Показать все теги
Процессы формирования единого Древнерусского государства и вхождения в его состав различных восточнославянских этнополитических объединений продолжают оставаться в центре внимания исследователей. Одним из наиболее спорных и слабо изученных аспектов этих процессов является вопрос об этапах и характере освоения Русью территории племенного союза радимичей.
Авторы уже неоднократно обращались к «радимичской» тематике[1], но появление ряда новых публикаций и в то же время новых фактов (добытых, в том числе и в ходе работ авторов) понуждает снова обратится к проблемам, которые казались нам уже решенными. Вполне допуская, что работы, вышедшие в 1990-е годы в труднодоступных провинциальных и «зарубежных» изданиях, остались незамеченными новейшими исследователями, мы считаем возможным вновь вернуться к рассмотрению ряда сюжетов, касающихся освоения Русью территории радимичей. Это прежде всего связанные между собой сюжеты о восточной границе радимичей на Десне и месте локализации летописной битвы на р. Пищане.
В 2004 г. издательство Гомельского университета опубликовало диссертацию
- В. Богомольникова (1941-1992), защищенную им в 1989 г. в Институте археологии АН СССР[2]. И хотя с момента защиты диссертации прошло более 15 лет, многие ее положения по-прежнему остаются весьма актуальными. В работе проведен анализ историографии археологических исследований в земле радимичей по состоянию на конец 1980-х годов, дана сводка погребальных памятников Посожья и, что для нас особенно важно, определена граница расселения радимичей. Однако здесь следует отметить, что, существенно уточнив западную границу радимичей, исследователь весьма пунктирно наметил восточные рубежи их расселения[3]. Тем не менее на карте восточные границы радимичей проведены в основном по левобережным притокам Ипути[4]. Правда, сюда же включены несколько памятников правобережья Судости, однако ни на одном из них нет находок радимичских этноопределяющих украшений. В свою сводку В. В. Богомольников включил и курганы в Левенке и Мериновке неподалеку от летописного Стародуба, который назван им городом на окраине земли радимичей[5]. Привлечение этих материалов к характеристике радимичей, на наш взгляд, ничем не обосновано.Стародубское ополье уже в первой четверти Хв. осваивается руссами и входит в состав «Русской земли» в узком смысле, а курганы Ле- венки являются кладбищем дружинного лагеря[6]. Впрочем, для настоящей работы этот сюжет является скорее отступлением от заявленной темы.
Не давая подробной характеристики восточной границы расселения радимичей (в отличие от весьма детально обозначенной западной границы), В. В. Богомольников указывает лишь два пункта на Десне, которые он считает безусловно ради- мичскими — Пеклино и Кветунь. Отнесение к радимичским памятникам курганов в Пеклино никаких возражений не вызывает[7]. Более того, новейшие исследования позволили расширить границы участка, на котором фиксируется выход радимичей на Десну. В одном из погребений с кремацией курганного могильника Ворча, расположенного в середине лесного «коридора», разделяющего Брянское ополье и Рославльское предполесье, была найдена подвеска с изображением головы быка. Подобные украшения традиционно относятся к радимичским древностям[8].
Вопрос же о радимичской принадлежности Кветуни представляется гораздо более сложным. Материалы Кветунского могильника широко привлекаются В. В. Богомольниковым для характеристики радимичских древностей. Основанием для этого послужило мнение исследовавшего Кветунь в течение ряда лет В. А. Падина о том, что «ряд захоронений имеет близость к радимичам»[9]. Однако следует отметить, что публикация В. В. Богомольникова сопровождается весьма корректным редакторским комментарием О. А. Макушникова, в котором подчеркивается спорность утверждений о радимичской принадлежности Кветуни[10]. Да и сам автор раскопок в Кветуни В. А. Падин в своей последней монографии, изданной посмертно, уже не настаивал на высказанной ранее точке зрения, подчеркнув, что «население состояло, конечно, из люда разноплеменного»[11]. Вопрос о древностях Кветуни достаточно широко дискутировался на Брянской историко-краеведческой конференции 1988 г. В ходе этой дискуссии выделилось несколько точек зрения на роль и этническую принадлежность этого интересного памятника: В. В. Богомольников однозначно рассматривал Кветунь как племенной град радимичей[12], А. П. Моця — как опорный пункт — крепость на пограничье «Русской земли» уже с середины X в.[13] О.В. Сухобоков и С. П. Юренко включали Кветунь в границы племенного союза северян[14]. По мнению одного из авторов настоящей статьи, Кветунь первоначально возникает как северянскии межплеменной центр или даже центр северянского кня- жества[15], который на рубеже X-XI вв. становится одним из центров «государственного освоения» Русью северянских земель[16]. Древности Кветуни были рассмотрены нами и в специальной работе[17], однако дальнейшая этническая и социальная атрибуция этого уникального памятника несомненно требует отдельного рассмотрения.
На наш взгляд, ключевую роль в решении вопроса о радимичах на Десне могут сыграть исследования Брянского ополья, до сих пор являющегося «белым пятном» на этнокультурной карте Среднего Подесенья. Непосредственно на северной границе ополья радимичские древности фиксируются в лесном «коридоре» у Пе- клино и Борчи (см. выше). В самом ополье исследовались курганы одной из групп около летописного Вщижа, однако материалы этих исследований не сохранились. Лишь в отчете Б. А. Рыбакова есть упоминание об их принадлежности «племени радимичей»[18]. Из Вщижа же происходит семилучевое височное кольцо неизвестного типа, которое, судя по ссылкам на него в литературе, хранится в Государственном историческом музее (ГИМ). Однако попытка его идентификации положительных результатов не дала: под упомянутым в публикациях инвентарным номером в ГИМе хранится коллекция из раскопок Б. А. Рыбакова городища «Благовещенская Гора», расположенного напротив Вщижского детинца. Среди этих материалов упомянутого кольца нет[19]. В центрально-северной части ополья, в верхней части слоя селища-9 в с. Хотылево в 1996 г. обнаружено грунтовое захоронение девочки-подростка с западной ориентировкой, общерусскими перстнеобразными биллоновыми височными кольцами и несколькими десятками цилиндрических и биконических золотостеклянных бусин в ожерелье на шее[20]. В центрально-восточной части ополья, в окрестностях самого Брянска, у д. Антоновка, один курган был раскопан в 1984 г. Г. П. Поляковым. В нем находилось мужское погребение в широкой могильной яме типа «камеры» с остатками топора у колена[21]. В группе остался лишь один курган, который пока решено сохранить для будущих раскопок как уникальный, а исследованный освещает социальную, а не этническую картину. Здесь же, в центральной части ополья, авторами в 2005 г. исследован один курган в группе у с. Елисеевичи, содержавший мужское трупоположение на зольно-угольной подсыпке с кольцевым ровиком под ней. Некоторые черты погребального обряда обнаруживают сходство с радимичскими, однако этот интересный (и крупнейший из сохранившихся в Брянском ополье) памятник требует дальнейших исследований.
На южной окраине ополья давно и широко известна курганная группа у с. Палужье, исследованная еще И. И. Ляпушкиным. Сам автор раскопок указывал на сходство погребального обряда и керамики из погребений с роменско-боршевски- ми материалами[22]. Е. А. Шинаков отнес курганный могильник в Палужье к волын- цевским древностям[23], однако его мнение недавно было поставлено под сомнение[24]. Не ставя здесь целью разбор точек зрения на этническую принадлежность волын- цевских древностей, отметим, что ни один из специалистов по древнерусской проблематике не связывает их с радимичами. В связи с этим абсолютным диссонансом звучит недавнее утверждение о радимичской принадлежности данной группы.
Это утверждение высказано А. А. Фетисовым и А. С. Щавелевым в статье, посвященной анализу политических взаимоотношений Руси и радимичей[25]. Вопросам складывания территории «Русской земли» посвящен и ряд других работ А. А. Фетисова, ключевым моментом которых является определение этой территории на основе анализа дружинных курганов[26]. А. А. Фетисов справедливо отмечает приоритет В. Я. Петрухина в постановке вопроса о связи камерных погребений X — рубежа X-XI вв. с территорией «Русской земли», очерченной еще в работе А. Н. Насонова, ссылаясь при этом на работы В. Я. Петрухина 1995 г. Однако считаем нужным заметить, что впервые эта мысль была высказана Петрухиным на семь — восемь лет раньше, еще в 1987 г.[27] В других же моментах определение границ «Русской земли» на основе материалов дружинных погребений представляется нам вполне приемлемым. Один из авторов настоящей работы еще ранее разделял эту точку зрения в отношении конкретного (северного) участка границ «Русской земли» и предложил для ее определения археологические критерии (в том числе «камерные захоронения»)[28]. Впрочем, следует все же отметить, что А. А. Фетисов учел далеко не все погребения с оружием в том же Стародубском ополье, оставив без внимания погребение с боевым топором в курганной группе у с. Белоусово из
ЯП
наших раскопок .
Еще больше замечаний вызывают те разделы статьи А. А. Фетисова и А. С.Щавелева, в которых авторы используют радимичские материалы. Несомненно, одним из ключевых моментов русско-радимичских отношений Хв. является битва на р.Песчане (Пищане) 984 г., после которой радимичи уже не упоминаются в летописях в качестве самостоятельной этнополитической общности. Хрестоматийное сообщение Повести временных лет об этом событии звучит так: «В лето 6492. Иде Володимеръ на радимиче. И бе у него воевода Вълчий Хвостъ, и посъла предъ собою Володимиръ Вълчия Хвоста, и сърете радимичи на реце Пищане, и победи радимиче Волъчий Хвост»[29].
Существует по меньшей мере три — четыре варианта локализации битвы на Пищане (другой вариант написания — Песчане), однако Фетисову и Щавелеву известны лишь два из них.
Первый вариант — традиционный, связывающий эту битву с малым правым притоком Сожа в 6 верстах от древнерусского города Прупоя, современного г. Славгорода Могилевской области. Этот вариант впервые был предложен еще в начале позапрошлого века и поддержан большинством ведущих российских историков XIXв.[30], в результате чего стал хрестоматийным.
Второй, известный А. А. Фетисову и А. С. Щавелеву вариант локализации битвы был предложен В. В. Крашенинниковым. Справедливо полагая, что радимичи вряд ли допустили бы проход вражеского войска по своей территории практически до ее северо-западной окраины, В. В. Крашенинников связывает битву с р. Пищань, впадающей в Десну южнее Выгонич (Брянская область). Автор считает, что «именно в этом районе проходила восточная граница радимичской территории» и что исходным пунктом для похода киевского войска мог быть Трубчевск[31].
