший за князем его завоевания и фактически превративший Бориса в номинального правителя, которому были оставлены царские регалии и казна. Таким образом, произошёл раздел власти между Борисом и Святославом на светскую и военную, соответственно.
В результате смерти Петра и второго вторжения Святослава Болгария разделилась на две части. Восточную Болгарию, в свою очередь, состоявшую из двух зон: северо-восток – Добруджа – оккупированную Святославом и остальную – формально подчинявшуюся Борису, а фактически, так же Святославу и Западную Болгарию – подконтрольную местной элите, придерживающейся политике нейтралитета.
10 декабря 969 г. в Константинополе произошёл дворцовый переворот, в результате которого Никифор Фока был убит, а к власти пришёл его двоюродный брат Иоанн Цимисхий.
Среди историков получила распространение точка зрения о том, что Калокир, узнав о перевороте и убийстве Никифора Фоки, попросил Святослава помочь ему овладеть византийским престолом, выступив против Цимисхия. Это мнение основывается на следующем сообщении Льва Диакона: «Калокир уговорил [Святослава] собрать сильное войско и выступить против мисян с тем, чтобы после победы над ними подчинить и удержать страну для собственного пребывания, а ему помочь против ромеев в борьбе за овладение престолом и ромейской державой. [За это Калокир] обещал ему огромные, несказанные богатства из царской сокровищницы.
Выслушав слова Калокира, Сфендослав […] Набрав […] войско, состоящее, кроме обоза, из шестидесяти тысяч цветущих здоровьем мужей, он вместе с патрикием Калокиром, с которым соединился узами побратимства, выступил против мисян[5]».
Сходная информация содержится и у Иоанна Скилицы: «…Калокир, который говорил, что если он будет провозглашён ими императором ромеев, то отдаст им Болгарию, заключит с ними вечный союз, увеличит обещанные им по договору дары и сделает их на всю жизнь своими союзниками и друзьями[6]».
Вначале разберёмся с побратимством Святослава и Калокира. Слово Л. Прозорову: «Побратимство было крайне ответственным шагом для воина-руса. Вспомним наши былины. Побратимов связывали нерушимые узы взаимоподдержки и взаимопослушания. Побратим становился продолжением твоего «я» - но и ты становился его продолжением. В знак этого побратимы в былинах обмениваются «цветным платьицем», как бы переряживаясь, а на языке обряда – превращаясь друг в друга. В известном смысле они становились как бы одним существом. Как легко догадаться, на такое пойдёшь отнюдь не с каждым. Причём Калокир – единственный известный нам побратим Святослава[7]».
Далее Прозоров пишет о том, что Калокир был митраистом (последователем бога Митры) и сошёлся со Святославом на почве неприязни к христианству.
Мне представляется, что всё можно объяснить намного проще. Дело в том, что существуют, по крайней мере, два перевода книги Льва Диакона. И вот как выглядит фраза о побратимстве в другом переводе: «И так, собрав ополчение, состоящее из шестидесяти тысяч храбрых воинов, кроме обозных отрядов, отправился против мисян с патрикием Калокиром, которого, по дружеской с собой связи, полюбил, как родного брата[8]». Таким образом, речь идёт о простой дружбе.
Что касается желания Калокира стать византийским императором с помощью войска Святослава, то, как мне кажется, прав А. Королёв, который считает, что ничего подобного Калокир не планировал, так как: «Во-первых, для того, чтобы овладеть византийским престолом, Калокиру нужно было плести интриги в самой столице Империи ромеев, а не где-то в Болгарии. Так, например, Иоанн Цимисхий сверг Никифора Фоку в результате переворота в Константинополе.
Во-вторых, даже если Калокир решил захватить императорскую корону, опираясь на воинов Святослава, то логичнее было бы начать борьбу с захвата какой-нибудь византийской провинции или даже с похода на Константинополь, а не с войны в Болгарии, которая не являлась византийской провинцией. Овладение ею ничего не давало «властолюбцу» Калокиру, кроме истощения сил и потери времени.
Наконец, в-третьих, фигура незнатного, никому не известного провинциала-херсонита, вознесённого в патрикии Никифором Фокой, совершенно несопоставима с теми планами, которые он, согласно Льву Диакону, строил. Ведь не был же Калокир сумасшедшим?![9]»
Остаётся неясным только одно: почему или зачем Диакон и Скилица приписали подобную «мечту» Калокиру.
Появление Святослава у болгаро-византийской границы встревожило Иоанна Цимисхия и он направил к князю послов. Вот как это описывает Лев Диакон: «И вот [Иоанн] отрядил к нему послов с требованием, чтобы он, получив обещанную императором Никифором за набег на мисян награду, удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору, покинув Мисию, которая принадлежит ромеям и издавна считается частью Македонии.
[…] Ромейским послам [Сфендослав] ответил надменно и дерзко: «Я уйду из этой богатой страны не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию, а иначе пусть и не надеются на заключение мира с тавроскифами».
Император Иоанн, получив такой ответ от скифа, снова отправил к нему послов, поручив им передать следующее: «[…] если вы сами не уйдёте из страны, то мы изгоним вас из неё против вашей воли. […] ты не вернёшься в своё отечество, если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя, - ты найдёшь погибель здесь со всем своим войском […]».
Это послание рассердило Сфендослава, и он […] послал такой ответ: «Я не вижу никакой необходимости для императора ромеев спешить к нам: пусть он не изнуряет свои силы на путешествие в сию страну – мы сами разобьём вскоре свои шатры у ворот Византия и возведём вокруг города крепкие заслоны, а если он выйдет к нам, если решит противостоять такой беде, мы храбро встретим его и покажем ему на деле, что мы не какие-нибудь ремесленники, добывающие средства к жизни трудами рук своих, а мужи крови, которые оружием побеждают врага. Зря он по неразумению своему принимает росов за изнеженных баб и тщится запугать нас подобными угрозами, как грудных младенцев, которых стращают всякими пугалами[10]».
