Показать все теги
В VIII—VII вв. до н.э. вся степь Евразии была заселена кочевыми племенами, знакомыми грекам со времен Гомера (Homer, Iliad XIII, 4—8). Греческим авторам они были известны под именем скифов. В ахеменидских надписях Дария и Ксеркса они названы сака (Kent 1953), а в китайских хрониках — сз — тоже сака (Бичурин 1950: II 190). Персы знают три объединения: Saka tyaiy paradraya — саки, живущие за морем, тождественные скифам, Saka haumavarga — саки, почитающие хаому, и Saka tigrahauda — саки, носящие остроконечные колпаки. Известен также народ Daha.
Греческие авторы упоминают большое число скифских племен и их соседей. Они подчеркивают единство хозяйственно-культурного типа номадов. Страбон (Strabo I, II, 27) сообщает: «Известные народы северных стран назывались одним именем скифы или номады». Поэт Хэрил («Персика», фрагмент 3) пишет: «саки, пастухи овечьи, скифского рода, живущие в Азии». Геродот (Herodotus VII, 64) сообщает: «Персы всех скифов зовут саками». О том же свидетельствует Плиний Старший (Plinius Maior VI, 19, 17): «по ту сторону Яксарта (Сырдарьи. — Е.К.) живут скифские племена. Персы вообще называют их саками... Количество скифских народов бесконечно... Знаменитейшие из них саки, массагеты, дай, ис- седоны..,, аримаспы». То же повторяет Диодор (II, 43, I—5): скифы «сначала занимали незначительную область, но впоследствии... завоевали обширную территорию и снискали своему племени большую славу и господство. Сначала они жили у реки Араке (Сырдарья или Волга, — Е.К.)..,, но еще в древности они приобрели себе страну в горах до Кавказа... и прочие области до реки Танаиса... Скифы разделились на множество ветвей, и «одни были названы саками, другие массагетами, некоторые аримаспами и подобные многие другие». Псевдо-Гиппократ (О воздухе, водах и местностях, 24) относит к скифским народам также савроматов. Геродот (IV, 117) отмечает, что «савроматы говорят на скифском языке, но издревле искаженном».
Таким образом, речь идет о конгломерате близкородственных народов, говорящих на диалектах одного языка и находящихся под господством племени скифов. Греческие авторы подчеркивают единство хозяйственно-культурного типа, костюма и вооружения степняков. То же демонстрируют изображения саков на рельефах Ахеменидов (Vanden Berghe 1959; Ghirshman 1963; Porada 1963; Dutz 1971) и художественных изделиях греческих торевтов (Кузьмина 2002).
Греческий писатель Дионисий Периэгит называет саков «из всех стрелков в мире самыми искусными, не пускающими стрелы на удачу». А Климент Александрийский (Ковры VIII, 62) говорит, что у саков и мужчины, и женщины «стреляют с кокей на скаку, оборачиваясь назад».
Древнейшее изображение лучника-кентавра представлено на пограничном столбе из Вавилона, хранящемся в Британском музее. Оно датируется, видимо, еще XIII в. до н.э. Кентавр, на голове которого колпак, стреляет из лука (Sulimirsky 1970: 395, fig. 90). На барельефе из северо-западного дворца Ашурназирпала II (885— 859 гг. до н.э.) в Нимруде изображены два всадника, в остроконечных шапках, штанах и мягких сапогах, стреляющие на скаку.
Достоверные сведения о бурных событиях в Передней Азии сообщают анналы Ассирии (Алиев I960; Дьяконов 1956). Пришедшие из степей киммерийцы в VIII—VII вв. до н.э. нанесли поражение царю Урарту Русе I и разгромили царя Ассирии Саргона П, разбили царя Лидии Гига и взяли столицу Сарды, разрушили Фригию, дошли до Ионии, захватив Эфес.
Древнейшее упоминание саков содержится в анналах Ассирии 641—640 гг. до н.э„ где говорится, что царь Умман-манда Тугдам- ме был царем саков и Гутиума. Тугдамме известен Страбону как Лигдамис-киммериец. Речь идет о его владычестве над Мидией, а сака — это скифы (Дьяконов 1956: 234—235; 285—286; Литвинский 1972: 157).
Киммерийцы позже были разбиты скифами. Последние установили господство над Мидией и утвердили свою гегемонию в Азии.
Они совершили походы в Сирию и Палестину, а фараон Египта Псамметих откупился от них дарами. Библейский пророк Иеремия (5: 15—18) с ужасом восклицал: «Вот идет народ издалека... Колчан его как открытый гроб... Истребит он жатву твою и хлеб твой, истребит сыновей твоих и дочерей твоих..., разрушит мечом укрепленные города твои». Геродот (I, 106) говорит: «Скифы владычествовали над Азией в течение 28 лет и все опустошили своим буйством и излишествами. Они взимали с каждого дань... совершали набеги и грабили».
Царь Мидии Киаксар хитростью победил скифов, и они вернулись в свою страну.
В 514 г. до н.э. скифы разгромили в степях персидского царя державы Ахеменидов великого Дария.
Не менее драматична была история саков в Средней Азии. Диодор (Diodor Bibliot II, 34: 1—4) передал легенду, рассказанную греческим врачом Ктесием, находившимся на службе у персов, о войне царицы саков Зарины с Мидией за обладание Парфией. Геродот (I, 205—214) повествует о победе царицы массагетов Том ирис над персидским царем Киром (550—530 b.c.), который завоевал все страны вплоть до Средиземного моря, создав могучую державу Ахеменидов.
Сакские отряды покрыли себя славой, служа в персидской армии. Они были в центре войска в битве при. Марафоне (Геродот VI, 113, IX, 70), отличились доблестью в сражении в Фермопилах; в битве при Платеях самой храброй была их конница.
Анализ политической истории киммерийцев и сако-скифов, их взаимоотношений с Ассирией и Ахеменидским Ираном, попытки воссоздать карту расселения племен породили огромную литературу. Но ее рассмотрение не входит в нашу задачу.
Нарисовать достоверную картину локализации и этногенеза каждого сако-скифского народа крайне трудно, поскольку, как писал еще 2000 лет назад Плиний Старший (VI, 19, 17), «ни в одном другом вопросе (как о саках. — Е.К.) не расходятся так писатели; полагаю, что это потому, что бесчисленное количество этих племен — кочевые».
В контексте данной книги представляют интерес лингвистическая принадлежность и происхождение сако-скифов.
Лингвисты В.Ф. Миллер (1887 т. III), В.И. Абаев (1949; 1958; 1965; 1973; 1979а), Э. Бенвенист (E. Benveniste 1938), И.М. Дьяконов (1956; 1981) доказали на основании изучения гидронимов, топонимов, имен собственных и отдельных дошедших слов, что эти народы говорили на языках восточно-иранской группы индоиранской семьи. Скифский язык рассматривался как предок аланского, к которому восходит современный осетинский. С.В. Кулланда (Кул- ланда, Раевский 2004: 90—95) показал, что скифский язык ближе не аланскому, а бактрийскому. Но в любом случае, это восточноиранские языки (Кулланда, Погребова, 2006).
К различным сакским языкам восходят современные памирские языки Памира, Северного Индостана и Синьцзяна (Morgenstierne 1929; Пахалина 1969; Стеблин-Каменский 1974, 1976, 1981, 1982; Оранский 19796), а также известный по документам VII—-X вв. н.э. хотано-сакский язык Китайского Туркестана, сохранивший древние черты (Bailey 1955, 1957,1958, 1975). У разных восточно-иранских племен зафиксировано самоназвание агуа, «благородный», как у ведических ариев и персов-ахеменидов. Вероятно, оно отражает не этническое самосознание гигантской арийской общности, а является следом единства происхождения входящих в нее племен. Другое самоназвание — сака — «сильные» (Bailey 1958: 133).
Генезис культуры саков в Казахстане и Средней Азии не вызывает особых дискуссий. Предполагается, что она сложилась на основе андроновской культуры (Бернштам 1949: 349; 1950: 144; 1957: 18; Черников 1960: 112; Дьяконов М. 1961: 42, 64; Литвинский 1962; 291—295; 1963: 129—133; 1967; 122—126; 1972: 156; 1977; 1981; 162; Кадырбаев 1966: 408; 1966, 19666; И. КазССР 1977: 184; И, Кирг.
ССР: 1984: 107, 140; Марьяшев, Горячев 1999: 56; Горячев 2001: 60). Но при этом необходимо учитывать приведенные данные о миграциях в предсакскую эпоху и ассимиляции андроновцами носителей культуры Дандыбай. К.Ф. Смирнов (1964; 182—188) продемонстрировал сохранение андроновских и срубных традиций в культуре савроматов в Волго-Уралье.
Гораздо сложнее вопрос о происхождении киммерийцев и скифов в Северном Причерноморье. Аристей из Проконнеса в поэме «Аримаспея» сообщил, что аримаспы потеснили своих соседей ис- седонов, и те изгнали из Азии скифов, которые ушли в Причерноморье и вытеснили местное население киммерийцев в Переднюю Азию. Почти ту же легенду передает Геродот {IV, 11): «Кочевые скифы, жившие в Азии, будучи теснимы войною со стороны мае- сагетов, перешли реку Араке и удалились в киммерийскую землю». Араке отождествляют с Яксартом (Сырдарьей) или с Волгой («Ра» в передаче Птолемея). Эти легенды породили гипотезу о миграции скифов с востока. По другой же легенде Геродота скифы появились на Днепре за 1000 лет до похода персидского царя Дария, который был разбит скифами в степях в 512 г. до н.э.
Толкования античных свидетельств вызвали разногласия. М.И. Артамонов (1966) и глава московской школы Б.Н. Граков (1971) полагали, что основой формирования скифской культуры была срубная, пришедшая на Украину с Волги, а в VII в. до н.э. новая волна миграции из восточных областей способствовала утверждению в степях скифской триады, включающей вооружение, конский убор и скифский звериный стиль.
Другая точка зрения была выдвинута А.И. Тереножкиным (1961: 204; 1976: 207, 209; Ильинская, Тереножкин 1986: 24, 28). Он говорил о решающем значении в конце бронзового века импульса из Центральной Азии, принесшего в Скифию карасукские стрелы, кинжалы, ножи и конский убор. Аргументом в пользу этой гипотезы явилось открытие в Туве М.П. Грязновым (1980) кургана Аржан. Там были найдены ранние предметы конского снаряжения вместе с произведениями скифского искусства. Для комплекса была предложена ранняя дата — VIII в. до н.э,
В настоящее время в скифологии существует две школы. Петербургские исследователи предполагают сложение скифской культуры в Центральной Азии в VIII и, возможно, IX в. до н.э., допуская даже влияние китайского искусства на сложение звериного стиля.
Центральноазиатская точка зрения нашла отражение в текстах С.A. Боковенко (1986; он же, Мошкова 1992 (ред.)) и весьма популярна. Имеет она своих сторонников и на Украине.
Есть ряд серьезных работ о генезисе киммерийцев и скифов (Мурзин 1990; Скорый 1999; 2003). Наиболее развернутая аргументация принадлежит А.Ю. Алексееву (2003).
Исследователи московской школы не принимают сверхдлинную хронологию (Членова 1997) и не видят оснований выводить всю скифскую триаду из Азии (Мелюкова 1989 (ред.); Погребова, Раевский 1992; Петрухин, Раевский 1998). В сложении скифского искусства они, вслед за петербуржцем ВТ. Лукониным (1977; 1987), признают решающее значение походов в Переднюю Азию, где скифы восприняли некоторые образы и композиции мидийского и урартского творчества (Погребова, Раевский 1992). Целиком принимая выводы М.Н. Погребовой, я полагаю, что вторым источником формирования звериного стиля была бактрийская художественная школа (Кузьмина 19776; 2002).
Данные антропологии
Материалы Украины исследовала С.И. Круц (1984 и «История Украины» 1985; 1997). Она пришла к выводу, что на Украине с эпохи неолита сосуществует и взаимодействует два главных антропологических типа европеоидной расы: I — средиземноморский тип присущ культурам линейно-ленточной, керамики и Криш на Балканах и Дунае и неолитическим бронзовым культурам Центральной Европы. На Украине этот тип представлен в основном между Днепром и Дунаем и в Крыму. II — более массивный протоевропеоид- ный широколицый тип характеризует постмариупольские культуры, Средний Стог, а также ямную культуру левого берега Днепра, Донца, Дона. Более смягченные формы этого типа прослеживаются на западе степи. В культуре Трилольг сочетаются оба исходных типа. Ямное население северо-восточного Причерноморья имеет длинную голову и узкое лицо, что роднит его со средиземноморским типом. На Волге и в Прикаспии представлен брахикранный тип, отсутствующий на Украине. Все антропологические типы ям- ного населения имеют местную основу. «Антропологические данные Украины не подтверждают гипотезы о массовой миграции извне в эпохи энеолита и бронзы» (Круц 1997: 383).
В срубную эпоху население Украины занимало среднее место между долихокранной узколицей популяцией культуры много- валиковой керамики (Бабино) и более массивным широколицым населением срубной культуры Поволжья (1985: 533). Антропологические данные подтверждают импульс на Украину с Волги при формировании срубной культуры.
На этапе Белозерки господствующим стал древний долихокранный узколицый вариант.
Выявляется большая близость черепов культур срубной, белозерской и скифской Северного Причерноморья и, с другой стороны, между черепами тех же культур в лесостепи (Круц 1987: 86— 88). Это доказывает генетическую преемственность на Украине ираноязычного скифского населения с предшествующим срубным.
В последней сводке для Волги и Урала (Хохлов 2000) показано, что с эпохи неолита в степи и лесостепи развиваются варианты европеоидного населения. Процессы осложнены метисацией и многочисленными передвижениями, идущими в разных направлениях, но не выходящими за границы Восточной Европы. Наследниками племен днепро-донецкой и среднестоговской неолитических культур явились создатели ямной культуры с резко выраженными европеоидными чертами, высокого роста, с массивными черепами. Второй компонент составляли потомки погребенных в энеолити- ческом Хвалынском могильнике. Они менее матуризованы.
В III тыс. до н.э. — в эпоху экологического кризиса — обстановка в степи очень напряжена. На 31% черепов ямно-полтавкинских племен выявлены следы ран, часто смертельных. В лесостепи почти одновременно с полтавкинскими появляются племена культуры Абашево. Абашевцы характеризуются долихокефалией и узким лицом. Генетические корни этого населения находятся в культурах Баланово и Фатьяново на Средней Волге и в Центральной Европе.
По данным А.А. Хохлова (2000: 320—322), раннесрубное (потаповское) население Волги явилось результатом метизации разных компонентов. Один тип был массивным, восходящим к ямно-полтавкинскому. Второй тип был долихокранный — европеоидный, генетически связанный с населением Синташты.
Интересно, что зафиксирована примесь уралоидного компонента, принадлежащего местному аборигенному населению. Причем мужские черепа потаповцев чистые европеоиды. Среди женских, напротив, больше уралоидных черт. (Это позволяет рассматривать приход восточно-европейских племен на Урал и в Западный Казахстан как элитарную миграцию.)
Другим участником этнокультурных процессов в степях были племена покровского типа. Это до лихокранные узколицые европеоиды, родственные абашевцам и отличные от потаповцев. В покровских сериях выявлена также примесь аборигенной уралоидной расы.
Б классических срубных могильниках господствуют черепа, отражающие процессы метисации потомков различных восточно-европейских популяций. Большинство срубных черепов матуризованные долихокранные со среднешироким лицом. Они свидетельствуют о большой роли ямно-полтавкинского компонента у населения срубной культуры.
У срубников и алакульцев Урала и Западного Казахстана, относящихся к долихокранному узколицему антропологическому типу (Гинзбург 19626; Алексеев 1967), можно предполагать генетическую связь с населением Синташты. Расцвет срубной и андроновской культур — время стабильности: на черепах следы травм отсутствуют,
В эпоху финальной бронзы происходят массовые миграции. Часть срубного населения покидает родину. Памятники типа Сускан, отражающие миграцию населения культуры Черкаскуль из лесного Урала, почти не имеют антропологических материалов. Мало антропологических данных о создателях валиковой керамики. Единственный вывод — это то, что население оставалось европеоидным.
Миграции начала I тыс. до н.э. изменили антропологическую карту Евразии. «Появившееся в поволжских степях савроматское население физически имело мало общего с позднесрубным и генетически восходит, вероятно, к южно-уральским и казахстанским кочевым популяциям. (Этот вывод сделал еще в 1949 г. В.В. Гинзбург (Смирнов 1964: 188). — Е.К.). Судьба же многочисленных коллективов срубной культуры неизвестна. Из всех популяций железного века наибольшее совокупное морфологическое сходство с последними демонстрируют, пожалуй, причерноморские скифы (Хохлов 2000: 322).
Это заключение служит аргументом в пользу историчности легенд о приходе савроматов и скифов из-за Волги.
* * *
Как говорилось, часть андроновского населения на западе принадлежит к долихокранному типу, родственному срубному (Дебец 1954; Гинзбург 1956а; Алексеев 19646 1967). Абсолютное большинство андроновских черепов относится к особому европеоидному андроновском типу, иногда называемому памиро-ферганским. Андроновцы отличались высоким ростом, могучим телосложением и массивными черепами. Это население жило на Урале, по всему Казахстану и в Западной Сибири. В Сибирь и Среднюю Азию андроновцы поэтапно расселились из Казахстана (Дебец 1948; Гинзбург 1957, 1962а; Алексеев 1961а, 19616, 1967; Исмагулов 1963, 1970; Гохман 1973; Дремов 1972, 1973, 1990; Рыкушина 1976, 1979).
По данным В.А. Дремова (1997) андроновские федоровские черепа обского варианта близкородственны черепам Енисея и Восточного Казахстана. Это свидетельствует о генетическом родстве всего федоровского населения. Отмечается его отличие от алакуль- ской популяции могильника Ермак Омской области, популяция которого близка алакульскому населению Западного Казахстана и срубному— Волги (Дремов 1997: 76—77, 81). Этот вывод крайне важен, так как подтверждает отстаиваемую мной гипотезу сосуществования двух линий формирования андроновской общности: федоровской и алакульской,
В эпоху финальной бронзы федоровские племена на Енисее вытеснены на запад и на юг носителями культуры Карасук. На Оби в лесостепной зоне племена, принадлежащие местному таежному субстрату, создают не андроновские, а андроноидные могильники Еловка, Черноозерье, Сопка II. Коренное население имеет монголоидную примесь, малочисленные европеоидные черепа принадлежат андроновскому федоровскому типу (Дремов 1997: 120—121).
В VIII—VII вв. до н.э. в степях Азии на андроновской основе формируется культура саков. Саки Казахстана являются потомками массивного европеоидного андроновского антропологического типа (Гинзбург 1951; Рычков 1964; Алексеев 1969; Алексеев, Гохман 1984: 27, 35,53; Исмагулов 1963; 1970; Гохман 1973; 1980).
У саков Северного, Центрального и особенно Восточного Казахстана отмечается небольшая монголоидная примесь (Ходжайов 1980: 156). Вероятно, она обусловлена участием в их этногенезе носителей культуры Дандыбай, поглощенной андроновцами в эпоху финальной бронзы.
В Приаралье Л.Т. Яблонский (1996) отмечает отсутствие предков саков в предсакское время и их миграцию с иных территорий. Он (2003: 167—170) справедливо подчеркивает значение экологического кризиса в эпоху финальной бронзы, а также роль миграций в процессе этногенеза (Яблонский 1996; 2003; Итина, Яблонский 2001: 106—108); ср.: Кузьмина 1977в: 78—79; 1987г; 1994, карта 9; 1995; 1996—1997; Kuzmina: 2000; 2003). В заключение Л.Т. Яблонский (2003: 168), несмотря на свой гипрекритицизм, вынужден признать, что гипотеза «преемственности популяций раннего железного века от локальных групп населения эпохи бронзы успешно доказывалась данными археологии и палеоантропологии при рассмотрении их на высоком таксономическом уровне».
Важные данные получены антропологами в Средней Азии. На Тянь-Шане большая часть черепов саков восходит к андроновским. Среди черепов из Ферганы также преобладают брахикранные. Но в обоих регионах присутствует примесь более долихокранного населения (Гинзбург 19566; 1962а; 1970; Ходжайов 1980: 155).
На севере Средней Азии к андроновскому протоевропеоидному варианту восходит не только кочевое, но и земледельческое население VIII—IV вв. до н.э. (Ходжайов 1977: 13; 1980: 154; 1983: 100— 102; Алексеев и др. 1986: 125—130). Это свидетельствет о том, что часть позднеандроновского населения этого региона перешла к кочевому образу жизни, войдя в конгломерат сакских племен, другая же часть стала земледельцами.
Особая картина вырисовывается на Памире. Памирские саки принадлежат к более грацильному долихокранному узколицему индо-афганскому типу восточной ветви средиземноморской расы, который был представлен здесь в эпоху бронзы (Литвинский 1972: 182—184, определение В.Б. Гинзбурга (1960; 1970) и Т.В. Кияткиной).
Подводя итог, можно констатировать, что ираноязычные скифы и саки были потомками населения степей Евразии эпохи бронзы — носителей культурных общностей срубной и андроновской, представленной двумя исходными типами: алакульским и федоровским. С эпохи энеолита и вплоть до раннего железного века в степях Евразии антропологически не фиксируется никакой инвазии населения из Передней Азии или Ирана. Все многочисленные миграции отмечаются только в пределах степной и лесостепной зон.
Антропологические данные позволяют сделать несколько важных этногенетических выводов:
- Начиная с энеолита и эпохи ямной культуры в степях Восточной Европы сосуществовало и постоянно взаимодействовало две группы европеоидного населения: протоевропеоидное массивное широколицее и более грацильное узколицее; при сложении культуры Синташта господствующей на Урале и в Западном Казахстане была грацильная популяция. Ее потомками стали срубные и ала- кульские племена Урала и Западного Казахстана.
- Более матуризованным было срубное население на Волге, его импульс прослеживается у срубников Украины.
- Андроновское федоровское население Казахстана, Сибири и Средней Азии принадлежит андроновскому антропологическому типу и генетически отличается от алакульского, что подтверждает нашу гипотезу о сосуществовании двух исходных типов андроновской общности — алакульской и федоровской.
- Ираноязычные саки Казахстана и Средней Азии являются потомками андроновцев. В некоторых сакских популяциях отмечается небольшая монголоидная примесь, вероятно, за счет участия в их этногенезе носителей культуры Дандыбай. Саки Памира отличаются от других популяций и восходят к местному населению эпохи бронзы, родственному древним европеоидам юга Средней Азии.
- Савроматы генетически не связаны со срубньш населением Волги и, вероятно, восходят к срубно-алакульскому населению Южного Урала и Казахстана.
- Скифы лесостепи генетически близки белозерскому и срубно- му населению, скифы степи, по Круц, восходят к носителям культуры Бабино, а по Хохлову — возможна их связь со срубным населением Волги. Эту идею высказал еще в 1971 г. Г.Ф. Дебец, и она согласуется со взглядами М.И. Артамонова и Б.Н. Гракова.
В контексте данной книги существенно, что, каковы бы ни были миграции отдельных племен, они проходили в пределах степной зоны. Никакой массовой инвазии ни во II тыс., ни в VII в. до н.э. в степь из Ирана не происходило. Сако-скифская культура формировалась на местной основе культур срубной и андроновской, фак-
Формирование материальной культуры саков и скифов
Эти данные антропологии надежно подтверждаются в результате анализа основных категорий материальной культуры андроновской общности, который привел к выводу о прямой генетической преемственности культуры саков и скифов с предшествующей (Кузьмина 1994).
Тип монументального срубно-андроновского жилища каркасностолбовой конструкции с двускатной или четырехскатной кровлей сохранился в архитектуре дома скифских поселений (Граков 1971), конструкции подкурганных сооружений (Акишев, Кушаев 1963; Смирнов 1964), в современных жилищах ираноязычных народов горного Памира и Афганистана (Андреев 1927, 1951, 1958; Андреев, Половцев 1911; Кисляков 1936, 1939; Воронина 1951а,6; Писар- чик 1954, 1975; Маматназаров 1977; Маматназаров, Якубов 1985; Логашова 1981; Жилина 1982; Гафферберг 1948) и осетин Кавказа (Пчелина 1930; Ильина 1946; Абаев 1949; Калоев 1971), а также в Нуристане (Робертсон 1906; Вавилов, Букинич 1929).
Выработанный андроновцами тип ступенчатого перекрытия существует в бытовых постройках и воспроизведен в культовых сооружениях в кирпиче и камне в Средней Азии, Казахстане, Афганистане и Восточном Туркестане у ираноязычных племен (Бесенов 1959; Godard, Hackin 1928; Hackin, Carl 1933; Пугаченкова 1963; Le Coq von 1925) и в Индии у высших кастовых групп и принципиально отличен от традиционных индийских домов (Гусева 1981).
Как говорилось, терминология, связанная с жилищем, индоевропейская или индоиранская (Абаев 1956, 1979а; Renou 1939; Барроу 1976; Гамкрелидзе, Иванов 1984; Лившиц 1963; Оранский 1976; Елизаренкова 1999; Rau 1983).
Вторая категория позднеандроновского жилища — протоюрта, получившая распространение в эпоху финальной бронзы, является непосредственным предшественником скифского разборного жилища и пережиточно сохраняется у ираноязычных кочевников Афганистана, Ирана и Передней Азии (Feilberg 1944; Гаферберг 1948,1964; Вильчевский 1958; Ferdinand 1964, 1969; Barth 1965). Терминология, связанная с протоюртой, индоиранская, а описание разборного жилища есть в ведических памятниках (Benveniste 1955; Кузьмина, Лившиц 1987; Елизаренкова, Топоров 1995; Елизаренкова 1999).
Наконец, третья категория андроновского жилища — крытая повозка, представленная в скифской культуре и описанная в античных источниках (Артамонов 1966; Кожин 19696; Нечаева 1975) восходит к степным повозкам с крытым кузовом III тыс, до н.э. (Piggott 1968; Кузьмина 1974а; Hausier 1981; Кожин 1988; Избицер 1993; Новоженов 1989а; 1994; Нефедкин 2001). Названия, связанные с повозкой, общеиндоевропейские или индоиранские (Шрадер 1913; Мейе 1938; Абаев 1949, 1958, 1979; Гамкрелидзе, Иванов 1984; I. Vasmer 1950—57; Brandenstein 1962), а ее описания есть в ведических текстах (Hertel 1925; Rau 1986; Еяизаренкова, Топоров 1995; Елизаренкова 2999).
Хозяйственно-культурный тип иранцев и ведических ариев надежно реконструируется как полукочевой подвижный с доминантой скотоводства при господстве в стаде коровы и коня, являвшихся главным объектом завоевания (Geiger 1882; Zimmer 1879; Bartholome 1904; Шрадер 1913; Dhalla 1922 и др.). Особенно ценны заключения о хозяйстве иранцев М.М. Дьяконова (1954), В.И. Абаева (1956, 1979а), В.А. Лившица (1963); а индоариев — В. Рау (Rau 1975 1983), Т.Я. Елизаренковой (1982), Т.Я. Елизаренковой и В.Н. Топорова (1995).
Таким образом, у индоиранцев на юге существовал тот хозяйственно-культурный тип, который сложился в степях Евразии в недрах андроновской и срубной культур и победил в эпоху экологического кризиса и распространения культуры валиковой керамики. Постепенный переход к полукочевому хозяйственно-культурному типу предопределил утверждение в Евразии в скифскую эпоху кочевого скотоводства (Кузьмина 1994).
Для установления преемственности скифской (в широком смысле слова) и предшествующей культуры валиковой керамики решающее значение имеет генетическая преемственность в категории, являющейся важнейщим этническим индикатором, — в керамике.
В эпоху бронзы в степях традиции гончарства в условиях домашнего ремесла передавались от матери к дочери, что гарантировало их устойчивость в пределах рода (Franchet 1911; Dannenberg 1925; Cardew 1969) и сохранение даже при дальних миграциях. Это делает домашнее ручное гончарство важным этническим индикатором в отличие от гончарного ремесленного производства, при котором навыки передаются от мастера к мастеру вне зависимости от их этнической принадлежности.
Технология гончарства н степях эпохи бронзы была изучена Б.А. Городцовым (1922), М.В. Воеводским (1930), O.A. Кривцовой-Граковой (1948), К.В. Сальниковым (19516), установившими, что керамика лепилась методом кольцевого налепа или на матерчатом шаблоне и твердой болванке. Большой вклад в изучение технологии гончарства был внесен A.A. Бобринским (1978) и его учениками.
