Показать все теги
Если спросить человека с улицы, чем более всего знаменит первый российский император Петр Великий, то почти наверняка вы услышите в ответ, что этот государь «прорубил окно» в Европу, построил отечественный флот, перевооружил армию на западный манер и выиграл Северную войну. В этом коротком списке не вызывает никаких возражений только последний пункт, что же касается остальных деяний убежденного западника, то все обстоит далеко не так просто и однозначно. К сожалению, большинство наших современников, не имеющих специального исторического образования, знают родную историю из рук вон плохо. Впрочем, это не столько наша вина, сколько беда – просто-напросто нас так учили. Допетровская Россия нередко предстает в учебниках чем-то замшелым, сонным, неподвижным, безнадежно плетущимся в хвосте прогресса. Принято считать, что только при Петре I европейские новшества хлынули широкой рекой в родные пенаты, а до него города и веси необъятной страны населяли угрюмые бородатые мужики в долгополых кафтанах. Эта примитивная, как апельсин, мысль давным-давно сделалась расхожим штампом, чему в свое время немало поспособствовали не только отечественные историки, но и многие русские писатели и поэты – от А. Н. Толстого с его талантливым романом «Петр I» до В. Я. Брюсова, написавшего в стихотворении «Петербург» буквально следующее:
Остановив в болотной топи
Коня неистового скок,
Он повернул лицом к Европе
Русь, что смотрела на Восток;
Сковал седым гранитом реки,
Возвысил золоченый шпиль,
Чтоб в ясной мгле, как призрак некий,
Гласил он будущую быль.
Слов нет, Петербург – дело рук Петра целиком и полностью, а вот что касается поворота лицом к Европе и прочих рискованых телодвижений, тут есть о чем поговорить и поспорить. Факт, как известно, самая упрямая в мире вещь, и факты в нашем случае таковы, что Петр практически ничего не придумал самостоятельно. Все его шумные прозападные реформы – это не более чем продолжение политики его отца, Алексея Михайловича Тишайшего. Причем Петр и здесь изрядно напортачил: если при Алексее Михайловиче европейские новшества просачивались на Русь постепенно и внедрялись исподволь, осторожно и бережно, с учетом далеко идущих последствий, то Петр, никогда и ни в чем не знавший меры, рубанул сплеча. В результате несчастная Россия попросту надорвалась, будучи не в силах переварить тьму-тьмущую нововведений, хлынувших вдруг как из рога изобилия. Чужеродная ткань всегда отторгается, если не соблюдать необходимых правил. У нас нет ни малейшего сомнения, что многие беды современной России имеют своим истоком петровскую эпоху бури и натиска, и мы в меру своих скромных сил постараемся доказать этот нехитрый тезис.
К слову сказать, невежество наших граждан столь велико, что многие искренне полагают, что Петр Великий непосредственно сменил на троне Алексея Михайловича. Да разве может быть иначе? Ведь отчество Петра, как известно, Алексеевич, следовательно, именно он наследовал своему собственному отцу. Между тем Алексей Михайлович почил в бозе в 1676 году, а Петр Алексеевич реально сел на царство только в 1689. Что же происходило на Руси в течение этих тринадцати лет? Ларчик открывается просто. Покойный государь был женат дважды. От первой жены, Марии Милославской, родились трое сыновей – Алексей, Федор и Иван, да еще шесть дочерей, среди которых была хорошо известная Софья. Петр же был сыном второй жены Алексея Михайловича – Натальи Нарышкиной. Так вот, в 1676 году на царство был помазан Федор Алексеевич, а после его смерти в апреле 1682 года наследниками были назначены 16-летний брат Иван и 25-летняя царевна Софья. Весьма примечательно, что Федор, никак не оговорив судьбу 10-летнего Петра, фактически лишил его права на престол. Тем самым у нас появляются самые серьезные основания полагать Петра Великого узурпатором и самозванцем…
Как бы там ни было, пора вернуться к нашим баранам и поговорить о предшественниках Петра. Вопреки распространенному мнению, допетровская Россия отнюдь не была гнилым болотом, намертво отгороженным от динамично развивающегося Запада неким подобием железного занавеса. Европейские инновации исправно текли в нашу страну всегда и благополучно приживались на русской почве. Другое дело, что процесс этот был медленным, неспешным, эволюционным – новшества усваивались избирательно и применялись в ограниченных масштабах. Между прочим, точно такую же картину мы наблюдаем и в западноевропейских странах – неторопливость и полное торжество естественности, и только безумный Петр погнал коня исторического прогресса вскачь.
Создатель русского централизованного государства Иван III Великий (женатый, кстати говоря, на дочери последнего византийского императора Софье Палеолог) еще в XV веке охотно привечал иноземных архитекторов и инженеров. Московский Кремль был построен по чертежам Аристотеля Фиораванти, ученика гениального Леонардо да Винчи. Сын Ивана III и отец Ивана Грозного, Василий III, не только впервые завел полки иноземного строя, пригласив на службу немецких наемников, но даже сбрил бороду, и катастрофы при этом не произошло – мир не провалился в тартарары. При Борисе Годунове русские дворяне ездили учиться в Англию, а Лжедмитрий I собирался открыть в России университет по европейскому образцу. Что же касается Алексея Михайловича, то во второй половине его царствования заморские новинки стали настолько заурядным делом, что сознательная прозападная политика второго Романова не оставляет почти никаких сомнений.
Вот что говорит немецкий ученый Адам Олеарий в своем «Описании путешествия в Московию»: «Его царское величество содержит также, с большими расходами, много толмачей для разных языков, а также много других слуг из немцев и иностранцев. В особенности много у него высших военных офицеров, частью оставивших свою религию и перекрестившихся; они и в мирное время получают большое вознаграждение. У его царского величества между другими его толмачами имеется прекрасный человек по имени Иоганн Беккер фон Дельден, родом из Копенгагена. Он получил хорошее университетское образование, совершил замечательные путешествия и знает много языков». Разумеется, дело не ограничивалось только лишь присутствием иноземных специалистов при дворе. Именно в годы правления Алексея Михайловича начинают строить первые корабли западного образца, а немец Грегори заводит на Руси европейский театр. Иностранцы в Москве открывают аптеки, где латыни и фармацевтическому делу обучаются в том числе и русские (среди таких учеников больше всего известен стрелецкий сын Дмитрий Евдокимович Дерюжкин). Симеон Полоцкий (1629–1680), писатель, проповедник, общественный и церковный деятель, а также наставник Федора и Софьи, сочиняет пьесы для театра и переводит иностранные драмы. Он организует в Кремле типографию, и по царскому указанию в Посольском приказе приступают к переводу на русский язык книг по космографии, риторике и фортификации. Вместе со своим учеником, Сильвестром Медведевым, Симеон Полоцкий справедливо считается зачинателем русской силлабической поэзии и драматургии. Им нередко приходилось сочинять вирши «по случаю», воспевая знаменательные события в жизни государства, каковая традиция была в следующем столетии подхвачена Сумароковым, Ломоносовым и Тредиаковским.
Не все знают, что Алексей Михайлович, как и другие дети первого Романова, Михаила Федоровича, носил в детстве немецкое платье. Справедливости ради следует отметить, что при восшествии на престол он был вынужден вернуться к дедовским обычаям и одеваться более традиционно. Ношение немецкого платья при дворе было запрещено – но только при дворе, все прочие москвичи были вольны одеваться кто во что пожелает. Например, дворня боярина Никиты Ивановича Романова, дяди царя, охотно щеголяла в немецких ливреях, а в рядах московского Гостиного двора можно было без особого труда приобрести одежду европейских фасонов. Во всяком случае, большое количество немецких и польских портных, проживавших тогда в столице, красноречиво говорит само за себя. Совершенно очевидно, что спрос на их товар был, причем немалый. А вот придворных, военных и государственных чиновников переоденет в «иноземное» платье сын Алексея Михайловича, царь Федор…
Хотя официальная историография приписывает заслугу основания медеплавильного производства Петру I, на самом деле первые заводы в Невьянске заложил еще медеплавильщик Тумашев. Так что приоритет в развитии промышленности и горного дела опять-таки принадлежит Алексею Михайловичу, а вовсе не Петру. На поверку оказывается, что и военная реформа на европейский лад – детище допетровских времен. Александр Бушков в своей книге «Россия, которой не было» рассказывает, как еще в 1646 году (Алексей Михайлович сел на трон в 1645) князь И. Д. Милославский отправился в Голландию с поручением пригласить «мастеров железного дела, опытных капитанов и солдат человек 20 добрых самых ученых». Весьма характерно, что военная реформа осуществлялась исключительно бережно, ибо царь Алексей Михайлович, в отличие от своего непутевого младшего сына, никогда не стремился все разнести в клочья, а потом с упоением строить на пустом месте. Так называемые полки «иноземного строя», «солдацкие» и «рейтарские» благополучно сосуществовали бок о бок со старым стрелецким войском, а в документах той далекой эпохи полным-полно имен иностранных офицеров – полковник Гамильтон, капитан Реттих… Удельный вес полков нового образца постепенно увеличивался, и к моменту воцарения Петра они составляли уже больше половины всех русских вооруженных сил (63 полка, 90 тысяч солдат). Между прочим, широкое введение иностранных воинских званий тоже не является заслугой Петра. Процитируем Александра Бушкова: «Практически все иностранные воинские звания, чье введение приписывается Петру I, существовали уже при Алексее Михайловиче: полковники, майоры и ротмистры, поручики и прапорщики, сержанты и капралы, квартирмейстеры и каптенармусы. В 1674 году стрельцами, посланными осадить взбунтовавшийся Соловецкий монастырь, командовали майор Иван Березников, ротмистр Иван Порошин и поручик Оксен Сипягин – бок о бок с сотником Клементием Иевлевым, служившим в “старых” подразделениях».
Тридцатого января 1676 года царь Алексей Михайлович Тишайший благополучно отошел в мир иной, и его место на троне по праву занял шестнадцатилетний Федор Алексеевич. Юный самодержец был по-европейски образованным и развитым молодым человеком. Уроки Симеона Полоцкого не пропали даром: Федор Алексеевич хорошо знал польский и латынь, ценил музыку и живопись, сам писал недурные стихи и даже сочинил песнопение «Достойно есть», которое и по сей день часто исполняется. Он реформировал нотную грамоту, заменив старинную крюковую запись музыки на общепринятую линейную. Личная библиотека царя насчитывала двести томов – богатейшее по тем временам собрание, а первую книжку с картинками ему подарили еще в двухлетнем возрасте. В детстве у него была заводная музыкальная шкатулка с танцующими человечками и маленький орган. В годы его правления многие палаты Кремля украсились затейливым орнаментом и росписями на библейские темы, наметился поворот от иконописи к реалистической живописи.
Историки пишут, что все мальчики от первого брака Алексея Михайловича были весьма слабого здоровья, особенно на фоне подвижного и резвого Петруши. Это правда – похвастаться крепким здоровьем никто из них не мог, и они все как один умерли молодыми. В день похорон Алексея Михайловича пришлось нести Федора на носилках – у него сильно отекали ноги. Сегодня за давностию лет поставить надежный диагноз едва ли возможно, но некоторые ученые полагают, что Федор Алексеевич страдал редкой формой наследственного авитаминоза. Как бы там ни было, но преувеличивать его хвори тоже не следует: тяжелые приступы посещали юного царя не так уж часто, а в светлые промежутки он оставался энергичным и деятельным человеком. В скобках заметим, что здоровье Петра (как физическое, так и психическое) тоже было далеко не идеальным, о чем мы в свое время поговорим отдельно. Несмотря на болезнь, Федор Алексеевич любил верховую езду, охоту с ловчими птицами и прекрасно стрелял из лука. Предвосхищая военные забавы Петра Алексеевича, он первым завел маленький потешный отряд с игрушечным оружием, изготовленным лучшими мастерами Оружейной палаты. Между прочим, маленького Петра Федор Алексеевич очень любил, был его крестным, учил стрелять из лука и подарил ему целую игровую комнату с походным шатром, игрушечной лошадкой и полковым барабаном.
Мы уже упоминали о том, что реформа одежды была проведена именно в годы правления Федора Алексеевича. Отныне всем чиновникам, придворным и служилым людям было приказано переодеться в иноземное платье. Тем же, кто упорно не желал расставаться с дедовскими охабнями и однорядками, вход во дворец специальным царским указом строго-настрого воспрещался. Одновременно было рекомендовано бритье бород (силком никого не обривали!), что, как мы помним, не являлось великим новшеством уже во времена Алексея Михайловича. Современник писал: «…на Москве стали волосы стричь, бороды брить, сабли и польские кунтуши носить, школы заводить». В этой малости, как в капле воды, отразилась принципиальная разница двух царствований: если Петр проводил все свои реформы, что называется, «железом и кровью», то нововведения Федора Алексеевича зачастую носили рекомендательный и ненасильственный характер. Таким образом, вместо бездумного заимствования зарубежного опыта во всей его полноте умница Федор практиковал осторожные преобразования с учетом их уместности и органичности. Другое важное отличие – ориентация преимущественно на католическую Польшу, которая русскому человеку была, конечно же, куда как ближе, чем чужая и непонятная протестантская Голландия.
Федор Алексеевич был вообще мягким и рассудительным правителем, что для того жестокого века не совсем типично. Как известно, смена власти почти всегда сопровождается удалением бывших приближенных и призванием новых. Новый руководитель обязательно приводит во власть свою команду – это почти что прописная истина. Последняя четверть XVII века прошла на Руси под знаком ожесточенной борьбы двух влиятельных кланов – Милославских и Нарышкиных. После воцарения Федора Милославские стали требовать удаления от двора царицы-вдовы Натальи Кирилловны Нарышкиной и ее детей. Совершив ряд необходимых перестановок, Федор Алексеевич все же не пошел на крайние меры, а по отношению к мачехе и единокровным брату и сестре повел себя совершенно безупречно. Они продолжали жить в Кремле, в царском дворце, а десятилетний Петруша, как мы помним, был и вовсе его любимцем. Когда же спустя некоторое время Милославские вновь потребовали отселения Натальи Кирилловны с детьми, Федор Алексеевич после непродолжительного размышления просто-напросто выстроил для себя новые палаты, куда и переехал ничтоже сумняшеся. Думается, что примеров такого благородного поведения по отношению к своим политическим противникам в русской истории с ее кровавой династической неразберихой найдется не так уж много.
Разумеется, реформаторская деятельность Федора Алексеевича не ограничивалась исключительно бритьем бород и переодеванием подданных в польское платье. Подобно тому, как весь Конан Дойль, заполонивший мир бесчисленными рассказами о приключениях Шерлока Холмса, умещается, как в шкатулке, в небольшой новелле Эдгара Аллана По «Убийство на улице Морг» (вольное переложение известного высказывания А. И. Куприна), точно так же почти все петровские преобразования выросли из реформ Алексея Михайловича и его старшего сына. Царь Федор начал с того, что решительно (почти на треть) увеличил количество заседателей в Боярской Думе, тем самым разбавив неофитами косные думские группировки. Кроме того, Дума отныне перестала собираться от случая к случаю, а превратилась в постоянно действующий орган, ибо молодой самодержец повелел: «Боярам, и окольничим, и думным людям съезжаться в Вверх в первом часу (с рассветом) и сидеть за делами». Точно так же были реорганизованы Приказы, а чтобы укрепить авторитет руководителей, Федор Алексеевич разрешил судьям и думным дьякам незнатного происхождения именоваться с «вичем» (то есть по имени и отчеству), что было по тем временам неслыханной и небывалой честью. Срок рассмотрения дел в судах был ограничен 100 днями, причем в случае проволочек царь имел право затребовать дело к себе, а на нерадивого судью налагался солидный штраф. Ощутимо смягчилось уголовное законодательство: ворам перестали рубить шаловливые ручки и запретили ссылать в Сибирь малых детей, что раньше было обычной практикой.
Налоговое законодательство тоже не избежало пристального внимания государева ока. Великое множество прямых и косвенных поборов (налоги в XVII веке обозначились словом «тягло») было решительно упразднено; царь провел перепись населения и четко определил, кто, за что и какое должен нести тягло. Отныне вводился единый налог —«стрелецкие деньги и хлеб», причем, что интересно, царь не просто повелевал, а разъяснял подданным, почему все устроено именно так, а не иначе (что, разумеется, тоже было совершенно не в духе времени): «чтобы богатые и полные люди перед бедными в льготе, а бедные перед богатыми в тягости не были». Именно Федор отменил так называемое местничество – предельно архаичный институт, мешавший нормальной организации армии и государственных учреждений. Суть этого замшелого порядка заключалась в том, что знатность рода напрямую связывалась со служебным чином или должностью. А вот молодой царь хотел, чтобы присвоение чинов определялось исключительно личными заслугами претендента. Включив в состав представителей разных сословий и служб выборных офицеров новых полков, Федор Алексеевич без труда добился желаемого, поскольку последние были кровно заинтересованы в получении чинов по заслугам. Интересно, что патриарх и церковь без колебаний поддержали начинание юного государя, несмотря на то что патриарху Иоакиму, венчавшему Федора на царство, европейская образованность и прозападные настроения царя были как нож острый. Старые разрядные местнические книги были торжественно сожжены, а Федор Алексеевич распорядился составить так называемую родословную книгу, содержащую подробную опись боярства и дворянства.
Очень серьезные перемены были затеяны в сфере образования. Прекрасно понимая, что многие беды России произрастают из векового невежества (на Руси, как мы знаем, две печали – дураки и дороги), царь распорядился об открытии на Печатном дворе вольной типографии, свободной от церковной цензуры, которую возглавил уже известный нам Сильвестр Медведев. Его трудами творились вещи, доселе небывалые: впервые в родных пенатах увидели свет переводы латинских авторов, появились светские книги и даже первый научный труд по истории России – «Генеалогия» архимандрита Игнатия Римского-Корсакова (предка великого русского композитора). Медведев, вместе со своим учителем Симеоном Полоцким, разработали проект Славяно-греко-латинской академии, учениками которой могли стать люди любых сословий и возрастов (там, спустя много лет, учился великовозрастный поморский сын Михайло Васильевич Ломоносов). Предприятие было задумано с размахом: науки предполагались как гражданские, так и духовные – грамматика, риторика, пиитика, диалектика, богословие, философия; кроме того, предусматривалось изучение нескольких языков – славянского, греческого, латинского и польского. Этот первый в России университет европейского уровня получал к тому же небывалые для нашей страны вольности и привилегии, совсем не случайно и сам проект так и назывался – «Привилегия». К сожалению, из-за ранней смерти Федора он остался неосуществленным, и потребовалось еще четыре года, чтобы Академия наконец начала работу. Но кое-что Федор Алексеевич все же успел: на собственные средства он основал Славяно-латинское училище – своего рода первую ступень духовно-светского образования.
Военные и внешнеполитические успехи царя Федора тоже трудно переоценить. Хотя российская армия была одной из сильнейших в Европе, а первые «полки иноземного строя» появились еще при Михаиле Федоровиче Романове, деде Федора Алексеевича, по-настоящему боеспособных частей, действующих на постоянной основе, насчитывалось сравнительно немного. Молодой царь озаботился военной реформой всерьез. В годы его правления пехотные полки, организованные по европейскому образцу и находящиеся под командованием иностранных офицеров, а также драгунские и рейтарские части (тяжелая кавалерия в кирасах и шлемах) составляли уже внушительную часть войска. В пограничных регионах были сформированы военные округа со своими штабами, регулярные части отныне подразделялись на тысячные полки, а всем командирам и офицерам присвоены общевойсковые звания. Именно при царе Федоре появился на русской службе никому не известный швейцарец Франц Лефорт, сделавшийся впоследствии любимцем Петра, а полковник (позже – генерал) Патрик Гордон, сыгравший видную роль в реформировании российской армии на европейский манер, начинал служить еще при Алексее Михайловиче.
Но военная реформа настоятельно требовала более полного привлечения служилого дворянства, что невозможно было сделать без земли, поскольку государство расплачивалось с дворянами за службу поместьями. Эту землю Федор Алексеевич решил взять в так называемом Диком поле – обширной степной стране, примыкавшей к южным российским рубежам. С этой целью линию пограничных укреплений переместили далеко на юг, прирезав таким образом к российской территории тридцать тысяч квадратных километров ценнейших черноземов. А чтобы обезопасить население новообретенного края от набегов крымцев, здесь же была расквартирована большая часть реорганизованной армии.
Дикое поле и южные рубежи России исстари были областью стратегических интересов Османской империи и ее верного вассала – Крымского ханства, поэтому решительные действия Федора Алексеевича сделали столкновение с агрессивной Турцией неизбежным. Бои развернулись на широком фронте от Днестра до Азова. Отразив натиск неприятеля, русские войска сумели прорваться к Азовскому морю. На воду впервые был спущен галерный флот, построенный на воронежских верфях, и десант украинских казаков совершил дерзкий рейд в Крым, вынудив хана отвести свои войска. В наши цели не входит подробное изложение событий так называемой «неизвестной» русско-турецкой войны 1672–1681 годов, по сей день остающейся белым пятном отечественной историографии. Отметим только, что успех российских войск был полным, и это произвело на татар и турок поистине ошеломляющее впечатление. И хотя крепость Чигирин, ставшую таким же символом войны с Турцией, как Очаков в следующем столетии, в конце концов пришлось отдать, Россия внакладе не осталась. В дополнение к Левобережной Украине, отошедшей к России по Андрусовскому перемирию 1667 года еще при Алексее Михайловиче, царь Федор теперь получал права и на Правобережную ее часть. Внешнеполитические достижения Федора Алексеевича выглядят тем более впечатляющими, если вспомнить, что Османская империя располагала в то время одной из сильнейших армий в Европе. Турецкий флот хозяйничал в Средиземном море, как у себя дома, непрерывно тревожа прибрежные города. По самым скромным оценкам, с XVI по XVIII век на невольничьих рынках Северной Африки было продано не менее миллиона угнанных в полон европейцев. Остановить неудержимое продвижение Оттоманской Порты на запад удалось только в 1683 году, когда под стенами осажденной Вены польские гусары Яна Собеского нанесли турецким войскам сокрушительное поражение. А «неизвестная» русско-турецкая война закончилась несомненной победой россиян, как мы помним, в 1681 году… Так что это была первая чувствительная военная катастрофа Османской империи. К слову сказать, знаменитый Прутский поход Петра Великого, предпринятый тридцатью годами позже, закончился полным разгромом российской армии: она была окружена и вдребезги разбита, а сам император едва не попал в плен…
За неполные шесть лет своего царствования Федор Алексеевич немало поспособствовал и украшению столицы. Деревянная Москва часто горела, и убытки от этих пожаров, повторявшихся с убийственной регулярностью, были чудовищны. Царь Федор не стал сидеть сложа руки. Он предоставил москвичам льготный кредит на возведение каменных домов, сам определил надежных поставщиков и подрядчиков и впервые ввел строительные стандарты на каменные блоки, кирпичи и размеры строений разных типов. Между прочим, он же первым распорядился мостить улицы, которые до того утопали в непролазной грязи. У Федора Алексеевича не было явных фаворитов, что тоже не вполне типично для русских самодержцев. На поприще славных преобразований царя Федора выдвинулось много незнатных дворян, наиболее известны среди них Иван Языков и Алексей Лихачев. Из представителей старинных родов возвысились Василий Голицын, европейски образованный вельможа, и Григорий Ромодановский, сделавшийся впоследствии одним из ближайших сподвижников Петра.
Конечно, не следует чрезмерно идеализировать царя Федора Алексеевича. Этот мягкий и рассудительный правитель умел при необходимости быть жестким и даже жестоким. Например, по его указу был сожжен знаменитый протопоп Аввакум – признанный глава старообрядчества, идеолог раскола и церковный писатель, автор известного «Жития» и многих других книг. Мера, вне всякого сомнения, крайняя и предельно жестокая. В оправдание царю Федору можно, пожалуй, сказать лишь одно: «огненный протопоп» был фигурой сложной, чрезвычайно влиятельной и не останавливающейся ни перед чем. В своей непримиримой борьбе с «никонианской ересью» (автором церковной реформы был патриарх Никон) он не признавал никаких компромиссов, а в обличительных речах и подстрекательских письмах дошел до того, что желал туркам победы и падения «никонианской» Москвы. Между прочим, тот же Федор Алексеевич и примерно в то же время освободил упомянутого патриарха Никона из заточения в Кирилло-Белозерском монастыре… Одним словом, можно сколько угодно костерить царя Федора за половинчатость его преобразований, но так или иначе опыт ненасильственных реформ старшего сына Алексея Михайловича заслуживает самого пристального внимания и уж во всяком случае разительно отличается от кровавой вакханалии, развязанной Петром, которая ввергла огромную страну в разор и запустение.
Царь Федор Алексеевич преставился в апреле 1682 года, и немедленно у подножия опустевшего трона затеялась совершенно неприличная возня. К тому были все основания: сын Федора от первого брака умер во младенчестве, а второй брак оказался бездетным, поэтому Милославские и Нарышкины схлестнулись с новой силой.
Сегодня вряд ли имеет смысл перебирать по косточкам эти скучные династические дрязги. Совершенно очевидно только одно: оба влиятельных клана интриговали напропалую и были готовы на все, чтобы протолкнуть на царствие своего претендента. Короче говоря, обе тяжущиеся партии замарались по самую маковку, но дело в конце концов повернулось так, что чаша весов стала все более склоняться в сторону Милославских. Казалось бы, бойкий и озорной Петруша имел все преимущества перед болезненным (а то и слабоумным, по мнению некоторых историков) Иваном, но на беду существовали еще законы престолонаследия. При любом раскладе Иван был старшим, поэтому Боярская Дума высказалась за то, чтобы созвать Земский Собор из представителей всех сословий, каковой и должен был вынести окончательный вердикт относительно того, кому быть на царстве – Петру или Ивану. Клан Нарышкиных с этой вопиющей несправедливостью смириться никак не мог и объявил царем сына Алексея Михайловича от второй жены. Попытка этого несостоявшегося дворцового переворота исчерпывающе описана в романе А. Н. Толстого «Петр Первый»:
«К Языкову подошли: братья князья Голицыны, Петр и Борис Алексеевичи, черный, бровастый, страшный видом князь Яков Долгорукий и братья его Лука, Борис и Григорий. Яков сказал:
– У нас ножи взяты и панцири под платьем… Что ж, кричать Петра?
– Идите на крыльцо, к народу. Туда патриарх выйдет, там и крикнем… А станут кричать Ивана Алексеевича, – бейте воров ножами…»
И далее: «Из толпы крикнули:
– Хотим Петра Алексеевича…
И еще хриплый голос:
– Хотим царем Ивана…
На голос кинулись люди, и он затих, и громче закричали в толпе: “Петра, Петра!..”»
Но ведь кроме малолетних Петра и Ивана оставалась еще царевна Софья – женщина умная, энергичная и видящая последствия. Поэтому вышеописанное и абсолютно незаконное по меркам того времени предприятие никак не могло увенчаться успехом. Совсем не удивительно, что стрелецкий полк Карандеева решительно отказался присягать Петру, поскольку «отдали престол малому мимо старого», другими словами – просто-напросто обошли законного претендента на престол. Разумеется, и Софья не сидела сложа руки: слыханное ли это дело – отдать власть за здорово живешь мачехе Наталье Кирилловне, «медведихе», как с почтительным страхом именовало ее окружение? У царевны были на руках все козыри: с одной стороны, ее поддержал просвещенный князь (и по совместительству любовник Софьи) Василий Васильевич Голицын, а с другой – пятидесятитысячное стрелецкое войско, недовольное притеснениями властей. Повод для бунта нашелся быстро. Сторонники Софьи, тоже отнюдь не гнушавшиеся интригами, распустили слух, что нечестивые Нарышкины подло убили «настоящего» царя Ивана. Озверевшие стрельцы ворвались в Кремль. И хотя царица Наталья Кирилловна вывела к ним живых и невредимых царевичей, толпу это уже остановить не могло. Нарышкиных, на глазах малолетних Петра и Ивана, побросали с крыльца на стрелецкие пики, а стрельцы с саблями наголо рыскали по московским улицам, убивая организаторов и пособников переворота. Рассказывают, что убили даже лекаря-немца, у которого нашли сушеную змею – якобы с помощью этого гада он хотел извести царевича Ивана. Софья добилась своего: перепуганные бояре объявили царями обоих братьев (причем Ивана провозгласили «первым» царем, а Петра —«вторым»), а сама царевна стала регентшей до их совершеннолетия. Для Ивана с Петром даже сделали специальный двойной трон, который сейчас хранится в Оружейной палате.
Что же представляла собой эта отчаянная девица, не побоявшаяся заявить во всеуслышание о своих правах на престол в патриархальной неподвижной стране? Надо сказать, что судьба лучшей половины рода человеческого в те баснословные времена была расписана на Руси как по нотам. Царские дочери отнюдь не были исключением: всю свою сознательную жизнь им предстояло провести в тереме, склонившись над вязанием и вышивкой, поскольку даже иноземные принцы не почитались подходящей партией. Выбор был невелик: если тебя не устраивает комфортабельное затворничество, ты можешь отправиться в монастырь и посвятить себя Богу. Сигизмунд Герберштейн писал, что на Руси «женщина считается честной только тогда, когда живет в доме взаперти и никуда не выходит». И хотя Софья получила блестящее образование (как мы помним, еенаставником был Симеон Полоцкий), по большому счету это ничего не меняло. По сравнению с Федором, она была несколько менее успешна в языках, но зато прекрасно знала историю и оказалась завзятой театралкой: сама писала пьесы и даже ставила их в кругу близких, создав домашний театр. Не будет большим преувеличением сказать, что царевна Софья – это типичная self-made woman, женщина, добившаяся всего самостоятельно. После смерти отца и помазания на престол Федора Алексеевича она навсегда оставила терем, выхлопотав себе разрешение неотлучно находиться рядом с больным братом. Ум и начитанность юной царевны произвели самое отрадное впечатление не только на придворных, но и на иностранных послов. Как сказали бы сегодня, царевна старательно зарабатывала политический капитал, и ееусилия не пропали втуне. На похоронах Федора в 1682 году она шла за гробом впереди всех родственников.
В официозных исторических сочинениях нередко принято выставлять Софью своеобразным символом застоя и радетелем «древлего благочестия». Это мнение едва ли справедливо хотя бы уже потому, что сам факт избрания Софьи «правительницей» при малолетних братьях красноречиво свидетельствует о решительном разрыве с прежними традициями или, по крайней мере, о серьезных переменах в общественном сознании, согласно которым место женщины – исключительно в тереме, в стороне от людских глаз. Между прочим, ближайшими сподвижниками Софьи были отнюдь не косные защитники ветхозаветной старины, а люди просвещенные и прогрессивные – князь Василий Васильевич Голицын и Сильвестр Медведев, глава основанной царем Федором вольной типографии. Голицын же, в свою очередь, руководил Посольским приказом (так в ту пору называлось министерство иностранных дел) и, хотя был наследником старинного рода, славился своими прозападными симпатиями. Приезжавшие в Москву иностранцы приходили в восторг от общения с этим умным и начитанным собеседником, чей дом «блистал великолепием и вкусом». Князь знал несколько иностранных языков и владел огромной библиотекой. Именно его стараниями был заключен «вечный мир» с Речью Посполитой, в соответствии с которым Россия получала права на Киев. Сохранились свидетельства о задуманной Голицыным широкой программе социально-экономических преобразований, включавшей, в частности, и проект крестьянской реформы. Как легко догадаться, всех собак на него повесили уже после захвата власти Петром. Сильвестру Медведеву повезло еще меньше – по приказу Петра он был казнен.
Была ли Софья хороша собой? С легкой руки Василия Сурикова мы привыкли представлять ее как толстую неопрятную бабищу, что вряд ли справедливо, поскольку прижизненных портретов Софьи не сохранилось. Мнения современников на этот счет разнятся. Так, посланник французского двора в Москве де Невилль отзывался о Софье следующим образом: «Насколько ее стан широк, короток и груб, настолько ум тонок, остер и политичен». Другие отзывы более благожелательны. Как бы там ни было, нам, в конце концов, с лица воду не пить. Гораздо важнее, что о ее уме, проницательности и государственных талантах все без исключения современники говорят в самой превосходной степени. Даже такой верный сторонник царя Петра, как князь Б. И. Куракин, написал буквально следующее: «Правление царевны Софьи началось со всякой прилежностью и правосудием и к удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, также умножились коммерции и ремесла, и науки почали быть латинского и греческого языку… и торжествовала тогда вольность народная» (цитируется по книге Александра Бушкова «Россия, которой не было»). А вот это уже о самой Софье: «Великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполненная дева».
И в самом деле, в немалом политическом уме и осторожности Софье не откажешь. После стрелецкого мятежа, который привел еек власти, царевна не дала разыграться стихии народного бунта. Она лично встретилась со стрельцами и заверила, что никто не будет наказан, если они немедленно прекратят бунтовать и вернутся к службе. Не меньше выдержки проявила Софья, когда в Москву хлынули раскольники, недовольные программой реформ и настаивающие на возвращении «древлего благочестия». Царевна и тут не колебалась ни секунды. Она сама отправилась к воинственно настроенным староверам, потребовала встречи с их вождем Никитой Пустосвятом и долго беседовала с ним о новой и старой вере. Последний был настолько поражен еебогословской эрудицией, что согласился увести толпу бунтовщиков от Кремля. Правда, через некоторое время он был схвачен и казнен, однако и здесь Софья проявила разумную предусмотрительность и тонкий политический расчет. Ожидаемых репрессий не последовало, и все без исключения раскольники, принимавшие участие в походе на Кремль, были помилованы. Более того, царевна попутно смягчила наказания и за целый ряд других преступлений. А вот русские женщины должны быть ей особенно благодарны: она не только запретила закапывать мужеубийц живьем в землю, но и освободила их от затворничества в теремах, разрешив посещать всевозможные мероприятия. Известный историк В. О. Ключевский впоследствии написал об этом так: царевна «вышла из терема и отворила двери этого терема для всех желающих». Царевна Софья повела решительную борьбу со взяточничеством, чиновничьим произволом и доносительством, что испокон веков цвели на святой Руси пышным цветом. Отныне было запрещено принимать анонимные доносы, а кляузников, наводнявших судебные присутствия, приказано бить плетьми. В 1687 году наконец открылась задуманная еще царем Федором Славяно-греко-латинская академия. Имеются веские основания полагать, что в планах Софьи было даже открытие школы для девочек. Впечатляющими были успехи и на международной арене – умная и осторожная дипломатия Софьи и Василия Голицына стала приносить свои плоды. Чуть выше мы уже писали о «вечном мире» с Речью Посполитой, узаконившем присоединение к России украинских земель. Но кроме того, был подписан так называемый Нерчинский договор с Китаем, по которому признавались российские интересы на берегах Амура, а в Москве появились посланники французского, австрийского и турецкого дворов.
Разумеется, были у Софьи и неудачи, ведь не ошибается только тот, кто ничего не делает. На излете своего правления царевна основательно прокололась – мы имеем в виду два бездарных похода против Крымского ханства (1687 и 1689 годов), которые окончились форменным пшиком. В первом походе стотысячная русская армия, обремененная огромным обозом, была принуждена двигаться по выжженной татарами степи. Жестоко страдая от отсутствия воды и теряя конский состав, она даже не смогла достичь Крыма и с полдороги повернула назад. Второй крымский поход был предпринят ранней весной, и уже в мае российские войска стояли возле Перекопа. Но неуверенные действия князя Василия Голицына (он командовал русской армией в обоих походах), не решившегося дать генеральное сражение, провалили все дело. К сожалению, опытный и искушенный дипломат оказался никчемным полководцем. По Москве даже поползли слухи, что крымский хан посулил князю два сундука золотых монет, но сия экстравагантная версия не подтвердилась. Некоторые историки полагают, что Софья спровадила князя Голицына на юг, чтобы пресечь толки об их грядущем браке, просочившиеся в высший московский свет. Досужие языки даже поговаривали, что царевна с фаворитом хотят извести Ивана и Петра и обратиться в латинскую веру, то бишь в католичество. В реальности все обстояло куда как прозаичней: антитурецкая коалиция европейских государств (Австрия, Польша и Венеция) стремилась вовлечь в союз и Россию, а русское правительство поставило непременным условием своего участия в Священной лиге заключение «вечного мира» с Польшей, каковой стараниями Василия Голицына и был благополучно заключен. Таким образом, походы русской армии против Крымского ханства были не чем иным, как элементарным выполнением союзнических обязательств. По всей вероятности, у Софьи были просто-напросто связаны руки, а неуспех кампаний 1687 и 1689 годов объясняется еще проще: в конце XVII века европейские армии, способные противостоять вооруженным силам Османской империи и еевассалов, были наперечет. Напомним на всякий случай, что Прутский поход Петра закончился еще более откровенным провалом. Все прежние завоевания пошли прахом, и по условиям позорного мирного договора от 12-го июля 1711 года Россия обязывалась вернуть туркам Азов, срыть крепости на юге и т. д. Крым же был включен в состав Российской империи только в 1783 году, уже при Екатерине…
Всегда осторожная Софья повела себя крайне непредусмотрительно. Вместо того чтобы покаяться в грехах, она попыталась превратить поражение в победу, повелев служить по всем церквам молебны в честь Голицына. Не исключено, что именно это обстоятельство и послужило расползанию слухов об «особых» отношениях главнокомандующего с турецким султаном. Юный Петр тоже не разделял симпатий своей старшей сестры и наотрез отказался принять вернувшегося из похода Голицына, заявив, что «негоже холоп службу справил». В этой непростой ситуации царевна поступила, быть может, недальновидно, но на редкость порядочно. Когда окольничий Федор Шакловитый, новый командир стрельцов, предложил Софье извести «старую медведиху», Наталью Кирилловну Нарышкину, «а если сын станет заступаться, то и ему спускать нечего», она наотрез отказалась, так и не решившись пролить кровь брата и родственников, чем и подписала себе приговор.
События развивались стремительно. Оба клана – Милославские и Нарышкины – вовсю интриговали друг против друга. Поначалу стрельцы были не очень активны. И только в августе 1689 года, когда из Преображенского стали доходить слухи, что «потешные» полки собираются идти на Кремль, стрельцы начали готовиться к обороне. Перепуганный семнадцатилетний Петр, хорошо помнивший ужасы первого мятежа, бросив мать и беременную жену, в одной сорочке ускакал верхом в Троице-Сергиеву лавру, где его взял под крыло патриарх Иоаким, давно не жаловавший царевну за ее прозападные симпатии. Под крепкие монастырские стены были спешно вызваны потешные Семеновский и Преображенский полки. В рядах стрельцов началось брожение. Два стрелецких полка с развернутыми знаменами пришли в лавру и поклялись царю в верности. Несмотря на старания Софьи, полк за полком уходили к Петру, а оставшиеся в Москве потребовали выдать им Шакловитого и тут же его казнили. К Софье явился боярин Троекуров с царским приказом немедленно отказаться от власти и отбыть в Новодевичий монастырь на вечное жительство. Князя Голицына вместе с семьей сослали в далекий северный Каргополь, где он и умер в 1714 году.
Спустя девять лет, летом 1698 года, когда Петр путешествовал по Европе, стрельцы вновь восстали под лозунгом «Софью на царство!». Стрелецкое войско, находясь на западной границе, в районе Великих Лук, двинулось к Москве, но было разбито правительственными войсками на подступах к столице под Новым Иерусалимом еще до приезда царя. Расследование, проведенное при участии Петра, вроде бы показало, что нити заговора находились в руках царевны Софьи, но как обстояло дело в действительности, сегодня вряд ли возможно установить. Во всяком случае Софья зачинщиков мятежа брату не выдала, хотя по возвращении из-за границы он первым делом явился к ней в келью. Думается, что у стрельцов хватало поводов для недовольства и без опальной царевны – слишком многим косто-ломные реформы Петра встали поперек горла. Упершееся в тупик дознание не помешало кровавой потехе на Красной площади, в которой сам царь принял самое активное участие, самозабвенно рубя головы направо и налево. В тот день было казнено около 800 стрельцов, а в Новодевичьем монастыре восставших вешали на зубцах крепостной стены, причем троих повесили у самых окон Софьиной кельи. Надо полагать, что царевна не раз пожалела о своем мягкосердечии…
Отныне узницу день и ночь стерегли солдаты, поэтому мы не знаем, как прошли еепоследние годы. Быть может, Софья вела дневник, но из еезаписей не уцелело ни строчки: Петр хорошо знал силу печатного слова и, скорее всего, позаботился, чтобы до потомков дошла одна-единственная версия событий – его собственная. Черница Сусанна – под таким именем царевна была пострижена в монахини – скончалась 4-го июля 1704 года.
Коротко подытожим достижения России накануне пресловутых петровских реформ. В XVII веке наша страна обменивалась посольствами с крупнейшими государствами Европы и Азии. Особенно оживленными были сношения со Швецией, Речью Посполитой, Францией, Испанией и с австрийским двором. Тесные связи поддерживались с Италией, особенно с римской курией и Венецией. Неплохие отношения России удалось установить с Турцией, Ираном, среднеазиатскими ханствами и Китаем. На протяжении XVII века русские посольства появились почти во всех столичных городах Западной Европы, а русские купцы бойко торговали с Германией, Польшей и Швецией. Приток иностранцев в Россию непрерывно увеличивался, причем многие из них принимали русское подданство и оставались в России навсегда. Быть может, не все знают, что знаменитая Немецкая слобода, откуда царь Петр во множестве черпал сподвижников и идеи, была основана за десятилетия до рождения Петра: еще в середине XVII века за пределами Земляного города, «на Кокуе», возникло поселение, насчитывавшее более 200 дворов. Несмотря на то что слобода называлась Немецкой, немцев как таковых там было сравнительно немного, так как немцами на Руси традиционно именовали всех, говоривших не по-русски, – шотландцев, англичан, голландцев, французов и прочих выходцев из Европы. Большую часть населения Немецкой слободы составляли поступившие на русскую службу военные, а остальные иностранцы были врачами, ремесленниками и торговыми людьми, то есть преобладала в основном зажиточная публика. Поэтому совсем не удивительно, что слобожане возводили дома основательные и добротные, построенные на европейский манер, а для ревностных прихожан была сооружена кирха.
Ничуть не умаляя поползновений Петра Великого, всеми правдами и неправдами рвавшегося к Балтийскому побережью, следует все-таки заметить, что российская торговля с Европой через Архангельск отнюдь не была той полусонной возней, какой еевпоследствии стали изображать пропетровски настроенные историки. Как это ни покажется невероятным, торговый оборот Российского государства по Белому морю не оставлял желать лучшего. Еще более интересно, что идея прорыва России к Балтике впервые родилась вовсе не в родных пенатах. Прибывший в 1676 году в Россию новый датский посол Фридрих фон Габель, будучи ярым ненавистником Швеции, пустился во все тяжкие, убеждая царя захватить Ливонию и вернуть берег Балтийского моря (об «исконно русских» землях на Руси в ту пору успели крепко забыть). Не менее интересно, что авантюрным замыслам прыткого датчанина воспротивились как на грех не заскорузлые думцы, а люди оборотистые и передовые – архангельские купцы. Эти ушлые ребята, прекрасно знающие что почем, совсем не были расположены рубить сук, на котором сидели, ибо знали не понаслышке, что торговля по Белому морю – мощное и хорошо отлаженное предприятие. Процитируем Александра Бушкова: «Только за один год (что полностью подтверждается иностранными источниками) чистая прибыль от архангельского товарооборота дала триста тысяч рублей – сумма по тем временам фантастическая». Отсюда понятно, что к датским прожектам купеческое отношение с самого начала было весьма прохладным, и они благополучно легли под сукно. Ну а то что царь Петр решил, по своему обыкновению, поставить на своем, так куда деваться – охота пуще неволи…
Лев Шильник
Из книги «Черные дыры российской империи»
