Показать все теги
Одной из самых малоизученных тем в советском монголоведении остается история развития и функционирования монгольского феодального права.
Статья является продолжением работы автора над юридическими памятниками XVII в. и касается лишь одной отраженной в них отрасли права - процессуального. Материалом для исследования послужили монголо-ойратские законы, или "Великое уложение" 1640 г., и законы, принятые на съездах халхаских князей в конце XVI- первой трети XVII в. и получившие название "Восемнадцать степных законов". Берестяные листы с записями, текста законодательств были обнаружены отрядом советско-монгольской историко-культурной экспедиции во главе с монгольским историком X. Пэрлээ и советским археологом Э. Шавкуновым на территории Булганского аймака МНР в 1970 г.
Процессуальное право - часть норм правовой системы, регулирующая отношения, возникающие при расследовании преступления, рассмотрении и разрешении уголовных и гражданских дел. Нормы этой отрасли права формулируют обилие принципы судопроизводства, определяют правовое положение участников расследования, регламентируют ход судебного разбирательства.
Одной из основных фигур в процессуальном праве в Халхе в начале ХУП в. являлись элчи, состоявшие на службе у кратных нойонов. Мы не случайно оставили термин eici (букв. гскиы, посланники) в тексте перевода законов, не давая ему русского эквивалента. Как свидетельствуют материалы "Восемнадцати законов", этот термин оказался удивительно многозначным.
Кроме функции гонцов, законодательством определялась важная роль элчи при поимке и задержании виновного, его доставке к нойону. В этой связи можно рассматривать элчи как выполняющих обязанности полицейских. Статья 56 закона Шести хошунов, составленного во второй половине XVI в., гласит: "За беглецом, отправившимся в другой хошун, послать элчи всех хошунов" [L, с. 20]. Статья закона, составленного в конце ХУІ в., определяет награду элчи, поймавшему виновного, - "каждого скота по паре лучших" [1 с. 25].
В законах имеются другие статьи, дающие основание рассматривать элчи как выполняющих функции судебных исполнителей. Так, статья 52 закона Шести хошунов определяет, что "если случится какой-нибудь долг или проступок, то виновного элчи доставить к нойону. [с. 19]. Статья 1 закона 1603 г.: "Если какой-нибудь оток, не согласовав, отделился, его вверить, послав двух хошунных элчи" [l, с. 277]. Еще один пример: "Если два виновных человека вместе подадут жалобу, и если [кто-то из них] не приедет после трех [вызовов], то с отсутствующего, послав элчи, взять лошадь" [I, с. 73]. И, наконец, статья, раскрывающая значительную роль элчи в халхаском судопроизводстве: "Виновного человека отправлять с элчи. Если отправить без элчи, то дело не разбирать" [i, с. 74].
Находящиеся при исполнении служебных обязанностей элчи защищались законом. Так, за оскорбление полагался штраф - один деэлток и лошадь. Одновременно закон предусматривал наказание за самовольное пользование подводой, предназначенной для элчи: "если кто, назвавшись элчи, обманным путем возьмёт подводу и довольствие, [с того] взять три девятка" [Ч, с. 66].
Для проведения следствия и дознания применялось задержание на девять суток. Причем строго определялось, что задержанный пять суток питался за свой счет, еще на четверо суток продовольствие давал нойон. В случае отказа предоставить еду нойон подвергался довольно крупному штрафу в один верблюд и восемь лошадей [l, с. 19]. Видимо, такой порядок был призван сократить сроки выяснения существа дела и ускорить объявление наказания.
Это единственное в "Восемнадцати Степных законах упоминание о применении задержания виновного или подозреваемого. Нет упоминания о тюрьмах или каких-либо других местах для содержания преступников и в более позднем "Великом уложении " 1640 г. чело з видимо, в том, что лишение свободы вообще редко применялось у кочевых народов. Даже соседний оседлый Китай не знал наказания тюремным заключением и лишением свободы. Как отмечал Е.И. Кычанов, в тюрьмах велось только следствие, там же осужденный дожидался наказания" [3, с. 106], Этим объясняется отсутствие в процессуальном праве в средневековой Монголии норм, регламентирующих пребывание виновных в заключении.
Однако следствие все же проводилось. Причем, его порядок был весьма интересен и заслуживает, на наш взгляд, того, чтобы привести здесъ следующую статью: Если дважды виновный не сознается, [следует] взять тр.. овир. Если после этого не сознается , следует спросить у хана. Хан, послав элчи, берет одну лошадь. Если этому будут чиниться препятствия, взять эту лошадь с привязью. Если после этого не сознается, то, послав по одному элчи от каждого из Четырех хошунов, взять четыре лошади. Если и после этого не сознается, то, послать семь элчи, взять восемь лошадей. Если и после этого не сознается, то [следует поступать] таким же образом. Увеличивая число [элчи, орат, скот] [i, с. 38]. Такой порядок дознания определился соответствующими статьями "закона Четырех хапунов" 1614 г. и "Великого закона" 1620 г.
Из приведенной выше статьи можно заключить, что признание подследственного являлось определяющим для вынесения приговора по тому или иному делу.
Воообще профессиональный с юридической очки зрения порядок следствия предусматривался "Великим уложением" 1640 г, "Обнаружение следа [вора] должно рассматриваться в трех вариантах. Если след [вора] засвидетельствуют авторитетные свидетели, то [вора] наказать по закону о краже. При отсутствии авторитетных свидетелей провести расследование и судить [вора]. Если известно только направление следа при отсутствии свидетелей, то привести к присяге старосту айла, но если он откажется присягать, то взамен этого должен указать айл, р котором проживает вор, и наказать ero [f2f с, 22-23].
Примечательно, что законодательством не предусматривалось применение физических мер воздействия при дознании и следствии. В этом видится характерная особенность монгольского права по сравнению с правовыми системами дальневосточных государств, в частности Китая и Японии.
Процитированные виде статьи законов свидетельствуют, что в правовой культуре монголов за прошедшие двадцать лет произошли заметные изменения. Как развивалось пр~во, в т.ч. процессуальное, можно проследить и на последующих примерах.
В ходе расследования мог применяться обыск, которому подвергались представители всех слоев населения Халхи. Если же нойон, табунанг или кто-либо, обладающий властью, противился этому, он штрафовался андзой (единица штрафа скотом). Не явившийся на обыск штрафовался лошадью. Человек, проводивший обыск, награждался девятком.
Дальнейшее развитие положение об обысках получило в "Великом уложении" 1640 г. "Если кто [подлежащий обыску] категорически откажется в производстве у него обыска, то поступать согласно положению. Но при этом следует узнать через свидетелей, в самом ли деле он отказал в обыске у него, и, если свидетелей не будет, привести к присяге старейшину аймака" [2, с. 20].
Развитие права в течение первой половины XVII в. шло в направлении увеличения роли свидетелей. При разборе дела и для вынесения Обвинения большое значение имели свидетельские показания, что довольно четко просматривается в обоих исследуемых законодательствах. Например, факт измены или бегства с поля боя устанавливался через свидетельские показания. Со свидетеля ми необходимо было прибывать в суд при рассмотрении жалоб и и скорых заявлений. При этом свидетели ставились в особое, защищаемое законом положение/· За показания свидетель получал из штрафа один девяток. А свидетель по имущественным искам наград дался сообразно с количеством вещей. Кроме того, как устанавливал закон 1614 г., свидетель получал кормовые: из ста голов скота - пять [l, с. 40].
В "Великом уложении" 1640 г. появляется статья довольно интересного содержания: "Рабыню за свидетельницу [в делах о краже] не считать. Но если она [в доказательство] принесет мясо и кости [украденного скота], то считаться [с ее показаниями] " [T2, с. 277]
"Восемнадцать степных законов" содержат упоминание о свое образном способе решения споров. Испытуемый должен был пройти через ворота из трех палок, к которым были подвешены старая обувь, одежда и т.п. Если при этом он касался какого-нибудь предмета, то его считали виновным в том или ином преступлении.
Если же ему удавалось пройти через воротца не коснувшись, подозрение с него снималось. Описанная процедура обозначалась термином "испытание".
Статья закона конца XVI в. гласит: "Если человек, первым проходящий [испытание], не поместится [в воротца], [взять с нeго] три девятка..." Такой унизительной процедуре подвергались не только простолюдины: через воротца вынуждены были проходить и ответственные за нойонский скот шулэнги в случае потери скота. "...Если поместится [в воротца], то вины не будет; если не поместится - заставить все выплатить," - говорится в законе 1616 г. [ί9 о. 53-54].
Наличие такого испытания у монголов К.Ф. Голсунский возводил к шманским обрядам. Аналогичная форма решения споров - ордалии - применялась и в средневековых европейских судах.
Характерно, что в более позднем "Великом уложении" подобная процедура не упоминается. Законодатели считали, что достоверность сведений можно подтвердить принятием подследственным присяги. Причем такой порядок строго регламентировался соответствующими статьями: "Староста айла должен присягать в присутствии сайта [главы] отока. Сайт отока присягает в присутствии нойона".
Спорные дела решались тушимэлами, "поддерживающими закон, т.е. судьями. Суд производился в строго определенном месте. По этому поводу в Указе Галдан-хана говорится: "Вообще судьи не должны производить судебное разбирательство вне определенного места". Обязательным было присутствие в суде обеих сторон.
Материалы памятников рисуют следующую процедуру судебного разбирательства. Спорящие стороны, затеявшие тяжбу, подавали в суд жалобу. Через определенное время истец и ответчик должны были явиться в суд по вызову. Как устанавливала статья "Великого закона" 1620 г., в случае неявки одной из сторон после трех вызовов налагался штраф независимо от того, окажется ли она оравой или виноватой по делу. Близкая по смыслу статья имеется а в Указе Галдан-хана: "Если человек» вызываемый в суд по каким-либо делам, после трехкратного уведомления его при свидетелях не явится, то оштрафовать его независимо от того, прав он или виноват" [2, с. 10]. Уличенный в клевете во время суда должен был заплатить одного верблюда и пяток.
За разбор дела судья получал одну голову скота. В то же время Указ Галдан-хана определял, что "если судьи после разбора дела не преподнесут определенную часть [полученного штрафа] вору [князя], то взыскать с них в двойном размере” [2, с о 31].
Необходимо отметить, что в исследуемых памятниках статьи, касающиеся деятельности судей, занимают довольно большое место. За неправильное решение дел судья подвергался наказанию: по ”Великому закону" 1620 г. - штрафу пятком во главе с верблюдом, а по Уложению 1640 г. после троекратного вынесения неправильных решений - отстранению от должности. Характерно, что нетрезвость судьи, неправильно разобравшегося в деле, считалась отягчающим обстоятельством. С провинившихся брали штраф и отстраняли от несения судейских обязанностей. Приведенные статьи могут свидетельствовать о возможном существовании апелляций о пересмотре дел и существовании некоего органа, контролировавшего деятельность судов.
В этом сообщении представлена первая попытка анализа норм процессуального права монголов, отраженных в памятниках XVII в. Материалы крупнейших юридических памятников показывают, что право не стояло на месте. Даже на протяжении двух-трех десятков лет оно достаточно активно развивалось и совершенствовалось.
Несмотря на остатки прежней, более примитивной организации следствия и суда (применение ордалий, вознаграждение за свидетельские показания, случаи самосуда и т.д.) [1Ч с. 40], судопроизводство в Халхе перешло в руки государства, суд стал государственным институтом.
А.Д. Насилов
Из сборника «История и культура народов Центральной Азии», Улан- Удэ, 1993
Источники и литература
1. Халхын шинэ олдсон цааз эрхэмжийн дурсгалт билг // Monuments Historica. - Улаанбаатар, 1974, - Т. 1, f. VI.
2. Их цааз (Великое уложение). Памятник монгольского феодального права XVII в.
3. Ойратский текст / Транслит. сводного ойрат, текста, реконстр. монг. текста и его транслит., пер., введ. и коммент. С.Д. Дылыкова. - М., 1981.
4. Кычанов Е.И. Основы средневекового китайского права.
Древнескандинавское общество уже во времена викингов состояло из трех основных слоев — родовой знати, свободных землевладельцев-воинов и зависимого люда, включая рабов. От сложившегося классового общества его отличало то, что главная масса населения еще не подвергалась систематической эксплуатации со стороны короля и знати. Скандинавский земледелец-воин (так называемый бонд) имел не только сородичей-домочадцев, землю и скот, но также рабов и зависимых (вольноотпущенников). Между ним и знатным человеком— ярлом и даже конунгом — не было пока непроходимой сословной грани. Другим отличием древнескандинавского общества от сложившегося классового общества была крепость родственных, родовых связей. Эти кровные узы еще долго соединяли имущего и неимущего скандинава.
Основной территорией эпохи Просвещения традиционно признается Франция. Применительно к философии истории это, вероятно, более верно, чем применительно к онтологии или эпистемологии. Как уже было сказано, термин «философия истории» изобретен Вольтером (1694-1778) - одним из главных идеологов французского Просвещения. Однако, несмотря на то что тот же Вольтер, как и другие французские мыслители XVIII в., гордо именовал век, в котором жил, веком философов, сферу своей деятельности как философа он понимал достаточно узко, намного уже, чем философы века предыдущего, не зря получившего название века великих метафизических систем.
Одним из главных центров пиратства в Юго-Восточной Азии было королевство Аракан. Это независимое государство возвело морской разбой в ранг государственной политики и в течение XVII в. неоднократно демонстрировало примеры своей приверженности этому древнему ремеслу. На берегах Бенгальского залива вырос и расцвел достойный преемник «лучших» традиций древних пиратских стран
В истории зарождения и развития феодальной собственности в готской Испании различимы два этапа: V- VI вв. и VII в. (особенно его вторая половина). Уже на первом этапе для этого процесса характерны: интенсивное разложение общинного устройства у германских завоевателей (вестготов и свевов), рост численности зависимых крестьян и концентрация земельной собственности у магнатов, обеих церквей и королевской власти. Но в массе своей германцы и часть местных сельских жителей были тогда свободные крестьяне
Можно ли Киевскую Русь назвать государством? И если да, что это было за государство? Мало того, желательно также знать, понимали ли жители Древней Руси, что они живут в государстве? И что это для них означало? Совпадают ли наши и их представления о государстве? - подобных вопросов можно поставить немало. Как же они решаются историками?
Предчувствие революции витало в воздухе. Эта была последняя война в XVIII в., в которую Франция вложила огромные средства. Попытки нескольких сменивших друг друга минис тров финансов снасти страну натолкнулись па сильную оппозицию со стороны Парламента, духовенства и аристократии, которые не собирались уступать место и власть крепнущей буржуазии. Пресекались любые реформы, затрагивающие интересы привилегированных классов
Переводы с цесарских, галанских, немецких печатных курантов, которые присланы через виленскую и рижскую почты и привезены П. Марселисом и Еремеем фон дер Гатином марта с 10-го по июля по 6 число на 173 листах (Общий заголовок рукописных «Ведомостей» взят из описи ф. 155/1 за 1671 г. (д. 7, л. 12) ЦГАДА.
Появление турок в областях к югу от Аму-Дарьи относится к гораздо более раннему времени, чем завоевательные движения X в., и возможно, что в некоторых случаях потомки этих турок живут в этих же местах и теперь. Арабские завоеватели уже в VII в. нашли в Бадахшане карлуков; и теперь в Бадахшане из узбецких родов живет именно род карлук; это совпадение заставляет полагать, что после завоевания Бадахшана узбеками в XVI в. в состав узбеков вошли турки, жившие там раньше
Процессы формирования единого Древнерусского государства и вхождения в его состав различных восточнославянских этнополитических объединений продолжают оставаться в центре внимания исследователей. Одним из наиболее спорных и слабо изученных аспектов этих процессов является вопрос об этапах и характере освоения Русью территории племенного союза радимичей.
Авторы уже неоднократно обращались к «радимичской» тематике[1], но появление ряда новых публикаций и в то же время новых фактов (добытых, в том числе и в ходе работ авторов) понуждает снова обратится к проблемам, которые казались нам уже решенными. Вполне допуская, что работы, вышедшие в 1990-е годы в труднодоступных провинциальных и «зарубежных» изданиях, остались незамеченными новейшими исследователями, мы считаем возможным вновь вернуться к рассмотрению ряда сюжетов, касающихся освоения Русью территории радимичей. Это прежде всего связанные между собой сюжеты о восточной границе радимичей на Десне и месте локализации летописной битвы на р. Пищане.
В 2004 г. издательство Гомельского университета опубликовало диссертацию
- В. Богомольникова (1941-1992), защищенную им в 1989 г. в Институте археологии АН СССР[2]. И хотя с момента защиты диссертации прошло более 15 лет, многие ее положения по-прежнему остаются весьма актуальными. В работе проведен анализ историографии археологических исследований в земле радимичей по состоянию на конец 1980-х годов, дана сводка погребальных памятников Посожья и, что для нас особенно важно, определена граница расселения радимичей. Однако здесь следует отметить, что, существенно уточнив западную границу радимичей, исследователь весьма пунктирно наметил восточные рубежи их расселения[3]. Тем не менее на карте восточные границы радимичей проведены в основном по левобережным притокам Ипути[4]. Правда, сюда же включены несколько памятников правобережья Судости, однако ни на одном из них нет находок радимичских этноопределяющих украшений. В свою сводку В. В. Богомольников включил и курганы в Левенке и Мериновке неподалеку от летописного Стародуба, который назван им городом на окраине земли радимичей[5]. Привлечение этих материалов к характеристике радимичей, на наш взгляд, ничем не обосновано.Стародубское ополье уже в первой четверти Хв. осваивается руссами и входит в состав «Русской земли» в узком смысле, а курганы Ле- венки являются кладбищем дружинного лагеря[6]. Впрочем, для настоящей работы этот сюжет является скорее отступлением от заявленной темы.
Не давая подробной характеристики восточной границы расселения радимичей (в отличие от весьма детально обозначенной западной границы), В. В. Богомольников указывает лишь два пункта на Десне, которые он считает безусловно ради- мичскими — Пеклино и Кветунь. Отнесение к радимичским памятникам курганов в Пеклино никаких возражений не вызывает[7]. Более того, новейшие исследования позволили расширить границы участка, на котором фиксируется выход радимичей на Десну. В одном из погребений с кремацией курганного могильника Ворча, расположенного в середине лесного «коридора», разделяющего Брянское ополье и Рославльское предполесье, была найдена подвеска с изображением головы быка. Подобные украшения традиционно относятся к радимичским древностям[8].
Вопрос же о радимичской принадлежности Кветуни представляется гораздо более сложным. Материалы Кветунского могильника широко привлекаются В. В. Богомольниковым для характеристики радимичских древностей. Основанием для этого послужило мнение исследовавшего Кветунь в течение ряда лет В. А. Падина о том, что «ряд захоронений имеет близость к радимичам»[9]. Однако следует отметить, что публикация В. В. Богомольникова сопровождается весьма корректным редакторским комментарием О. А. Макушникова, в котором подчеркивается спорность утверждений о радимичской принадлежности Кветуни[10]. Да и сам автор раскопок в Кветуни В. А. Падин в своей последней монографии, изданной посмертно, уже не настаивал на высказанной ранее точке зрения, подчеркнув, что «население состояло, конечно, из люда разноплеменного»[11]. Вопрос о древностях Кветуни достаточно широко дискутировался на Брянской историко-краеведческой конференции 1988 г. В ходе этой дискуссии выделилось несколько точек зрения на роль и этническую принадлежность этого интересного памятника: В. В. Богомольников однозначно рассматривал Кветунь как племенной град радимичей[12], А. П. Моця — как опорный пункт — крепость на пограничье «Русской земли» уже с середины X в.[13] О.В. Сухобоков и С. П. Юренко включали Кветунь в границы племенного союза северян[14]. По мнению одного из авторов настоящей статьи, Кветунь первоначально возникает как северянскии межплеменной центр или даже центр северянского кня- жества[15], который на рубеже X-XI вв. становится одним из центров «государственного освоения» Русью северянских земель[16]. Древности Кветуни были рассмотрены нами и в специальной работе[17], однако дальнейшая этническая и социальная атрибуция этого уникального памятника несомненно требует отдельного рассмотрения.
На наш взгляд, ключевую роль в решении вопроса о радимичах на Десне могут сыграть исследования Брянского ополья, до сих пор являющегося «белым пятном» на этнокультурной карте Среднего Подесенья. Непосредственно на северной границе ополья радимичские древности фиксируются в лесном «коридоре» у Пе- клино и Борчи (см. выше). В самом ополье исследовались курганы одной из групп около летописного Вщижа, однако материалы этих исследований не сохранились. Лишь в отчете Б. А. Рыбакова есть упоминание об их принадлежности «племени радимичей»[18]. Из Вщижа же происходит семилучевое височное кольцо неизвестного типа, которое, судя по ссылкам на него в литературе, хранится в Государственном историческом музее (ГИМ). Однако попытка его идентификации положительных результатов не дала: под упомянутым в публикациях инвентарным номером в ГИМе хранится коллекция из раскопок Б. А. Рыбакова городища «Благовещенская Гора», расположенного напротив Вщижского детинца. Среди этих материалов упомянутого кольца нет[19]. В центрально-северной части ополья, в верхней части слоя селища-9 в с. Хотылево в 1996 г. обнаружено грунтовое захоронение девочки-подростка с западной ориентировкой, общерусскими перстнеобразными биллоновыми височными кольцами и несколькими десятками цилиндрических и биконических золотостеклянных бусин в ожерелье на шее[20]. В центрально-восточной части ополья, в окрестностях самого Брянска, у д. Антоновка, один курган был раскопан в 1984 г. Г. П. Поляковым. В нем находилось мужское погребение в широкой могильной яме типа «камеры» с остатками топора у колена[21]. В группе остался лишь один курган, который пока решено сохранить для будущих раскопок как уникальный, а исследованный освещает социальную, а не этническую картину. Здесь же, в центральной части ополья, авторами в 2005 г. исследован один курган в группе у с. Елисеевичи, содержавший мужское трупоположение на зольно-угольной подсыпке с кольцевым ровиком под ней. Некоторые черты погребального обряда обнаруживают сходство с радимичскими, однако этот интересный (и крупнейший из сохранившихся в Брянском ополье) памятник требует дальнейших исследований.
На южной окраине ополья давно и широко известна курганная группа у с. Палужье, исследованная еще И. И. Ляпушкиным. Сам автор раскопок указывал на сходство погребального обряда и керамики из погребений с роменско-боршевски- ми материалами[22]. Е. А. Шинаков отнес курганный могильник в Палужье к волын- цевским древностям[23], однако его мнение недавно было поставлено под сомнение[24]. Не ставя здесь целью разбор точек зрения на этническую принадлежность волын- цевских древностей, отметим, что ни один из специалистов по древнерусской проблематике не связывает их с радимичами. В связи с этим абсолютным диссонансом звучит недавнее утверждение о радимичской принадлежности данной группы.
Это утверждение высказано А. А. Фетисовым и А. С. Щавелевым в статье, посвященной анализу политических взаимоотношений Руси и радимичей[25]. Вопросам складывания территории «Русской земли» посвящен и ряд других работ А. А. Фетисова, ключевым моментом которых является определение этой территории на основе анализа дружинных курганов[26]. А. А. Фетисов справедливо отмечает приоритет В. Я. Петрухина в постановке вопроса о связи камерных погребений X — рубежа X-XI вв. с территорией «Русской земли», очерченной еще в работе А. Н. Насонова, ссылаясь при этом на работы В. Я. Петрухина 1995 г. Однако считаем нужным заметить, что впервые эта мысль была высказана Петрухиным на семь — восемь лет раньше, еще в 1987 г.[27] В других же моментах определение границ «Русской земли» на основе материалов дружинных погребений представляется нам вполне приемлемым. Один из авторов настоящей работы еще ранее разделял эту точку зрения в отношении конкретного (северного) участка границ «Русской земли» и предложил для ее определения археологические критерии (в том числе «камерные захоронения»)[28]. Впрочем, следует все же отметить, что А. А. Фетисов учел далеко не все погребения с оружием в том же Стародубском ополье, оставив без внимания погребение с боевым топором в курганной группе у с. Белоусово из
ЯП
наших раскопок .
Еще больше замечаний вызывают те разделы статьи А. А. Фетисова и А. С.Щавелева, в которых авторы используют радимичские материалы. Несомненно, одним из ключевых моментов русско-радимичских отношений Хв. является битва на р.Песчане (Пищане) 984 г., после которой радимичи уже не упоминаются в летописях в качестве самостоятельной этнополитической общности. Хрестоматийное сообщение Повести временных лет об этом событии звучит так: «В лето 6492. Иде Володимеръ на радимиче. И бе у него воевода Вълчий Хвостъ, и посъла предъ собою Володимиръ Вълчия Хвоста, и сърете радимичи на реце Пищане, и победи радимиче Волъчий Хвост»[29].
Существует по меньшей мере три — четыре варианта локализации битвы на Пищане (другой вариант написания — Песчане), однако Фетисову и Щавелеву известны лишь два из них.
Первый вариант — традиционный, связывающий эту битву с малым правым притоком Сожа в 6 верстах от древнерусского города Прупоя, современного г. Славгорода Могилевской области. Этот вариант впервые был предложен еще в начале позапрошлого века и поддержан большинством ведущих российских историков XIXв.[30], в результате чего стал хрестоматийным.
Второй, известный А. А. Фетисову и А. С. Щавелеву вариант локализации битвы был предложен В. В. Крашенинниковым. Справедливо полагая, что радимичи вряд ли допустили бы проход вражеского войска по своей территории практически до ее северо-западной окраины, В. В. Крашенинников связывает битву с р. Пищань, впадающей в Десну южнее Выгонич (Брянская область). Автор считает, что «именно в этом районе проходила восточная граница радимичской территории» и что исходным пунктом для похода киевского войска мог быть Трубчевск[31].
Мы уже рассматривали гипотезу В. В. Крашенинникова в ряде работ. При этом было указано еще одно возможное направление удара по радимичам — со стороны Смоленска[32]. В этом случае у русов не было необходимости идти сквозь радимич- скую территорию, поскольку традиционно локализуемое место битвы под Славго- родом находится практически у границы земли радимичей.
А. А. Фетисов и А. С. Щавелев приняли точку зрения В. В. Крашенинникова. Как н последний, они считают базой для похода киевского войска Кветунь (Трубчевск), а в качестве аргумента в подкрепление своей версии привлекают курганный могильник Палужье, по их мнению «отнесенный В. В. Седовым к радимичам»[33]. Однако в указанной работе Палужье на карте обозначено всего лишь как могильник с трупосожжением[34], без какого-либо отнесения его к радимичам. Как показано выше, каких-либо оснований для включения данного памятника в число радимичских нет.
А. А. Фетисову и А. С. Щавелеву, видимо, осталась неизвестной еще одна локализация битвы на р. Пищане, предложенная О. А. Макушниковым[35]. Белорусский исследователь выдвигает против традиционной локализации практически те же аргументы, что и В. В. Крашенинников — труднообъяснимость того обстоятельства, почему битва произошла в глубине земли радимичей. Как и последний, он вполне справедливо полагает, что более логичным было бы помещение места битвы у границ радимичской территории. Таким местом О. А. Макушников считает р. Песошеньку в 30 км на юг — юго-восток от Гомеля, на древнем сухопутном пути из Чернигова «в радимичи». Предложенная им аргументация представляется достаточно убедительной. И хотя его реконструкция пути «в радимичи» вызвала некоторые возражения, находка на этом пути предметов древнерусского вооружения — меча и трех наконечников копий[36] — как будто говорит в пользу предложенной им локализации места летописной битвы.
Обращает на себя внимание и определенная слабость аргументации традиционной точки зрения на локализацию р. Песчаны, опирающаяся, по сути, только на созвучие летописного и позднейшего наименования водных объектов. Это позволяет отождествить Песчану Повести временных лет с любой речкой бассейна Сожа, имеющей подобное название.
Подобное допущение позволяет и нам высказать гипотезу о месте летописной битвы (впрочем, мы нисколько не настаиваем на ее истинности) (см. рис.). Как уже отмечалось, территория граничащего с землей радимичей Стародубского ополья осваивается русами уже в первой четверти X в. На границе ополья с Унечским выступом Белорусского полесья у с. Рюхово расположен комплекс древнерусских памятников: селище конца Х-ХПвв. и уничтоженное при строительстве дороги городище, а также курганный могильник[37]. В ходе разведки 1991 г., во время которой и было открыто селище, нами зафиксировано местное название городища—«Рюриково городище» — и связанная с ним топонимическая легенда. Согласно ей, проживавший на городище некий Рюрик охранял дорогу на Стародуб и вообще Русь от набегов некоего Хала, чьи владения начинались сразу же за рекой Жечей к западу и северо-западу от Рюхово. Западнее Стародубского ополья, в юго-восточной части земель радимичей, топоним Халевичи встречается неоднократно. Сама же русско-радимичская граница здесь проходит прямо по реке Жеча[38]. Примерно в 10 км к северо-западу, уже на территории радимичей, есть деревня Песчанка. Таким образом, вполне вероятно нанесение удара по радимичам со стороны Стародуба, с территории «Русской земли». К сожалению, утверждению этой гипотезы мешает то обстоятельство, что топоним Песчанка возник после 1728 г. ...
Для маркировки восточной и северо-восточной границы радимичей и определения степени распространенности их этнокультурных черт на северо-восток, как выясняется, очень важно повторное (если не сказать очередное) и более четкое определение этнической принадлежности так называемых височных колец «деснинского типа» и лучевых колец.
Последние в некоторых работах все еще выступают как индикатор связей Подмосковья с «Посожьем и Верхней Десной, т. е. с исконными радимичскими землями»[39]. Рассмотрим аргументы автора данного утверждения. Кроме колец «деснин- ского типа» он упоминает «украшение-гибрид с чертами, переходными от радимич- ских семилучевых к вятичским семилопастным височным кольцам», действительно схожее с несколькими (а не только с одним (Поречье —2)) ранее здесь найденными. Но дело в том, что именно этот тип колец к радимичам никакого отношения иметь не может, и, как об этом неоднократно писали ранее, ни разу на «исконных ради- мичских землях» найден не был[40]. Этому вопросу, уже не на уровне генетически- эволюционного анализа, а на уровне более простых аргументов, была посвящена статья одного из авторов более чем 10-летней давности, написанная также по полемическим соображениям[41]. Однако в связи с тем, что вышла она в Могилеве (хотя первая статья на эту тему опубликована в журнале «Советская археология» и получила достаточно высокую оценку[42]), а также, главным образом, в связи с появлением нового материала (в том числе и опубликованного А. В. Алексеевым) вернемся снова к этому вопросу.
В свое время была высказана идея о самостоятельном (параллельном с радимич- ско-вятичской линией развития) возникновении височных колец от колец с тремя шариками на концах «Зарайского» (Железницкого) клада (и, добавим, городища Титчиха из раскопок Москаленко).
Традиционно именно они считались единственными генетическими предшественниками вятичских семилопастных колец, пока Н. Г. Недошивина не обратила внимание на особую группу семилучевых с шариками на верхних зубчиках, послуживших еще одним прототипом вятичских. Чуть позже Г. Ф. Соловьева достаточно обоснованно (для данных того времени) постулировала радимичскую принадлежность колец с лилиевидными (каплевидными) отростками так называемого «деспинского типа» или «типа Сельцо» (на Западной Двине)[43].
На современном этапе изучения, когда математически доказана и картографически проверена принципиальная невозможность принадлежности одной из поздних (о ранних, с зернью, речь не идет вообще) групп лучевых колец (группа V по номенклатуре Е. А. Шинакова) радимичам, вятичские семилопастные получают два генетически (для конца IX —начала X в.) близких, но этнически (для XI в.) разнородных прототипа — «радимичский» и «северянский». В свое время в связи с выходом статьи В. В. Богомольнпкова[44], где сходство радимичских и «северянских» колец объяснялось не генетическим родством, а случайными контактами, и по сути вновь отрицалась северянская принадлежность колец группы IV и V, один из авторов вновь повторил и дополнил свою аргументацию, подтверждавшуюся новыми находками, но уже не на математическом, а более «простом» историко-этнокультурном и картографическом уровне[45].
Распространение этноопределяющих типов лучевых височных колец в Восточной Европе (по Е. А. Шинакову, 1980, 1994, с современными дополнениями).
I —кольца ранних групп (I, II) (IX —сер. X в.(роменско-боршевские); II — кольца групп IV и V поздне- и построменские («северянские» и «ранневятичские»); III — кольца группы III (ради- мичские) за пределами радимичской территории; IV — кольца переходных между группами II и III типов; V — кольцо гибридного между группами III и V варианта; VI — кольцо смешанного между группой III и вятичскими семилопастными варианта; VII — вятичские семилопастные ранних типов на пограничье с радимичами, кривичами и северянами; VIII — кольца «деснинского типа» за пределами радимичской территории; IX — земля радимичей (по Б. А. Рыбакову, с некоторыми уточнениями); X — земля северян (по В. В. Седову, 1982 г.); XI — земля вятичей (по В. В. Седову, 1982 г.).
1 — Олинькалнс, 2 —Изборск, 3 — Новгород Великий, 4 —Сельцо, 5 —Глинники, 6 —Пекуно- во, 7 — Усолье (Купанский могильник), 8 — Кубаево, 9 — Звенигород (Саввинская группа), 10 — Шейка-Ш, 11 — Деснинское селище, 12 — Тушино, 13 —Гнездово, 14 — Добрышина, 15 — Супруты, 16 — Железницы, 17 — Борки, 18 — Старая Рязань, 19 —Моршанск, 20 — Кркжовско-Кужновский могильник, 21 — Хотомель, 22 — Гомель, 23 — Влазовичи, 24 — Кузьмичи, 25 — Ляличи, 26 — Шуи, 27 — Вщиж, 28 — Слободка, 29 —Кветунь, 30 — Пушкари, 31 — Воронеж, 32 — Нежиловичи, 33 — Лепляво, 34 — Жовнино, 35 — Новотроицкое, 36 — Полтава, 37 — Горналь, 38 — Ницаха, 39 — Гочево, 40 — Воробьевка, 41 — Титчиха, 42 — Хотяжи, 43 — Переверзево, 44 — Батагово.
Оба они, в свою очередь, восходят к разным образцам колец Хв. Радимичские — к кольцу из Гомеля (раскопки О. А. Макушникова), а то, в итоге, — к кольцу из Хото- меля и некоторым кольцам из Титчихи и Железницкого клада (т. е. не с территории роменской культуры). В связи с этим можно, основываясь на новых данных, подтвердить факт присутствия переселенной северянской аристократии на северных и восточных (с финно-уграми) границах вятичей и о начале формирования именно здесь этноопределяющих семилопастных вятичских колец. Что касается колец «дес- нинского типа», то (см. рис.), количество их находок за радимичскими пределами снова возрастает (в сравнении со временем написания статьи Т. В. Равдиной), что неизбежно снова ставит вопрос об их этнокультурной принадлежности.
Надеемся, что эта небольшая заметка поспособствует развитию нового витка интереса к радимичским древностям.
В. Н. Гурьянов, Е. А. Шинаков (Брянск, Россия)
Из сборника «ROSSICA ANTIQUA: Исследования и материалы», СПб., 2006
'Шинаков Е.А., Гурьянов В. Н. 1) Русско-радимичское пограничье середины X — середины XII вв.: природно-географический аспект // Пстарычна-археалапчны зборшк. MiHCK, 1994. №3. С. 248-273; 2) О роли природно-географического фактора в освоении радимичами территорий полесий // Песоченский историко-археологический сборник. Вып. 2, ч. 2: Археология. Киров, 1995.
VII 56-64; Ш и н ак о в Е. А., Гурьянов В.Н., Миненко В. В. Радимичи и вятичи на Десне// Пстарычна-археалаичны сборшк. Мшск, 1998. №13. С. 142-149.
[2]Б о г о м о л ь ни ко в В. В. Радимичи (по материалам курганов X—ХПвв.). Гомель, 2004.
Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект №05-01-01 339 а
© В. Н. Гурьянов, Е. А. Шинаков, 2006
[3]Там же. С. 102-104.
[4]Там же. С. 202. Рис. 1.
[5]Там же. С. 46.
[6]Подробную аргументацию см. в одной из наших обобщающих публикаций по этому вопросу: Гурьянов В.Н., Шинаков Е. А. Стародубское ополье в IX-XII вв. // Археолопя. 1998. №2. С. 121-130.
[7]Шинаков Е. А. Курганная группа у с. Пеклино // Вопросы археологии и истории Верхнего Поочья. Тезисы докладов 5-й историко-археологической конференции. Калуга, 1993. С. 27.
[8]Шинаков Е. А., Гурьянов В.Н., Миненко В. В. Радимичи и вятичи на Десне. С. 145; Гурьянов В.Н. К вопросу о подвесках с изображением головы быка // Деснинские древности. Вып. III. Брянск, 2004. С. 146-154.
. 9Падин В.А. Кветунский древнерусский могильник // СА. 1976. №1. С.209.
[10]Б ог о м о л ь н и ко в В. В. Радимичи. .. С. 5—6, 92.
пПадин В.А. Среднее Подесенье (Трубчевская округа) в VI-Vвв. до н.э.—Х-ХПвв. н.э. по материалам археологических исследований. Брянск, 2004. С. 116.
[12]В о го м о л ь н и ко в В. В. Памятники радимичей на территории Брянской области // Тезисы докладов межвузовской историко-краеведческой конференции. Брянск, 1988. С 93-94.
[13]Моця А. П. Кветунь // Там же. С. 95.
[14]Сухобоков О.В., Юренко С.П. Северные границы расселения восточно-славянского племенного союза «Съвер»: летопись и археология // Там же. С. 90-92.
[15]Шинаков Е. А. От пращи до скрамасакса: на пути к державе Рюриковичей. Брянск; СПб., 1995. С. 74.
[16]Там же. С. 112.
[17]Шинаков Е. А., Гурьянов В.Н., Миненко В. В. Радимичи и вятичи на Десне.
[18]Рыбаков Б. А. Отчет об археологических раскопках во Вщиже и его окрестностях в 1948 и 1949 гг. // Архив Института археологии РАН. Р-1. №1680. С. 15-17.
[19]Сообщение сотрудника Государственного исторического музея В. В. Зайцева.
[20]Гаврилов К.Н., Шинаков Е. А. Археологические исследования в районе с. Хотылево // АО. 1996 г. М., 1997. С. 93.
[21]Поляков Г. П. Отчет об археологических исследованиях Брянского отряда Деснинской экспедиции Института археологии АН СССР в 1984 г. // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 11037.
[22] J1 я Пушкин И. И. Славянские памятники второй половины I тысячелетия н.э. верхнего течения р. Десны // КСИИМК. 1959. Вып. 74. С. 86.
[23]Шинаков Е. А. Образование древнерусского государства: Сравнительно-исторический аспект. Брянск, 2002. С. 125.
[24]Воронятов С. В. Волынцевская «культура» и «Русский каганат» // Альманах молодых археологов. 2005. По материалам II Международной студенческой научной конф-ции «Проблемы культурогенеза и древней истории Восточной Европы и Сибири». СПб., 2005. С. 203.
[25]Фетисов А. А., Щавелев А. С. Русь и радимичи: история взаимоотношений в X-XI вв. // Стародавнш 1скоростень i слов’янсьт гради VIII-X ст. Кшв, 2004.
[26]Фетисов А. А. 1) Территория «Русской земли» в X —первой половине XI вв. по материалам дружинных курганов // Проблемы славяно-русской археологии Чернигово-Брянских земель. Брянск, 2001. Вып. 6: Материалы XVIII Межвузовской археологической студенческой конференции. С. 30- 32; 2) Формирование территории «Русской земли» по археологическим данным // Курские тетради. Курск и куряне глазами ученых. Курск, 2004. Тетрадь пятая. Ч. 1. С. 48-57.
[27]Петру хин В. Я. К проблеме формирования «Русской земли» в Среднем Поднепровье // ДГ. 1987 г. М., 1989. С. 26-30.
[28]Шинаков Е. А. Северные границы «Русской земли» X века // Тез. историко-археологического семинара «Чернигов и его округа в IX-XIII вв.». Чернигов, 1990.
[29]ПВЛ. 4.1. М.; Л., 1950. С. 59.
[30]Историографию вопроса см.: М а к у ш н i к a f А. А. Б1тва 984 г. на рацэ Пяшчане i леташсны шлях «у радз1м1чы» // Пстарычна-археалапчны сборшк. Мшск, 1995. №6. С. 202—203.
[31] Крашенин ников В.В. Взгляд через столетия. Очерки истории Брянского края. Тула, 1990.
С. 17.
[32]Шинаков Е. А., Гурьянов В. Н. О роли природно-географического фактора. .. С. 57; Шинаков Е. А. От пращи до скрамасакса. .. С. 73,77.
[33]Фетисов А. А., Щавелев А. С. Русь и радимичи... С. 286.
[34]Седов В. В. Восточные славяне в VI-XIII вв. М., 1982. С. 152, 153, карта 24, в.
[35]Макушн1кау А. А. 1) BiTBa 984 г. на рацэ Пяшчане... С. 202-213; 2) О локализации летописной реки Песчаны и путь «в радимичи» // Слов’яно-руськ! старожитност1 Швшчного JIiBo6e- режжя. Черюпв, 1995. С. 52-56.
[36]Шекун А.В. Новые данные о летописном пути «в радимичи» // Деснинские древности. Вып. III. Брянск, 2004. С. 30-31. Рис. 1-6.
[37]Кашкин А. В. Археологическая карта России: Брянская область. М., 1993. С. 259-260.
[38]Шинаков Е. А., Гу рьян ов В. Н. Русско-радимичское пограничье. . . С.259-260.
[39] Алексеев А. В. Ранний древнерусский могильник у деревни Хотяжи // Звенигородская земля: история, археология, краеведение. Звенигород, 2001. С. 9. — Со ссылкой на: Станюкович А.К. Ранние этапы славянского заселения Подмосковья // Человек и окружающая среда в древности и средневековье. М., 1985.
[40]Недошивина Н. Г. К вопросу о связях радимичей и вятичей // Труды Государственного исторического музея. Вып. 37. М., 1960; Соловьева Г. Ф. Семилучевые височные кольца // Древняя Русь и славяне. М., 1978; Шинаков Е.А. Классификация и культурная атрибуция лучевых височных колец // СА, 1980, №3.
[41]Шинаков Е.А. Еще раз о лучевых височных кольцах и их этнокультурной принадлежности // Пстарычиыя лесы Верхняга Падняпроуя. Маплёу, 1995. 4.1.— В ответ на статью
В. В. Богомольникова (Богомольников В. В. Территория радимичей в свете новых данных // Древнерусское государство и славяне. Минск, 1993).
[42] «Обстоятельный анализ всей суммы знаний по лучевым височным кольцам недавно был сделан Е. А. Шннаковым. Им же разработана детальная типология этих украшений с учетом их малейших особенностей».—Седов В.В. Восточные славяне... С. 155. См. также: Седов В. В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995. С. 383, прим. 17.
[43]Соловьева Г. В. Семилучевые височные кольца // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 173.
[44]Б о го м о л ь н и к о в В. В. Территория радимичей...
[45]Шинаков Е. А. Еще раз о лучевых височных кольцах.