ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » Анализ вооружения Красной армии перед Второй мировой войной и во время нее
Анализ вооружения Красной армии перед Второй мировой войной и во время нее
  • Автор: Vedensky |
  • Дата: 15-01-2017 13:38 |
  • Просмотров: 3687

Давайте смотреть на Тухачевского не как на предателя, а как собственно на военного специалиста, хотя это, по большому счету, и невозможно. С 1931 по 1936 год он был заместителем наркома обороны по вооружению Красной Армии, а на начало 1937 года - первым заместителем. Как блеснул его «военный талант» в этот довольно боль­шой срок на этой ответственнейшей должности?

Для любой страны является огромной трагедией, если она ведет войну не тем оружием, которое накопила перед войной. Это означает, что огромный человеческий труд и усилия были потрачены зря, это означает, что сотни ты­сяч, миллионы людей были убиты в боях из-за несовер­шенства оружия.

Немцы практически начали и закончили войну тем оружием и той техникой, которые они разработали в пе­риод, когда и Тухачевский заказывал советским конст­рукторам, что проектировать, а советским заводам - что и сколько выпускать для Красной Армии.

Немецкий основной средний танк, сравнимый с нашим Т-34, который провоевал всю войну (Т-ГУ), был заказан конструкторам в 1935 году. Истребитель «Мессершмитт 109», по мнению некоторых, - лучший самолет войны, был начат конструированием и испытаниями в 1934 году. Пикирующий бомбардировщик «Юнкерс-87» - в 1935-м, бомбардировщик «Юнкерс-88» - в 1936-м, «Хейнкель-111» - в 1935 году. Даже истребитель «Фокке-Вульф-190» и тот в 1938 году. То есть к началу войны немцы имели на вооружении отработанные и освоенные, не уступающие ничему образцы военной техники, которая была настоль­ко совершенна, что не устаревала до самого конца. Доста­точно сказать, что Сирия применяла немецкие танки T-IV даже в «шестидневной войне» 1967 года.

А вот из тех оружия и техники, которые заказал для Красной Армии «выдающийся военный профессионал» маршал Тухачевский, к концу 1941 года практически ни­чего не производилось - ни легкие танки серии БТ, ни средние Т-28, ни тяжелые Т-35, ни истребители И-16 и И-153, ни тяжелые бомбардировщики ТБ-3, летавшие со скоростью мотоцикла, ни «скоростные» бомбардировщи­ки СБ. По широко известному замечанию конструктора артиллерийских орудий Грабина, если бы Тухачевский остался еще немного на посту замнаркома, то у Красной Армии не было бы и артиллерии.

Та наша техника и оружие, которые сделали войну (танки Т-34 и КВ, штурмовик ИЛ-2, бомбардировщик ПЕ-2, истребители, «ЯК», «МиГ», «ЛаГГ», зенитные ору­дия, минометы, «Катюши» и многое другое), были зака­заны маршалом Куликом. Этот маршал - действительно белое пятно нашей истории.

Действия М. Тухачевского на посту замнаркома по вооружению вызвали настолько тяжелые последствия для Красной Армии, причем последствия, длившиеся вплоть до окончания войны, что его следует характеризовать только за это либо отъявленным мерзавцем и негодяем, либо дураком, случайно попавшим на военную службу.

Военный человек, особенно руководитель, не может не обладать образным мышлением. Абстрактное мышле­ние в военном деле губительно. Если Тухачевский не был мерзавцем, то тогда он не имел образного мышления - он неспособен был представить себе ни будущих боев, ни способа применения в боях заказываемой им техники. Троцкистская прослойка генералитета Красной Армии организовала для Тухачевского мощную рекламу, хотя по сути своей ему нельзя было иметь звание выше поручика, и уж, во всяком случае, его и близко нельзя было допус­кать к вооружению Красной Армии.

Что интересно - Сталин, похоже, видел неспособ­ность Тухачевского образно мыслить, но, не будучи сам военным, он тушевался перед дутым военным авторите­том маршала-стратега. В 1930 году он весьма скептически и точно отозвался об одном из военных проектов Туха­чевского, но в 1932 году, когда будущий маршал затеял очередную склоку с Ворошиловым и с обидой напомнил Сталину об этом отзыве, то Сталин перед Тухачевским письменно извинился:

«В своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился в основном к выводам нашего штаба и вы­сказался о Вашей «записке» резко отрицательно, признав ее плодом «канцелярского максимализма», результатом «игры в цифры» и т.п. Так было дело два года назад».

(Два года назад Сталин писал Ворошилову, что осуще­ствить план Тухачевского - значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию.)

«Мне кажется, что мое письмо на имя т. Ворошилова, - продолжает Сталин, - не было столь резким по тону, и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в от­ношении Вас, если бы я перенес тогда этот спор на эту но­вую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня. Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некото­рым опозданием. С ком. приветом И. Сталин».

Здесь характерно даже не то, что Сталин просит изви­нений у Тухачевского за слова «канцелярский максимализм» и «игра в цифры», а то, что Сталин правильно распознал абстрактный образ мышления Тухачевского, но никак не связал это с его профессиональной пригодностью.

Здесь требуется обязательное отступление. Дело в том, что постановка на производство совершенно нового изде­лия требует порой десятилетий, даже если это делается с иностранной помощью. Ведь для производства нужно не только иметь достаточно опытных специалистов по кон­струированию изделия, а опыт приобретается только с го­дами работы, но и развить производство комплектующих и материалов в других отраслях, скажем, в металлургии, химии, моторостроении и т.д.

Таким образом, если для войны требовалось нечто, что было в СССР в зачаточном состоянии, то оценить это не­что и своими заказами заставить промышленность осво­ить его производство обязан был Тухачевский.

У поражений начала войны много составляющих: это и неспособность нашего Генштаба распознать пла­ны немцев, и острейшая нехватка младшего и среднего комсостава, и необученность войск, и несовершенство техники, и несовершенство организации. Но, думаю, ни одна из этих причин не вызвала столь катастрофических последствий, какие вызвало отсутствие в Красной Армии радиосвязи. Формально радиостанции были, но их было столь мало и качество их было таково, что можно считать, что мы начали войну без радиосвязи. И вина в этом лежит на Тухачевском, именно он ее не развил, а после него для этого уже не хватило времени.

Почему я начал говорить об образном мышлении Туха­чевского? Потому что он заказывал огромное количество танков, он организовывал танковые корпуса (соединения, на вооружении которых находился 1031 танк!). Но без ра­диосвязи были бесполезны и танки, и их соединения.

Тут надо было образно представить танковую роту в реальной атаке. Вот, скажем, атакует наш передний край немецкая танковая рота. Все 10-15 танков ее связаны ра­циями. Танки приближаются к нашему переднему краю, и тут по ним открывает огонь не разведанный немцами ранее наш противотанковый артиллерийский дивизион. Командир роты по рации немедленно дает команду роте отойти, одновременно по рации сообщает об этом в штаб. Штаб посылает приказом по радио к месту боя артилле­рийских наблюдателей, и те по радио вызывают и коррек­тируют огонь гаубичных батарей по позициям противо­танкового дивизиона. Одновременно штаб связывается по рации со станциями наведения люфтваффе. Те по рации вызывают на позиции дивизиона пикирующие бомбарди­ровщики. Дивизион подавлен, танковая рота вновь атаку­ет и прорывает оборону без потерь.

А наша танковая рота? Командир на исходной позиции вылезает из башенного люка и машет флажками: «Делай, как я». Рация только у него. Он идет в атаку впереди всех, его танки натыкаются на противотанковую оборону, как и в вышеописанном примере. Остановить танки роты нет возможности без радиосвязи, они вынуждены, исполняя приказ, идти на расстрел. Чтобы остановить роту, коман­дир, если он еще не убит, вынужден снова вылезти из тан­ка и махать флажками, и это на виду пехоты противника, ее снайперов и пулеметчиков.

Пара слов для не связанных с армией читателей. В ар­мии один в поле не воин. Сила ее подразделений, частей, соединений и объединений в том, что на противника на­валиваются все сразу. Для этого надо, чтобы сведения об обстановке непрерывно поступали командиру, а его при­казы - боевым единицам армии. Все это обеспечивает связь. Нет связи - нет подразделений, частей, соедине­ний и объединений. Есть отдельные солдаты, отдельные танки, отдельные орудия. Их много, но их будет бить по частям даже очень слабый, но объединенный связью враг. Как Тухачевский мог это не понимать?!

Если вы присмотритесь к мемуарам тех, кто начинал войну, то обратите внимание, что к 22 июня немцы за­бросили к нам в тыл неимоверное количество диверсан­тов, главной задачей которых было обрезать провода и убивать посыльных. Все! Без телефонной связи никаких армий, корпусов, дивизий и полков у нас в западных ок­ругах не стало. Вместо них образовались несколько тысяч рот и батальонов, которые действовали без единых планов и приказов. А штабные радиостанции армий, корпусов и дивизий были смонтированы в автобусах - легко распо­знаваемой цели для немецкой авиации. Через несколько дней не осталось и этих радиостанций.

Чтобы реально представить, что значит «иметь радио­связь», давайте сравним насыщенность рациями наших войск и немецких.

Командующий Западным фронтом генерал армии Д.Г. Павлов объединял своим штабом 3-ю, 4-ю, 10-ю и 13-ю армии. Всего 50 дивизий всех видов или в пересчете на подразделения, равнозначные батальону, - примерно 1300 батальонов, или более 400 батальонов, дивизионов и эскадрилий в расчете на одну общевойсковую армию. Так вот, к середине дня 22 июня командующий 3-й ар­мией донес, что из имеющихся у него трех радиостанций две уже разбиты, а третья повреждена. Павлов из Минска запросил три радиостанции из Москвы. Ему пообещали прислать самолетом, но не прислали. Фактически с этого дня все усилия штаба Западного фронта сводились не к планированию обороны, а к тому, чтобы узнать, где на­ходятся войска и что делают. Никакой устойчивой связи с ними не было. Фронт развалился на отдельно действую­щие части.

А немецкий мотопехотный батальон, помимо ультра­коротковолновой радиостанции на каждом бронетранс­портере с радиусом приема-передачи 3 км, имел на таких же бронетранспортерах еще и радиостанции для связи с командованием. Этих бронетранспортеров с рациями, за­щищенных броней, как наши танки, и неотличимых от других типов машин, в штате немецкого мотопехотного батальона по расписанию на 1.02.1941 г. полагалось 12 единиц! Вот и сравните: в нашей общевойсковой армии, объединяющей около 400 таких подразделений, как не­мецкий батальон, было всего 3 радиостанции на незащи­щенных автобусах, а у немцев - по 12 на БТРах в каждом батальоне, не считая ультракоротковолновой рации на ка­ждой единице боевой техники.

У немцев даже командиры артиллерийских взводов имели свой БТР с рацией, а в нашей армии и в 1945 году командиры танковых бригад возили командиров дивизио­нов приданных им артиллерийских полков с уже появив­шимися рациями снаружи, на броне своих командирских танков.

Так какой нам был толк при такой связи от 10 тыс. танков в западных округах на начало войны? Какой толк был от 50 тыс. танков без радиостанций, которые Туха­чевский хотел заказать у промышленности?

Еще меньше было толку без связи от самолетов в вой­сках западных округов. Когда наши летчики знали, куда лететь и с кем драться, то дрались они неплохо даже на слабой технике. Вот пример боев 22 июня из немецкого источника:

«Наибольших успехов достиг 12-й ИАП, командир - П. Коробков, базировавшийся на аэродроме в Боушеве, око­ло Станислава. Во время утреннего налета Ju 88 из KG 51 полк потерял 36 И-153 из 66 имеющихся в наличии. Однако уцелевшие машины поднялись в воздух и достойно ответили немецким бомбардировщикам. В длительном бою советские пилоты, потеряв три И-153, объявили о том, что удалось сбить восемь Ju 88. В действительности летчикам удалось сбить семь Ju 88, из них пять из 9-й эскадрильи, III./KG 51. Это был полный разгром. На этом злоключения III./KG 51 не завершились. В тот же самый день этот дивизион в подоб­ной ситуации столкнулся с истребителями МиГ-3 из 149-го ИАП. Потеряв на аэродроме 21 машину, летчики подняли оставшиеся МиГи в воздух и сбили восемь (по данным Люф­тваффе, шесть) Ju 88 из III./KG 51. Следует отметить, что результаты, объявленные советскими пилотами, прак­тически полностью соответствуют немецким данным о потерях».

По этим же немецким данным о потерях, советская авиация 22 июня в воздухе и на аэродромах потеряла 1000 самолетов, а за первые две недели войны - 3500. Ну и что? В западных округах было 33 авиадивизии с более чем 10 тыс. самолетов. Давайте посчитаем. Немцы напа­ли на нас с 4 тыс. боевых самолетов, а у нас и через две недели осталось еще 6,5 тыс. - полное превосходство в количестве! Почему же наши войска все время были без авиационного прикрытия и поддержки? А потому, что для прикрытия и поддержки сухопутных войск летчики долж­ны были знать, кто именно в их помощи нуждается. А как это узнать без связи?

Еще в 1939 году на 4 тыс. самолетов всех немецких ВВС приходилось 16 полков и 59 батальонов связи, то есть - примерно 15 связистов на один самолет.

Вот как, к примеру, немецкий летчик описывает обыч­ный боевой вылет:

«Мы летели над Черным морем на высоте примерно 1000 метров, когда наземный пост наблюдения передал сообщения: «Индейцы в гавани Сева, ханни 3-4» (Русские истребители в районе Севастопольской гавани, высота 3000-4000 м).

Мой ведущий продолжал набирать высоту, а я при­крывал его сзади и внимательно высматривал русские самолеты. Вскоре мы набрали высоту 4000 м и с запада вышли к Севастополю. Вдруг мы заметили истребители противника, они были чуть ниже нас. В моем шлемофоне раздался голос ведущего: «Ату их!»

Мы снизились и атаковали противника. Это были «яки», мы кружили вокруг них минут десять, но не смог­ли сбить ни одного истребителя. Вскоре противник отсту­пил. Наземный пост наблюдения передал новый приказ: «Направляйтесь к Балаклаве, там большая группа Ил-2 и истребителей».

Bf 109 сбавил скорость, и его пилот показал мне, что­бы дальше пару вел я. Теперь я шел впереди, а «мессершмитг» прикрывал мой хвост. Вскоре мы добрались до Балаклавы и увидели в воздухе разрывы снарядов нашей зенитной артиллерии. Начался новый бой с «яками», на этот раз мне удалось сбить одного. Объятый пламенем ис­требитель противника врезался в землю».

Заметьте, поскольку немцев все время с земли наводи­ли, то они всегда начинали бой с выгодной для себя по­зиции и внезапно для наших.

А у нас даже в 1942 году командующий ВВС в приказе отмечал, что 75% вылетов советской авиации делается без использования радиостанций. Они, кстати, в это время были только на командирских самолетах, а у остальных - приемники. А командные пункты авиации появились только к концу войны, да и то, судя по всему, это было далеко не то, что было у немцев.

История нам нужна для того, чтобы не совершать ошибок в сегодняшнем дне. Но чему нас учит история по Хрущеву? Ведь и сегодня в нашей армии командно-штабные машины не бронированы и имеют столь харак­терные очертания, что их и чеченцы выбивали в первую очередь.

На конференции по безопасности России в одном из докладов было сообщено, что сегодня у нас все автома­тические телефонные станции по контракту реконструи­руют американцы компьютерными системами, они же и программируют эти системы. Для чего это? Для того что­бы в угрожающий момент по всей России вышла из строя телефонная сеть?

Я писал, что у Тухачевского (даже если он не был ос­мысленным врагом) отсутствовало образное мышление - он не мог себе представить, как будут выглядеть бои буду­щей войны. Когда он был начальником Генштаба, то его хватало на то, чтобы самому изготавливать скрипки, на то, чтобы выдрессировать мышонка и научить его разным фокусам. Но побывать на фронтах войн, которые велись в то время в мире, или хотя бы расспросить участников, или хотя бы вникнуть в сообщения и попытаться предста­вить себе, как люди воюют и как будут воевать, - на это его не хватало.

Не представляя, как будут вестись бои, он неспособен был заказать оружие победы в этих боях, и это хорошо видно по тому, что именно он заказал промышленности и конструкторам в 1931-1936 годах, когда был замнаркома по вооружению. Давайте и мы продолжим оценку резуль­татов работы этого стратега.

Итальянский генерал Дуэ (Douhet) выдвинул идею, что победу в будущей мировой войне определят только воен­но-воздушные силы. Та страна, которая сумеет уничто­жить авиацию противника и разбомбить его города, будет победительницей.

Города - это очень большая цель. И когда летчик с большой высоты целится в Кремлевский дворец, но попа­дает в ГУМ - это тоже неплохо. Когда город бомбят 1200 самолетов сразу, то кто-нибудь попадет и во дворец.

Отсюда вытекало, что необязательно иметь бомбарди­ровщики, которые могли бы уничтожить с одного захода небольшую цель (танк, паровоз, автомашину, мост). Дос­таточно иметь много больших бомбардировщиков, бом­бящих только с горизонтального полета и большой высо­ты. Короче - фронтовая авиация (авиация поля боя) не нужна.

Сторонником доктрины Дуэ был Гитлер, но отличие тогдашней Германии от СССР было в том, что Геринг, наряду с тяжелыми бомбардировщиками, заказал конст­рукторам и промышленности и пикирующий бомбарди­ровщик Ю-87 (на котором немецкий летчик Рудель от­читался в уничтожении 600 наших паровозов), и трижды проклятую нашими войсками «раму» - немецкий раз­ведчик и корректировщик артиллерийского огня «Фокке-Вульф 189». Кроме этого, немецкий бомбардировщик Ю-88 мог и штурмовать, и пикировать, и даже быть тяже­лым истребителем. Дуэ - он, конечно, Дуэ, но и в своей голове надо же что-то иметь!

Тухачевский следовал доктрине Дуэ тупо до тошноты. В то время, когда он занимался вооружением Красной Армии, самолеты поля боя не то что не заказывались, а и те, что имелись, планомерно сокращались. С 1934 по 1939 год наша тяжелобомбардировочная авиация (кото­рая в годы войны не имела никаких сколько-нибудь зна­чительных достижений) выросла удельно в составе ВВС Красной Армии с 10,6 до 20,6%, легкобомбардировочная, разведывательная и штурмовая авиация снизилась с 50,2 до 26%, истребительная увеличилась с 12,3 до 30%. Как интеллектуал-экономист Гайдар пер «в рынок», так и стратег Тухачевский пер в доктрину Дуэ.

И бросились мы конструировать самолеты поля боя уже без Тухачевского только в 1938-1940 годах, в резуль­тате летчики просто не успевали обучиться на них летать. Так, к примеру, по воспоминаниям ветерана, когда они в 1941 году пересели на пикирующий бомбардировщик Пе-2, то война заставила командование бросить их в бой, даже не дав обучиться тому, для чего этот самолет и пред­назначен - пикированию. Учиться им пришлось в боях.

Наверное, в таком положении дел не один Тухачевский виноват, но ведь всех остальных считают идиотами (Во­рошилова, Кулика, Сталина) и только его «генеалиссимусом» военного искусства. Да и не это главное. Главное, что именно Тухачевский отвечал за вооружение Красной Армии тогда, когда надо было разработать оружие буду­щей войны. Он обязан был застрелиться, но не допустить такого положения. И не забудем: авторитет его был таков, что даже Сталин перед ним извинялся по пустячным по­водам. Так что, будь он действительно военным специа­листом, он бы нашел способы исправить положение.

Напоминаю, что я считаю Тухачевского предателем, но для чистоты исследования его как военного не придаю этому значения. Считаю, что он честно пытался воору­жить Красную Армию.

В таком случае, он не понимал, что победу делают все рода войск воедино. И не понимал этого ни в каких во­просах. А ведь военный должен ясно представлять себе, как ведется бой. Возьмем, к примеру, артиллерию.

Есть орудия, из которых стреляют только тогда, когда враг виден в прицеле, - противотанковые и зенитные пушки, небольшое количество легкой полевой артилле­рии. Но самая мощная артиллерия стреляет с закрытых позиций, т.е. сами орудия находятся в нескольких кило­метрах от цели. (Сегодня - до 30-50 км). Наводят их в цель по расчетным данным.

Точно рассчитать невозможно, но даже если бы это было и так, существует масса факторов, отклоняющих снаряд. Поэтому хотя сами орудия располагаются так, что их расчеты не видят противника, но его обязаны видеть командиры батарей и дивизионов, которые находятся там, откуда цель видна, и которые корректируют огонь. Дела­ют они так: сначала дают стрелять одному своему орудию и по взрывам его снарядов исправляют наводку орудий всей батареи. А когда пристрелочные взрывы начинают ложиться рядом с целью, дают команду открыть огонь всем орудиям и уже десятками снарядов уничтожают ее.

Но это если они цель видят. Если в районе поля боя есть каланча, высокое здание или хотя бы холмик, с кото­рого они могут заглянуть в глубь обороны противника.

Вот немецкий генерал Ф. Меллентин критикует наших генералов: «Они наступали на любую высоту и дрались за нее с огромным упорством, не придавая значения ее так­тической ценности. Неоднократно случалось, что овладе­ние такой высотой не диктовалось тактической необходи­мостью, но русские никогда не понимали этого и несли большие потери». Наш историк Н. Зенкович Меллентину подпевает, а как же: немец, умный! Ну а спросить Меллентина: а чего тогда немцы защищали эту «высоту», если она не представляла «тактической ценности»?

Ведь если не взять высоту, то тогда некуда посадить артиллерийских корректировщиков и невозможно ис­пользовать с толком свою артиллерию. А в таких случаях артиллеристы вынуждены стрелять по площадям, факти­чески впустую расходуя боеприпасы.

Даже в 1943 году на Курской дуге, когда наши вой­ска открыли по изготовившимся к наступлению немцам мощнейший артиллерийский огонь, они вели его не по конкретным танкам, ротам или автоколоннам, а по «мес­там предполагаемого скопления противника». Да, нанес­ли потери немцам, так как кое-где противник был там, где и предполагали. Но остальные-то снаряды...

А у Меллентина таких забот не было. Если он не знал, куда стрелять его артиллерии, то вызывал самолет-раз­ведчик. (Уже по штатам 1939 года немецкие танковые ди­визии обслуживали по 10 таких самолетов.) У немцев не было Тухачевских, поэтому по их заказу чехи произвели, в общем-то, небольшое количество самолетов-корректи­ровщиков ФВ-189 (846 экз.), но эту верткую проклятую «раму», вызывающую артиллерийский огонь немцев точ­но на головы наших отцов и дедов, помнят все ветераны войны.

Мы иногда хвалимся, что из 1 млн т стали делали в войну в десяток раз больше пушек, танков, снарядов и самолетов, чем Германия. Но ведь им и не надо было больше, поскольку они очень разумно расходовали то, что производили. И делали это потому, что их военные очень точно представляли себе, как будут протекать бои будущей войны, а наши стратеги Тухачевские - нет.

В нашей исторической науке было принято приумень­шать свои силы, чтобы как-то объяснить поражения на­чала войны. Сообщается, что в западных округах 4 тыс. немецких самолетов противостояло всего 1540 наших самолетов «новых типов». Имеются в виду штурмовики Ил-2, пикирующие бомбардировщики Пе-2 и истреби­тели МиГ, ЛаГГ и Як. Ну а почему, скажем, истребите­ли И-153 («чайка») и И-16 не считать «новыми» типа­ми? Ведь И-153 выпускался по 1941 год включительно (с 1939 г. их построено 3437 единиц), а у И-16 послед­няя модернизация (тип 24) была произведена лишь в 1940 году. Только сошли с конвейера - и уже «старый тип»?!

И-16 начал выпускаться в 1934 году, и в феврале это­го же года немцы начали конструировать «Мессершмитт Bf-109». В августе 1935 года «мессер» поднялся в воздух. И Ме-109 пролетал всю войну, а И-16 уже в 1941 году - «старый тип»? Почему?

В 1940 году на И-16 поставили двигатель в 1100 л.с., самолет весил всего 1882 кг, но летел с максимальной скоростью 470 км/час, в то время как Ме-109 уже в 1938 году с двигателем 1050 л.с. и весом 2450 кг развивал скорость 532 км/час. А когда на Ме-109 (начало 1942 г.) поставили двигатель 1350 л.с., то он стал летать со ско­ростью 630 км/час, хотя и весил почти 3 т. Да, конечно, при такой скорости у Me-109 И-16, новенький, только с конвейера, сразу становился «старым типом».

Огромнейшая вина лежит на тех, кто заказал ему скон­струировать именно эту машину. Ведь И-153 и И-16 были машинами, в которые конструктор заложил - как глав­ный принцип - маневренность. Совместить ее со скоро­стью оказалось невозможно. И поскольку заказывал воо­ружение Тухачевский, и именно он задал Поликарпову параметры маневренности, то именно он и виноват, что СССР потратил огромные усилия на постройку этих ма­лопригодных для реального, особенно наступательного боя машин.

Тухачевский должен был представить себе воздушный бой перед разговором с Поликарповым. И этот бой пред­ставлялся ему боем на больших дистанциях. Заказанные им истребители оснащались даже оптическим прицелом. Маневрируя (резко разворачиваясь), такой истребитель, по идее, уходил из прицела противника и, в свою очередь, мог взять его на прицел.

Но в жизни так бои не велись, поскольку попасть в са­молет дальше чем с 200 м можно только случайно.

Для уничтожения противника истребитель обязан был подлететь к цели практически вплотную и только после этого открыть огонь. Цель в прицеле могла быть всего несколько секунд, поэтому важна была масса секундного залпа истребителя - на него нужно было ставить много пушек и пулеметов. Но главное было - догнать и при­близиться к противнику, а для этого важна была не ма­невренность, а скорость.

Немецкие генералы, Геринг это понимали, а Тухачев­ский... учил мышей на задних лапках ходить.

Следует обратить внимание на еще один аспект, на который почти никто не обращает внимания. Это разни­ца в организации авиации у нас и у немцев. У нас почти вся авиация входила в состав (организационно подчиня­лась) сухопутных войск - фронтов и армий. Казалось бы, хорошо: общевойсковые командиры могли приказать летчикам исполнить те или иные задачи. Но ведь реаль­но бои на всех фронтах сразу не велись. Где-то на одном из участков, длиной 200-300 км, нами либо немцами проводилась операция, а на остальных участках 3000 км общего фронта было затишье. И в этой операции участ­вовала с нашей стороны только авиация этого фронта с резервами.

А у немцев было не так. У них авиация и ПВО были отдельными войсками, не подчинявшимися сухопутной армии. И в случае проведения операции немцы снима­ли авиацию со всех спокойных участков всех фронтов и добивались численного перевеса на нужном участке. По­этому и летали их летчики в 5-6 раз больше, чем наши, поэтому и обходились немцы относительно небольшим количеством самолетов и летчиков.

От расстрела Тухачевского до начала войны прошло 4 года. Технику заменить уже было нельзя, разработать и поставить на производство радиостанции - тоже. Но реорганизовать управление авиации можно было. Хотя стратег Тухачевский, будь он действительно военным специалистом, мог бы заняться и этим вопросом вместо бреда доктрины Дуэ.

Когда говорят о величии и гениальности Тухачевского как полководца, когда стонут о его отсутствии на фронтах Великой Отечественной войны, то в качестве примера его исключительного дара военного предвидения приводят только одно - он, дескать, ратовал за создание в Красной Армии танковых корпусов. Эти люди либо совершенно неспособны понять, что это за магическое словосочетание «танковый корпус», либо не хотят понять, какие именно танковые корпуса реально создавал этот стратег.

Если посмотреть на те танки, что заказывал для своих танковых корпусов Тухачевский, то поражает их боевая бессмысленность: такое впечатление, что этот полководец никогда не представлял себя ни в танке, ни в бою, и самое большое, на что способна его военная фантазия, - это учения и парады. Дело не в техническом несовершенстве танков - это дело наживное. (Не было опыта у конст­рукторов, не освоились смежники, что же тут поделать?) А дело в самом смысле этих танков - для какого боевого применения он их заказывал?

Если посмотреть на оружие немцев, то по его конст­рукции видно, что в будущей войне они видели наземный бой так.

Обороняющегося противника обстреливает и подавля­ет тяжелая гаубичная артиллерия и бомбят пикирующие бомбардировщики, уничтожая у того оборонительные сооружения и артиллерию. Когда артиллерия противни­ка подавлена, к его окопам направляются танки, которые расстреливают отдельные, уцелевшие пулеметные точки, минометы, сопротивляющуюся пехоту. А вслед за танка­ми на позицию противника бросается и пехота, по кото­рой уже практически некому стрелять. Если у противни­ка уцелеют отдельные пушки, то немцы выдвинут к ним свои хорошо бронированные штурмовые орудия и танки и расстреляют уцелевших. То есть бой виделся этапами: средства, могущие поразить танки, уничтожает артилле­рия и авиация; средства, могущие поразить пехоту, унич­тожают танки; пехота добивает остатки противника и за­нимает рубежи.

«Основой успешного наступления танков является по­давление системы огня противника. Это должно быть обеспечено путем гибкого управления огнем самих танков и правильного распределения приданных подразделений других родов войск. Танки должны немедленно использовать резуль­таты собственного огня, огня артиллерии и ударов авиации. Наступление нужно проводить на широком фронте и на большую глубину», - писал теоретик и практик танковых войск Г. Гудериан (Г. Гудериан «Танки - вперед!»). «Во время боя офицер связи от авиации должен был постоянно информировать авиационный штаб об изменениях боевой об­становки и наводить самолеты на цель. Задача атакующих танков состояла в том, чтобы немедленно использовать ре­зультаты атаки с воздуха, пока противник не возобновил сопротивления».

Немецкие танки для борьбы с танками противника до 1940 года не предназначались вообще. Танки противника должна была в обороне уничтожить пехота и артиллерия своими противотанковыми средствами, а в наступле­нии - артиллерия и авиация.

«Против танков, не препятствовавших продвижению, предпринимались только особые меры по обеспечению безопасности, например, организация прикрытия противотан­ковыми средствами или подготовка артиллерийского огня. Сама танковая часть ни при каких обстоятельствах не должна была отклоняться от выполнения своей задачи», - продолжает Г. Гудериан.

И это хорошо видно даже не по тому, что в начале войны в танковых войсках вермахта преобладали легкие танки, а по тому, что средние танки и штурмовые орудия имели маломощные пушки, предназначенные для стрель­бы осколочно-фугасными снарядами.

А как Тухачевский видел будущие бои? Похоже - ни­как!

Возьмем его детище - тяжелый танк Т-35. Весил 54 т, имел 5 башен, 3 пушки, 4 пулемета, 11 человек экипажа. Был украшением всех парадов. Но не мог взобраться на горку крутизной более 15 градусов, а на испытательном полигоне - вылезти из лужи. Уже тогда никто не мог от­ветить на вопрос: как этим танком управлять в бою? Ведь его командир обязан был крутить головой во все стороны, указывая цель всем своим 5 башням, корректируя огонь 3 орудий, при этом одновременно стреляя из своего, самого верхнего в танке и, значит, самого удобного пулемета и заряжая 76,2-мм пушку.

(На этом танке фантазия Тухачевского не останови­лась - был разработан проект танка Т-39 весом в 90 т с двумя 107-мм, двумя 45-мм орудиями и пятью пулемета­ми. Но товарищ Ворошилов начал жаловаться, и это без­образие в металл не воплотилось.)

Но даже не это главное. Тухачевский предназначал Т-35 для прорыва обороны. То есть вражеских рубежей, оснащенных артиллерией. Но дело в том, что самая ма­ленькая пушка, которая могла встретиться на этих рубе­жах танку Т-35, с конца 20-х годов не могла иметь калибр менее 37 мм. А такая пушечка на расстоянии 500 м про­бивала минимум 35 мм брони. У танка Т-35 лишь один передний наклонный лист брони корпуса имел толщину 50 мм, вся остальная броня этой махины не превышала 30 мм. На какую оборону его можно было пускать с такой броней?

Тяжелый танк Т-35

Тяжелый танк Т-35

Был построен 61 такой танк, в западных округах нем­цев встретили 48 этих машин. Известна судьба всех: 7 на­шли почетную смерть в бою; 3 были в ремонте; остальные сломались на марше и были брошены экипажами.

Примерно таким же был и другой танк для прорыва обороны - средний танк Т-28 с тремя башнями. Только у этого самая толстая броня была 30 мм. Их было построе­но более 500 единиц, но судьба их точно такая, как и всех танков Тухачевского, которым можно дать единое собст­венное имя «Смерть танкиста».

Но тяжелых и средних танков имени Тухачевского хотя бы было относительно немного. Иначе обстоит дело с легкими танками. В 1931 году был принят на вооружение и поставлен на производство английский танк «Виккерс», забракованный английской армией. Лобовую броню он имел 13 мм, весил первоначально 8 т и с двигателем в 90 л.с. мог развить скорость до 30 км/час. Его модернизи­ровали, в результате чего он стал весить более 10 т, а ло­бовая броня на башне выросла до 25 мм, на корпусе – до 16 мм. Изготовили этих танков к 1939 году около 11 тыс. единиц. Зачем Тухачевскому потребовалось такое количе­ство малоподвижных и почти небронированных машин, что они должны были делать в его танковых корпусах - мне непонятно.

Еще менее понятно - зачем, уже имея легкий танк, закупать еще один, теперь уже у американского изобретателя-одиночки Д. Кристи. Этот изобретатель первым предложил иметь катки на всю высоту гусеницы танка. Это разумное предложение было внедрено во многих странах. Но мы купили в 1931 году его танк не за это, а за то, что он одновременно был и скоростным автомобилем. Сняв гусеницы, образцы этого танка могли развить на американских автострадах скорость до 122 км/час. Надо сказать, что, несмотря на эти соблазнительные цифры, ни одна страна, кроме СССР с Польшей, эту глупость не закупала и не производила. Почему?

В идее такой танк имел кажущееся преимущество в следующем. Танки - очень «нежные» машины. У них очень мал моторесурс, их тяжело нагруженные механизмы быстро выходят из строя. Скажем, когда уже упоминав­шийся тяжелый танк Т-35 в ходе испытательного пробега заставили пройти 2000 км, то при этом сменили три дви­гателя. Это касается танков как таковых и во всем мире. Танк - это машина не для поездок, а для боя. Поэтому в мирное время ее стараются беречь. То есть если требуется перевезти танки на большое расстояние, то их везут по железной дороге.

Возник у Тухачевского соблазн - если танк поставить на колеса, то он будет быстро ехать, механизмы меньше износятся. Следовательно, в мирное время, на не очень большие расстояния его можно будет перегонять самохо­дом, а не на поезде. (Чем не нравился Тухачевскому по­езд, сейчас уже не у кого спросить.)

Но дело в том, что очень быстро едет только один танк и по автостраде. В реальной жизни по реальным дорогам колонна танков (а они движутся колоннами) больше 20-25 км/час не развивает даже сегодня. Так что колеса на танке изначально нужны как зайцу стоп-сигнал.

Дикость этого проекта еще и в том, что наша танковая промышленность только становилась на ноги, специали­сты только приобретали опыт, и давать им в производство такую бессмысленно сложную машину было просто пре­ступно. Ведь в этом танке помимо собственно танковых механизмов еще и автомобильные. Начать танкостроение с такого танка - это значит обречь танковые войска на постоянные поломки техники, на снижение нормативов времени для обучения экипажей практическому вожде­нию.

Но главное, это был, как и самолет И-16, конструк­торский тупик. Никакое увеличение мощности двигателя этого танка никак не увеличивало его бронезащиту, он не становился совершеннее. Этих танков, названных БТ (бы­строходные танки) разных серий было изготовлено почти 8 тыс. единиц. Последняя, самая современная модифи­кация его, названная БТ-7М (700 машин), выпускалась в 1939-1940 годах. Давайте сравним ее с немецким легким танком чешского производства 38(t). Наш легкий танк БТ-7М почти на 50% тяжелее немецкого легкого танка и двигатель имеет в 4 раза мощнее, но броню... в 2,5 раза тоньше! При этом 38(t) имеет вполне приемлемую для танка скорость - 42 км/час. А ведь в 4 раза более мощ­ный двигатель - это и во много раз большая стоимость всех механизмов, их вес, сложность, расход ГСМ. И все во имя чего? Во имя цифры «86 км/час на колесах»? Которая никому не была нужна и никогда не потребовалась?

А теперь представим, что эти легкие танки атакуют пе­редний край.

На немецком переднем крае наш БТ-7М с броней 13-20 мм встретит немецкая (уже тогда маломощная) легкая 37-мм пушечка. Но эта пушка пробивает с 500 м броню в 35 мм. Следовательно, немецким артиллеристам надо только увидеть этот танк, и с ним будет покончено. У немцев были также тяжелые противотанковые 20-мм ружья, которые на дальности в 300 м пробивали броню в 40 мм. А еще у них были легкие, размером с обычную винтовку, противотанковые ружья, которые на дальности в 300 м пробивали броню 20 мм. Крыша у БТ-7М была толщиной в 6 мм, саблей ее, конечно, не возьмешь, но сверху его мог расстрелять обыкновенным пулеметом лю­бой самолет.

А немецкий 38(t) на нашем переднем крае мог встре­тить самое мощное советское, собственно противотанко­вое средство - нашу 45-мм пушку. Она с 500 м пробивала 42 мм брони. Да, но у танка 38(t) лобовая броня 50 мм! Этому легкому танку не надо было даже ждать в подмо­гу средние танки или штурмовые орудия - он и сам мог справиться с такой пушкой. Недаром, по грустной стати­стике, на один подбитый немецкий танк приходилось 4 наши уничтоженные 45-мм пушки, и только 57-мм пушка довела это соотношение до 1:1.

Добавим, что по заказу Тухачевского промышлен­ность с 1933 года еще произвела около 4 тыс. единиц пла­вающих танков, вооруженных пулеметами, и с броней в 6-8 мм.

Напоминаю, что немцы и не собирались своими тан­ками воевать с нашими, но тем не менее, исключая пуле­метный Т-1, практически любой из их танков на 22 июня 1941 года мог справиться с этой нашей армадой металло­лома, задуманной Тухачевским. С воздуха простым пуле­метом ее могло расстрелять все, что летало.

«На Востоке же, наоборот, опасным противником рус­ских танков стал немецкий самолет-истребитель. Серьез­ные успехи, достигнутые немецкой истребительной авиаци­ей, общеизвестны» (Г. Гудериан).

В напавших 22 июня 1941 года на СССР войсках Гер­мании было 3582 танка и штурмовых орудия. Из них 1404 средних T-III и Т-ГУ и 1698 легких всех типов, включая немецкие Т-I и T-II, которые немцы строили для обуче­ния танкистов при создании танковых войск после при­хода Гитлера к власти и отказа его от Версальских согла­шений, запрещавших их иметь. Но о том, как именно применялись танки в боях, Гудериан писал:

«Наши тяжелые танки использовались главным образом для поддержки пехоты или танков в крупных наступатель­ных боях. Для выполнения всех других задач применялись только средние и легкие танки, причем последние привлека­лись прежде всего для выполнения разведывательных задач и для охранения».

Зачем Тухачевскому для «охранения и разведывательных задач» требовались десятки тысяч легких танков? Кто на это сегодня ответит?

Этот недостаток в наши танки ввел Тухачевский, но причина его в пренебрежении мнением рядовых танки­стов со стороны всех маршалов и конструкторов и после него. Ни в одном из наших танков, даже в совершенных тогда Т-34 и КВ, не было собственно командира. Долж­ность эта была, но командир сам обязан был стрелять из пушки в легких и средних танках, а в тяжелых - заряжать пушку и стрелять из верхнего, самого удобного пулеме­та. Из-за этого командиры танков не успевали исполнять свои обязанности - наблюдать за полем боя, указывать цель, направление движения, корректировать стрельбу.

Когда немцы начали знакомиться с нашими танками, доставшимися им в трофеях, их это поражало. Поражало это дикое непонимание основ танкового боя. Когда они в захваченной Чехословакии рассмотрели уже готовые тан­ки 38(t) и увидели, что там только три человека экипажа и командир сам стреляет из пушки, то они вернули танки чехам и заставили их переделать машины, сделав на них командирскую башенку и командирское место.

В начале войны немецкие танкисты неожиданно для себя встретились с нашими тяжелыми танками КВ, и те вынуждали их принимать бой. Командир 41-го танкового корпуса немцев генерал Райнгарт так описал свое впечат­ление:

«Примерно сотня наших танков, из которых около трети были T-IV (средний немецкий танк с пушкой 75 мм и лобовой броней в 60 мм. - Ю. М.) заняли исходные позиции для нане­сения контрудара. Часть наших сил должна была наступать по фронту, но большинство танков должны были обойти про­тивника и ударить с флангов. С трех сторон мы вели огонь по железным монстрам русских, но все было тщетно. Русские же, напротив, вели результативный огонь. После долгого боя нам пришлось отступить, чтобы избежать полного разгро­ма. Эшелонированные по фронту и в глубину, русские гиган­ты подходили все ближе и ближе. Один из них приблизился к нашему танку, безнадежно увязшему в болотистом пруду. Безо всякого колебания черный монстр проехался по танку и вдавил его гусеницами в грязь. В этот момент прибыла 150­мм гаубица. Пока командир артиллеристов предупреждал о приближении танков противника, орудие открыло огонь, но опять-таки безрезультатно.

Один из советских танков приблизился к гаубице на 100 метров. Артиллеристы открыли по нему огонь прямой навод­кой и добились попадания - все равно что молния ударила. Танк остановился. «Мы подбили его», - облегченно вздохну­ли артиллеристы. «Да, мы его подбили», - сказал командир гаубицы. Вдруг кто-то из расчета орудия истошно завопил: «Он опять поехал!» Действительно, танк ожил и начал при­ближаться к орудию. Еще минута, и блестящие металлом гусеницы танка словно игрушку впечатали гаубииу в землю. Расправившись с орудием, танк продолжил путь, как ни в чем не бывало».

Снаряд этой немецкой гаубицы был хотя и фугасным, а не бронебойным, но весил 43,5 кг. От такого снаряда любой немецкий танк просто разлетелся бы на части. Казалось бы, все хорошо, и наши даже немногочислен­ные КВ могли уже в начале войны выбить всю немецкую бронетехнику. Но... Танкист из немецкого 1-го танкового полка так вспоминает бой 24 июня 1941 года у г. Дубисы:

«КВ-1 и КВ-2, с которыми мы столкнулись впервые, представляли собой нечто необыкновенное. Мы откры­ли огонь с дистанции 800 метров, но безрезультатно. Мы сближались все ближе и ближе, с противником нас разде­ляли какие-то 50-100 метров. Начавшаяся огневая дуэль складывалась явно не в нашу пользу. Наши бронебойные снаряды рикошетировали от брони советских танков. Со­ветские танки прошли сквозь наши порядки и направи­лись по направлению к пехоте и тыловым службам. Тогда мы развернулись и открыли огонь вслед советским танкам бронебойными снарядами особого назначения (PzGr 40) с необычайно короткой дистанции - всего 30-60 метров. Только теперь нам удалось подбить несколько машин противника».

Смотрите: наши танки проехали в десятках метров мимо немецких и не заметили их, не расстреляли. Поче­му? Ведь в КВ было 5 человек экипажа! Было-то было, да что толку?

Механик-водитель смотрел в единственный триплекс, видя перед собой несколько метров дороги. Рядом с ним пулеметчик смотрел в прицел шаровой установки разме­ром с замочную скважину, только около 200 мм длиной. Наводчик смотрел в прицел пушки, у которого угол обзо­ра всего 7 градусов, радист вообще смотровых приборов не имел, а командир обязан был на полу танка вытаски­вать из укладки снаряды и прятать в нее стреляные гиль­зы. Кому же было за полем боя смотреть? У командира КВ даже люка не было, чтобы выглянуть и оглядеться.

Заложенный Тухачевским маразм в конструкции на­ших танков просуществовал до 1942 года и стоил нам ты­сяч и тысяч жизней танкистов.

Считается, что Тухачевский был такой великий стра­тег, что даже немцы у него учились своему блицкригу.

Между тем, как ни сильны танки, но они являются только средством усиления пехоты, поскольку только та территория считается завоеванной, на которую ступила нога пехотинца. Можно утопить весь вражеский флот, можно забросать территорию авиабомбами, можно изъез­дить ее на танке, но пока на данной территории не закре­пился пехотинец - она все еще принадлежит врагу. Это аксиома войн, и именно ее стратег Тухачевский не пони­мал, если не был откровенным врагом.

Гудериан это понимал и еще в 1936 году изложил глав­ную мысль:

«Задача пехоты состоит в том, чтобы немедленно ис­пользовать эффект танковой атаки для быстрого продви­жения вперед и развития успеха до тех пор, пока местность не будет полностью захвачена и очищена от противника».

Иными словами, в танковых войсках ударная сила - танки, но основная сила - пехота.

Поэтому уже к началу Второй мировой войны в тан­ковых дивизиях вермахта, при общей их численности примерно в 12 тыс. человек, соотношение танковых и пехотных частей было 1:1 - одна танковая бригада (324 танка и 36 бронеавтомобилей) и одна стрелковая. А в тех корпусах, что создавал Тухачевский в 1932 году, на 2 ме­ханизированные бригады (500 танков и 200 бронеавтомо­билей) приходилась всего одна стрелковая. И у корпуса Тухачевского не было артиллерии, а в немецкой дивизии был еще и артиллерийский полк. (Всего 140 орудий и ми­нометов.)

Однако к 1941 году немцев не удовлетворило и это. В их танковой дивизии число танков сократилось до од­ного полка (при возросшей мощи самих танков их стало 147-209), но численность пехоты увеличилась до двух полков, и общая численность дивизии выросла до 16 тыс. человек при 192 орудиях и минометах.

Мысль Гудериана, что пехота должна «немедленно» использовать эффект танковой атаки, была не пустым звуком. Уже по штатам 1939 года пехота, артиллерия, разведчики, саперы, связисты и все тыловые службы не­мецкой дивизии передвигались вслед за танками на 421 бронетранспортере, 561 вездеходе и легковом автомобиле, 1289 мотоциклах и на 1402 грузовых и специальных авто­мобилях. Если считать и бронетехнику, то один водитель в танковой дивизии приходился на двух человек.

Причем это были не «автомашины, прибывшие из народного хозяйства», как в Красной Армии, это в по­давляющем большинстве была техника, специально по­строенная для армии - бронетранспортеры, вездеходы, тягачи. Включая грузовики-длинномеры для перевозки легких танков.

(А у нас в энциклопедии 1985 года «Великая Отечест­венная война» есть статья «Горбачев М.С. (р. 1931)», но нет статьи «Бронетранспортеры».)

Даже в конце войны наши танковые бригады, ворвав­шись в тылы немцев, продвигались только до первого рубежа обороны и потерь нескольких машин, после чего останавливались и ждали, когда им в лучшем случае на грузовиках подвезут их «мотострелков» и артиллерию. И всю войну для наших танковых войск самым дорогим трофеем был немецкий бронетранспортер. Дважды Герой Советского Союза B.C. Архипов, в войну командир тан­ковой бригады, вспоминает о боях за Киев:

«Бой был коротким, и спустя полчаса мы уже подсчи­тывали трофеи. Взяли около 200 пленных и три десятка ис­правных бронетранспортеров. Это были машины с сильным вооружением - 40-мм пушкой, двумя лобовыми пулеметами (один из них крупного калибра) и зенитным, тоже крупно­калиберным, пулеметом. Немецкие бронетранспортеры с за­крашенными, разумеется, крестами служили нам до конца войны. Причем часть этих машин водили немцы... Немецкие товарищи, более 100 человек, служили в бригаде до послед­них дней войны, мы отпустили их домой вместе с демобили­зованными солдатами старших возрастов».

Танки, кроме пехоты, должна сопровождать и артил­лерия (лучше всего - самоходная). Немцы такую ар­тиллерию начали выпускать и насыщать ею войска еще до войны. Если танков T-IV, Т-V («Пантера») и T-VI («Тигр») Германия произвела за все годы около 17 тыс., то самоходно-артиллерийских установок - более 23 тыс. Мы такие установки начали производить в 1943 году, бро­нетранспортеры - только после войны.

Какова была маневренность танковых корпусов «име­ни Тухачевского», давайте рассмотрим на примере 9-го механизированного корпуса (по штату 1031 танк, 35 тыс. человек), которым на начало войны командовал К.К. Ро­коссовский. Согласно плану с началом войны он должен был из района Новоград-Волынска передвинуться в рай­он Луцка на расстояние около 200 км. Вот как это было:

«День 22 июня выдался очень солнечный, жаркий, и ос­новная масса войск корпуса, по сути дела, пехота, долж­на была, кроме личного снаряжения, нести на себе ручные и станковые пулеметы, 50- и 82-миллиметровые минометы и боеприпасы к ним. Тем не менее в этот день пехотные полки танковых дивизий прошли 50 километров, но в конце этого марша солдаты валились с ног от усталости, и командир корпуса приказал в следующие дни ограничиться 30-35-ки­лометровыми переходами.

...Следует сказать, что 24-25 июня бой вели передовые части дивизий, так как основные силы все еще были на под­ходе».

Итак, за 4 дня «танковые» дивизии корпуса без боев, летом, по дорогам все еще не прошли и 200 км. А в 1929 году, во время конфликта на КВЖД, кавалерий­ская бригада К. К. Рокоссовского по таежному зимнему бездорожью, выйдя 11 ноября, к утру 16 ноября прошла 400 км.

Читатель может оценить, что означали собой те фик­ции, которые Тухачевский именовал «танковыми» корпу­сами, с точки зрения их подвижности - того, для чего они и создаются.

Как происходило вредительство в промышленности в 30-е годы? Допустим, нужно построить завод, состоящий из электростанции в 3 энергоблока, цеха переработки сы­рья и 3 цехов готовой продукции. Честный хозяйственник будет строить так: сначала одну треть электростанции, цеха сырья и один цех готовой продукции. Оборудование закупит только для этих частей завода. Запустит их в экс­плуатацию и постарается максимально быстро дать гото­вую продукцию, чтобы хотя бы частично компенсировать дальнейшее строительство.

Вредитель начнет строить всю электростанцию сразу, оборудование закупит для всего завода, а затем постро­ит один цех и якобы из благих побуждений предложит получать готовую продукцию прямо из непереработанного сырья. Продукции будет мизер, оборудование цеха будет выходить из строя. Он начнет строить второй цех, но тут выяснится, что оборудование для него на складах испортилось или фирма-поставщик продала бракованное, а сроки гарантии уже истекли и т.д. Вариантов навредить у специалиста тысячи, причем так, что он всегда будет иметь оправдание: «хотел как лучше». Страна будет из последних сил напрягать свои усилия для строительства завода, а продукции все не будет и не будет.

Положение с вооружением Красной Армии в предво­енное десятилетие напоминает именно такое вредительст­во. Тут одни вопросы.

Танк гремит, из него мало что видно - как можно управлять им без радиостанции? «Управление танковыми войсками невозможно без радио», - писал Гудериан - это и тогда было очевидно.

Уже к концу 20-х противотанковое оружие пробивало без труда 20-30 мм брони. По этой причине все стра­ны отказывались от танкеток и наращивали броню. За­чем нужно было СССР 23 тыс. легких танков, пригодных только для разведки?

Зачем нужны были скоростные танки, если к ним не строились никакие скоростные машины обеспечения? А ведь уже в 1934 году были созданы образцы самоход­но-артиллерийских установок с 76-мм пушкой, с 122-мм гаубицей и со 152-мм мортирой. На базе танка Т-26 был в 1935 году сконструирован и бронетранспортер ТР-4. Но все было отвергнуто - только легкие танки и многобашенные мастодонты!

Тухачевский требовал от конструкторов создать ору­жие, которое было бы одновременно и противотанко­вым, и зенитным, и гаубицей. Он всерьез намеревался заменить всю артиллерию безоткатными пушками. Но не было создано ни одной машины для ремонта танков. А немцы, испытывая жесточайший дефицит в танках, тем не менее переделывали в ремонтно-эвакуационные машины и «пантеры», и «тигры». И 75% своих подбитых танков вводили в строй в течение суток и часто - прямо на поле боя. У них даже если такое маленькое подразде­ление, как танковая рота, командировалось из дивизии, то за ним обязательно ехали машины ремонтного полу­взвода.

А смотрите, что было у нас. Танк КВ немцы с трудом подбивали. Но... В 41-й танковой дивизии из 31 танка КВ на 6 июля 1941 года осталось 9. Немцы подбили 5, 5 от­правлено в тыл на ремонт, а 12 были брошены экипажами из-за неисправностей, которые некому было устранить. В 10-й танковой дивизии в августовских боях потеряно 56 из имевшихся 63 танков КВ. Из них 11 потеряно в бою, 11 пропало без вести, а 34 брошены экипажами из-за тех­нических неисправностей. Не немцы нас били, мы сами себя били «гением» своих танковых стратегов.

Тухачевский напрягал страну в колоссальном усилии военного строительства (он ведь требовал 50 тыс. танков для своих «танковых» корпусов), но все его «творчество» не дало стране ничего. Немцы строили не танки, а танко­вые корпуса, а мы - дорогостоящие трофеи для них.

Смотрите. Если бы мы танки Т-26 и плавающие танки строили не с темпом 15 тыс. к 1939 году, а всего 7 тыс., то на сэкономленных площадях, металле и двигателях смог­ли бы построить более 8 тыс. самоходно-артиллерийских орудий, тягачей, вездеходов, ремонтных машин.

При этом даже по формальному числу танков в 7 тыс. мы бы превосходили всех своих соседей, вместе взятых.

Самым дешевым танком у немцев был танк 38(t), его ведь чехи строили - рабы (холуи?). Он стоил 50 тыс. ма­рок. А бронетранспортер Sd Kfz 251, который кроме двух человек экипажа брал и 10 человек десанта, или установ­ку 320-мм реактивных снарядов, или миномет и 66 мин, или на нем была установлена 75-мм пушка, или много еще чего другого, стоил всего 22 500 марок, т.е. дешевле более чем вдвое. Поэтому если бы мы вместо танков БТ (очень дорогих) строили бронетранспортеры, то на высво­божденных мощностях смогли бы построить их минимум 20 тыс. единиц.

Вот в этом случае мы действительно имели бы 50 тан­ковых (или механизированных) дивизий, способных ока­зать равноценное и даже более сильное сопротивление немецким. И если бы Тухачевский требовал такую струк­туру своих корпусов, то тогда да - тогда он в танковых войсках что-то понимал бы.

Эту главу уместно закончить словами Сталина, кото­рый высказался авиаконструктору А.Н. Яковлеву о «ста­рых специалистах», которые в области боевой техники «завели страну в болото». Он предложил ему быть откро­венным, говорить прямо, после чего с тоской сказал: «Мы не знаем, кому верить».

Юрий Мухин

Из книги «Уроки Великой Отечественной»

 

Читайте также: