ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » Как мы покорялись. Цена Октября
Как мы покорялись. Цена Октября
  • Автор: Vedensky |
  • Дата: 07-03-2015 13:11 |
  • Просмотров: 4817

Юрий Сречинский

Канада, 1974 

Кровь и чернила

Он придет, чтоб долгое страданье

Озаглавить словом — перелом,

Чтоб, расставив знаки препинанья,

Нас судить за письменным столом.

Он придет, не знавший бездорожий

И огнем замызганных путей, —

Чтоб сложить к великому подножью

Только ряд написанных статей.

Я не знаю, будут ли валиться

Хлопья снега с рваных облаков

В дни, когда чернилом заструится

Наша кровь с зазубренных штыков.

Так написал о далеком по­томке в начале 20-х годов Георгий Венус, белый офицер, дроздовец. В середине 20-х го­дов, во времена НЭПа, он вер­нулся з Советскую Россию. В начале 30-х годов он исчез. Другой судьбы для бывшего дроздовца в Советском Союзе, конечно, не нашлось.

Этот потомок еще не пришел. Россия все еще бродит по бездорожьям и замызганным путям. Но кровь той страшной эпохи, кровь гражданской войны уже обратилась з чернила.

А. И. Солженицын судит ту эпоху не за письменным столом. Он сам, вместе с Россией, про­шел по бездорожьям и замыз­ганным путям. Но кровь граж­данской войны даже для него струится чернилом.

В «Архипелаге ГУЛаг» на стр. 27 в сноске Солженицын пишет об отсутствии сопротив­ления большевикам: «Если бы... если бы... Не хватало нам сво­бодолюбия. А еще прежде того — осознания истинного поло­жения. Мы истратились в одной безудержной вспышке семнад­цатого года, а потом СПЕШИ­ЛИ покориться, с УДОВОЛЬ­СТВИЕМ покорялись». И, со­славшись на свидетельство ино­странца, заключает: «Мы прос­то ЗАСЛУЖИЛИ все дальней­шее».

Солженицын знает о сопро­тивлении русского народа боль­шевикам и пишет о нем в своей книге. В этом жестоком приго­воре чувствуется влияние со­ветской пропаганды и лжи.

Я принадлежу к тому поко­лению — последнему, — для которого кровь гражданской войны все еще кровь. Я еще помню то чувство полного бес­правия, полной беззащитности перед произволом новой влас­ти, чувство какой-то растерян­ной оставленности, покинутос­ти перед насилием новых гос­под. В ушах моих еще не от­звучали крики истязуемых и залпы расстрелов и в складках моих легких еще застоялся воз­дух распада и смерти, которым мы тогда дышали.

И я помию тех, кто не поко­рились, не склонили головы. Вся мужская часть моей семьи ушла з Добровольческую ар­мию и почти никто не вернул­ся., Я получил тяжелое насле­дие. И это наследие не только дает мне право, но и налагает на меня обязанность напомнить о тех, кто осознал истинное по­ложение и отдал свою жизнь в борьбе за поруганную Россию и за поруганного человека.

«Архипелаг ГУЛаг» будет иметь огромный отзвук на на­шей родине. Но в каком-то смысле книга Солженицына безнадежна и безысходна. Если «мы истратились в одной вспышке семнадцатого года, а потом спешили покориться, с удовольствием покорялись», то на что надеяться, откуда взять решимость и жертвенность, не­обходимые для спасения нашей родины? Если в наследство от былых поколений осталось только рабское чувство покор­ности, откуда взять потомкам гордый дух, высокое стремле­нье, волю непреклонную к борьбе, к борьбе за вочелове­чение расчеловеченного чело­века? Если все так безнадежно и безысходно, то где найти вдохновение на« подвиг? Да и зачем дары свободы стране гос­под, стране рабов?

И этот жестокий и несправед­ливый приговор той эпохе и русскому народу в одних зату­шит начинающую теплиться ис­кру жертвенности, а для других послужит оправданием их ма­лодушия и бездеятельности.

Но приговор этот не только несправедлив, он в корне оши­бочен. Мы принадлежим к вели­кому народу, великому высоким духом, а не только материаль­ной мощью. И я попытаюсь на­помнить о дизном величии тех бесчисленных, кто не покорил­ся и свободную смерть предпочел жизни в неволе.

Я не буду касаться Белого движения. О нем написано мно­го. Солженицын теперь сам мо­жет с ним ознакомиться и вы­нести свое суждение. Я ограни­чусь той частью гражданской войны, которая проходила вне Белого движения.

Странное отношение созда­лось к борьбе русского народа с большевиками.

В Советском Союзе об этой борьбе писали в 20-е годы. Но все авторы освещали ее, конеч­но, с точки зрения победителя. О размахе, масштабах и стихий­ности этой борьбы умалчивали. Сопротивлялись большевикам анархисты, правые эсеры, мень­шевики, кадеты, монархисты, кулаки, богатеи, бандиты, бур­жуи, капиталисты — «черная гидра реакции» — незначи­тельное и презренное меньшин­ство. Позже, к концу 20-х годов эта тема стала вообще запрет­ной, и в Советском Союзе о со­противлении народа большеви­кам писать перестали.

За границей все заслонила Белая борьба. О борьбе с боль­шевиками, не связанной с Бе­лым движением, сведений про­сочилось мало. Знали о восста­нии Ижевских и Боткинских ра­бочих, так как восставшие про­бились через красное окруже­ние и присоединились к армии адмирала Колчака. Относитель­но хорошо освещено и доку­ментировано Кронштадтское восстание. Имелись сведения о восстаниях в Белоруссии и на Украине — они проходили не­далеко от государственных гра­ниц и многим их участникам и возглавителям удалось уйти за рубеж. Но о восстаниях в цен­тральных губерниях и в Сиби­ри почти ничего не было из­вестно. Только некоторые из них, крупнейшие, знали по на­званиям, да по отрывочным све­дениям, казавшимся зачастую мифическими.

Поэтому и за границей борь­ба русского народа с больше­виками по достоинству оценена не была*. Ее масштабов и раз­маха себе не представляли и не считали ее достойной вийма­ння. Зарубежные историки гра­жданской войны никакого зна­чения ей не придавали и ее просто игнорировали. Были три исключения — С. П. Мельгунов, С. С. Маслов и проф. Питирим Сорокин. Все трое эпо­ху гражданской войны провели под советской властью и за гра­ницу выехали в начале 20-х го­дов. Поэтому они лучше разби­рались в расстановке сил и в отношениях народа» и советской власти. Они писали о сопротив­лении народа большевикам, о «необъятном количестве» кре­стьянских t: рабочих восстаний, но поколебать уже установив­шееся ошибочное мнение не могли. Это можно было сделать только серьезным, подробным исследованием, подкрепленным богатым фактическим материа­лом. Но такого материала в до­статочном количестве за грани­цей не имелось.

Поэтому и за границей возо­бладало и укрепилось убежде­ние, что русский народ охотно подчинился большевикам, а поз­же безропотно выполнял все их требования и без сопротивле­ния принимал их насилия и из­девательства.

Слова генерала Деникина: «Если бы в этот трагический момент нашей истории не на­шлось среди русского народа- людей, готовых восстать про­тив безумия и преступления большевицкой власти и прине­сти свою кровь и жизнь за раз­рушаемую родину, — это был бы не народ, а навоз для удоб­рения беспредельных полей ста­рого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученно­му, но великому русскому на­роду», — эти слова относили только к Белому движению, только оно спасло честь рус­ского народа.

И даже признание Ленина, несколько раз повторенное им на X съезде РКП(б) в 1921 г., что «мелкобуржуазна« контр­революция» (так он с неизмен­ной для него пошлостью назы­вал борьбу народа против боль­шевиков) «несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые», и еще сильнее — «представляет опас­ность, во много раз превыша­ющую всех Деникиных, Колчаков и Юденичей, сложенных вместе», — даже эти слова Ле­нина не могли поколебать сло­жившееся убеждение.

Русский народ — раб по при­роде, воспитанный в традиции рабства, с кровью, отравленной столетиями рабства, не мог по­ступить иначе, как покорно подчиниться насилию. Но тогда становилось совсем необъясни­мым — почему большевикам нужно было истреблять столь безропотно и охотно подчиняв­шийся им народ, убивать мил­лионы людей именно в ту пер­вую эпоху, эпоху укрепления их власти. Для убийств в таких широких масштабах нужны бы­ли люди, много людей (если их, конечно, можно называть людь­ми), они, несомненно, гораз­до нужнее были на фронтах гражданской войны и, конечно, там могли быть использованы с гораздо большей пользой, чем для, якобы, бессмысленных убийств в тылу.

Не объяснив истребления миллионов в эпоху 1918-1922 годов, мы также не сможем по­нять, зачем большевикам пона­добилось ломать хребет не только крестьянству, но и все­му народу, коллективизацией, причем с большим для себя рис­ком. Я знаю, что коллективиза­цию объясняют расчетом боль­шевиков — рабским трудом крестьян оплатить расходы по индустриализации страны, рас­ходы по пятилеткам. Но такое объяснение кажется мне неубе­дительным. Партии пришлось напрячь все силы, чтобы выпол­нить заданные нормы по убий­ствам. От безропотно повиную­щегося и рабски покорного на­рода тех же результатов мож­но было добиться другими ме­тодами. Да и армия убийц мог­ла быть использована для бо­лее полезного дела, чем бес­смысленное истребление, яко­бы, покорных людей. Такие же вопросы можно ставить и даль­ше.

Эволюция большевиков по пути насилий и убийств гораз­до более убедительно объясня­ется тем, что только такими массивными дозами террора можно было удержать стропти­вый народ в повиновении. Ко­ричнева« диктатура так же омерзительна, как и красная. Но гестапистам, немецким кол­легам и ученикам чекистов, почти не пришлось убивать немцев. В Германии не вспых­нуло ни одного восстания, а свободолюбивые немцы впряглись в хомут и позволили своим гос­подам, хорошо подготовившись, начать силой оружия экспорт нацистских идей новой Европы. Ни Ленину, ни Сталину так и не удалось до Второй мировой войны направить Красную ар­мию на Европу для насаждения мировой революции, а это бы­ла их первая и главная цель. И помешало им в этом именно и только сопротивление народа.

В самом конце 50-х годов по­ложение несколько изменилось. О той эпохе начали выходить в СССР книги. Это были исто­рические труды, воспоминания и сборники документов. Они, конечно, извращали события и давали ложное толкование фак­тов. Но даже сквозь эту иска­женную картину просачивалась ярость народа против насиль­ников и поработителей, его не­укротимая решимость бороться за свою свободу, его неколеби­мое стояние насмерть.

Но чтобы почувствовать ту эпоху и получить доказатель­ства верного понимания ее, приходилось просматривать сотни книг. И просеяв сотни, тысячи страниц словесной тру­хи, я иногда натыкался на« заме­чательные факты и документы. Многие восстания облеклись в плоть и кровь, перестали быть только названиями. Обнаружи­лось много новых, таких, о ко­торых раньше и не слышал. Оп­ределились нижняя и верхняя границы во времени — февраль

1918    г., восстание в Темниковском уезде Тамбовской губер­нии, и конец 1922 г. (Алтай­ский край). Прояснились и со­циальные границы руководите­лей восстаний — полковник Дурново, родственник царско­го министра (Тульская губ.), и комбриг Первой конной Масла- ков, выведенный Бабелем в «Конармии» под именем Масла­ка (Ставропольская губ.).

Но все это была мертвая во­да чужого извращенного изло­жения. Она позволила набро­сать контуры, приблизитель­ную, бледную картину. Чтобы она ожила*, необходимо было спрыснуть ее живой водой не­причесанных фактов и духа эпохи. Эту живую воду можно было найти или в архивах, до­ступ к которым мне, конечно, заказан, или в книгах и статьях начала 20-х годов, написанных по живому следу, когда удив­ленные и упоенные неожидан­ной победой завоеватели не стеснялись откровенно расска­зывать о своих подвигах.

Я составил список таких книг и статей, но за редким исклю­чением их в крупных загранич­ных книгохранилищах не ока­залось. Заказывать их в совет­ской библиотеке от своего име­ни было бесполезно. Я обра­тился за помощью в американ­ский университет. Мне вежли­во, но твердо отказали. Я сде­лал еще несколько обходных маневров, но потерпел неуда­чу. В конце концов, мне уда­лось найти в Европе коммерче­ское учреждение, которое за­верило меня, что уже много лет выполняет заказы по получе­нию из Советского Союза от­тисков со старых изданий. Сред­ний срок выполнения заказа 3-4 месяца.

Для начала, чтобы не возбу­дить подозрений, я заказал очень мало. Через год, после повторных напоминаний, я по­лучил от этого учреждения от­вет: в высылке заказанных мной материалов Москва отказала «без объяснения причин». Я уткнулся в тупик.

Но кое-что мне все же удалось получить другими путями. Это была лишь малая часть то­го, что я наметил, и не всегда то, что я наметил. Но и этого малого оказалось достаточно, чтобы картина ожила и засияла яркими красками.

Символ гражданской чести

С. С. Маслов писал: «Борьба началась немедленно после во­царения большевиков. Она не прерывалась во все время на­хождения их у власти, она про­должается и сейчас. Начатая наиболее стойким врагом боль­шевиков — интеллигенцией, борьба втянула потом крес­тьян и, наконец, и рабочих.

Борьба«, то усиливаясь, то за­тихая, шла беспрерывно. Она, в эти тяжелые годы грязи, кро­ви, крушений, всеобщего раз­вала и распада, в годы нацио­нальной нищеты и позора, она одна« для любящих Россию яв­ляется источником радости и внутренней бодрости: народ не согнулся, не покорился. Упор­но в продолжение четырех лет превращаемый в государствен­ного раба, он рабом не сделал­ся. Скованный снаружи, он внутренне остался свободным. В этом верный залог и надеж­ная порука неизбежной в гря­дущем и внешней гражданской свободы».

Книга Маслова была издана в Париже в 1922 г.

Я не буду говорить здесь подробно о том, что мы назы- ва«ем забастовкой, а большеви­ки саботажем интеллигенции. Этот эпизод сопротивления большевикам очень скудно ос­вещен в эмигрантской печати, и еще меньше в советской.

Забастовка интеллигенции возникла стихийно на другой же день после октябрьского пе­реворота и выразилась в откаве русского чиновничества сотруд­ничать с захватчиками. К слу­жилым людям примкнула про­фессура, банковские служащие и даже телеграфные и телефон­ные служащие. Присоединилась также и часть квалифицирован­ных рабочих (среди них — ти­пографские рабочие и железно­дорожники).

Хочется здесь напомнить об одном мало известном факте. Крайние левые партии оказы­вали сильный нажим на типо­графских рабочих, особенно, на наборщиков, чтобы побудить их к отказу набирать и печа­тать «буржуазные» газеты и журналы. В конце концов, про­фессиональный союз типограф­ских рабочих поставил этот во­прос на обсуждение и голосо­вание. Значительным большин­ством голосов рабочие отверг­ли требования левых и выска­зались за безусловную свободу печати. Если память мне не из­меняет, голосование было про­ведено уже после октябрьского переворота.

Большевицких комиссаров бастующие игнорировали. При­казов их не выполняли и про­должала подчиняться прежне­му начальству. Именно забас­товка интеллигенции вызвала формирование Всероссийской чрезвычайной комиссии 7 де­кабря 1917 года. Первой и глав­ной задачей этому кровавому заведению была поставлена борьба с трудовой интеллиген­цией и подавление ее сопро­тивления. Оно первоначально так и именовалось: «Чрезвычайная комиссия при совете на­родных комиссаров по борьбе с контрреволюцией и сабота­жем». Именно ее, русскую тру­довую интеллигенцию назвал Ленин «вредными насекомыми».

Только в марте 1918 г. за­бастовка пошла на убыль, а последнее с сопротивление прекратилось в июне. Внешне эта забастовка не била на вообра­жение, но можно себе предста­вить, какие организаторские таланты нужно было проявить, какими выдержкой и мужеством обладать, чтобы продержаться несколько месяцев в начавших уже голодать городах против ни перед какими насилиями не останавливающихся новых гос­под. В подавляющем большин­стве это были люди мирные, семейные, никаких побочных доходов не имевшие и жившие только на жалованье. Люди двадцатого числа.

«Может быть, — писал С П. Мельгунов в незаконченном труде «Белое движение», — безрезультатной была идея бой­кота, проявившаяся в первые дни властвования большевиков, но эта забастовка трудовой ин­теллигенции останется одной из самых красивых страниц прошедшей революционной эпохи. Этот героизм маленьких людей, не подчинившихся спо­койно ярму насилия, символ гражданской чести русской об­щественности».

Большевики, конечно, вос­пользовались забастовкой, что­бы еще усилить свою пропаган­ду ненависти против интелли­генции и буржуазии. Это было тем легче, что с продовольст­вием, особенно на севере, дело стало ухудшаться еще при Временном правительстве, а первые декреты Ленина сделали голод неминуемым. И конечно, с великой радостью и выгодой для себя большевики всю вину за продовольственный кризис свалили на саботажников — интеллигентов и буржуев.

Забастовка показала больше­викам, что русская интеллиген­ция в массе своей слишком их презирает как вульгарных на­сильников и немецких агентов, чтобы пойти с ними на искрен­нее сотрудничество. Это поло­жение и предопределило поли­тику большевиков по отноше­нию к интеллигенции — недо­верие и истребление. Интеллигенция понесла ог­ромные потери, но сломить ее до конца большевикам все же не удалось. В какой-то своей части она продолжала больше­виков презирать и отказывать­ся от добровольного сотрудни­чества с ними. В 1921 году ко­миссариат юстиции четыре ра­за неофициально предлагал представителям московской ад­вокатуры оказать ему помощь в его работе. И четыре раза московские адвокаты едино­гласно высказывались против сотрудничества. «Заставите си­лой, — был ответ, — придется идти, но по доброй воле на со­трудничество не пойдем». И долго еще, чуть ли не до начала Второй мировой войны, в неко­торых кругах русской интелли­генции вступление в партию рассматривалось как нравствен­ное падение.

Несколько слов следует ска­зать и о рабочих восстаниях. Их было не мало.

Наиболее крупным было вос­стание Ижевских и Боткинских рабочих. На Ижевском заводе оно началось 8 августа 1918 г. Вскоре к Ижевскому присоеди­нился Воткинский завод. Ижевск был опять занят крас­ными только через три месяца,

7 ноября, но восстание подав­лено не было. Восставшие ра­бочие, с женщинами и детьми, пробились через красное коль­цо, переправились через Каму и присоединились к белым. Это случилось 14 ноября 1918 г.

В марте 1919 г. началось ве­сеннее наступление армии адми­рала Колчака. В середине апре­ля был занят Ижевск. Нужно сказать, что перед началом на­ступления ген. Ханжин, коман­дующий Западной армией, в ко­торую входили ижевцы, обе­щал отпустить их, когда» будет взят Ижевск. Этим обещанием генерал, не доверявший «рабо­чим частям», надеялся поднять дух и повысить боеспособность своих необычных соратников. Командующий армией имел ос­нования не доверять. Дисцип­лина у ижезцев стояла на саа­мом низком уровне. К своим офицерам, таким же рабочим или детям рабочих, как и они сами, рядовые обращались — Ванька, Петька и никаких вне­шних знаков почтения не ока­зывали. Все это слишком ярко напоминало незабытый еще развал русской армии в 1917 г.

В наступлении ижевцы не только безропотно подчинялись железной дисциплине, но и са­ми ее поддерживали и прояви­ли такую крепкую спайку, бес­страшие и высокую боеспособ­ность, что генерал пожалел о своем обещании и сделал по­пытку оттянуть его выполне­ние. Но ижезцы были непре­клонны. После долгих перего­воров и споров, несмотря на приказы и угрозы, 29 апреля

1918 г. они разошлись. Рота за ротой в полном порядке при­ходила прощаться к своему ко­мандиру только что произве­денному в генерал-майоры Мол­чанову. От бригады, насчиты­вавшей около пяти с половиной тысяч штыков и сабель, оста­лась всего 180 офицеров и пе много солдат.

Возвращение на завод было трагическим. «Редко кто нашел свою семью невредимой. Дей­ствительность превзошла все слухи, доходившие к ижевцам на фронт.

Красные палачи не знали по­щады. Происходило безжалост­ное уничтожение тех, кто при­нимал какое-либо участие в восстании. Мстили родным тех, кто ушел за Каму. Не щадили женщин и подростков.

Назначили перепись погиб­шим. Переписчики по каждому кварталу обходили дома и за­писывали имена жертв. Подсчет дал сумму 7.983».

После этого ижевцы, по вы­ражению одного из сибирских большевиков, превратились в тех, «кто не ждал пощады от красных и сам никого не ща­дил».

В июне Ижевская бригада возродилась. Вместе с воткинцами она проделала Ледяной поход по Сибири, готова была· в феврале 1920 г. штурмовать Иркутск, чтобы освободить проданного большевикам чеха­ми и союзниками адмирала Кол­чака, перешла з Забайкалье, оттуда отступила в Приморье, проделала Последний поход на Хабаровск и в ноябре 1922 г. покинула пределы России.

В «Архипелаге ГУЛаг», на 42-й странице, Солженицын за­дает вопросы: «...мы некоторые события знаем только по одно­му названию — например Колпинский расстрел в июне 1918 года — что это? кого это?... И куда записывать?».

Мне кажется, что я могу дать ответ, хотя и не исчерпы­вающий, на вопросы Солжени­цына. И в этой части статьи от­вет этот будет уместен, так как потерпевшей стороной в Кол- пинском расстреле были рабо­чие, и все это происшествие чрезвычайно характерно для эволюции настроений рабочих в тот период.

Город Колпино Царскосель­ского уезда Санкт-Петербург­ской губернии в 1917 г. насчи­тывал около 15 тьгс. жителей. В нем находился Ижорский ад­миралтейский завод морского ведомства с 10 тыс. рабочих. В связи с выступлением генерала Корнилова 27 августа 1917 г., в Колпине из рабочих Ижорского завода был организован от­ряд Красной гвардии, приняв­ший участие в последовавших событиях. 24 октября 1917 г. по распоряжению военно-рево­люционного комитета колпинский отряд Красной гвардии свергнул власть Временного правительства. 25 октября часть его была отправлена з Петро­град в Смольный. 28 октября каваки ген. Краснова, шедшие на Петроград, заняли Гатчину и продвинулись к Пулкову. Здесь, на Пулковских высотах, 30 октября произошло сраже­ние, в котором принял участие и отряд колпинской Красной гвардии. Колпинские рабочие показали свою верность боль­шевикам.

В декабре 1917 г. большевицкая партия получила боль­шинство в колпинском город­ском совете. 2 января 1918 г. городская дума и управа были распущены и власть в городе перешла к совету. Не обошлось без арестов. Но рабочие быст­ро разочаровались в новых гос­подах. «Антисоветские элемен­ты — правые эсеры и меньше­вики, анархистские и озлоб­ленные обыватели» получили влияние на рабочих (сов. ис­точники причин не указывают) и «в середине марта на обще­городском митинге была при­нята резолюция с требованием немедленного переизбрания со­вета». Лишь прибывшему спеш­но из Петрограда Володарско­му «удалось склонить рабочих в пользу существующего сове­та, где большинство принадле­жало большевикам». Но в ап­реле волнения обострились.

Дело з том, что в Царско­сельском уезде «с 17 февраля все продовольственное дело было изъято из ведения продо­вольственных управ, существо­вавших при Временном прави­тельстве, и передано в ведение местных советов». Положение с продовольствием стало сразу катастрофическим. Хлебный па­ек в городах упал до фунта на едока в день — 102 грамма (русский фунт — 409 грам­мов). Особое возмущение на­селения вызвало то, что дор­вавшиеся до власти новые гос­пода совершенно не считали нужным подвергать лишениям и себя самих. В те времена тех­ника закрытых распределите­лей, специальных пайков, окру­женных заборами и телохрани­телями дач и тому подобных номенклатурных привилегий была еще в самом зародыше. Да и население не было еще приучено к послушанию. Поэ­тому и требования о перевыбо­рах совета, поэтому и уличные волнения.

В первый день Пасхи — 23 •апреля — в здании городского совета в Колпине шла пирушка с возлияниями. Об этом стало известно населению. Чтобы ус­покоить собравшихся перед зданием голодных и возмущен­ных рабочих, пришлось аресто­вать председателя и несколь­ких членов горсовета. Но поло­жения с продовольствием это не улучшило.

9   мая к открытию магазинов в Колпино хлеба не привезли. В очередях, состоявших, главным образом, из женщин и детей, началось волнение. Советские источники попросту сваливают вину за эти волнения все на тех же «агитаторов из правых эсеров и меньшевиков». Один из членов горсовета попытался успокоить толпу. Что тут про­изошло трудно определить. То ли толпа проявила намерение его избить, то ли он просто струхнул, но он выхватил ре­вольвер и стал стрелять в тол­пу. Был ранен мальчишка. Под прикрытием телохранителей из Красной гвардии стрелявшему пришлось спешно ретироваться.

Был ударен сполох. Сразу же состоялось общегородское со­брание, которое потребовало перевыборов совета и разоружения местной Красной гвар­дии. Что случилось дальше, ус­тановить трудно. Советские ис­точники опять утверждают, что провокаторы все из тех же «правых эсеров и меньшеви­ков», замешавшиеся в толпу, произвели несколько выстрелов по красногвардейцам, охраняв­шим совет. А вернее всего, тол­па проявила враждебность к новым вождям и те струсили. Красногвардейцы, защищая их драгоценные жизни, дали не­сколько залпов по толпе. Были убитые и раненые. Число их мне неизвестно.

Колпино бурлило. Левые эсе­ры вышли из колпинского гор­совета, который постановил «действия фракции левых эсе­ров считать недостойными и предательскими, а потому со­вет объявляет им порицание». Царскосельская организация РКП (б) признала, что «в Кол- пине произошли явно контрре­волюционные выступления, ру­ководимые мерными шагами правых с.-р. и меньшевиками». Царскосельские товарищи вы­разили «свое одобрение и пол­ную поддержку» действиям колпинского совдепа, а «пе­чальные последствия этих вы­ступлений всецело возложили на те организации и отдельных лиц, которые, пользуясь вре­менным кризисом продовольст­вия, хотели на этом создать по­литическую авантюру и сверг­нуть рабочую власть». То есть, убитые сами виноваты, что убиты.

Никаких перевыборов колпинского горсовета произведе­но не было. Красная гвардия свое оружие сохранила. Рас­следование о «Колпинском рас­стреле» было поручено Царскосельской уездной следствен­ной комиссии и комиссии Пет­роградского совета. «Рабочая власть» приступила к арестам тех рабочих, которые привели ее к власти.

Таким образом, «Колпинский расстрел» случился в мае, а не в июне. Хотя возможно, что расстрел повторился в июне или в июне были расстреляны рабо­чие, задержанные в мае. В то время расстрелы уже станови­лись бытовым явлением.

Эти действия большевиков число едоков в Колпине умень­шили, но «временного кризиса продовольствия» не разрешили. В июне в Царскосельском уез­де хлебный паек на едока был понижен до 1/8 фунта (51 грамм) в день.

А тем временем большевики придумали гениальный по ци­низму ход. Одной части насе­ления они позволили грабить другую уже в государственном масштабе. Вернее, не позволи­ли грабить, а толкнули, выну­дили на грабеж. 21 мая 1918 г. Ленин обратился к петроград­ским рабочим с воззванием о вступлении в продовольственные отряды: «...сытые и разбо­гатевшие за годы войны дере­венские кулаки, в руках кото­рых остался хлеб от прежних урожаев, не желают давать хле­ба голодным. ...контрреволю­ционеры всех мастей, опираясь на деревенскую буржуазию, стремятся погубить советскую власть... Товарищи рабочие, дело резолюции, защита рево­люции — в ваших руках. ...ес­ли нельзя взять хлеб у дере­венской буржуазии обычными средствами, то надо взять его силой... Записывайтесь в ряды продовольственных отрядов... Оружие и необходимые сред­ства будут даны вам... Борьба за хлеб теперь означает борьбу против контрреволюции. ...не колеблясь, немедленно откры­вайте беспощадную борьбу с кулаками, мародерами, спеку­лянтами и дезорганизаторами за хлеб».

Так советская власть, с од­ной стороны, сняла с себя от­ветственность за голод и, по бессмертному рецепту Остапа Бендера, дело спасения голода­ющих передала в руки самих голодающих, а с другой — вби­ла солидный клин между рабо­чими и крестьянами.

Такие достижения большеви­ков, террор и бездарность их экономической и государствен­ной политики оттолкнули рабо­чих. Отношение их к советской власти лучше всего обрисовывает «Отчет о деятельности Петроградского комитета РКП (б) за период с конца сен­тября по конец ноября 1918 г.». Этот отчет сообщает, что при­ток кандидатов в партию «срав­нительно незначителен в рабо­чих районах», а «в наиболее крупном рабочем районе — Невском (ок. 25 тыс. рабочих) партийная организация особен­но слаба...».

И это в «красной цитадели» - Петрограде.

 «Мелкобуржуазная контрреволюция»

Восстания. Сколько их было? М. Лацис (Судрабс) в брошю­ре «Два года борьбы на вну­треннем фронте», на которую ссылается и Солженицын, пи­шет, что в 1918 г. было подав­лено 245 восстаний. «Цифры, представленные здесь, — ого­варивается он, — далеко не полны. Они охватывают всего 20 губерний центральной Рос­сии». Но под властью больше­виков в 1918 г. находилось больше губерний — 27-28.

Думаю, что в кровавую ста­тистику Лациса не вошло тер­риториальное образование, из­вестное под названием Союз коммун Северной области. Со­юз был основан в конце апреля 1918 г., вскоре после переезда Ленина с правительством в Москву. Это образование поль­зовалось известной автономией и имело свой совет народных комиссаров с исполкомом, офи­циальным печатным органом «Северная коммуна» и, конеч­но, со своей ЧеКа. Удельным комиссаром Союза коммун Се­верной области был Зиновьев. В Союз входили шесть губерний: Архангельская, Вологодская, Новгородская, Олонец­кая, Петроградская и Псков­ская.

Статистики восстаний в этих губерниях у меня нет, но «толь­ко с марта по октябрь 1918 г. в Петроградской губернии вспыхнуло 46 кулацко-бело- гвардейских выступлений», — гласят советские источники. Сам город Петроград этой циф­рой не охвачен. Не знаю, мож­но ли отождествить «выступле­ние» с «восстанием», но это не так важно. Сколько было вос­станий в Петроградской губер­нии в другое время и в других губерниях, входивших в Союз, не знаю. Они были и было их не мало. Знаю это по разным советским же источникам.

За первые семь месяцев 1919 г. Лацис насчитал 99 вос­станий в тех же 20 губерниях. Следует подчеркнуть, что очень много восстаний вспыхивало ежегодно с середины августа, т. е. после снятия урожая и с приходом продовольственных отрядов, этот урожай от крес­тьян отбиравших. Об общем количестве восстаний в 1919 г. можно гадать. В 1919 г. Ленин пошел на уступки деревне. Уже в конце ноября 1918 г. были расформированы комите­ты бедноты, разорившие деревню, но не принесшие больше­викам той пользы, которой от них ожидали. 11 января 1919 г. изъятие излишков было заме­нено продразверсткой, которая позже обернулась для крестьян еще более лихой бедой. В мар­те 1919 г. на 8-м съезде пар­тии Ленин предложил ограб­ленному им крестьянину-середняку мир и союз. В апреле Ле­нин снял с середняков недоим­ки по натуральному и чрезвы­чайному революционному на­логам. 26 апреля был издан декрет, регулировавший поло­жение кустарной и мелкой про­мышленности и дававший из­вестную свободу частной ини­циативе.

Это отступление не принесло замирения, но в какой-то сте­пени на короткий срок нейтра­лизовало крестьянство в самое трудное для большевиков вре­мя. Когда же со снятием уро­жая опять появились отряды продовольственной армии и крестьяне поняли, что от заме­ны изъятия излишков продраз­версткой они только проиграли, обманутая деревня возобнови­ла сопротивление.

По этим причинам, количест­во восстаний в 1919 г. должно было несколько уменьшиться по сравнению с 1918 г., но не намного.

К 1920 г. деревня была уже разорена вконец и сама начала голодать. Но большевикам ну­жен был хлеб во что бы то ни стало. Действия продовольст­венной армии были признаны слишком мягкими и 21 апреля 1920  г. сбор продразверстки был поручен Всероссийской чрезвычайной комиссии. Произ­водился он войсками ВЧК, ВОХР (внутренняя охрана) и ЧОН (части особого назначе­ния). Во главе отдельных экс­педиций стояли заслуженные чекисты, вроде Лациса. Это он осенью 1920 г. возглавил набег на Среднее Позолжье, где в 1921 г. миллионы людей уми­рали от голода.

Деревня ответила восстания­ми. Но теперь это были восста­ния совсем другого рода. Крес­тьянские восстания 1918 и 1919 г.г. были стихийны, но редко перехлестывала через границы уезда. В несколько дней, неделю большевики их легко подавляли, даже если восставшим удавалось захва­тить крупные города, как Там­бов в июне 1918 г., Ливны, Ас­трахань — в августе и т. д.

Крестьяне поняли, что раз­розненными выступлениями они успеха добиться не могут, и начали готовиться. По всей России, а позже в Сибири ста­ли возникать Союзы трудового крестьянства или Братства тру­довых крестьян. Начало их воз­никновения, я полагаю, отно­сится к концу 1919 — началу 1920 гг. Возникали они з усло­виях сыска и террора, в эпоху военного коммунизма, когда жизнь человека стоила дешев­ле пули, которую ему пускали в затылок. Поэтому объедине­ние местных союзов и братств в более крупные центральные организации было сложно и опасно. Но там, где оно удава­лось, восстания сразу приобре­тали широкий размах, органи­зованную форму и получали авторитетных руководителей. Так было з Тамбовской губер­нии, в Западной Сибири, на Ал­тае и в других местах.

Советские источники говорят о Союзах трудового крестьян­ства глухо и неясно. Организа­торами и возглавителями их они выставляют эсеров и ут­верждают, что «Бутырская тюрьма, где из гуманных сооб­ражений — заключенным эсе­рам, равно как и членам других политических антисоветских партий, были предоставлены льготные условия содержания под стражей... была использо­вана членами ЦК ПСР для ру­ководства контрреволюцион­ным движением в стране».

Мне думается, что это сказ­ка, причем очень бездарно при­думанная. Ей можно верить не больше, чем якобы раскрытой той же ВЧК летом 1921 г. свя­зи Всероссийского комитета помощи голодающим с штабом Антоновской повстанческой ар­мии в Тамбовской губернии, что, по объяснению Дзержин­ского, и послужило причиной ареста и разгрома комитета.

В июне 1919 г. съезд партии с.-р. признал Белые арм'ии бо­лее опасным врагом, чем боль­шевики. Съезд постановил во­оруженную борьбу против большевиков прекратить, а все силы бросить против белых. Так создался странный и не­продолжительный, но тесный союз между большевиками, меньшевиками и эсерами, при­чем последние не гнушались со­трудничеством и с ЧеКа. Напри­мер, Чрезвычайная следственная комиссия, допрашивавшая ад­мирала Колчака в начале 1920 г., состояла из председа­теля — большевика Попоза (заместителя председателя Ир­кутской губчека), заместителя председателя — меньшевика Денике и членов — эсеров Алексеевского и Лукьянчикова. Когда надобность в союзе с другими левыми партиями ми­новала, большевики разгромили их. И деморализованные эсеры просто не имели возможности ни готовить восстания, ни ру­ководить ими.

В той же брошюре Лациса», на стр. 75, есть статистика рас­крытых заговоров. В 1918 г. их было 142, а за первые семь месяцев 1919 г. — 270. Лацис делит их на партийные и неоп­ределенные, т. е. не окрашен­ные партийной принадлежнос­тью. Неопределенных в 1918 г. было всего 18, т. е. 12%, в 1919  г. — 157 — около 60%. Сравнение количества загово­ров двух годов с несомненнос­тью указывает, по крайней ме­ре, на то, что население иници­ативу борьбы с большевиками взяло в свои руки, не полага­ясь больше на политические партии.

Восстания 1920-22 гг. отли­чаются от более ранних тем, что они не вспыхивают стихий­но, а подготавливаются заранее и подготавливаются в крупных масштабах. Эти восстания — не слепой взрыв народного гне­ва, а более или менее широко задуманный и подготовленный, не раскрытый вовремя заго­вор. Поэтому восстания 1920­22 гг. сразу охватывают значи­тельные территории и с самого начала опираются на крупные силы. Теперь восставшие полны решимости бороться до победы идти до смерти. Поражения их не деморализуют. Потерпев по­ражение в одном месте, они на­капливаются в другом, попол­няются новыми людьми и опять наносят удары. Это свойство советские историки называют «живучестью», «обрастанием», «быстрой способностью к ре­генерации». Восстания теперь длятся месяцами. Тамбовское восстание удалось подавить только через год — и какими методами.

Теперь восставшие не до­вольствуются лозунгом «до­лой», а выставляют положи­тельные политические програм­мы. В главных пунктах эти про­граммы совпадают. Это — ра­венство всех граждан без раз­личия классов, восстановление частной собственности, переда­ча земли работающим на ней, свобода торговли и Учреди­тельное Собрание, избранное всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием. Отрица­тельная часть программ корот­ка, энергична и везде одинако­ва: свержение советской влас­ти и уничтожение коммунисти­ческой партии. Коммунистов ненавидят, их уничтожают бес­пощадно, за ними, как отмеча­ют советские источники, «охо­тятся».

Крестьянское движение это­го периода было сознательно всенародным. Оно выхлестнуло за пределы своих крестьянских интересов и вышло на простор общегосударственных целей и задач.

И это тем более замечатель­но, что большевикам к этому времени удалось раздавить и Церковь, и интеллигенцию. Минины и Пожарские, Дмитрии Донские и Сергии Радонеж­ские, архимандриты Дионисии и Авраамии Палицыны были уже или убиты, или замучены в подвалах ЧеКа, они получи­ли пулю в затылок как залож­ники, или томились в концен­трационных лагерях, ожидая неминучего конца. Крестьянам пришлось выдвигать политиче­ских и военных вождей из сво­ей среды. И эти вожди оказа­лись на неожиданной духовной и идейной высоте.

На 61 стр. «Архипелага» ГУЛаг» Солженицын пишет: «Но еще одно чудо в том году произошло. Вслед за процессом Промышленной Партии гото­вился в 1931 году грандиозный процесс Трудовой Крестьян­ской Партии — якобы (никог­да не!) существовавшей ог­ромной подпольной организо­ванной силы из сельской ин­теллигенции, из деятелей потре­бительской и сельскохозяйст­венной кооперации и развитой верхушки крестьянства, гото­вившей свержение диктатуры пролетариата».

Солженицын ошибается. Та­кая сила существовала и состо­яла именно из людей, принад­лежавших к тем слоям русско­го народа, которые он перечис­лил. Именно эту силу Ленин пошло называл «мелкобуржу­азной контрреволюцией» и при­знавал, что она представляет собой «опасность, во много раз превышающую всех Деники­ных, Колчаков и Юденичей, сложенных вместе». Сталин ни­чего не придумал.

К 1931 г. от этой силы мало что осталось, но о ней помни­ли, помнили с обеих сторон баррикады. К тому времени большевики еще не всех успе­ли уничтожить. Призрак этой силы еще бродил по Советско­му Союзу. Возможно, что пе­ред коллективизацией или во время нее были предприняты попытки ее возродить. Первый приступ коллективизации не удался. Сталину пришлось от­ступить и придумать «Голово­кружение от успехов» и он примерялся, как бы половчее и побезопаснее подмять под себя крестьянство. Он знал силу не­нависти, окружавшей его и коммунистическую партию, и знал, что при неудаче пощады не будет.

Сталин и коммунистическая партия победили опять, но по­бедили, как и в 1921 г., не так силой оружия, как голодом. Голод всегда был самым на­дежным союзником большеви­ков.

Остается упомянуть еще о двух видах восстаний — при­фронтовых и военных.

Выяснить точно, что подра­зумевают советские источники под термином «прифронтовые восстания», мне не удалось. По некоторым описаниям, это вос­стания населения прифронто­вой полосы. Они вызывались нередко непомерными побора­ми воинских частей или «при­фронтовыми мобилизациями», когда все мужское население прифронтовой полосы от 18 до 45 лет мобилизовали и без под­готовки или обучения гнали в бой, не всегда даже вооружив его. «Прифронтовые мобилиза­ции» применялись большевика­ми нередко, особенно в начале гражданской войны или при критическом положении.

В одном советском источни­ке я нашел упоминание, что только с июля по ноябрь 1918 года было подавлено 108 при­фронтовых восстаний. Не знаю, входят ли эти восстания в те 245, что насчитал Лацис в 20 центральных губерниях в 1918 году.

О военных восстаниях со­ветские источники тоже не лю­бят писать. Но о них мы имеем ценное свидетельство самого Троцкого.

Он сообщает о сдаче про­тивнику «целых крестьянских полков». Он приводит приказ от 24 ноября 1918 г., в кото­ром, по причине «бессмыслен­ных отступлений и развала це­лых полков», повелевает: за дезертирство расстреливать, до­ма, где скрываются дезертиры, сжигать и делать облавы на де­зертиров два раза з день — в 8 ч. утра и в 8ч. вечера. Он пишет о мятежах мобилизован­ных и приводит серию приказов против дезертиров.

«Волна бессмысленных, бес­цельных, но не редко крайне кровавых мятежей, — пишет дальше Троцкий, — прокати­лась весной прошлого (1919) года по частям Красной армии. Растерянность и смутное недо­вольство значительной части крестьян и солдат заражали да­же наиболее отсталую часть рабочих».

В виде комментария, следует добавить, что в марте 1919 г. восстала Тульская дивизия, со­стоявшая, главным образом, из рабочих Тульских заводов. Она захватила Гомель, а потом пе­решла линию фронта и была интернирована поляками. Поз­же часть туляков попала в ар­мию Юденича. В мае 1919 г. полностью, зо главе со своими офицерами, сдался белым на Северо-Западном фронте 3-й Петроградский полк, бывший л. гв. Семеновский полк.

О   том, какими методами по­давлялись восстания в Красной армии, рассказывает ультиматум от 27 января 1919 г. Ни­колаевской дивизии. Восстав­шим было объявлено, что отдан приказ об аресте их семей и «наложении печати на их иму­щество». Им отпустили 12 часов для безусловной капитуля­ции. В ультиматуме приведен пример Вольской дивизии, ка­питулировать отказавшейся и полностью уничтоженной «от мятежников не осталось и следа».

Следует также привести «Ин­струкцию ответ работникам 14-й армии» от 9 августа 1919 г. Она очень ярко подчеркивает доверие большевиков к Крас­ной армии, «отстаивавшей со­ветскую власть»: «Каждый ко­миссар должен точно знать семейное положение командно­го состава (подчеркнуто в ори­гинале — ЮС) вверенной ему части. Это необходимо по двум причинам: во-первых, чтобы придти на помощь семье в слу­чае гибели командира в бою; во-вторых, для того, чтобы не­медленно арестовать членов се­мьи в случае измены или преда­тельства» командира.

Все сведения о семейном по­ложении командного состава и политработников (подчеркнуто мной — ЮС) должны быть со­средоточены в политотделе рев­военсовета армии».

Нигде большевики не могли обойтись без подлой системы заложничества. И это не было пустой угрозой. Арестовывали и расстреливали, даже детей, не только за» действия родст­венников, но и посторонних. За пулю Фанни Каплан в Лени­на только в Петрограде были убиты 512 человек.

Я не буду описывать военные восстания, но здесь уместно дать некоторое пояснение. «Са- пожковское восстание так и помнят в одном Сапожке», — написал Солженицын (308 стр.). Что в Сапожке было вос­стание или восстания, можно не сомневаться. Эта часть Ря­занской губернии, вместе с Тамбовской и соседними уезда­ми Пензенской, была охвачена восстанием во второй половине 1918 г. На подавление его при­шлось снять с фронта два ла­тышских поліса. Но под Сапожковским восстанием понимается другое.

Сапожковское восстание под­нял Сапожков, командир 2-й Туркестанской кавалерийской дивизии, формировавшейся в Самарской губернии летом 1920 г. По советским источни­кам, Сапожков, конечно, «эсер» и подобрал себе подходящий комсостав из «анархо-эсеровских элементов».

Сапожков был сыном кресть­янина Самарской губернии и офицером военного времени. После Октябрьского переворо­та он, очевидно, примкнул к большевикам и дослужился у них до командира дивизии. Ле­том 1920 г. он был послан в свою родную губернию для формирования 2-й Туркестан­ской кавалерийской дивизии. 12 июля 1920 г. он поднял вос­стание в районе Бузулука. В его отряде насчитывалось око­ло 1800 штыков и 900 сабель при 10 пулеметах и 4 орудиях. Обоз составляли 400 подвод с боеприпасами и продовольст­вием. Отряд разделился: часть двинулась на Новоузенск, часть - на Уральск.

По советским источникам, «Ленин сразу же разгадал опе­ративный замысел Сапожкова». В его приказе ревкомам и ис­полкомам предписывалось, сре­ди прочего, «немедленно взять заложников из селений, лежа­щих на пути следования банды, дабы предупредить возмож­ность содействия». Опять и опять подлая система заложни­чества.

Сапожков дошел до Новоузенска и попытался 6 августа его захватить, но потерпел по­ражение. 5 сентября он был убит. Его преемником стал Се­ров, у которого осталось всего около 100 человек. В постоян­ных боях с красными отряд Серова то увеличивался до 3-4 тысяч, то сокращался до сотни. В мае 1922 г. отряд Серова был окружен в районе Уральск, Новоузенск, Лбищенск. Кольцо постепенно сужалось. В июле у Серова почти никого не оста­лось. В августе 1922 г. Серов сдался. Восстание, поднятое Сапожковым в июле 1920 года, было полностью подавлено только через два года.

Тамбовский узел

Описать все восстания или даже только часть их в газет­ной статье невозможно. Я ог­раничусь Тамбовской губерни­ей, одной из самых кацапских в России. Не потому, что не было во всей России (или те­перь в Советском Союзе) дру­гой губернии или области, ко­торая так последовательно, упорно и целеустремленно со­противлялась большевикам, не только не получая никакой по­мощи со стороны, но и не имея даже тени надежды на помощь. А потому, что один из узлов исторической эпопеи, начатой «Августом Четырнадцатого», будет посвящен Антоновскому восстанию.

Арсений Благодарев, спутник полковника Воротынцева, — тамбовчанин из села Каменки, одного из центров Антонов­ского восстания. Из десяти сол­дат· дорогобужцев, несших сво­его убитого командира полков­ника Кабанова, только двое — тоже тамбовчане — Корней Лунцов и Аверьян Качкин вы­делены Солженицыным, тогда как остальных он оставляет в тени. И отец Иннокентия Воло­дина («В круге первом») — «знаменитый, прославленный в гражданскую войну матросский военачальник» — «погиб з двадцать первом году в Там­бовской губернии».

Я не знаю, какой период он выбрал для Тамбовского узла - август 1920, когда восста­ние началось; март 1921, когда после неудачи с захватом Там­бова окончательно выяснилась обреченность восстания; июнь 1921, когда была уничтожена армия Антонова; июль 1921, когда были истреблены послед­ние отряды сподвижников Ан­тонова — Карася и фельдфебе­ля Матюхина; июнь 1922, когда был выслежен и пал смертью храбрых сам Антонов, — или какой-либо другой период или месяц. Но писать о Тамбовском восстании Солженицын будет.

По советским данным, совет­ская власть в Тамбовской гу­бернии была установлена 31 января 1918 г., — позже чем во всех остальных губерниях центральной России. Но фак­тически большевики захватили аппарат управления губернией только к 1 марта. Источники глухо говорят о сопротивлении. Уже в феврале 1918 г. вспых­нуло «кулацко-эсеровское» (конечно) восстание «против советской власти» в Темниковском уезде. В начале марта из города Елатьмы «защитников проклятого старого мира» при­шлось выбивать силой оружия. Елатьма была взята красными 4 марта во время снежной вью­ги. Но успокоения не наступи­ло. Елатомский ревком угрожа­ет виновным в нападениях на комиссаров и красногвардейцев «расстрелом без суда». В марте же вспыхнуло «кулацко-эсеровское» (опять) восстание з Ли­пецком уезде. Возможно были и другие, о которых источники молчат.

В мае жители огромного села Мучкап на реке Вороне потре­пали и разоружили пришедший «изымать излишки» продоволь­ственный отряд. Карательная экспедиция с артиллерией не только усмирила село, но и увела в Тамбов большое число деревенских парней. Там их по­ставили перед выбором: рас­стрел или поступление в Крас­ную армию. Они выбрали по­следнее. Получив оружие, они и другие мобилизованные под­держали восстание, вспыхнувшее в Тамбове в середине ию­ня. Два дня город был в руках восставших, на третий — вос­стание было подавлено при де­ятельном участии интернацио­нального полка 16-й стрелко­вой дивизии Киквидзе, состояв­шего из чехов. Одновременно было восстание и в Козлове.

Затем возникали в разных местах губернии (Градский Умет, Чернавка, Иноково) «на почве хлебной монополии и на почве общего недовольства» волнения и восстания, которые пришлось усмирять посылкой вооруженных отрядов. Были не­сомненно и другие, о которых в известных мне источниках не упоминается.

Серия осенних восстаний на­чалась в августе в Моршанском уезде. Уезд был объявлен на военном положении. Но восста­ние, подавленное в одном мес­те, вспыхивало в другом. Воен­но-революционный совет при­казом от 3 октября «подтвер­дил военное положение горо­да» Моршанска, причем в при­казе приводится все та же уг­роза «расстрела на месте».

В это время начинается вос­стание в Борисоглебском уез­де. 4 октября вечером разыгры­вается бой за город Борисоглебск. Восставшие располага­ют пулеметами и орудиями. Здание ЧеКа обстреливают пря­мой наводкой «в упор». Бой продолжался всю ночь. К утру красные подтянули тяжелую артиллерию и выбили восстав­ших из города.

В Моршанском уезде к 10 ок­тября «восстание вспыхнуло с новой силой в селах, прилега­ющих к городу». В нем прини­мают участие «мобилизованные солдаты, унтер-офицеры и офи­церы». На станции Фитингоф восставшие разбили посланный из Калуги на выручку города отряд.

Несколько позже в волостях Лавровской, Сосновской и Боль­ше-Липецкой Тамбовского уез­да тоже вспыхивает крупное восстание. На подавление по­слан отряд около 1000 человек пехоты с 30 пулеметами и 4 орудиями.

Одновременно восстают кре­стьяне в Шацком уезде. Здесь уместно привести бытовую за­рисовку того времени: «В Шац­ком уезде есть очень почитае­мая народом Вышинская икона Божьей Матери. В деревне бы­ла испанка, укладывавшая всех подряд. Устроили молебствие и крестный ход. Председатель Чрезвычайной Комиссии арес­товал иеромонаха и икону. В Чреззычайной Комиссии глуми­лись над иконой, плевали, шваркали по полу и батюшку всячески изобидели. Шацкий уезд темный, претемный. Обе­зумели все. Пошли стеной ’вы­ручать Божью Матерь’. Бабы, старики, ребятишки. Председа­тель Чрезвычайной Комиссии открыл стрельбу из пулемета*. ’Я солдат, был во многих боях с германцами, но такого я не видел, — пишет крестьянин. — Пулемет косит по рядам, а они идут, ничего не видят, по тру­пам, по раненым лезут напро­лом, глаза страшные, матери детей вперед, кричат: ’Матуш­ка, Заступница, спаси, поми­луй, все за Тебя ляжем’. Стра­ху уже в них не было никакого. Очень их много с перепугу большевики тогда побили’»...

В конце октября вспыхнуло восстание в селе Рудовка Кирсановского уезда. «Восставшие унтер-офицеры, офицеры, за ними вся волость имели ору­жие, гранаты, бомбы, устроили окопы вокруг деревни». Был послан карательный отряд. На­чались аресты и расстрелы. «Наложен штраф: один милли­он деньгами, десять тысяч пу­дов проса, муки, пятьсот коров, пятьсот лошадей, три тысячи овец, полтораста пудов масла коровьего, двадцать пять тысяч пудов сена, шесть тысяч пудов овса. Контрибуция распреде­лится по усмотрению создан­ного для ликвидации мятежа чрезвычайного штаба».

Но несмотря на присутствие карательного отряда, жестоко­сти и расстрелы, восстание рас­пространилось дальше по Кирсановскому уезду и слилось с восстанием в соседнем Мор- шанс ком уезде. Восставшие во­оружились, «отобравши воору­жение и пулеметы у моршанских отрядов, образовали на­стоящий фронт, и борьбу при­шлось вести по правилам воен­ной техники».

К этому времени расшири­лось также восстание и в Там­бовском уезде. Начались бес­порядки и в самом Тамбове. «Уезд объявлен на военном по­ложении, а волости Покрово­Марфинская, Лавровская, Грачевская, Дупято-Масловская и Богословская — на осадном положении». Вспыхивают вос­стания и в в олостях Гор е лов- ской, Куньевской, Карианов- с кой, Кочетовской и А бакумов- ской. Все члены РКП (б) полу­чают оружие. Мобилизуются «сознательные» рабочие. Энер­гично действует председатель уездной ЧеКа т. Круминс. Но ясно, что своими местными си­лами с восстаниями не спра­виться. К тому же вспыхивают восстания в соседних Пензен­ской и, особенно, Рязанской губерниях. Позже следственная комиссия установила, что цен­тром восстания бьгла деревня Сосновка Моршанского уезда.

8 ноября главком Вациетис, ставка которого находилась в Козлове, отдает приказ № 383 командующему V армией — экстренно направить 1-й и 6-й латышские стрелковые іґолки на подавление «эсеро-кулацкого» восстания в Рязанской гу­бернии. Этот приказ совпал с капитуляцией Германии. Латы­ши торопятся «освобождать» Латвию. Вихрем они проносят­ся по восставшим районам. Восстания подавлены, залиты кровью, но Вациетис переносит свою ставку в Серпухов, побли­же к Москве.

В Тамбовской губернии вос­стание «подавлялось самым бесчеловечным образом. Были пущены в ход броневики и уду­шливые газы. Расстреливали невинных заведомо, о чем со­знавались сами позднее: ’не­удобно было отпустить, сказа­ли бы, что мы боимся их, надо было поддержать авторитет и порядок’. Некоторые деревни артиллерийским огнем стерты с лица земли. Учесть расстрелов нельзя...».

За начало 1919 г. у меня сведений очень мало. В № 46 за 1919 г. (март) «Известий» описывается крупное крестьян­ское восстание, «возникшее в Моршанском уезде, скоро ох­ватившее смежные уезды Там­бовской губернии и перебро­сившееся в Рязанскую и Сара­товскую губернии».

К концу 1919 г. относится интересный документ, состав­ленный группой социалистов - революционеров и переданный ВЦИКу, совнаркому и президи­уму ВЧК. Осенью 1919 г. опять по всей Советской России про­катилась волна восстаний и опять Тамбовская губерния бы­ла в первых рядах. Размеры восстания в Тамбовской губер­нии и жестокости при подавле­нии его превзошли все извест­ное до тех пор. Поэтому По­волжское бюро партии (с.-р.) командировало группу социа­листов-революционеров «на об­следование крестьянских беспо­рядков в Тамбовской губер­нии». В самом начале докумен­та эта группа «считает своим нравственным и революцион­ным долгом заявить, что в но­ябрьских противосоветских вос­станиях крестьян в Тамбовской губернии партия с.-р. и в част­ности ее местные организации никакого участия не принима­ли. Заявляя через свои офици­озы о том, что означенные вос­стания являются результатом агитации партии с.-р., совет­ская власть сознательно лжет, стараясь замолчать и затем­нить ту страшную правду, ко­торая вызвала этот взрыв на­родного гнева».

«Вспыхнув в одной, они (восстания — ЮС) быстро, как зараза, распространялись по другим волостям и наконец ох­ватили целые уезды». Восстав­шие шли под лозунгами «До­лой советы», «Да здравствует Учредительное Собрание». «Со­ветская власть двинула на ме­ста десятки карательных отря­дов». Документ приводит при­меры того, как подавлялось восстание.

«В Спасском уезде, во всех волостях, где только появля­лись карательные отряды, шла самая безобразная, безразборная порка крестьян. По селам много расстрелянных. На пло­щади города Спасска публично, при обязательном присутствии граждан, односельчан, было рас­стреляно десять крестьян вме­сте со священником... Расстре­лянных за Спасской тюрьмой 30 человек заставили перед смертью вырыть себе одну об­щую могилу. В Кирсановском уезде усмирители в своей безумной жестокости дошли до того, что запирали на несколь­ко дней арестованных в один хлев с голодным экономиче­ским хряком; подвергшиеся та­ким пыткам сходили <с ума... В Моршанском уезде сотни рас­стрелянных и тысячи постра­давших. Некоторые села, как, например, Ракша, почти унич­тожены орудийными снаряда­ми»... «Особенно пострадал Пичаевский район, где сжигали десятый двор, причем женщины и дети выгонялись в лес». «Слу­чаи насилия над женщинами надо считать десятками». «В

Тамбовском уезде многие села почти уничтожены пожаром и орудийными снарядами. Масса расстрелянных... В Бондарях расстрелян весь причт за то, что по требованию крестьян отслужил молебен после свер­жения местного совета. В Ка­риане вместе с другими... рас­стрелян член 1-й Государствен­ной Думы С. К. Бочаров».

«Кроме ’специальных’ кара­тельных отрядов, — продолжа­ет документ, — практиковалась также посылка на боевое кре­щение коммунистических яче­ек и эти хулиганские банды ус­траивали по селам настоящие оргии... претворяя таким образом великий принцип ’Братства, Равенства и Свободы’ в ужас татарского нашествия. Необхо­димо также отметить кровавую работу латышских отрядов, ос­тавивших после себя долгую кошмарную память».

(Латышская стрелковая ди­визия с начала 1918 г. и до вы­ступления на фронты граждан­ской войны (август 1918 г.) находилась в распоряжении ВЧК и использовалась для по­давления восстаний и других подобных дел. При переформи­ровании дивизии в со з€ тс кую (март—апрель 1918 г.) значи­тельный процент чинов диви­зии (возможно до половины) перешел на 'службу в ВЧК, ко­торую москвичи сталій назы­вать «вотчиной латышей». Один из источников числен­ность дивизии в то время опре­деляет в 21.000 человек. Часть латышей заняла «штатные» должности в ВЧК — следователей, охранников, филеров, палачей и т. д., а часть стала основой войск ВЧК, использо­вавшихся для подавления вос­станий.)

«В настоящее время, — со­общает далее документ, — тюрьмы и подвалы чрезвычаек переполнены. Число арестован­ных по губернии нужно счи­тать тысячами. Вследствие го­лода и холода среди них развиваются всякие болезни. Участь большей половины арестован­ных ясна — они будут рас­стреляны...».

Документ кончается пост­скриптумом : «Восстания были также в Козловском, Усманском и Борисоглебском и остальных уездах Тамбовской губернии, причем относительно усмире­ния Шацкого уезда очевидцы говорят, что он буквально за­лит кровью».

Вот после этого подавлении, думается мне, крестьяне поня­ли, что стихийными восстания­ми на большевиков подейство­вать нельзя, они ни перед чем не остановятся. Даже если, по слову Ленина, придется истре­бить 9/10 народа. Тогда и начали возникать в разных местах подбольшевицкой России Сою­зы и Братства трудовых крес­тьян. Во главе их становились сельские интеллигенты, коопе­раторы, офицеры из крестьян­ских сыновей, которых было не так уж мало, унтер-офицеры и самій крестьяне. Возможно, что многие из них были эсера­ми. Нельзя забывать, что на выборах в Учредительное Со­брание Россия дала эсерам больше 50 процентов голо­сов, но сама партия с.-р. в подготовке этих восста­ний никакого участия не при­нимав Она все еще продол­жала «решительно отвергать попытки свержения советской власти путем вооруженной борьбы». Центральный коми­тет партии с.-р. подтвердил эту позицию осенью 1920 г., уже после того как Тамбовская гу­берния опять запылала восста­нием : «Вооруженный фронт против контрреволюции и идей­ный фронт против большеви­ков...».

Большевики идеям предпочи­тали наганы, пулеметы и систе­му заложничества.

Антоновское восстание

Восстание, получившее на­звание Антоновского, по имени своего вождя, началось 15 ав­густа в селе Хитрово Тамбов­ского уезда. Местная группа Союза трудовых крестьян «ра­зоружила и арестовала прибыв­ший в эту местность продот­ряд».

Через четыре дня — 19 ав­густа восставшие заняли боль­шое и богатое село Каменку Кирсановского уезда. Здесь на сходе председатель губернско­го комитета Союза трудовых крестьян Г. Плужников огласил цели восстания, которые в об­щих чертах уже приведены вы­ше.

Александр Степанович Анто­нов, уроженец села Инжавино, сын слесаря, Кирсановского ме­щанина, был принят в партию с.-р. в 1906 г. и вступил в дру­жину террористов. В 1909 г. его арестовали за вооруженное ограбление купца в Саратове и сослали в Сибирь. После Февральской революции он вернул­ся и получил скромный пост помощника начальника 2-й час­ти городской милиции г. Там­бова. Октябрьский переворот застал его на должности на­чальника милиции Кирсанов­ского уезда. Он остался на этом посту, но возбудил подо­зрения большевиков. По совет­ским данным, уже тогда он ус­траивал небольшие склады ору­жия и продовольствия в зерных местах. В августе 1918 г. ЧеКа пыталась его арестовать, но он сумел ускользнуть сам и увез три подводы винтовок и бое­припасов.

Антонов собрал отряд и на­падал с ним на волостные сове­ты, на» небольшие подразделе­ния Красной армии, на продо­вольственные склады и т. д. Его отряд принимал участие в многочисленных тамбовских восстаниях, но ничем особен­ным, как будто, не выделялся, кроме, может быть, сплоченно­сти и решительности. Насчиты­вал он всего около 50 человек кадровых. Во время рейда ген. Мамантова по большевицким тылам летом 1919 г. Антонов послал к нему делегацию. Так как ничего реального он Мамантову предложить не мог, попытка эта последствий не имела.

С конца 1919 г. Антонов при­нимал деятельное участие в ор­ганизации Союза трудового крестьянства и добился боль­шого влияния, возможно пото­му, что имел за собой хотя и небольшой, но постоянный, сплоченный и показавший себя отряд. Восстание 1920 г. сразу выдвинуло его на роль вождя широкого народного движении.

После захвата Каменки Анто­нов постепенно распространял восстание на соседние золости и уезды. К 8 сентября у него было уже 6 тыс. человек. В сентябре – октябре восстание охватило уже пять южных уез­дов Тамбовской губернии.

Армия Антонова строилась по территориальному признаку - каждый полк был прикреп­лен к определенной волости или району, от которых получал бойцов, конское пополнение и продовольствие. Полки имели номера и названия, очевидно, по месту формирования — Ка­менский (не знаю номера), 3-й Низовский, 4-й Паревский, 7-й Верхоценский, 9-й Семенов­ский, 14-й Нару-Тамбовский и т. д., а также Особый, насколь­ко можно понять, находивший­ся под непосредственным ко­мандованием Антонова.

Советские источники сооб­щают, что «на вооружении банд (так они называют вос­ставших — ЮС) находились винтовки различных систем, дробовики, обрезы, ПИКИ, & также косы, топоры, вилы, ду­бины. — И продолжают даже не с новой строки: — Банды снабжались оружием из-за ру­бежа»... И это написано совер­шенно серьезно. Вилы и дуби­ны из-за рубежа. Но и совет­ские источники принуждены признать, что «значительную часть вооружения и боеприпа­сов банды добывали в бою». Только не значительную, а все. Так было и в Добровольческой армии. Называлось это «снаб­жение за счет противника» — других поставщиков не было. И платили за оружие ценой крови, иногда большой крови. Вооружение всегда было сла­бым местом всех противников большевиков.

И особенно трудно пришлось Антонову. Вооружить свою быстро росшую армию вряд ли он мог даже ценой большой крови. Красных частей в губер­нии было тогда мало. Антонов и нападал на них, и разоружал. Частично они сами переходили на его сторону. Перебегали на его сторону даже члены пар­тии. Половина «членов парт­ячеек» Кирсановского уезда пе­решла к Антонову. Но даже разоружив все красные части, имевшиеся в губернии, Анто­нов не был бы в состоянии снабдить оружием всю свою армию. Ему удалось отбить у красных 4 (по другим источни­кам — до восьми) орудия и не­сколько десятков пулеметов, но боеприпасы расходовались быс­тро, а пополнять их запасы становилось все труднее.

Армию Антонова советские источники делят на» «личные» полки, вероятно, вооруженные огнестрельным оружием, и пол­ки «крестьянских повстанцев», т. е. тех, кого в ту эпоху назы­вали «вильниками». Они были вооружены вилами, косами, то­порами, дубинами и только редкие из них имели охотничьи ружья. Каково было соотноше­ние «личных» полков к полкам вильников, мне установить не удалось.

Большевики, конечно, сразу пустили в ход свои испытанные средства: круговая порука, заложничество и массовый террор - расстрелы, расстрелы, рас­стрелы. 1 сентября 1920 г. оперштаб тамбовской ЧеКа из­дал приказ:

«Провести к семьям восставших беспощадный красный тер­рор... арестовывать в таких се­мьях всех с 18-летнего возрас­та, не считаясь с полом, и если бандиты будут выступления продолжать, расстреливать их». И расстреливали.

Тамбовские «Известия» сооб­щили 5 сентября о сожжении пяти «бандитских» сел. 7 сен­тября они же сообщили о рас­стреле более 250 крестьян. Се­ла с населением в несколько тысяч человек сжигали за срыв одной прокламации. В Елатьме расстреляли 300 человек, при­чем заставили их вырыть себе могилу. Брали заложников, главным образом, женщин и детей. Расстреливали и их, а тех, кого не убивали, гноили годами в тюрьмах вместе с детьми или высылали в гиблые места.

Но ни сожжение сел, ни арест и расстрел заложников, членов семей восставших, ни массовый (массовидный, по вы­ражению Ленина) террор не были уже в состоянии поту­шить восстание. Жестокости коммунистов вызывали ответ­ные жестокости восставших. К октябрю восставшие уничтожи­ли 41 волостной совет в Там­бовском уезде и большинство волостных советов в Кирсанов­ском уезде. Большевиков ис­требляли. Коммунистические ячейки переходили «на под­польное положение». К декаб­рю восставшие захватили поч­ти всю Тамбовскую губернию (за исключением городов). Си­лы их были разделены на четы­ре крупные подвижные группы. В январе у Антонова было уже две армии, состоявшие из 21 полка и отдельной бригады, об­щей численностью 40-50 тысяч человек.

Одновременно и большевики наращивали численность своих войск в губернии. Прибывали отборные части: полк            ВЧК и три полка ЧОН из Москвы, полк ЧОН и интернациональ­ный полк из Казани, 15-я кава­лерийская дивизия из Киева, украинская кавалерийская бри­гада Дмитриенки, кавалерий­ский полк, две стрелковые бри­гады, 3 бронепоезда, 3 броне- отряда ВЧК (1-й, 21-й и 52-й), авиационный отряд, не считая мелких подразделений. Крас­ные войска имели на вооруже­нии около 500 пулеметов, свы­ше 60 орудий и несколько же­лезнодорожных бронелетучек.

Все это прибыло в Тамбов­скую губернию не позже янва­ря 1921 г. «Уже тогда, — от­мечает советский источник, советские войска имели числен­ный перевес над мятежниками». И могли выставить против виль- ников Антонова самое совре­менное вооружение.

Положение Антонова ухуд­шается. Его полки — фактически, крестьянское ополчение, не обученное, не подготовлен­ное, не знакомое с военной дисциплиной, без опытного ко­мандного состава — имеют про­тивником регулярную армию, прекрасно вооруженную, в зна­чительной своей части специа­лизировавшуюся в продолже­ние трех лет на подавлении та­ких восстаний и превосходя­щую в числе. Антонову стано­вится тесно в Тамбовской гу­бернии. Если он не распростра­нит восстание на соседние гу­бернии (то, чего так боялся Ленин), его забавят. В январе, феврале и начале марта Анто­нов делает вьглазки относитель­но крупными силами в соседние губернии — Саратовскую, Во­ронежскую и Пензенскую. Но там положение сложилось сов­сем другое.

Тамбовская губерния приу­рочила начало восстания к ав­густу, к моменту прихода пер­вых продовольственных отря­дов, задачей которых было ото­брать у крестьян урожай. Хлеб остался в губернии, и она голода не испытывала. Кроме того, Антонов сразу же после начата восстания захватил несколько продовольственных складов, а также запасы совхозов и сель­скохозяйственных коммун. В соседних губерниях уже начал­ся безысходный голод.

Крестьяне начали голодать в

1919    г. К осени 1919 г. продо­вольственные отряды уже ус­пели выкачать из деревни поч­ти все. В 1920 г. страна жила не столько за счет уже обоб­ранного своего крестьянства, сколько ограблением отвоеван­ных у Белых армий богатых об­ластей Юга России, Северного Кавказа и Сибири. Дальше за­хватывать и грабить было не­чего. Поэтому 21 апреля 1920 г. заготовки хлеба — продразвер­стка — были возложены на> ВЧК. Результат сказался сразу: острый голод охватил области с населением в десятки милли­онов человек.

В феврале 1921 г. средний суточный пищевой рацион сель­ского населения в Тульской гу­бернии (признанной большеви­ками благополучной по пита­нию) равнялся 1500 калорий на человека, Саратовской — 1700, тогда как работающий че­ловек должен получать еже­дневно не меньше четырех — четырех с половиной тысяч ка­лорий. Уже в ноябре 1920 г. суточный пищевой рацион в этих губерниях колебался меж­ду 2000 и 2500 калорий. Но продовольственную разверстку

1920    г. Тульская губерния вы­полнила на 108%, Саратовская - на 105%. В некоторых гу­берниях положение было еще хуже.

В Саратовской губернии «же­стокий голод начался уже зи­мой, были случаи голодной смерти. Есть селения с населе­нием в 5.000, из коих 4.200 ле­жат опухшие от голода».

«Население не в силах хо­дить и сидеть. Оно лежит, за­вернувшись во все свои одеж­ды и лохмотья. Тощают до то­го, что не могут встать, умира­ют и мертвые лежат среди жи­вых»... Это описание «тульско­го большого и когда-то зажи­точного селения» относится к февралю 1921 г.

В Пензенской губернии «лю­ди совершенно ослабели. Неко­торые не могут пройти саже­ней 20, падают как от ветра». Уроженец той же губернии пи­шет: «Первое, что представилось по приезде из Красной армии, это изможденные, го­лодные крестьяне. Встречаю знакомых и не узнаю. Люди как тени».

«Крестьяне... в зиму 1920­-21 гг. ели желуди, древесные опилки, кору берез и лип, гли­ну, лебеду, жмыхи, отруби и мя­кину, листья; весной жили мо­лодыми веточками дерев, кон­ским щавелем и т. д.». Но «по­требление суррогатов вызывает массовые желудочные заболе­вания и голодные смерти». Так, например, в Балашевском уезде (Саратовская губ.) зарегистри­ровано 33.483 случая заболе­ваний и 309 голодных смертей, в Ставропольском (Самарская губ.) — 358 голодных смертей.

Неизбежность голода была ясна уже с весны 1920 г. Ос­татки общественности, уцелев­шие от красного террора, «не­дорезанные», пытаются обра­тить внимание новых господ на надвигающееся бедствие. Но на третьей сессии ВЦИКа (осень 1920 г.) Брюханов, заведую­щий продовольственными опе­рациями, угрожает: «Мы совер­шенно определенно вынужде­ны будем в целом ряде губер­ний в борьбе с кулачеством вступить на путь применения военной силы. И совет народ­ных комиссаров в этом отноше­нии принял целый ряд реше­ний, в результате которых мы значительно должны будем уве­личить кадры военных сил, предназначенных для продо­вольственной работы». И дей­ствительно. Продовольствен­ные отряды исчисляются тыся­чами и поставляет им кадры ВЧК. Во главе их становятся заслуженные палачи, вроде Ла­циса. И уже голодающие губер­нии перевыполняют план. Заби­рают все, под метелку. И кре­стьянам остается питаться дре­весиной, глиной, листьями, мо­лотыми костями и умирать с го­лода.

Но положение не улучшает­ся. Тогда с пайка снимают це­лые категории служащих, в су­ществовании которых советская власть больше не заинтересо­вана. Паек урезывают рабочим. Вводят «государственное регу­лирование сельского хозяйства» — мертворожденное кабинет­ное измышление, первое изда­ние колхозов, в результате ко­торого сгнили или проросли миллионы пудов зерна для се­мян. А сытый всероссийский староста Калинин поучает уми­рающих с голода: «Питер мо­жет научить, как надо голо­дать. Ведь бороться с голодом не значит получать продукты».

Голод был не единственной казнью, выпущенной больше­виками на Россию. Эпидемии различных заразных болезней (разные виды тифа, оспа, ис­панка, дифтерит, дизентерия) начались еще в 1918 г. В 1921 году они достигли апогея. Ле­карств нет. Врачей нет. Больше­вики относили врачей к катего­рии классовых врагов, к бур­жуазии. Их тоже брали залож­никами и тоже убивали. «Там, где еще остались прежние зем­ские врачи, их участки непо­мерно велики. Они охватывают два, а то и три уезда. В Чем- барском уезде Пензенской гу­бернии на 210.000 жителей име­ется два врача, из которых один болен. На 300.000 населения Балашевского уезда Саратов­ской губернии имеется три вра­ча», — так писал наркомздрав Семашко, бездарный, суматош­ливый и вздорный человек, имя которого обессмертили, назвав им распространителя эпидемий - вшей. Так и говорили: «У меня семашки завелись». Да и что могли сделать врачи без лекарств. Обессиленное трех­летним недоеданием и насту­пившим острым голодом насе­ление вымирает.

В 1921 г. прибавилась еще эпидемия холеры. К концу ав­густа 1921 г. было зарегистрировано официально 112.582 случая заболевания холерой. «Это официально зарегистри­ровано, а сколько умирает так, в закоулках?». «Холера уже разразилась крупной эпидеми­ей, — пишут «Известия». — Ростов, Поволжье, Воронеж, Орел пылают... Теперь уже нельзя скрывать, что холера проникла во все углы России, она вся ею заражена и помочь мы уже не можем — поздно, ибо, главным образом, сани­тарные условия ниже всякой критики. Канализации нет даже в столицах, все поломано, испорчено».

Города годами не чистились и стали рассадниками эпиде­мий. Саратов, «не чистившийся в течение трех лет, оказался обреченным на гибель, вслед­ствие ужасного зловония от растаявших нечистот, явивших­ся рассадником страшной эпи­демии». «Холерная эпидемия в Самаре делает одно завоевание за другим. Дыханием смерти ве­ет на улицах...». Астрахань — «помойная, мусорная яма».

Спасаясь от голода, населе­ние бежит в места, где оно на­деется найти хлеб. «Голодное переселение, как чисто зооло­гическое бегство голодных лю­дей куда попало, лишь бы спас­тись от гибели, началось у нас уже в 1918 г., а к 1920 г. оно дало уже около 600 тыс. душ переселенцев». В 1920 г. пере­селение усилилось. Только по Новосильскому уезду Тульской губернии в 1920 г. было выда­но разрешений на переселение в «сытые места» 35.000 чел. А покинули уезд не меньше 50.000 — на 156.000 населения уезда.

В 1921 г. переселение при­няло стихийные размеры. С места срываются миллионы и бегут, куда глаза глядят... к «индийскому царю». К середи­не года из одной только Сара­товской губернии ушло до 350000 человек, «...до зимы сдвинется с места едва ли ме­нее 10 миллионов...» — пишет в июле «Экономическая жизнь». «Голодное население Повол­жья двинулось на юг, сея по пути заразу и смерть», — воз­вещают «Известия».

Все, что может еще передвигаться, все активное покидает гиблые места. Остающиеся, пухнущие с голода, впавшие в голодную апатию, не могут ока­зать достаточную поддержку вспыхивающим то здесь, то там восстаниям. Но даже в вымира­ющем от голода и эпидемий Поволжье люди борются с не­навистной властью и умирают. Сапожковское восстание про­должалось два года.

В марте Антонову стало ясно, что распространить восстание на соседние губернии невоз­можно. Тамбовская губерния изолирована и предоставлена своим силам. Тогда он ставит следующей задачей захват Там­бова». Нужно полагать, что за­хватом Тамбова он хотел дать восстанию крупный объединяю­щий центр. Кроме того, таким эффектным успехом, как заня­тие губернского города, Анто­нов, возможно, надеялся вы­звать выступления врагов со­ветского режима в других мес­тах.

Мне кажется, что именно· к этому времени относится име­ющееся у меня воззвание Анто­нова (из собрания Б. И. Нико­лаевского):

«Красноармейцы! — начина­ется оно. — Пробил час нашего освобождения.

Наступил момент избавления от красных самодержцев, засев­ших как соловей-разбойник в Москве - белокаменной, опоганивших наши святыни, наши иконы со святыми мощами, про­ливших море невинной крови отцов и братьев наших, обра­тивших в непроходимую пусты­ню наше сильное и богатое го­сударство».

«Для спасения Отчизны, для выручки Москвы из рук крас­ных палачей я принял на себя командование всенародным ополчением в г. Тамбове, как некогда Минин и Пожарский собирали полчища* народные в славінюм Нижнем Новгороде. Сейчас в моем распоряжении 120.000 армия.

Вот вам мой приказ:

не взирая ни на какие пре­пятствия, немедленно высту­пайте в поход на соединение с моим ополчением».

Воззвание заканчивалось так:

«Отечество в опасности, оно зовет вас на подвиг.

Итак за мной на выручку Москвы!

С нами Бог и Народ!

Ко мне в Тамбов!

Командующий всенародным ополчением Антонов.

г. Тамбов».

Тем временем положение з Тамбовской губернии продол­жало для Антонова ухудшать­ся.

Обеспокоенный ростом и масштабом восстаний, Ленин приказал сформировать цен­тральный орган по борьбе с ни­ми. В январе 1921 г. такой ор­ган был сформирован. Он полу­чил название Центральной меж­дуведомственной комиссии по борьбе с бандитизмом. В нее входили представители ЦК РКП (б), Совета труда и оборо­ны, реввоенсовета, ВЧК, ЧОН, главного командования «рабо­че-крестьянской» Красной ар­мии и народного комиссариата путей сообщения. Комиссии бы­ли даны самые широкие полно­мочия. Это был фактически главный штаб по борьбе с вос­станиями. Такое огромное зна­чение придавалось этой комис­сии, что в нее вошли возглавители многих из этих учрежде­ний. От ВЧК — председатель Дзержинский, его заместитель - Уншлихт и «первый человек после Дзержинского» — Мен­жинский, от Красной армии — главком С. Каменев и помощник начальника штаба Шапошни­ков, от реввоенсовета — Склянский и Гусев. И, конечно, «ос­новное внимание Центральной комиссии по борьбе с бандитиз­мом было сосредоточено на раз­громе кулацко-эсеровского мя­тежа в Тамбовской губерний».

В Тамбовской губернии для непосредственного руководства борьбой с восстанием была сформирована Полномочная ко­миссия ВЦИКа. С конца марта 1921 г. такие комиссии обра­зовывалась везде, где в то вре­мя происходили крупные вос­стания. Состояли они обычно из пяти членов: уполномочен­ный ВЦИКа (председатель), командующий войсками (зам. председателя), особоуполномо­ченный ВЧК и два представите­ля от губернских партийных органов. В руках этих комис­сий сосредоточившись полнота власти — партийной, чекист­ской и военной. Председателем Полномочной комиссии в Там­бовской губернии стал член ВЦИКа Антонов-Овсеенко, его заместителем — Тухачевский.

«Для повышения уровня че­кистской работы... прибыли из Москвы 100 чекистов, в том числе особоуполномоченный ВЧК т. Антонов» (третий Анто­нов Тамбовского восстания, ве­роятно, хулиганский псевдо­ним). Из разных мест перебро­сили до 1.200 политработни­ков. С февраля-марта появля­ются сведения о действиях бри­гады ВЧК трехполкового со­става.

В феврале-марте Антонов на­чал терпеть поражения. Вернее, это не поражения. Плохо воо­руженные полки Антонова не могут принять бой с превосхо­дящим в числе и вооружении противником. Они рассыпают­ся, чтобы вскоре собраться в другом месте, но несут при этом большие потери.

Сосредоточение антоновских частей около Тамбова идет в обстановке постоянных боев. Наблюдение за ними ведется с воздуха. В места скоплений по­встанцев посылаются крупные кавалерийские части, усилен­ные бронеотрядами. Приходит­ся распыляться, чтобы позже собраться в другом месте. Но преимущество красных в чис­ленности и в вооружении слиш­ком велико. Собранный под Тамбовом кулак Антонова в 6 тыс. человек при трех оруди­ях 22 марта попал в окруже­ние. Ценой больших потерь антоновцам удалось прорваться и даже спасти орудия. Но в боях под Тамбовом в марте были разбиты и частично уничтоже­ны лучшие полки Антонова — Особый, 4-й и 8-й. От захвата Тамбова пришлось отказаться.

Решимости продолжать борь­бу эти поражения не подорва­ли. Начальник штаба Красной армии в докладе от 29 марта 1921 г. сообщает, что «прихо­дится действовать среди самой толщи врагов, рискуя каждый день и час получить удар не только с фланга, но и с тыла. Многочисленные сторонники повстанцев-бандитов проника­ют во все поры военного орга­низма, разведывая, ведя неза­метную агитацию и нанося вред совершенно неожиданно там, где меньше всего можно было бы ожидать».

В начале апреля Ленин по­сылает в Тамбовскую губернию Тухачевского, только что пода­вившего Кронштадтское восста­ние. Ему, как специалисту, Ле­нин дает месячный срок для «разгрома Тамбовского эсеро-кулацкого мятежа». Одновре­менно в губернию накачивают­ся новые подкрепления. В апреле приходит молдаванская конная бригада Котовского со своей конной артиллерией и 2-я стрелковая бригада. В ап­реле же в Тамбовской губер­нии сосредоточиваются 7.000 курсантов Московского и Ор­ловского военных округов, к которым присоединяются кава­лерийские курсы усовершенст­вования комсостава Красной армии. В апреле же присыла­ются дополнительно несколько авиационных и броневых отря­дов. Численность частей особо­го назначения (ЧОН) доведена до 6.430 человек. В помощь Тухачевскому академия гене­рального штаба «направила группу слушателей во главе с Федько». В начальники штаба Тухачевский получает Какурина, в помощники — Уборевича.

Новый командующий войска­ми Тамбовской губернии сразу развивает лихорадочную дея­тельность. Антонову не дают покоя. В нескольких боях в на­чале апреля ему наносят тяже­лые поражения. Он терпит ог­ромные потери. Красным уда­ется даже захватить его обоз с боеприпасами. Положение ста­новится критическим. Но Антоноз проводит смелую до дерзо­сти операцию. В одну ночь он сосредоточивает около боль­шого села Рассказово конный отряд численностью до 5.000 сабель и рано утром, неожи­данной атакой, захватывает в плен целый красный батальон, стоявший в селе. В руки Анто­нова» попадают вооружение и склады батальона.

Вероятно, после этой опера­ции и была сложена частушка:

Во Рассказове метель,

А в Тамбове склизко.

Что лютуешь, коммунист,

Ведь Антонов близко.

Но вооружения и боеприпа­сов не хватает. Тогда Антонов разрабатывает план захвата Кирсанова. В Кирсанове распо­ложен штаб 1-го боевого участ­ка, которым командует Федько. В нем должны быть большие склады вооружения и боепри­пасов. Так же неожиданно Ан­тонов стягивает к Кирсанову отряд в 6 тыс. человек и 25 апреля атакует его с трех сто­рон. Но Кирсанов слишком хо­рошо защищен. Все атаки от­биты и на помощь осажденно­му городу подтягиваются крас­ные части. Антонов снимает осаду и выступает навстречу батальону, посланному по же­лезной дороге от станции Град­ский Умет. 27 апреля батальон окружен и разгромлен. Но в это время на поле боя выходит 442-й стрелковый полк. Анто­нов отступает. С одними шаш­ками против хорошо вооружен­ного полка ничего поделать нельзя. Но той же ночью антоновцы переходят в атаку на полк. Преимущество в воору­жении не имеет такого значе­ния ночью. Полк начинает от­ступать. Возникает паника. Но в это время на отряд Антонова с одной стороны ударяет кава­лерийская бригада Дмитриенки, с другой — 14-я кавалерийская бригада. Силы слишком нерав­ны. Отряд Антонова рассыпа­ется в разные стороны. Только за четыре дня боев за Кирсанов антоновцы потеряли свыше 2 тысяч человек.

В начале мая Тухачевский получает запрос от Централь­ной комиссии. Месячный срок прошел, а восстание еще не разгромлено? Мне неизвестен его ответ, но Тухачевский по­нял уже, что военное решение невозможно. Антонов опирает­ся на единодушную поддерж­ку населения. И «красный На­полеон» вырабатывает в со­трудничестве с особоуполномо­ченным ВЧК и Полномочной ко­миссией ВЦИКа план кампании по завоеванию и «советизации» Тамбовской губернии.

12 мая 1921 г. Тухачевский отдает приказ. «На задачу ис­коренения бандитизма, — го­ворилось в нем, — следует смо­треть не как на какую-нибудь более или менее длительную операцию, а как на более се­рьезную военную задачу — кампанию или даже войну». Приказ продолжает: «Операции против бандитов должны вес­тись с непогрешимой методич­ностью, так как бандитизм лишь тогда будет сломлен морально, когда самый характер подавле­ния будет внушать к себе ува­жение своей последовательнос­тью и жестокой настойчивос­тью». «Уважение» достигалось, главным образом, расстрелами.

Практически это выглядело так. В каждую волость в опре­деленной последовательности вводились войска, значительно превосходившие численностью отряды Антонова, базировав­шиеся на» эту волость. Красные ставили себе задачей окружить антоновцев и уничтожить их или, по крайней мере, разбить и вытеснить из волости. Пре­следование разбитых возлага­лось на сильные подвижные от­ряды, состоявшие из броневи­ков, грузовиков и легковых ма­шин, вооруженных пулемета­ми, af также конных подразде­лений. Эти отряды должны бы­ли «впиваться» в преследуе­мых и не оставлять их в покое до полного уничтожения или распыления. Эти подвижные от­ряды называли красочно «пьявочными».

Одновременно в волость по­сылали ревком и чекистов. Они вылавливали оставшихся анто­новцев, арестовывали их се­мьи, брали заложников, высы­лали из губернии ненадежных и «последовательно и до конца проводили все объявленные на­селению жестокие меры нака­зания», а меньше расстрела на­казания не было.

Одновременно же в этой об­ласти объявлялся двухнедель­ник добровольной явки — «прощенные дни». Рядовым антоновцам гарантировалось про­щение и возвращение к семьям, дезертирам — безнаказанность и посылка в воинские части до окончания срока службы, вожа­кам — гласный суд без приме­нения расстрела. Также «про­щенные дни» начали практико­ваться с конца марта — начала апреля, после поражения Ан­тонова под Тамбовом. Эти ам­нистии имели некоторый успех, особенно среди дезертиров. Сдавались малодушные, устав­шие, «сдавались, чтобы спасти свою арестованную и находя­щуюся под угрозой расстрела семью.

Большевики первое время не нарушали данного обещания, но сдавшиеся должны были до­казать искренность своего рас­каяния — рассказать все, что им было известно, предать вче­рашних соратников. 100 чекис­тов и 1.200 политработников получили работу. Они выясни­ли схему организации Союза трудовых крестьян и систему дислокации и базирования час­тей Антонова, составили спис­ки виднейших антоновцев, чле­нов СТК и их семей. В мае 1921 г. одновременно в разных частях губернии было «изъя­то» до 2 тыс. человек. Я не знаю, что подразумевалось под термином «изъято». Одним уда­ром восстание было обезглав­лено и организация его разру­шена. Борьба стала безнадеж­ной. Продолжать в таких усло­виях сопротивление равнялось самоубийству, но борьба про­должаюсь.

Ни одному иноземному заво­евателю не приходилось прео­долевать такое сопротивление, какое оказали русские крестья­не «рабоче-крестьянской» со­ветской власти.

Вытесненные из своих мест­ностей, преследуемые превос­ходящими силами красных, уси­ленными «пьявочными» отряда­ми, — вооруженные почти только холодным оружием, без артиллерии, пулеметов и бое­припасов, восставшие спасались от окружения только быстрыми переходами. Но и это мало по­могало. Наблюдение за ними велось с воздуха и сохранить в тайне передвижения крупных конных соединений было не­возможно.

29 мая шесть полков 2-й ар­мии Антонова попытались про­биться в лесной район около села Инжавина, но наткнулись на сильные заслоны красных. Они повернули на восток и уш­ли в Саратовскую губернию.

1 июня они остановились на отдых в селе Елань. Но за ними уже шел сильный автоброневой «пьявочный» отряд. Несколько броневиков ворвались в село и расстреливали в упор застигну­тых врасплох антоновцев, дру­гие броневики окружили село и перерезали дороги. Антонов- цам зсе же удалось вырваться из окружения. Ночью они со­брались в лесу около города Сердобска. Но замести следы им не удалось. К утру они бы­ли опять окружены все тем же автоброневым отрядом и кава­лерийской бригадой Котовского.

Положение было безвыход­ным. Начинался артиллерийский обстрел леса. К опушке подхо­дили броневики. И тогда тамбовские мужики пошли в атаку, в одну из самых безнадежных и самых блестящих ата« в ис­тории русской конницы. С саб­лями на пулеметы. Всей своей массой антоновцы обрушились на 2-й полк бригады Котоз- ского, которым командовал Криворучко. Атака была на­столько стремительной, что котовцы не выдержали. Антоновцы прижали их к высокому бе­регу реки и через пробитую брешь вылились на свободу. Этот прорыв стоил им больше тысячи человек убитыми.

Потрепанные и поредевшие полки Антонова, оторвавшись от преследования, взяли на­правление на г. Чембар. И так силен был страх перед ними, что главком С. Каменев послал телеграммы командующим вой­сками Приволжского и Заволж­ского военных округов с при­казом оказать содействие ко­мандующему войсками Тамбов­ской губернии.

Но это был уже конец. Из Чембара Антонов повернул к югу, в Кирсановский уезд. О новом направлении сразу же стало известно от летчиков. 6 июня измотанные боями и по­стоянными переходами остатки 2-й армии опять попали в ок­ружение. И опять ценой огром­ных потерь им удалось про­рваться. Часть их рассеялась в лесах в долине реки Вороны, часть присоединилась к 1-й ар­мии под командованием штабс-капитана Богуславского. В по­следнем бою сам Антонов был ранен. 2-я армия перестала су­ществовать.

10 июня 1-я армия начала пробиваться на юг, — прошел слух, что на Дону вспыхнуло восстание. В 1-й армии остава­лось только около трех тысяч бойцов. Путь ей преграждали кавалерийские части и авто- броневые отряды. Неся огром­ные потери, истекая кровью, отбиваясь от атак со всех сто­рон, она медленно продвига­лась к югу. 17 июня остатки ее были окружены в районе Новохоперск-Урюгтинская. К 19 июня 1-я армия была полнос­тью уничтожена. Раненый Бо­гуславский был захвачен в плен и замучен.

От обеих армий Антонова остались отдельные отряды чи­сленностью от нескольких де­сятков до нескольких сот чело­век. Началось методическое их уничтожение. Обращает на се­бя внимание малое число плен­ных антоновцев в этих завер­шающих операциях по сравне­нию с числом убитых. Возмож­но, что пленных не брали, но еще более возможно, что в плен не сдавались. Высокие потери, понесенные красными частями, участвовавшими в операциях по уничтожению, показывают, что антоновцы на спасение не надеялись и только старались подороже продать свои жизни.

15 июля в 12 км от Козлова был полностью уничтожен от­ряд Карася, одного из ближай­ших и доблестнейших сподвиж­ников Антонова. Сам Карась был убит. После этого из круп­ных отрядов остался только один — бывшего фельдфебеля Матюхина. Он насчитывал до 500 человек и располагается в лесах около села Дмитриевского. Уничтожить его в от­крытом бою стоило бы слишком дорого. Тогда ВЧК разработала предательский план. Из части бригады Котовского был со­ставлен «Кубано-Донской по­встанческий отряд атамана Фролова». Роль «Фролова» взял на себя Котовский. В ночь на 20 июля этот отряд якобы пробился с боем в расположе­ние отряда Матюхина. Произо­шла встреча. Матюхин поверил обману. Обману помогли упор­ные слухи о восстании на Дону. Оба отряда перемешались.

20 июля на рассвете нача­лось истребление матюхинцев. Сам Матюхин был убит и его отряд полностью истреблен.

20 июля председатель Полно­мочной комиссии ВЦИКа в Там­бовской губернии Антонов-Ов­сеенко послал ЦК ВКП(б) по­бедную телеграмму: «Банды Антонова разгромлены. Шайки Богуславского уничтожены. Банда Карася вместе со своим атаманом ликвидирована...».

И в тот же день, 20 июля, докатившийся из соседних гу­берний «...'ПОТОК голодных вор­вался в Тамбов и буквально за­топил город. Обезумевшие от голода люди смяли заставы красноармейцев, рассыпались по городу и начали громить магазины и склады. Лошади конного отряда, пожарной ко­манды и извозчичьи были за­резаны и съедены. Все, что не могло быть съедено на месте, - унесено, и когда передовая часть толпы вышла из города и двинулась дальше, сменив­шие их... уже ничего не наш­ли».

История не скупится на сим­волы.

Я подсчитал приблизительно число антоновцев, убитых в бо­ях с конца декабря 1920 г. по конец июля 1921 г. по совет­ским данным. Получилось око­ло 17 тысяч. Но убитых было много больше. Во-первых, вос­стание началось в середине ав­густа и по конец декабря антоновцы тоже несли потери: уби­вали их также и после конца июля. Во-вторых, в советских источниках описаны не все бои и не для всех описанных боев даны цифры потерь антоновцев.

Армии Антонова насчитыва­ли от 40 до 50 тысяч человек. Им пришлось драться с против­ником, значительно превосхо­дившим их не только в числе, но и в вооружении. Под конец, артиллерии, пулеметам, броне­викам, самолетам красных они могли противопоставить только сабли, вилы, да собственные груди. Назовите другую армию, которая в таких безнадежных условиях продолжала бы со­противление с такой стойкос­тью и решительностью до смертного конца. Даже старая гвардия Наполеона, которая «умирала, но не сдавалась», оказалась на проверку леген­дой. У Антонова было всего только крестьянское ополче­ние.

С уничтожением живой силы антоновцев можно был»о бы пе­рейти к тому, что большевики называют «мерным строитель­ством». Но так велика была не­нависть к коммунистическому завоевателю, что восстание легко могло вспыхнуть опять с новой силой. Да и сам Антонов был еще жив. Необходимо было дальше и крепче зажимать гай­ку террора. Необходимо было укротить строптивую губер­нию, поставить на колени, «со­ветизировать» ее. И 11 июня, сразу после уничтожения 2-й армии Антонова, Полномочная комиссия ВЦИКа издала при­каз:

1. Граждан, отказывающих­ся назвать свое имя, расстрели­вать на месте без суда.

2.  Селянам, у которых скры­вается оружие, объявлять при­говор о взятии заложников и расстреливать таковых, в слу­чае несдачи оружия.

3.  Семья, в дому которой укрылся бандит (т. е. восстав­ший крестьянин — ЮС), под­лежит аресту и высылке из гу­бернии, имущество ее конфис­куется, старший работник в этой семье расстреливается на месте без суда.

4.  Семьи, укрывающие чле­нов семьи или имущество бан­дитов, рассматриваются, как бандитские, и старшего работ­ника этой семьи расстреливать на месте без суда.

5.  В случае бегства семьи бандита, имущество таковой распределять между зерными советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать.

6.  Настоящий приказ прово­дить в жизнь сурово и беспо­щадно».

И приказ этот подписал тот, кого позже легкомысленно про­чили в «красные Наполеоны» — М. Тухачевский.

О том, как «сурово и беспо­щадно» проводился в жизнь этот приказ, свидетельствуют следующие цифры. Уже после полного подавления восстания, с 15 августа по 15 октября 1921 г. в одном только Бори­соглебском уезде было захва­чено 3.157 повстанцев, аресто­вано 3.024 дезертира и взято 1.326 заложников. Часть их, неизвестно какая, но во испол­нение приказа — немалая, была расстреляна. А всего в Там­бовской губернии уездов было 12.

Высылки из Тамбовской гу­бернии, насильственное пересе­ление в гиблые места, начались еще в марте 1921 г. Но они показались Центральной комис­сии по борьбе с бандитизмом недостаточными, и в июне ко­миссия приказала усилить вы­сылки. По одним сведением, пе­реселяли на север — в Воло­годскую и Архангельскую гу­бернии, по другим — в пусты­ни к Аральскому морю. В тог­дашней голодающей России место высылки не имело значе­ния. Результат был один — смерть.

Сколько было выслано? На­зывали цифру 80-100 тысяч.

Возможно, что цифра эта пре­уменьшена. По свидетельству Калинина, высылали целыми де­ревнями. А таких деревень, из которых до 80% мужского на­селения уходило к Антонову, было не мало. Кроме того, в ка­честве заложников были арес­тованы тысячи, десятки тысяч членов семей повстанцев. Их отправляли в тюрьмы и концен­трационные лагеря, когда не расстреливали. С. П. Мельгунов пишет: «В одном только кожуховском концентрацион­ном лагере под Москвой (в 1921-22 гг.) содержалось 313 тамбовских крестьян в качестве заложников, в числе их дети от 1 месяца до 16 лет». Кроме то­го, источники упоминают о рас­стрелах и высылках железно­дорожников, поддерживавших Антонова.

Но строптивая губерния ста­новиться на колени не желала. Тамбовский губком сообщил в феврале 1922 г., что мелкие от­ряды повстанцев «имеют связь с крестьянством и представля­ют из себя опасные белогвар­дейские потенциальные органи­зации». Несколько позже ПУР доложил Оргбюро ЦК РКП (б), что «наряду с уничтожением живой силы тамбовского эсеро-бандитизма не достигнуто еще полной идейной дискредитации такового, а следовательно, не исключена возможность новой бандитской волны весной т. г.».

И тогда большевики спусти­ли на Тамбовскую губернию своего надежнейшего союзни­ка — голод. В 1922 г. на 100 рождений в Тамбовской губер­нии доходило до 216 смертей, т. е. смертность больше чем в 2 раза превышала рождаемость.

Русский народ первый стал жертвой принудительного пере­селения и геноцида.

6 июня Антонов был ранен, Но скрылся с небольшой груп­пой соратников из 10-15 чело­век. Для его поимки или убий­ства делалось все возможное. В начале августа» поступили сведения, что он скрывается в болотах около Змеиного озера. Дважды прочесывали болота и соседние леса, но Антонов опять ушел. При этом он, по некоторым сведениям, опять был ранен. С тех пор след его потерялся.

Сразу же начинается его зьі- слежиівание. Большевикам, что­бы спать спокойно, необходи­мо его уничтожить. Целый год вождь восстания прожил в Там­бовской губернии, где каждый знал его в лицо. И только в мае 1922 г. чекистам удалось напасть на его след и к концу июня открыть место, где он скрывался.

24 июня 1922 г. отряд там­бовской ЧеКа к вечеру окру­жил на окраине села Нижний Шибряй избу Н. Катанасовой. Начался бой. Находившиеся в избе братья Антонозы отстре­ливались. Чекистам удалось поджечь избу. При попытке пробиться к лесу Александр Степанович Антонов и брат его Дмитрий пали смертью храб­рых.

 
   
О размахе крестьянских вос­станий свидетельствуют следу­ющие цифры. Статистическое управление РККА определяет боевые потери Красной армии за 1919 г. в 131.396 человек. В 1919 г. шла» война на четы­рех внутренних фронтах про­тив Белых армий и на Запад­ном фронте против Польши и прибалтийских государств.

В 1921 г. ни одного из этих фронтов уже не существовало, война шла только против безо­ружного народа и то же управ­ление исчисляет потери «рабоче-крестьянской» Красной ар­мии за этот год в 171.185 че­ловек. Войска ВЧК з Красную армию не входили и их потерли в эту цифру не включены. Не включены, возможно, и потери ЧОН, ВОХР и других коммуни­стических отрядов, а также и милиции. Одно только сопо­ставление цифр двух лет пока­зывает размах, ожесточенность и грандиозность войны народа с советской властью.

«До самого конца 1922 г., —    сообщает советский источ­ник, — военное положение со­хранялось в 36 губерниях, об­ластях и автономных республи­ках страны», т. е. почти вся страна была на» военном поло­жении.

Во что обошлись России ок­тябрьский переворот и приход к власти большевиков? Здесь точных цифр нет и к приблизи­тельным результатам можно придти только косвенными пу­тями. Но сначала несколько цифр для характеристики крас­ного террора.

Генерал Деникин учредил «Особую комиссию по рассле­дованию злодеяний большеви­ков». Комиссия собирала мате­риалы до осени 1919 г. С пора­жением Вооруженных сил Юга России она работать перестала. На» основании собранных ею и позже обработанных материа­лов была выведена цифра в 1.767.018 человек, убитых рав- личными органами красного террора за первые не полные два» года советской власти. Вот как распределялись жертвы красного террора:

28

епископов,

1.215

священников

6.775

профессоров

 

и учителей

8.800

докторов,

54.650

офицеров,

260.000

солдат,

10.500

полицейских

 

офицеров,

48.500

полицейских

 

агентов,

12.950

помещиков,

355.250

представителей

 

интеллигенции,

193.350

рабочих,

815.000

крестьян.

 

 

«...едва ли следует считать преувеличенным ее общий итог», — написал об этой цифре такой осторожный человек, как П. Н. Милюков, высказы­вая сомнения в правильности распределения убитых по раз­личным категориям.

Материалы, собранные ко­миссией, хранились в Русском архиве в Праге и з конце Вто­рой мировой войны попаши в руки большевиков. Проверить правильность распределения по категориям мы теперь не в со­стоянии. И все же, поражает чудовищное число убитых об­разованных людей. Почти пол­миллиона. Что это значило для России, нетрудно себе пред­ставить.

Но истребление русской ин­теллигенции на этом не остано­вилось.

«Получаю от времени до вре­мени письма» от бежавших из большевицкого рая, где так цветут науки и искусства, учи­телей моих, коллег и учеников, —    писал в № 2 «Современных Записок» (1920 г.) проф. М. Ростовцев. — И каждое письмо содержит прежде всего ’•синодик* — сухие списки по­гибших с однообразными при­писками: умер от голода, рас­стрелян, покончил самоубийст­вом. Десятки имен  одно крупнее другого, десятки обра­зов самоотверженных работни­ков на ниве науки и просвеще­ния, профессоров-идеалистов»...

И проф. М. Ростовцев приво­дит много имен тех, кто был гордостью русской науки и кого большевики расстреляли, дове­ли до самоубийства, уморили голодом. Еще больше имен при­водит проф. Питирим Сорокин.

О том же писал Куприн: «Достаточно было взять лишь адресную или телефонную кни­гу и против знакомых имен ста­вить краткие отметки: ЧК... ЧК... ЧК... умер от тифа, от го­лода, от холеры, дизентерии, сапа, истощения... расстрелян, рас стр., расстр., рас стр.».

Что же касается общей циф­ры — 1.767.018 человек — мне кажется, что она не полна.

На 1 января 1918 г. на тер­ритории, которая позже стала Советским Союзом, проживало

142.6  млн. человек. По перепи­си конца августа 1920 г. на той же территории осталось всего 134,3 млн. Абсолютные потери — 8,3 млн. За то же время в Россию вернулось не меньше 2 млн. военнопленных. Это число следует прибавить к абсолютным потерям, которые повысятся до 10,3 млн. — за» 2 года и 8 месяцев. В этот период страдало, главным образом, го­родское население, сельское население оставалось неизмен­ным, оно даже незначительно увеличилось за счет городов.

По переписи 1 августа 1922 г. на той же территории осталось всего 131,7 млн. чело­век. Абсолютные потери — 2.6 млн. Теперь эти потери па­дают, главным образом, на де­ревню. Сельское население со­кратилось на 3,7 млн. человек, городское население возросло на 1,1 млн. Из этих цифр мож­но делать разные выводы. Ког­да-нибудь они и будут сделаны.

За первые 4 с половиной го­да советской власти абсолют­ные потери России выразились в 12,9 млн. человек.

Но это еще не все. За эти 4 с половиной года должно бы­ло родиться какое-то количест­во детей. В последние перед войной годы рождаемость в 50 губерниях Европейской России достигала 44 на· тысячу в год. За 4 с половиной года это со­ставило бы 27-30 млн. новорож­денных. Но за годы Первой ми­ровой и гражданской войн рож­даемость упала. Насколько она упала, точных цифр нет и не будет. В годы гражданской войны акты гражданского со­стояния не велись просто пото­му, что для этого не было бу­маги.

У меня есть только цифры рождаемости за 1920 г. по 13 европейским губерниям, Моск­ве и Петрограду. В среднем они дают 25 рождений на тысячу. Если остановиться условно на этой цифре, то за» эти 4 с поло­виной года должно было ро­диться 17-18 млн. детей. Дет­ская смертность в России всег­да была высокой. В годы граж­данской войны она должна бы­ла стать чудовищной. Пусть выжила всего одна треть. Эту треть нужно прибавить к абсо­лютным потерям — 12,9 млн.

Октябрьский переворот и приход к власти большевиков обошлись России приблизи­тельно в 20 млн. жизней — за 4 с половиной года. Военные потери Белых армий и Красной армии на всех фронтах, вклю­чая и Западный против Польши и прибалтийских государств, вряд ли превышали 1 миллион человек. И следует принять во внимание, что от 1 до 2 милли­онов русских ушли за границу.

Можно произвести эти вы­числения, исходя из других предпосылок, например, из дан­ных переписи конца 1926 г. Этот метод дает приблизитель­но тот же итог потерь.

Английский демограф Франк Лоример определил потери Рос­сии за годы 1918—1923 в 19.650.000 человек.

Если проанализировать циф­ры, приведенные профессором Петроградского университета Питиримом Сорокиным, которо­го многие считают отцом аме­риканской социологии, то по­тери России с 1 января 1918 г. по конец августа 1920-го опре­делятся з 15-16 миллионов. Проф. П. Сорокин писал свою книгу сразу после высылки из России в 1922 г. и результаты переписи 1 август» 1922 г. ему не были известны. С потерями этих последних двух лет общий итог превысит 20 миллионов человек. Но какое может иметь значение неточность в 1, 2, 3 миллиона в ту или другую сто­рону. Здесь, действительно, превзойдена всякая мера и ко­личество перешло в качество.

Перечитал — и стало страш­но. Миллионы человеческих жизней, миллионы неповтори­мых личностей, каждая со сво­ей судьбой, так просто, неза­метно, логично превратились в стерильные цифры, в статисти­ку, в анонимные человекоединицы.

А это были лучшие. Война и революция всегда требуют луч­ших. Лучших физически и луч­ших духовио. В армию калек и слабоумных не берут, не идут они и в повстанцы. А там, где слабенький склонит голову и проползет на карачках, на жи­воте, там сильный духом сло­жит голову. Да и большевикам нужно было истребить именно сильных, смелых, независимых, способных сопротивляться и бороться.

И каждый из них родился, для чего-то жил, любил, нена­видел, надеялся, каждый пере­живал свой последний час, свою предсмертную минуту, каждый прощается с жизнью, каждый терял свою единствен­ную жизнь — умирал.

Одни — в бою, эти были са­мые счастливые. Другие — от пули в затылок в бесчисленных подвалах ЧеКа, сначала прими­тивных, со скользким от крови полом, позже благоустроенных - с желобками для стока.

Другие — во дворе тюрьмы под грохот грузовиков, на краю ямы или оврага от шашки или нагана лихого чекиста — Атар­бекова, Саенки, Эйдука или иного. Другие — в море, при­вязанные ногами к рельсам. Другие — от голода, от тифа, от холеры. Другие — приколо­тые на этапе или доходягами в лагерях. Или как этот несчаст­ный мальчишка, изголодавший­ся беспризорный звереныш, вырвавший булку у такого же голодного, как и сам, настигну­тый и растоптанный толпой с куском хлеба, окрашенного его же кровью, во рту (а мы и на слезинку-το согласиться не могли).

И эти 20 миллионов — не только мера красного террора, не только мера властолюбия и бесчеловечности большевиков, еще больше они — мера наше­го сопротивления насилию, ме­ра нашего свободолюбия.

 Самодержавная партия

Ценой 20 миллионов жизней большевики навязали России свою власть. 20 миллионов — 15% населения. Через какое море лишений, голода и страда­ний, через какие бездны бес­правия, насилия и произвола прошел народ за эти 4 с поло­виной года. Не было, пожалуй, в России ни одного человека, за исключением членов партии, их семей и их сообщников, ко­торого не затронула» бы, за­хлестнула, оглушила, замордо­вала октябрьская катастрофа.

Но ни потери, ни страдания не лишили народ способности и воли к сопротивлению.

«Народ не согнулся, не по­корился, — писал С. Маслов. — Упорно в продолжение четырех лет превращаемый в государст­венного раба, он рабом не сде­лался. Скованный снаружи, он внутренне остался свободным».

Доклад ПУР оргбюро ЦК РКП (б) другими словами гово­рит то же: «Наряду с уничто­жением живой силы тамбовско­го эсеро-бандитизма не достиг­нуто еще полной идейной дис­кредитации такового, а следовательно, не исключена возмож­ность новой бандитской вол­ны...».

Оба эти свидетельства отно­сятся к 1922 году, году вели­чайшего поражения и ослабле­ния народа, потерявшего каж­дого седьмого. В том же 1922 году проф. П. Сорокин писал, что 97% населения ненавидят новую власть.

Большевики полностью отда­вали себе отчет в ненависти на­селения, но продолжать истреб­ление народа дальше было не­возможно. Страна лежала з раз­валинах. Валовая продукция промышленности, по советским данным, в 1920 г. составляла 15% продукции 1913 г. Реаль­но она» упала еще ниже. Россия была отброшена почти на 100 лет назад. Выплавка чугуна не достигала 50% от уровня 1862 г. Хлопчатобумажных тка­ней было изготовлено меньше, чем в 1857 г.

В более понятных показате­лях в 1920 г. хлопчатобумаж­ных тканей было изготовлено всего 4,2% по сравнению с 1913 г., чугуна выплавлено 2,4%, железной руды добыто 2,2, медной руды — 0,6, камен­ного угля — 23,3 (20,4 — по сравнению с 1916 г.), мыла — 3,9, сахара — 6%. Не было ни сырья, ни топлива, ни продо­вольствия. Фабрики стояли. Транспорт был в полном рас­стройстве. .

В сельском хозяйстве поло­жение было не лучше. По срав­нению с тем же 1913 г. посев­ная площадь сократилась боль­ше чем на 25%, но урожаи по­низились и валовая продукция сельского хозяйства, по совет­ским данным, упала на 40-45%, а реально и еще ниже. Что ка­сается технических культур, то льна было собрано по сравне­нию с 1913 г. 11%, конопли — 15, сахарной свеклы — 6% и т. д.

В 1921 г. положение еще ухудшилось. Страна, обескров­ленная и обессиленная потерей 20 миллионов человек, в боль­шинстве мужчин в расцвете сил, вымирающая от голода, больная всеми болезнями вплоть до холеры и сапа, нахо­дилась при смерти. Идеал Ле­нина — истребление во славу коммунизма 9/10 народа — оказался недостижимым. База мировой революции ускользала из-под ног большевиков. Наро­ду необходимо было дать пере­дышку. Был объявлен НЭП.

От террора» советская власть не отказалась — население должно было чувствовать над своей головой «карающий меч пролетарского правосудия» — но террор был значительно со­кращен. Расстреливали меньше, но о расстрелах оповещали го­раздо шире и подробнее.

Никаких прав население не получило. Народ остался таким же бесправным, катким стал с приходом к власти большевиков. Те послабления, которые он получил с введением НЭПа, самодержавная партия могла отменить и отобрать тем же пу­тем декрета, каким они были дарованы. Законов фактически не было. Их место заняли «ре­волюционная законность» и классовое самосознание. Суды стали органом классовой борь­бы и истребления потенциаль­ных врагов режима вне зависи­мости от их классовой принад­лежности.

Большевики ясно отдавали себе отчет в том, что деревня только временно обессилена и усмирена голодом, но не поко­рилась, и ненависть к завоевателям продолжает тлеть в на­роде. Но они принуждены были пойти на уступки и дать крес­тьянам довольно широкую сво­боду инициативы. Но первый же весьма относительно хоро­ший урожай 1922 г. звозбудил их опасения. В сентябре 1922 года, на 5-м всероссийском съезде профсоюзов, Рыков уже бьет в набат. Урожай 1922 г. «выявил ту громада у ю опас­ность, которая имеется во всей системе нашего хозяйства... Опасность эта в том, что сель­ское хозяйство способно вос­станавливаться скорее, чем на­ша промышленность... Один урожайный год, после невидан­ного голода, стремится повер­нуть общее положение в нашей республике в пользу крестьян и против рабочих... на протяже­нии 2-3 таких лет классовое экономическое значение крестьянства далеко может пре­взойти экономическое значение рабочего класса. Из этого не­обходимо сделать выводы...».

Не говоря уже о чудовищно­сти такого «государственного» подхода, вопрос здесь, конеч­но, был не з экономическом значении рабочих и крестьян, а в том, что рабочих, полнос­тью зависевших от работодате­ля-государства и опутанных профсоюзами, было относи­тельно легко контролировать и держать в узде, тогда как крес­тьянин такому контролю под­давался значительно труднее. А с повышением его благосо­стояния и параллельно идущим ростом его независимости от государства, он от такого кон­троля вообще ускользал.

Это только «крестьянский» поэт Есенин мог от имени кре­стьян писать пошленькие слова:

С советской властью жить нам по нутру,

Теперь бы ситцу и гвоздей немного.

Нет, крестьяне добивались много большего, чем ситец и гвозди.

К началу НЭПа русская ин­теллигенция была· в большей части истреблена и растоптана. Остатки её, «лишенцы», ли­шенные каких бы то ни было прав, вернее, наделенные ми­нус-правами, совершенно без­защитные, запуганные и про­должавшие подвергаться терро­ру, никакой активной полити­ческой роли играть не могли.

Церковь тоже была разгром­лена. 12 аівгуста 1922 г. рас­стреляли митрополита Петро­градского Вениамина. Осенью того же года арестовали и зато­чили в тюрьму ЧеКа, ставшей к тому времени называться ГПУ, патриарха Тихона. В тюрьмах и ссылках находились 66 митро­политов, архиепископов и епис­копов. Сколько их было убито и замучено после октябрьского переворота, до сих нор не под­считано. Неизвестно и число убитых и замученных священ­ников и монахов. Церковь раз­лагали изнутри живоцерковни­ки в»о главе с Красницким, Вве­денским и другими, этими пер­выми чекистами в рясах.

Рабочий класс, сокративший­ся в численности почти вдвое, по составу стал другим. Старых квалифицированных рабочих осталось вряд ли больше чет­верти. Они пали в гражданской войне, вымерши от голода, бо­лезней и эпидемий, были рас­стреляны своей же «рабоче­крестьянской» властью или уш­ли с фабрик, переставших их кормить, в деревню и окрестьянились. Их место частично за­няли новые. Эти новые не име­ли навыков работы и опыта ор­ганизованности и поэтому в го­раздо большей степени зависе­ли от работодателя-государства, т. е. партии. Политической роли они тоже играть не могли.

Классом-гегемоном стало кре­стьянство. Побежденное, обе­зоруженное, оно не потеряло воли к сопротивлению. Несмо­тря на поражение, оно почув­ствовало свою силу и свое зна­чение в государстве. В 1913 г. доля сельского хозяйства рав­нялась приблизительно доле промышленности з народном хозяйстве — 49,7 и 50,3%. Те­перь доля крестьянства в на­родном хозяйстве превысила 80%. Да и само крестьянство составляло 80% населения. Крестьянство превратилось в силу, которой нечего было про­тивопоставить, нечем уравно­весить. Враждебность его но­вой власти была несомненна. И новая власть неизбежно долж­на была потонуть в крестьян­ском море. Как это произойдет, никто, конечно, не брался пред­сказать.

Так расценивали положение русские наблюдатели над со­ветской жизнью. И они были правы, если бы советская власть хоть в какой-то, даже небольшой степени руководст­вовалась нуждами и интереса­ми народа и страны. Но новой власти было и на страну, и на народ, «господа хорошие, на­плевать». Никаких моральных сдержек большевики не призна­вали. Партийная мораль дозво­ляла любое преступление. Не только дозволяла, но и вменяла в обязанность.

Только что убив и замучив миллионы людей, они готовы были продолжать убийства до бесконечности, лишь бы дер­жать строптивый народ в пови­новении, самим удержаться у власти и сохранить Россию, как базу мировой революции.

Деревня сделала попытку пе­ренести борьбу в политическую плоскость. Уже в 1922-23 гг.

крестьяне пытаются захватить в свои руки сельсоветы, но кон­ституция была составлена тан, что власть, вернее партия, мог­ла влиять на* весь избиратель­ный 'процесс — с выдвижения кандидатов и составления изби­рательных списков вплоть до отмены выборов в случае неже­лательных результатов (ст. 79 конституции). Кроме того, спе­циальные статьи конституции давали партии право лишить любого неугодного ей избира­тельных прав по политическим (ст. 23) или экономическим (ст. 65) признакам. Борьба бы­ла неравной и крестьянство ее проиграло. Но советская власть получила дополнительные до­казательства шаткости своего положения в деревне. Ей даже пришлось кое в чем уступить.

В 1924-25 гг. прошла волна нападений на селькоров — со­ветскую занозу в теле деревни. Уже в ноябре 1924 г. Верхов­ный суд постановил нападения на селькоров приравнять к контрреволюционным выступ­лениям и судить за них по зна­менитой 58-й статье. Как пра­вило, нападение на селькора, вне зависимости от результата, влекло за собой высшую меру социальной защиты — рас­стрел.

И наконец, в 1927 г. крестья­не, сняв урожай, перестали про­давать его государству. Вместо намеченных 5 млн. тонн было заготовлено всего немногим больше половины. В городах пришлось ввести карточную си­стему. В деревню, как во вре­мена военного коммунизма, бы­ли посланы «продовольственные и заградительные отряды. Опять мобилизовали бедноту, теперь под названием деревен­ского актива. В 1927-28 г.г., признают советские источники, заготовки хлеба» «производи­лись отчасти в принудительном порядке... Штрафы и конфис­кации... действительно практи­ковались...». Не только штрафы и конфискации, но и ссылки и расстрелы. Решительная схват­ка становилась неизбежной.

В октябре 1929 г. началась коллективизация. Деревня от­ветила стихийным и организо­ванным сопротивлением. Об этом организованном сопротив­лении советские источники го­ворят очень глухо. После нача­ла» коллективизации, главным образом, в 1930 г., ОГПУ лик­видировало «206 белогвардей­ско-кулацких подпольных групп в Московской области», «32 контрреволюционные организа­ции и 190 кулацких групп» в Нижнє- Волжском крае, «цер­ковно-монархическую организацию в Вятке», неназванное ко­личество «контрреволюцион­ных организаций кулаков и бе­логвардейцев» в Поволжье, Центрально-Черноземной области, в Сибири и на Северном Кавказе, «подпольную повстан­ческую организацию, имевшую ответвления в 180 населенных пунктах» на Дону и т. д.

Мы так привыкли к лжи офи­циальной советской печати, что и к этим данным относимся с недоверием, как к оправданию бесчеловечных жестокостей коллективизации. Но какие-то остатки Союзов и Братств тру­довых крестьян должны были сохраниться и выжить. Сохра­нилась также и память о вос­станиях и героическом сопро­тивлении крестьянства комму­нистическим завоевателям.

Как бы то ни было, но со­противление деревни заставило большевиков забить отбой. 2 марта 1930 г. появилась в газе­тах статья Сталина «Голово­кружение от успехов». Партия отступила, чтобы перегруппи­ровать свои силы. Но продол­жение боя было неизбежно. Пусть даже относительно сво­бодное крестьянство и само­державная партия сосущество­вать не могли. Вопрос стоял «кто кого». Передышку завое­ватели использовали, чтобы за­душить обнаруженное органи­зованное сопротивление.

Осенью 1930 г. наступление на деревню возобновилось и закончилось «ликвидацией ку­лака каїк класса». Опять были убиты или заморены голодом 10-15 млн. человек. Крестьян превратили в государственных батраков. Деревню взяли в стальные тиши. Всякое актив­ное сопротивление стало не­возможным. Остался только путь пассивного сопротивления и оно продолжается до сих пор.

На авансцену истории вышла партия. Она стала совершенно бесконтрольным и неоспори­мым владыкой и распорядите­лем жизни страны и народа. Переломив хребет крестьянству, она переломила хребет России. Страна и народ, обессиленные, обескровленные и скованные, лежали у ног завоевателя. Его произволу нечего было проти­вопоставить, нечем его уравно­весить.

И опять были уничтожены лучшие, самые крепкие духов­но и физически. С 1918 по 1922 и с 1929 по 1932 г.г. страна по­теряла 30-35 млн. человек, а если прибавить многочислен­ные жертвы террора в проме­жутке, то и много больше. За первые 15 лет большевицкой власти, не покрывающих даже жизни одного поколения, Рос­сия лишилась числа людей, раз­ного населению Франции того времени.

Но это был еще не конец. Истребление продолжалось. Каждый год, каждый день большевицкого владычества шло уничтожение лучших, уничто­жение тех, кто возвышался над серой массой безличной, даже в смерти послушной партийной скотинки, партийной нелюди. Каждый год, каждый день большевицкого владычества шло выпалывание пшеницы. Каза­лось, вся Россия превратилась в поле сорняков, остались толь­ко плевелы.

Но так только казалось. В первые века» христианства пра­ведники уходили спасаться в пустынях и лесах. Русским пра­ведникам пришлось спасаться в тюрьмах и концентрационных лагерях. И вместе с собой они увели туда правду и свободу. Когда государством управляют преступники и насильники, ме­сто свободных людей в тюрьме и в концлагере. «Тесна камера, но не еще ли теснее воля?».

И свершилось чудо. Чудо, которое мы, простые смертные, просмотрели, но которое от­крылось уже давно второму зрению поэта:

Россия тридцать лет живет в тюрьме,

На Соловках или на Колыме.

И лишь на Колыме и в Соловках

Россия та, что будет жить в веках.

А они? Те, кто не покори­лись, не склонили головы? Те, кто свободную смерть предпоч­ли жизни в неволе?

Нет в России города, села, деревни, где не тлели бы их кости. Нет места, не орошенно­го их кровью.

Они лежат безымянные, не оплаканные, не отпетые, не от­моленные.

Они оболганы, оклеветаны. Их — павших за нашу свобо­ду — потомки, вслед за их убийцами, называют бандитами.

Они — наша« гордость и вер­нейшая порука возрождения нашего народа и нашей родины - забыты. Они стали запеча­танной страницей, белым пят­ном в нашей истории.

Не могу... Не могу поверить, чтобы их жертва оказалась на­прасной. Чтобы их подвиг ос­тался бесплодным.

О них уже вспоминают. О них еще вспомнят. Их подвигом вдохновятся.

И настанет день, когда на высоком и святом месте, откуда они будут видны всей России, встанут рядом белый первоисходник, ижевский рабочий и тамбовский крестьянин. Вста­нут и будут охранять в веках нашу свободу.

Библиография

КНИГИ И СБОРНИКИ

Г. Аронсон — Россия в эпоху революции. Нью Йорк 1966.

«Борьба большевиков за уста­новление и упрочение советской власти в Петроградской губернии

(1917-1918)». Ленинград 1972.

«Борьба рабочих и крестьян под руководством большевицкой пар­тии за установление и упрочение советской власти в Тамбовской гу­бернии (1917-1918 годы)». Тамбов 1957.

Е. Виллахов, А. Карнит — Ле­гендарная быль. Рига 1971.

М. Вишняк — Черный год. Па­риж 1922.

Всесоюзная перепись населения 17 декабря 1926 г. Издание ЦСУ СССР. Москва 1928.

А. Гиндин — Как большевики национализировали частные банки. Москва 1971.

Д. Голинков — Крах вражеского подполья. Москва 1971.

Д. Даїлин — После войн и рево­люций. Берлин.

Ген. А. Деникин — Очерки рус­ской смуты. Пять томов. Париж — Берлин 1922 — 1926.

Десятый съезд РКП (б). Стено­графический отчет. Москва 1963.

Из истории ВЧК. Сборник доку­ментов. Москва 1958.

Из истории гражданской войны в СССР. Сборник документов. Три тома. Москва 1960 — 1961.

М. Ирошников — Создайте со­ветского центрального государст­венного аппарата. М. — Л. 1966.

История гражданской войны в СССР Пять томов. Москва 1936 — 1960.

История латышских стрелков. Рига 1972.

Г. Кирдецов — У ворог Петро­града. Берлин 1921.

А. Куприн — Памятная книжка. Сборник «Скорбь земли родной». Нью Иорк 1920.

Латышские стрелки в борьбе за советскую власть в 1917-1920 го­дах (воспоминания и документы). Рига 1962.

М. Лацис (Судрабс) — Два го­да борьбы на внутреннем фронте. Москва 1920.

Lorimer — The population of the Soviet Union. Geneva 1946.

Марковцы в боях и походах за Россию. 1917-1920. Два тома Па­риж 1962 — 1964.

С. Маслов — Россия после че­тырех лет революции. Париж 1922.

С. Мельгунов — Белое движе­ние. Рукопись.

С. Мельгунов — Гражданская война в освещении П. Н. Милюко­ва). Париж 1929.

С. Мельгунов — Красные тер­рор в России. Берлин 1924.

С. Мельгунов — Чайковский в годы гражданской войны. Париж 1929.

П. Милюков — Россия на пере­ломе. Два тома. Париж 1927.

«Незабываемюе». Воспоминания. Москва 1961.

Проф. С. Прокопович — Народ­ное хозяйство СССР. Два тома. Нью-Иорк 1952.

Б. Соколов — Большевики о большевиках Париж 1919.

П. Сорокин — Современное со­стояние Роюсии. Прага 1923.

П. Софинов — Очерки истории Всероссийской чрезвычайной ко­миссии. Москва I960.

А. Спреслис — Латышские стрел- ми ш страже завоеваний октября. Рига 1967.

Л. Троцкий — Как вооружалась революций. Мошва 1923 — 1924.

С. Фещкжин — Великий октябрь и интеллигенция. Москва 1972.

Д. Шелестов — Борьба за власть советов на Алтае. Москва 1959.

И. Штейнберг — Нравственный лик революции. Берлин 1923.

и др.

ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ

Архив русской революций. 22 то­ма. Берлин 1922 — 1937.

«Весгпкик русских ветеранов Ве­ликой войны». Сан Франциско, Ка­лифорния.

«Военная наука от революция». Журнал. Москва.

«Война и революция». Журнал. Москва.

«На чужой стороне». Жуїрнал. Берлин — Прага «Современные записки» Журнал. 70 книг. Париж 1920 — 1940.

«Экономический вестник». Жур­нал. Берлин.

 

Читайте также: