Показать все теги
Публикуемый ниже документ является отчетом В. Т. Георгиевского о командировке в Тихвин в конце 1918 г. с целью принятия превентивных мер в отношении сохранности документов архива Большого Тихвинского монастыря. Этот документ представляет интерес для воссоздания научной биографии В. Т. Георгиевского и является документом эпохи, отражающим сложные постреволюцион- ные реалии, в которых ученым приходилось в буквальном смысле спасать архивные ценности монастырей.
Имя Василия Тимофеевича Георгиевского (1861—1923 гг.) вошло в историю отечественной науки и культуры в начале ХХ в., когда им были открыты фрески Дионисия в Ферапонтовом монастыре.1 Но только в 90-е гг. появились исследования и публикации, посвященные творческой биографии ученого.2 В этих работах раскрыта выдающаяся роль В. Т. Георгиевского, которую он сыграл в сохранении, открытии и изучении памятников древней живописи. Значительной вехой научной биографии ученого явилась его деятельность в «Комитете попечительства о русской иконописи». На протяжении почти двадцати предреволюционных лет (1901—1917 гг.) ученый работал в Комитете3 в тесном сотрудничестве и под руководством Н. П. Кондакова.4 После революции 1917 г. судьба связала В. Т. Георгиевского с «Комиссией по сохранению и раскрытию памятников древнерусской живописи», созданной в июне 1918 г. в Москве И. Э. Грабарем. Летом 1918 г. сотрудники Комиссии предприняли поездки в закрывающиеся монастыри в Кириллове, Ферапонтове, Владимире, Боголюбове, Муроме, Троице-
Сергиеве, где были приняты меры на учет произведения древнерусской и византийской живописи, расчищены от позднейших поновле- ний иконы и стенописи Феофана Грека, Андрея Рублева, Дионисия. Но в конце сентября В. Т. Георгиевский по семейным обстоятельствам был вынужден оставить работу в Комиссии и вернуться в Петроград. В Петрограде он был принят на службу в Главное Управление Архивным делом (Главархив) и работал в этом учреждении до конца 1919 г. Кандидатуру В. Т. Георгиевского представил на заседании Комитета Главархива 15 августа 1918 г. В. Г. Дружинин,5 хорошо знавший В. Т. Георгиевского по работе в «Комитете попечительства о русской иконописи». В. Г. Дружинин сообщил об угрожающем положении архивов церковного ведомства, создавшемся в результате проведения в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства», и высказался о необходимости принятия незамедлительных мер с целью их сохранения. К этой работе он и предложил привлечь В. Т. Георгиевского.
В. Г. Дружинин отметил научные заслуги В. Т. Георгиевского в области исследования древнерусского искусства, а также большой опыт работы ученого с документами монастырских архивов, его вклад в архивное дело как основателя Владимирской ученой архивной комиссии. Плодотворным в поручаемой работе, считал В. Г. Дружинин, будет использование В. Т. Георгиевским опыта деятельности ученого в Комиссии И. Э. Грабаря. По соображениям В. Г. Дружинина работа В. Т. Георгиевского должна носить разведочный характер — объезд монастырей в провинции с целью выяснения состояния архивных монастырских собраний. После В. Т. Георгиевского, как предполагал В. Г. Дружинин, в монастырские архивы будут командированы историки и архивисты для описания тех архивов, которые окажутся в безопасности, а те монастырские архивы, которым угрожает уничтожение, должны будут вывезены под руководством В. Т. Георгиевского в Петроград, в архив бывшего Синода. Предложение В. Г. Дружинина было принято.6 Местом службы В. Т. Георгиевского стала инспекция архивов, в сферу деятельности которой входило выявление, учет, охрана и размещение тех архивных фондов, которым грозило уничтожение. В. Т. Георгиевский исполнял обязанности инспектора архивов по духовному ведомству. Возглавлял инспекторский отдел виднейший петербургский историк А. Е. Пресняков. Работа В. Т. Георгиевского протекала также в тесном сотрудничестве с руководителями 2 отделения IV секции (до революции — архив Синода) опытнейшими историками- архивистами — К. Я. Здравомысловом7 и Н. В. Туберозовым.8 В этом отделении, кроме архива Синода, сосредотачивались архивы закрывающихся церквей, монастырей и учебных церковных учреждений. Реализация этой задачи потребовала не только практической работы, но и выработки специальных нормативных документов. Дело в том, что принятый Совнаркомом 20 января (2 февраля) 1918 г. декрет «Об отделении церкви от государства» предусматривал национализацию культовых зданий и всех предметов, связанных с совершением религиозного обряда, но не содержал указаний об архивных ценностях. Не решал их судьбу и декрет «О реорганизации и централизации архивного дела в РСФСР» от 1 июня 1918 г. Декрет даже не упоминал об архивах монастырей и других учреждений духовного ведомства. В процессе проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства архивы оставались без наблюдения, оказывались в подвалах соборов, разграблялись. Идеологическое обоснование на столь пренебрежительное отношение к архивным ценностям давало фронтальное наступление Советской власти на церковь, сказывался, безусловно, и низкий культурный уровень представителей новой власти, исполнявших декрет.