Сразу же бросается в глаза то, что Лев Диакон приписал Святославу слова, которые тот, заведомо, не мог написать. Так, например, князь не мог называть своих людей тавроскифами и росами. Однако, если Святослав не говорил того, что приписал ему Диакон то, может быть, и Цимисхий писал ему совсем другое?
Намного лаконичнее описывает всё произошедшее Иоанн Скилица: «…росы рассматривали Болгарию как свою военную добычу и дали послам [Цимисхия], который обещал заплатить всё, обещанное им Никифором, ответ, преисполненный варварской хвастливостью; ввиду этого стало необходимо решить дело войной[11]».
Цимисхий оказался в сложном положении. Дело в том, что в это время большая часть византийской армии была задействована в Сирии против арабов и в Малой Азии, где поднял восстание племянник Никифора Фоки – Варда Фока. Тем не менее: «…император решил незамедлительно […] готовиться к войне, дабы предупредить нашествие [Сфендослава] и преградить ему доступ к столице. Он тут же набрал отряд из храбрых и отважных мужей, назвал их «бессмертными» и приказал находиться при нём. Затем он [повелел] магистру Варде […] а также патрикию Петру […] приказал собрать войско и отправиться в близлежащие и пограничные с Мисией земли. Они получили повеление провести там зиму, упражняя воинов и объезжая страну, чтобы она не потерпела никакого вреда от скифских набегов. Было также предписано посылать по бивуакам и [занятым] врагами областям переодетых в скифское платье, владеющих обоими языками людей, чтобы они узнавали о намерениях неприятеля и сообщали о них затем императору. Получив такие приказания от государя, [военачальники] вступают в Европу[12]».
Практически все современные авторы, описывая дальнейшие события, обычно используют один и тот же приём: пересказывают своими словами тексты Льва Диакона и Иоанна Скилицы, добавляя к ним, в нужных местах, ПВЛ. Я не обладаю, к сожалению, подобным литературным дарованием и поэтому вынужден идти более простым путём – цитировать, с небольшими комментариями, всё тех же Диакона и Скилицу.
Первое сражение.
Лев Диакон: «Узнав о походе [ромеев], тавроскифы отделили от своего войска одну часть, присоединили к ней большое число гуннов [венгров] и мисян [болгар] и отправили их против ромеев. Как только магистр Варда […] узнал о нападении врагов, он собрал вокруг себя отряд отборных воинов и спешно выступил на битву; позвал Иоанна Алакаса, он послал его в разведку с поручением осмотреть скифов, разузнать их численность, место, на котором они расположились, а также чем они заняты. Все эти сведения должен был как можно скорее прислать ему, чтобы он мог подготовить и выстроить воинов для сражения.
Иоанн с отборными всадниками быстро прискакал к [лагерю] скифов; на следующий день он отрядил к магистру, убеждая его прибыть со всем войском, так как скифы расположились невдалеке, очень близко. Услышав это известие, [Варда] разделил фалангу на три части и одной из них приказал следовать прямо за ними в центре, а двум другим – скрыться в стороне, в лесах, и выскочить из засады, как только они услышат трубный звук, призывающий к бою. Отдав эти распоряжения […] он устремился прямо на скифов. Завязалась горячая битва, вражеское войско значительно превосходило своим числом [войско ромеев] – у них было больше тридцати тысяч, а у магистра, считая вместе с теми, которые расположились в засаде, не более десяти тысяч.
[…] Так как [успех] битвы склонялся то в пользу одного, то в пользу другого войска […] Варда приказал трубить военный сбор и часто бить в тимпаны. По сему знаку поднялась спрятанная в засаде фаланга и устремилась на скифов с тыла: охваченные страхом, они стали склоняться к бегству. […] До позднего вечера ромеи преследовали их и беспощадно истребляли. Говорят, что в этой битве было убито пятьдесят пять ромеев, много было ранено и ещё больше пало коней, а скифов погибло более двадцати тысяч[13]».
Иоанн Скилица: «Росы и их архиг Свендослав, услышав о походе ромейского войска, стали действовать совместно с порабощёнными уже болгарами и присоединили в качестве союзников пацинаков [печенегов] и турок [венгров], проживающих на Западе, в Паннонии. Собрав тридцать восемь тысяч боеспособных воинов и перейдя Гем, они стали опустошать огнём и грабежами всю Фракию; разбив свой стан недалеко от стен Аркадиополя, они ожидали там начала борьбы. Когда магистр Варда Склир узнал, что неприятель значительно превосходит его численностью войска – ведь у него было всего двенадцать тысяч воинов, - он решил победить […] врагов военными хитростями и искусством и превзойти их механическими приспособлениями […] Замкнувшись со своим войском внутри стен, как бы испугавшись, он оставался там, и хотя враги не раз хотели выманить его на решающее сражение, он не поддавался, наблюдая, как неприятель грабит и уносит всё, что ни попадя. Такое решение вызвало у варваров великое презрение: они полагали, что и в самом деле Склир заперся среди стен и удерживает там ромейские фаланги, боясь вступить в бой. Без страха разбрелись они кто куда, стали разбивать лагерь как попало и, проводя ночи в возлияниях и пьянстве […] перестали выставлять надлежащую стражу и не заботились ни о чём необходимом. И вот Варда дождался подходящего момента […] поставил в ночное время засадные отряды в удобнейших местах, отправил с небольшими силами патрикия Иоанна Алакаса и приказал ему выйти вперёд, вести наблюдение за врагами и постоянно сообщать ему, где они находятся. Разузнав это, [Иоанн] должен был сблизиться с варварами, напасть на них и, сражаясь, обратиться в притворное бегство […] пока он не будет завлечён к скрытым в засадах отрядам, а тогда расстроить ряды и бежать без всякого порядка. Варвары разделились на три части – в первой были болгары и росы, турки же и пацинаки выступили отдельно. Иоанн двинулся и случайно натолкнулся на пацинаков […] он изобразил медленное отступление, пацинаки же нападали, расстроив ряды; им хотелось поскорее уничтожить всех бегущих, но те отступали строем, то поворачивались и сражались; путь их направлялся к стоящему в засаде отряду. Очутившись среди своих, [воины Алакаса] бросили поводья и устремились в непритворное бегство. Пацинаки рассыпались без всякого порядка и бросились в погоню. Но вот появился неожиданно сам магистр со всем войском. Поражённые внезапностью, [пацинаки] прекратили преследование, но не бросились бежать, а остановились, ожидая нападения. Когда на них с огромным напором обрушился отряд магистра, а сзади приближалась идущая в полном порядке остальная фаланга, немедленно погибли храбрейшие из скифов: поскольку фаланга расступилась на большую глубину, пацинаки окончательно оказались в засаде, а когда фаланги соединились, то окружение стало полным; [пацинаки] недолго сопротивлялись и, обращённые в бегство, почти все были истреблены.
Принудив их таким образом к бегству, Варда дознался от пленных, что остальные […] выстроились и ожидают сражения. Он устремился против них без промедления. Они же […] собрались с силами и, созвав беглецов, напали на ромеев, имея впереди всадников, а позади пеших воинов. Но когда ромеи […] отразили натиск первого нападения конных врагов, те отступили, укрылись среди своей пехоты […] и стали ожидать приближения ромеев. И сражение стало как бы нерешительным […] Вскоре силы оставили их, и они показали спины, обратившись в позорное и беспорядочное бегство. Ромеи устремились за ними и наполнили равнину мёртвыми телами; число пленных превысило количество убитых, и все захваченные за немногими исключениями были изранены. Никто из уцелевших не избежал бы погибели, если бы наступление ночи не остановило погоню ромеев. Из такого великого множества варваров только совсем немногие спаслись, ромеи же потеряли в сражении 25 человек убитыми, но ранены были почти все[14]».
(Из этих описаний можно сделать вывод о том, что Святослав участия в этой битве не принимал. Об этом свидетельствует несогласованность действий союзников, что обычно бывает при отсутствии общего командования.)
Начало похода Цимисхия.
Лев Диакон: «Как только ясная весна сменила мрачную зиму, император тотчас поднял крёстное знамя и стал спешить [с походом] против тавроскифов.
[…] выступил из Византия и прибыл со всем войском в Адрианополь. […] Прибыв туда, император Иоанн узнал от лазутчиков, что ведущие в Мисию непроходимые, узкие тропы […] не охраняются скифами.
[…] Иоанн, прекрасно вооружённый, вскочил на […] коня, вскинул на плечо длинное копьё и двинулся в путь. Впереди него двигалась фаланга воинов, сплошь закрытых панцирями и называвшихся «бессмертными», а сзади – около пятнадцати тысяч отборнейших гоплитов и тринадцать тысяч всадников. Заботу об остальном войске император поручил проедру Василию; оно медленно двигалось вместе с обозом, везя осадные и другие машины. Когда они вопреки всякому ожиданию прошли опасные гористые места, император прервал напряжённый марш, дал отдых всему пешему и конному войску…[15]».
(Почему не охранялись горные проходы? Историки неоднократно пытались ответить на этот вопрос.
Вот, например, что написал по этому поводу А. Сахаров: «Почему же не охраняли балканские проходы? Святослав был, как мы знаем, на Дунае и непосредственно не руководил защитой болгарской границы. Мы предполагаем, что в этих условиях охрану проходов должны были взять на себя болгары совместно с русами, находившимися в Преславе. Однако сделано этого не было, и не только из-за беспечности, как полагают некоторые историки, но и потому, что граница между Византией и Болгарией проходила, как известно, не вдоль этих теснин, а южнее Балканского хребта. Пограничным с Византией был город Филиппополь, занятый Святославом в ходе военной кампании 970 года. Располагать охрану в горных проходах внутри своей же территории было бы мерой сверхосторожности[16]».
А. Королёв: «Во всей этой истории кажется непонятным поведение Святослава. До самого последнего момента он вёл себя пассивно и дождался того, что ромеи сами пришли к нему. Эту странность историки объясняют каким-то мирным договором с ромеями, который заключили русы. Имея эту договорённость, князь якобы и не ждал нападения коварного Иоанна Цимисхия. Возникает вопрос: о каком договоре идёт речь? С кем и когда его мог заключить Святослав? Маловероятно, чтобы это примирение произошло между ним и Цимисхием. Напротив, византийские источники сообщают о неудаче русско-византийских переговоров и о непрекращающихся нападениях русов на Фракию и Македонию. Так на что же могли рассчитывать русы, не закрепившись в горах и оставив открытым путь в Болгарию? […] Святослав, разорвав переговоры с Цимисхием, сидел в Добрудже и мог предполагать, что эта область, владение которой за ним давно закреплено, останется у него, даже если вся Болгария будет занята ромеями. Возможно, таким и был изначальный план Никифора Фоки. Горные проходы находились далеко от Доростола, и до них не было никакого дела […] Святославу […] Договор с Никифором и «парализовал» Святослава на начальном этапе войны[17]».)
Иоанн Скилица: «Когда он [Цимисхий] прибыл к Редесту, ему повстречались два посланца скифов, которые под видом посольства прибыли для того, чтобы разведать силы ромеев. Когда они стали упрекать ромеев, утверждая, что терпят несправедливость, император повелел, отлично понимая причину их прибытия, чтобы они обошли весь лагерь, осмотрели ряды воинов, а после обхода и осмотра отправились назад и рассказали своему вождю, в каком прекрасном порядке и с каким послушным войском идёт против них войною император ромеев. Отпустив таким образом послов, сам он выступил вслед за ними, имея около пяти тысяч пехотинцев облегчённого вооружения и четыре тысячи всадников. Всему остальному множеству воинов было приказано медленно следовать за ним во главе с паракимоменом Василием. Перейдя через Гем, император внезапно вступил во враждебную страну и разбил лагерь поблизости от города Великой Преславы, где находился дворец болгарских царей[18]».
(Эпизод с «двумя посланцами скифов, которые под видом посольства прибыли для того, чтобы разведать силы ромеев» и которых Цимисхий отпустил, предварительно продемонстрировав им своё войско, вероятно придуман Скилицей. Гораздо правдоподобнее описанное Диаконом стремление Цимисхия к тому, чтобы его наступление оказалось для русов максимально неожиданным.)
Битва под Преславой.
12 апреля 971 г. произошла битва под Преславой вот как её описал Лев Диакон: «Тавроскифы, увидев приближение […] войска […] поспешно схватились за оружие […] выступили на ровное поле перед городом и […] бросились на ромеев. Ромеи столкнулись с ними […] однако ни та, ни другая сторона не могла взять верх. Тогда государь приказывает «бессмертным» стремительно напасть на левое крыло скифов […] Скифы […] не выдержали натиска ромейских копий, обратились в бегство и заперлись в стенах города. Ромеи преследовали их и беспощадно убивали. Рассказывают, будто во время этого наступления погибло восемь тысяч пятьсот скифов.
Оставшиеся в живых спрятались в крепость и, яростно сопротивляясь, метали сверху со стен копья и стрелы[19]».
Иоанн Скилица: «Императорское войско сосредоточилось между тем на равнине перед городом и неожиданно напало на врага не ожидавшего ничего подобного: вне городских стен было застигнуто около восьми с половиною тысяч мужей, которые производили военные упражнения. Некоторое время они сопротивлялись, но затем утомились и бежали; и одни из них бесславно погибли, а другие укрылись в городе. Пока всё это происходило, пребывавшие внутри города скифы узнали о непредвиденном появлении ромеев и об их столкновении со своими соратниками. Хватая оружие […] они устремились на выручку своим. Ромеи встречали их беспорядочно движущуюся толпу и многих убивали. В силу этого варвары уже скоро не смогли устоять и обратились в бегство. Всадники же ромейской фаланги выдвинулись вперёд и отрезали им дорогу в город, перехватывая и убивая беспорядочно бегущих по ровному полю варваров, так что вся равнина наполнилась мёртвыми телами и было захвачено бесчисленное множество пленных. Сфангел, который и возглавлял всё войско, находившееся в Преславе (он считался среди скифов вторым после Свендослава) […] запер ворота, обезопасив их засовами, взошёл на стену и поражал нападающих ромеев различными стрелами и камнями. Только наступление ночи прекратило осаду города[20]».
Взятие Преславы.
Лев Диакон: «Но вот наступило утро следующего дня […] Как раз в это время прибыло остальное войско с осадными машинами, и император Иоанн свернул лагерь […] устремился на стены, намереваясь первым же приступом взять город. Росы же […] оборонялись за зубцами стен […] бросая сверху дротики, стрелы и камни. Ромеи же стреляли снизу вверх из камнемётных орудий, забрасывали осаждённых тучами камней, стрелами и дротиками, отражали их удары, не давали им возможности выглянуть из-за зубчатых стен без вреда для себя. Наконец император громким голосом отдал приказание приставить к стенам лестницы.
[…] ромеи бросились на приступ и придвинули к стенам лестницы […] многие из них, соревнуясь в храбрости с первыми взошедшими [на стену], устремились вверх по лестницам.
[…] Вскоре уже многие взобрались в разных местах на стены и изо всех сил истребляли врагов. Тогда скифы покинули укрепление и […] столпились в окружённом прочной оградой царском дворце, где хранились сокровища мисян; один из входов они оставили открытым.
Тем временем многие ромеи, находившиеся по ту сторону стен, сорвали петли на воротах, сбили засовы и проникли внутрь города, перебив бесчисленное множество скифов. Тогда, говорят, был схвачен и приведён к государю вместе с женой и двумя малолетними детьми царь мисян Борис […] Приняв его, император воздал ему почести, назвал владыкой болгар и заверил, что он явился отомстить за мисян.
[…] Ромеи все разом ворвались в город и рассыпались по узким улицам, убивали врагов и грабили их добро. Так они достигли царского дворца, в котором сгрудилась лучшая часть войска росов. Но скифы, находившиеся во дворце, яростно сопротивлялись проникшим через ворота ромеям и убили около полутораста храбрейших воинов. Узнав об этой неудаче, император прискакал во весь опор ко дворцу и приказал своей гвардии всеми силами наступать на врага, но, увидев, что из этого не выйдет ничего хорошего (ведь тавроскифы легко поражали множество воинов, встречая их в узком проходе), он остановил безрассудное устремление ромеев и распорядился со всех сторон бросать во дворец через стены огонь. Когда разгорелось сильное пламя […] росы, числом свыше семи тысяч, вышли из помещения, выстроились на открытом месте у дворца и приготовились отразить наступление [ромеев].
Император послал против них магистра Варду Склира с надёжным отрядом. Окружив скифов фалангой храбрейших воинов, Склир вступил в бой. Завязалось сражение, и росы отчаянно сопротивлялись, не показывая врагам спины; однако ромеи […] всех их перекололи. В этой битве погибло также множество мисян, сражавшихся на стороне врагов против ромеев […] Сфенкелу с немногими удалось спастись бегством.
[…] Отобрав несколько пленных тавроскифов, [Иоанн] послал их к Сфендославу с сообщением о взятии города и гибели соратников. Он поручил им также [передать], чтобы тот без промедления выбрал одно из двух: либо сложить оружие, сдаться победителям и […] сейчас же удалится из страны мисян, либо, если он этого не желает сделать […] защищаться всеми силами от идущего на него ромейского войска […] сам же провёл в городе несколько дней и восстановил разрушение в стенах, а затем, оставив сильный отряд и назвал город по своему имени Иоаннополем, пошёл со всем войском на Дористол[21]».