Мы уже рассматривали гипотезу В. В. Крашенинникова в ряде работ. При этом было указано еще одно возможное направление удара по радимичам — со стороны Смоленска[32]. В этом случае у русов не было необходимости идти сквозь радимич- скую территорию, поскольку традиционно локализуемое место битвы под Славго- родом находится практически у границы земли радимичей.
А. А. Фетисов и А. С. Щавелев приняли точку зрения В. В. Крашенинникова. Как н последний, они считают базой для похода киевского войска Кветунь (Трубчевск), а в качестве аргумента в подкрепление своей версии привлекают курганный могильник Палужье, по их мнению «отнесенный В. В. Седовым к радимичам»[33]. Однако в указанной работе Палужье на карте обозначено всего лишь как могильник с трупосожжением[34], без какого-либо отнесения его к радимичам. Как показано выше, каких-либо оснований для включения данного памятника в число радимичских нет.
А. А. Фетисову и А. С. Щавелеву, видимо, осталась неизвестной еще одна локализация битвы на р. Пищане, предложенная О. А. Макушниковым[35]. Белорусский исследователь выдвигает против традиционной локализации практически те же аргументы, что и В. В. Крашенинников — труднообъяснимость того обстоятельства, почему битва произошла в глубине земли радимичей. Как и последний, он вполне справедливо полагает, что более логичным было бы помещение места битвы у границ радимичской территории. Таким местом О. А. Макушников считает р. Песошеньку в 30 км на юг — юго-восток от Гомеля, на древнем сухопутном пути из Чернигова «в радимичи». Предложенная им аргументация представляется достаточно убедительной. И хотя его реконструкция пути «в радимичи» вызвала некоторые возражения, находка на этом пути предметов древнерусского вооружения — меча и трех наконечников копий[36] — как будто говорит в пользу предложенной им локализации места летописной битвы.
Обращает на себя внимание и определенная слабость аргументации традиционной точки зрения на локализацию р. Песчаны, опирающаяся, по сути, только на созвучие летописного и позднейшего наименования водных объектов. Это позволяет отождествить Песчану Повести временных лет с любой речкой бассейна Сожа, имеющей подобное название.
Подобное допущение позволяет и нам высказать гипотезу о месте летописной битвы (впрочем, мы нисколько не настаиваем на ее истинности) (см. рис.). Как уже отмечалось, территория граничащего с землей радимичей Стародубского ополья осваивается русами уже в первой четверти X в. На границе ополья с Унечским выступом Белорусского полесья у с. Рюхово расположен комплекс древнерусских памятников: селище конца Х-ХПвв. и уничтоженное при строительстве дороги городище, а также курганный могильник[37]. В ходе разведки 1991 г., во время которой и было открыто селище, нами зафиксировано местное название городища—«Рюриково городище» — и связанная с ним топонимическая легенда. Согласно ей, проживавший на городище некий Рюрик охранял дорогу на Стародуб и вообще Русь от набегов некоего Хала, чьи владения начинались сразу же за рекой Жечей к западу и северо-западу от Рюхово. Западнее Стародубского ополья, в юго-восточной части земель радимичей, топоним Халевичи встречается неоднократно. Сама же русско-радимичская граница здесь проходит прямо по реке Жеча[38]. Примерно в 10 км к северо-западу, уже на территории радимичей, есть деревня Песчанка. Таким образом, вполне вероятно нанесение удара по радимичам со стороны Стародуба, с территории «Русской земли». К сожалению, утверждению этой гипотезы мешает то обстоятельство, что топоним Песчанка возник после 1728 г. ...
Для маркировки восточной и северо-восточной границы радимичей и определения степени распространенности их этнокультурных черт на северо-восток, как выясняется, очень важно повторное (если не сказать очередное) и более четкое определение этнической принадлежности так называемых височных колец «деснинского типа» и лучевых колец.
Последние в некоторых работах все еще выступают как индикатор связей Подмосковья с «Посожьем и Верхней Десной, т. е. с исконными радимичскими землями»[39]. Рассмотрим аргументы автора данного утверждения. Кроме колец «деснин- ского типа» он упоминает «украшение-гибрид с чертами, переходными от радимич- ских семилучевых к вятичским семилопастным височным кольцам», действительно схожее с несколькими (а не только с одним (Поречье —2)) ранее здесь найденными. Но дело в том, что именно этот тип колец к радимичам никакого отношения иметь не может, и, как об этом неоднократно писали ранее, ни разу на «исконных ради- мичских землях» найден не был[40]. Этому вопросу, уже не на уровне генетически- эволюционного анализа, а на уровне более простых аргументов, была посвящена статья одного из авторов более чем 10-летней давности, написанная также по полемическим соображениям[41]. Однако в связи с тем, что вышла она в Могилеве (хотя первая статья на эту тему опубликована в журнале «Советская археология» и получила достаточно высокую оценку[42]), а также, главным образом, в связи с появлением нового материала (в том числе и опубликованного А. В. Алексеевым) вернемся снова к этому вопросу.
В свое время была высказана идея о самостоятельном (параллельном с радимич- ско-вятичской линией развития) возникновении височных колец от колец с тремя шариками на концах «Зарайского» (Железницкого) клада (и, добавим, городища Титчиха из раскопок Москаленко).
Традиционно именно они считались единственными генетическими предшественниками вятичских семилопастных колец, пока Н. Г. Недошивина не обратила внимание на особую группу семилучевых с шариками на верхних зубчиках, послуживших еще одним прототипом вятичских. Чуть позже Г. Ф. Соловьева достаточно обоснованно (для данных того времени) постулировала радимичскую принадлежность колец с лилиевидными (каплевидными) отростками так называемого «деспинского типа» или «типа Сельцо» (на Западной Двине)[43].
На современном этапе изучения, когда математически доказана и картографически проверена принципиальная невозможность принадлежности одной из поздних (о ранних, с зернью, речь не идет вообще) групп лучевых колец (группа V по номенклатуре Е. А. Шинакова) радимичам, вятичские семилопастные получают два генетически (для конца IX —начала X в.) близких, но этнически (для XI в.) разнородных прототипа — «радимичский» и «северянский». В свое время в связи с выходом статьи В. В. Богомольнпкова[44], где сходство радимичских и «северянских» колец объяснялось не генетическим родством, а случайными контактами, и по сути вновь отрицалась северянская принадлежность колец группы IV и V, один из авторов вновь повторил и дополнил свою аргументацию, подтверждавшуюся новыми находками, но уже не на математическом, а более «простом» историко-этнокультурном и картографическом уровне[45].
Распространение этноопределяющих типов лучевых височных колец в Восточной Европе (по Е. А. Шинакову, 1980, 1994, с современными дополнениями).
I —кольца ранних групп (I, II) (IX —сер. X в.(роменско-боршевские); II — кольца групп IV и V поздне- и построменские («северянские» и «ранневятичские»); III — кольца группы III (ради- мичские) за пределами радимичской территории; IV — кольца переходных между группами II и III типов; V — кольцо гибридного между группами III и V варианта; VI — кольцо смешанного между группой III и вятичскими семилопастными варианта; VII — вятичские семилопастные ранних типов на пограничье с радимичами, кривичами и северянами; VIII — кольца «деснинского типа» за пределами радимичской территории; IX — земля радимичей (по Б. А. Рыбакову, с некоторыми уточнениями); X — земля северян (по В. В. Седову, 1982 г.); XI — земля вятичей (по В. В. Седову, 1982 г.).
1 — Олинькалнс, 2 —Изборск, 3 — Новгород Великий, 4 —Сельцо, 5 —Глинники, 6 —Пекуно- во, 7 — Усолье (Купанский могильник), 8 — Кубаево, 9 — Звенигород (Саввинская группа), 10 — Шейка-Ш, 11 — Деснинское селище, 12 — Тушино, 13 —Гнездово, 14 — Добрышина, 15 — Супруты, 16 — Железницы, 17 — Борки, 18 — Старая Рязань, 19 —Моршанск, 20 — Кркжовско-Кужновский могильник, 21 — Хотомель, 22 — Гомель, 23 — Влазовичи, 24 — Кузьмичи, 25 — Ляличи, 26 — Шуи, 27 — Вщиж, 28 — Слободка, 29 —Кветунь, 30 — Пушкари, 31 — Воронеж, 32 — Нежиловичи, 33 — Лепляво, 34 — Жовнино, 35 — Новотроицкое, 36 — Полтава, 37 — Горналь, 38 — Ницаха, 39 — Гочево, 40 — Воробьевка, 41 — Титчиха, 42 — Хотяжи, 43 — Переверзево, 44 — Батагово.
Оба они, в свою очередь, восходят к разным образцам колец Хв. Радимичские — к кольцу из Гомеля (раскопки О. А. Макушникова), а то, в итоге, — к кольцу из Хото- меля и некоторым кольцам из Титчихи и Железницкого клада (т. е. не с территории роменской культуры). В связи с этим можно, основываясь на новых данных, подтвердить факт присутствия переселенной северянской аристократии на северных и восточных (с финно-уграми) границах вятичей и о начале формирования именно здесь этноопределяющих семилопастных вятичских колец. Что касается колец «дес- нинского типа», то (см. рис.), количество их находок за радимичскими пределами снова возрастает (в сравнении со временем написания статьи Т. В. Равдиной), что неизбежно снова ставит вопрос об их этнокультурной принадлежности.
Надеемся, что эта небольшая заметка поспособствует развитию нового витка интереса к радимичским древностям.
В. Н. Гурьянов, Е. А. Шинаков (Брянск, Россия)
Из сборника «ROSSICA ANTIQUA: Исследования и материалы», СПб., 2006
'Шинаков Е.А., Гурьянов В. Н. 1) Русско-радимичское пограничье середины X — середины XII вв.: природно-географический аспект // Пстарычна-археалапчны зборшк. MiHCK, 1994. №3. С. 248-273; 2) О роли природно-географического фактора в освоении радимичами территорий полесий // Песоченский историко-археологический сборник. Вып. 2, ч. 2: Археология. Киров, 1995.
VII 56-64; Ш и н ак о в Е. А., Гурьянов В.Н., Миненко В. В. Радимичи и вятичи на Десне// Пстарычна-археалаичны сборшк. Мшск, 1998. №13. С. 142-149.
[2]Б о г о м о л ь ни ко в В. В. Радимичи (по материалам курганов X—ХПвв.). Гомель, 2004.
Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект №05-01-01 339 а
© В. Н. Гурьянов, Е. А. Шинаков, 2006
[3]Там же. С. 102-104.
[4]Там же. С. 202. Рис. 1.
[5]Там же. С. 46.