Примечательно, что инициатива восполнить существенный пробел в законотворчестве Советской власти исходила от В. Т. Георгиевского, который предложил разработать специальную «Инструкцию об охране монастырских и церковных архивов». Вошел ученый и в образованную 5 декабря 1918 г. комиссию, которая составила этот документ.9 Инструкция устанавливала правила учета и хранения архивных церковных и монастырских собраний при передаче церковного имущества государству. Аналогичную цель преследовала и созданная летом 1919 г. комиссия по консисторским архивам, в работе которой также участвовал В. Т. Георгиевский.10
Планомерное обследование монастырских архивов в провинции, предложенное В. Г. Дружининым, оказалось невозможным в условиях гражданской войны, вызвавшей разруху, перебои в работе транспорта. Кроме того, в самой столице было сосредоточено огромное количество архивных ценностей, требующих принятия незамедлительных превентивных мер. Поэтому практическая работа В. Т. Георгиевского протекала преимущественно в Петрограде. В 1918 г. ученый также совершил две поезди! в провинцию. Он был командирован в Александро-Свирский монастырь Олонецкой губернии и Большой (Успенский) монастырь в Тихвине. В отчете о командировке в Александро-Свирский монастырь, состоявшейся 17—23 ноября 1918 г., ученый подчеркивал своевременность своей поездки. «Архив монастыря, — писал он, — подвергался опасности быть выброшенным или уничтоженным во время последних реквизиций монастыря».11 В. Т. Георгиевский отметил полноту архива монастыря, дал краткое описание рукописей, выделил жалованные грамоты, вкладные, межевые, приходо-расходные книги. Ценность архива, подчеркивал ученый, заключается также и в том, что в архиве сохранились архивы монастырей и пустыней, приписанных к Александро-Свирскому монастырю в результате секуляризации монастырских владений в 1723 г. Даже после беглого обследования архивного собрания монастыря В. Т. Георгиевский пришел к выводу, что архив «<...> представляет большое научное значение, заслуживает внимания и всестороннего изучения».12 С целью охраны архива ученый выдал Управлению монастыря охранную грамоту от имени Главархива, особо ценные документы В. Т. Георгиевским были опечатаны. Эти меры оказались не только своевременными, но и достаточными, чтобы сохранить архив. В 20-е гг. архив Алек- сандро-Свирского монастыря был вывезен Археографической комиссией и сотрудники Комиссии Б. Д. Греков13 и М. Г. Курдю- мов14 в 1922 г. приступили к разбору и описанию полученной тогда большей части архива (документы до 1764 г.). В 1925 и 1927 гг. Комиссия переместила в свой архив и остальную часть архивного собрания Александро-Свирского монастыря.
