Показать все теги
Выход в свет книги Д. И. Бабкова о государственных и национальных проблемах в мировоззрении В. В. Шульгина в послеоктябрьские и междувоенные 1917-1939 годы нельзя не приветствовать. Равно как нельзя не признать удачным выбор хронологического промежутка, который отграничивает деятельность Шульгина — русского государственного деятеля, работавшего в условиях относительно нормально функционировавшего русского монархического государственного механизма, и политического деятеля, оказавшегося в турбулентных условиях русской смуты, к созданию которой он сам приложил и руку, и перо. Ведь участие Шульгина-монархиста в процессе отречения последнего русского императора было далеко не рядовым.
Полезна книга и тем, что активно вводит в оборот такие трактаты Шульгина, как «Голубой звук» или «Интернационал», которые удивительно подробно и откровенно проясняют его позиции, отраженные в русской эмигрантской печати. Очень полезны и многочисленные цитаты, позволяющие прояснить отношение Шульгина к итальянскому и, впоследствии, германскому фашизму. Достаточно одобрительное отношение к итальянскому дуче Муссолини и его способам правления и скепсис по отношению к его нацистскому коллеге. Без этого действительно невозможно понять характеристику Шульгиным советского режима как «еврейского фашизма».
Понимал Шульгин и опасности вырождения фашизма, даже в устраивающих его формах, в озверение и дикость, способную уничтожить те положительные, по мнению Шульгина, качества, которые этот национально-лидерский проект несет своим народам. Однако цитата из трактата «Интернационал» заставляет задуматься не столько над теориями Шульгина, сколько над поэтикой его политической прозы.
Итак, Шульгин в изложении автора монографии пишет: «Фашистская «начинка» будущей русской «армии в пиджаках» Шульгину импонировала больше, чем коммунистическая. Большевизму и интернационализму он противопоставлял национализм фашизма. Так как если национализм «есть вещь святая и прекрасная, есть могучая сила, ибо это, действительная любовь, любовь к “ближним”», то большевизм — «есть конгломерат всех уродств» (выделено Шульгиным. — Д. Б.). А так называемый интернационал являлся лишь следствием ярко выраженного еврейского национализма. “Стремясь к мировому могуществу, еврейская нация сеет взаимную ненависть в среде других наций для того, чтобы скусив верхушку руками этих других наций низов, самим занять это. место”». Понятно, что здесь же автор книги дает ссылку на статью с недвусмысленным названием «Фашисты всех стран, соединяйтесь» из «Русской газеты» от 4 ноября 1924 года.
Однако не случайно Шульгин попался на удочку ЧК и «Треста». Ведь автор слов, которые приведены чуть ниже по пост- «Трестовским» «Трем столицам» 1927 г., использовал ту же самую терминологию через три года после этого «фашистского интернационала» (хотя настоящая подобная организация имела место лишь в 1930-е гг.). Тем интереснее совпадение двух текстов Шульгина. Второй из них в изложении Д. И. Бабкова, не отметившего их прямую связь между собой, таков:
«Большевики, как заметил Шульгин, фактически восстановили «нормальную» организацию общества, т. е. утвердили неравенство и принцип единоначалия, поставив над народом новую элиту — большевистскую партию во главе с единоличным правителем — вождем. «Если я монархист, то именно потому, что довожу до конца Ленинскую идею о том, что руководить должно просвещенное меньшинство». Поэтому Шульгин отнюдь не собирался уничтожить все, что было создано большевиками, он надеялся «достигнуть цели, просто “скусив верхушку”». То есть, надо всего лишь отстранить от власти руководящий слой — коммунистов и евреев, которые заняли место уничтоженных «русских панов».
Такова эволюция государственной мысли Шульгина от не совсем определенного периода после смерти Ленина до времени отстранения от власти Троцкого. Т. е. до момента, отмеченного анекдотом 1924 г.: «Раньше в политбюро пахло чесноком, а теперь — шашлыком». Вот так воспринял «уроки Октября» наш герой. Но вернемся к Бабкову. Что же помешало ему отметить столь характерную «поэтическую» особенность текстов Шульгина? На наш взгляд, это его тотальный а-историзм. Ведь первая цитата 1924 года (на самом деле — базовая) находится на с. 108 его работы, а вторая и ей предшествующая — значительно раньше, на с. 60! И это свойство всей книги. Ее главы и о т. н. «народоправстве», и по украинскому, и по еврейскому вопросам и т. д. являют собой своего рода композиции, не связанные напрямую с историей русской и европейской мысли вообще. Поэтому так легко переходит автор монографии от цитаты из «Трех столиц» к рассуждениям из «Русской газеты» от июля 1923 года, где была напечатана статья под замечательным и совсем не двусмысленным названием ««Антируссизм» и «Антисемитизм»», в которой речь идет о столь интересных материях, что их грех не привести. Вот они, опять же в изложении Д. И. Бабкова:
«Но новый класс правителей нужно будет, в свою очередь, тоже предохранить от вырождения. Шульгин предложил два средства: спорт и «селекционный» отбор. Шульгин считал, что русские дамы должны перестать вести изнеженный образ жизни и заняться спортом. Это “они обязаны сделать, чтобы дать нам здоровое поколение, без которого нельзя удержать шестую часть суши”.»
Понятно, что ни цитат из «Вырождения» еврея и сиониста Макса Нордау, ни картинок советских физкультурных парадов, которые вскоре последуют, ни упоминаний советской педологии с евгеникой, ни ассоциаций с гитлеровской «селекцией» и будущих «Lebensborn» для производства голубоглазого арийского потомства мы в книге Бабкова не увидим. А ведь настоящий Шульгин не угомоняется, упоминая тут и воспитание функциональной наследственности, и брачные ограничения и т. д. Но Шульгин у Бабкова — какой-то одинокий волк.
А ведь и с отношением к раннему итальянскому фашизму все не так просто. Здесь бы вспомнить и статьи П. Струве, и размышления В. Жаботинского, и военно-политические утопии А. Карташева. Но в книге Бабкова есть лишь ссылки на немногие письма Шульгина к Струве и т. п. Похоже, что громадье архива Шульгина подавило исследователя до такой степени, что он не заметил ничего вокруг. С одной стороны, замечательно выбранная датировка позволяет не вдаваться в дореволюционные проблемы русской мысли. Ну, например, не знать сборник «По вехам», где можно найти массу материалов по проблемам национализма конца 1900-х годов, ни известные сборники по «украинскому вопросу», которые выходили до революции и были переизданы всего лишь в 2000 г. С другой стороны, «отсечка» 1945 позволяет не замечать исключительную «полезность» для позднего сталинизма всего громадного архива Шульгина, который был доступен явно не только ему одному, но и его кураторам — ведь до «космополитического» 1949 г. оставалось совсем немного.
Менее всего нам бы хотелось, чтобы эта критика показалась сколь-нибудь идеологической. Об этом можно было бы говорить, если бы книга Бабкова обладала продуманной структурой. Однако автор книги не замечает, говоря, что Шульгин не верил в мировой еврейский заговор, что это опять не политика, а поэтика текстов хитрого «Киевлянина». Действительно, какой нормальный человек поверит, что «Протоколы Сионских мудрецов» не фальшивка?! Так зачем ссылаться на них, говоря о захвате евреями мирового господства? Можно и без ссылок. И часто Шульгин так и делает. Кстати, ведь и в бредовое, но очень внутриполитически мотивированное дело Бейлиса он не верил, за что и пострадал еще при царе. Но это не причина плохо знать источники, исторический и интеллектуальный контексты творчества Шульгина. А ведь автор претендует на исправление ошибок своих предшественников. Поэтому посмотрим, насколько фундирована его источниковая база.
Самая простая проверка показывает, что здесь есть проблемы. Так, цитируя переписку Маклакова с Шульгиным, Бабков ссылается лишь на известную монографию Олега Будницкого «Российские евреи между красными и белыми (1917-1920)», изданную в 2005 году тем же РОССПЭНОМ, что и книга Бабкова. Но полной публикации этой переписки Будницким в книге «Спор о России: В. А. Маклаков — В. В. Шульгин. Переписка 19191939. М.: РОССПЭН, 2012» автор не дождался. Его работа даже исторически попала в промежуток между ее написанием и выходом в свет документа, полностью, практически, покрывающим исторический промежуток жизни Шульгина, выбранный автором. В этом автора обвинять нельзя. Получилось то, что получилось.
Однако совсем странно то, что написал Бабков о ситуации со знаменитой статьей Шульгина «Пытка страхом», которая, как к ней ни относись, являет собой квинтэссенцию взглядов Шульгина на еврейский вопрос. Едва ли не каждая строка этого короткого манифеста нашла свое развитие в дальнейшей деятельности ее автора. Но эту-то статью и литературу о ней, включая реактивные отклики современников, Бабков не указывает, не учитывает, а, скорее, просто не знает. И здесь достаточно обращения к изумительно скромному двухстраничному именному указателю к рецензируемой книге, чтобы это понять. Действительно, если извлечь Шульгина из всего его идейного националистического контекста и текстового советско-чекистского конвоя, то так и получится.
Обратимся к Введению, которое почему-то, как в случае со сборниками статей, подписано «Д. И. Бабков, кандидат исторических наук», хотя то же самое имя, но без указания ученой степени, есть и на обложке. И на титуле, и на обороте титула книги.
Перейдем к истории «Пытки страхом». Бабков пишет, оценивая позиции Шульгина по отношению к еврейскому вопросу, как одну «из самых мягких и далеко не доминирующей». Однако все последующие рассуждения и ссылки ничего, кроме удивления, не вызывают: «Широкую известность получила одна-един- ственная статья Шульгина «Пытка страхом», название которой (но не содержание!) надолго осталось в памяти. Эта статья (...) стала «главным пунктом обвинения» позиции Шульгина по «еврейскому вопросу», но, по нашему мнению, совершенно неоправданно. Причем, из-за удачного с публицистической точки зрения, заголовка, в восприятии как современников, так и исследователей совершенно искажается ее смысл». За этим следует примечание с упоминанием Открытого письма Петру Струве, опбликованного М. Винавером в марте 1922 г. в газете «Последние новости» (причем ссылка дается на фонд ГА РФа); затем идет статья И. Гессена из газеты «Руль», — но по «Сводке бело-эмигрантской прессы» марта уже 1927 года. Затем следует сбой хронологии, и приводятся «Записки» Я. Соммер из 17 выпуска «Минувшего» за 1995 год. И вновь продолжается сбой хронологии, так как упоминается текст З. Островского из книги «Еврейские погромы. 1918-1921», вышедшей в 1926 году, затем зачем-то приводится ссылка на художественно-публицистическую книгу В. Ерашова «Шульгин: Документальный роман-размышление» 2004 года и вновь книга Олега Будницкого 2005 года.
За этим беспорядком, в котором мы чуть позже разберемся, следует инвектива: «Более того, в советской публицистике имел место откровенный и откровенный подлог, когда не только давался неточный пересказ статьи, но и приводились якобы цитаты из нее, не имеющие на самом деле ничего общего с подлинным текстом». Видя подобные обвинения, ждешь подробного анализа названной статьи и разгрома фальсификаторов, но встречаешь полное незнание поклонником Шульгина даже газетного текста столь важной для него статьи. Едва сдерживая гнев, Бабков выговаривает своему предшественнику 1928 года М. Гореву, автору книги «Против антисемитов (очерки и зарисовки)»: «Автор, якобы воспроизводя текст статьи, на самом деле слишком вольно ее пересказывал, видимо (!! — Л. К.), преследуя определенные пропагандистские цели. Так, к примеру, у него русское население прислушивается к «ужасным воплям, вырывающимся из тысячи сердец», а у Шульгина — «исторгнутым “пыткою страхом”». Здесь Бабков предусмотрительно останавливается, так как дальше следует у его героя, что «русское население» — «думает свою думу». Не так уж много места требовалось бы, чтобы привести фразу до конца, но ее интонация дала бы слишком много очков тем, кто не согласен с «мягкостью» позиции Шульгина, тем более, что он продолжает: «Оно думает о том, научатся ли в эти страшные ночи евреи чему-нибудь? Поймут ли они, что значит разрушать государства не ими созданные?»
Продолжим цитировать Бабкова: «У Горева еврейству требуется осудить тех своих соплеменников, «которые содействовали смуте», а у Шульгина тех, которые «приняли такое роковое участие в большевистском бесновании» и т. д.».
Пусть так, хотя никакого откровенного подлога тут нет, пересказ так пересказ. И Бог с ним, с советским публицистом конца 1920-х гг., но вот текст историка начала 2010-х просто потрясает. Продолжая свои цитаты-обвинения, Бабков, по-видимому в поисках оправдания Горева, неожиданно заявляет: «Правда, надо сказать, что оригинальный текст статьи в фондах российских библиотек отсутствует». То есть надо считать, что Горев статьи не читал, а воспользовался еще чьим-то пересказом?! Но ведь это значит, что и российский историк Бабков этой статьи не видел! Честное слово, с такой откровенностью нам встречаться еще не приходилось. Но Бабков пытается уплотнить свою источнико- вую базу, продолжая:
«Но Шульгин воспроизводит в двух своих работах: «Что нам в них не нравится.»: Об антисемитизме в России. СПб., 1992. С. 81-82. См. также: ГА РФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 18. Л. 231-232. Рукопись В. В. Шульгина «1919 год» (Киев под добровольцами.
Ч. IV). Отрывок статьи см. также: [Рубрика «Печать»] // Великая Россия. 1919. 16 (29) октября. С. 1.). Искажение содержания статьи самим Шульгиным исключается. Все известные нам и поддающиеся проверке случаи цитирования им своих и чужих текстов показывают точность их воспроизведения».
Итак, биограф киевлянина Шульгина не знает, что киевские газеты времен гражданской войны, когда имели место проблемы с железнодорожным сообщением, действительно не доходили до столиц, но безо всяких проблем находятся в местах своего печатания[1]. Также понятно, что поехать в Киев или обратиться к тамошним коллегам российскому историку в голову не приходит. Но Бабкову неймется, и он продолжает: «Так, историки из Украины О. В. Козе- род и С. Я. Бриман уверяя, что цитируют статью «Пытка страхом», публикуют совсем другой текст». Здесь тоже вопрос: «цитируют» и «публикуют» — синонимы? И это же касается Горева — он «воспроизводит» текст статьи или ее «пересказывает»? На фоне обвинения «коллег из Украины» уже ничего понять нельзя. Но цитируем дальше: «При этом ссылаются на номер газеты «Киевлянин», которого, в принципе, быть не может (№ 63 от 4 декабря 1919 г. с. 4). Номер 63-й мог появиться на свет только в начале ноября, 4 декабря 1919 г. «Киевлянин» уже не выходил. Последний номер, 83-й вышел накануне, 3 декабря, и всего на двух страницах».
Нетрудно видеть, что точной даты выхода «Пытки страхом» в свет Бабков не ведает, ведь «в российских архивах» этой газеты нет. Поэтому уверенный в себе автор с самозабвением продолжает: «Любопытно, что через несколько страниц авторы по другому поводу приводят выдержки из статьи «Пытка страхом», но, вероятно, даже не догадываются об этом (см.: Козерод О. В., Бри- ман С. Я. Деникинский режим и еврейское население Украины: 1919-1920 гг. Харьков, 1996. С. 32, 37)».
Не ведает Бабков и того, что именно напечатал он сам: т. е. цитируя «Великую Россию», не заметил, что она перепечатала отрывок «Пытки страхом» уже 29 октября по новому стилю или 16 по старому. То есть Бабкову не требовалось столь подробно анализировать чужие ошибки и неточности, а надо было лишь прочесть собственную книгу.
Ну и, как всегда в таких случаях, моральное назидание: «В книге есть и другие, иногда довольно грубые, оплошности, касающиеся истории Гражданской войны. В целом можно отметить определенную тенденциозность труда Козерода и Бримана». Объяснить себе, почему автор выбрал столь редкую и случайную книгу, а не те, где можно легко и точно узнать дату выхода знаменитой статьи в свет, невозможно[2].
Но Бабков пошел другим путем. Неизвестно, откуда ему стала известна публикация мемуаров Ядвиги Соммер в «Минувшем», где упоминается и «Пытка страхом» на указанной Бабковым с. 135. Но на с. 165 в комментарии Б. Фрезинского точной даты публикации не было. Впрочем, была там дата ответной статьи И. Эренбурга в «Киевской жизни» от 22 октября 1919 года «О чем думает жид». Следовательно, этих мемуаров историк не читал. Иначе он не стал бы выяснять примерную дату публикации «Пытки страхом» при помощи анализа сомнительной харьковской книги, а просто оценил бы время ее появления как «не ранее 20 октября 1919 года». Но не читал Бабков записок Соммер, иначе он знал бы, что, кроме упоминания названия статьи Шульгина, в записках нет изложения ее содержания на указанной с. 135.
Однако размер беды больше, чем можно подумать. Если в 1994 году Борис Фрезинский еще сам не знал точной даты публикации «Пытки страхом», то к 1997 году в выпуске 22 того же «Минувшего» он ее не только узнал, но и перепечатал из «Киевлянина» от 21 октября 1919 года (с. 324-325) вместе с ответом Эренбурга от 22 октября 1919 года (с. 326-327). В 2000 году эту же дату привел и А. Рубашкин, постоянный соперник Фрезинского, в сборнике статей Эренбурга «На тонущем корабле» (СПб., 2000), хотя в 1996 г., публикуя сборник Эренбурга «В смертный час. Статьи 1918-1919 гг.» (СПб., 1996), он этой даты еще не знал.
Итак, если оставаться в рамках «российских библиотек», то с 1997 года и дата, и текст «Пытки страхом» тайной не являются.
Естественно, остается задать себе вопрос: зачем на фоне массы новейших публикаций наследия Шульгина обращать внимание на заведомо непрофессиональную и тенденциозную книгу Бабкова? Ответ на этот вопрос не такой простой, как кажется. Дело в том, что в самое последнее время мы столкнулись с удивительной ситуацией. Работники архивов все чаще публикуют огромнейшие сборники документов, пытаясь сопровождать их комментариями, происхождение которых вызывает искреннее изумление. Так и наш автор решил, что архивной коллекции вырезок и переписок достаточно не то что для одной публикации, а и для написания немаленькой монографии.
А вот другой пример. Не так давно нам пришлось рецензировать поразительный сборник документов, выпущенный РГАЛИ. Это была книга по истории Союза писателей «Между молотом и наковальней». В ней для комментария были использованы материалы отдела газетных вырезок РГБ. Составители сборника на минутку забыли, что именно архивными материалами комментируются газетно-журнальные документы, а не наоборот[3].
И вот перед нами очередной пример того, что сам по себе архив — без знания действительно научной литературы, без учета контекста, который мог не отложиться в соответствующих фондах, либо опять же в чужих обзорах белогвардейской печати, — приводит к закономерному фиаско. Для написания серьезной исторической и даже историософской работы надо, как выясняется, читать и книги, и газеты, и архивы. И другого выхода здесь нет.
Л. Кацис
Из книги «Русский Сборник: исследования по истории России \ Том XIV. М. 2013
[1] Такого рода пример работы с недоступной в столичных городах харьковской прессой этого же периода с успехом продемонстрировала Е. Д. Толстая в книге «Деготь или мед» с принципиально значимым заголовком «Алексей Толстой как неизвестный писатель. 1917-1923». Эта книга, если из других источников историку Бабкову негде узнать о принципиальном источниковедческом обстоятельстве его эпохи, вышла в 2006 г. в издательстве РГГУ.
[2] Кстати, нам ее предоставил киевский историк Михаил Кальниницкий, которому мы искренне благодарны.
[3] О том, что получилось, мы известили читателей «Нового литературного обозрения»: Наковальней по молоту: Между молотом и наковальней. Союз советских писателей СССР. Документы и материалы. Т. 1. М., 2010 // Новое литературное обозрение. № 109 (3). М., 2011. С. 362-370.