[6]Подробную аргументацию см. в одной из наших обобщающих публикаций по этому вопросу: Гурьянов В.Н., Шинаков Е. А. Стародубское ополье в IX-XII вв. // Археолопя. 1998. №2. С. 121-130.
[7]Шинаков Е. А. Курганная группа у с. Пеклино // Вопросы археологии и истории Верхнего Поочья. Тезисы докладов 5-й историко-археологической конференции. Калуга, 1993. С. 27.
[8]Шинаков Е. А., Гурьянов В.Н., Миненко В. В. Радимичи и вятичи на Десне. С. 145; Гурьянов В.Н. К вопросу о подвесках с изображением головы быка // Деснинские древности. Вып. III. Брянск, 2004. С. 146-154.
. 9Падин В.А. Кветунский древнерусский могильник // СА. 1976. №1. С.209.
[10]Б ог о м о л ь н и ко в В. В. Радимичи. .. С. 5—6, 92.
пПадин В.А. Среднее Подесенье (Трубчевская округа) в VI-Vвв. до н.э.—Х-ХПвв. н.э. по материалам археологических исследований. Брянск, 2004. С. 116.
[12]В о го м о л ь н и ко в В. В. Памятники радимичей на территории Брянской области // Тезисы докладов межвузовской историко-краеведческой конференции. Брянск, 1988. С 93-94.
[13]Моця А. П. Кветунь // Там же. С. 95.
[14]Сухобоков О.В., Юренко С.П. Северные границы расселения восточно-славянского племенного союза «Съвер»: летопись и археология // Там же. С. 90-92.
[15]Шинаков Е. А. От пращи до скрамасакса: на пути к державе Рюриковичей. Брянск; СПб., 1995. С. 74.
[16]Там же. С. 112.
[17]Шинаков Е. А., Гурьянов В.Н., Миненко В. В. Радимичи и вятичи на Десне.
[18]Рыбаков Б. А. Отчет об археологических раскопках во Вщиже и его окрестностях в 1948 и 1949 гг. // Архив Института археологии РАН. Р-1. №1680. С. 15-17.
[19]Сообщение сотрудника Государственного исторического музея В. В. Зайцева.
[20]Гаврилов К.Н., Шинаков Е. А. Археологические исследования в районе с. Хотылево // АО. 1996 г. М., 1997. С. 93.
[21]Поляков Г. П. Отчет об археологических исследованиях Брянского отряда Деснинской экспедиции Института археологии АН СССР в 1984 г. // Архив Института археологии РАН. Р-1. № 11037.
[22] J1 я Пушкин И. И. Славянские памятники второй половины I тысячелетия н.э. верхнего течения р. Десны // КСИИМК. 1959. Вып. 74. С. 86.
[23]Шинаков Е. А. Образование древнерусского государства: Сравнительно-исторический аспект. Брянск, 2002. С. 125.
[24]Воронятов С. В. Волынцевская «культура» и «Русский каганат» // Альманах молодых археологов. 2005. По материалам II Международной студенческой научной конф-ции «Проблемы культурогенеза и древней истории Восточной Европы и Сибири». СПб., 2005. С. 203.
[25]Фетисов А. А., Щавелев А. С. Русь и радимичи: история взаимоотношений в X-XI вв. // Стародавнш 1скоростень i слов’янсьт гради VIII-X ст. Кшв, 2004.
[26]Фетисов А. А. 1) Территория «Русской земли» в X —первой половине XI вв. по материалам дружинных курганов // Проблемы славяно-русской археологии Чернигово-Брянских земель. Брянск, 2001. Вып. 6: Материалы XVIII Межвузовской археологической студенческой конференции. С. 30- 32; 2) Формирование территории «Русской земли» по археологическим данным // Курские тетради. Курск и куряне глазами ученых. Курск, 2004. Тетрадь пятая. Ч. 1. С. 48-57.
[27]Петру хин В. Я. К проблеме формирования «Русской земли» в Среднем Поднепровье // ДГ. 1987 г. М., 1989. С. 26-30.
[28]Шинаков Е. А. Северные границы «Русской земли» X века // Тез. историко-археологического семинара «Чернигов и его округа в IX-XIII вв.». Чернигов, 1990.
[29]ПВЛ. 4.1. М.; Л., 1950. С. 59.
[30]Историографию вопроса см.: М а к у ш н i к a f А. А. Б1тва 984 г. на рацэ Пяшчане i леташсны шлях «у радз1м1чы» // Пстарычна-археалапчны сборшк. Мшск, 1995. №6. С. 202—203.
[31] Крашенин ников В.В. Взгляд через столетия. Очерки истории Брянского края. Тула, 1990.
С. 17.
[32]Шинаков Е. А., Гурьянов В. Н. О роли природно-географического фактора. .. С. 57; Шинаков Е. А. От пращи до скрамасакса. .. С. 73,77.
[33]Фетисов А. А., Щавелев А. С. Русь и радимичи... С. 286.
[34]Седов В. В. Восточные славяне в VI-XIII вв. М., 1982. С. 152, 153, карта 24, в.
[35]Макушн1кау А. А. 1) BiTBa 984 г. на рацэ Пяшчане... С. 202-213; 2) О локализации летописной реки Песчаны и путь «в радимичи» // Слов’яно-руськ! старожитност1 Швшчного JIiBo6e- режжя. Черюпв, 1995. С. 52-56.
[36]Шекун А.В. Новые данные о летописном пути «в радимичи» // Деснинские древности. Вып. III. Брянск, 2004. С. 30-31. Рис. 1-6.
[37]Кашкин А. В. Археологическая карта России: Брянская область. М., 1993. С. 259-260.
[38]Шинаков Е. А., Гу рьян ов В. Н. Русско-радимичское пограничье. . . С.259-260.
[39] Алексеев А. В. Ранний древнерусский могильник у деревни Хотяжи // Звенигородская земля: история, археология, краеведение. Звенигород, 2001. С. 9. — Со ссылкой на: Станюкович А.К. Ранние этапы славянского заселения Подмосковья // Человек и окружающая среда в древности и средневековье. М., 1985.
[40]Недошивина Н. Г. К вопросу о связях радимичей и вятичей // Труды Государственного исторического музея. Вып. 37. М., 1960; Соловьева Г. Ф. Семилучевые височные кольца // Древняя Русь и славяне. М., 1978; Шинаков Е.А. Классификация и культурная атрибуция лучевых височных колец // СА, 1980, №3.
[41]Шинаков Е.А. Еще раз о лучевых височных кольцах и их этнокультурной принадлежности // Пстарычиыя лесы Верхняга Падняпроуя. Маплёу, 1995. 4.1.— В ответ на статью
В. В. Богомольникова (Богомольников В. В. Территория радимичей в свете новых данных // Древнерусское государство и славяне. Минск, 1993).
[42] «Обстоятельный анализ всей суммы знаний по лучевым височным кольцам недавно был сделан Е. А. Шннаковым. Им же разработана детальная типология этих украшений с учетом их малейших особенностей».—Седов В.В. Восточные славяне... С. 155. См. также: Седов В. В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995. С. 383, прим. 17.
[43]Соловьева Г. В. Семилучевые височные кольца // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 173.
[44]Б о го м о л ь н и к о в В. В. Территория радимичей...
[45]Шинаков Е. А. Еще раз о лучевых височных кольцах.
Среди географических объектов юга Восточной Европы, известных арабо-персидским географам X в. фигурирует некая река Буртас, связывающая водным путем одноименное раннесредневековое население, буртасов со столицей Хазарского каганата Итилем. В исторической науке, начиная со второй половины XIX в., был высказан ряд предположений по поводу отождествления р. Буртас с той или иной ныне существующей рекой Восточной Европы. Под р. Бур- тас восточных авторов отдельные исследователи (Хвольсон, Маркварт, Минорский, Заходер и др.) подразумевали Самару, Оку, часть течения Волги от Самарской Луки до места, где Волга начинает делиться на рукава и т. д. Особого внимания заслуживает гипотеза Г. Е. Афанасьева, который на основе сопоставления археологических памятников салтово-ма- яцкой культуры VIII-X вв. и сведений арабо-персидских авторов о неком раннесредневековом народе (племени, союзе племен) буртасах пришел к выводу о том, что под р. Буртас следует понимать Дон или Северский Донец. В настоящем исследовании будет подвергнута сомнению правомерность именно такой локализации р. Буртас и сделана попытка иного ее отождествления.
Следует отметить, что еще А. П. Новосельцев возражал против «искусственного перенесения территории буртасов на запад от бассейна Волги». Его аргументация шире задач, стоящих перед настоящей работой, но в целом она связана с традиционным для отечественной исторической науки определением места проживания буртасов в правобережном Поволжье, вероятно, в лесной зоне, и соотнесением этого раннесредневекового населения с предками современной мордвы. Такая постановка вопроса исключает возможность отождествления р. Буртас с Доном. Вероятно, именно поэтому А. П. Новосельцев не уделил внимания разбору гипотезы Г. Е. Афанасьева и не привел никаких дополнительных доказательств в пользу своей точки зрения.
Прежде чем приступить к анализу аргументации Г. Е. Афанасьева, необходимо привести соответствующие отрывки из средневековых источников, дающие возможность предполагать то или иное расположение р. Буртас.
Непосредственно о существовании реки под названием Буртас среди арабо-персидских авторов X в. знает только ал-Мас’уди. В этой связи его сведения представляют наибольшую ценность и должны быть подвергнуты наиболее тщательному анализу. Он сообщает, что: "хазары имеют челны, на которых они плавают из своего города вверх по реке, которая течет в их реку из верхних мест и которая называется Буртас; вдоль нее живут оседлые тюркские племена, составляющие часть Хазарского царства. Их поселения тянутся непрерывно между Хазарским царством и бургарами. Эта река течет со стороны бургар, и суда непрерывно ходят по ней между землями бургар и хазар. Буртас — тюркское племя, живет, как ранее упоминалось, на реке, названной по его имени".
Казалось бы, что приведенные свидетельства только подтверждают расположение буртасов и р. Буртас в районе бассейна Волги. Все использованные ал-Мас’уди географические ориентиры завязаны именно на приволжский регион: хазары плывут вверх по течению (т. е., видимо, по Волге к буртасам); поселения буртасов тянутся непрерывно между хазарами и болгарами; река буртасов течет со стороны болгар; суда непрерывно ходят по ней между болгарами и хазарами и др. Исходя из информации ал-Мас’уди о р. Буртас, а других прямых данных не существует, вероятнее всего, под р. Буртас следует понимать какую-то часть течения Волги, берега которой были населены буртасами, ассоциировались с этим народом и потому вызвали у ал-Мас’уди или его информаторов идею о существовании особой реки с таким названием.
Тем не менее, Г. Е. Афанасьев именно на основании процитированного выше отрывка из ал-Мас’у- ди делает вывод о тождестве р. Буртас с Доном. Г. Е. Афанасьев считает, что, исходя из описания восточного автора, р. Буртас может рассматриваться как многоводный и судоходный приток Итиля. Но в то же время, как справедливо отмечает Г. Е. Афанасьев, «ни в среднем, ни в нижнем течении Волги между хазарами и волжскими булгарами таких притоков нет». Как же объяснить тогда показания источников? Г. Е. Афанасьев предлагает следующий способ: между Доном и Волгой в хазарское время существовал волоковый путь; информаторы Мас’у- ди не знали о волоке, но знали, что можно на кораблях попасть из Каспия и Волги в Черное море и наоборот, и в связи с этим считали Дон притоком или истоком (рукавом) Волги, т. е. думали, что из Дона можно проплыть в основное русло Волги и далее к Итилю, столице хазар, не выходя на сушу. Все это дает Г. Е. Афанасьеву основания для «отождествления р. Буртас с Доном, который в районе г. Калач- на-Дону так близко подходит к Волге, что информаторы Мас’уди принимали его за приток Итиля».
Возражая Г. Е. Афанасьеву, следует отметить, что там, где ал-Мас’уди говорит о Волго-Донской переволоке и вообще о пути, соединяющем через переволоку бассейны Черного и Каспийского морей, он ни разу не упоминает ни буртасов, ни р. Буртас, т. е. очевидно, что он никак не соотносит р. Буртас и Дон. Тем более, Дон известен ему в его классическом названии, воспринятом арабскими географами от Птолемея, — Танаис: «Что касается моря Понтос, то оно простирается от страны Лазики до Константинополя... В него впадает великая река, известная под именем Танаис.»
Вообще по отношению к Дону в арабо-персидской географической традиции, сформировавшейся еще до ал-Мас’уди в IX в., помимо классического названия Танаис, применялось иное определение описательного характера: не «река буртас» как предлагает Г. Е. Афанасьев, а «река славян» (нахр ас-сакалиба). Прежде всего, этот термин — «река славян» — по отношению к Дону был использован ибн Хордадбехом и ал-Факихом. У обоих авторов упоминания о «реке славян» связаны с описанием торговых путей, проходивших через Восточную Европу в IX в.
Представления о Танаисе — Доне как «реке славян» формируются в арабской географии не ранее середины-второй половины IX в. Эти представления связаны не столько с реальным Доном, сколько с водным торговым путем, проходившим в IX в. через Дон, Волгу и другие реки Восточной Европы.
Настоящее среднее течение Дона, междуречье Дона и Северского Донца, где и получил распространение аланский вариант салтово-маяцкой культуры, который Г. Е. Афанасьев связывает с буртасами письменных источников, авторам этого времени было совершенно неизвестно. Рассказывая о нижнем Доне или об ассоциировавшемся с ним ВолгоДонском волоковом пути, они никогда не упоминали буртасов и не пользовались названием — «р. Буртас». Этот регион традиционно был связан для них с «сакалиба» и русами, а также с хазарами, контролировавшими этот водный путь и собиравшими таможенные пошлины с купцов. Регион, так или иначе связанный с народом буртас, различная географическая терминология, производная от бур- тасов, локализуются севернее в трудах всех арабоперсидских авторов, хоть как-то упоминавших о бур- тасах. Буртасы находятся между хазарами и булгарами, в районе правого берега Волги, вероятно, в лесостепи или на юге лесной зоны. Где-то здесь и нужно искать место для р. Буртас ал-Мас’уди.
Тортика А. А. (Харьков)
Доклад на V Международной научной конференции, посвященной 350-летию г. Харькова и 200-летию Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина.
4-6 ноября 2004 года
Повседневная жизнь всякого эллина была прониза- туациях. С ними были тесно связаны мистические на представлениями, связанными с религией. Они и магические действия, направленные на достиже- определяли действия человека в тех или иных си- ние лучшей участи при жизни и после смерти. Наряду с отправлением культов определенных божеств, значительное место в религиозной жизни населения Херсонеса занимали разнообразные верования.
Как и в других стадиально-близких социальных организмах, верования эллинов были связаны с очень древними идеологическими воззрениями. Но в сословно-классовом обществе они уже тесно переплетались с появившимися на более позднем этапе развития политеистическими представлениями о богах и героях. К этой категории в первую очередь относятся колдовские или магические действия, направленные на защиту человека от воздействия злых или враждебных сил. По представлениям греков, только они могли обеспечить защиту гражданского коллектива и каждого его индивидуума.
В 1960-1961 гг. при проведении реставрационных работ в юго-восточной части Херсонеса в забутовке башни XVII (Зинона) была обнаружена большая группа надгробий, которая датируется концом IV-III вв. до н. э. С. Ф. Стржелецкий полагал, что начало строительства башни XVII (Зинона) следует относить к концу III-началу II вв. до н. э. Но сейчас можно считать доказанным, что ядро башни XVII, как и первый ярус 19 куртины, где в забутовке зафиксированы части надгробных памятников, 21 куртина, а также первая и вторая стены куртины 20 и башня XVII1 первого строительного периода, были возведены не позднее второй четверти-середины III в. до н. э.
С. Ф. Стржелецкий, а вслед за ним и другие исследователи, полагал, что в связи с нависшей над городом угрозой херсонеситы в спешном порядке возвели так называемую цитадель, где в качестве строительного материала и были использованы надгробные памятники с близлежащего участка некрополя. Не отрицая такой возможности в принципе, следует отметить, что строительство такого мощного узла обороны потребовало определенных подготовительных мероприятий и лишь спешным порядком нельзя объяснять использование надгробных памятников в качестве строительного материала. Ведь в окрестностях Херсонеса в изобилии имеются выходы известняка, широко применявшегося в строительстве, в том числе и оборонительных сооружений, которое велось по определенному плану и, видимо, заняло достаточно продолжительный отрезок времени. К тому же, судя по небольшому общему количеству надгробных памятников, обнаруженных в оборонительных сооружениях Херсонеса, в сравнении с общим количеством камня и плит, уложенных в стены и башни, их использование не могло кардинально решить проблему со строительными материалами при возведении так называемой цитадели. Поэтому, учитывая священное отношение эллинов к памяти своих умерших родственников, этот факт нельзя связывать только с отсутствием необходимого количества строительных материалов или сжатыми сроками проведения работ по возведению так называемой цитадели. Следует также отметить, что надгробные памятники зафиксированы не только в оборонительных сооружениях этого района, но и в западных стенах, а также в протей- хизме, возведенной в юго-восточной части города в конце I-II вв. н. э. Все это свидетельствует о том, что наличие надгробных памятников в стенах и башнях следует объяснять иными причинами и в первую очередь той ролью, которую они играли в сакральной жизни эллинов.
Греки верили в непосредственную связь умершего с могилой. Поэтому уже с крито-микенской эпохи начал практиковался обычай ставить на месте захоронения надгробия, что генетически связано с представлениями о сакральном значении определенного участка земли и одновременно являлось знаком памяти. Здесь, у могилы, отправлялись ритуально-магические действия в дни поминовения умерших их родственниками и тем самым осуществлялась связь между умершими и живыми. Надгробия служили апотропеями, которые предохраняли могилу от разрушения, и сакральными сторожами определенного участка земли. Таким образом, надгробные памятники, с точки зрения эллинов, были не только знаками памяти, воздвигнутыми в честь ставшего хтоническим божеством умершего родственника, но и выполняли важную апотропеическую функцию.
Исходя из этого, укладку надгробий в забутовку оборонительных стен и башен Херсонеса как в эллинистический период, так и в первые века н. э. следует рассматривать в качестве магического акта, который должен был способствовать усилению их защитных свойств при содействии сверхъестественных сил. Не исключено, что это было обусловлено также желанием прибегнуть к мистической помощи своих предков, которые рассматривались в качестве хтонических божеств. А это, в свою очередь, свидетельствует об определенном консерватизме мировоззрения херсонеситов и устойчивом сохранении ими практики более раннего времени, в которой нашли отражения достаточно архаические представления об апотропеической силе этой категории памятников. Такие проявления, очевидно, следует рассматривать в качестве одной из особенностей менталитета жителей города, дорийцев по происхождению, которая отличала их от эллинов других античных центров Северного Причерноморья. Не удивительно поэтому, что в I в. н. э. Плиний отмечал, что Херсонес «...был самым блестящим пунктом на всем этом пространстве благодаря сохранению греческих обычаев». В справедливости этих слов убеждают и приведенные данные.
Зубарь В. М. (Киев)
Доклад на V Международной научной конференции, посвященной 350-летию г. Харькова и 200-летию Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина.
4-6 ноября 2004 года
Многие волгоградцы и гости города даже не догадываются о том, что каждый день ходят, а точнее ездят по закопанным в землю домам. И не просто по каким-то землянкам, а по настоящим, капитальным кирпичным зданиям в несколько этажей
1920-е годы — сложный противоречивый период в истории нашей страны. Преодоление последствий Первой мировой и Гражданской войн, голод 1921 — 1922 г. г., строительство социализма, — главные экономические вехи в городах Советской России
Изучение преступности сотрудников ОВД требует, прежде всего, анализа ее внешних признаков, выражающихся рядом таких количественно-качественных показателей, как уровень преступности, коэффициенты преступности, структура и динамика преступности, география различных видов преступности. Как дополнительные качественные показатели, изучаются также «цена» и латентность преступных проявлений
Книга Абдуллахи Ахмеда Ан-Наима, суданского ученого, в настоящее время проживающего в эмиграции в США, ученика казненного в Судане режимом Нимейри в 1985 году религиозного мыслителя и общественного деятеля Махмуда Мохамеда Тахи, посвящена проблеме соотношения ислама и современных принципов прав человека, демократии и международного права
Пестрый и исключительно обильный поток националистических квазиисториографических публикаций — книжных, журнальных, газетных — уже нашел своих серьезных исследователей
Историки, как правило, склонны иллюстрировать, а не исправлять представления об обществах, внутри которых они живут и работают, и развитие в последние несколько столетий (а в особенности в последних нескольких поколениях) претендующего на самодостаточность национального государства заставило историков выбирать именно нации в качестве обычных полей исторического исследования
В статье на основе археологических исследований, свидетельств средневековых авторов и лингвистических данных рассматривается вопрос о более раннем, чем принятая в исторической литературе время политических и этноязыковых контактов между славянами и неолатинским населением Карпато-Днестровского региона, а также роль славян в этногенезисе молдавского и румынского народов и их языка