Иоанн Скилица: «На рассвете прибыл проедр Василий с множеством войска, двигавшегося позади […] Император обратился [к варварам], уговаривая их отказаться от противодействия и спастись от совершенного истребления; они не соглашались сойти со стены […] приступили к осаде, отгоняя находящихся наверху стрелами и приставляя к стенам лестницы […] ромеи в различных местах взобрались по лестницам на стену. Приведённые в замешательство, скифы не заметили, как некоторые из ромеев, беспрепятственно достигнув ворот, открыли их и впустили своё войско. Когда город был таким образом взят, скифов, вынужденных отступать по узким проходам, стали настигать и убивать, а женщин и детей захватывали в плен. И Борис, царь болгар, был схвачен вместе с супругой и детьми; украшенного знаками царской власти, его привели к императору. Император […] повелел, называя его царём болгар, отпустить всех пленных болгар […] он говорил, что прибыл не для того чтобы повергнуть болгар в рабство, но чтобы их освободить, и утверждал, что одних только росов он считает врагами.
[…] Между тем восемь тысяч храбрейших скифов заняли хорошо укреплённую часть царского дворца, который находился посреди города, укрылись там на некоторое время и перебили многих воинов, попавших туда ради любопытства или тайно пробравшихся с целью грабежа. Узнав об этом, император повелел против них послать равносильный отряд, но отправленные действовали вяло и не отваживались осадить их – не потому, что они боялись росов, но потому, что укрепление казалось им прочным и непреодолимым. Император легко разрешил затруднение: вооружившись, он сам устремился пешим впереди прочих воинов, которые при виде этого тотчас же схватили оружие и бросились за ним […] Росы с ожесточением выдержали осаду, но [ромеи], зажегши во многих местах огонь, таким путём преодолевали сопротивление – не перенеся силы огня и ромейского оружия, [росы] попрыгали [со стены] и побежали; многие из них были уничтожены пламенем, многие брошены с крутизны, а прочих ожидали меч либо плен. Таким образом, весь город не устоял и был взят за два дня […] император оставил в нём достаточный отряд […] и переименовал город, назвав его по своему имени Иоаннополем […] выступил на следующий день к Доростолу[22]».
Осада Доростола.
Лев Диакон: «…Сфендослав видел, что мисяне отказываются от союза с ним и переходят на сторону императора […] он созвал около трёхсот наиболее родовитых и влиятельных из их числа и […] расправился с ними – всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму. Затем, собрав всё войско тавроскифов, - около шестидесяти тысяч, - он выступил против ромеев.
[…] войска подошли к пространству, лежащему перед Дористолом […] Тавроскифы плотно сомкнули щиты и копья, придав своим рядам вид стены, и ожидали противника на поле битвы. Император выстроил против них ромеев, расположив одетых в панцири всадников по бокам, а лучников и пращников позади, и, приказав им безостановочно стрелять, повёл фалангу в бой.
Воины сошлись врукопашную, завязалась яростная битва, и в первых схватках обе стороны долго сражались с одинаковым успехом.
Много [воинов] пало с обеих сторон, бой шёл с переменным успехом, и до самого вечера нельзя было определить, на чью сторону склоняется победа. Но когда светило стало клониться к западу, император бросил на [скифов] всю конницу […] Скифы, не выдержав такого натиска, обратились в бегство и были оттеснены за стены; они потеряли в этом бою многих своих[23]».
Иоанн Скилица: «Когда Свендослав услышал о взятии Преславы […] Умертвив всех болгар, находившихся в подозрении, числом около трёхсот, он выступил против ромеев. […] Присоединившись к Сведославу, скифы подняли с места всё множество его войска – а насчитывалось их триста тридцать тысяч – и разбили лагерь в двенадцати милях от Доростола.
[…] И вот войска […] столкнулись между собой. Натиск ромеев был при первой стычке так силён, что ряды варваров дрогнули, и многие из них пали. Враги, однако, не отступили и не дали ромеям возможности перейти к преследованию – приободрившись, скифы снова кинулись с военным кличем назад на ромеев. В течение некоторого времени борьба была равной, когда же день стал склоняться к вечеру, ромеи […] стали теснить левое крыло скифов и многих опрокинули своим непреодолимым напором. Росы пришли на подмогу пострадавшим, император же отправил на помощь тех, кто находился около него, и сам двинулся за ними […] Завязалась жаркая схватка, и не раз менялось течение битвы (говорят, будто двенадцать раз приобретала борьба новый оборот); наконец росы, избегая опасности, рассеялись в беспорядочном бегстве по равнине. Преследуя и настигая бегущих, ромеи их истребляли; многие были убиты, ещё больше было захвачено в плен, те же, которые спаслись от опасности, укрылись в Доростоле[24]».
Лев Диакон: «Укрепив […] лагерь, [Иоанн] на следующий день выстроил войско и двинул его к [городской] стене. Показываясь из-за башен, скифы метали на ромейскую фалангу стрелы, камни и всё, что можно было выпустить из метательных орудий. [Ромеи] же защищались от скифов, стреляя снизу из луков и пращей. Сражение не пошло дальше этой перестрелки, и ромеи удалились а лагерь, чтобы поесть, а скифы к концу дня выехали из города верхом […] Ромеи тотчас вооружились, вскочили на коней, схватили копья (они пользуются в битвах очень длинными копьями) и стремительно […] понеслись на врагов. Ромейские копья поражали [скифов], не умевших управлять лошадьми при помощи поводьев. Они обратились в бегство и укрылись за стенами.
Тем временем показались плывущие по Истру огненосные триеры и продовольственные суда ромеев […] огненосные суда подстерегали скифов со всех строн, чтобы они не могли ускользнуть на ладьях в свою землю.