Анализ андроновской керамики всего ареала позволил установить преемственность гончарства Синташты — Петровки — Ала- куля, выделить типы петровский, алакулъский, федоровский, смешанные федоровско-алакульские и характеризующие эпоху финальной бронзы алексеевский и вслед за казахстанскими учеными {Евдокимов 1982; Евдокимов, Ломан 1982; Ломан 1987; Варфоломеев 1987, 1988, 1991; Евдокимов, Варфоломеев 2002) выявить дон- гэльский тип. Два последних входят в круг культур валиковой керамики финального бронзового века и непосредственно связаны с сакской керамикой по технологии, части форм и мотивам обедненного орнамента (Кузьмина 1982, 1985а,б; 1986а,б; 1994). Выделена также керамика культуры Дандыбай, не входящей в андроновскую общность и поглощенной местными племенами. Преемственность гончарных традиций эпохи бронзы и Раннего Железного Века в степях отмечалась многими исследователями (Воеводский 1930; Смирнов К. 1964; Акишев, Кушаев 1963; Руденко 1953 и др.). Пережитки древней технологии исзготовления посуды сохранились на Памире {Семенов 1903; Зеленин 1927; Пещерева 1929, 1959), а также в северо-западном Пакистане и афганском Бадахшане у реликтовых групп населения, говорящего на арийских языках (Rye, Evans 1976).
Сведения о древнем гончарстве имеют решающее значение в решении индоиранской проблемы, поскольку, если по данным древней традиции арии не имели гончарного крута, то все культуры, знакомые с ремесленной круговой керамикой, автоматически исключаются из возможных претендентов быть предками арийцев (Rau, 1972, 1974; Грантовский 1981; Кузьмина 1983в, 1986в, 1994), что является существенным аргументом в пользу степной прародины.
Другим важнейшим этническим индикатором культуры индоиранцев является костюм. У всех древних народов мира он был прежде всего признаком родового и племенного отличия, а позже — также социальным знаком.
Хотя костюм в степях сложился под влиянием суровых экологических условий и хозяйственно-культурного типа скотоводов, он стал важным знаковым символом арийских племен, сохраняющимся при миграциях в другую экологическую нишу.
Женский костюм составляло длинное платье с довольно широкими рукавами, иногда расшитое по вороту и рукавам бусами. Прической андроновок были две косы с накосниками. Мужчины носили двубортный кафтан, брюки и войлочные или кожаные колпаки, покрой которых служил племенным отличием. И мужчины, и женщины были обуты в кожаные или войлочные сапожки, украшенные низкой из бус (Сосновский 1934; Комарова 1961; Аванесова 1981; Максименков 1978; Евдокимов, Усманова 1990; Усманова
Э.Ф., Ткачев A.A. 1993; Кузьмина 1994; Виноградов К. 1998; некоторые предложенные реконструкции требуют уточнения).
Этот костюм был полностью унаследован сако-скифскими племенами, что засвидетельствовано выдающимися находками в археологических раскопках в Азии {Руденко 1953; Акишев 1978; Акишев, Акишев А. 1980; Полосьмак 2001; Чугунов К.В. 2004) и на Украине (Степанов 1916; Артамонов 1966; Мирошина 1977; Клочко 1979, 1984, 1992) и многочисленными изображениями в античном и ахеменидском искусстве (Sarre, Herzfeld 1910; Dutz 1971; Dalton 1964; Boardman 1970; Кузьмина 2002).
Все слова, связанные с прядением и ткачеством, в арийских языках принадлежат к древнейшему общеиндоевропейскому наследию (Абаев 1949; Rau 1971; Гамкрелидзе, Иванов 1984). Вся терминология, относящаяся к отдельным предметам одежды и ее частям, индоиранская (Абаев 1949; и особенно X. Бейли (Bailey 1955); Thompson 1965; Beck 1972; Герценберг 1972). Комплекс одежды, сложившийся в степях в эпоху бронзы, многократно описан в Авесте и ведической литературе и сохранился у ираноязычных осетин (Калоев 1971), памирцев (Андреев 1958), частично — курдов. Элементы степного костюма, часто — вместе с названиями, заимствованы у иранцев их северными соседями хантами (Пруткова
- и сменившими саков в степях тюрками (Сухарева 1954, 1982; Захарова, Ходжаева 1964).
В Индии комплекс одежды евразийских кочевников воспроизведен на портретах царей в Матхуре (Пугаченкова 1979; Vogel 1930; Rosenfield 1967) и частично сохранился в костюме высших кастовых и отдельных этнических групп (Маретина 1977; полевые записки автора 1980), резко выделяя их от представителей низших каст, носящих традиционную одежду индо-переднеазиатского типа (Flynn 1971; Farpola 1385; Буяа-ОБа 1939),
Таким образом, приспособленный к экологическим условиям степи и сходный с костюмом других индоевропейских народов Восточной Европы (Древняя одежда 1986), степной костюм при миграции в Иран и Индию стал знаковым символом индоиранцев и служит важным этническим индикатором сако-скифской культуры.
Для понимания особых исторических судеб ранних иранских кочевников существенное значение имеет анализ еще одной категории андроновской культуры — металлургии. Как подчеркивалось, очень высокое развитие горного дела и металлургического производства выделяли андроновцев среди соседних народов.
Древние рудники выявлены на Урале, в Северном, Центральном и Восточном Казахстане, Алтае и Средней Азии (Паллас 1780; Лепехин 1802; Грязнов 1935; Массон М. 1930а,б, 1934, 1936, 1953; Литвинский 1950, 1954; Исламов 1955; Сургай 1951).
Геологами Казахстана древние рудники были сопоставлены с поселениями рудокопов (Пазухин 1926; Чудинов 1936; Сатпаев 1929, 1967; Левитский 1941; Чухров 1950; Хайрутдинов 1955 и особенно Н.В. Валукинский 1948; 1950), что позволило А.Х. Маргулану (1970, 1972; 1973) установить их андроновский возраст. Важнейшее значение имели комплексные исследования горного дела Северного и Восточного Казахстана С.С. Черниковым (1948,1949,1960).
Новым словом явилось изучение химического состава металла, что позволило впервые выявить металлургические центры (Черных 1970).
Проводились исследования Еленовского микрорайона на Урале (Формозов 1951а; Кузьмина 1962а; 1963а,б, 1960а,б, 1965а, 1966), рудников и поселений Атасу и Мыржик в Центральном Казахстане (Алексеев, Кузнецова 1980,1983; Кузнецова 1987, 1989а,б; Кадырбаев 1983; Жауымбаев 1984а,б, 1987; Курманкулов 1988).
Был установлен очень высокий уровень металлургического производства, достигшего расцвета в эпоху финальной бронзы (Рындина и др. 1980; Дегтярева 1985; Кадырбаев, Курманкулов 1992), что позволило сделать вывод: в это время металлургия у андроновцев стала специализированным ремеслом, работавшим на обмен (Черных 1972: 183—194; Кузьмина 1994: 150).
Этот вывод позволяет заключить, что длительное переживание бронзового века в культуре сако-скифов объясняется не отставанием их культуры от других регионов Евразии, где железо широко распространилось раньше, а тем, что их потребности в металле были полностью удовлетворены.
Таким образом, анализ основных категорий материальной культуры сако-скифов доказывает их прямую генетическую связь с предшествующей культурой степей эпохи финальной бронзы.
Преемственность сохранилась также в элементах подкурганного обряда погребения, некоторых конструкциях могил, широтной ориентировке, культе коня и обычае его ритуального захоронения на похоронах царя и знати.
Поэтому есть основание присоединиться к заключению Б.Н. Гракова (1977: 154): «...савроматы и степные скифы принадлежали к иранской группе языков индоиранской ветви. Поэтому их предки среди племен срубной культуры.,, должны были говорить на тех же языках».
Каков генезис специфических типов материальной культуры сако-скифов?
Б.Н. Граков и А.И. Мелюкова (1954) ввели понятие скифской триады, которая характеризует комплексы «скифского мира» в самом широком смысле этого слова. Она включает конское снаряжение, вооружение и искусство звериного стиля. В настоящее время исследователи расширили список «скифских» признаков (Мурзин 1990: 16—24; Алексеев 2003: 40—41).
Конское снаряжение
Псалии. Удила. Классификации костяных и роговых и развивающихся на их основе бронзовых псалиев и удил, формирующихся в степях на рубеже финальной бронзы и раннего железа, посвящена обширная литература (например: Иессен 1953; 1954; Иллшська 1961; Тереножкин 1961; 1976; Эрлих 1991; Boroffka 1998; Dietz 1998; Погребова 2001; Боковенко 1986; Bokovenko 2000).
Но общего труда, анализирующего развитие конского убора всей степной зоны, нет. Частично это компенсируют разделы в «Археологии СССР» (Мелюкова 1989;Мошкова 1992).
Как было показано И.Н. Медведской (1983), в эпоху Раннего Железного Века в Старом Свете существовали две принципиально различные системы упряжи. В Передней Азии со второй половины II тыс. до н.э. использовалась узда, состоящая из цельного комплекта удил с напускными псалиями (Potratz 1941; Abb. 3, 5, 11; 1966). В степи же от Тувы до Дуная сложилась узда евразийского типа, в которой удила и псалии не скреплены неразрывно (рис. 50: 10; 53: 12—15; 54: 29, 30; 55: 12) (Кузьмина 1994: рис. 39: 4—7).
Следует отметить, что, хотя многократно подчеркивалось, что в эпоху финальной бронзы и Раннего Железного Века владыками степей стали всадники, колесницы продолжали употребляться как парадный престижный транспорт в Европе, в том числе в Греции, и в Скифии, и в Азии в культуре Карасук и, вероятно, в степях, где часть петроглифов с колесницами относится уже к концу II тыс. до н.э. Как подчеркивает Н. Бороффка (Boroffka 1998: 135), типы псалиев «не обязательно связаны с верховой ездой или боевыми колесницами».
На Кавказе были распространены колесницы переднеазиатского типа (Pogrebova 2003а), и «узда в основном изготовлялась по перед не азиате кой системе, то есть с псалиями, напускавшимися на мундштучную часть или составлявшими с ней одно целое». Единичные находки евразийского типа костяных или роговых псалиев, крепившихся к бронзовым однокольчатым удилам, «в Закавказье, несомненно, выглядят как инородные» (Погребова 2001: 323).
Что касается Казахстана и Средней Азии, то здесь с эпохи финальной бронзы известна только узда евразийского типа. Ее составляют трехдырчатые роговые или бронзовые псалии и двукольчатые удила, часто стремечковидные, то есть имеющие одно кольцо, оформленное 8 виде стремени.
Предлагаемая нами типология удил строится на основе классификации по форме внешних петель, предложенной А.А. Иессеном (1953; 1954 , а типология псалиев — по сочетанию формы стержня и отверстий. Классификация основана на эволюционно-функциональном методе классификации, разработанном М.П. Грязновым. Он был использован мной при классификации андроновских псалиев II тыс. до н.э. и металлических артефактов Средней и степной Азии эпохи энеолита и бронзового века. Учитывая линию эволюции удил от экземпляров предскифской эпохи, мы предлагаем вычленить пять типов:
- — простейшие двукольчатые удила;
- — двукольчатые с дополнительным малым кольцом;
- — (тип III по A. Иессену) с окончанием, оформленным в виде стремени;
Ш3 — той же формы, но с выступом на стремени;
- — стремечко видные с дополнительным отверстием, чем они сближаются с типом II;
- — с наружным звеном прямоугольной формы.
Что касается псалиев, то они имеют множество вариантов. Нашей целью является не создание общей классификации с учетом всех хронологических и локальных особенностей, а только, во-первых, выявление общей эволюционной линии, и, во-вторых, установление ареала, из которого конский убор мог появиться в Иране. Поэтому выделено несколько основных типов:
- — роговой псалий в виде стержня с отогнутым концом с тремя отверсиями в одной плоскости;
- — псалий костяной, роговой или бронзовый с тремя отверстиями в одной плоскости, но без отогнутого конца (бронзовый — это тип Черногоровка);
- — роговой, а чаще бронзовый псалий с тремя утолщениями, в центре которых проделаны отверстия, и с отогнутым концом;
IVa — бронзовый псалий с изогнутым стержнем, тремя петлями в одной плокости и отогнутым концом; иногда в виде лопаточки;
IVb — то же, но со шляпкой вверху;
Va — бронзовый псалий с тремя петлями, как тип IVa, но без с отогнутого конца стержня;
Vb — то же, но со шляпкой наверху.
В. Р. Эрлих (1991: рис. 2) выделяет типы IV, V как тип I; тип VI (по Эрлиху — тип IV), Via прямой стержень с тремя отверстиями с цилиндрическими муфтами и с отогнутым лопаточковидным окончанием (на западе — тип Цимбалка); VI6 — то же, но без отогнутой лопасти и с утолщениями на обоих концах (на западе — тип Камышеваха).
Таким образом, можно теоретически реконструировать генетическое развитие псалиев от типа I — рогового с тремя отверстиями в одной плоскости и отогнутым концом, что обусловлено естественной формой материала (изогнутого рога) — к типу III — роговому или имитирующему его бронзовому псалию, у которого подверженные поломке участки вокруг отверстий усилены полукруглыми в разрезе выступами, а конец отогнут, как у исходной роговой формы; параллельно формируется тип IVa с прямым стержнем и петлями (по Эрлиху тип 16), также с отогнутым концом.
На основании исходного архаичного типа II без отогнутого конца параллельно с типом IVa складывается тип Va с утолщениями вокруг отверстий, но без отогнутого конца.
Усовершенствованием типов IVa и Va является помещение наверху бронзовой шляпки (типы IV6, V6). Завершают эволюцию наиоолее прочные псалии с муфтами VI типа. Сложение звериного стиля приводит к появлению бронзовых псалиев с зооморфной головкой. Но они принадлежат уже другой — скифской — эпохе.
Воссозданная на основе эволюционного метода картина является, конечно, чисто умозрительной. На самом деле в моменты становления новой тактики — колесниц в эпоху Синташты и верховой езды — в Раннем Железном Веке идет интенсивный поиск новых типов конского снаряжения, и при этом в одном закрытом комплексе погребения оказываются совмещенными и традиционные, и новые типы.
К тому же инновации происходили в разных регионах, в разном темпе, и на протяжении всей рассматриваемой эпохи сохранялись локальные различия.
Как бы то ни было, проведенный анализ показывает, что исходными были простейшие роговые и костяные псалии с тремя отверстиями. Как говорилось, в степях в эпоху финальной бронзы употреблялось и создавалось огромное количество различных типов костяных и роговых псалиев (Кузьмина 1994, рис. 39; 4—8; 42: 10). Но в начале I тыс. до н.э. были отобраны только трехдырчатые роговые псалии I и II типов, которые легли в основу скифских. На гигантском пространстве степей развитие конской узды идет в одном направлении и эволюционная линия не прерывается от эпохи культур Валиковой керамики финальной бронзы до самого конца скифского периода (Мелюкова 1989: 96, 97).
Анализ эволюции псалиев еще раз подчеркивает роль степных племен эпохи финальной бронзы и их генетическую связь с ираноязычными племенами саков и скифов в развитии использования коня.
В Азии древнейшие находки исходной формы двукольчатых удил I типа связаны с комплексами культур Валиковой керамики эпохи финальной бронзы. Б Фергане одно звено бронзовых удил, имеющих однокольчатые концы в одной плоскости, обнаружено на поселении 9 в Кайракумах (рис. 53: 12) (Литвинский 1962: 228— 230; табл. 58: 1; Кузьмина 1966: 60, табл. XV: 38) в комплексе с посудой с налепным валиком, неорнаментированной и украшенной елочным орнаментом (Литвинский 1962, табл. 66—69). Б.А. Литвинский датирует удила VIII—VII вв. до н.э., а поселение относит к поздней группе. По современным представлениям керамика поселения 9 принадлежит к типу Донгал, и, соответственно, дата может быть уточнена: комплекс, в том числе псалий, может быть датирован (X?) IX — началом VIII в. до н.э.
Звено удил с кольцами во взаимоперпендикулярных плоскостях найдено на эпонимном поселении культуры Чует (рис. 53: 13) (Спришевский 1961: 40; Кузьмина I960: 60, табл. XV: 39). Дата культуры Чует спорна, но по комплексу металлических изделий синхронна эпохе финальной бронзы (см. ниже). Учитывая далекие западные аналогии этому типу удил в Гальштатт Б (X—VIII вв. до н.э.), считаю возможным подтвердить предложенную мной в 1966 г. дату этого типа удил в Средней Азии первой четвертью I тыс. до н.э., скорее — IX—VIII вв. до н.э.
Особый интерес представляет находка двух пар железных (!) удил этого типа в могильнике Красные Горы в Центральном Казахстане (рис. 55: 12) (Ткачев 2002, ч. 2: 140—145; рис. 195: 10, 11). Это древнейшие известные мне железные удила в степях Азии. В перекрытой камнями яме № 7 — жертвеннике у поминальной ограды — открыты четыре копыта и два черепа лошадей с удилами, сдеанными из прямоугольных в сечении кованых железных стержней. В ограде найдены горшок с носиком-сливом и фрагменты 13 сосудов. Это плоскодонные горшки и банки, содержащие примесь песка, дресвы и шамота. Они украшены насечками под венчиком, пальцевыми вдавлениями и жемчужинами. А.А. Ткачев справедливо отнес комплекс к позднедонгальскому типу. Следует подчеркнуть полное сходство керамики Красной Горы и Кайракумов, особенно характерных горшков с носиком.
Древнейшая известная мне находка матрицы бронзового псалия происходит с поселения чустской культуры Дальверзин (рис. 53: 15). Это каменная литейная форма, на которой вырезан трехдырчатый пса- лий типа III с отогнутым концом круглого в сечении стержня и тремя расширениями с круглыми отверстиями в одной плоскости (Заднеп- ровский 1962:67,68, табл. XX: 3; Кузьмина 1966:60, табл. XV: 40).
Еще один псалий III типа найден в ограде 17 могильника Из- майловка в Восточном Казахстане (рис. 54: 29, 30) (Ермолаева 1987: 64—94; рис. 33: 1). В каменной ограде расположен ящик трапециевидной формы, составленный из врытых вертикально плит, в нем открыто разграбленное погребение, ориентированное головой на запад. В могиле найдены серебряная серьга с раструбом и бронзовые бляшки и пронизи конского убора. Рядом с ящиком компактно уложены вещи конского убора: два трехдырчатых псалия и два двухдырчатых с ложковидными концами, и две пары стремечковидных удил: одни — типа III, другие также со стремечком и расположенным перпендикулярно круглым отверстием, через которое продеты двудырчатые псалии.
Культурно-хронологическая позиция измайловского комплекса определяется керамикой. Здесь сочетаются восходящие к карасукс- ким сосуды культуры Дандыбай (Ермолаева 1987: passim) и восходящие к андроновским горшки типа Донгал, в том числе — с валиком (Ермолаева 1987: 91, рис. 28: 6). Дата Измайловки, а следовательно, и конского убора, определяется по поздней валиковой и дандыбаевс- кой керамике, пулевидным наконечникам стрел, аналогии которым открыты на поселении Мыржик типа Донгал в Центральном Казахстане (Кадырбаев, Курманкулов 1992: рис, 29) вместе с трехдырчатым костяным псалием и гончарной керамикой типа Намазга VI. Керамический комплекс, пулевидные стрелы, бляшки конского убора сопоставимы с могильником Северный Тагискен, датируемым IX— VIII вв. до н.э. (Итина, Яблонский 2001: 97, 100, рис, 123:2—8). Посуда, стрелы и бляшки конского убора находят аналогии на поселении Кент и в могильнике Донгал (Евдокимов, Варфоломеев 2002: 60; рис. 17: 5; 27:8—10; 28), датируемых IX в. до н.э.
Бляхи Измайловки находят аналогии в могильнике Зевакино в Восточном Казахстане (Арсланова 19746: табл. III, 24; 1975), где распределитель узды входит в комплекс с сосудом типа Донгал, многочисленными однолезвийными ножами и серпом, типичными для восточно-андроновской металлургической провинции начала I тыс. до н.э., а также каменной застежкой с тремя желобками. Прототип последней составляет застежка поселения Малокрасноярка в Восточном Казахстане (Черников I960: табл. XXXiX: 6). На поселении трушниковского этапа — Трушниково — найдены керамика, пулевидный наконечник стрелы, аналогичные Измайловке (рис. 54: 24), однолезвийный нож с отверстием в рукояти. Памятники трушниковского этапа принадлежат к типу Донгал. С.С. Черников (1960, табл. LXXVII6) датирует этап IX—VIII вв. до н.э. А.С. Ермолаева (1987: 94) осторожно относит комплекс Измайловки к IX—VII вв. до н.э. Представляется, что синхронизация с Донгалом, Тагискеном, Трушниковым позволяет смело понизить дату до IX—VIII вв. до н.э.
Итак, приведенные факты дают основания утверждать, что исходные типы бронзовых удил: I — однокольчатый и III — со стремечковидным окончанием, а также исходные типы I — трехдырчатых роговых и имитирующих их Ш — трехдырчатых бронзовых псалиев и набор бронзовых бляшек конской узды сложились в степях Центрального и Восточного Казахстана на памятниках типа Донгал, представляющих поздний — валиковый — этап развития культуры Андроново. Он датируется первой четвертью I тыс. до н.э.
Во время миграции на юг поздние андроновцы принесли конский убор в Среднюю Азию.
Нижняя дата памятников (Х?)1Х в. до н.э. определяется по всему археологическому контексту эпохи финальной бронзы. Верхняя же дата зависит от хронологии кургана Аржан, конский убор которого, сохраняя многие архаические черты, все же относится уже к сакской эпохе.
В Аржане в едином комплексе найдены простейшие удила I, II, III типов, в том числе — с витым стержнем, что рассматривается как имитация кожаных удил — архаический признак. Псалии разных типов, главным образом II типа, часто с грибовидной шляпкой и иногда с утолщением вокруг отверстий.
Представлены также элементы узды из рога, кости, кожи, дерева (Грязнов 1980: 47, рис. 30; Марсадолов 1998).
В кургане погребено не менее 160 старых верховых жеребцов. М.П. Грязнов считает, что уздечные уборы однотипны, но имеют этнографические отличия.
Хронология кургана Аржан является объектом жарких дискуссий. Опорная дата — VIII в. до н.э. — основана на результатах исследований дендрохронологии (Марсадолов 1996). Детальный анализ современного состояния проблем хронологии Аржана и Скифии предпринят А.Ю. Алексеевым (2003: 15—37, табл. 2). Сам он датирует Аржан VIII в. до н.э., а первый период собственно скифской культуры в Европе относит к концу VIII в. до н.э. (с. 27).
Сторонником длинной хронологиии и отнесения предскифского новочеркасского этапа к VIII в. до н.э„ а раннего скифского жаботинского этапа к концу VIII в. до н.э. еще в 1987 г. выступил Г, Коссак (G. Kossak 1987).
М.П. Грязнов (1980: 51), ссылаясь на A.A. Иессена, полагал, что «скифская культура формировалась еще в VIII в. до н.э., то есть задолго до легендарных походов скифов в Переднюю Азию», Основой своей хронологии он признал типы псалиев, находящие аналогии в памятниках Причерноморья и Северного Кавказа, предшествующих раннескифскому периоду. Он счел аржанский этап начальным этапом скифской культуры и первоначально датировал его VIII— VII вв. до н.э., а позже —- VIII в. до н.э.
Но суть проблемы не только в хронологии конкретного памятника: М.П. Грязнов (1980: 61) поставил вопрос об удревнении, может быть, до IX—VIII вв. до н.э., скифо-сибирских культур, представленных материалами Уйгарака, Тагискена, Тасмола, Семиречья и Памира, увидев в них исток той скифской культуры, которая лишь в VII—VI вв. до н.э. расцвела в Европе.
Таким образом, от хронологии Аржана зависит решение проблемы региона или регионов, где происходило сложение скифского комплекса, причем не только знаменитой триады, но общего ядра скифской культуры.
В раннесакскую эпоху в Казахстане и Средней Азии сохраняются удила I типа и получают особое распространение удила III типа стремечковидные, — тип IV — стремечковидные с дополнительным круглым отверстием, сочетающие признаки типов II и III, а также удила V типа с квадратной скобой. Типы эти сосуществуют во времени и представлены в единых закрытых комплексах могильников Тасмола и др. (Кадырбаев 1966а: 383—388; рис. 7: 3, 4; 15: 5—7; 24: 8, 9; 26: 6, 7; 28: 8).
В.Р. Эрлих (1991: 36) предполагает на Кавказе синхронность удил типов I и III и псалиев типов II (Черногоровка) и Vb (Новочеркасск).
М. К. Кадырбаев (1966а, б) выделил культуру Тасмола и датировал ее ранний этап VII — первой половиной VI в. до н.э. (Кадырбаев 1966а: 385).
В могильниках Средней Азии Уйгарак и Тагискен представлены псалии типов I, III, IV, V, причем III тип — со стремечковидным окончанием — абсолютно господствует (Холстов, Итина 1966; Вишневская 1973:100—111, табл. XXXVI; Итина, Яблонский 1997).
Следует подчеркнуть, что исследователи, начиная с А.А. Иес- сена (1953: 105), предполагают восточное происхождение типа III.
Удила же IV типа специфичны для Средней Азии и азиатских степей. Тип V — с квадратными окончаниями — представлен в Тагис- кене (Толстов и др. 1966: 161, рис. 8: 3,4), Уйгараке.
Материалы Центрального Казахстана и Средней Азии демонстрируют, что именно этот регион лидировал в развитии конской узды, где уже в IX—VIII вв. до н.э. были выработаны основные ее элементы, причем это лидерство регион сохранял и в раннесакский период.
Вооружение
Стрелы. Эта категория непрерывно развивалась в степях Азии, начиная с эпохи Синташты. Наибольшее количество стрел происходит из памятников атасуского и алексеевского типов в Центральном Казахстане (Аванесова 19756; Маргулан 1998: рис. 190; Маргулан и др. 1966: табл. LIV). В эпоху финальной бронзы в закрытых комплексах встречены уже упомянутые пулевидные экземпляры.
Стрелы I категории, I типа двулопастные втульчатые с листовидным пером и скрытой втулкой найдены в комплексах с валиковой керамикой, например, на поселениях Саргары (Аванесова 19756: 34), Кент (рис. 50: 6) (Варфоломеев 1988: 86, рис. 4: 2; Евдокимов, Варфоломеев 2002: рис. 27: 12,13), Мыржик (Кадырбаев, Курманку- лов 1992: 232; рис. 29: 2, 3; 118: 6—9), Шортанды-Булак, Малокрасноярка (Черников 1960: табл. XXXVI: 2—6) и в могильнике Сангру III (Маргулан 1979, рис. 93: 1; 161: 8—10).
Исследователи датируют их XII—IX вв. до н.э.
С эпохи Синташта непрерывно идет развитие категории двулопастных черешковых стрел вплоть до финальной бронзы (Генинг и др. 1992: рис. 171: 3; 185: 1—5; 186; Аванесова 1975 б; Маргулан 1998: рис. 190: 3—5; 11).
В культуре Дандыбай впервые появляются стрелы двулопастная втульчатая с шипом и трехлопастная черешковая. Они найдены в мавзолее 2 в Бегазы (Маргулан 1998, рис. 22: 9, 10). Стрелы с шипом получают развитие в раннесакскую эпоху и имеются в Аржане (Грязнов 1980: рис. 11: 12). Этот тип вместе с черешковыми трехлопастными характерен для культуры Тасмола; оба типа найдены в могильнике Карамурун I, трехперые — в Тасмола
- Нурманбет I (Кадырбаев 1966: 376, рис. 43: 4; 46: 1—4; 7, 8; 58). Тасмолинские экземпляры представляют уже модификацию исходных типов Бегазы. Автор (с. 378) подчеркивает, что для Приуралья и Скифии трехперые наконечники нехарактерны, но распостране- ны на Памире (Айдын-Куль, Памирская), в Восточном Казахстане (Усть-Буконь), на Алтае.
Застежки горита. Характерную деталь раннескифского вооружения составляют маленькие продолговатые предметы с двумя или тремя желобками (Черененко 1981).
Они найдены по всей степи, начиная с относимых к киммерийской культуре комплексов: Высокая Могила, Енджа (Тереножкин 1976, рис. 5: 6), Красное Знамя (Черненко 1981: 41, рис. 25: 1—6) и далее на восток вплоть до Аржана (Грязнов 1980: рис. 12: 1—4).
Аналогичный предмет из золота есть в Северном Казахстане в Чебачьем (АКК, табл. VI: 23).
Прототипы их, сделанные из рога или камня, представлены в комплексах с валиковой посудой: Алексе ев ка (Кривцов а-Гракова 1948, рис. 22: 3), Кент (рис. 51:7) (Евдокимов, Варфоломеев 2002: рис. 31: 7), Малокрасноярка (Черников 1960: табл. XXXIX: 6), Дандыбай (АКК, табл. VI: 85), Зевакино (Арсланова 19746: 58, табл. II: 6),
Другого типа — круглые с одним желобком — застежки найдены в сакских курганах Тагискен и Уйгарак (Итина, Яблонский 1997: рис. 12: 4; Вишневская 1973: табл. XVI: 14), их аналоги — в курганах Журавка, Красное Знамя, Старшая Могила и других (Черненко 1981: 39, рис. 24). Автор (с. 41) относит древнейшие экземпляры к предскифскому времени и датирует, начиная с VII в. до н.э.
Как принадлежность горита Е.В. Черненко (1981: 42, рис. 26) рассматривает костяные артефакты цилиндрической формы с двумя взаимоперпендикулярными отверстиями. Их аналогии известны в андроновских памятниках, в частности в могильнике Алакуль (раскопки автора).
Акинаки. А.Ю. Алексеев (2003: 52) констатирует «невозможность отыскания для них типологических истоков в предшествующих культурах эпохи поздней бронзы и раннего железа». Однако уже многократно отмечались многочисленность и разнообразие типов кинжалов, датируемых финальной бронзой, в пределах восточно-ан- дроновской металлургической провинции. Это свидетельствует об интенсивном поиске наиболее эффективного типа оружия ближнего боя. Примером служит II Каракольский клад. Его составляют пять кинжалов (рис. 57: 5—9). Они имеют вытянуто-листовидный клинок длиной от 24 до 29,5 см с ребром посередине. Уступ-упор в виде прямого валика или выкружки отделяет от основания лезвия литую рукоять, завершающуюся фигуркой животного (Винник, Кузьмина 1981: 48—53, рис. 1—5). Рукояти разнообразны: прямоугольная пластина с выступающими валиками по краям или сложнопрофи- лированная с тремя вертикальными желобками, наконец, две рукояти овального сечения ребристые с шестью или девятью горизонтальными валиками. Рукоять завершается навершием с фигуркой животного. Кинжалы отлиты в сложносоставных литейных формах, фигурки прилиты отдельно. Мастерам известна также отливка по восковой модели (Дегтярева 19856: 15, 16), Технология изготовления каракольских кинжалов не отличается от способа производства аки- наков. Мастерами Каракола найдены форма клинка, рукояти и на- вершия. Осталось только превратить отделяющую клинок выкружку в бабочковидное перекрестие, что не представляло технических трудностей. Кинжалы Каракола были признаны предшественниками акинаков (Винник, Кузьмина 1981: 52). Это подтверждает сходство рукоятей кинжалов и акинаков. Вертикальные желобки есть на акинаках из Иссыкского клада (Акишев, Кушаев 1956, рис. 85), случайных находках с Иссык-Куля (Мошкова, ред. 1992: табл. 27: 3), Алтая (Кубарев 1981: рис. 1: 7; 2: 9; 3: 1, 6), Минусы и Тувы: могильник Аймырлаг (Мошкова Ред. 1992, табл. 74: И, 14,20; 84:15, 16). Оформление рукояти горизонтальными валиками отмечено на предсакских кинжалах Алтая (Кубарев 1981: рис. 1: 2) и акинаках, например, с Ис- сык-Куля (Мошкова, ред. 1992: табл. 27: 1). Рифленые овальные в сечении рукояти часто встречаются на кинжалах с гардой в Северном Китае (рис. 57: 1—4), где их относят к культуре северных варваров, пришедших из степей Евразии, и датируют XI (X) — VIII вв. до н.э. (Bunker 1997:27, 134№20;р. 139;fig. 31).
Для решения проблемы происхождения акинаков интересна находка бронзового кинжала на Елизаветинском поселении Акмолинского района Акмолинской обл. (рис. 56: 1) (АКК: 89 № 1123; табл. III: 52; Оразбаев 1958: 274; табл. IX: 2). Это кинжал с сужающимся кяинком с вертикальным валиком, рукоятью с вертикальным желобком с перемычками. Рукоять увенчана грибовидной шляпкой и отделена от клинка серповидной гардой утолщенной в центре и имеющей утолщения на выступающих наружу концах. Кинжал близок некоторым карасукским экземплярам, особенно по конструкции желобчатой рукояти (Членова 1976). Разработанная классификация карасукских кинжалов избавляет от необходимости детального сопоставления. Подобные кинжалы с шипами (гардой) — широко рас про стран еный тип в культурах северных варваров на периферии Китая, Алтая, Центрального Казахстана (Членова 1972, табл. 61: 1 - 8; Маргулан 1979, рис. 2: 15, 16). Аналогии этому типу кинжалов представлены в Восточном Казахстане (Коллекция Семипалатинского музея; Баты; Дженома курган 2: Черников 1949, табл. X: 1, 2; Черников I960, 84, табл. LXVI: 5; 10; Членова 1972: табл. 70: 33). С.С, Черников отнес их к орудиям карасукских форм, но доказал их местное казахстанское производство на основе анализа металла.
Рассматриваемый кинжал из Елизаветинского отличается тем, что выступающие шипы слились, образуя утолщение, что позволяет сопоставлять его с кинжалами из Аржана (Грязнов 1980, рис. 11: 1—2), а экземпляр с фигуркой на рукояти признать комбинацией этого типа с кинжалами клада Каракол. Аналогичный тип кинжала с бараном известен в Восточном Казахстане (Арсланова 1982; Самашев 1992).
Елизаветинское поселение было местом обработки золотоносной руды Троицкого прииска, входившего в группу рудников у Степного.
Комплекс поселения датируется X—IX (VIII?) вв. до н.э. по находкам позднеандроновской керамики, орнаментированной зигзагом и горизонтальной елкой, типичной для посуды типа Донгал {Оразбаев 1958: табл. XII: I, 7, 11—20).
К этой же эпохе относятся найденные металлические изделия: большой кельт-молот с двумя ушками и валиком по краю втулки, четырехгранный втульчатый пробойник, шилья, фрагменты двух серпов, три двулопастные втульчатые стрелы и двулезвийные ножи с упором (АКК: 89, табл. III: 42, 50; Оразбаев 1958: 274, табл. IX: 8, 10, 11; XI: 1, 2, 6, 9—11). Последние позволяют сопоставить комплекс с погребением могильника Боровое ограда 1, где найдены нож, шило, квадратное зеркало с ручкой-петелькой, сосуд донгаяьского типа (А.М. Оразбаев отнес комплекс к культуре Замараево).
Кинжал из Джуван-тобе относится к той же эпохе по совместной находке с кельтом-лопаткой (Членова 1972, табл. 70: 20; 33). Синхронен кинжал с шипами и грибовидным навершием, но без желобка на рукояти из клада Палацы в Восточном Казахстане, включающем молоток, два кельта со сквозной втулкой и браслет с коническими спиралями, аналогии которому есть в могильниках Сангру И, Айшрак, Аксу-Аюлы, Былкылдак III (Маргулан 1988, рис. 192). В них найдена валиковая позднеандроновская и изредка дандыбаевская посуда, а в Сангру I — также квадратное зеркало: такое, как в Боровом.
Эти находки подтверждают, что в эпоху поздней бронзы в Казахстане и Семиречье металлурги вели поиск наиболее совершенного типа кинжала, и, наконец, им стал акинак.
Не беру на себя смелость делать какие-либо заключения, но хочу обратить внихмание на акинак, традиционно относимый к VII, скорее, VI в. до н.э.
Почему-то скифологи не обратили должного внимания на находку подлинного акмнака в Северном Казахстане (рис. 56: 1), хотя ее привел уже А.И. Тереножкин (1976: 130, рис. 80: 3). Он полагал (с. 131 — 132), что «родина акинаков... находилась где-то в Сибири или Центральной Азии» на карасуксукой основе. С.С. Черников {1954: 36, рис. 22: 5) опубликовал результаты своей экспедиции 1938 г., посвященной обследованию поселений в Кокчетавской области, в районе рудника Степняк — самого крупного разрабатывавшегося в эпоху бронзы месторождения золота. Здесь по берегам озера располагалось несколько поселений золотодобытчиков. На одном из них у поселка Сталинский рудник сохранились остатки культур- ного слоя толщиной до 0,6 м и следы обработки руды. В отвалах и канавах найден очень выразительный комплекс: бронзовые кин- жал-акинак длиной 30 см с ребром вдоль лезвия, плоской рукоятью с брусковидным круглым в сечении навершием и намечающимся бабочковидным перекрестьем; нож с желобчатой рукоятью с отверстием; кельт-молоток с квадратной втулкой; часть кирки; фрагмент серпа, круглое зеркало с выпуклым бортиком; слитки меди; две костяные круглые бляшки конской узды с прорезями, орнаментированные одна — резными ромбами, другая — концентрическими кругами. В состав комплекса входила также керамика (рис. 56: 4— 18) (Черников 1954: 39—43, рис. 18: 4—6, 10; 19; 21т 5). Поразительна интуиция С.С. Черникова, который 50 лет назад смог совершенно точно установить хронологию и историческую значимость этого комплекса. Отличительной особенностью посуды Сталинского рудника и всех других поселений в районе Степняка является полное отсутствие как алакульских горшков с уступом, так и типичной сак- ской посуды. Господствуют горшки с налепным валиком на плечике или чаще — под венчиком, украшенные косыми насечками или горизонтальной елкой; многочисленны сосуды с раздутым туловом; изредка сохраняются простейшие андроновские элементы декора: треугольник и елка, популярна горизонтальная елка.
С.С. Черников сопоставил керамику Степного с позднеандроновской посудой алексеевского поселения, но подчеркнул, что «поселения у Степняка, возможно, более поздние, чем Алексеевское», он отметил их синхронность с Дандыбаем II и констатировал, что «здесь сильны еще... андроновские формы, но есть уже и новые, характерные для кочевников черты» (Черников 1954:46).
В настоящее время комплекс Степного может быть уверенно отнесен к типу Донгал. Следует отметить, что на поселениях Степного были также найдены однолезвийные ножи с валиком и отверстием на рукояти, топор андроновского типа с гребнем, два кинжала-копья с упором, на одном из которых нанесена тамга мастера, тесло с уступом, тесло втульчатое, долото копьевидное, стрелы двулопастные со скрытой втулкой и с выступающей втулкой и четырехгранная, четырехгранные шилья.
Все без исключения бронзовые изделия Степняка находят аналогии в закрытых комплексах поселений с валиковой керамикой и в кладах эпохи финальной бронзы. Некоторые категории характерны для широкой степной зоны, но их сочетание специфично для андроновской металлургической провинции и особенно для кладов Семиречья {Кузьмина 1961 в; 19656; 1966; 1967: Кожомбердыев, Кузьмина 1980). Дата древнейшего акинака степей определяется по комплексу керамики типа Донгал IX(VIII?) в. до н.э., верхний рубеж лимитируется хронологией Аржана,
Тип кинжалов Аржана с изогнутой под тупым утлом гардой-перекрестием с шишечками на концах и ребром вдоль клинка и рукояти напоминает кинжал из погребального комплекса Nonchangen (ср. Грязнов 1980, рис, 11: 1, 2 — Kossak 1996, abb. 12:1). Последний отличается квадратной полой рукоятью, что сближает его с рукоятями клада Каракол и Восточного Казахстана, также полыми, но круглыми в сечении. В Nonchangen найдены также трехлопастная черешковая стрела и шлем типа Келермес (abb. 18: 3, 4), что важно для синхронизации комплексов востока и запада. А кин аки, считающиеся древнейшими, из Лермонтовского Разъезда на Северном Кавказе и Самтавро в Грузии (Тереножкин 1976: 128, рис. 78: 1; 79: 2—4) не могут учитываться при датировке экземпляра из Степняка, так как они имеют очень вытянутые клинки и сделаны уже из железа.
Шлемы. Шлемы келермесского типа составляют еще одну характерную категорию общестепных изделий. Они распространены от Северного Кавказа (Келермес, станица Крымская, Старокорсунс- кое городище) и Украины (с реки Тясмин в Приднепровье) до Поволжья (Старые Печеуры), Средней Азии (Самарканд), Семиречья (Кысмычи) и Алтая (шлем из Киргизии принадлежит к другому типу). Со времени работы Б.З. Рабиновича 1940 г., выделившего этот тип, появилась обширная литература. Достаточно сослаться на основные публикации (Черненко 1968: 76—82, рис. 41—44; Галанина 1985; Алексеев 2003: 47—50, рис. 3). М.П. Грязнов считал, что шлемы отливали в двустворчатых литейных формах. Е.В. Черненко справедливо отметил, что могла быть использована только трехсоставная матрица. Другие исследователи полагают, что отливка осуществлялась по восковой модели.
Дата этого типа постепенно понижается. Б.З. Рабинович отнес их к VI в. до н.э., Л.К. Галанина (1985: 174) определила нижнюю дату серединой VII в. до н.э., а Е.В. Черненко (1987: 134) поместил их в VII в. до н.э., допуская и VIII в. до н.э. А.Ю. Алексеев датировал их VII—VI вв. до н.э. Однако еще A.A. Иессен (1951: 117) предполагал дату VIII—VII вв. до н.э.
Происхождение шлемов дискуссионно. Е.В. Черненко полагал вслед за Б.З. Рабиновичем их генезис на Северном Кавказе. Л.К. Галанина предположила, что скифские шлемы сформировались на основе прототипов Древнего Востока и затем изготовлялись на Северном Кавказе и в Средней Азии. Эту гипотезу не позволяет принять отсутствие в Передней Азии близких прототипов.
Мной (Кузьмина 1958а: 124—125) было высказано предположение, что бронзовые шлемы возникли в степях как имитация сак- ского головного убора. Геродот (VII: 64) пишет: «Саки, скифское племя, имели на голове остроконечные шапки из плотного войлока, стоящие прямо». Одно из сакских объединений называлось «саки в остроконечных шапках». Изображения их многочисленны в иракском искусстве.
В. Вард (Ward 1910: 328, fig. № 1051; 1052) считал остроконечными шлемами головные уборы саков на ахеменидских цилиндрах. Саки вооружены топорами-клевцами, для защиты от которых и предназначались шлемы.
Было отмечено {Кузьмина 1958: 122), что ближайшую аналогию шлемам келермесского типа составляет оружие, принадлежащее кочевникам, обитавшим на северных границах Китая (Inner Mongo- 1 lia... t. II, fig. 33:1, 2). В настоящее время это оружие изучали многие исследователи. А.В. Варенов (1988: II; 1989а: 46—50, рис. 14, 15) высказал предположение, что прототипом собственно китайских шлемов эпохи Шан-Инь были кожаные или войлочные головные уборы. Шлемы, закрывавшие шею, имели прямоугольный вырез спереди и трубочку наверху для крепления султана. Они отлиты в многосоставных литейных матрицах. Иньские шлемы принципиально отличаются от шлемов эпохи Чжоу. Последние имеют вырезы на затылке и на лицевой стороне с выступом в центре. Обычно по нижнему краю шлема идет валик, над ним — отверстия для прикрепления оплечья, наверху есть петелька для плюмажа. Шлемы отлиты по восковой модели. Их сходство со скифскими не только в общей конструкции, но и в деталях, по-видимому, указывает на моноцентрическое происхождение типа. A.B. Варенов (1988: II) отмечает, что самые ранние шлемы чжоуского времени датируются XI—X вв. до н.э„ и, следовательно, являются исходными для скифских.
Хронология чжоуских шлемов определяется XI—X вв. до н.э. по Варенову, или X—IX вв. до н.э. по Худякову, по находкам в Мей- лихэ, Чифэн, Байфу, на основании хронологии Чжоу XI—VIII вв.
до н.э. и подтверждается радиокарбоновым анализом образца из Байфу: 1120+90 гг. до н.э.
Где же и когда произошли шлемы келермесского типа?
Русские китаисты A.B. Варенов и С.А. Комиссаров и энтузиасты азиатской прародины скифов среди археологов уверенно предполагают китайское происхождение этой инновационной формы оружия. Однако отсутствие генетической связи иньских и чжоус- ких шлемов было доказано самим A.B. Вареновым. Существенно в этой связи соображение главного специалиста по истории оружия азиатских кочевников Ю.С. Худякова, показавшего, что китайские шлемы возникли для защиты «от удара клевцом или чеканом, которые служили основным оружием воинов-кояесничих. Поэтому они не случайно появились и получили распространение... среди “северных варваров” воевавших с китайцами» (Борисенко, Худяков 2003: 24). И далее: «...шлемы раннескифского и сакского круга культур относятся уже к иной стадии развития защитных металлических наголозий, связанных с комплексом вооружения всадников».
В этой связи особый интерес представляет комплекс Xiajiadian в могильнике Nanshangen (Wagner, Parzinger 1998: 37—72). В могиле 101 найден шлем рассматриваемого типа (abb. 15: 1) в комплексе с копьем с петелькой, однолезвийным ножом с кольцевым навершием, бляшками с петелькой и своеобразными цельными удилами с псали- ями с шипами. В могиле 102 обнаружены предметы конского убора, в том числе кольчатые удила и трехдырчатые псалии. Дата этих погребений устанавлиевается по находке сосуда Чжоу IX в. до н.э.
Наличие в этих погребениях большого количества предметов (прежде всего конского снаряжения), находящих аналогии и прототипы в памятниках Казахстана, Средней Азии и Алтая эпохи валиковой керамики позволяет высказать точку зрения, что культурный импульс шел не из Китая в степь, а, наоборот, из восточных районов степи к «северным кочевникам», обитавшим на периферии Китая.
Следует отметить, что знаток культуры «северных кочевников» Э. Банкер (Bunker 2002: 80—81, № 46), публикуя шлем келермесского типа из коллекции Ariadne Galleries в Нью-Йорке, происходящий из Северного Китая, датирует его VII в. до н.э. по аналогии с келермесскими. От последних он отличается фигуркой лошади на верхушке и орнаментом из равнобедренных треугольников по всему наружному краю. Экземпляр отлит по восковой модели, фигурка лошади — в двусоставной форме и позже приварена. Исследовательница приводит аналогии этому шлему в Национальном музее в Тайбее (Taibei), на памятнике эпохи поздней бронзы Xiaoheishigou, Nincheng в юго-восточной Внутренней Монголии (по фото не ясно с наносным выступом или без), в коллекции Дэвида Бейля {без выступа над переносьем). Э. Банкер полагает, что изобретение фронтального треугольного выступа было сделано в России в VII в. до н.э. Она подчеркивает, что шлемы династии Шань из Аньяна были отлиты в составных формах, а техника отливки по восковой модели появилась в Китае только в VI в. до н.э., и нуждается в рассмотрении вопрос о заимствовании этой технологии в Китае через посредство скотоводов северных окраин.
Что касается фигур лошадок на китайских шлемах, то они аналогичны по форме и технике лошадке монгольской породы без гривы на навершии кинжала клада Каракол в Семиречье (Винник, Кузьмина 1980: рис. 2; Дегтярева 1985: 16).
Симптоматична находка двух шлемов в плиточных могилах в Монголии в Эмгент Хюшуу и Холтост Нуга (рис. 58) (Erdenbaatar 2004: 194—197, fig. 8.2 А; В; С; 8.3). Автор ссылается на аналогичные шлемы в Монголии и Манчжурии в Shilishan и Sincun и на случайную находку, хранящуюся в музее Онтарио в Торонто. Они относятся к культуре «северных варваров» эпохи Западного Чжоу.
Обнаружение шлемов в плиточных могилах возвращает к проблеме центра происхождения шлемов. На основании химических и спектральных анализов бронзовых изделий установлено, что Монголия принадлежала к производственной зоне Сибири, включая Алтай и Байкал (Erdenbaatar 2004: 217).
Из Забайкалья с реки Олов происходит самая восточная в Сибири находка шлема келермесского типа (Борисенко, Худяков 2003:23).
Э.А. Новгородова (1970) считала основным центром производства монгольских бронз Алтай.
Нельзя ли предположить, что именно самый мощный очаг бронзолитейного производства в эпоху финальной бронзы был тем центром, где металлургами культуры поздней валиковой керамики был выработан келермесский тип шлемов? Бесспорная достоверность их миграции на восток подтверждается многочисленными находками керамики с налепным валиком в плиточных могилах Монголии и Забайкалья (Цыбиктаров 1998: рис. 80—84).
Именно носители Культуры Валиковой Керамики, распространившись из восточно-андроновских степей в Монголию и Забайкалье, принесли с собой и передали племенам у северных границ Китая навыки верховой езды и конский убор, появившийся с новой тактикой боя элитный тип защитного оружия, а также орудия труда (долота, тесла) и украшения (зеркала с петелькой, серьги).
Одновременно и несколько раньше аналогичный процесс проникновения позднеандроновских металлургов шел из Семиречья в Синьцзян (карта 10).
Раннескифские шлемы появились в культуре предков саков не как модернизация китайских эпохи Шан-Инь, а как инновация, связанная с распространением новой тактики боя — верховой езды — и употреблением, наряду со стрелами, также ударного оружия, которым могли быть топоры андроновского типа,
Иньские шлемы, как говорилось, принципиально отличаются от скифских конструкцией, иной формой лицевого и отсутствием затылочного вырезов, отсутствием литого валика и отверстий, а также имеющегося на некоторых сакских экземплярах гребня.
Все эти детали есть на колпаках саков, причем, что важно, тип сакского колпака восходит к андроновскому (Кузьмина 1994: 160), Это позволяет мне по-прежнему считать, что именно сакский кол* пак был прототипом шлема. Эта гипотеза была поддержана специалистом по оружию Ю.С. Худяковым (Борисенко, Худяков 2003: 24): «Формы сакских шлемов во многом повторяют войлочные и кожаные головные уборы, столь характерные для древних ираноязычных номадов степного пояса Евразии»,
В пользу ранней даты изобретения шлемов ираноязычными племенами в Азии свидетельствует неоднократное упоминание этого вида оружия в Авесте Qs. 11,7; Yt. 10, 112; Yt. 13, 45).
Металлургам Казахстана, Семиречья и Алтая в конце бронзового века уже была известна и техника отливки в трехсоставных литейных формах, и отливка по восковой модели (Рындина и др. 1930; Дегтярева 1985). Эта техника {отливка по восковой модели) известна начиная с катакомбной эпохи и широко распространена в архаическую скифскую эпоху.
Если эта гипотеза, основанная всего на двух шлемах с Алтая и одном из Средней Азии, верна, то можно полагать, что в условиях активных контактов в степях это новое оружие могло распространиться на Волгу, Днепр и Северный Кавказ или путем обмена, или вместе с мигрирующей с востока одной из групп предков скифов. Если это так, то это может подтверждать гипотезу их восточного происхождения. Наличие большинства элементов расширенной скифской триады в комплексах эпохи финальной бронзы Восточного Казахстана, Алтая и Средней Азии позволяет считать именно эту территорию основным катализатором раннесакской культуры и исключает предположение о миграции предков скифов от границ Китая или из глубин Центральной Азии.
Попав на Северный Кавказ с востока, некоторые прототипы сакских вещей получили здесь распространение.
Но собственно скифская культура сформировалась только в процессе киммерийских и затем скифских походов на восток, прежде всего, впитав достижения генетически родственной культу* ры западных иранцев. Механизм сложения скифского искусства, с моей точки зрения, был убедительно раскрыт В.Г. Лукониным, М.Н. Погребовой и Д.С. Раевским.
Сакская культура слагалась на той же основе эпохи финальной бронзы, но в ее оформлении и сложении изобразительного искусства решающую роль сыграли контакты с культурой также генетически родственных восточноиранских племен юга Средней Азии и Афганистана (Кузьмина 2002).
Орудия труда
Орудия труда: ножи двулезвийные и однолезвийные, долота с желобком и клиновидные, кельты с двумя ушками и с лобным ушком, серпы — все эти категории в сакскую эпоху сохраняют преемственность с изделиями эпохи бронзы (Кузьмина 1966), что еще раз доказывает генетическую связь саков и скифов с создателями культуры валиковой керамики. В сакскую эпоху только изменились пропорции некоторых изделий.
Необычайное богатство восточно-андроновской провинции месторождениями меди и олова привело к тому, что здесь очень долго господствовало бронзолитейное производство, хотя железо найдено на многих поселениях XIII—IX вь. до н.э.
Однолезвийные ножи. К числу раннесакских культовых предметов относят узкие длинные однолезвийные ножи, которые находят в могилах парами (Алексеев 2003: 53). Они известны в случайных находках в Восточном и Центральном Казахстане и на Каркаралин- ском поселении 15 (Маргулан и др. 1979: 224, рис. 166: 8, 9), а также в Семиречье около Алматы (АКК, табл. VIII: 73), на Большом Чуйс- ком канале (фрагменты), в Фергане в Долона и, предположительно, в Ташкентском оазисе (Кузьмина 1966: 44—45, табл. 5; IX: 24, 33, 36, 37). Два ножа, отличающиеся кольцом на рукояти, найдены в литом бронзовом котле на руднике Чердояк в Восточном Казахстане (Арсланова, Чариков 1980: 148, рис. 2). Близкий, но не тождественный нож происходит из Аткарского могильника срубной культуры в Поволжье. O.A. Кривцов а-Гракова (1955: 54, рис. 12: 12) сравнивает его с андроновскими. Экземпляр с подчеркнуто заостренным концом лезвия найден в карасукском погребении могильника на Долгой Гриве на Верхней Оби (Грязнов 1956а: 31, рис. 7: 26). Ножи из карасукс- кой могилы и из Каркаралинского поселения 15 с валиковой керамикой позволяют установить нижнюю дату этих изделий и отнести к началу I тыс. до н.э. по крайней мере часть случайных находок.
К скифскому времени относятся экземпляры из Тувы на памятниках Аржанского и сменяющего его этапа Усть-Хемчик (Мошкова, ред. вкладка III: 8), тагарской культуры в Минусинской котловине (Киселев 1949, табл. XXXIII: 24), в погребениях VIII—VI вв. до н.э. в могильнике Джувантобе в Семиречье (АКК табл. VIII: 52, 53, 73) (последний — с ромбическим навершием). Известны эти ножи в Приаралье: в Сакар-Чага вместе со стрелами типа Черногоровка (Яблонский 1996: рис. 17); что определяет дату VIII—VII вв. до н.э., а также в Тагискене в кургане 55 (Итина, Яблонский 1997: 23, 67) вместе с цельнометаллическими стремявидными удилами и двудырчатыми псалиями, втульчатыми стрелами с ромбовидной головкой и деталями конской упряжи: крестообразной пронизью и диском, украшенными солярными знаками (рис. 47). Комплекс кургана позволил исследователям датировать его VIII — первой половиной VII в. до н.э.
Возможно, функционально к этой же категории принадлежит длинный нож с кольцевым навершием из Угайрака (Вишневкая 1973, табл. XXI: 11). Автор датировала могильник VII—V вв, до н.э.
Находки в Угайраке стремечковидных удил, трехдырчатых псалиев, втудьчатых стрел, каменных застежек, предметов с солярным знаком, имеющих аналогии в погребениях Высокой Могилы, Енд- жи, хутора Кубанского, Алексеевского, Жаботина на западе степного пояса и Гияна и Сиадка В II в Иране, и, что особенно важно, взаимовстречаемость групп однотипных артефактов в этих комплексах, позволили предложить понизить на полвека дату некоторых погребений Уйгарака (Кузьмина 1975в).
Таким образом, форма культовых ножей сакской культуры генетически восходит к культуре валиковой керамики начала I тыс. до н.э.
Котлы. К числу диагностических «скифских» предметов относятся котлы. Их находки известны на Северном Кавказе, у Танаиса на Дону, в Воронежской обл., Поволжье, Урале (Кривцова-Гракова) 1955: 44, 45, 133, 135; Смирнов 1964: 127 — 136, рис. 70 АБ) и Восточном Казахстане и Семиречье (Бернштам 1952: 45—50; Копылов 1955; Спасская 1956; Арсланова, Чариков 1980: рис. 1) и в связанном с семиреченским очагом Синьцзяне (Mei, Shell 1998: fig.7; 1999), Многочисленную группу они составляют в Татарской культуре Сибири (Членова 1967: 92—109, табл.18, 19) и распространены вплоть до Байкала и Ангары, а также Монголии (Новгородова 1989, 259 рис.).
Их типология разработана Е.Ю. Спасской (1956), детализирована Н.Л. Членовой (1967). Выделено два типа: Первый: открытый сосуд с шаровидным или яйцевидным туловом, полой конической ножкой — поддоном и вертикальными ручками; второй тип — открытый невысокий сосуд с тремя ножками и горизонтальными ручками.
Хронология и происхождение котлов дискуссионны, так как большая часть происходит из случайных находок. Фиксированной является дата котлов комплекса курганов Келермес, относимых ко времени с середины VII в. до н.э. Более древними считаются котлы типа Бештау с приделанными кольцевидными ручками, возвышающимися над венчиком на половину кольца (Алексеев 2003: 45; рис. 1: 7, 8). Они находят аналогии среди изделий восточно-андронов- ской металлургической провинции и Минусы. Н.Л.Членова (1967: 94—95, 99) датирует их VIII — началом VII в. до н.э.
Ранняя дата I типа подтверждается находкой в руднике Чердо- як в Восточном Казахстане котла вместе с двумя длинными культовыми ножами, встречающимися в раннесакских погребениях и в памятниках эпохи финальной бронзы (см, выше). Этот комплекс подтверждает гипотезу об использовании котлов для варки жертвенной пищи на коллективных трапезах во время календарных праздников, прежде всего — весеннего Нового года Ноуруза. Этот обычай и использование большого котла и ритуальных ножей для заклания жертвенных животных сохраняется в этнографии у памирцев, осетин и других народов, восходящих к андроновцам.
Некоторые сакские котлы делали в составных литейных формах. Возможно, часть изготовлена по восковой модели с утратой формы, как и шлемы кубанского типа.
Обе эти технологии и доливка отдельных деталей (например, фигур животных) уже известны в эпоху финальной бронзы в восточно- андроновской металлургической провинции (Рындина и др. 1980; Дегтярева 1985: 16). Некоторые котлы в Восточной Европе более примитивны, и поддон у них приклепан отдельно (Смирнов 1964:128).
Центром производства котлов второго типа— на трех ножках— являются Семиречье, где найдено 13 экземплярлв, и соседняя Фергана, откуда происходит котел из Тюячи, отличающийся цилиндрическим туловом (Членова 1967, табл. 19: 8,10,11,12). Вне этой территории они единичны в Минусинской котловине и есть в Монголии, где они являются импортом из Семиречья. К.Ф. Смирнов (1964: 135) подчеркивает близость к семиреченским некоторых савроматских экземпляров. Дата типа в Средней Азии определяется VIII в. до н.э. по фигуркам животных, выполненным не в скифском зверином стиле, а в архаическом, так что они напоминают животных каракольского клада.
Каково происхождение котлов? Н.Л.Членова (1967: 102, 103) отрицает их китайский генезис и считает, что «Иран — одна из наиболее вероятных территорий, которые могут быть прародиной котлов скифского типа». Это предположение не кажется вероятным, так как тип котла из Сиалка, на который ссылается Члено- ва, не имеет поддона или ножек, у котлов из Урарту есть ручки — кольца, укрепленные в муфтах, которых нет у скифских. Говоря о происхождении котла из Ферганы, можно было бы сослаться на ритуальные сосуды Бактрии и Маргианы: они имеют цилиндрическое тулово с фигурками по борту, но лишены конического поддона, хотя эта форма присутствует у ваз и бокалов (Sarianidi 1998, fig.10: 1-2, 10). Так что они тоже не могут быть прототипом сакских.
Согласно другой гипотезе, высказанной еще в конце XIX в. П, Рейнеке, прародина скифских котлов локализовалась в Китае. Сейчас это мнение имеет сторонников среди энтузиастов концепции восточного происхождения скифов. Действительно, в Китае, з эпоху Щан-Инь, были выработаны разнообразные типы бронзовых сосудов (Bugley 1987). I'lx отливали в литейных формах, в которых были вырезаны сложные орнаменты из переплетающихся S-видных фигур меандра.
Возможным прообразом степных котлов II типа — триподов на трех ножках является экземпляр сосуда типа ding из Северо-Цент- рального района Китая из коллекции Артура Саклера (Bugley 1987 Nb 86; So and Bunker 1995: 92 № 4). Дж. Со датирует его XII—XI вв. до н.э. на основании типичного Китайского орнамента. Исследователи считают его продукцией китайских мастеров, работавших на северных варваров. Следует отметить, однако, что ни в Сибири, ни в Киргизии и Казахстане ни одного котла с подражанием китайскому декору найдено не было. Существенное отличие сосуда типа ding от степных котлов состоит в том, что он имеет вертикальные ручки, прикрепленные к верхнему краю, тогда как у степных ручки горизонтальные, прикрепленные ниже края.
В VII—VI вв. до н.э. тип сосудов ding продолжает бытовать, но орнаментация их меняется, что «сигнализирует об инфильтрации не-китайских мотивов в бронзолитейные мастерские в центре Китая» (J. So in So, Bunker 1995: 110 № 24).
Что касается котлов типа I на поддоне, то их происхождение, возможно, связано с сосудами типа fu из Северного Китая (So, Bunker 1995: 108 № 22; Bunker 2002: 194—195 № 185). Это сосуд с яйцевидным туловом на коническом поддоне с вертикальными ручками. Ручки в виде перевитой веревки; в верхней части тулова расположен валик с насечками, имитирующими веревку. Он отделяет регистр с меандровым декором от нижнего, украшенного V-образны- ми фигурами. Относят котел к переходному периоду от Западного к Восточному Чжоу, и исследовательницы датируют его VIII в. до н.э., отмечая, что это древнейшая находка типа в Западном Китае. Аналогичные маленькие и более округлые сосуды без орнамента найдены в Сиане в погребениях Гандушан, Янгинг к северу от Пекина. Могилы принадлежат не-китайцам и датируются VII—VI вв. до н.э.
Исследовательницы полагают, что китайцы могли быть первыми, кто отлил из бронзы этот тип сосудов, который стал потом знаковым в культуре скифов. Он получил дальнейшее развитие у номадов Евразии. Поздние изделия отличаются пропорциями и имеют квадратные в сечении ручки и прорези на поддоне. Этот тип был донесен гуннами до Западной Европы (Егоу 1995; Bunker 1997 № 269, № 236; 2002 Ne 186, 187).
В пограничных провинциях Китая, населенных «северными варварами», найдено несколько котлов сакского типа. Э. Банкер (Bunker Е. 1997: 178 fig. 93 Na 93) датирует их VII—VI вв до н.э. Есть и более поздние экземпляры V—IV вв. до н.э. (р. 239 № 195, 196). Она полагает, что скифские котлы не имеют прототипа в Китае. «Китайцы могли быть первыми, кто отлил (в бронзе) этот тип кот-
лов, который мог существовать в виде, выкованном из металла или вырезанном из дерева... Происхождение котлов номадов следует искать дальше на западе» (Bunker 1997: 178). Таким образом, Э.Банкер присоединяется к сторонникам третьей — степной — гипотезы происхождения скифских котлов. А.М. Талльгрен локализовал центр их создания в Средней Азии, Е.Ю. Спасская — в степях; Н.М. Ядринцев, Г.П. Сосновский, Э. Миннз — в Сибири (Членова 1967: 92). Н.Л. Членова (95—99) доказала, что сибирские котлы Татарской культуры не являются древнейшими, а развились под влиянием котлов Казахстана, Семиречья и Средней Азии, древнейшие из которых датируются VIII—VII вв. до н.э.
Что касается происхождения котлов I типа, то они имеют формальное сходство с глиняными кубками, широко распространенными в эпоху финальной бронзы, в том числе в Дандыбае и Тагискене (Кузьмина 19746), но эта аналогия чисто формальная, поскольку сосуды имеют разное назначение и материал. Сопоставление с клепаными котлами эпохи бронзы, например, из Самарской обл. и Украины (Кривцова-Гракова 1955: 44, рис. 10: 9; Березанская, Отрощенко 1997, 468, рис. 175), демонстрирует близкое сходство сосудов с поддоном и позволяет принять предположение O.A. Кривцовой-Граковой {1955: 44—45, 133, 135, рис. 10: 9; 31), что литые скифские бронзовые котлы развились на основе клепаных металлических котлов эпохи поздней бронзы. Последние не только имеют тулово, аналогичное большихм глиняным сосудам поздней эпохи срубной и андроновской культур, но и техника их клепки из нескольких горизонтальных полос воспроизводит технологию изготовления керамики методом кольцевого налепа. Находка котла в культурном слое поселения Дикий сад в Николаеве в комплексе с керамикой эпохи финальной бронзы позволяет отнести металлические клепаные котлы Восточной Европы к предскифскому времени и рассматривать их как предессесоры скифских литых. Очень существенно наблюдение O.A. Кривцов ой-Граковой, что плечики котлов украшены выпуклым валиком, который в металле имитирует налепной валик керамики финальной бронзы (В этой связи следует вспомнить, что древнейший в Китае котел типа fu VIII в. до н.э. также украшен валиком с косыми насечками, имитирующими налепные валики керамики степей XII—IX (VIII?) вв. до н.э. и их воспроизведение на доскифских клепаных котлах, что не позволяет признать Китай родиной скифских котлов.) Орнамент котла из музея Самары в виде горизонтального зигзага под валиком и перлов и овальных вдавлений на венчике подражает типичному декору валиковой посуды Понтийских степей и Поволжья. O.A. Кривцова-Гракова {1955: 45) предполагает также, что глиняные сосуды на поддонах, распространившиеся по всей степи в комплексах валиковой керамики, являются подражанием металлическим котлам (сегодня это представляется мне не менее вероятным, чем поиск прототипов кубков в керамике земледельцев Ирана и Средней Азии — Кузьмина 1974).
Выводы O.A. Кривцовой-Граковой о происхождении скифских литых котлов от кованых эпохи финальной бронзы принял К.Ф. Смирнов (1964: 128). Как пример традиции орнаментации валиком с усами он привел котел из с. Мазурки (рис. 70А: 5). Он подчеркнул также, что восточнее Волги клепаных котлов нет (с. 130).
Чем объяснить это явление? Представляется, что в эпоху финальной бронзы центр металлургического производства Евразии локализовался в Казахстане и Семиречье. Рудные богатства и высокий уровень металлообработки обусловили появление технологии изготовления литых котлов еще в эпоху финальной бронзы, когда на западе степи еще делали кованые котлы. Орнаменты на сакских котлах типичны для культуры валиковой керамики: валик, зигзаг, свисающий треугольник (Арсланова, Чариков 1980: рис. 1: 3). Фигурки животных — это фауна Семиречья и Алтая. Традиция подобных украшений ножей и кинжалов в степях восходит к Сейме и Турбину.
Что касается Синьцзяна, то расцвет культуры там в эпоху финальной бронзы обусловлен миграцией из Семиречья андроновского населения, оставившего там свои могилы. Тождество типов металлических изделий с кладом Шамши (рис. 59) (Kuzmina 2001d; 2004) позволяет предполагать работу в Синьцзяне металлургов-литейщиков из Средней Азии.
Открытые в Синьцзяне петроглифы входят в евразийскую степную провинцию (рис. 44а).
Таким образом, представляется, что нет необходимости искать прототип скифских котлов ни в Китае, ни б Иране, а можно считать их инновацией в культуре металлургов восточно-андроновской металлургической провинции в Эпоху Валиковой Керамики, когда в степях установились широкие этнокультурные связи, обусловливающие влияния среднеазиатской и китайской культур, стимулировавшие поиск новых типов, адаптированных к условиям скотоводческого быта. Этот вывод подтверждает точку зрения В.А. Городцова (1910: 197),
Зеркала Зеркала, являющиеся не только украшением, но и культовым аксессуаром, также характерны для всего скифского мира (Алексеев 2003: рис. 2 карта). Классификация тагарских зеркал разработана С.В. Киселевым (1949: 127, табл. 3) и является основой классификационной схемы Н.Л. Членовой (1967: 81—92); зеркала Скифии классифицированы Т.М. Кузнецовой (2002).
На памятниках эпохи бронзы степей зеркала известны в культуре Андроново. Представлено шесть типов: I — круглые, несколько вогнутые; II — круглые с выступающей ручкой; III — круглые с ручкой — петелькой; IV — квадратные плоские; V — квадратные с ручкой — петелькой; VI — круглые с ручкой — петелькой и бортиком.
Зеркала типа I известны в степных памятниках Средней Азии, в могильнике Заман-баба конца III — начала II тыс. до н.э„ и в могильнике Гурдуш XV—XIII вв. до н.э. (Кузьмина 1966: 67—68). Их происхождение в результате заимствования у земледельцев юга Средней Азии подтверждается находками в тех же комплексах каменных бус, типичных для культуры Анау. Земледельческая культура юга Средней Азии входила в ареал памятников Ирана и Передней Азии, где тип дисковидных зеркал сложился в эпоху энеолита. В Туркмении зеркала известны, начиная с эпохи Намазга III в Иране — в Суза 1А, Гиссар III и других. Зеркала характерны для БМАК и представлены на юге Узбекистана, начиная с этапа Са- палли (Аскаров 1977: 73, табл XXXVII: 2; 4; 7; 9—12). Они известны также в Таджикистане в могильниках культуры Бишкент — Вахш (Мандельштам 1968, табл. V—VII), Кангурттут (Виноградова 2004, рис. 39; 1; 27:40: 26—27; Pjankova 1986; abb. 73:11) и андроновской Дашти-Кози (Бостонгухар 1998: 69; 71; 83, рис. 45:4, 5)
Тип II — зеркала круглые с выступающей ручкой — найдены в Семиречье в составе кладов Сукулук (целое и разломанное) и Садовое — три экземпляра (один — со штифтами для рукояти); каменные литейные формы обнаружены в Фергане два в Дальверзи- не и (фрагменты двух форм) в Чуете (Кузьмина 1966: 68, 69, табл. XIII: 1,4—6, 8, 9).
На юге Средней Азии зеркала II типа обнаружены в культуре Бишкент в могильниках Тулхар, Кангурттут, Кара-Пичок, Тигровая Балка (Мандельштам 1968: 64; 81; табл. VIII: 1; Виноградова 2004: рис. 39: 40; 40: 3; 48: 31); в кладе Джам у Самарканда (рис. 31: 11) (Avane- sova 2001). Этот тип был известен в Иране в эпоху расселения там иранских племен. Зеркала найдены в могильниках Си а як В (Ghirshman 1939, pi. XXIX; 8 и др.) и Хурвин (Vanden Berghe 1959, fig. 1576).
Зеркала с выступающей ручкой многочисленны на этапах Сапалли и Джаркутан в ВМАК, где представлено два их варианта: с простой ручкой и ручкой в виде фигуры женщины. Последний тип найден также в Туркмении у Тахта-Базара (Аскаров 1973, табл. 25: 14; 32: 14; Аскаров 1977: 73, табл. XXXVII: 1, 3, 5, 6, 8; Сарианиди 2001, табл. 26; 13—15; Sarianidi 1988, fig.14; Amiet 1998, fig. 10; pi. 88). Оба варианта имеют самый широкий крут аналогий в культурах Передней Азии и Ирана. В Индии зеркало первого варианта происходит из могильника Хараппа R37, второго варианта — из Амри (Wheeler 1947, pi. LII: С).
Нет сомнения, что зеркала с ручкой II типа были заимствованы пастушескими племенами у южных соседей.
В Иране в эпоху расселения иранских племен этот тип мог развиться параллельно на основе древних местных форм.
Тип III — зеркала с ручкой-петелькой — наиболее многочислен. Зеркала найдены в могильнике Муминабад в Узбекистане (Кузьмина 1966: 68, табл. XIII: 7), Джаркутан (Аскаров, Ширинов 1993 рис. 63: 6) и в могильнике Бустан (Avanesova 1997, abb. 14: 4, 5), на поселении культуры Тазабагъяб Байрам — Казган 2 (Итина 1977: 133, рис. 67: 18), и андроновских могильниках Ферганы: Япаги, Семиречья: Каракудук, Кульсай, Кизылбулак и в кладе Шамши (рис. 59: 5) (Кузмина 1994: рис. 33; Горбунова 1995; Марьяшев, Горячев 1999, рис. 5: 5; 9: 15; Kuzmina 2004: 73, fig. 2.8: 15—16, 31). Все комплексы датируются эпохой бронзы, главным образом, поздней: XIII—IX вв. до н.э., причем среднеазиатские экземпляры и более древние, и более многочисленные. По-видимому( Ш-й тип зеркал был заимствован в культуре земледельцев. Зеркала с петелькой известны в случайных находках БМАК. Из Средней Азии тип распространился на Урал — Сухомесово и в Казахстан: Центральный — Атасу, Восточный — Зевякино (Кузьмина 1966: 68; Арсланова 1974а,б: 57, табл. III: 5 XIV) и далее в Сибирь— Ближние Елбаны (Грязнов 1956а, табл. III: 3). Казахстанские зеркала найдены совместно с керамикой и ножами финальной бронзы, что подтверждает дату, В Сибири этот тип артефактов получает распространение в культуре Карасук (Членова 1967: 88), а также лесостепных племен: Томский могильник на Малом мысу (Комарова 1952: 18, рис. 8: 4). Из Семиречья зеркала с петелькой попадают в Синьцзян, где они найдены в могильнике Yanbulake (Mei, Shell 1998, fig. 4: 1; Kuzmina 1998; 2004; 73, fig. 2.8: 17; Комиссаров, Ларичев 1998). Достигают они также Маньчжурии (Членова 1967: 88). Из Синьцзяна или Сибири зеркала III типа проникают через посредство «северных варваров» в Китай.
На царском кладбище династии Шан в Аньяне в могиле Fu Нао, которая была консортом правителя Wu Ding, правившего в XIII в. до н.э., среди вещей из северных окраин было положено четыре зеркала типа III (Linduff 1997). Зеркальце было найдено также в Houjiazhuang в могиле 1005, датируемой 1300—1028 гг. до н.э. {Yu- liano 1985а,b: 38—43; fig. 1: 4). Они украшены андроновским геометрическим орнаментом (Kuzmina 1998а). Известны такие зеркала в начале Западного Чжоу (Комиссаров 1985: 93, рис. 1), и особенно в культуре северных варваров VIII—VII вв. до н.э. (Комиссаров 1988: 90, рис. 75: 18; 76: 7 —могильник Ноншаньген).
Зеркало типа V с петелькой, но с выступами, как тип IV, найдено в Сибири в Еловке в комплексе еловско-ирмекской культуры, отражающей синтез позднеандроновских и карасукских традиций (Матющенко 1974, рис. 56: 1).
Находки зеркал V типа вместе с керамикой финала бронзы позволяют датировать зеркала и включающие их комплексы X—IX вв. до н.э. и утверждать, что эта эпоха была временем интенсивного поиска оптимальных форм украшений и оружия в восточно-андроновской металлургической провинции. Из нескольких сосуществовавших типов зеркал был избран и модернизирован тип III, получивший бортики. Этот новый тип VI, созданный восточно-андроновскими металлургами, получил распространение во всей степи, возможно, в результате продвижения одной из групп восточно-иранских племен на Запад.
Зеркала VI типа — тип зеркал с петелькой сложился в среде андроновских племен в Средней Азии и распространился в Казахстане. Именно позднеандроновские металлурги совершили следующий шаг в развитии этой категории: они создали VI тип: зеркала с петелькой и бортиком по краю, который получил широкое развитие в скифской культуре. Древнейшее известное мне зеркало этого типа обнаружено на поселении финальной бронзы Степняк (Черников 1954: 39—43).
Однако не исключено, что и этот тип был заимствован на юге: зеркало с бортиком было найдено, например, в Афганском Сеиста- не на поселении Гардан-Реги, датирующемся второй половиной II тыс. до н.э. (Fairservis 1961: 72, fig. 34—36).
Зеркала с петелькой и бортиком найдены в Средней Азии в могильниках Южный Тагискен и Уйгарак (Итина. Яблонский 1997; рис. 69; Вишневская 1973, табл. XVI), в Центральном Казахстане в могильнике Тасмола (Кадырбаев 1966, рис. 5), в курганах Алтая {Кирюшин, Тишкин 1997, рис. 66) и далее на восток в Минусинской котловине (Членова 1967, табл. 21), в Туве (Грач 1980, табл. 1) и плиточных могилах Монголии (Новгородова 1989, рис. 242:23).
Дата этих украшений определяется в зависимости от хронологической концепции автора и колеблется от IX до VII в. до н.э. На западе они появляются позже, чем на востоке. Т.М. Кузнецова (1991) датирует их VII в. до н.э. Исследователи считают зеркало ритуальным предметом, имеющим сложную семантику и, возможно, связанным с женским культом.
Опенные камни. Открытым остается вопрос о происхождении оленных камней, распространенных от Болгарии до Монголии.
В Центральном Казахстане многочисленны менгиры, в том числе зооморфные, но оленных камней нет. Не может ли разгадка состоять в том, что на части степной территории господствовали деревянные идолы? По свидетельству Диодора (Библиотека II, 3, 4, 5), саки установили на кургане царицы Зарины золотую статую. Гораздо важнее, что в этнографии разных индоиранских народов, особенно потомков сарматов, осетин и кафиров (Fussman 1999), существует обычай через год после похорон устанавливать поминальный деревянный столб, на котором намечена голова и изображены кинжал, плеть, ружье и конь. Я.В. Васильков (1999а: 19—21) считает это пережитком общеарийского культа предков. В 1980-х гг. во время этнографических поездок в Северной Осетии я видела каменные надгробные стелы, на которых, кроме кинжала, ружья и коня, были изображены также олени. Не является ли это пережитком очень древней традиции?
* * *
Какой вывод можно сделать в результате предпринятого экскурса? Гипотеза китайского происхождения комплекса кургана Аржан и других раннескифских памятников, по-видимому, не получает подтверждения.
Рассмотренные категории раннескифской материальной культуры имеют длинную линию эволюционного развития в степях, восходя к металлообработке Синташты и Сеймы — Турбино. В эпоху финальной бронзы XIII—IX вв. и особенно X—IX вв. до н.э.
в степях на памятниках Культуры Валиковой Керамики, представляющих завершающий этап андроновской культуры, на местной основе складываются основные категории раннесакской культуры: I — конский убор: двусоставные удила и разные типы трех- и (реже) двудырчатых псалиев, повторяющие форму костяных и роговых, разные типы блях и предметов конского убора; II — стрелы двулопастные черешковые; втульчатые двулопастные с выступающей и скрытой втулкой, двулопастные с шипом, пулевидные, трехлопастные; III — застежки колчанного убора роговые и каменные с желобками; IV — кинжалы с шипами и разнообразными рукоятками, продолжающие бытовать в скифское время, и подлинные акинаки; V копья; VI — весь набор рабочих инструментов: ножи двулезвийные и однолезвийные разных типов; кельты, долота, тесла, шилья, иглы и др.; VII — культовые литые котлы двух типов; на коническом поддоне и на трех ножках; VIII — культовые длинные однолезвийные ножи; IX— зеркала с петелькой; X— нашивные бляшки с петелькой.
Технология металлообработки в эпоху бронзы достигла очень высокого уровня (Дегтярева 1985: 13—15). Господствовала техника отливки в двусоставной каменной литейной форме; мастера использовали также одностворчатые литейные формы с крышкой и трехстворчатые. Отливка производилась в каменных, глиняных и изредка бронзовых литейных матрицах. Были известны сложное литье с доливкой зооморфного навершия и отливка по восковой модели. Комплекс этих технологических приемов, типы изделий и одинаковые рецептуры сплавов в зависимости от функционального назначения предметов были характерны для металлургических центров Северного, Центрального и Восточного Казахстана, Алтая, Семиречья и пастушеских районов Средней Азии. В этой восточно- андроновской металлургической провинции технические навыки достигли своего апогея в эпоху финальной бронзы, когда были выработаны основные типы категорий материальной культуры сакоз.
Никаких следов заимствования технологических процессов извне, в том числе — из Китая, не отмечается. Металлообработка в эпоху Шан — Чжоу была весьма высока. Но там господствовала другая технология литья и совершенно другие компоненты сплавов (Linduff Ed. 2004).
При этом очень важно замечание А.Д. Дегтяревой (1985: 20), что металл могильников дандыбаевской культуры «по спектро-аналитическим данным и структурным показателям не выделяется из общей серии бронзовых и медных изделий Казахстана».
Каковы причины того, что центр ираноязычного мира в конце II тыс. до н.э. переместился в андроновские степи? По-видимому, причин было несколько.
Во-первых, в Восточном Казахстане и на Алтае находился самый крупный в эпоху бронзы очаг добычи олова, разработки которого по данным геологов достигли огромного размаха.
Во-вторых, начиная с эпохи Турбино и Сеймы здесь интенсивно развивались металлургия и металлообработка, к концу бронзового века поднявшиеся на необычайную высоту и перешедшие на стадию специализированного ремесла. Это вызвало строительство поселений протогородского типа, в которых концентрировалось большое количество народа. Эти поселки продолжали функционировать, когда в других регионах степи произошел кризис комплексного оседлого земледельческо-скотоводческого хозяйства.
В-третьих, по не вполне понятным причинам экологический кризис, охвативший огромную часть степи и приведший, по мнению многих украинских ученых, к массовым миграциям на западе степного пояса, в гораздо меньшей степени захватил Казахстан и Южную Сибирь. Это определило направление миграций с запада на восток и, главным образом, на юг в Среднюю Азию и Иран.
Переход к яйлажному отгонному скотоводству, при котором скот стало легко угонять, приводил к грабежам и разбоям, а это стимулировало интенсификацию оружейного дела. Эксперименты мастеров вели к выработке новых многочисленных и разнообразных типов сначала наступательного оружия, прежде всего — стрел и кинжалов, а затем и к совершенствованию защитного доспеха.
Появление всадничества вело к прогрессу конского снаряжения: раз победа воина-всадника зависела от резвости и управляемости коня, это требовало замены ременных удыл и роговых псалиев ка бронзовые и постоянного совершенствования последних.
Смена хозяйственно-культурного типа вызвала социально-психологический шок в позднеандроновской обществе, ускорив процесс социальной дифференциации, о чем свидетельствуют ограды Дандыбая, Бегазы и Тагискена.
Важным, но не вполне ясным фактором в этих событиях явилась миграция с востока на запад степей вплоть до Волги носителей культуры Дандыбай, они ускорили процесс стратификации андроновцев, но вскоре были ими поглощены. Возможно, с их миграцией связано появление в степи с востока трехлопастных черешковых стрел и некоторых типов кинжалов. В результате контактов с Синьцзяном могли появиться кельты-лопатки.
Большая подвижность населения привела к открытию новых земель и установлению широких межкультурных связей. Именно в это время фиксируется установление постоянных культурных контактов по трассам будущего Великого Шелкового пути. Главным предметом обмена был металл.
Маршруты из степи демонстрируют находки керамики с налепным валиком и высокооловянистых бронз андроновских типов на востоке — вплоть до плиточных могил Монголии и северных границ Китая (где культура охотников-скотоводов была много примитивнее андроновской), а на юге — вплоть до оазисов Средней Азии и Афганистана, включая Сеистан, где многовековая культура земледельцев была выше андроновской. Оттуда в степь поступала гончарная керамика, найденная вплоть до Алтая, а также, вероятно, друтие достижения цивилизации (техника отливки по восковой модели, типы зеркал, бусы и пр.). Усиление обмена, знакомство с новыми технологиями, достигнутые на рубеже I тыс. до н.э., явились важнейшим фактором стремительной трансформации культуры в предскифский период, когда шел обмен вещей, идей и людей. Но эпицентром этих событий должны были стать, во-первых, районы, имевшие мощную сырьевую базу и развитую производственную инфраструктуру, во- вторых, районы, находившиеся в сфере влияния древних цивилизаций и на трассах главных коммуникаций. Такими регионами в начале I тыс. до н.э. были Центральный Казахстан, Алтай и Средняя Азия.
В какой мере политические события в Китае и государствах Южной Азии могли повлиять на обитателей степей? В XII в. до н.э. в Китае утвердилась династия Западного Чжоу, а в VIH в. (около 770 г. до н.э.) произошла новая смена: столица была перенесена на восток, и началось правление Восточного Чжоу. Изменились государственные границы, что вызвало миграцию северных племен. По мнению Д.Г. Савинова (1993) эти события нашли отклик в истории скифов. На юге Средней Азии датированными ключевыми событиями были упоминания в конце IX в. до н.э. похода Семирамиды в Бактрию и появление на исторической арене Ахеменидов, с которыми и саки, и скифы были втянуты в политическую борьбу, что также могло вызвать перегруппировку сакских объединений.
Кузьмина Е.Е.
Из книги «Арии - путь на юг», 2008
