Показать все теги
«В эпоху древности, - писал в одной из своих недавних работ И.М. Дьяконов, - будь то на Западе или на Востоке, именно город занимает ведущее положение как центр экономической, социальной и политической жизни. Можно сказать, что древность кончается вместе со смертью древнего города»[1].
То, что города с момента своего появления были основными центрами цивилизации, известно давно. И поэтому город неизменно являлся постоянным объектом археологических исследований: особенно это касается античных городов Греции и Рима, западноевропейских городов эпохи развитого феодализма, древнерусских городов и т.д. В гораздо меньшей степени повезло в этом отношении городам раннеклассовых обществ Древнего Востока, Африки и доколумбовой Америки. Отдельные памятники изучались не без успеха и там, но теоретическое осмысление роли города во всей социально-экономической структуре общества, его функции, его планировка и внутренняя организация, наконец, его происхождение и определяющие черты - все эти вопросы стали ставиться на повестку дня лишь сравнительно недавно - в последние два-три десятилетия. Между тем материалы и факты, освещающие раннеклассовые общества в их городском варианте, имеют самое прямое отношение к разработке наиболее крупных теоретических проблем современной исторической науки. Речь идет прежде всего о проблеме происхождения и развития классового общества и государства. «Для изучения закономерной тенденции образования классового общества и становления государства, - пишет Б.Б. Пиотровский, - первостепенное значение имеет изучение тех ранних классовых обществ и государств, которые возникли на земле первыми и самостоятельно»[2].
Согласно общепринятому мнению, города впервые появились на Ближнем Востоке (Месопотамия: Шумер) в конце IV тысячелетия до н.э.[3] Несколько позднее признаки городской жизни отмечены в долине Нила, а спустя еще несколько столетий - в Индии. При этом среди специалистов ведутся ожесточенные споры относительно того - родились ли все перечисленные выше древнейшие городские цивилизации независимо друг от друга или же более поздние очаги городской культуры в Египте и Индии возникли под прямым влиянием месопотамских традиций.
Что же касается Нового Света в доколумбову эпоху, то лучше всего изучены там города Мезоамерики. И лишь наиболее пылкое воображение может объявить их продуктом диффузии из Старого Света. Во всяком случае, наука пока не располагает никакими серьезными основаниями, чтобы говорить о прямых контактах между древними цивилизациями Старого и Нового Света[4].
Таким образом, Месопотамия (Шумер) и Мезоамерика - те два региона, где зарождение и развитие города протекало совершенно самостоятельно[5]. А это в свою очередь открывает самые широкие перспективы для сравнительного анализа двух независимых моделей древнейших городских культур.
Каждая из названных моделей имеет свои преимущества и свои недостатки. В Месопотамии города появляются очень рано, по-видимому, в конце IV тысячелетия до н.э., и их развитие прослеживается на основе археологических находок и клинописных текстов вплоть до конца I тысячелетия до н.э., т.е. на протяжении свыше 3 тыс. лет. Однако первые, наиболее интересные страницы в жизни месопотамского города известны нам меньше всего. Да и последующие этапы освещены источниками далеко не равномерно.
Мезоамериканский вариант города отражен в документах, письмах и хрониках испанских и индейских авторов достаточно широко, но лишь на сравнительно коротком отрезке его существования: Х-ХУ1 вв. н.э.
«Города-государства Центральной и Южной Америки, - отмечает В.Н. Никифоров, - несравненно полней, чем скудные сведения о древнеегипетской или шумерийской цивилизациях, позволяют представить жизнь первых островков классового общества среди моря первобытнообщинного варварства, то и дело захлестывавшего эти островки»[6].
И в самом деле, ни в одном другом районе земного шара внутренняя структура первоначальных раннеклассовых государственных образований и городов не документирована так хорошо, как в Мексике и Перу. Если древнейшие цивилизации Ближнего Востока, Египта, Индии и другие удалены от нас во времени на целые тысячелетия и представлены разрозненными и немногочисленными историческими текстами и обильным, но не слишком «информативным» археологическим материалом, то в Новом Свете индейские культуры ацтеков, майя, инков сохранили почти до наших дней те самые архаические институты и порядки, над исследованием которых в Старом Свете бьются сейчас ученые многих стран. В XVI в. н.э. конкистадоры безжалостно уничтожили чуждый им мир индейских цивилизаций. Но прежде чем это случилось, многие европейцы - очевидцы драматических событий конкисты или их современники - солдаты, монахи, путешественники, королевские чиновники, официальные летописцы и т.д. - успели оставить для потомков немало ценных документов, достаточно полно раскрывающих общий характер раннеклассовых государств доколумбовой Америки.
За последние годы работами советских (Ю.В. Кнорозов, Р.В. Кинжалов, В.Н. Никифоров, М.А. Коростовцев, В.М. Массон, И.К. Самаркина и др.) и зарубежных (Р. Мак-Адамс и др.) ученых была убедительно показана принципиальная, формационная близость древних цивилизаций Америки и раннеклассовых государств Месопотамии, Египта и ряда других областей Старого Света. Из этого вытекают два важных обстоятельства: во-первых, мы получаем возможность широко использовать сравнительный метод исследований для анализа социально-экономических институтов в обоих регионах; а во-вторых, и это особенно ценно, теоретические положения классиков марксизма-ленинизма о природе древневосточного общества и государства вполне могут быть использованы и для доколумбовой Америки.
Для сравнений и выводов в данной работе берутся только первичные очаги раннеклассовых государственных образований, первичные очаги городской цивилизации: в Старом Свете - это Месопотамия, в Новом - Мезоамерика. В названных областях процесс возникновения и развития городов протекал в «чистом» виде, без каких-либо влияний извне, со стороны более высоких культур. Вместе с тем это и наиболее ранние и архаичные формы городской организации. Учитывая степень изученности и опубликованности соответствующих археологических материалов, автор выбрал из всех городских цивилизаций Мезоамерики только культуру майя. Дело в том, что если для большинства других классических (I тысячелетие н.э.) мезоамериканских государств мы обычно располагаем надежными сведениями по одному-двум городским центрам, то для территории майя это количество возрастет минимум до двух десятков - т.е. налицо материал для сопоставлений. Первые города возникли на территории майя в самом конце I тысячелетия до н.э. Их самостоятельное развитие было насильственно прервано испанским завоеванием в XVI в. Таким образом, история майяской цивилизации насчитывает свыше 1,5 тыс. лет. В пределах этого продолжительного отрезка времени исследователи выделяют обычно два хронологических периода: классический (I тысячелетие н.э.) и постклассический (Х-ХУ вв. н.э.). Письменными источниками (испанские и индейские хроники) освещен более или менее лишь последний из них. Классический период, отражающий начальные и наиболее интересные этапы существования раннеклассовых городов-государств майя, известен пока исключительно по археологическим данным.
Города-столицы Центральной области майя в I тысячелетии н.э.
1 - границы Центральной области культуры майя,
2 - города-столицы, 3 - прочие памятники
Однако одного археологического материала при всем его обилии и значимости явно недостаточно (учитывая его специфику и ограниченность) для того, чтобы сколько-нибудь полно судить о характере социально-политических институтов майя в городах I тысячелетия н.э. Поэтому в работе использован ретроспективный метод исследований, чтобы, идя от более известных, изученных явлений к менее понятным, спроецировать свет исторической традиции кануна конкисты на темные века «бесписьменной» майяской истории.
Правда, многие зарубежные исследователи не признают правомерности применения сведений письменных источников постклассического (Х-ХУ1 вв.) и колониального (после конкисты) периодов к эпохе I тысячелетия н.э. на том основании, что это позднее общество майя отстоит по времени от классических городов, погибших в IХ-Х вв. н.э., на целых шесть веков и поэтому претерпело значительные изменения во всех сферах жизни.
Кроме того, в X в. н.э. государства майя на полуострове Юкатан были завоеваны отрядами тольтеков-нахуа, пришедших, по-видимому, из Центральной Мексики и с побережья Мексиканского залива и принесших с собой чуждые местным индейцам традиции культуры.
Положение усугубляется еще и тем, что в I тысячелетии н.э. ведущую роль в развитии цивилизации майя играли города южной части низменных лесных областей, погибшие в IX- X вв. н.э. (они и дают основную часть археологического материала I тысячелетия н.э.), а письменные источники и этнографические данные освещают в основном жизнь тех групп майя, которые обосновались на полуострове Юкатан и в Горной Гватемале, т. е. областей, подвергшихся в X в. н.э. опустошительному нашествию со стороны воинственных индейцев нахуа и испытавших на себе известное воздействие иноземной культуры. Бесспорно, в практической работе приходится учитывать и хронологическую удаленность сопоставляемых обществ, и разрушительное воздействие на некоторые институты майя центральномексиканского влияния. Но вместе с тем необходимо напомнить, что к моменту испанского завоевания все высокоразвитые государства доколумбовой Мезоамерики находились примерно на одинаковом уровне развития, который в общем и целом не очень отличался от уровня предшествующего классического периода[7]. Завоевание же Юкатана тольтеками могло в лучшем случае изменить лишь фасад старого общества майя, но не его сущность. Однако и эти несомненные изменения на практике носили довольно ограниченный характер, коснувшись только некоторых проявлений культа и замены части местной знати пришлой. Уже через 2-3 столетия завоеватели бесследно растворились в майяской среде, утратив свой язык и культуру. И только воспоминания о тольтекском происхождении бережно хранились ими как обоснование их знатности и притязаний на высокое общественное положение. На мой взгляд, сколько-нибудь успешная реконструкция социально-политических институтов майя в I тысячелетии и. э. возможна только на основе комплексного подхода, ретроспективного применения данных хроник и этнографических отчетов к археологическим находкам классического периода[8].
К моменту появления европейских завоевателей (XVI в.) майя занимали обширную территорию, включавшую в себя Южную Мексику (штаты Табаско, Чиапас, Кампече, Юкатан, территория Кинтана-Роо), Гватемалу, Белиз, западные районы Сальвадора и Гондураса. В этих пределах ученые-американисты выделяют три большие культурно-географические области: Северную (полуостров Юкатан), Центральную (Северная Гватемала, Табаско, Кампече, Белиз, Западный Гондурас) и Южную (горные районы и Тихоокеанское побережье Южной Мексики и Гватемалы)[9].
Северная область включает в себя весь полуостров Юкатан - плоскую известняковую равнину с кустарниковой растительностью, пересеченную кое-где цепями невысоких каменистых холмов. Бедные и тонкие почвы полуострова, особенно вдоль побережья, не слишком благоприятны для маисового земледелия. К тому же здесь нет рек, озер и ручьев; единственным источником воды (если не считать дождей) служат естественные карстовые колодцы-сеноты. Юкатан лишен многих минеральных ресурсов, столь необходимых для жизни и хозяйственной деятельности индейцев доколумбовой эпохи: обсидиана, базальта, диорита и т.д., а также металлов, древесины, какао, каучука и др. Зато прибрежные районы полуострова, омываемые водами Мексиканского залива и Карибского моря, славились своими богатыми соляными разработками, обилием рыбы и других морских продуктов. В ряде мест здесь имелись значительные залежи кремня. На Юкатане издавна выращивали крупные урожаи хлопка, шедшего на изготовление хлопчатобумажных тканей, одежд и плащей, которые пользовались известностью и спросом по всей Мезоамерике[10].
К Южной области относятся горные районы и Тихоокеанское побережье Гватемалы, мексиканский штат Чиапас (горная его часть), отдельные районы Сальвадора. Эта территория отличается необычайной пестротой этнического состава, разнообразием природно-климатических условий и значительной культурной спецификой, заметно выделяющей ее на фоне других областей майя[11].
Основу Центральной области составляет обширная территория департамента Петен (Северная Гватемала) и прилегающих к нему с запада и востока районов (низменная часть мексиканского штата Чиапас, штаты Табаско и Кампече в бассейне р. Усумасинты; Белиз (Британский Гондурас) с реками Белиз, Асуль, Сарстун, Ондо и другими, текущими на восток, к Карибскому морю; и, наконец, западный район Гондураса с реками Мотагуа и Чамелекон. По своим природным условиям - это известняковая низменность, лежащая на высоте 90-200 м над уровнем моря[12].
Однако она не производит впечатления монотонной равнины. В ряде мест ее пересекают цепи каменистых холмов. Большая часть территории области покрыта влажными тропическими лесами, которые чередуются временами с травянистыми саваннами, болотистыми низинами («бахос»), естественными водоемами («агуадас»), и озерами. Плодородные почвы встречаются здесь чаще, чем на Юкатане, и имеют большую толщину. Климат теплый, тропический, со среднегодовой температурой 25° выше нуля, по Цельсию. Год делится на два сезона: сухой (он длится с конца января до конца мая) и дождливый (с конца мая до конца января). Всего здесь выпадает от 100 до 300 см осадков в год[13]. В сухой сезон количества дождей явно недостаточно для земледелия и для бытовых нужд местного населения. Для удовлетворения последних часто приходится прибегать к строительству искусственных водоемов и резервуаров, где собирается вода во влажное время года. На большей части Центральной области можно получить один-два урожая маиса в год.
Но в некоторых местах, таких, как предгорные районы Гватемалы, район Паленке у подножья горных хребтов Центрального Чиапаса, в районе «Гор Майя» в Белизе, дождей выпадает значительно больше средней нормы, что позволяет собирать там за год по два-три полновесных урожая[14].
Естественная растительность на большей части территории Центральной области - влажный тропический лес, с богатым выбором съедобных плодов и растений, ценными породами древесины и обильной фауной. Лесные ресурсы области издавна широко использовались местными индейцами, хорошо знавшими все секреты сельвы. Кроме того, здесь были широко представлены такие виды сырья, как известняк (для строительства) и кремень (для выделки орудий труда и оружия)[15].
Учитывая состояние имеющихся археологических источников, автор выбрал в качестве главного объекта исследования только памятники Центральной области, как наиболее представительной и хорошо изученной части территории культуры майя I тысячелетия н.э. На протяжении классического периода (ИХ вв. н.э.) там, по самым скромным подсчетам, имелось до 100 так называемых ритуальных центров (поселений с каменной архитектурой и иероглифическими календарными надписями по эре майя) разной величины. Наличие столь значительного материала для сравнений и выводов, а также тот факт, что именно в Центральной области находилось большинство наиболее крупных центров классической цивилизации майя, и заставили автора обратиться именно к этой части майяской территории. Из 100 известных здесь на сегодняшний день памятников классического периода самые общие сведения имеются лишь о половине. Систематические исследования и раскопки велись примерно на 15 городищах. Остальные обследованы довольно поверхностно. Обычно наносились на план и описывались только центральные комплексы каменных построек (храмы и дворцы), а также сопутствующие им эпиграфика и скульптура. Жилые постройки основной массы населения городов почти не исследовались.
Все вышесказанное заставило автора уделить основное внимание характеристике политико-административного и культового аспектов майяского города (и соответственно характеристике верхушки майяского общества). По той же причине при классификации городищ майя I тысячелетия н.э. им были выделены только города-столицы, вероятные центры небольших, «номовых» государств.
При выделении этих центров из общего числа других синхронных памятников Центральной области майя автор исходил из того общепринятого тезиса, что столица древнего государства одновременно была и местопребыванием правителя и его двора, а также важным культовым центром. В чисто археологическом плане это выражается в поисках таких критериев, как наличие в данном населенном пункте: а) резиденции правителя (дворца); б) царских погребений; в) мотивов искусства, связанных с прославлением личности правителя и его власти. В результате удалось в предварительном плане выделить для Центральной области майя в I тысячелетии н.э. 18 вероятных столиц городов-государств.
Наиболее полно и четко раскрыл природу города-государства в раннеклассовых обществах И.М. Дьяконов. «В Передней Азии периода ранней древности, - отмечает он, - пределом общинно-государственной интеграции являлось то, что я, по египетскому образцу, в 1950 г. предложил называть „номом“; это территория, которая включала один, реже - два- три города... с их округой, ограничена определенными естественными условиями сравнительно небольшого масштаба - горной долиной и т.д. Более крупные объединения возможны только в порядке принуждения вполне автономных „номов“ к уплате дани более сильному „ному“.»[16].
Материалы письменных источников из Центральной Мексики и полуострова Юкатан Х-ХУ1 вв. н.э. демонстрируют полное соответствие изложенной выше характеристики древневосточного «нома» с типичным городом-государством Мезоамерики кануна испанского завоевания. Город-государство (город с прилегающей округой) - наименьшая стабильная территориально-политическая единица мезоамериканской классической древности. В исторических документах майя позднего периода отмечено появление и более крупных государственных образований (большие «провинции» и майя-тольтекские царства Юкатана), которые и по своей территории, и по числу жителей значительно превосходили размеры среднего города-государства.
Однако, как только мы обращаемся к эпохе «археологических» городов-государств I тысячелетия н.э., какая-либо определенность в отношении территориально-политических структур того времени исчезает. И в самом деле, исходная единица всех этих построений - город-государство - в ряде случаев, хотя и с большими трудностями, выделяется археологами (У. Буллард, У. Сандерс, У. Хевиленд, Р. Рэндс и др.). Но без письменных источников, только на основе распространения региональных стилей архитектуры, скульптуры и керамики, нельзя судить о политико-административных границах государственных образований того времени. Вполне возможно, что такой гигантский город, как Тикаль, помимо своей земельной территории, контролировал и владения нескольких соседних городов-государств, уступавших ему по силе и могуществу.
Но для подобных предположений мы не располагаем пока сколько-нибудь падежными фактами. Совершенно очевидно, что без прочтения некалендарных иероглифических текстов I тысячелетия н.э. судить о взаимоотношениях городов-государств того периода явно преждевременно[17]. Поэтому основное содержание данной работы - выделение из общей массы классических «центров» майя вероятных столиц городов-государств и общая их характеристика.
Однако «древние города, - пишет В.М. Массон, - это не просто выполнители определенных функций, а сложные социальные организмы, образующие составную часть всей социально-экономической системы, конкретное воплощение ее характерных особенностей, причем, как правило, в наиболее ярких и репрезентативных формах»[18].
Вот почему рассмотрение социально-экономической структуры майяского общества, особенно его господствующих классов (что диктуется общим характером имеющихся источников), составляет другую важную задачу этой работы.
Наибольший эффект при всякого рода социально-экономических реконструкциях древних обществ дает обычно комплексный метод исследования - сочетание данных разных наук: археологии (материальные находки), этнографии (описание культуры и быта ныне существующих племен и народов) и истории (письменные источники).
Именно такой комплексный подход Ь возможен как раз при анализе общества древних майя: мы располагаем довольно значительным по объему археологическим материалом I тысячелетия н.э.; поздний этап развития местной культуры был зафиксирован в документах и хрониках европейских и индейских авторов XVI-XVII вв.; и, наконец, прямые потомки строителей древних городов майя - на полуострове Юкатан, в джунглях Чиапаса и горах Гватемалы - подробно описаны в XIX-XX вв. различными этнографическими экспедициями.
Но несмотря на такое обилие разнообразных источников, пожалуй, ни одна другая проблема не вызывает столько разногласий и споров, как характер общества майя классического периода. Древнейшие города Старого Света появились в строго определенных экологических зонах - в аллювиальных долинах крупных рек (Нила, Тигра, Евфрата, Инда и др.), где земледелие основывалось преимущественно на ирригации. Отсюда часто делается вывод о том, что без аналогичного природного фона и без ирригации для эпохи древности невозможны ни городская жизнь, ни цивилизация[19].
Но в доколумбовой Мезоамерике ирригация отнюдь не была преобладающей системой земледелия, а у майя низменных лесных областей она вообще применялась в крайне редких случаях. Можно добавить, что в классический период цивилизованные народы доис- панской Мезоамерики (и в их числе майя) не знали также таких выдающихся изобретений древности, как плуг, колесо, вьючные и тягловые животные, обработка металлов и т.д.
Все это создает вокруг майя ореол какой-то уникальности и таинственности, чему в немалой степени способствовали и труды ряда известных зарубежных майянистов - С. Морли, Г. Спиндена, Э. Томпсона и др. Эти авторы всячески подчеркивали исключительный, неповторимый характер культуры, созданной индейцами майя и не имеющей ничего похожего в древних культурах Старого и Нового Света[20]. Однако вряд ли с этим можно согласиться. Совершенно прав Р. В. Кинжалов, который считает, что древних майя необходимо рассматривать и изучать только в тесном единстве и сравнении с другими индейскими обществами доколумбовой Мезоамерики[21]. Больше того, полезны и более широкие сопоставления.
Именно поэтому одна из важнейших задач данной работы состоит в том, чтобы, объективно оценив общий уровень развития раннеклассового общества майя, сопоставить его с очагами древнейших городских цивилизаций Старого Света (Месопотамия), что, в свою очередь, позволит вписать весьма своеобразные по облику индейские культуры доколумбовой эпохи (в том числе и майя) в рамки единого общеисторического процесса развития человечества. При анализе основных проблем древнемайяского города особое, можно сказать, решающее значение имеет определение самого понятия «город».
По этой причине автор счел необходимым вынести обсуждение данного вопроса в начало работы.
Определение понятия «город»
«В разных странах и в разные времена, - говорится в одном из недавних французских изданий по проблемам урбанистики, - представление о том, что считать городом, менялось. Если город всегда противопоставлялся сельской местности, то само противопоставление в разные эпохи приобретало разный смысл. Каждой форме цивилизации соответствует свое понятие города... Некоторые даже самые прославленные города древности, населенные в основном земледельцами, мы, несомненно, не могли бы причислить к разряду городских поселений, если бы подошли к ним с меркой ХХ века.»[22]
И с этим высказыванием известных французских урбанологов Ж. Боже-Гарнье и Ж. Шабо трудно не согласиться. Поэтому, учитывая хронологические рамки настоящей работы, обратимся прежде всего к проблеме древнего города. Совершенно очевидно, что предварительное определение понятия «город» для любой социально-экономической формации - это первый шаг в каждом научном исследовании. «Вопрос о самом определении города (какие из населенных пунктов считать городами), - подчеркивает Б.С. Хорев, - относится к одному из двух главных общих вопросов (второй - типология городов), которые возникают при изучении городов»[23]. Однако дело это совсем нелегкое, о чем убедительно свидетельствует краткий обзор мнений различных авторов о природе и функциях городских поселений древнего мира.
Один из наиболее спорных вопросов состоит в том, что считать главным в определении понятия «город» - его величину, структуру или характер выполняемых функций.
В современной историографии, как советской, так и зарубежной, получила широкое распространение точка зрения о том, что докапиталистический ранний город был прежде всего центром ремесла и торговли и что большинство его жителей не участвовало в непосредственном производстве пищи, т. е. не занималось земледелием и скотоводством.
Известный специалист по проблемам древнего города Г. Сьоберг (США) считает, например, что город - «это община значительного размера и с большой численностью населения, которая дает приют ряду неземледельческих специалистов, включая грамотную элиту»[24].
М. Вебер утверждает в свою очередь, что «с точки зрения чисто экономического определения городом можно назвать такое населенное место, обитатели которого в своем большинстве живут не земледельческим трудом, а торговлей и промышленностью»[25].
У. Майер-Оакс (США) считает даже, что в городе (имеются в виду города доколумбовой Америки. - В.Г.) независимо от его значения и величины 75% населения не должно быть связано с сельским хозяйством (в данном случае - с земледелием)[26].
Гордон Чайлд в своей известной статье «Городская революция» приводит длинный перечень определяющих признаков города.
1) «С точки зрения размеров первые города должны быть более обширными и густо населенными, чем любое поселение предшествующей поры» (шумерские города имеют от 7000 до 20 000 жителей)[27].
2) «По составу и функциям городское население отличается от жителей любой деревни. Вполне вероятно, что в действительности большинство горожан все еще оставалось земледельцами, снимающими урожай и орошающими земли, прилегающие к городу. Но все города имеют уже в дополнение к этому классы, которые не обеспечивают сами себя пищей с помощью земледелия, скотоводства, рыболовства или собирательства, - профессиональные ремесленники, торговцы, должностные лица и жрецы. Все они жили, конечно, за счет излишка продуктов, создаваемого земледельцами, живущими в городе и зависимых от него деревнях»[28].
3) «Монументальные общественные здания не только отличают каждый известный город от любого селения, но и символизируют концентрацию общественного прибавочного продукта» (храмы, дворцы)[29].
4) Изобретение письменности и календаря.
5) Новое сложное искусство.
6) Регулярная внешняя торговля на большие расстояния.
7) Государственная организация[30].
Урбанолог М.Хаммонд (Англия) дает следующее определение города: «Город в предварительном плане может быть определен как община, члены которой живут в непосредственной близости друг от друга, под единым управлением и в объединенном комплексе зданий, часто окруженных стеной. Город, далее может быть описан как община, в которой значительная часть населения занята внутри города неземледельческой деятельностью. Третий признак состоит в том, что город - это община, которая распространяет свой контроль на область более широкую, чем необходимо для ее простого самообеспечения»[31].
Наконец, приведем высказывание известного специалиста по раннему городу в доис- панской Мексике - У. Сандерса (США). По его словам, «урбанизм - это процесс, при котором возникают общины с многочисленным населением, сконцентрированные на небольшой сплошной площади и отличающиеся интенсивной внутренней дифференциацией, основанной на различиях в богатстве, экономической специализации и власти»[32]. Сходные критерии демографического порядка приводит и Б. Прайс (США): «.городская община является по сути своей общиной со значительным, густым и социально поляризованным населением.»[33].
Часто для обоснования существенных отличий города от деревни пытаются использовать разного рода количественные показатели: определенный уровень численности населения (в 5, 8, 10 тыс. человек и т.д.) в данном поселении, размеры территории, количество построек и т. д.[34]
Что касается той группы определений города, которые основаны на экономических факторах (неземледельческий характер занятий большинства жителей), то с ними вряд ли можно согласиться. Справедливый сам по себе для современности и, видимо, для периода развитого феодализма в Европе и Азии, этот тезис вызывает большие сомнения в приложении к городам более раннего времени - особенно на начальных этапах цивилизации и государственности. Я имею в виду прежде всего первичные очаги высоких культур, названные выше: Месопотамия в Старом Свете, Мезоамерика - в Новом. Многие авторитетные исследователи на основе глубокого анализа фактического материала из самых разных регионов земного шара - тропической Африки, Азии, доколумбовой Америки - отмечают, что ранний город, несмотря на все его новые функции и новый облик, по сравнению с деревней, был тысячами нитей связан с землей, а большая часть его жителей непосредственно занималась земледелием. «Произвольные определения, основанные на размерах населения или его плотности, - подчеркивает Б. Триггер (США), - не получили всеобщего признания, как не могут быть приняты и те взгляды, согласно которым только общины, значительное большинство обитателей которых было занято неземледельческими делами, следует считать городами... Большинство жителей даже основных общин йоруба в Западной Африке является земледельцами, как и многие обитатели крупнейших общин в древнем Шумере и доиспанской Мексике»[35].
Количественные показатели безусловно играют важную роль при изучении типологии древних городов и как вспомогательные признаки в определении города. Однако гораздо важнее для определения понятия «город» функциональный подход. На мой взгляд, прав английский исследователь Д. Гроув, писавший, что город отличался от деревни прежде всего по своему назначению (функции). «Исторически происхождение городов связано с необходимостью сконцентрировать в одном месте функции, имеющие отношение к более широкой территории, нежели деревня, - такие, как рынки, администрация или оборона»[36]. Сходное определение высказал и Б. Триггер. «Город, - пишет он, - является единицей поселения, которая осуществляет специализированные функции по отношению к более широкой округе»[37].
Эта проблема, прежде всего в применении к древневосточному городу, нашла свое отражение и в советской историографии. В.М. Массон в целом ряде своих работ разбирает вопрос о критериях раннего города на Востоке. «В рассматриваемое время, - пишет он, - это крупное укрепленное поселение, центр сельскохозяйственной округи, но также центр ремесленного производства и торговли, как внутренней, так и вешней.»[38] В другом месте тот же автор определяет город как крупный населенный (не менее 5 тыс. человек) пункт с развитой системой укреплений, бывший центром сельскохозяйственной округи и вместе с тем место сосредоточения ремесла и торговли[39]. На недавней Всесоюзной конференции по проблемам раннего и средневекового города в Ленинграде (октябрь 1976 г.) В.М. Массон вновь возвращается к понятию «город»: «Древние города, - подчеркивает он, - с точки зрения понятий, используемых при социально-экономическом анализе, могут быть определены как крупные пункты, места концентрации населения, орудий производства, культурного потенциала, выполняющие особые регулятивные ремесленные и торговые функции (курсив мой. - В.Г.). Роль города как пункта концентрации, выполняющего специфические функции, находит прямое отражение в морфологических особенностях, характеризуемых прежде всего компактной застройкой и развитием высотной архитектуры»[40].
Как можно видеть из приведенных выше высказываний, В.М. Массон четко проводит в своих определениях тезис о преобладании торгово-ремесленной деятельности в функциях древнего города.
Мне представляется, что в данном случае роль ремесла и торговли в возникновении и развитии древнейших городов, будь то на Ближнем Востоке или в Мезоамерике и Перу, несколько преувеличена. Видимо, вначале, когда города образовались на базе еще сравнительно слабо развитой техники и экономики раннеклассовых обществ эпохи неолита и бронзового века, основным конституирующим элементом их населения в большинстве случаев были, вероятно, концентрировавшиеся в них представители слагавшихся господствующих классов и государственной власти, жившие за счет эксплуатации зависимого земледельческого населения. Наибольших размеров достигали обычно города, бывшие крупными административно-политическими и религиозными центрами[41].
Ремесло и обмен начинают играть все большую роль в этих древнейших городах лишь на последующих, более поздних этапах развития. Главными же функциями раннего города были политико-административная и культовая[42]. Однако политико-административная функция древнейшего города часто недооценивается, и поэтому вольно или невольно в его определения вкрадываются элементы модернизации и европоцентризма (античная и средневековая модели европейского города). О природе древнейшего города, его характерных чертах можно судить прежде всего на основе ряда высказываний К. Маркса. «Концентрация в городе, - пишет он, - территория которого включает в себя окружающую сельскую местность; мелкое сельское хозяйство, производящее для непосредственного потребления; промышленность как домашнее побочное занятие жен и дочерей (прядение и ткачество) или как получившая самостоятельное развитие только в отдельных отраслях производства.»[43]. При этом особое внимание К. Маркс уделяет коренному отличию раннего города, бывшего всем своим существованием тесно связанным с землей и с земледелием, от города современного.
«Эта. форма, - указывает он, - предполагает в качестве своего базиса не земельную площадь как таковую, а город как уже созданное место поселения (центр) земледельцев (земельных собственников). Пашня является здесь территорией города, тогда как в первом случае село выступало как простой придаток к земле»[44]. И далее: «История классической древности - это история городов, но городов, основанных на земельной собственности и на земледелии.»[45].
Что касается общего определения понятия «город» для эпохи раннеклассовых государств, то наиболее удачной представляется точка зрения И.М. Дьяконова относительно вавилонского города II тысячелетия до н.э.: «Город в рассматриваемое время является центром тяготеющей к нему населенной округи: город - центр округи в хозяйственном отношении.; город - центр округи в политическом отношении, как средоточие иерархии общинных органов самоуправления и как резиденция государственной администрации; наконец, город - ее центр в идеологическом отношении»[46]. Разделяя в целом это определение, я тем не менее считаю, что в нем необходимо несколько сместить акценты. Да, древнейший город действительно был хозяйственным центром округи. Но главное и определяющее состоит в другом. Крупные города первичных очагов цивилизации в Мезоамерике и на Ближнем Востоке в значительной мере обязаны своим процветанием размещению в них правительственных резиденций. Город был средоточием господствующего класса, центром, в который стекались богатства общества. Здесь же находился обычно и храм верховного божества. Это целиком согласуется с высказыванием К. Маркса по поводу древневосточного государства в целом и города в частности. «Города в собственном смысле слова, - писал К. Маркс, - образуются здесь наряду с. селами только там, где место особенно благоприятно для внешней торговли, или там, где глава государства и его сатрапы, выменивая свой доход (прибавочный продукт) на труд, расходуют этот доход как рабочий фонд»[47]. И далее: «крупные города могут рассматриваться здесь просто как государевы станы, как нарост на экономическом строе в собственном смысле.»[48]
Близкое по смыслу определение древневосточного города дает и крупнейший американский ориенталист Г. Фрэнкфорт. «Необходимо лучше понять природу древнейших городов, - подчеркивает он. - Каковы бы ни были другие их функции, они были, прежде всего, местопребыванием религиозной и светской власти (курсив мой. - В.Г.); город был центральным ядром власти, находившейся во дворце и храме. Главная функция древнего города состояла в удержании в одном месте и контролировании значительного населения - вероятно 10-12 тысяч человек - для непосредственных выгод правящего класса. Рынок сам является порождением концентрации людей и прибавочного продукта в городе.»[49]
Таким образом, можно сформулировать общее определение понятия «город» для раннеклассовых обществ Старого и Нового Света в следующем виде:
город в рассматриваемую эпоху - это крупный населенный пункт, служивший политико-административным, культовым и хозяйственным центром определенной, тяготеющей к нему округи.
Из всего вышесказанного вытекает, что при определении города наиболее плодотворные результаты дает функциональный метод, сочетающийся с методом количественным. В целом же марксистско-ленинская историческая наука рассматривает город как историческую категорию, обусловленную в первую очередь социально-экономической структурой общества[50].
Древнейшие города Ближнего Востока (Двуречье, Египет), возникшие в конце IV-III тысячелетия до н.э., были первоначально лишь политико-административными и религиозными центрами сельских общин. В дальнейшем, по мере развития обмена и ремесла, древневосточный город становится местом концентрации торговцев и ремесленников, в значительной мере обслуживавших нужды правителей, культа и знати. «Однако поскольку отделение ремесла и торговли от земледелия находилось в зачаточном состоянии, древневосточный город на всем протяжении своей истории продолжал оставаться в первую очередь религиозным центром, крепостью и резиденцией царя»[51].
Еще большие трудности вызывают среди специалистов поиски «археологических» критериев древнего города.
Такие попытки неоднократно предпринимались как в нашей стране (В.М. Массон[52]), так и за рубежом (Г. Чайлд[53], Г. Уилли[54] и др.). В целом все они сводятся к повторению длинного списка признаков города, разработанного в свое время Г. Чайлдом: специализация ремесел, торговля на дальние расстояния, классовая структура, наличие государства, письменность и календарь. Однако в определении английского ученого явно смешаны во многом близкие, но отнюдь не совпадающие понятия «город» и «цивилизация»; а, кроме того, некоторые из его критериев трудно уловимы на археологических материалах.
Макс Вебер одним из важнейших признаков города считал наличие стен или укреплений[55]. Однако уместно напомнить, что в раннединастическом Египте и доколумбовой Мезоамерике классического периода города, за редким исключением, степами не обносились.
Значительное распространение получило также определение города, основанное на триаде признаков, извлеченных опять-таки из чайлдовских работ: 1) поселение с числом жителей свыше 5000, 2) наличие монументальной архитектуры и 3) письменность[56]. Правда, В.М. Массон заменяет этот третий из признаков своим - наличием мощных ремесленных производственных центров в данном пункте[57].
Надо ли говорить, что определение точного числа жителей того или иного древнего города или же поиски доводов в пользу существования там мощного ремесленного центра - одни из самых сложных и на практике трудно осуществимых вопросов полевой археологии.
Мне представляется, что в археологическом материале можно найти более наглядные и четкие критерии города. Так, например, известный урбанолог Л.Мэмфорд справедливо указывает, что ядром древнего города была цитадель, «обнесенное стенами убежище для храма и дворца»[58].
Ниже приводится краткий список археологических признаков городских поселений, выделенных мной по материалам Древнего Востока и доколумбовой Америки.
- Появление дворцовых комплексов - мест пребывания правителя и его двора.
- Появление монументальных храмов и святилищ.
- Выделение тем или иным способом (стена, ров, «акрополь» и т.д.) важнейших дворцово-храмовых сооружений из общей массы жилых построек и размещение их в «престижной зоне» - в центральной части поселения (аналогичные функции имели «теменосы» городов древней Месопотамии).
- Резкое отличие этих «священных кварталов» - политико-административного и культового ядра любого раннего города - по внешнему виду и общему составу находок (предметы роскоши, монументальная скульптура, живопись и т.д.) от жилых кварталов.
- Наличие пышных царских гробниц и захоронений.
- Монументальное искусство.
- Письменность (эпиграфика).
- Количественные показатели: большая площадь, значительное число жилых и общественных построек, сравнительно густое население и т.д.
Однако при всем этом следует помнить, что появление города - результат сложных исторических процессов, протекавших внутри древнего общества, в социальнополитической, экономической и идеологической сферах его жизни и далеко не всегда находивших прямое отражение в археологических находках.
* * *
Вопрос о наличии подлинного урбанизма в низменных лесных областях майя в I тысячелетии н.э. - один из наиболее спорных вопросов мезоамериканской археологии.
Пионером в области изучения общих проблем древнемайяского города по праву считается С.Г. Морли. Ссылаясь на сведения Диего де Ланды - испанского автора XVI в., он утверждал, что у майя уже в классический период существовали настоящие города, имевшие, правда, ряд специфических внешних черт.
«Можно выдвинуть некоторые возражения против того, чтобы называть древние ритуальные и административные центры майя городами, - пишет С.Г. Морли, - поскольку они не были местом концентрации населения на сравнительно ограниченной площади, как в наших современных городах. Однако сообщение Ланды о характере поселений у майя имеет столь определенный смысл, что не оставляет сомнения в том, что речь идет именно о небольшом городке даже в современном смысле слова»[59]. Вслед за О.Г. Рикетсоном он считал, что подсечно-огневое земледелие майя вполне могло обеспечить значительное население городов, и приписывал Вашактуну с округой 50 тыс. жителей, а соседнему Тикалю и вовсе фантастическую цифру в 200 тыс. человек.
Таким образом, С. Морли, оговорив специфику процесса урбанизации в области майя, все же признавал наличие в ней городов. Аналогичные взгляды высказывали в 50-х годах и американские исследователи Т. Проскурякова и Э. Шук[60].
Однако большинство ученых занимало в то время совершенно иную позицию. Эрик Томпсон - один из крупнейших специалистов по культуре майя - отмечает, что понятие «город» не применимо к руинам древних памятников майя, поскольку они никогда не были густо насоленными городами, а всего лишь - полупустыми «ритуальными центрами». Земледельческое население, жившее в небольших деревушках вокруг такого центра, снабжало его всем необходимым и приходило туда для религиозных церемоний, на рынок или для судебных дел[61].
Этнограф И. Фогт, со своей стороны, используя материалы полевых исследований среди современных индейцев, попытался показать, что упомянутая выше точка зрения находится в известном соответствии со структурой поселений майя-цоциль в Синакантане (Чиапас, Мексика). Он утверждал также, что городская жизнь, там где она встречается на территории майя, - явление сравнительно позднее и есть результат культурных влияний из Центральной Мексики[62]. Аналогичное мнение - т.е. что у майя не было городов вплоть до вторжения тольтеков на полуостров Юкатан в X в. н.э. - высказал и Дж. Брейнерд[63]. Он основывался на том, что население в 30 человек на одну квадратную милю, которое могла прокормить местная система земледелия на Юкатане, - слишком мало для статуса города.
С близких позиций определяет природу крупных майяских поселений и Т.П. Калберт. «Город, - подчеркивает он, - характернейший продукт цивилизации. Его определяют две черты: размеры и плотность населения. Население должно исчисляться тысячами (наиболее часто называют минимум в 10 000 человек) и быть тесно сконцентрированным в пределах поселения, так чтобы средняя плотность его превышала 400 человек на 1 кв. км. Большинство памятников майя не соответствует указанным критериям.»[64].
Используя параллели со средневековой Камбоджей (Ангкор), М.Д. Ко считал, что в классическую эпоху у майя существовали лишь ритуальные центры, поддерживаемые всем необходимым со стороны обширной земледельческой округи[65].
Впоследствии этот исследователь несколько изменил свою точку зрения. Отметив факты довольно частого нахождения в субструкциях храмов и под ними пышных (вероятно, царских) гробниц, он предположил, что «центры древних майя в значительной мере могли быть некрополями для правителя и знати и местом пребывания администрации»[66].
На протяжении многих лет настойчиво проводит идею об отсутствии у древних майя настоящих городов и Г. Уилли (США). Ссылаясь на сравнительно редкий и «рассеянный» характер застройки классических центров майя в Центральной области, он считает их только ритуальными по назначению. «Это, - подчеркивает Г. Уилли, - комплекс из храмов, дворцов и общественных зданий, окруженный на известном расстоянии широко разбросанными домовладениями и деревушками, протянувшимися на многие километры. Наверняка подобный характер поселения связан с земледельческим образом жизни общества, состоявшего главным образом из земледельцев, которые жили сравнительно близко от своих полей»[67].
Тем не менее Г. Уилли признавал первоначально наличие цивилизации у майя классического периода, хотя и называл ее, по египетскому образцу, «цивилизацией без городов»[68].
Справедливо отмечая несколько меньшую степень развития внешних признаков урбанизма у майя I тысячелетия н.э. по сравнению с Теотихуаканом и Теночтитланом в долине Мехико, этот автор считает, что настоящий город появился на территории майя (Юкатан) только в постклассическое время, возможно, не без влияния со стороны тольтекских завоевателей[69].
Однако под влиянием последних археологических открытий в Тикале (Северная Гватемала) Г. Уилли выдвинул предположение о том, что в конце I тысячелетия н.э. в обществе майя происходили важные изменения и одно из них состояло в появлении тенденции к урбанизму. В качестве доказательства этого тезиса Г. Уилли ссылается на то, что средняя плотность застройки в Тикале составляет 275 построек на 1 кв. км (включая храмы и дворцы) – в 2 раза выше, чем в небольшом селении Бартон Рамье (Белиз), но почти в 2 раза меньше, чем в явно городском центре кануна конкисты - Майяпане (Юкатан)[70].
За последние годы взгляды Г.Уилли на природу классических поселений майя несколько изменились. Развивая свой же тезис об отсутствии у майя черт подлинного урбанизма в I тысячелетии н.э., он пришел, по логике вещей, к заключению, что там не было и цивилизации, а наблюдается лишь «процесс перехода» (курсив мой. - В.Г.) от военной демократии (chiefdom stage) к государственности[71].
Одним из главных представителей так называемого «экономического» (или «аграрного») подхода к проблеме мезоамериканского города является У. Сандерс (США). Исходя из совершенно правильной посылки, что экономической основой всех доколумбовых цивилизаций Мезоамерики служило земледелие, У. Сандерс выделяет две основные системы мезоамериканского земледелия, хорошо сопоставимые с природно-географическими делениями.
1) Тропические равнинные районы с подсечно-огневым земледелием, преобладавшим в Мезоамерике. «Особенности этой системы вели к сравнительно низкой плотности населения на единицу площади, и, поскольку по всей Мезоамерике транспорт и системы сообщения оставались крайне примитивными, развитие рынков и милитаризма в низменных тропических районах также носило ограниченный характер. Большие государства и империи, а также настоящие города здесь так и не появились. Напротив, поселения были представлены в этих районах, с одной стороны, ритуальными центрами или местом обитания элиты, а с другой - разбросанными сельскими деревушками, где жила основная масса населения».
2) Засушливые горные районы с интенсивным ирригационным земледелием, напротив, обеспечивали довольно густое население. Соответственно здесь получили значительное развитие рынки и местная ремесленная специализация, более сложная социальная стратификация и т.д., в итоге чего и возникли настоящие города.
Поскольку У. Сандерс - признанный специалист по проблемам древнего урбанизма в Центральной Мексике (Теотихуакан и др.), он исходит в своих оценках майяских классических центров из сопоставления их с синхронными центральномексиканскими памятниками. «Что касается Тикаля, - подчеркивает этот исследователь, - то мое главное возражение по поводу приложения термина «город» к такому центру - это низкая плотность населения, которая, как я полагаю, связана, в свою очередь, с меньшей степенью социально-экономической дифференциации этого центра, чем принято приписывать городу»[72].
Мы видим, таким образом, что наиболее детально разработана проблема майяского города в работах Г. Уилли и У. Сандерса. Оба исследователя рассматривают данную проблему в тесной связи с окружающей природной средой и системой хозяйства древних майя. Ссылаясь на то, что экономика майя основывалась на низкопродуктивном подсечно-огневом земледелии, и на отсутствие в классический период развитого транспорта и путей сообщения между центрами и земледельческой округой, Г. Уилли и У. Сандерс заключают что в низменных районах майя не могло быть настоящих городов с большим населением, поскольку их содержание было просто не под силу окружающим земледельцам[73]. У майя существовали лишь полупустые «ритуальные центры», где постоянно жили только жрецы, их слуги и небольшие группы ремесленников, обслуживающих нужды религиозного центра. Окрестные земледельцы снабжали их всем необходимым и принимали участие в строительстве храмов и монументов[74].
Однако сейчас эти концепции встречают все более решительные возражения со стороны значительной группы ученых-майянистов. Последние справедливо указывают на то, что для всестороннего решения проблемы характера поселений майя в I тысячелетии н.э. необходимо раскапывать и изучать не только центральные участки с храмами и дворцами, но и периферийные жилые районы. Особенно важное значение в этом плане имели недавние полевые работы в двух классических центрах майя - Цибильчальтуне (Юкатан) и Тикале (Петен). Благодаря им удалось доказать, что крупные майяские поселения служили не только местом концентрации ритуальных и политико-административных зданий, но и имели значительное количество постоянных жителей. «Прежние концепции о том, что ритуальные центры майя, - пишет Дж. Эндрюс, - были по существу местом сборищ для разбросанного сельского населения и что урбанизация не была свойственна культуре майя вплоть до по- стклассического времени, должны быть серьезно пересмотрены»[75].
К такому же выводу, на материале жилых построек Тикаля, пришел У. Хевиленд[76].
Называет Тикаль подлинно городским центром и М. Уивер (США)[77].
Аргентинский урбанолог Хорхе Ардой, не считая прямо классические центры майя городами, признает за ними такие чисто городские функции, как политико-административная, культовая, торговая[78].
Дж. Эндрюс подчеркивает, что торговая функция была одной из важнейших сторон деятельности в населенных пунктах местных индейцев[79]. Этот тезис получил еще большее развитие в трудах другого американского археолога - У. Раджи. По его мнению, майяский город появился прежде всего в результате интенсивной торговой деятельности, организованной могущественной правящей элитой, дабы возместить отсутствие многих жизненно необходимых природных ресурсов в зоне наибольшей концентрации древнейших городских поселений майя, т.е. в Петене[80]. Признает наличие подлинно городских поселений на территории майя в классическое время и ряд других исследователей[81].
Р.В. Кинжалов критически оценивает господствующие в зарубежной американистике концепции относительно природы майяских городов. «... Большинство зарубежных исследователей, - подчеркивает он, - утверждает, что города являлись культовыми центрами, где обитали только жрецы. А правители, знать и рядовые земледельцы жили в легких деревянных постройках вдали и стекались в эти центры лишь в дни больших религиозных церемоний. Несколько иная точка зрения у М.Д. Ко, считающего все древние города гигантскими архитектурными комплексами, предназначенными для заупокойного культа правителей. В этих огромных некрополях, как он полагает, никто не жил. Нет сомнений, что обе гипотезы страдают известными преувеличениями. Бесспорно, что в любом центре были и заупокойные храмы правителей и священные участки, где совершались другие ритуалы. Однако это не исключает существования рядом с ними жилых построек в едином комплексе»[82].
В работах Ю. В. Кнорозова нет специальных разделов, посвященных древнемайяскому городу, однако из общего их контекста можно понять, что он признает наличие городов- государств в низменных лесных областях майя с первых веков н.э.[83]
Несколько лет назад автор настоящего исследования, анализируя характер древнемайяского города, выразил вслед за Г. Чайлдом, У. Сандерсом и У. Майер-Оаксом убеждение в том, что урбанизованные центры майя классического периода отличались от любого селения тем, что большинство их населения не было связано с производством пищи[84]. Как можно увидеть из дальнейшего изложения, эта концепция оказалась ошибочной. Интересную характеристику индейского города доколумбовой эпохи дали недавно В.А. Башилов и С.Я. Серов. Они отметили, что в инкскую эпоху для перуанских индейцев характерна «подчиненность сельских общин городу, который был политическим и ритуальным центром округи; при этом мелкие, зависимые поселения выглядели как бы уменьшенными его копиями: такие же храмы, административные здания (но местного значения), одинаковая планировка; жители города (центра) также в большинстве своем были земледельцами.»[85]
На мой взгляд, утверждение зарубежных майянистов о том, что в I тысячелетии н.э. на Юкатане и в Петене не существовало «подлинных городов», а были лишь малолюдные «ритуальные центры», носит ошибочный характер. Оно во многом проистекает из прошлых методических и теоретических просчетов западной археологии: до сих пор на территории майя изучались преимущественно храмовые и дворцовые здания, а многочисленные остатки жилищ основной массы населения практически всецело игнорировались. Многие трудности связаны, безусловно, и с тем, что до сих пор отсутствует четкое определение самого понятия «город» в применении к древним майя.
Поскольку дискуссия о природе древнемайяского города вращается вокруг нескольких основных проблем - определение и типология города, продуктивность хозяйства местных индейцев, численность и плотность постоянного городского населения и т.д., то в соответствии с этим построено и все дальнейшее изложение в данной работе.
Валерий Гуляев
Из книги «Города-государства майя (структура и функции города в раннеклассовом обществе)»
[1] Дьяконов И.М., 1973, с. 30
[2] Пиотровский Б.Б., 1970, с. 17.
[3] Б]оЬг^ О., 1965а, р. 26.
[4] Гуляев В.И., 1968.
[5] СЫМг У.О., 1950, р. 9, 15.
[6] Никифоров В.Н., 1975, с. 249.
[7] Кинжалов Р.В., 1971, с. 6-7.
[8] Гуляев В.И., 1969, с. 86-88.
[9] Thompson З.Е., 1954, р. 20.
[10] Сое М.Б., 1966, р. 26, 27.
[11] мает.
[12] Си1ЬвгГ Т.Р., 1974, р. 3, 4.
[13] гыа., р. 6.
[14] ШЬеП Т.Р. (еа.), 1973, р. 11.
[15] СШЬвМ Т.Р., 1974, р. 10.
[16] Дьяконов И.М., 1973, с. 31, 32.
[17] Marcus J, 1976; Berlin К, 1961, р. 14-20.
[18] Массон В.М., 1976, с. 2.
[19] Wittfogel К., 1972, р. 59-80.
[20] Кинжалов Р.В., 1971, с. 4.
[21] Там же, с. 6, 7.
[22] Боже-Гарнье Ж. и Шабо Ж., 1967, с. 36.
[23]Хорев Б.С., 1975, с. 39.
[24] SjoЬerg G., 1965, р. 56.
[25] Вебер М., 1923, с. 7.
[26] Mayer-Oakes W.I., 1968, р. 36.
[27] Childe УЛ, 1950, р. 9.
[28] Ibid., р. 11.
[29] Ibid., р. 12.
[30] Ibid., р. 12-16.
[31] Hammond М., 1972, р. 7-9.
[32] Sanders W.T, 1968, р. 95.
[33] Price В.I., 1972, р. 257.
[34] Kraeling CK and McAdams R. (eds.), 1960.
[35] Trigger В., 1972, p. 577.
[36] Grove D., 1972, p. 560.
[37] Trigger В., 1972, p. 577.
[38] Массон В.М., 1966, с. 164.
[39] Массон В.М., 1967, с. 187.
[40] Массон В.М., 1977, с. 6.
[41] БСЭ, т. 7, 3-е изд., 1972, с. 114.
[42] Башилов В.А. и Серов С.Я., 1975, с. 186.
[43] Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, т. 46, ч. 1, с. 466.
[44] Там же, с. 465.
[45] Там же, с. 470.
[46] Дьяконов И.М., 1973, с. 31.
[47] Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, т. 46, ч. I, с. 464.
[48] Там же, с, 470.
[49] Kraeling С.Н. and McAdams R. (eds.), 1960, p. 234-238.
[50] СИЭ, т. 4, 1963, с. 545.
[51] СИЭ, т. 4, 1963, с. 546.
[52] Массон В.М., 1974, с. 7.
[53] Childe V.G., 1950, р. 11-16.
[54] Willey G.R., 1962, р. 96.
[55] Вебер М., 1923, с. 12.
[56] Kraeling С.Н. and McAdams R. (eds.), 1960.
[57] Массон В.М., 1974, с. 7, 8.
[58] Kraeling С.Н. and McAdams R. (eds.), 1960. p. 234.
[59] Morley S.G., 1947, p. 312.
[60] ShookE.M. andProskouriakoff Т., 1956, p. 93-100.
[61] Thompson I.E., 1954, p. 57.
[62] Vogt E, 1964, p. 307-319.
[63] Morley S.G., 1956, p. 261.
[64] Culbert T.P., 1974, p. 60.
[65] Сое M.D., 1961, p. 76.
[66] Сое M.D., 1971, p. 294.
[67] Willey G.R. and Bullard W.R., 1965, p. 376.
[68] Ibidem.
[69] Ibid., p. 377.
[70] Willey G., Bullard W., Glass I., Gifford I., 1965, p. 580, 581.
[71] Willey G.R., 1974a, p. 141.
[72] Sanders W.T, 1973, p. 354.
[73] Willey G.R., 1962, p. 21.
[74] Sanders W.T, 1963, p. 237.
[75] Andrews G.F., 1975, p. 17.
[76] Haviland W.A., 1970, p. 193.
[77] Weaver M.P., 1972, p. 154.
[78] Hardoy J, 1973, p. 248.
[79] Andrews G.F., 1975, p. 34.
[80] Rathje W.L., 1974, p. 82-92.
[81] Hammond M, 1972, p. 90.
[82] Кинжалов P.В., 1968, с. 38.
[83] Кнорозов Ю.В., 1975, с. 230.
[84] Гуляев В.И., 1972, с. 178-180.
[85] Башилов В.А. и Серов С.Я., 1975, с. 186.