На следующий день тавроскифы вышли из города и построились на равнине […] Вышли из лагеря и ромеи […] Обе стороны храбро сражались, попеременно тесня друг друга, и было неясно, кто победит. Но вот один [из воинов], вырвавшись из фаланги ромеев, сразил Сфенкела, (почитавшегося у тавроскифов третьим после Сфендослава) […] Поражённые его гибелью, тавроскифы стали шаг за шагом отступать с равнины, устремляясь к городу […] показав спину, укрылись в городе[25]».
Иоанн Скилица: «…император на другой день сам двинулся к Доростолу и, оказавшись там, стал укреплять лагерь. Однако осаду он не начинал, опасаясь, что росы удалятся на кораблях по реке […] Расположившись станом, он ждал прихода ромейского флота. Между тем Свендослав приготовлялся выдержать осаду; находившихся у него пленных болгар, числом около двадцати тысяч, он, опасаясь их восстания, приказал заковать в колодки и в цепи. Когда прибыл флот, император приступил к осаде и неоднократно отражал вылазки скифов. В один из дней, когда ромеи рассеялись в вечернее время для принятия пищи, конные и пешие варвары, разделившись на две части, устремились из двух ворот города […] Вышли они, выстроившись в боевой порядок, и тогда в первый раз появились верхом на лошадях […] и завязался упорный бой. Борьба долго шла с равным успехом, наконец ромеи обратили варваров в бегство […] и, прижав к стене, многих перебили в этой стычке и всего более – всадников. Ни один из ромеев не был ранен, и только три лошади были убиты […] Когда наступил вечер, все ворота города открылись, и росы, будучи в большем, нежели прежде, числе, напали на ромеев, которые не ожидали этого ввиду приближения ночи. И казалось, что в начале они имели перевес, однако немного спустя ромеи взяли вверх […] Тем не менее в течение всей ночи и на следующий день до самого полудня они продолжали сильное сопротивление. Когда затем посланные императором силы отрезали варварам дорогу в город, росы, узнав об этом, ударились в бегство. Находя путь к городу перехваченным, они разбегались по равнине, где их настигали и умерщвляли. С наступлением ночи Свендослав окружил стену города глубоким рвом, чтобы нелегко было при наступлении ромеям приблизиться к городской стене […] Когда же многие воины стали страдать от ран и надвигался голод […] Свендослав, дождавшись глубокой и безлунной ночи, когда с неба лил сильный дождь и падал страшный град […] сел с двумя тысячами в челны-однодревки [и отправился] за продовольствием. Собрав где мог зернового хлеба, пшена и прочих жизненных припасов, они двинулись по реке на однодревках в Доростол. Во время обратного плавания они увидели на берегу многих обозных слуг, которые поили и пасли лошадей либо пришли за дровами. Сойдя со своих судов и пройдя бесшумно через лес, неожиданно напали на них, многих перебили, а прочих принудили рассеяться по соседним зарослям. Усевшись снова в ладьи, они с попутным ветром понеслись к Доростолу. Великий гнев охватил императора, когда он узнал об этом, и он сурово обвинял начальников флота за то, что они не знали об отплытии варваров из Доростола; он угрожал им даже смертью, если нечто подобное повториться ещё раз, и после того оба берега тщательно охранялись. Целых шестьдесят пять дней вёл император осаду, и так ежедневно происходившие стычки были бесплодны, он решил попытаться взять город блокадой и голодом. Ввиду этого он велел перекопать рвами все дороги, везде была поставлена стража, и никто не мог в поисках продовольствия выйти из города.
[…] Внутри города скифов терзал голод, снаружи они терпели урон от стенобитных орудий, особенно в том месте, где охрану нёс магистр Иоанн, сын Романа Куркуаса; находившийся там камнемёт причинял им немалый вред. Выделив самых отважных воинов, имевших тяжёлое вооружение, и смешав их с легковооружёнными, посылают их против указанного орудия, чтобы они постарались его уничтожить.
[…] Подоспевшие ромеи напали на росов, отстояли орудия в целости и оттеснили скифов в город[26]».
Лев Диакон: «…росы вышли на следующий день из города и построились к бою на открытом месте. Ромеи также выстроились в глубокую фалангу и двинулись им навстречу.
[…] Скифы не выдержали натиска противника […] они забросили щиты за спину и стали отступать к городу, а ромеи преследовали их и убивали. И вот, когда наступила ночь и засиял полный круг луны, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили [несколько] грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра.
[…] На другой день на рассвете Сфендослав созвал совет знати, который на их языке носит название «комент». Когда они собрались вокруг него, Сфендослав спросил у них, как поступить. Одни высказали мнение, что следует поздней ночью погрузиться на корабли и попытаться тайком ускользнуть […] Другие возражали, утверждая, что нужно помириться с ромеями, взяв с них клятву, и сохранить таким путём оставшееся войско.
[…] Тогда Сфендослав глубоко вздохнул и воскликнул с горечью: «Погибла слава, которая шествовала вслед за войском росов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством, [которое завещали] нам предки, вспомним о том, что мощь росов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточённо сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; [мы должны] либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, [достойные] доблестных мужей![27]»
(Маловероятно, чтобы Святослав говорил так пафосно, как это передаёт Лев Диакон. Впрочем, не многим лучше слова, которые приписывает Святославу ПВЛ: «Уж нам некуда деться, волей и неволей стать против: да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми тут, ибо мёртвые позора не имеют; если побежим, то позор нам; и не побежим, но станем крепко; я же перед вами пойду; если моя голова ляжет, то позаботьтесь о себе[28]».)
Лев Диакон: «На следующий день […] всё войско тавроскифов вышло из города […] Император, со своей стороны, выстроил ромеев и вывел их из укрепления. Вот уже
[…] Тогда император, увидевший, что фаланга ромеев отступает […] созвал приближённых к себе воинов […] и сам помчался на врагов […] ромеи повернули лошадей и с силой устремились на скифов.