Поездка В. Т. Георгиеского в Тихвин, осуществленная 15—19 декабря 1918 г., носила драматический характер. Действия ученого по принятию мер к охране архивного собрания и художественных ценностей Большого Тихвинского монастыря встретили резкое противодействие представителей местной власти. С целью воспрепятствовать мероприятиям В. Т. Георгиевского председатель Чрезвычайного комитета инкриминировал ему антиправительственное выступление, и на этом основании он был арестован и под конвоем отправлен в Петроград.
В отчете В. Т. Георгиевский приводит факты вандализма в отношении архивных ценностей Большого Тихвинского монастыря. Осматривая архив монастыря, ученый обнаружил часть документов, которые были разорваны одним из представителей комиссии местного Исполкома, «<...> большая же часть изорванных документов, — отмечал В. Т. Георгиевский, — была выметена как ненужный хлам». Обращает внимание ученый и на совершенно недопустимое отношение местной власти к художественным ценностям монастыря. Намерения местной власти заключались не в передаче монастырских памятников искусства под охрану государства, а «<...> в использовании их для нужд местного исполкома», — подчеркивал ученый. Фактом произвола местной власти явился и арест ученого.
Несмотря на сложную обстановку, в которой оказался ученый в Тихвине, он сумел выдать охранные грамоты от имени Главного управления архивным делом и Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины Большому (Успенскому) Тихвинскому, Николо-Беседному и Антониево-Дымскому монастырям.
После поездки В. Т. Георгиевского Петроградское отделение Главархива направляет в Тихвинский исполком отношение, в котором сообщает, что Главархив возлагает обязанности по обследованию и учету всех архивов в Тихвине и Тихвинском уезде на Тихвинское отделение Новгородского общества любителей древности. Были назначены и конкретные исполнители — И. П. Мордвинов15 и В. И. Равдо- никас,16 которые и осуществили, по существу, подвижнический труд по собиранию архивных и художественных ценностей Тихвинских монастырей. 23 июня 1919 г. состоялось открытие архива-музея в Большом (Успенском) Тихвинском монастыре. В 1925 г., после кончины И. П. Мордвинова, который занимался не только сбором монастырских документов, но и их изучением, документы Большого (Успенского) Тихвинского и Введенского монастырей до 1764 г. были при содействии В. И. Равдоникаса вывезены Археографической комиссией. В 1927 г. Археографическая комиссия добилась получения из Тихвинского музея и остальной части документов этих монастырей (за 2-ю половину XVIII в. и XIX в.). Сотрудники Комиссии сразу приступили к разбору и описанию монастырских документов, введению их в научный оборот. В 1929 г. Б. Д. Греков составил и напечатал (машинопись) описи хозяйственных книг Большого (Успенского) Тихвинского монастыря XVII—XIX вв. (1614—1875 гг.).17
Таким образом В. Т. Георгиевский после революции 1917 г. внес большой вклад не только в сохранение памятников древнерусского искусства, но и стоял у истоков той огромной работы, которую выполнили ученые в 20-е гг. по спасению монастырских архивных собраний.
Т. Г. Смирнова
Из сборника «РОССИЯ В XX ВЕКЕ», изданного к 70-летию со дня рождения члена-корреспондента РАН, профессора Валерия Александровича Шишкина. (Санкт-Петербург, 2005)
Отчет В. Т. Георгиевского о командировке в Тихвин с целью принятия мер к охране Тихвинских монастырских архивов и ризниц
Поводом явилась телеграмма члена Тихвинского общества Ско- родумова18 «принять меры к охране Тихвинских монастырских архивов и ризниц» и одновременно ходатайство членов того же общества Мордвинова и Цывелева19. Главное управление спешно командировало меня в Тихвин, поручив мне организовать на месте из лиц местного Культурно-Просветительного общества особую комиссию для сохранения архивов и ризниц, и, в случае надобности, до образования этой комиссии опечатать помещения, занимаемые архивами, выдав на местах особые удостоверения, ибо архивы находятся под охраною Главного Управления Архивным делом и без предварительного сношения с этим учреждением и без его разрешения архивы не могут быть ни реквизированы, ни перенесены в другое место. Об опасности, угрожавшей тихвинским ризницам, я счел своим долгом доложить Управлению по делам музеев и охране памятников искусства и старины в лице правительственного комиссара гражданина Киммеля. Т. Киммель поручил мне также принять меры к охране тихвинских ризниц, как лицу, ранее служившему в Коллегии20 и компетентному в оценке памятников искусства и старины, выдав мне соответственное удостоверение моих полномочий, с просьбой местному Исполкому оказать мне всемерную поддержку и содействие.
Приехав в г. Тихвин 15 декабря, я остановился по указанию Исполкома в помещении, занятом Комитетом бедноты в Тихвинском монастыре, в бывшем настоятельском корпусе, и предъявил свои бумаги председателю местного Исполкома Соловьеву, осведомив его о цели своего приезда. В монастыре я узнал, что незадолго перед моим приездом здесь была комиссия местного Исполкома, которая организовала здесь особый Комитет бедноты, давши ему полномочия по управлению музеем. Причем при осмотре ризницы и архива один из членов комиссии комиссар Веселов дозволил себе изорвать целый ряд указов и других документов. Я счел своим долгом обратить на это внимание Соловьева, как на акт незаконный, и сообщил ему о важности и необходимости всех бумаг, имеющих историческое и научное значение, для чего и образовано Главное Управление Архивным Делом.
В монастыре я узнал, что комиссия искала в ризнице спрятанное золото и серебро, и, пересматривая здесь художественные и археологические памятники искусства, говорила, что все это они должны взять и употребить по своему усмотрению, согласно декретам. Осматривая архив, я нашел здесь еще остаток изорванных архивных актов и часть их взял с собой, кои при сем прилагаю, большая же часть изорванных актов была выметена как ненужный хлам.
Таким образом, опасения за целость монастырских архивов и ризниц, высказанные в телеграмме, имели полное основание, моя командировка была во время и должна была предотвратить вредные для дела действия местных членов Исполкома, совершенно не понимавших силу декретов Советского правительства об охране архивных фондов и памятников искусства и старины, имеющих историческое и художественное значение.
В виду этой опасности, грозившей монастырским архивам и ризницам, я решил их оградить и в других монастырях, находящихся в Тихвине и его окрестностях: Николо-Беседном и Антониево-Дым- ском и с этой целью объехал эти монастыри и осмотрел тамошние архивы и ризницы, заявив монахам и Комитетам бедноты, что архивы и ризницы находятся под охраной Главного Управления Архивным Делом и Коллегии по делам охраны памятников искусства и старины и без разрешения этих учреждений не могут быть ни реквизированы, ни перемещены в другое место.
Все эти мои предварительные действия вызвали крайние неудовольствия в членах местного Исполкома, имевших свои планы для использования культурных сокровищ монастырских ризниц для удовлетворения нужд местного Исполкома. И когда я явился утром 18 декабря к председателю Чрезвычайной комиссии Кольцову, желая здесь встретить Попова (член местного просветительного отдела) и других членов, все они выразили мне порицание моему образу действий, находя их «опасными», какими-то «таинственными», уверяя, что монахи после моих посещений могут скрыть свои сокровища, а они, члены Исполкома, приняв участие в моих мероприятиях, и в особенности во временном опечатании архивов и ризниц до образования особой комиссии, явятся ответственными за целость их. Я объяснил всю недостоверность их соображений, что монахи, если бы имели какие-либо неведомые никому сокровища и захотели бы скрыть их, они давно бы это сделали, в особенности после ревизии, произведенной местным Исполкомом и организацией везде Комитетов бедноты в монастырях, взявших на себя управление монастырским имуществом. Что же касается ценных культурных памятников искусства и старины, то всему этому в монастырях имеются официальные описи, по которым они и должны быть сданы под охрану местных комиссий в ведение совета Комиссариата по просвещению.
