ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » Кадровые проблемы в Красной Армии в 1917-1941 годах
Кадровые проблемы в Красной Армии в 1917-1941 годах
  • Автор: Vedensky |
  • Дата: 16-05-2015 13:46 |
  • Просмотров: 2384

Кто виноват в кадровых проблемах Красной Армии накануне Второй мировой войны? Юрий Мухин считает, что виноваты царское наследие, наследие гражданской войны, «пятая колонна» и предвоенное предательство офицеров.

Наследство царя

До 1917 года у нас в России была монархия, и назы­валась наша Родина Российской империей. Ею всевласт­но руководил император из династии Романовых, дина­стии, которая правила Россией до того времени уже более 300 лет.

Разные у России были цари и императоры: были гроз­ные, огнем и мечом защищавшие народ России и застав­лявшие всех в России русскому народу служить; были хитрые («тишайшие» ), которые заставляли делать всех то же самое, но без большого шума; были великие, которые в короткий период времени резко бросали Россию впе­ред на пути прогресса; были средние, которые тем не ме­нее понимали, что они, цари, являются первыми слугами России, что они для России, а не Россия для них. Были, конечно, и такие, которые этого не понимали, но раньше они долго не правили. И не жили.

Однако со временем императорский род Романовых изнежился и захирел, а вместе с ним изнежилось и захи­рело дворянство России, которое по своему положению обязано было служить России и которое в свое время могло убить царя, забывающего, что он должен служить России, а не себе. И в конце концов с начала прошлого века по 1917 год Россией правил Николай II Романов, как утверждают ныне, святой человек и, как утверждали в те времена, очень милый человек. Но «милый человек» — это не должность, и, заняв должность императора, Нико­лай обязан был в этой должности делать то, что делали его прадеды и прабабки. А вот на это Николая не хватило.

Ему, безусловно, нравилось быть царем, нравилось все­общее почитание и преклонение, нравилось иметь мно­гочисленные дворцы, огромные яхты, двести различных мундиров для приема парадов русских войск. Все это ему нравилось, а любил он жену, любил детей, очень любил всех фотографировать и предаваться приятному ничего­неделанию. Милый был человек, но и работать не любил и с должности своей царской не уходил.

***

Смысл существования дворянства — в вооруженной за­щите Отечества. Дворяне — солдаты, а царь — их генерал. В старые времена, чтобы содержать одного человека, ко­торый из-за занятости неспособен прокормить себя непо­средственной работой в сельском хозяйстве, нужно было не менее 10 крестьянских дворов. Из-за низкой производитель­ности труда в суровых условиях России именно такое коли­чество людей давали добавочный продукт, которого хвата­ло на еду, одежду и оружие одного воина. Поэтому князья, а затем цари закрепляли за воинами землю и дворы с кре­стьянами. Это имело смысл: просто наемник, если платить ему только деньги, испытывал любовь только к деньгам и мог переметнуться к любому, кто эти деньги мог заплатить в большем количестве. Русский дворянин защищал не про­сто государство, а и свою землю со своими крестьянами. За заслуги князь или царь закреплял за отличившимися дво­рянами много земли и крестьян, но тогда на войну такой дворянин шел с собственным отрядом бойцов.

Если же дворянин по любым причинам прекращал службу, то у него изымались и земля, и крепостные. Если дети умершего дворянина к 15 годам не становились в строй, у них отбиралось имение отца. Иногда из-за стра­ха перед ратной службой дети дворянские записывались в другие сословия, скажем, в купцы, и у них отбиралась земля и крепостные. Звучит парадоксально, но в допет­ровские времена существовали царские указы, запрещав­шие дворянам переходить... в холопы, т.е. в крепостные. Впоследствии бедные дворяне часто не имели ни земли, ни крепостных, но до самой отмены крепостного права в 1861 году никто, кроме них, не имел права их иметь.

На начало XVIII века армия России составляла примерно 200 тыс. человек при 3—5 тысячах офицеров. Четверть этой армии, т.е. более 50 тыс. человек, были дворянами, осталь­ные — рекруты из крестьян и других сословий. Еще во вре­мена Суворова служба потомственного дворянина до самой старости рядовым или сержантом была обычным делом, а если дворянин был неграмотным, то и обязательным.

Но придурок-царь Петр III, решивший взять себе за образец «цивилизованные» страны Европы, в 1762 году освободил дворян от службы России. Беспрецедентный случай — превращение сословия в паразитов произошло насильно — сверху. Теперь русский дворянин неизвестно за что имел крепостных и землю (титулованные дворя­не — князья — имели их очень много), но мог не служить! Брал, но мог не давать!

К чести дворян, процесс превращения их в паразитов шел не очень быстро, и тем не менее к началу XX века дело дошло до того, что даже в офицерском корпусе рус­ской армии потомственных дворян осталось чуть более трети. Поэтому на дворян была распространена воинская повинность, что было позором, если понимать, кто такой дворянин, но тем не менее к началу Первой мировой вой­ны (1914 г.) из 48 тыс. офицеров и генералов русской ар­мии потомственные дворяне составили всего около 51%. Обратите внимание: в 1700 году в армии было 50 тыс. дво­рян, в 1914 году не было и 25 тыс.

При этом в России на 1914 год было 1,5%, или почти 2,5 млн дворян, т.е. не менее 250 тыс. призывного кон­тингента. И эти дворяне неспособны были укомплекто­вать 50 тыс. офицерских должностей!

Еще. По реформе 1861 года дворянам оставили в соб­ственность 80 млн десятин земли. Многие дворяне эту землю профукали, к 1913 году во владении дворян ос­талось всего 50 млн десятин и 55 тыс. поместий. Уже и земли дворяне не имели, а служить России не желали! И, естественно, не желали служить России те, кто землю и собственность имел.

Так, к примеру, на 1903 год из элиты сухопутных войск — из 159 генерал-майоров Генерального штаба — только 13 имели земельную собственность и 4 человека — собственные дома. Остальные имели только жалованье. На 2696 полковников русской армии приходилось всего 24 князя и И графов; на 1392 генерала — 25 князей и 23 графа, т.е. в армии уровень титулованной, самой богатой части дворянства продолжал неуклонно падать (среди полковников чинов титулованной знати меньше, чем сре­ди генералов). При этом титулованное дворянство имело в армии неофициальное преимущество — в среднем на 2 года раньше повышалось в чинах.

Война, в которую вступила Россия в 1914 году, никаких патриотических чувств в массе дворянских паразитов не подняла: не задела она ни чувства совести, ни чувства от­ветственности. (Как не задел никаких чувств развал СССР в массе так называемых «коммунистов».) Чижам подобные чувства неведомы. К началу 1917 года в армии было 115 тыс. офицеров — количество, которое без труда и несколько раз могло укомплектовать 2,5-миллионное российское дворян­ство. Тем не менее к этому году, к примеру, в Иркутском военном училище из 279 юнкеров было всего 17 детей дво­рянских. Если скажете, что в Сибири дворян было мало, то вот данные по Владимирскому военному училищу: из 314 юнкеров 25 детей дворянских. На фронте производили в прапорщики из солдат: 80% прапорщиков — крестьяне, 4% — дворяне. Вот и найдите в этих цифрах тех самых пре­словутых поручиков Голицыных и корнетов оболенских, о которых поется в белогвардейской песне.

И это развращенное паразитизмом и уклонением от службы Родине сословие стало основой для комплек­тации новой, Красной Армии России, внося в нее свои идеалы паразитизма.

***

В среде российского офицерства ничего не менялось с середины XIX века, поэтому я дам то место, из статьи ис­торика К. Колонтаева, в котором он цитирует С.М. Степняка-Кравчинского.

«Вот как описывал состояние офицерского корпуса Рос­сии конца XIX века известный русский общественный и поли­тический деятель, в прошлом кадровый офицер, С. М. Степняк-Кравчинский. В книге «Русская грозовая туча» (1886 г.) он отмечал следующее: «Состав русского офицерства сильно отличается от того, что мы привыкли связывать с пред­ставлениями о военной касте. Наш офицер — прямая про­тивоположность чопорному прусскому юнкеру, идеалу со­временного солдафона, который кичится своим мундиром, относится к муштровке солдат с серьезностью совершаю­щего богослужение священника. В России армейские офице­ры — непритязательные люди, совершенно лишенные чувства кастового превосходства. Они не испытывают ни преданно­сти, ни ненависти к существующему строю. Они не питают особой привязанности к своей профессии. Они становятся офицерами, как могли бы стать чиновниками или врачами, потому что в юном возрасте родители отдали их в военную, а не в гражданскую школу. И они остаются на навязанном им поприще, ибо надо где-то служить, чтобы обеспечить себя средствами на жизнь, а военная карьера, в конце кон­цов, не хуже любой другой. Они делают всё, чтобы спокойно прожить жизнь, отдавая по возможности меньше времени и труда своим военным обязанностям. Разумеется, они жа­ждут повышения в звании, но предпочитают ожидать про­изводства в следующий чин в домашних туфлях и в халате. Они не читают профессиональной литературы, и если по долгу службы подписались на военные журналы, то журналы эти годами у них лежат неразрезанными.