[…] Завязалась горячая битва, и скифы не выдержали натиска конной фаланги. Окружённые магистром Вардой […] который со множеством [воинов] обошёл их с тыла, они обратились в бегство. [Ромеи] преследовали их до самой стены, и они бесславно погибали. Сам Сфендослав, израненный стрелами, потерявший много крови, едва не попал в плен; его спасло лишь наступление ночи. Говорят, что в этой битве полегло пятнадцать тысяч пятьсот скифов, подобрали двадцать тысяч щитов и очень много мечей. Среди ромеев убитых было триста пятьдесят, но раненых было немало…[29]».
Иоанн Скилица: «На рассвете следующего дня варвары поголовно выступили из города […] они заперли за собою ворота и бросились на ромеев. Завязалось ожесточённое сражение […] Пока император не заметил, что место битвы очень тесно, она продолжалась с равным успехом. Но он понял, что по этой причине скифы теснят ромеев […] и вот стратигам было приказано отойти назад на равнину, отодвинувшись подальше от города и делая при этом вид, будто они убегают […] когда же преследователи будут отвлечены на большое расстояние от города, неожиданно […] напасть на врага. Приказание было исполнено, и росы […] устремились за ними […] Но когда ромеи достигли назначенного места, они повернулись и отважно ринулись на врага. Там завязалась жестокая битва […] И хотя битва не была решена, оба войска закончили борьбу.
[…] император […] задумал решить дело поединком. И вот он отправил к Свендославу посольство, предлагая ему единоборство и говоря, что надлежит решить дело смертью одного мужа, не убивая и не истощая силы народов; кто из них победит, тот и будет властелином всего. Но тот не принял вызова и добавил издевательские слова, что он мол, лучше врага понимает свою пользу, а если император не желает более жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть он и изберёт, какой захочет. Ответив столь надменно, он с усиленным рвением готовился к бою[30]».
(Почему же Святослав отказался от поединка? Л. Прозоров отвечает на этот вопрос так: «…надо полагать, что речь шла о хитрости и Цимисхий попросту хотел завлечь врага в ловушку, сыграв на отваге и благородстве князя и обычае русов решать судьбу битвы поединком. Именно так это понял Святослав, попросту велевший передать цезарю, что он, Святослав, в своём уме и сам знает, чего ему надо, если же императору ромеев неймётся на тот свет, то в его распоряжении множество иных, известных ему способов. Последняя фраза, несомненно, была намёком на грязную историю с убийством Иоанном его друга, брата и вождя Никифора Фоки. Поединок был привилегией, которой удостаивали не всех. Поединок с братоубийцей, вероломным клятвопреступником и законченным лжецом унизил бы князя, даже происходи он по всем правилам. А на это, имея дело со столь скользким типом, как Иоанн Цимисхий, рассчитывать не приходилось[31]».
С моей точки зрения более убедительным выглядит мнение А. Королёва: «Весь этот эпизод выглядит странно. Сложно представить и то, как к Святославу, яростно рубившемуся рядом с простыми воинами, пробирается византийский посол, и то, как князь посылает его с ответом к василевсу. А замечание хрониста о том, что, отправляя Цимисхию отказ, князь «готовился к бою», вообще относит весь эпизод ко времени до выхода русов из крепости и в этих условиях выглядит ещё более неестественным.
[…] этот эпизод скорее всего просто выдуман греками, желавшими унизить предводителя русов[32]».)
Иоанн Скилица: «…император старался всеми способами отрезать варварам доступ в город. Он назначил для этого предприятия магистра Варду Склира с теми отрядами, которые тот возглавил, а патрикию Роману […] вместе со стратопедархом Петром было приказано с их силами напасть на врагов. И они ринулись на скифов и сражались упорно. Но и те сопротивлялись отчаянно. Долгое время борьба оставалась равной.
[…] А между тем скифы обратились в бегство, но найдя городские ворота запертыми, бросились от Склира врассыпную по равнине и погибли без числа, растаптываемые своими же и избиваемые ромеями, а остальные почти все были изранены…[33]».
Переговоры.
Лев Диакон: «…Сфендослав […] отрядил на рассвете послов к императору Иоанну и стал просить мира на следующих условиях. Тавроскифы уступят ромеям Дористол, освободят пленных, уйдут из Мисии и возвратятся на родину, а ромеи дадут им возможность отплыть, не нападут на них по дороге с огненосными кораблями […] а кроме того, снабдят их продовольствием и будут считать своими друзьями тех, которые будут посылаемы по торговым делам в Византий, как было установлено прежде.
Император […] принял эти условия, заключил с ними союз и соглашение и дал им хлеба – по два медимна [ок. 20 кг] на каждого. Говорят, что из шестидесятитысячного войска росов, хлеб получили только двадцать две тысячи человек, избежавших смерти, а остальные тридцать восемь тысяч погибли от оружия ромеев[34]».
(Вероятно, текст именно этого договора содержится в ПВЛ: «Список с договора, бывшего при Святославе, великом князе русском, и при Свенельде, писано при Феофиле Синкеле и к Иоанну, называемому Цимисхием, царю греческому, в Доростоле, месяце июле, 14 индикта, в год 6479. Я, Святослав, князь русский, как клялся и утверждаю договором этим клятву свою. И хочу иметь мир и истинную любовь со всеми и великим царём греческим, и с Василием, и с Константином, и с боговдохновенными царями, и со всеми людьми вашими, и которые суть подо мною русь, бояре и прочие, до конца века. Никогда не помышляю на страну вашу, не собираю воинов, ни народа иного не приведу на страну вашу и на то, что есть под властью вашей греческою, ни на власть Корсуньскую и всех городов их, ни на страну Болгарскую. Если иной кто помыслит на страну вашу, да я буду противником ему и биться с ним, как клялся я к царям греческим, и со мною бояре и русь вся; да сохраним неизменным договор. Если от тех самых прежде сказанных не сохраним, я же и со мною и подо мною, да будем прокляты от Бога, в его же верим, в Перуна и в Волоса, бога скота; да будем жёлты, как золото, и своим оружием да иссечены будем, да умрём. Это же имейте в истину, как обещали ныне вам и написали на хартии этой и своими печатями запечатали[35]».)
Лев Диакон: «После утверждения мирного договора Сфендослав попросил у императора позволения встретиться с ним для беседы. Государь не уклонился и, покрытый вызолочёнными доспехами, - подъехал верхом к берегу Истра, ведя за собою многочисленный отряд сверкавших золотом вооружённых всадников. Показался и Сфендослав, приплывший по реке на скифской ладье; он сидел на вёслах и грёб вместе с его приближёнными, ничем не отличаясь от них. Вот какова была его наружность: умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны её свисал клок волос – признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамлённым двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближённых только чистотой. Сидя в ладье на скамье для гребцов, он поговорил немного с государем об условиях мира и уехал[36]».
(Именно это описание Святослава, данное Львом Диаконом, используют авторы многочисленных картин, памятников, книг и статей, посвящённых русскому князю. Так, например, Л. Прозоров в своей статье «Внешность князя Святослава Игоревича как этноопределяющий признак» применяет это описание для того, чтобы в очередной раз «отвергнуть версию о скандинавском происхождении русов и убедиться в балтославянских корнях последних», так как «…именно «причёска» ярче и очевиднее чего бы то ни было доказывает: на Дунай пришёл во главе своих славянских дружин князь Святослав, а не вымышленный норманистами «конунг Свендислейф[37]».
Впрочем, возможно, Лев Диакон написал не совсем так. Дело в том, что в Интернете есть статья, которая так и называется: «Как всё-таки выглядел русский князь Святослав Игоревич». Так вот там, в частности, сказано: «…русский перевод оказался неверен, греческий термин и его перевод на латинский язык (на основании которого описания Святослава известно европейским историкам) не содержит упоминания о бритом подбородке. Вместо этого там стоит фраза barba rasa, то есть, редкая борода[38]».
Естественно, мне могут возразить: мало ли что пишут в Интернете. Однако, и Ф. Успенский, думаю, что в его компетенции сомнений нет, цитирует Диакона следующим образом: «…редкая борода, верхняя губа его была обильно покрыта густыми и вниз спускающимися волосами. Голова была совсем голая, лишь на одной стороне висел локон волос…[39]»
Таким образом, у нас есть два варианта описания причёски Святослава: в первом – у него усы и локон на выбритой голове; во втором – всё то же самое плюс ещё и борода.
А вот что пишет по этому поводу А. Королёв: «…не следует забывать, что Лев Диакон не был участником похода Иоанна Цимисхия в Болгарию и видеть Святослава не мог […] Можно, конечно, предположить, что описание Святослава Лев Диакон сделал со слов участников похода или взял из некого источника […] Но возможно и другое объяснение […] Учитывая известное стремление Льва Диакона показать свою , а также то, что он помещал родину русов в районе Керченского пролива, можно предположить, что византийский автор, зная, как должны были выглядеть местные знатные русы, использовал эту информацию при описании Святослава. Лев думал, что русский князь мог выглядеть только так[40]».)
После ухода Святослава Цимисхий разместил в крупных болгарских городах гарнизоны, царь Борис был отправлен в Константинополь, где над ним была проведена процедура детронизации, а Восточная Болгария стала Византийской провинцией.
[1] Никитин А.Л. Текстология русских летописей. Выпуск 1. М., 2006. С. 97
[2] Древняя Русь в свете зарубежных источников. Том 2. М., 2010. С. 220
[3] Там же. С. 194
[4] Прозоров Л.Р. «Иду на вы!»: Подвиги Святослава. М., 2013. С. 411
[5] Древняя Русь в свете зарубежных источников. Том 2. М., 2010. С. 191
[6] Там же. С. 220
[7] Прозоров Л.Р. «Иду на вы!»: Подвиги Святослава. М., 2013. С. 310
[8] Лев Диакон История. На сайте: www.vostlit.info
[9] Королёв А.С. Святослав. М., 2011. С. 200
[10] Древняя Русь в свете зарубежных источников. Том 2. М., 2010. С. 196
[11] Там же. С. 220
[12] Там же. С. 196
[13] Там же. С.198
[14] Там же. С. 222
[15] Там же. С. 200
[16] Сахаров А.Н. Дипломатия Святослава. На сайте: www.historic.ru
[17] Королёв А.С. Святослав. М., 2011. С. 225
[18] Древняя Русь в свете зарубежных источников. Том 2. М., 2010. С. 223
[19] Там же. С. 209
[20] Там же. С. 224
[21] Там же. С. 203
[22] Там же. С. 225
[23] Там же. С. 206
[24] Там же. С. 227
[25] Там же. С. 207
[26] Там же. С. 229
[27] Там же. С. 209
[28] Никитин А.Л. Текстология русских летописей. Выпуск 1. М., 2006. С. 98
[29] Древняя Русь в свете зарубежных источников. Том 2. М., 2010. С. 211
[30] Там же. С. 231
[31] Прозоров Л.Р. «Иду на вы!»: Подвиги Святослава. М., 2013. С. 471
[32] Королев А.С. Святослав. М., 2011. С. 238
[33] Древняя Русь в свете зарубежных источников. Том 2. М., 2010. С. 232
[34] Там же. С. 212
[35] Никитин А.Л. Текстология русских летописей. Выпуск 1. М., 2006. С. 103
[36] Древняя Русь в свете зарубежных источников. Том 2. М., 2010. С. 213
[37] Прозоров Л.Р. Кавказский рубеж. М., 2006. С. 274
[38] На сайте: www.myblogjoker777.blogspot.com
[39] Успенский Ф.И. История Византийской империи. Том 3. На сайте: www.rikonti-khal
[40] Королёв А.С. Святослав. М., 2011. С. 245