Что же касается до своих мероприятий, то они, по моему мнению, необходимы потому, что они могут предохранить архивные ризницы от захватов разных незаконных налетчиков, которые в последнее время нередко, являясь с подложными документами в монастыри и под видом законных реквизиций, увозили культурные ценности и продавали их скупщикам. Товарищ Просветительного отдела Попов горячо возражал против моих мероприятий, находя, что они свяжут их действия на местах, что власть должна быть на местах, а все эти «главные учреждения» только тормозят их дело и что он лично не согласен приступить к временному опечатанию архивных ризниц. Я возразил, что я уполномочен своим начальством на все эти действия и исполняю лишь точно инструкции Главного Управления Архивным делом. Тогда видя, что я намерен выполнить свои нежелательные для них планы, они прибегли к помощи местного Чрезвычкома и председатель Чрез- вычкома Кольцов, желая поддержать своих товарищей и помешать мне в моих служебных действиях, прибегнул к следующему приему. Он вдруг объявил мне, что за мной у него имеется «дело», что на меня у него имеется донос каких-то неизвестных мне личностей, которых он сейчас допросит, и просил меня дать мне ответ на следующие вопросы. Был лиявих пролетарской столовой 15 декабря и обращался ли к толпе со словами: «Как вас здесь скверно кормят и как вы можете это терпеть», как об этом будто бы донесли два гражданина. Я ответил, что ничего подобного не было, 15 декабря я обедал в столовой, но никакой толпы около столовой не было, ни к кому с такими словами я не обращался. После обеда выходя из столовой, я действительно спросил у какого-то неизвестного мне гражданина, который выходил со мной из столовой одновременно, не знает ли он другой столовой почище, так как эта очень грязная. Он сказал, что есть еще две столовых, но такие же, не лучше. Я заметил, что дают мало и это объясняется продовольственным кризисом, а что грязно — это уже зависит от заведующих столовыми. На этом разговор наш кончился и мы разошлись в разные стороны, при этом никакой толпы около столовой не было. Кольцов записал это мое объяснение и дал мне для подписи. Прочитав его, я нашел его не точным, дополненным разными подробностями, но считая это «дело» сущим вздором, я подписал бумагу, добавив, что никакой толпы я не видел и что, как советский служащий, конечно, не мог говорить каик-либо слов, порицательных по адресу начальства. После этого я был арестован. Когда я спросил Кольцова, в чем меня обвиняют, Кольцов ответил, что «<...> Ваши поездки в монастыри и вообще Ваше поведение внушило Исполкому недоверие к вашим документам». Я просил дать телеграмму в Петроград о своем задержании, просил пригласить комиссара юстиции разъяснить мне законность моего ареста. Кольцов возвысил голос и закричал на меня: «Что Вы тут рассуждаете <...>. Вас арестовал я, председатель Чрезвычкома, комиссар юстиции мне подчинен и нечего его спрашивать. Благодарите меня, что я арестую Вас домашним арестом». Тогда я попросил отправить меня в Петроград, где надеялся выяснить недоразумение. На другой день, после обыска на квартире, я был препровожден в Петроград под конвоем и помещен в камеру .М> 95 па Гороховой, 2. Через 3 дня я был переведен в Дом предварительного заключения (Шпалерная, 25), где просидел без всякого допроса до 28 декабря и без всякого допроса был выпущен на свободу.
Так, к сожалению, я не мог выполнить данного мне поручения, успев, однако, выдать монастырям удостоверения, что архивы и ризницы находятся под охраною — первые — Главного Управления архивным делом, а ризницы — Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины. Необходимо принять следующие меры: занять в Тихвинском монастыре корпус, называемый архиерейским, где и сосредоточить архивы, как находящиеся в самом Тихвинском монастыре, так и архивы Николо-Беседного и Антониево-Дымского и Введенского женского монастырей. Архив Большого Тихвинского монастыря, хотя и содержится в порядке, но помещение, занимаемое им, тесно и сыро, дела заплесневели, многие отсырели настолько, что переплеты отстали от книг, и архивам грозит большая порча. Необходимо также образовать в ближайшее время местную комиссию из лиц, сведущих в архивном деле, коей и поручить дальнейшую охрану архивов и памятников искусства и старины.
РГИА. Ф. 6900. On. 1. Ед. хр. 103. Л. 15-17.
Текст публикуется с сохранением орфографии и пунктуации автора.