Если наши военные вообще что-либо читают, то, скорее, периодическую литературу. Военный «ура-патриотизм» со­вершенно чужд нашей офицерской среде. Если вы услыши­те, что офицер с энтузиазмом говорит о своей профессии или одержим страстью к муштре, то можно поручиться, что он болван. С такими офицерскими кадрами армия не способна предельно развивать свои агрессивные качества». (С.М. Степняк-Кравчинский, «В лондонской эмиграции», М.: «Наука», 1968, с. 29—30).

Но даже этот, пусть и непрофессиональный по духу, но все же кадровый офицерский корпус русской армии, получив­ший систематическое военное образование, был почти пол­ностью выбит за три года Первой мировой войны».

Не соглашусь с К. Колонтаевым: этот трусливый и аморфный офицерский корпус не был, к сожалению, вы­бит за три года Первой мировой, и это он передал свой дух кадровому офицерству Красной Армии, а та — Совет­ской, а последняя — Российской. Но сначала о достовер­ности показаний этого свидетеля.

С. Кравчинский начинал свою карьеру как офицер- артиллерист русской армии, правда, он еще в молодости связался с революционерами-народниками, тем не менее он сам был человеком храбрым: в 70-х годах XIX века он лично участвует в антитурецком восстании на Балканах, затем в крестьянском восстании в Италии, в 1878 году он кинжалом убивает шефа жандармов России Мезенцова. Мы видим, что это свидетель не только компетентный, но и не придурковатый пацифист, стремящийся обгадить воинскую службу. Однако по своим взглядам он сам яв­лялся сугубо средним русским офицером.

Заметьте, он ведь действительно уверен, что офицер, который «с энтузиазмом говорит о своей профессии», яв­ляется дураком, болваном. Это по-русски! Это только русский офицер уверен, что получать деньги за то, что не желаешь и не собираешься делать, — это честно. Кравчин- скому даже в голову не приходит, что это крайняя степень подлости — ведь какому государству нужна неагрессивная армия, кому нужна беззубая собака? Если для тебя воен­ная карьера не хуже любой другой, то ведь это бесчестно выбирать военную — иди и займись другой, той, в кото­рой нужно работать, а не службу обозначать. С такими офицерами наша армия всегда «неагрессивна», посколь­ку офицеры трусливы и воевать не умеют, а от незнания военного дела боятся еще больше, поскольку знают, что любой противник обязательно побьет таких «профессио­налов», как они. Ведь эти офицеры не дураки и хотя бы подспудно, но понимают, что единственное, на что они способны, — это грабить казну родного государства.

И посмотрите, с каким чванливым презрением Крав­чинский, представитель российского офицерства, пишет о немецких офицерах — якобы «солдафонах», относящих­ся к службе как к священнодействию. Между тем то, что делали немецкие офицеры, называется «честным отно­шением к тому, за что получаешь деньги». Они ведь по­лучали свою зарплату за подготовку для Германии храб­рых и умелых солдат, за поиск решений, как этих солдат использовать в боях возможной войны, а посему честно эту работу исполняли — на полигонах гоняли солдат до седьмого пота, а потом еще столько же, после чего дома изучали по военному делу все, что можно изучить.

***

Князь С.Е. Трубецкой — заместитель главы боевой антисоветской организации в Москве — был пойман, долго сидел под следствием, приговорен к смерти, по­милован, выпущен и в конце концов выслан за границу, где он написал воспоминания о временах гражданской войны — «Минувшее», интересные тем, что писал их ор­ганический антисоветчик. Тем не менее у него масса раз­личных примеров о поведении русского дворянства после революции. Вот он, скрыв фамилии, чтобы не позорить семьи, описывает судьбу сидевших с ним под следствием трех дворян:

«Все трое были офицеры. К. — армейский кавалерист, восточного происхождения. После революции К. доброволь­но пошел в Красную Армию — не из принципа, конечно, а прельстившись должностью полкового командира (он был, кажется, поручиком). Г. и Н.Н. тоже «устроились» у боль­шевиков оба на должностях военных следователей. И вот тут-то началось «дело». Г. и Н.Н. оба знали, что К. женат на дочери богатого польского промышленника, ив их головах созрел план действия. Безо всякого реального основания они создали против К. «дело», обвиняя его в «контрреволюции», в чем К. был совершенно невинен. После его ареста они, как бы по дружбе, обратились к жене К, говоря, что послед­ний неминуемо будет расстрелян, если вовремя не подкупить кого следует, но для этого требуются значительные суммы, и в иностранной валюте... Шантажируя жену К. Г. и Н.Н.

все время разыгрывали перед ней роль верных друзей ее мужа, идущих на большой личный риск, чтобы его вызволить. Обо­им мерзавцам удалось таким образом присвоить драгоцен­ности жены К, которая им их передала, и обязательства на крупные суммы, под гарантией польских имуществ. Г. И Н.Н. хотелось уже ликвидировать инсценированное ими же самими дело против К, выпустить его на волю и пожать плоды своей изобретательности. Но тут что-то сорва­лось... Не знаю точно, в чем дело: вероятно, Г. и Н.Н не поделились с кем следовало. Так или иначе, они сами и жена К. были арестованы. Вся махинация выяснилась, и военный трибунал приговорил обоих следователей к расстрелу.

Забегая вперед, скажу, что Г. и Н.Н. были расстреляны, К. — по суду оправдан, а жена его «за попытку подкупа» была приговорена к нескольким годам заключения (кажет­ся, к пяти). Когда К. вышел на волю, жена его уже сидела в тюрьме».

Не знаю, как вам, а я считаю, что тут большевики по­ступили исключительно благородно. Князь Трубецкой (который не каялся и не скрывал своей ненависти к боль­шевикам, за что и был ими выслан в Германию) вспоми­нает еще один характерный случай:

«Только потом я понял, что переживал Виноградский, ко­гда, сидя с ним в камере, я безо всякой задней мысли расска­зал ему следующий случай. Один арестованный ЧК офицер, чтобы спасти свою жизнь, предал своих товарищей. Те были расстреляны, но та же судьба постигла и самого предателя. «Больше он нам полезен быть не может, а куда нам девать таких подлецов?» — сказал о нем видный чекист, кажется, Петерс (тогда я точно помнил его имя и имя расстрелянного предателя и назвал их обоих Виноградскому). Я ясно видел, как взволновал его этот рассказ, как он изменился в лице и с каким чувством повторял: «Какие мерзавцы, какие бездон­ные мерзавцы!»

Чтобы вы поняли, почему этот Виноградский возму­щался большевиками, следует сказать, что дворянин Ви­ноградский уже предал самого Трубецкого, который узнал об этом несколько позже.

Наследство гражданской войны

Следует сказать, что благоприятной почвой для терро­ризма была особого рода безнаказанность, которую соз­дал Троцкий для своих людей. Красная Армия при нем не очень сильно отличалась от банды, захватившей власть в городе. Вот, к примеру, сообщение из Владимирской га­зеты «Призыв» за 3 июля 1922 года:

«Наши красные гусары, кавалеристы одного из кавпол- ков, стоящих во Владимире, решили тряхнуть стариной, размахнуться во всю военную мощь, показать свою моло­децкую удаль. И показали.

Группа лиц, возглавляющих кавполк, забралась в «кафе- питейную», напилась вдребезги пьяная и устроила скан­дал. Поколотила официанта и содержателя кафе за пре­доставление счета в 60 ООО ООО рублей за вино и закуски. Потребовала от пианиста гимна «Боже, царя храни». Тот отказался. Тогда эта пьяная компания сама мастерски вы­полнила гимн, видно, не забылись старые мотивы. Но этим безобразия не кончились. Один из «господ» военных вздумал въехать на лошади в кафе, и, когда присутствующий тут член Губисполкома попробовал его остановить, тот порвал у него мандат, оскорбив в лице члена весь Губисполком. Де­бош закончился скачкой по улице III Интернационала».

Я даю эту заметку, чтобы вы обратили внимание на то, что в ней нет строк, обычных для такого случая в любой стране. Нет возмущения корреспондента типа «куда смот­рит Советская власть?!». Советская власть-то там как раз оказалась в виде члена Губисполкома, но вы же видели, как с ним поступили.

А вот пишет о событии 7 ноября 1927 года Виктор Резун, бывший неудачливый советский разведчик, сбежав­ший на Запад и ставший там автором довольно глупых книг. Но и в навозной куче бывает жемчужное зерно:

«Если о преступлении расскажет преступник, то это будет одна история. А если расскажет потерпевший, то это будет совсем другая история. Чтобы меня не заподоз­рили в предвзятости, историю эту рассказываю не своими словами, а цитирую историков, которые всей душой любят Троцкого, любят бюрократию, которую насаждал Троцкий, любят трудовые армии, любят казармы и нары для всего на­селения страны, любят рабство.

Правда, сами они солдатами трудовых армий быть не желают.

Итак, книга «Измена родине» В. Рапопорта и Ю. Алек­сеева (с. 292): «Утром праздничного дня начальник Академии им. Фрунзе Р.П. Эйдеман вручил трем своим питомцам спе­циальные пропуска и приказал немедля отправиться на зада­ние. (Задание — почетный караул при Сталине. — Ю.М.) Слушатели — вместе с Охотниковым — были отобраны Владимир Петенко и Аркадий Геллер — со всех ног кинулись на Красную площадь. На территорию Кремля они проникли беспрепятственно, но у деревянной калитки туннеля, веду­щего на трибуну Мавзолея, вышла заминка. Охранник-грузин отказался их пропустить. Горячие парни, участники гражданской, не спасовали перед наглостью чекиста. Они отшвырнули его, сломав при этом калитку, и бросились впе­ред. Через несколько секунд они были за спинами стоявших на трибуне. Охрана накинулась на новоприбывших. Вырвавший­ся Охотников подскочил к Сталину, которого счел виновни­ком этой провокационной неразберихи, и кулаком ударил его по затылку... Эйдеману удалось замять это дело.

...Удивительно поведение начальника Военной академии им. Фрунзе товарища Эйдемана: ему удалось замять... Ах какой добрый! Не о Сталине речь, а о нападении на часового. Потому следовало построить академию, вывести на плац трех связанных мерзавцев. Эйдеман был обязан появиться перед строем на взмыленном вороном жеребце, рассказать академии о случившемся, вынести шашку из ножен и изру­бить подлецов в капусту. Он должен был рассуждать так: пусть объявят мне выговор за превышение власти, но дер­жать уголовных преступников, заслуживающих смерти, я в своей академии не буду. Круто? Да нет же. Охотников и такие, как он, другого языка не понимали. Часовой на посту перед ними ни в чем не виноват. А они ему — в морду! Не раз­бираясь. Часовой — государственный человек, которого особо охраняет закон. А им на закон плевать. Даже если часовой и неправ, любой, тем более военнослужащий, обязан требова­ния часового выполнять. Разбираться с часовым никто тоже права не имеет — разбирайся с начальником караула. А от часового отойди немедленно, если он сказал, что не пустит, не отвлекай часового от выполнения его обязанностей. Да часовой и права не имеет ни с кем разговаривать: «Стой! Назад!» — и никаких лишних слов», — кипит возмущением Виктор Резун, в юности воспитанник суворовского учили­ща. И, надо сказать, возмущение его вполне справедливо.

Вот такое наследство в армии оставили Советской вла­сти гражданская война и Троцкий.

Хорошие порядки в любой организации завести не про­сто, а всяческая дрянь заводится легко, и вывести ее потом очень трудно. Читателям, наверное, уже все уши прожуж­жала «демократическая» пресса, что в 1937—1938 годах Сталин, дескать, расстрелял 40 тыс. генералов и офицеров Красной Армии, чуть ли не каждого четвертого. На самом деле — это число всех офицеров и генералов, уволенных из армии в то время, а собственно за участие в мятеже было уволено всего около 4 тыс. человек, часть из которых дейст­вительно была арестована и осуждена, в том числе и к рас­стрелу. Вы спросите: кто же еще был уволен? А вот кто:

«За последнее время пьянство в армии приняло поистине угрожающие размеры. Особенно это зло вкоренилось в сре­де начальствующего состава. По далеко не полным данным, в одном только Белорусском особом военном округе за 9 ме­сяцев 1938 г. было отмечено свыше 1200 безобразных случаев пьянства, в частях Уральского военного округа за тот же период — свыше 1000 случаев и примерно та же непригляд­ная картина в ряде других военных округов. Вот несколько примеров тягчайших преступлений, совершенных в пьяном виде людьми, по недоразумению одетыми в военную форму. 15 октября... четыре лейтенанта, напившиеся до потери человеческого облика, устроили в ресторане дебош, открыли стрельбу и ранили двух граждан. 18 сентября два лейтенан­та... при тех же примерно обстоятельствах в ресторане, передравшись между собой, застрелились. Политрук... пья­ница и буян, обманным путем собрал у младших командиров 425рублей, украл часы и револьвер и дезертировал из части, а спустя несколько дней изнасиловал и убил 13-летнюю де­вочку. 8 ноября... пять пьяных красноармейцев устроили на улице поножовщину и ранили трех рабочих, а возвращаясь в часть, изнасиловали прохожую гражданку, после чего пы­тались ее убить. 27 мая... капитан Балакирев в пьяном виде познакомился в парке с неизвестной ему женщиной, в ресто­ране он выболтал ряд не подлежащих оглашению сведений, а наутро был обнаружен спящим на крыльце чужого дома без револьвера, снаряжения и партбилета. Пьянство ста­ло настоящим бичом армии», — негодовал в своем приказе № 0219 от 28.12.1938 г. нарком обороны К.Е. Вороши­лов.

Армию, как и все государственные структуры, нужно было очистить от дряни, от неспособных, от ленивых. Но чем больше ее чистили, тем больше становилось не­довольных и среди военной дряни. Ведь армия была ме­стом, где можно было «хорошо устроиться»[1]. Начальст­вующий состав получал большие продуктовые пайки и по сравнению с гражданскими лицами имел массу побочных удобств. Скажем, уже командиру полка полагался особ­няк или большая квартира, конь для строя, автомобиль для поездок и конный экипаж для выездов. Лишаться все­го этого «заслуженным революционерам» и «героям граж­данской войны» было очень обидно.

В журнале «Военно-исторический архив» даны био­графические справки на 69 лиц начальствующего состава Красной Армии в звании комкора (примерно генерал-лейтенанта), расстрелянных за участие в заговоре в 1937— 1941 годах. (Для «полноты счастья» к ним составители «мартиролога» добавили и самоубийц.) Из этих 69 человек 48 были царскими офицерами в чинах до подполковника. Они вступили в Красную Армию, польстившись на обе­щания Троцкого обеспечить им быструю карьеру. Прошло 20 лет, они сидят на вторых и третьих ролях, а какие-то унтер-офицеры командуют округами! Разве не обидно?

Ну разве не обидно было, скажем, комкору Г.К. Восканову, подполковнику царской армии, награжденному пятью крестами, включая Георгиевский, сидеть на долж­ности заместителя председателя центросовета Осоавиахима СССР[2] и смотреть на унтера В. К. Блюхера, который уже маршал и командует Дальневосточным фронтом? А вообще необученный Ворошилов — нарком! В то время действительно множеством округов командовали те, кто в царской армии был рядовым или унтер-офицером (Бу­денный, Белов, Апанасенко).

Но и это не все. После Гражданской войны Крас­ную Армию сократили до 500 тыс. человек, но с началом тридцатых начался ее рост (1933 г. — 900 тыс., 1936 г. — 1,5 млн) и, следовательно, рост количества командных должностей. Казалось бы, что в этих условиях должен был начаться служебный рост и этих генералов. Но на са­мом деле из этих 69 человек 35 не только не сохранили свои должности 20-х годов, но и резко их снизили уже к 1934 году, когда ни о каком заговоре и мятеже против Со­ветской власти еще и слухов не было. Вот, скажем, ком- кор Н.В. Куйбышев, кавалер трех орденов Красного Зна­мени, в царской армии — капитан, в Гражданской войне командовал армией. В 1929 году он командующий Сибир­ским военным округом — хозяин Сибири! А с 1930 года он секретарь распорядительных заседаний Совета труда и обороны, спасибо, что не секретарь-машинистка. Не обидно ли?

***

Историк К.В. Колонтаев замечает, что именно катего­рия офицеров Кпасной Армии, выслужившихся еще при царе из унтер-офицеров и офицеров военного времени, 1890—1900 годов рождения, выходцев из среды среднего крестьянства, с начальным и изредка неполным средним образованием в 20—30-е годы составила основную часть командного состава Красной Армии, а к 1940 году состав­ляла и основную массу генералов Красной Армии.

Чисто мужицкая цепкость и неуёмное стремление про­биться наверх, не считаясь с количеством чужих отдавлен­ных ступней, сочетались у них с присущим русскому за­житочному крестьянству подобострастием к начальству и презрением к нижестоящим. Всё это вкупе с низким уров­нем общего и военного образования и фельдфебельско- унтерским типом личности делало их малоспособными к самостоятельному повышению своего общеобразователь­ного и военно-профессионального уровня. Их основные интересы лежали за пределами воинской службы, сводясь к самоутверждению посредством усиления внешних при­знаков власти.

В фондах Музея героической обороны и освобожде­ния Севастополя хранится машинописный текст воспо­минаний И.М. Цальковича, который в 1925—1932 годах был начальником управления берегового строительства Черноморского флота. В одном из разделов своих вос­поминаний он, между прочим, отмечал, что в середине 20-х годов командный состав ЧФ делился на две равные части. Одна состояла из бывших кадровых офицеров цар­ского флота, другая — из бывших кондукторов, флотских фельдфебелей, унтер-офицеров и боцманов. Обе эти час­ти сильно враждовали друг с другом, единственное, что их объединяло — «стремление выжить матросню из Се­вастопольского дома военморов им. П.П. Шмидта (бывшее Офицерское собрание)».

Понятно, что с такими задачами было не до повы­шения своего профессионального уровня. При таком генералитете — из числа бывших фельдфебелей и унте­ров наиболее ярким и всесторонним воплощением ко­торого является личность Г. К. Жукова, генерала армии в 1941 году, — удивительно не то, что Красная Армия тер­пела поражения, а то, что они не приобрели ещё более катастрофического характера.

Уничтожение «пятой колонны»

Поскольку самый громкий визг современных «истори­ков» раздается по поводу репрессий 1937—1938 годов, да и вообще «сталинских репрессий», то вынужден остановить­ся и на этом вопросе и показать их внутреннюю суть.

До сталинской Конституции 1936 года выборы депута­тов в высший орган Советской власти (и во все остальные) проводились открыто, и не все граждане допускались к ним. При таких выборах подлым карьеристам легко было забраться и усидеть на должностях партийных и совет­ских функционеров. Карьеристы, используя свое всевла­стие, могли легко задавить любую критику против себя и против выдвигаемых этими же местными функционерами кандидатов в депутаты. То есть карьеристы—партийные боссы гарантированно могли провести в органы власти того, кого хотели — своих ставленников.

По сталинской Конституции избирательное право по­лучили все граждане СССР, а все виды голосования стали тайными. Более того, как Сталин задумал, выборы должны были быть альтернативными, т.е. на каждое депутатское ме­сто должно было выдвигаться несколько кандидатов в депу­таты, были даже отпечатаны образцы, как оформлять бюл­летени для голосования, когда в них несколько кандидатов. Эта норма Конституции была шагом к коммунизму, шагом по передаче власти всему народу, и никто не мог открыто ее критиковать ввиду немедленно следовавшего вопроса: если ты коммунист, то почему против Коммунизма?

Но эта норма вызвала панику среди крьеристов на должностях парторгов, секретарей райкомов и обкомов. Многие из них боялись, что при тайном голосовании, да еще и при нескольких кандидатах в депутаты, они не смо­гут провести в Верховный Совет не только себя и своих ставленников, но хотя бы просто людей коммунистических убеждений. А провал выборов, назначенных на 1938 год, означал для них смещение с должностей — лишал их того, ради чего они и вступили в партию коммунистов.

И в конце весны 1937 года не Сталин и не Политбю­ро — подчеркнем это, — а местные партийные функцио­неры потребовали от ЦК предупреждающих репрессий. То есть они потребовали отправкой в лагеря и расстре­лами очистить свои области от тех, кто мог вмешаться в выборы следующего года и помешать местным партбос- сам провести в Советы тех депутатов, которых они хотели. Конкретно первое требование о репрессиях поступило от секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии Роберта Индриковича Эйхе. За ним последовали такие же требования от остальных республиканских, краевых и об­ластных секретарей.

Мог ли Сталин воспрепятствовать проведению репрес­сий? Даже если бы он и не считал их полезными, то не мог — он имел в высшем руководящем органе партии — в ЦК —- всего один голос из более чем семи десятков голо­сов. Однако Сталин, без сомнения, считал эти репрессии крайне необходимыми, но совершенно по другим причи­нам. Если карьеристы требовали репрессий из боязни за свои теплые места, если они хотели с помощью репрес­сий устранить конкурентов, то Сталина это не касалось. У него к тому времени, за 20 лет работы, уже никаких конкурентов не было, и его самые злостные враги не мо­гут до сих пор ему этих конкурентов придумать — не мо­гут выдумать, кто конкретно в партии коммунистов и в СССР мог бы заменить Сталина на его посту и кто на этот пост реально мог бы претендовать при живом Сталине.

Но у Сталина была другая причина для проведения ре­прессий, и она была общепризнанной во всем мире, т.е. любая цивилизованная страна при тех обстоятельствах, которые сложились у Советского Союза, подобные ре­прессии проводила обязательно.

Сегодня почти все историки обращают внимание только на то, что у немцев были мощные авиация и танковые вой­ска и что, дескать, только они приводили к молниеносным победам. Это не так, если исключить тогдашнюю Польшу, с её правительством подлых кретинов, Гитлер молниенос­но разгромил всех своих противников совершенно другим оружием, и это оружие называется «пятая колонна».

Напомню происхождение термина. В 1936 году в Ис­пании поднял мятеж ставленник фашистских Германии и Италии генерал Франко. Он вел свои войска на Мадрид четырьмя войсковыми колонными, а в Мадриде в это вре­мя предатели в правительстве и армии Испанской Респуб­лики ударили в спину правительственным войскам. Этих предателей генерал Франко назвал своей «пятой колон­ной». С тех пор этот термин стал употребляться для назва­ния предателей, которые прямо или косвенно действуют в интересах враждебных стран против своего народа.

«Кто говорит, что я собираюсь начать войну, как сде­лали эти дураки в 1914 году? — спрашивал Гитлер, имея в виду Первую мировую войну, и пояснял: — Мы будем иметь друзей, которые помогут нам во всех вражеских го­сударствах. Мы сумеем заполучить таких друзей. Смятение в умах, противоречивость чувств, нерешительность, пани­ка — вот наше оружие...

Через несколько минут Франция, Польша, Австрия, Че­хословакия лишатся своих руководителей. Армия останется без генерального штаба. Все политические деятели будут устранены с пути. Возникнет паника, не поддающаяся опи­санию. Но як этому времени уже буду иметь прочную связь с людьми, которые сформируют новое правительство, уст­раивающее меня.

Когда противник деморализован изнутри, когда он на­ходится на грани революции, когда угрожают социальные беспорядки, тогда наступает долгожданный момент. Один удар должен сразить врага...»

И действительно, Гитлер разил врага таким ударом — ударом изнутри силами «пятой колонны».

Весной 1938 года он без единого выстрела захватывает Австрию, власть в которой уже фактически захватила его «пятая колонна».

Осенью 1938 года он захватывает у Чехословакии Су­детскую область, а весной 1939 года — и всю Чехослова­кию, силы которой подорвали «пятые колонны» судетских немцев и словацких фашистов из католической партии Йозефа Тисо.

В 1940 году немецкие войска, как нож сквозь масло, проходят сквозь Голландию и Бельгию с помощью фаши­стской «пятой колонны» в этих странах. Не провоевав и двух недель и не понеся серьезных потерь, сдается фран­цузская армия, которая победила немцев в Первой миро­вой войне. Сдается, поскольку «пятая колонна» Германии вызвала во Франции, как и говорил Гитлер, «панику, не поддающуюся описанию».

А до этого, весной 1940 года, немецкий десант захва­тывает Норвегию на плечах местной «пятой колонны», руководимой Квислингом.

Так мог ли Сталин позволить, чтобы немцы и в Со­ветском Союзе повторили свои подвиги за счет местных предателей?

Давайте подчеркнем: то, что на коммуниста Стали­на клевещут, видно по исключительной подлости самой клеветы. Ведь его обвиняют в репрессиях против «пятой колонны» нацистов в СССР, т.е. обвиняют в том, с по­мощью чего он спас и СССР, и всю Европу от немецкого нацизма. Ведь в это время все страны, которые успели, делали то же самое, что и Сталин, — чистили свои стра­ны от «пятой колонны» совершенно без суда и следствия. А как же иначе?

Как только в сентябре 1939 года Великобритания объя­вила войну Германии, англичане немедленно без следствия и суда арестовали 20 тыс. членов британских нацистов во главе с сэром О. Мосли и его женой и еще 74 тысячи чело­век, подозрительных по связям с Германией, и посадили их в концлагеря с тяжелейшими условиями содержания. Па­никерам заткнули пасть железным кулаком: за сомнения в победе — месяц тюрьмы, за потребность поделиться этими сомнениями с солдатами — три месяца, за похвалу Гитлеру как хорошему руководителю — пять лет. А как же иначе?

Французы начали в 1939 году репрессии не с того кон­ца — они провели повальные аресты немцев на своей территории, в том числе и антифашистов. А надо было начать с комитетов солдатских матерей, которые с кри­ками «Долой войну!» устраивали демонстрации на взлет­ных полосах французских аэродромов, не давая взлетать британским истребителям, пытавшимся защитить небо Франции от немецкой авиации.

Американцы после начала войны с Японией посадили в концентрационные лагеря безо всякого следствия и суда 112 тыс. своих граждан с японской кровью. И действия американцев понятны — в воюющей стране не должно быть даже намека на возможность предательства.

И после таких собственных репрессий Запад обвиняет Сталина в репрессиях «пятой колонны»?! Как еще это на­звать, как не крайней степенью подлости?

Ведь положение с «пятой колонной» в СССР было не­измеримо тяжелее, нежели в Великобритании, Франции или США. В России оставались те, кто до коммунистов па­разитировал в ней — чижи, и часть затаилась или активно вредила Советской власти в надежде на возвращение ста­рых порядков. К ним примыкали остатки военнослужащих Белой армии, а также кулачество, которому коммунисты коллективизацией не дали развернуться в паразитическую прослойку на селе. Существенная часть этих сил не разо­ружилась, ожидая момента взять реванш. В республиках существовали националистические настроения малоспо­собной части местной бюрократии и интеллигенции. Не имея возможности из-за лени и тупости конкурировать с общесоюзной бюрократией и интеллигенцией, эти «борцы за права малых наций» стремились оторвать свои народы от СССР в надежде, что после избавления от конкурен­тов они наконец-то дорвутся до жирных государственных кормушек. Впрочем, тупость и подлость последних мы во­очию увидели во времена перестройки.

Более того, к «пятой колонне» СССР примкнула под­лая и тупая часть партийных функционеров самих ком­мунистов, которая в ходе революции заняла высокие по­сты, но из-за лени и тупости оказалась неспособной на них работать. Таких понижали в должностях, они лиша­лись льгот и озлоблялись на Советскую власть, активно пополняя ряды «пятой колонны». В связи с последней «коммунистической» частью «пятой колонны» СССР сле­дует вспомнить и о Льве Давыдовиче Троцком, человеке с амбициями вождя международного коммунистическо­го движения, не подтвержденными ни умственными, ни моральными, ни деловыми качествами. Напомню, что он примкнул к коммунистам, подобравшим власть в России незадолго до этого события, но поскольку он претендовал на роль единоличного вождя, то ему полагались и собст­венные идеи. Такими идеями был архаический, стародав­ний марксизм. Дело в том, что один из признанных всеми коммунистами теоретиков коммунизма Карл Маркс умо­зрительно пришел к выводу, что коммунисты не могут победить в одной стране, поскольку капиталистическое окружение власть коммунистов в такой стране уничтожит. Кроме того, по его мнению, власть коммунистов может установиться только в стране, где очень много рабочих.

Россия была аграрной, рабочих было мало, и согласно архаичным идеям Маркса коммунисты власть в ней не мог­ли удержать уже по этой причине. Кроме этого, коммуни­сты пришли к власти только в России и нигде больше, т.е.

согласно Марксу коммунизм в России был невозможен. Но конкуренты Троцкого на роль вождя, Ленин и Сталин, счи­тали, что к идеям Маркса нужно относиться творчески, на заблуждения Маркса не обращать внимания и коммунизм в России строить. Если бы Ленин и Сталин так не утвер­ждали, то, возможно, это же утверждал бы и Троцкий, но поскольку амбиции требовали от него оригинальных идей, то и пришлось ему стать на позиции дремучего марксизма.

С этих позиций он сначала начал требовать, чтобы русские люди были использованы в качестве вязанки хвороста для разжигания коммунистических революций в остальных промышленно развитых странах, т.е., русские люди своей кровью должны были освободить тамошних рабочих от капиталистического рабства. Ленин и осо­бенно Сталин крайне отрицательно относились к этой болтовне Троцкого, и кончилось это тем, что Сталин в 1927 году спор между собой и Троцким вынес на обще­партийное обсуждение и затем поставил на голосование. Из более чем 730 тыс. членов партии, проголосовавших за ту или иную позицию, 724 тыс. поддержали Сталина, 4 тыс. — Троцкого и 2,6 тыс. — воздержались. То есть Троцкого поддерживало чуть более 0,5% коммунистов. В конце концов Троцкий был выслан из страны и уже из-за рубежа начал вести работу по внедрению кондового марксизма — по уничтожению СССР.

Необходимость уничтожения СССР он объяснял так. Поскольку Маркс сказал, что коммунисты в одной стране победить не могут, то СССР в конце концов все равно по­гибнет и своей гибелью нанесет непоправимый ущерб все­му коммунистическому движению, так как рабочий класс в других странах впадет в уныние и не захочет делать об­щемировую коммунистическую революцию. Следователь­но, нужно вернуть в СССР капитализм, вырастить в нем армию пролетариата, а затем уже вместе с пролетариями других стран совершить коммунистическую революцию во всем мире. Но была проблема: люди в СССР с каждым днем жили все лучше и лучше и по этой причине свер­гать Сталина и Советскую власть не собирались. Второе.

Коммунисты (вместе с Троцким, надо сказать) избавили Россию от капиталистов, поэтому просто некому было возвращать советские заводы и фабрики (которые в ос­новной массе были построены в СССР), чтобы на этих заводах и фабриках капиталисты вырастили пролетариат, который потом, когда-нибудь после, в мировой револю­ции вместе с пролетариями других стран этих капитали­стов сметет и будет строить коммунизм.

И Троцкий находит выход: нужно саботажем и дивер­сиями ослабить СССР и подставить его под войну с ка­питалистами, в которой бы СССР проиграл и Советская власть пала. Тогда на развалинах СССР иностранные ка­питалисты получили бы в собственность советские заво­ды и фабрики, и на них вырастили бы пролетариат для своей гибели. До перестройки эти идеи Троцкого были и смешными, и дикими, но сейчас так уже не кажется. Ведь перестройщики буквально воплотили все идеи Троцкого, хотя сами они себя троцкистами не называют и, по-види­мому, и не знают, кто он такой.

А в те годы в СССР те партийные и советские работни­ки, которых за алчность, лень и тупость снимали с постов, начинали примыкать к Троцкому в надежде, что если он победит, пусть даже и ценой гибели СССР, то они снова вернутся к жирным государственным кормушкам, а эту свою измену Родине оправдывали тем, что пролетариат, дескать, Родины не имеет, а посему, изменяя СССР, ком­мунизму не изменяешь.

Итак, вдумаемся в то, что тогда происходило. Группа примазавшихся к коммунистам алчных негодяев ради по­лучения высоких постов и ради бесконтрольности в расхи­щении богатств СССР... фактически ради денег и славы, нелегально связалась с враждебными СССР иностранны­ми государствами и вместе с ними готовила войну, пора­жение в войне и расчленение СССР на части. И эти него­дяи прекрасно знали, что Россия, ныне кормившая их, в Первую мировую войну только солдатами потеряла более

2  млн человек, а они готовили ей поражение в новой вой­не — в той, в которой СССР потерял 23 млн.

Скажите, потери народа в 23 млн человек стоят того, чтобы без какой-либо жалости уничтожать всех подобных тварей?

Сейчас обслуживающие режим историки и журнали­сты хором твердят, что тот судебный процесс 1938 года, на котором преступники сознались в своих планах и действиях по развалу СССР и передаче его остатков для разграбления капиталистам Запада, дескать, сфальсифи­цирован. А что, развал Советского Союза вопреки выска­занному на референдуме мнению его граждан в 1991 году тоже сфальсифицирован? И воля народа СССР выполне­на, и мы сейчас живем все еще в СССР? Как же можно сомневаться в наличии у СССР врагов тогда, если мы их воочию видим сейчас?

Итак, хотя инициатива проведения репрессий исходи­ла от низовых партийных руководителей, боящихся по­терять свои должности, а вместе с ними и кормушки, но эти репрессии были нужны и всему народу СССР, и Ста­лин, как вождь этого народа, обязан был их провести. Но, повторю, если Сталин имел целью репрессий очищение страны от предателей, собиравшихся ударить в спину со­ветскому народу с началом войны, то партийная номенк­латура, кроме этого, попутно собиралась убрать с дороги и своих конкурентов.

Выявлением врагов советского народа занимался наркомат внутренних дел и прокуратура, а осуждени­ем — суды. Но Москва, Политбюро, Сталин могли про­контролировать деятельность только судов и только при рассмотрении ими наиболее громких дел, а репрессии требовалось провести в отношении нескольких сот тысяч человек, и провести быстро. Как доверить народным су­дам, состоящим из безответственного судьи и двух зевак с улицы, такие дела? Ведь на приговоры народных судов мог оказать давление любой властный негодяй, и эти не­годяи, примазавшиеся к коммунистам, оказывали на суды давление.

В связи с этим для проведения этих репрессий в СССР были созданы специальные суды — «чрезвычайные» или «особые» тройки. Создавались они в каждой области и в республиках, не имевших областного деления. Состояли тройки из двух высших юристов этого региона: началь­ника НКВД и прокурора или судьи областного, краевого или Верховного суда республики. Спустя некоторое время было уточнено, что этими юристами должны быть началь­ник НКВД и прокурор области. Но главное в этих судах было то, что их членом обязательно был секретарь обко­ма — высший партийный руководитель. Советская власть, создавая тройки, исходила из того, что на такой суд, со­стоящий из высших должностных лиц данного региона, никто не сможет повлиять — никто не сможет заставить чрезвычайную» тройку принять заведомо неправосудное решение. В то же время секретарь обкома был жизненно заинтересован, с одной стороны, выявить и обезвредить «пятую колонну» у себя в области, а с другой стороны, был заинтересован в преддверии свободных выборов не возбудить недовольство народа несправедливостью ре­прессий.

Репрессиям подлежали — цитата: «...продолжающие вести активную антисоветскую деятельность» (обращаю ваше внимание: не все, а только те, кто продолжал вести антисоветскую деятельность) — цитирую: «кулаки, члены антисоветских партий (эсеры, грузмеки, мусаватисты, ит- тихадисты и дашнаки), бывшие белые, жандармы, чинов­ники, каратели, бандиты, бандпособники, переправщики и реэмигранты». Кроме этого, не отошедшие от преступного мира уголовники: «бандиты, грабители, воры-рецидивисты, контрабандисты-профессионалы, аферисты-рецидивисты, скотоконокрады». Отметим, что уголовники-профессио­налы составляли огромную, если не определяющую долю репрессированных и для мировой практики в этом нет ничего нового, например с началом Первой мировой войны французы во рвах Винсенского форта расстреляли без суда и следствия всех тех, на кого агенты француз­ской полиции указали как на неисправимых уголовников или хулиганов. Уголовники и в мирной жизни мешают, а во время войны их пребывание на свободе становится нетерпимым. В СССР вместе с этими элементами «пятой колонны» репрессировались и активные пособники по­тенциальных противников СССР — Германии, Польши и Японии.

Но отметим и резкое отличие в проведении репрессий в СССР и в Англии, Франции и США в те годы.

Если в так называемых «цивилизованных» странах ре­шение о репрессии того или иного человека принимал мелкий чиновник, то в СССР это разрешалось или обыч­ному суду, или суду из высших должностных лиц данного региона.

В Англии, Франции и США репрессии были злобно- формализованы: к примеру, если у тебя одна из бабушек была японка, то вне зависимости от того, что ты за че­ловек и как относишься к своей родине — США, но ты подлежал заключению в концлагерь. А в СССР репресси­ям подлежали только реальные враги, и принадлежность к любой группе населения сама по себе поводом для ре­прессий не являлась.

И наконец, если в странах Запада в те годы люди ре­прессировались по простому доносу полицейского агента, то в СССР следственные органы в отношении репресси­рованных проводили следствие, собирали доказательства преступной деятельности, суммировали преступную дея­тельность обвинительным заключением, и только после этого судьбу репрессированного решала тройка, причем она была обязана (цитирую): «...выносить приговоры в со­ответствии с приказом НКВД СССР № 00485 от 25 ав­густа 1937 года по первой и второй категории, а также возвращать дела на доследование и выносить решения об освобождении обвиняемых из-под стражи, если в делах нет достаточных материалов для осуждения обвиняемых».

Однако слишком уж радоваться гуманизму коммуни­стов в этом вопросе не приходится, поскольку он влек за собой и естественные судебные ошибки. Скажем, был арестован по подозрению в принадлежности к «пятой ко­лонне» тогда комдив Рокоссовский, поляк по рождению. Следствие разобралось с доносами на него, и Константин

Константинович Рокоссовский был освобожден, став в ходе войны одним из самых выдающихся маршалов. Это хорошо.

Но в те годы был арестован поляк Бронислав Камин­ский, и в его деле следствие тоже не нашло доказательств его вины, и Каминский был выпущен на свободу. А в ходе войны он на службе у немцев организовал из других пре­дателей так называемую Русскую народно-освободитель­ную армию и вместе с ней прославился такой жестокостью по отношению к партизанам и советским гражданам на оккупированной немцами территории СССР, что немцы этому гражданскому инженеру присвоили звание генерал- майора вермахта и бригаденфюрера СС. Но особенно этот шакал отличился при подавлении восстания в Варшаве в 1944 году: за его зверства и грабежи в Варшаве его выну­ждены были расстрелять сами немцы. Насколько меньше пролилось бы советской и польской крови, если бы и это­го мерзавца расстреляли в ходе репрессий 1937 года!

22 июня 1941 года немецкая армия, ведя за собой сво­лочь со всей Европы, напала на СССР, осуществляя гит­леровский план «Барбаросса». Британский профессио­нальный разведчик и историк Лена Дейтона сообщает, что ни одна западная разведка не верила, что Советский Союз устоит под ударами немцев больше нескольких не­дель, но, как вы знаете, вопреки этим прогнозам в Мо­скве немцы побывали только в качестве военнопленных. Но остается вопрос: неужели во всех штабах и разведках Великобритании и США сидели только кретины, не спо­собные мало-мальски точно спрогнозировать события? Нет, конечно. Просто все тогдашние разведчики, генера­лы и политики ожидали, что повторится сценарий захвата Гитлером остальных стран Европы — все ожидали, что в спину Красной Армии ударит «пятая колонна». А она не ударила. За всю войну в тылу Советского Союза не было ни одного выступления в пользу Гитлера. Немцы не соби­рались оккупировать СССР далее линии Урал — Волга — Астрахань, т.е. не собирались трогать Среднеазиатские республики СССР, но и там не было никаких «народных фронтов», как в 1991-м. И в рядах Красной Армии сража­лись и умирали за СССР и казахи, и узбеки, и таджики, и киргизы.

В 1937—1938 годах послом США в СССР был Джозеф У. Дэвис. После нападения Германии на СССР он запи­сал в своем дневнике 7 июля 1941 года:

«...Сегодня мы знаем благодаря усилиям ФБР, что гит­леровские органы действовали повсюду, даже в Соединенных Штатах и Южной Америке. Немецкое вступление в Прагу сопровождалось активной поддержкой военных организаций Гелена. То же самое происходило в Норвегии (Квислинг), Сло­вакии (Тисо), Бельгии (де Грелль)... Однако ничего подобного в России мы не видим. «Где же русские пособники Гитлера ?» — спрашивают меня часто. «Их расстреляли», — отвечаю я. Только сейчас начинаешь сознавать, насколько дальновидно поступило советское правительство в годы чистки».

Увы, расстреляли не всех, но все же давайте оценим эффект от репрессий уголовников.

В 1998 году в России с около 140 млн населения в ре­зультате преступлений погибли 64 545 человек, 81 565 ра­нены. Через три года, в 2001 году, в результате убийств погибли 83 тыс. человек, десятки тысяч скончались позже в больницах после покушений на их жизнь, около 70 тыс. сгинули без вести.

А в 1940 году (после «чистки» 1937—1938 годов ) при численности населения в 190 млн человек в СССР было всего 6549 убийств. Если сегодня повторить репрессии

1937  года и добиться показателей 1940-го, то только в плане уголовной преступности убыль населения с лихвой компенсируется через 5 лет за счет сохранения жизни по­рядочных людей. Но ведь ещё будет прекращено разво­ровывание и разрушение России, а это ведь тоже немало.

И несколько слов по поводу того, что в СССР членов «пятой колонны» расстреливали. Вот задайте себе вопрос: почему французы в 1914 году своих уголовников расстре­ляли, а не посадили, скажем, в тюрьмы? Потому что это было бы страшнейшим попранием гуманизма. Ведь этих людей никто не заставлял быть уголовниками, они сами решили стать паразитами общества. И в тяжелейший период для Франции, когда её лучшие люди гибнут на фронте, эта мразь будет отсиживаться в тылу, да ещё и отвлекать от фронта на свою охрану в тюрьме одного сол­дата на 10 заключенных? Лучшие люди погибнут на фрон­тах, а эта дрянь после войны снова примется паразитиро­вать на вдовах? Нет, гуманным нужно быть к порядочным гражданам — их нужно любить, и, перефразируя Ленина, гуманизмом является беспощадное уничтожение всех тех, кто мешает жить порядочным гражданам.

Паразитам эта истина не нравится очень сильно, и это понятно: паразиты знают, кто мешает жить поря­дочным гражданам, и понимают, кого надо подвергать репрессиям.

Довоенное предательство

В нашей истории довольно хорошо изучены мотивы, которыми руководствовались патриоты, понятны и моти­вы, которыми руководствовались откровенные предатели. Но никто не занимался изучением мотивов, которыми в годы войны руководствовался обыватель, а ведь именно он составлял большинство населения. Обыватель — это тот, чьи цели в жизни ограничиваются желанием вкус­но жрать, трахаться, иметь побольше барахла и не иметь опасностей для существования. Обывателю плевать, какая власть на дворе, ему мила любая власть, которая удовле­творяет его желания. Для удовлетворения желаний нужны деньги, для того, чтобы их иметь, надо работать или слу­жить. И обыватель работает и служит: и шахтером, и до­яркой, и ученым, и генералом. Обыватель всегда хвалит и громче всех клянется в верности существующей власти, но только потому, что надеется этим схватить у нее кусок побольше.

Понятие чести, долга, патриотизма ему неведомо, но предать откровенно он боится. Однако это не значит, что он не смотрит в будущее.

Вот представьте. Началась война с немцами. Какие мысли должны были появиться у обывателя? Мог ли он верить в победу СССР? Никогда! Посудите сами.

Обыватель, даже с образованием, всегда туповат: зная себя, он такими же представляет и всех своих соплемен­ников. Российский обыватель всегда млел перед Европой, а Гитлер — это Европа! И обыватель без сомнений считал: куда уж нам, лапотным, супротив Европы!

Более того, немцы поставили на колени остальные страны континента, их армия оглушительно разгромила армии остальных государств. Ну, куда России (в понима­нии обывателя) с немецкой армией и всей Европой тя­гаться?!

Обыватель — подлый трус, в его понимании и все ос­тальные — такие же. Кто же (в понимании обывателя) бу­дет сопротивляться немцам, если «все мы трусы»?

Обыватель свято верил, что Германия победит СССР, тем более что немцы это сделали в Первую мировую, когда на стороне России была Франция, Италия, США, Бельгия и прочие страны. А одной России с отсиживающимися на островах британцами немцев никогда не победить!

Говорить об этом обыватель не мог — во время войны за такие разговоры могли расстрелять, но не думать о бу­дущем он ведь тоже не мог!

В июле 1941 года Верховный Суд СССР судил измен­ников: командующего Западным военным округом Героя Советского Союза генерала Д.Г. Павлова с некоторыми генералами его округа. Я уже не раз в статьях цитировал протокол заседания этого суда, но процитирую его еще раз, чтобы вы взглянули на этих предателей как на трус­ливых и подлых обывателей. Председатель суда Ульрих спрашивает у Павлова:

«Ульрих. На лд[3] <?6 тех лее показаний от 21 июля 1941 года вы говорите: «Поддерживая все время с Мерецко­вым постоянную связь, последний в неоднократных беседах со мной систематически высказывал свои пораженческие настроения, указывая на неизбежность поражения Красной Армии в предстоящей войне с немцами. С момента начала военных действий Германии на Западе Мерецков говорил, что сейчас немцам не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии хуже нам от этого не будет». Такой разговор у вас с Мерецковым был?

Павлов. Да, такой разговор происходил у меня ним в ян­варе месяце 1940 года в Райволе.

Ульрих. Кому это «нам хуже не будет» ?

Павлов. Я понял его, что мне и ему.

Ульрих. Вы соглашались с ним?

Павлов. Я не возражал ему, так как этот разговор про­исходил во время выпивки. В этом я виноват».

То есть еще в 1940 году два обывателя прозондировали друг друга и поняли, что они единомышленники. И им плевать, какая власть в России, им, генералам, и при Гитлере будет хорошо. Будет же Гитлер из русских фор­мировать туземную армию, вот они ему в этой армии и сгодятся, и жизнь (в смысле барахла и баб) будет лучше, чем при Сталине.

Отсюда понятно, для обывателя следовало, что как только в ходе войны случится оказия (как у генерала Вла­сова в 1942 г.), то нужно поднять руки и кричать: «Сталин капут! Их бин любит Гитлера!» Но и Павлов, и Мерец­ков понимали, что таких умников, как они, будет много, и Гитлер сможет обойтись и без них. Становилось очень важно сделать на пользу Гитлеру что-то, чем впоследст­вии можно было бы козырять. Мерецков эту проблему для себя решил, когда был начальником Генерального штаба РККА. По этому поводу Ульрих задал Павлову вопрос:

«Ульрих. На предварительном следствии (лд 88, том 1) вы дали такие показания: «Для того чтобы обмануть пар­тию и правительство, мне известно точно, что генераль­ным штабом план заказов на военное время по танкам, ав­томобилям и тракторам был завышен раз в 10.

Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактически мощности, которые могла бы дать промышленность, были значительно ниже... Этим планом Мерецков имел намерение на военное время за­путать все расчеты по поставкам в армию танков, трак­торов и автомобилей». Эти показания вы подтверждаете?

Павлов. В основном да. Такой план был. В нем была напи­сана такая чушь. На основании этого я и пришел к выводу, что план заказов на военное время был составлен с целью обмана партии и правительства».

Мне обязательно скажут, что это следователи НКВД больно били генералов Павлова и Мерецкова палками по голове и заставили их придумать ложь про мобилизаци­онный план и оговорить себя. Бить-то они смогли бы, да только у следователей не хватило бы ума и знаний, чтобы такое придумать, поскольку мобилизационный план — это такая тайна, в подробности которой посвящены едва ли с десяток высших должностных лиц государства, в чис­ло которых следователи НКВД не входят.

Что касается мобилизационного плана, подло состав­ленного Мерецковым с участием других лиц, есть и неза­висимый свидетель. Василий Гаврилович Грабин по зада­нию ГАУ РККА создал дивизионную пушку Ф-22, и она была принята на вооружение в армии. Но только освоили ее производство, как в тайне от Грабина генералы вдруг приняли решение, что эта пушка плохая и ее нужно заме­нить новой. Грабин лишь через год узнал об этом, вклю­чился в конкурс и создал новую дивизионную пушку Ф- 22УСВ. Эта пушка вновь победила своих конкурентов, но производство (станки, инструмент, модели, штампы) пришлось перенастраивать под производство нового ору­дия. Дальше Грабин пишет (выделено мною. — Ю.М.):

«Недолго пушка УСВ шла в производстве — один только 1940 г. В 1941 г. заказчик — Главное артиллерийское управ­ление — не заключил договор с заводом о продолжении по­ставок УСВ. Почему? Это было нам непонятно. Возникали разные предположения. Только одной мысли мы не допуска­лиу что дивизионных пушек уже сделано столько, сколько потребуется во время войны. Желая внести ясность, мы об­ратились в высшие инстанции с просьбой указать причины прекращения производства пушек Ф-22 УСВ. Нам ответи­ли, что мобилизационный план выполнен полностью.

Что ж, военным виднее — они сами определяют потреб­ность армии в пушках. И раз они говорят, что мобилизаци­онный план выполнен, значит, так оно и есть. Но правильно ли был составлен мобилизационный план?

Начало Великой Отечественной войны показало, что это было далеко не так: нехватка дивизионных пушек была очень острой. Поэтому хотя к 1941 г. выпуск пушек УСВ был прекращен, в начале войны они вновь были поставлены на валовое производство».

А на стр. 457 своих воспоминаний Грабин пишет: «Са­мый приблизительный подсчет показывал, что на вооруже­нии Красной Армии к началу 1941 г. все-таки меньше ди­визионных орудий, чем на вооружении русской армии перед Первой мировой войной».

То есть Мерецков накануне войны, составляя моби­лизационный план, не только умышленно лишал РККА тягачей и автомобилей, но он лишил ее и самых массовых артиллерийских орудий — дивизионных. Случайно?!

В то время и Павлов мог к этому мобилизационному плану примазаться, поскольку он был начальником Авто- бронетанкового управления и эти подлые цифры согласо­вывал. Но затем его назначили командующим Западным военным округом, и ему надо было подумать о собствен­ном алиби перед немцами, перед будущим хозяином — Гитлером.

И он решился на откровенное предательство, благо ге­нералы его штаба это предательство не пресекли.

Под прикрытием миролюбивого заявления ТАСС 14 июня 1941 года Генштаб РККА приказал, а 18 июня Жуков повторил приказ привести в боевую готовность первые эшелоны войск прикрытия границы и флот. То­гдашний начальник Генштаба Г. К. Жуков такие распоря­жения давал, но проверять их не стал! Тоже случайно?!

Воспользовавшись этим, Д.Г. Павлов на направле­нии главного удара немцев не только не привел войска в боевую готовность, но даже не вывел их в летние лагеря, что обязан был сделать даже без угрозы войны, просто в плане летней учебы войск. А на самой границе в городе Бресте у Павлова были расквартированы две стрелковые дивизии и одна танковая. Их казармы были в пределах досягаемости немецкой полевой артиллерии, и их распо­ложение немцам было хорошо известно. Поэтому утром 22 июня немецкие артиллеристы первые же снаряды по­слали прямо в гущу спящих солдатских тел. Оставшиеся в живых отступили из города, бросив в нем технику, ору­жие и склады. Три дивизии Красной Армии в несколько часов перестали существовать, оголилось полсотни кило­метров боевых порядков Западного фронта. В эту проре­ху и рванули танки Гудериана, окружив наши войска под Минском. После таких потерь Кремль не успевает сфор­мировать сплошной фронт на московском направлении. Гудериан снова вместе с танковой группой Гота окружает наши войска под Смоленском. Напомню, что ни на юге, ни на севере советско-германского фронта генеральского предательства в таком масштабе не было, там войска от­ходили, но разгромить их немцы не могли.

Предательство Павлова и его генералов обрекло совет­ский народ на тяжелейшие потери первого года войны. А эти потери сказались и на всем ее ходе. Поэтому надо понимать, почему Ставка начала ставить во главе армий генералов НКВД. Надо понимать, почему Жукова посто­янно сопровождала «охрана» из офицеров НКВД (даже на Парад Победы был выписан пропуск сопровождав­шим Жукова 16 офицерам «охраны»). При таком конвое хочешь не хочешь, а к немцам не сбежишь.

И Павлов к немцам сбежать не успел — через месяц после начала войны его уже судили. На суде он пытался собственную вину свалить на своих подчиненных, но те лишнего на себя брать не хотели, им хватало и своего.

Павлов вначале бодро лгал:

«Павлов. Я своевременно знал, что немецкие войска под- тягивались к нашей границе и согласно донесений нашей разведки предполагал о возможном наступлении немецких войск. Несмотря на заверения из Москвы, что все в поряд­ке, я отдал приказ командующим привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа. Были роз­даны войскам патроны. Поэтому сказать, что мы не гото­вились, — нельзя».

Однако суд по этому поводу задал вопрос начальнику связи округа генералу Григорьеву:

«Ульрих. На лд 79, том 4, вы дали такие показания:

«Выезжая из Минска, мне командир полка связи доло­жил, что отдел химвойск не разрешил ему взять боевые про­тивогазы из НЗ. Артотдел округа не разрешил ему взять па­троны из НЗ, и полк имеет только караульную норму по 15 штук патронов на бойца, а обозно-вещевой отдел не разре­шил взять из НЗ полевые кухни. Таким образом, даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориенти­рованы, что война близка... И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска не были приведены в боевую готовность».

Григорьев. Все это верно».

Как видите, приказ о приведении войск в боевую го­товность по плану прикрытия границы поступил 18 июня, за 4 дня до начала войны. И согласно этому плану, войска должны были немедленно получить носильную норму па­тронов — 90 шт. на винтовку и снарядить по две ленты к станковым пулеметам; по два диска к ручным пулеметам и пистолет-пулеметам. Остальные патроны хранить в ка­зармах в цинках (запаянные коробки с патронами).

Ничего сделано не было — формально полк связи вро­де вышел обеспечивать связь командного пункта будуще­го Западного фронта с войсками и Москвой, но даже этот полк ничем не был обеспечен. Остальным войскам Пав­лов о боевой готовности вообще ничего не сообщил.

Вину за уничтожение советских войск в Бресте Пав­лов попытался свалить на командующего 4-й армией, чьи дивизии погибли в Бресте, но того тоже судили, он сидел рядом с Павловым, и суд зачитал ему эти показания Пав­лова.

«Ульрих. Подсудимый Павлов на предварительном след­ствии дал о вас такие показания: «Предательской деятель­ностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совер­шила прорыв и дошла до Рогачева основная мехгруппа про­тивника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговремен­ном выводе частей из Бреста» (лд 62, том 1).

Коробков. Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел.

Павлов. В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.

Коробков. Я об этом не знал».

Вот вам и славные советские генералы, «невинные жертвы сталинизма», уверенные, что им при Гитлере будет хорошо. Будет ли хорошо при Гитлере советскому народу, их, вскормленных на шее этого народа, не инте­ресовало.

А вот еще пример. Выдающийся советский изобрета­тель инженер Е.Г. Ледин перед войной создал мощней­шую взрывчатку «А-1Х-2», но поставлена она была на производство только тогда, когда о ней узнал Сталин.

А нарком военно-морского флота Кузнецов, начальник Главного артиллерийского управления Яковлев, нарком боеприпасов Ванников чуть ли не откровенно игнориро­вали это изобретение. Не понимали значения взрывчатки «А-1Х-2» для Победы? Не могли не понимать!

Так почему же Кузнецов приказал сжечь отчет об этой взрывчатке, почему Яковлев положил его под сукно, по­чему Ванников тормозил внедрение этой взрывчатки даже после приказа Сталина о ее производстве?

Не потому ли, что им требовалось предметное доказа­тельство своей борьбы с большевизмом? Чтобы Гитлер их любил больше... Возможно, читатели подумают: чепуха!

Если Сталин принял решение, то как могло Главное ар­тиллерийское управление затормозить его?!

Не скажите, это Управление давало заключение о пригодности оружия для Красной Армии. Ведь не сам же Сталин бегал по полигонам и смотрел за всеми испыта­ниями нового вооружения. Перед войной по инициативе маршала Г.И. Кулика и при поддержке Сталина конструк­тор В.Г. Грабин создал мощную 57-мм противотанковую пушку ЗИС-2. Она была еще неготова — не доработан ствол и не получена нужная кучность стрельбы, — когда Сталин дал команду начать ее производство сразу на трех заводах — так он спешил. Но успели изготовить всего 320 штук, и с началом войны ее производство было прекраще­но! При Хрущеве «историки» с подачи Ванникова стали нагло брехать, что производство пушки ЗИС-2 было пре­кращено якобы по инициативе Г.И. Кулика и Сталина.

Но возмущенный этим В.Г. Грабин написал в сво­их долго не издававшихся мемуарах, что производство ЗИС-2 было прекращено по инициативе маршалов ар­тиллерии Воронова и Говорова, а органически связанный с производством противотанковых пушек Е.Г.Ледин пи­шет: «Весьма примечательно, что в начале войны промыш­ленностью было изготовлено 320 шт. 57-мм противотанко­вых пушек ЗИС-2 (принята на вооружение в 1941 г.), однако дальнейшее производство этих пушек было прекращено по решению Главного артиллерийского управления РККА, «из-за избыточной мощности выстрела при отсутствии соответ­ствующих целей» (!)».

Так что Сталин был всемогущ, но не о семи головах, везде успеть не мог, и наши генералы, ставшие патриота­ми только к концу войны, гадили советскому народу как могли и где могли в ожидании того, что фюрер им за это отвалит «ящик печенья и бочку варенья».

Чтобы была понятна дикость приведенного выше за­ключения ГАУ, напомню, что основное противотанковое оружие Красной Армии в 1941 году — 45-мм пушка — на расстоянии 500 м не могла пробить 50—60-мм лобовой брони ни одного основного немецкого танка, включая легкий танк 38t. А пушка ЗИС-2 (вновь поставленная на производство лишь в 1943 г.) эти танки могла поразить и на расстоянии 2 км, а на расстоянии 500 м она пробива­ла 106-мм броню — лобовую броню танка «Тигр». Адми­рал Кузнецов уже в брежневские времена нагло заявляет историку Куманеву, что надо «постоянно помнить, что наши жертвы превысили 20 млн. А нельзя ли было потерять намного меньше? Очевидно, здесь есть большая доля вины, больших ошибок и промахов со стороны Сталина».

Надо помнить об ошибках Сталина, но почему о своих ошибках, неотличимых от предательства, адмирал вооб­ще не упоминает? А надо бы подсчитать и те миллионы погибших, кто сложил головы по вине наших доблестных маршалов и адмиралов...

Н.Г. Кузнецов после смерти Сталина, где надо и не надо, при любой возможности стал заявлять, что он во­преки якобы запрету Сталина «19 июня 1941 г., когда на границах было уже очень напряженно, моим приказом все флоты были переведены на повышенную оперативную готов- ность (№2)». Ишь какой «ерой»! Да вот только за 40 лет этой болтовни данный пресловутый приказ Кузнецова так нигде и не опубликован, и немудрено. Флота находились в оперативном подчинении приморских округов и при­каз о приведении в оперативную готовность получили от них после того, как округа 18 июня получили от Генштаба приказ о приведении войск в боевую готовность.

Так, например, в Центральном архиве Минобороны ф. 221, оп. 1394, д. 2 л. 59 хранится подлинник рапорта ко­мандующего Краснознаменным Балтийским флотом ви­це-адмирала Трибуца такого содержания: «20 июня 1941 г. Части КБФ с 19.06.41 г. приведены в боевую готовность по плану N92, развернуты КП, усилена патрульная служба в устье Финского залива и Ирбенского пролива».

И рапорт этот отправлен не Н.Г. Кузнецову, якобы отдавшему приказ втайне от Сталина, а только коман­дующим Ленинградским и Прибалтийским военными округами и заместителю Л.П. Берия — начальнику по­гранвойск.

Да, после смерти Сталина и Берия героизм наших мар­шалов и генералов достиг невиданных высот — лгать они стали так храбро, что и сами в свою ложь начали верить. Вот только с фактами эта ложь не согласуется, да кто эти факты проверять станет?

Но, с другой стороны, разве мы не видели аналогично­го предательства СССР в 1991 году? Разве мы не видели, как США купили иракских генералов в 2003 году?

Юрий Мухин

Из книги «Уроки Великой Отечественной»



[1] В то время заработки были такие: заве кладом — 120 руб., библио­текарь — 150, учитель в зависимости от предмета и учебной загрузки — 250—750. Командиры РККА при бесплатном обмундировании и 50%- ной оплаты квартиры получали: командир роты — 725, батальона — 850, полка — 1800, дивизии — 2200. Хлеб стоил 90 коп., сахар — 4,50 руб., водка — 6 руб., костюм мужской — 75.

[2] Общество содействия армии, авиации, флоту и химической защи­те — добровольная гражданская организация.

[3] Сокращенно от «лист уголовного дела №...»

Читайте также: