Показать все теги
Исследователи наследия историка и философа Льва Платоновича Карсавина (1882-1952) до сих пор с видимым стеснением говорят о том, что увлечению Карсавина евразийством во второй половине 1920-х годов сопутствовало увлечение советской властью и большевистской государственностью. Ей он (и не он один) мечтал навязать своё представление о некоммунистическом пути развития СССР как Исторической России. И для этого шёл (как и многие другие евразийцы) на теснейшее сотрудничество с большевиками. И вполне отдавал себе отчёт в том, что, находясь в эмиграции, куда он был выслан из Советской России в 1922 году, он вступал в тайный диалог с высшими политическими кругами большевиков и сотрудничал именно с советской политической разведкой. Это последнее обстоятельство внятно до сих пор не проговорено ни теми, кто, как философ С. С. Хоружий, первый исследовательски заговорил о коммунистических связях Карсавина, ни теми, кто, как историки А. Свешников и Б. Степанов, анализирует роль этого биографически-политического контекста мыслителя в его историографической судьбе.
Путь эмигранта от сотрудничества к смерти в ГУЛАГе, подобный пути другого евразийца Д. П. Святополк-Мирского (1890-1939), всё-таки не столь распространён, как судьба тех погибших в ГУЛАГе, кто сотрудничал с советской властью, не покидая СССР. И глубина погружённости Карсавина в этот «контекст» определённо не выяснена.
В своей ставшей уже классической статье об идейных коммунистических связях Карсавина С. С. Хоружий первым процитировал важный документ, который не должен был бы оставлять никаких сомнений:
«В ноябре 1928 г. Карсавин от их (евразийцев. — М. К.) общего имени написал письмо одному из крупных большевиков Ю. Л. Пятакову, находившемуся тогда в Париже. В письме выражалось желание обсудить «с деятелями нашей общей СССР... евразийскую идеологию и современное положение». Евразийцы заявляли, что они пошли на подобный шаг, «стремясь включиться в российский исторический процесс и отделяя себя от эмиграции», но в то же время намерены «не менять своей идеологии, не устраивать новой смены вех». Эпизод, разумеется, не имел развития. В сталинском государстве евразийством было положено заниматься не дипломатам или идеологам, но чекистам — и они это делали уже давно и успешно»[1].
Ссылки на источник цитируемого текста Хоружий не дал. А различение между дипломатом и идеологом Пятаковым и анонимным сотрудником большевистского ГПУ, курирующим евразийство, и поспешное «эпизод, разумеется, не имел развития» — понадобились исследователю, видимо, для того, чтобы, утверждая идейную падкость Карсавина на коммунистическую идеократическую государственность, отвести от него логичные предположения о том, что пристрастия мыслителя имели не только идейные, но и практические следствия.
Историки же, сосредоточиваясь на современных попытках легитимации Карсавина как русского классика в области философии и медиевистики, не могут (хоть и глухо) не признать, что этой легитимации история отношений Карсавина с СССР явно не помогает[2]. Более того: исследователи из числа современных идейных продолжателей Карсавина склонны считать эти отношения едва ли не несущественными, вовсе посторонними делу: «Мы еще не встречали современных исследований левого евразийства, где хотя бы адекватно и более или менее полно излагались идеи левых евразийцев 20-х годов. Вместо этого сплошь и рядом мы видим один за одним «аргументы к человеку», смысл которых в обвинениях левых евразийцев в пробольшевизме, просталинизме и предательстве русской эмиграции. Пример этого — статья С. С. Хоружего «Карсавин, евразийство и ВКП», которая является одним из наиболее цитируемых и значит, авторитетных источников. В ней дается весьма беглый и, увы, пристрастный обзор левоевразийского периода творчества Карсавина, не лишенный крупных недостатков. Из этого обзора вроде бы следует, что главная особенность левого евразийства Карсавина в признании советских коммунистов бессознательными орудиями «хитрого» Духа Истории.»[3]
Теперь очевидно, что С. С. Хоружий имел дело не с точной копией документа, а с его списком или даже извлечением из него, носящим ошибочную дату. Дальнейшие исследования уточнили датировку по косвенным данным, но никто так и не продемонстрировал знания полного документа. Уточняя год отправления письма и описывая руководящий круг парижской активности евразийцев в лице Карсавина, Мирского и П. П. Сувчинского (1892-1985), С. Глебов пишет:
«Сувчинский и Карсавин пытались наладить контакт с советским представительством во Франции. В 1927 году состоялись встречи и переговоры Сувчинского с Г. Л. Пятаковым, о чем Сувчинский сообщал Трубецкому. Сувчинский вынашивал планы превращения евразийства в орган той или иной оппозиционной группы в СССР (например, правой оппозиции), создания из евразийства «лаборатории мысли» для советских оппозиционеров. Вместе с Мирским, проповедовавшим идею гибели русской литературы в эмиграции, Сув- чинский установил контакт с Горьким, посетив его в 1927 году на острове Капри. Именно Сувчинский, несмотря на протесты (яростные — Савицкого и более сдержанные — Трубецкого), содействовал полевению газеты «Евразия», которая начала выходить в Париже в 1928 году. Газета стала откровенным рупором советской пропаганды (возможно, Сувчинский действительно хотел превратить ее в трибуну правой оппозиции, как об этом на допросах в ОГПУ—НКВД говорили Мирский[4] и Карсавин)»[5].
Когда с началом «большого террора», в конце 1936 года, Пятаков попал под следствие НКВД как (бывший) участник так называемой «правой оппозиции», его — несомненно, согласованная и известная в Москве — парижская встреча с евразийцами Карсавиным, Сувчинским и Мирским была отмечена как политически значимая. И поэтому дело не в политическом масштабе встречи, а в том, что она, как видно, состоялась не в результате самодеятельности Пятакова, а как официальное политическое продолжение прямого или косвенного сотрудничества евразийцев с советской политической разведкой ГПУ.
Георгий (Юрий) Пятаков (1890-1937) был в Париже, как и в СССР, до и после переписки и встречи с Карсавиным и его единомышленниками, одним из крупнейших не только политических деятелей в системе советской власти, но и архитекторов её экономического режима. После большевистской революции и в годы гражданской войны он последовательно — комиссар Государственного банка России, глава советского правительства Украины, председатель Чрезвычайного военного революционного трибунала, комиссар Академии Генштаба, глава военной разведки Красной армии, руководитель угольной промышленности Донбасса. С 1922 так же, шаг за шагом, — заместитель председателя Госплана, заместитель председателя ВСНХ СССР — высшего органа управления экономикой. И лишь после этого — выводимый Сталиным из внутриполитической борьбы в качестве бывшего сторонника Л. Д. Троцкого — Пятаков в 1927 году становится во главе торгового представительства СССР во Франции, в центре русской политической эмиграции. Уже в 1928-м его возвращают в СССР, где он становится заместителем, а затем председателем правления Государственного банка СССР. После расформирования ВСНХ на ряд ведомств, в 1932-м Пятаков назначается заместителем, а затем — первым заместителем Серго Орджоникидзе — главы наркомата тяжёлой промышленности СССР, многоотраслевого сверхведомства, главного оператора форсированной индустриализации. Ясно, что столь влиятельный и ответственный коммунист не был «дипломатом» или «идеологом» даже в кратковременной бюрократической ссылке в Париж.
На встрече 1927 года, о подготовке которой идёт речь в письме, Карсавин, Сувчинский и Мирский, несомненно, договорились с Пятаковым как полномочным представителем политического руководства СССР о финансировании (по известной схеме, отработанной на «сменовеховцах», — поэтому упоминание о них и возникает в публикуемом ниже письме Карсавина) нового издательского проекта евразийцев. Этот новый проект включал в себя не только финансирование собственно издательских расходов, но и финансирование конкретного политического содержания нового издания, но и — что не менее важно — личную материальную поддержку евразийцев путём выплаты заработных плат членам редакции издания и гонораров его авторам. В 1928 году в Кламаре во главе с Мирским и Сувчинским и при активном участии Карсавина начинает выходить газета «Евразия», наполненная всё менее скрываемой советской пропагандой. Совершенно нельзя сказать, что это было новостью для основателей и высших руководителей евразийства П. Н. Савицкого (1895-1968) и Н. С. Трубецкого (1890-1938), живших в других столицах эмиграции.
С. Глебов убедительно показал в опубликованных им документах, что задолго до того, как в 1929 году Савицкий и Трубецкой «разоблачили» продажный характер газеты «Евразия» (1928-1931) и порвали с ней, а Савицкий, В. Н. Ильин (1891-1974) и Н. Н. Алексеев (1879-1964) выпустили брошюру «О газете «Евразия» (газета «Евразия» не есть евразийский орган)», где дезавуировали усилия Пятакова, ГПУ, Сувчинского, Мирского и Карсавина, как минимум, Трубецкой внимательно следил за исполнением договорённостей с Пятаковым (в переписке Трубецкого с Сувчинским его кодовое имя «Гривенников»): «Существует мнение, что «классическое» евразийство, представленное «учёными» — Савицким и Трубецким, — не участвовало или только в малой степени участвовало в политической авантюре евразийцев, ответственность за которую якобы нёс Сувчинский и левая парижская группа. Несмотря на то, что Трубецкой действительно время от времени поднимал вопрос об излишней политизации движения, нет никаких оснований утверждать, что у евразийцев не было внутреннего консенсуса по поводу политической составляющей их работы». Например, в письме от 1 декабря 1927 года Трубецкой прямо удерживал Сувчинского от конкретной публикации ещё в «Евразийской хронике» прежнего образца, аргументируя это так: «Особенно несвоевременна она именно сейчас, когда Ваше свидание с «Гривенниковым» как будто открывает какие-то новые перспективы и, м. б., новый круг читателей.»[6].
Из публикации ниже следующего письма следует, что встреча Карсавина, Сувчинского, Мирского с главой торгпредства СССР в Париже Пятаковым была инициирована евразийцами. Пятаков откликнулся на эту инициативу, официально пригласив гостей непосредственно в помещение торгпредства. Однако по просьбе Карсавина встреча была проведена неофициально и, скорее всего, не в помещении торгпредства. На этой встрече, состоявшейся между 17 и 30 ноября 1927 года, Пятаков от имени СССР взял на себя обязательство финансировать евразийское движение в обмен на пропаганду СССР за рубежом силами евразийцев. Евразийцы согласились и начали выпускать на советские деньги газету «Евразия». В этом и выразилась их практическая любовь к СССР.
Ксерокопия рукописного оригинала письма Карсавина к Пятакову была любезно предоставлена для настоящей публикации директором Библиотеки Союза театральных деятелей России В. П. Нечаевым, которому документ некогда вручил известный публикатор и собиратель В. Е. Аллой (1945-2001).
* * *
18.XI.1927
11 bis, rue de St. Cloud. Clamart (Seine)
Уважаемый товарищ Пятаков,
Вы были так любезны, что согласились на свидание с евразийцами, и эта любезность обязывает нас предварительно рассеять могущие возникнуть недоразумения, т. е. изложить мотивы, по которым мы завтра быть у Вас не можем.
Всемерно стремясь включиться, и реально включиться в русский исторический [вопрос][7] процесс и отделяя себя от эмиграции, мы подняли вопрос о беседе с Вами и, возможно, ещё с другими видными представителями нашей общей <С>ССР не для того, чтобы отказаться от нашей идеологии и производить какую-то новую «смену вех». Мы желали бы высказать Вам наши соображения, прогнозы и мысли, их проверить и, может быть, даже видоизменить и выслушать те Ваши замечания и наблюдения, которые бы вы сочли возможным нам сообщить.
Вы понимаете, что свидание, носящее, если не официальный, то полуофициальный характер, ставит и Вас, и нас в ложное положение, которое делает беседу неплодотворной. Вы можете подойти к нам только как к находящимся на пути к покаянию; мы вынуждены видеть в Вас только официального представителя СССР, с которым прямо говорить невозможно.
Нам по-прежнему было бы очень ценно вполне откровенно, без всяких задних и так называемых контр-революционных мыслей обсудить с Вами и евразийскую идеологию, и современное положение. Но для этого необходимыми условиями являются не- официальность встречи и неофициальность места, хотя, конечно, и вовсе не беседа с глазу на глаз. Позвольте остаться в уверенности, что время такой беседы придёт и не в отдалённом будущем, тем более, что мы к ней всегда готовы.
Преданный Вам Л. Карсавин.
М. А. Колеров
Из книги «Русский Сборник: исследования по истории России \ Том XIV. М. 2013
[1] С. С. Хоружий. Карсавин, евразийство и ВКП // Вопросы философии. М., 1992. № 2. С. 83. Переиздано без изменений: С. С. Хоружий. Жизнь и учение Льва Карсавина // С. С. Хоружий. После перерыва. Пути русской философии. СПб., 1994.
[2] Антон Свешников, Борис Степанов. История одного классика: Лев Платонович Карсавин в постсоветской историографии // Классика и классики в социальном и гуманитарном знании / Отв. ред. И. М. Савельева, А. В. Полетаев. М., 2009. С. 348.
[3] Рустем Вахитов. Классическое левое евразийство // www.nevmenandr. net/vaxitov/kle.php.
[4] С. Глебов напоминает: «см. записку сотрудника НКВД, утверждавшего, что Мирский принимал участие в переговорах евразийцев с Г. Л. Пятаковым в его бытность торгпредом СССР во Франции. Речь якобы шла о блоке «правой оппозиции» (Сергей Глебов. Евразийство между империей и модерном: История в документах. М., 2010. С. 156). Другой исследователь подтверждает: Мирский «не отрицал, что в Париже он встречался с Пятаковым и что на этой встрече обсуждалась возможность коалиции коммунистов с евразийцами» (О. А. Каз- нина. Русские в Англии: Русская эмиграция в контексте русско-английских литературных связей в первой половине ХХ века. М., 1997. С. 152).
[5] Сергей Глебов. Евразийство между империей и модерном. С. 35, 143.
[6] Сергей Глебов. Евразийство между империей и модерном. С. 148, 514. О внимании Трубецкого к руководящей позиции Пятакова в отношении евразийства см. подробно в его другом письме к Сувчинскому от 4 июня 1928 года: Там же. С. 529-532.
[7] Зачёркнуто.
