Показать все теги
Детское сознание, формируясь под влиянием окружающей среды, создает для себя некий положительный образ в качестве идеала для подражания. Выбор школьниками подобного идеала во многом способствует дальнейшему формированию у них жизненных установок. Если обратиться к сфере детских религиозных представлений, то необходимо отметить, что данные как дореволюционных, так и послереволюционных социологических обследований показывают скудость религиозных идеалов российских школьников всех возрастов. Это особенно заметно при сравнении с данными аналогичных обследований школьников других европейских стран. Так, у немецких детей в 1912 г. на первом месте среди идеалов подражания оказался Мартин Лютер (почти 9 % ответов), всего же они дали около 11 % ответов с религиозными идеалами. Опрошенные в 1913 г. русские деревенские дети (более 900 чел.) дали только пять ответов (0,5 %) с идеалами религиозного характера: Христос, Моисей, Иосиф, Лазарь и «святой» (без имени).1 Женщины обычно религиознее мужчин, и, следовательно, девочки чаще выбирают религиозные идеалы, чем мальчики. Однако одно из дореволюционных обследований детских идеалов в России показало как раз обратное явление. И без того невысокий уровень религиозных идеалов русской молодежи у девочек оказался еще ниже, чем у мальчиков, — в целом он составил 1,2 %, а у девочек 0,5 %.2 По обследованию, проведенному в 1912—1913 гг. в московских женских гимназиях, лишь 0,2 % ответов могли быть отнесены к религиозным идеалам, тогда как в ответах школьников шведского города Гетеборга — около 15 %. Даже у американских школьников, которым не преподавались религиозные предметы, количество библейских идеалов насчитывало 3 %. Среди названных русскими детьми религиозных имен совсем не встречались упоминания национальных святых, кроме князей Александра Невского и Владимира,3 которых можно также считать и историческими лицами. На отсутствие у российских школьников сколько-нибудь заметной тяги к религиозным идеалам указывают и другие обследования, проводившиеся в 10-х гг.4 Та же картина наблюдалась и после революции. В 1920 г. из более чем 1.100 анкет, заполненных школьниками г. Тамбова, лишь в трех были указания на религиозные идеалы. Два 10-летних мальчика желали походить «на Бога» и один 11-летний — «на ангела».5 В 1927 г. из 172 обследованных учащихся двух школ г. Саратова только один 11-летний мальчик выразил желание походить на Христа.6
Конечно, из этого никак нельзя делать вывод о меньшей религиозности русских детей в сравнении с западными. Скудость религиозных представлений свидетельствовала о другом. Во-первых, она была отражением общей узости круга личных представлений (идеалов) российских детей в сравнении с их западными сверстниками, которую постоянно отмечали все обследователи в 10-х—20-х гг. Выбор ими идеала для подражания отличался ограниченностью кругозора и привязкой к кругу лиц повседневного общения.7 Во-вторых, это было следствием неудовлетворительной, формальной и схоластической постановки преподавания в школе Закона Божия (до отмены его в 1918 г.). В ответах деревенских школьников в 1913 г. на основной вопрос анкеты о Боге — «Что такое Бог?» — постоянно сказывалось следствие формалистики и зубрежки. Ответы не были изложением собственных (личных) религиозных чувств и представлений ребенка, а копировали формулировки, заимствованные из бесед законоучителя или из учебников.8 Ряд ответов анкеты 1913 г. указывает на одну очень интересную и характерную особенность. Эти ответы обнаруживают, что деревенским детям не чуждо было представление о Боге, как о Боге только одной земли, о «русском Боге». При этом в ответах прежде всего особо подчеркивались такие свойства Бога, как всемогущество, величина и т. п.9 Подобные ответы никак не вяжутся с христианством, а скорее должны быть соотнесены с примитивными первобытными верованиями. Школьники не могли, разумеется, почерпнуть эти представления из уроков Закона Божия. Они отражали определенный уровень восприятия Бога малограмотными и суеверными деревенскими жителями, сохранившими в своих религиозных верованиях следы язычества. В 1909 г. сельским учителям, слушателям московских летних учительских курсов, приехавшим из более чем 40 губерний России, было предложено охарактеризовать психологические особенности и поведение своих учеников, ответив на вопросы анкеты. Педагог Н. В. Чехов, анализируя результаты опроса, писал: «Дети знакомы с суевериями и верят в них так твердо, что бороться с суевериями трудно <...>. Суеверия поддерживают взрослые: и родители и дети с громадным удовольствием слушают рассказы про колдунов, водяных, ведьм, верят в нечистую силу, в сатану, оборотней, в шептунов, в “страшные места”, в лешего <...>. Кладбища и покойников боятся огромное большинство <...>, думают, что покойники могут вставать из могилы. Значительная часть взрослого населения в тех деревнях и селах, где школа существует уже много лет, прошла через школу, но это не оказало заметного влияния на уменьшение суеверий».10 Суеверия органически входили как неотъемлемая и значимая часть в религиозные представления крестьянских детей и подростков. Религия в русской деревне, как стержень всей сельской культуры, являлась главным элементом древних устоев, традиций предков. Церковные обряды и свято чтимые праздники, иконы и молитвы окружали ребенка со дня рождения. Церковно-патриархальные обычаи регламентировали поведение деревенской молодежи. Близость к природе, отсутствие, в отличие от горожан, влияния разного рода сильных и разнообразных внешних факторов, ограниченные возможности развлечений и чтения, неторопливый и однообразный ритм жизни, — все это накладывало особый отпечаток на отношения деревенского школьника к религии. Эти отношения были более тесными и интимными, хотя и имели некоторый пантеистический оттенок.
Война, объявленная религии и церкви советской властью, оказала ощутимое влияние в первую очередь на молодое поколение. Однако это влияние в первые годы после революции не было таким массовым и глубоким, каким хотелось бы его видеть борцам с религией. Отмена преподавания в школе Закона Божия, несмотря на невысокую популярность этого предмета среди учащихся, вызвала у большинства школьников, как и у их родителей, отрицательную реакцию. Осенью 1918 г., в начале первого «безрелигиозного» учебного года, было опрошено около 500 школьников средних и старших классов г. Орла об их отношении к отмене Закона Божия. Уверенно поддержала отмену лишь четвертая часть опрошенных, и еще 12,5 % проявили безразличие. Остальные 62,5 % высказались против отмены. При этом основная часть противников отмены (50 %) поддержала весьма популярную среди городского населения идею об оставлении преподавания религии в качестве факультативного предмета. Среди противников отмены встречались даже те, кто считал этот предмет «скучной обязанностью», но и они высказались против, мотивируя свое решение осуждением «насилия» и «стеснения свободы».11 Но все же в городских школах отмена уроков Закона Божия и удаление икон были приняты учащимися в целом вполне спокойно. Иначе обстояло дело в сельских школах. Еще некоторое время после выноса икон ученики, приходя в школу, демонстративно крестились на то место, где раньше висели святые лики. Антирелигиозные беседы, которые вели учителя, иногда превращались в дискуссии. Учителям приходилось слышать такие высказывания: «<...> Как это коммунисты могут велеть не верить в Бога. Откуда они знают, что нет Бога, раз мы все равно не можем всего знать, не можем даже еще знать, какова жизнь на других планетах».12 Эти дискуссии особенно подхлестнула кампания по изъятию церковных ценностей. Иногда полемика принимала довольно горячий характер. Однако оппозицию безбожию оказывало лишь меньшинство, которое отличала стойкая вера в Бога. Некоторое представление о религиозности других слоев деревенских школьников может дать обследование круга представлений 12—15-летних выпускников школы-семилетки Рыбинского уезда Ярославской губернии в 1924 г. Две трети опрошенных дали слову «Бог» такое определение: «Бог-дух» (некоторые добавляли: «невидимый»). Одна треть отвергла существование Бога: «воображаемый народом», «старческая выдумка», «ложное представление» и т. п.13 Мотивировки детьми своего критического отношения к религии основывались на сугубо рационалистичных представлениях, почерпнутых ими из антирелигиозной пропаганды. Школьники г. Весье- гонска Тверской губернии на вопрос анкеты о книгах Священного писания дали ответы, которые вполне определенно можно разделить на три категории: 1) эти книги неправда, 2) в них нет пользы, 3) они ненаучны. Один из ответов был даже сформулирован так: «Эти книги развивают не ум, а фантазию».14
Постепенно падала посещаемость молодежью церквей. Впрочем, материальные условия жизни были таковы, что в церковь переставала ходить не только молодежь. В некоторых губерниях одной из главных причин непосещения церкви (как и школы) в первой половине 20-х гг. была нищета и разруха, отсутствие одежды и обуви. «Мало народу стало в церкви ходить, — рассказывал священник церкви в деревне Измайлово Тамбовской губернии. — Хозяева не ходят сами, ходят женщины да дети, кому есть в чем ходить. Вместо ходивших до революции 600—700, ходит 150—200 <...>. Разве босой пойдешь».15 Но и там, где материальное положение крестьян было лучше, посещаемость церквей также упала. Безропотно исполняли религиозные обязанности лишь малолетние дети под надзором матерей. Конформистское большинство оглядывалось на своих сверстников. Тон задавали активные безбожники из организующихся то здесь, то там комсомольских ячеек. По их инициативе проводились акты «религиозного хулиганства», вызывавшие возмущение крестьян. В присутствии верующих молодежь начинала «материть» Бога и всех святых, или же толпа подростков направлялась навстречу церковной процессии с пением похабных песен под гармонику.16 Дело заканчивалось взаимной руганью, а нередко и драками.
Отделение церкви от государства и школы от церкви, сопровождавшееся широкой антирелигиозной пропагандой, способствовало складыванию новой нравственной атмосферы в среде деревенской молодежи. Этот новый дух передавался от подростков к детям. Патриархальное почитание предков и стариков, — и без того уже изрядно поколебленное, — рухнуло окончательно. Дух отрицания тут же отразился в деревенском фольклоре:
«По деревне я иду,
Думаю, — по городу.
Я любому старику
Наплюю на бороду».
Все, что почиталось прошлыми поколениями: религия, традиции, — ныне предавалось поруганию официально, по настоянию властей. То, что освящалось церковным обрядом, — стало делом канцелярской записи. Раньше заключение брака составляло религиозное таинство с торжественным богослужением, связывающим пару молодых «навеки», а теперь — минутную процедуру в сельсовете. Венчание в церкви являлось не только освящением, но и символом брака, — как же должна была восприниматься крестьянами отмена венчания. Такая эмансипация шокировала старшее поколение, но очень импонировала большинству молодых людей. На вечерних гуляньях 16—18летние юноши и девушки весело распевали частушку:
«Теперь новые права
Не надо и венчатцы,
В комитете за столом
Только расписатцы».
А парни делали для себя еще и следующий вывод:
«Табаку вы не курите,
Не пейте больше самогон.
Больше девочек любите,
Это новый есть закон».17
Поведение молодежи русской деревни и раньше было достаточно свободным, но отношение к церковному браку, как основе семейнопатриархальных устоев, оставалось непреложным. Революция в этой области подрывала краеугольный камень старого деревенского быта.
Посещение церкви в среде деревенской молодежи становилось делом предосудительным. Даже религиозно настроенные ребята боялись мнения и насмешек своих ровесников.18 На разных территориях и в различных слоях подростков-крестьян отношение к церковной службе было неодинаково. Наиболее усердно ходили в церковь староверы и молодое казачество.19 Более склонны были к посещению церкви девочки, чем мальчики. Некоторые шли к службе, чтобы не огорчать родителей или избежать семейных конфликтов.20 Но по церковным праздникам, особенно крупным — Рождество, Пасха, Троица и др., в церковь приходило большинство. В праздновании, которое длилось иногда по три дня, участвовала вся деревенская молодежь.21 Церковные праздники, не только на селе, но и в городах, представляли самую большую проблему для богоборческого государства. Бороться с ними было очень трудно. В целом можно сказать, что независимо от конкретных условий, существовавших в тех или иных губерниях, городах и селах, общим было то, что с возрастом посещение церкви школьниками становилось все более редким. Массовый опрос учащихся школ г. Весьегонска в 1923 г. дал следующие результаты: среди детей младших классов школ 1-й ступени (8—11 лет) продолжали ходить в церковь 62 %, старших классов 1-й ступени (11—14 лет) — 52 %, классов 2-й ступени (14—20 лет) — 32 %.22
Но можно ли считать посещение церкви непременным признаком религиозности? Воспроизведем высказывания двух старшеклассников из Нижнего Новгорода, которые в 1924 г. сходили на Пасху в церковь: «Раньше в ожидании исповеди я старался припомнить все свои грехи. В эту же Пасху перед исповедью я занимался разглядыванием исповедальцев, уделяя больше внимания молодым представительницам женского пола»; «<...> Я ходил в церковь к заутрене, но не за тем, чтобы молиться, а сознаюсь, за тем, чтобы похристосоваться с девочками».23 Так же и в деревне религиозно индифферентная часть подростков с вызовом и бравадой признавалась, что ходит в церковь «похулиганить», «на свидание» или «покапать свечкой на голову».24 «Я в церковь хожу только на Пасху, меня никто не посылает, — писал в сочинении на тему об отношении к религии деревенский школьник. — Я стою в церкви с товарищами. На Пасхе мы ходим звонить на колокольню и баловаться, в шапки стреляем. В церкви не очень интересно, а только красиво, на стене висят доски, зачерченные красками. Я в церковь ходить не люблю, а если пойду, то буду баловаться».25 Очень похоже сочинение другого юного жителя деревни: «Я в церковь хожу только на Пасху и на большие годовые праздники. Мы ходим все с товарищами вместе, а по одному мы не ходим никогда. Мы стоим с товарищами: с Пашей и с Васей и держим по свечке, жгем их и тушим друг у друга. Мы выходим из церкви, потому что там жарко и тесно. Интересно мне там иконы разные и красивые».26 Посещение церкви подростками даже в 20-х гг. могло быть вызвано не только религиозной потребностью, но всякого рода другими привходящими факторами: настояниями родителей, желанием поозорничать или пофлиртовать.
Однако и непосещение церкви, неисполнение религиозных обрядов и даже критическое отношение к священникам и к самой церкви также еще не является признаком безбожия. Воспитанное с раннего детства религиозное чувство значительная часть подростков не могла изжить так быстро и просто. Это выразил очень искренне и простодушно один юноша из староверов Тамбовской губернии, по внешним признакам, казалось бы, вполне отошедший от церкви: «В Бога все верят; как не веровать?».27 Из учеников выпускных классов школ г. Краснодара (возраст 16—18 лет), анонимно опрошенных в 1923 г. лишь 32 % уверенно объявили себя неверующими, 15,6 % колебались в вопросах веры; исполняли обряды 48,8 % опрошенных, притом, что верующих в Бога оказалось 52,3 %.28 Только 32 % старшеклассников г. Весьегонска продолжали ходить в церковь, но в то же время 59 % испытывали сомнения и колебания в религиозных вопросах.29 Этот процесс постепенной переоценки детских религиозных представлений переживали многие подростки, испытывая при этом различные душевные состояния. Приведем несколько отрывков из сочинений, написанных в 1924 г. старшеклассниками нижегородских школ о своих весенних (пасхальных) впечатлениях. Для одних процесс расставания с религией был болезненным и мучительным: «Я здоров, совершенно здоров телом, но не душой, она от чего-то болит, если можно так выразиться. В душе, если только она существует, темно, неясно и неприятно. Бога нет. Следовательно вместе с религией погибли все старые идеалы. А новых нет. По новой философии выходит, что я могу убить кого-нибудь и это для моей личности ни что иное, как неизбежное следствие. Жить-то и не стоит — выходит ясный вывод». Другие, отрицая церковь, не могли решить для себя основной вопрос веры: «Это правда, что попы обирают народ и читают разные библии, а иконы — это идолы. Но Бог — я не знаю — есть или нет». Третьи боялись потерять религию, как источник всеобщей любви: «Встречала Пасху дома... А мысли, мысли без конца. Хочется верить во что-то святое, хорошее; хочется верить в такое время, когда все будут друзьями. Ведь вот они там в церкви понимают друг друга, целуются; хоть не долго, но они друзья. Они любят друг друга, верят друг другу. И я верила, и мне было хорошо и легко». Некоторые пытались даже выразить свои сомнения в стихах:
«Как много, много впечатлений
Оставила ты, Пасха, мне.
Религия минувших поколений
Теперь на самом дне <...>.
Но как мне быть — я сам не знаю:
К религии иль от нее идти.
Хотя немножко понимаю,
Что новое получше на моем пути».30
Религиозные сомнения, в особенности у наиболее интеллектуально развитых школьников, сопутствовали поискам истины и смысла бытия. «Уже давно, — писал в начале 20-х гг. ученик выпускного класса из бывших гимназистов, — года три тому назад, когда я впервые стал рассуждать, я стал задумываться над серьезными религиозными, философскими и психологическими вопросами. Много пережил я религиозных сомнений, исканий; некоторые до сих пор еще мучают меня».31 В этих поисках подростки проявляли преимущественно не онтологический, а моральный и этический интерес, стремились найти обоснование своим представлениям о сущности жизни и поступков людей. При этом их подход, как правило, был настолько же эмоциональным, насколько и догматичным, основанным на вере в возможность найти универсальный разумный ответ на все вопросы жизни. Но и догматизм, в свою очередь, опирался на юношескую наивность и эмоции, благодаря чему, случайное поверхностное знакомство с каким-либо вероучением (не исключая и атеизма) приобретало в сознании школьника значение откровения, конечной истины бытия. «Я рано стал интересоваться вечными вопросами, — признавался другой бывший гимназист. — После двухлетних изысканий (в которых, впрочем, я проявил мало интенсивности, и по этим вопросам прочел очень мало) я пришел к более или менее определенному выводу атеиста, хотя в последнее время, заинтересовавшись „йоги“, я принял много черт индусской философии и уверовал в вечность жизни».32 Говоря о своих религиозных переживаниях и сомнениях школьники обычно проявляли чрезвычайно смутное представление о Боге, крайнюю бедность мотивов веры и ограниченность религиозного сознания. «Больше всего во мне развито религиозное чувство, — уверенно заявлял школьник-богоискатель. — В тяжелые минуты жизни я всегда у ног Божества. Бог — это чувство; я так его и называю».33 Благодаря этой смутности и неразвитости религиозных представлений, сочетание веры и безверия у части молодежи принимало исключительно противоречивые и путаные формы, доходящие иногда до абсурда. «Я к религии безразлична, — писала школьница. — Могла бы быть нерелигиозна, но <...> в школе и вообще нигде не могу найти таких доводов, которые бы меня уверили, что Бога нет. Почти никаких признаков религиозности нет, но <...> все-таки есть. Последний раз была в церкви накануне Пасхи, говела перед Пасхой. С религией бороться нужно, но, несмотря на это, она имеет хорошую сторону. Она как-то облагораживает человека. Уйдешь в церковь расстроенным, сердитым, а приходишь совсем другим человеком — там как-то забываешься от забот, от неприятностей».34
Самой трудной и, пожалуй, неразрешимой для исследователя проблемой представляется попытка определить количественное соотношение верующих в Бога (религиозных) и неверующих (нерелигиозных) детей и подростков. Вопрос веры настолько тонок и сложен, что и взрослый индивидуум, сформировавшийся как личность, не всегда сможет без колебаний определить наличие в себе веры в Бога или ее отсутствие. Неизмеримо сложнее найти критерий веры в формирующейся детской душе. Малолетний ребенок в значительной степени подвержен родительской суггестии, юноша — суггестии той среды, которая соответствует его возрастному негативизму и устремленности в будущее. Поэтому можно лишь отметить динамику увеличения в 20-х гг. количества антирелигиозно настроенных школьников с увеличением их возраста, притом, что из года в год и в младших возрастах эта настроенность также постепенно росла. Однако в подсознании представителей поколения, с детства воспитанного в религиозном духе, неизбежно оставались элементы или хотя бы рудименты веры в Бога (в которых иногда трудно было сознаться самому себе, а не то что другим) и вполне сочетались с новой верой. Вот один из примеров такого сочетания. Молодой московский инженер из интеллигентной семьи, который, по его собственным словам, «с 16 лет стал убежденным марксистом» признавался в том, что, терзаемый осознанием совершенных им нехороших поступков, «простаивал иногда половину ночи на коленях и молился Богу, а днем как ни в чем не бывало, днем я был атеист <...>. Но по существу я был религиозен и во всех трудных моментах жизни <...> обращался к Богу; я выработал даже текст специальной молитвы<...>. При этом мое „ясное сознание“ считало молитву чепухой, но я боялся, что если я не помолюсь, то мне будет плохо».35 В русской деревне даже самые безбожные и настроенные богоборчески молодые люди сохраняли веру в древние предрассудки и суеверия, впитанные, как говорится, с молоком матери. Исследователь русской деревни, долгое время наблюдавший жизнь сельского юношества, писал: «То, что молодежь безбожна, не является ни для кого новостью. Но считать крестьянскую молодежь свободной от веры во всякую святость, мистику и чертовщину на основании этого было бы величайшей опасностью <...>. Молодежь полна религиозных суеверий <...>. Одни допускают существование нечистой силы, нехорошего глаза, чудодейственного уголька, способного вылечить от всякой болезни <...>. Другие <...> идут к гадалке или сами просиживают часами над разложенными картами <...>».36
Количественному определению поддаются лишь признаки внешнего проявления веры или безверия. Репрезентативный опрос в 1927 г. более трех тысяч школьников на территории десяти губерний России дал следующие результаты. На прямо поставленный вопрос анкеты: «Надо ли верить в Бога?» более половины (51 %) опрошенных ответили «не надо», 25 % — «надо» и 24 % совсем не ответили или ответили неопределенно. Пионеры дали почти вдвое больше отрицательных ответов в сравнении с обычными школьниками, мальчики в полтора раза больше, чем девочки. С возрастом число отрицательных ответов увеличивалось: 10-летние 47 %, 14-летние 52 %, 16-летние 88 %. Почти четверть промолчавших также определенным образом характеризует отношение к вопросу. Если у младших школьников отсутствие ответа обычно означает, что вопрос для них сложен, то у старших — нежелание отвечать. Еще более многозначительным фактом является необычайно большое количество анкет — 41,9 % (!), в которых ученики не пожелали ответить на вопрос «Что такое Бог?». Из остальных — 17,2 % ответили в традиционно-церковном духе и 40,9 % дали ответы, отрицающие существование Бога. И здесь количество отрицательных ответов увеличивалось соответственно возрасту опрошенных.37
Проведенное в 1928 г. тестовое обследование учащихся школ Московской губернии, из которых почти 45 % составляли дети рабочих, показало, что 63,5 % школьников празднуют Пасху и даже посещают церковь, хотя явно религиозные взгляды высказали только 9,4 %.38 Две последние цифры представляют явление, очень типичное как для русской деревни, так и для города 20-х гг. Детей и подростков, в том числе и не верующих, привлекало радостное, светлое настроение церковных праздников, в особенности таких как Пасха и Рождество, которые проводились в семейном кругу за празднично накрытым столом, уставленном обильными яствами. По сведениям из Орехово- Зуевского уезда Московской губернии в 1926 г. в обычные церковные праздники в деревнях школу посещало не более 20 % учеников, а в большие, храмовые праздники не приходило ни одного ученика.39 В 1927 г. в Ленинграде были отмечены случаи, когда в первый день Рождества (по старому стилю) учащиеся старших групп нескольких школ центральных районов в полном составе не явились на занятия. Ярославские учителя говорили, что, как правило, в эти праздники от половины до двух третей школьников отсутствует.40 Церковный праздник символизировал для подростков теплоту и радость семейного очага. «Я не признаю Пасхи, как религиозного праздника, одержимого различными церковными предрассудками, — писал нижегородский старшеклассник. — Но я подчиняюсь против своей воли чисто праздничному, веселому настроению, особенно когда нахожусь в кругу родных и близких их знакомых. Там, где идет антирелигиозная пропаганда: зимой в Рождество, недавно вот в Пасху, где общий гам, смех, театр, балет, — я чувствую неудовлетворенность. И я мысленно начинаю уноситься домой в свой родной очаг и я начинаю представлять праздничное настроение, родных, родной звон, родной и особенный колорит этого праздника».41 Церковные праздники у большинства школьников возбуждали не столько религиозную веру, сколько чувства, порожденные бытовой приобщенностью к православной традиции, усвоенной с детства, и потребностью в праздничном сопереживании ярких, радостных событий в жизни. Очень показателен такой факт: ученики одной из школ Калужской губернии, желая подчеркнуть, с каким нетерпением они ждут празднования годовщины Октябрьской революции, говорили учителям: «Ждем этого праздника, как Пасхи».42
Но не менее типичным становилось другое явление. Молодежь отходила от религии, что сопровождалось иногда долгими колебаниями и мучительной душевной борьбой. Такой духовный переворот был следствием присущего юношескому сознанию стремления к переоценке заветов прошлого, которое в моменты социальных потрясений необыкновенно усиливается и может привести к восстанию против всех традиций. Отход от религии сопровождался, как правило, резким и вызывающим бунтом. Характерно, что в наиболее острой форме это проявлялось у натур эмоциональных, отличавшихся постоянным духовным брожением и поиском. Многие из них прежде сильно веровали в Бога и даже отличались религиозной экзальтацией, а затем круто меняли сферу приложения своей духовной энергии. Так, московская студентка-комсомолка из крестьян вспоминала, что «в раннем отрочестве» мечтала «о монастыре; — поживу там, а затем пойду проповедовать по земле, больше всего меня притягивала их черная одежда <...>. Потом все эти мои мечты прошли, — я превратилась после всяких колебаний из религиозной в антирелигиозную, все старые традиции оставила позади себя; мне хочется быть другом народа, проповедовать идею коммунизма».43 Восемнадцатилетняя слушательница рабфака писала, что она «в отрочестве была фантазеркой, мечтала путешествовать. В юности была мистиком, мечтателем, не интересовалась реальной жизнью; разбирала вопрос, есть ли Бог, стоит ли жить. Это в 1920 и 1921 г.! Потом сразу стала общественной, типичной комсомолкой <...>, хотела бороться [вместе] с пролетариатом за коммунизм».44 Студент, выросший в деревне, признавался, что в отрочестве был «религиозным парнем», но преодолел свои религиозные переживания и «вступил в комсомол, в юности был в кружке безбожника и даже руководителем». Другой комсомолец-студент из крестьян писал, что после всяческих колебаний «лет в семнадцать сильно возненавидел религию и церковь, своей безбожностью сильно гордился и рисовался».45 Для религиозной в прошлом молодежи, порвавшей затем с религией, типичным было то, что она проявляла ненависть к Богу с такой же силой, с какой раньше ему поклонялась. Обычно переживания подростка чередовались в следующей последовательности: сначала горячий, страстный поиск опоры и поддержки в религии, затем полоса сомнений и колебаний, потом наступал критический перелом и часто делался решительный вывод — «долой религию». Неудовлетворенность реальностью, жажда романтики, необыкновенного и героического («проповедовать», «путешествовать»), — с одной стороны, а с другой, — вражда и ненависть к религии за обманутые ею (как представлялось подростку) юношеские надежды, за не оправдавшуюся попытку найти в ней опору в поиске своего «я» и своих идеалов. А результатом становился бунт, отрицание старой веры и поиск себя в другой вере. Юность, отвергая традиции, стремилась в будущее, поэтому люди, выступавшие от имени этого будущего, призывавшие к революционному переустройству мира, быстро находили в ней отклик и поддержку. Это — типичный путь молодежи из православия в коммунизм, от традиции к ее отвержению, от веры прошлого к вере в будущее.
Е. М. Балашов
Из сборника «РОССИЯ В XX ВЕКЕ», изданного к 70-летию со дня рождения члена-корреспондента РАН, профессора Валерия Александровича Шишкина. (Санкт-Петербург, 2005)
Литература
1 Рыбников Н. Деревенский школьник и его идеалы. Очерки по психологии школьного возраста. М., 1916. С. 15. Кроме этих идеалов, в качестве признака глубокой религиозной озабоченности можно привести ответы на другой вопрос анкеты: «Кем бы ты хотел стать, когда вырастешь?». Около 6 % девочек пожелали стать «монашенками» и 0,2 % мальчиков — «монахами». — Там же. С. 111.
2 Новосильцева А. И. Обзор работ о детских идеалах // Труды психологической лаборатории при Московском педагогическом собрании. М., 1911. Вып. 2. С. 8—9.
3 Рыбников Н. 1) Идеалы гимназисток. М., 1916. С. 6; 2) Биографии и их изучение. М., 1920. С. 38.
4 Сивков К. Идеалы учащейся молодежи (по данным анкеты) // Вестник воспитания. 1909. № 2; Ананьин С. А. Детские идеалы // Русская школа. 1911. № 9. С. 22—23; Богданов Т. Ф. Результаты пробной анкеты относительно идеалов детей //
Труды Психологической лаборатории при Московском педагогическом собрании. М., 1911. Вып. 2. С. 17; Колотинский П. Н. Опыт длительного изучения мировоззрения учащихся выпускных классов // Труды Кубанского пед. ин-та. Краснодар, 1929. Т. 2-3. С. 106.
5 Познанский Н. Анкета о детских идеалах. Саратов, 1924. С. 13.
6 Хаскин Г. В. д-р. Сравнительный анализ идеалов двух школьных коллективов // Изучение современного детства и юношества. Саратов, 1927. С. 74.
7 См., например: Познанский Н. Анкета о детских идеалах. Диаграмма 3; Рыбников Н. А. 1) Деревенский школьник и его идеалы. С.61; 2) Идеалы современного ребенка // Современный ребенок. М., 1923. С. 40-41; 3) Интересы современного школьника. М.; Л., 1926. С. 35.
8 Рыбников Н. А. Деревенский школьник и его идеалы. С. 87. Сухое, безжизненное преподавание не вызывало интереса учеников. Результаты обследований показывают, что Закон Божий, как учебный предмет, по популярности среди учащихся находился далеко не на первых местах. В городских школах к нему проявляли интерес главным образом девочки, в сельских — он относился к самым непопулярным наряду с церковнославянским чтением и грамматикой. — См.: Ананьин С. А. Детские идеалы. С. 214-215; Богданов Т. Ф. Результаты пробной анкеты относительно идеалов детей. С. 21; Чехов Н. В. На пороге в школу и из школы // Вопросы и нужды учительства. М., 1911. Сб. 10. С. 26.
9 Рыбников Н. Деревенский школьник и его идеалы. С. 87.
10 Чехов Н. В. На пороге в школу и из школы. С. 21, 24.
11 Азбукин Д. Психология школьников в начале Октябрьской революции // Педологический журнал. (Орел). 1923. № 3. С. 71.
12 А. Г. Религия, мораль и половой вопрос у детей и юношества (из педагогических наблюдений) // На путях к новой школе. 1923. № 1. С. 80-81.
13 Гладков А. Сельский школьник // Наш труд. (Ярославль). 1924. № 4. С. 60.
14 Степухин Ф. Деды, отцы и внуки//Народный учитель. 1926. № 1.С. 60-61.
15 Яковлев Я. Нашадеревня. Новое в старом и старое в новом. М., 1924. С. 127.
16 Мурин В. А. Быт и нравы деревенской молодежи. М., 1926. С. 38.
17 Цит. по: Старый и новый быт. Л., 1924. С. 122.
18 Очерки быта деревенской молодежи. М., 1924. С. 16.
19 Как живет и чем более деревня. (По материалам комиссии по обследованию деревни на Юго-Востоке). Ростов-на-Дону. М., 1924. С. 87.
20 Очерки быта деревенской молодежи. С. 15.
21 Голоса крестьян: Сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах. М., 1996. С. 66-67.
22 Степухин Ф. Деды, отцы и внуки. С. 59-60.
23 Цит.по: Зарослов А. Наши ученики и антирелигиозная пропаганда // Школа и жизнь. (Н.-Новгород). 1924. № 2. С. 19.
24 Яковлев Я. Нашадеревня. С. 129.
25 Обыденный нэп: (Сочинения и письма школьников 20-х годов) // Неизвестная Россия: XX век. М., 1993. Кн. III. С. 284.
26 Там же. С. 285.
27 Яковлев Я. Нашадеревня. С. 130.
28 Райский Н. Анкета, проведенная среди учащихся выпускных групп школ II ступени г. Краснодара в конце 1922/23 учеб. года // Просвещение (Краснодар). 1923. № 3-4. С. 60.
29 Степухин Ф. Деды, отцы и внуки. С. 60.
30 Цит. по: Зарослов А. Наши ученики и антирелигиозная пропаганда. С. 18-19.
31 За сто лет. Воспоминания, статьи, материалы. (Петербургская быв. 3-я гимназия, ныне 13-я советская трудовая школа). Пг., 1923. С. 187.
32 Там же. С. 187-188.
33 Там же. С. 187.
34 Обыденный нэп. С. 286.
35 Цит. по: Рубинштейн М. М. Юность по дневникам и автобиографическим записям. М., 1928. С. 61.
36 Мурин В. А. Быт и нравы деревенской молодежи. С. 33.
37 Рыбников Н. Как советский школьник оценивает существующий порядок // Дети и Октябрьская революция: Идеология советского школьника. М., 1928. С. 145.
38 Ривес С. М. Религиозность и антирелигиозность в детской среде. М., 1930. С. 68.
39 Перегудов А. Гуслица // Народный учитель. 1926. № 12. С. 58.
40 Шульгин В. Н. О воспитании коммунистической морали. М., 1928. С. 16.
41
«Я проверяла все версии, которые существовали, и лишь одна из них документально подтверждена. Николаев убил Кирова, руководствуясь личными мотивами». Этот вывод сделан исследовательницей самого знаменитого убийства в СССР в XX в. Аллой Кириллиной. Кто такой Киров и почему его смерть на протяжении десятилетий остается предметом яростных споров?
Коренное преобразование политической системы Чехословакии, на чавшееся с декабря 1989 года, привело к формированию многопартийности и претворению в жизнь таких демократических ценностей, как свобода личности, независимость средств массовой информации и т.д. В числе первых шагов "бархатной революции" были реформа отношений собственности, начало процесса разгосударствления и приватизации, либерализация цен, проведение свободных выборов.
В 14 часов 47 минут 2 марта 1917 года от перрона Варшавского вокзала отправился экстренный поезд на Псков. К паровозу был прицеплен всего один вагон-салон. В нем ехали два человека: А.И. Гучков и В.В. Шульгин. Гучков, бывший председатель Государственной думы, был известен как личный враг Николая II и царской семьи. Шульгин слыл ярым монархистом, но именно «слыл», потому что сказать определенно, кем был этот человек в тот памятный день, довольно трудно. Свои политические симпатии он менял в зависимости от особенностей переживаемого момента. События же развивались с такой быстротой, что ситуация менялась не по дням, а по часам
В 1967 г. народы Советского Союза торжественно отпраздновали 50-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, а вместе с ними эту знаменательную дату отметили трудящиеся всех стран мира.
Значение Октябрьской революции не ограничилось рамками Российского государства, она явилась переломным моментом в истории всего человечества и оказала могущественное влияние на дальнейшее развитие революционной борьбы трудящихся всех стран, на национальное и социальное освобождение.
Октябрьская революция пробила брешь в мировой капиталистической системе, вырвала Россию из блока империалистических держав Антанты и начала осуществлять марксистско-ленинскую программу социальной революции — обобществление средств производства и освобождение трудящихся от экономического и политического угнетения. «Призрак коммунизма», о появлении которого писал К. Маркс в 1848 г., стал реальностью и овладел одной тестой частью мира. Социалистическая революция, о которой мечтали лучшие умы человечества, которую западные социал- демократы рассматривали как перспективу отдаленного будущего, совершилась в России и стала мощной опорой международного революционного рабочего движения и главным препятствием на пути реакционных агрессивных устремлений империализма, направленных против свободы и независимости народов.
Особенно велико было значение Октябрьской революции для славянских стран Восточной и Юго-Восточной Европы. Влияние преобразующих идей Октября здесь было в значительной степени обусловлено географической близостью этих стран к России, этнографическим родством населения этих стран с ее народами, сравнительно одинаковой степенью их экономического и политического развития, историческими, культурными и политическими связями. Русский народ, вне зависимости от целей, преследуемых царизмом и господствующими классами России, а чаще всего и вопреки им, искренне сочувствовал борьбе западных и южных славян за национальное освобождение. Образование Сербского и Болгарского государств было непосредственно связано с помощью сербскому и болгарскому народам, оказанной народами России. Значительную роль в истории зарубежных славянских народов сыграли связи между революционерами России и славянскими революционерами, установившиеся с середины прошлого века Сильное влияние на подъем национально-освободительного движения в славянских странах оказала первая русская революция 1905—1907 гг.
Свержение самодержавия в России в феврале 1917 г. было встречено зарубежными славянскими народами с горячим одобрением и дало мощный толчок развитию революционного и национально-освободительного движения. Но свовг-о апогея революционная и освободительная борьба в славянских странах достигла лишь после того, как свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция.
Победа Октябрьской революции оказала не только прямое влияние на рост массового революционного рабочего и освободительного движения, она вызвала коренные изменения в международных отношениях, в политических позициях различных классов и партий и тем самым содействовала победе национально- освободительной борьбы славянских народов, росту международного рабочего движения. Октябрьская революция сделала анахронизмом существование Германской и Австро-Венгерской империй, содействовала их краху и создала благоприятные условия для образования независимых славянских государств. Советское правительство с первых дней своей деятельности начало проводить новую внешнюю политику, основанную на признании прав народов на самоопределение, необходимости дружбы народов в интересах свободы трудящихся, мира и прогресса. Безоговорочное признание независимости Польши и Финляндии убеждало, что Советская власть не ограничивается декларациями, а осуществляет принцип национального самоопределения на деле. Это мирное наступление идей Октября оказалось сильней политики империалистов, оно привлекло массы трудящихся и, став материальной силой, оказало определяющее влияние на ход исторических событий в славянских странах.
Октябрьская революция и образование независимых славянских государств
Буржуазные западные историки пытаются умалить или вовсе отрицают значение Октябрьской революции в деле восстановления независимости славянских государств и приписывают все заслуги в этом странам Антанты и их политике, в частности придается чрезмерное значение Парижской мирной конференции 1919 г., хотя известно, что к этому времени славянские народы, вдохновленные идеями Октября, сами добились национального освобождения и образования своих независимых государств [1]. Легенду о большой роли в славянских делах президента США Вудро Вильсона особенно старательно развивали американские историки Гарольд Фишер [2], Г. Кеннан [3] и др.
Буржуазные деятели славянских стран, исходя из своих классовых позиций, не хотели признать влияние Октябрьской революции на завоевание народами этих стран независимости и охотно принимали версии о миссии западных держав. «Чехословакия является страной Вильсона»,— писал Т. Г. Масарик Б. Р. Дмов- ский также утверждал, что решающую роль в образовании польского независимого государства сыграли страны Антанты [4], а Ю. Пилсудский придавал большое значение роли Германии, якобы «образовавшей самостоятельное польское государство» [5].
Советские историки и ученые других социалистических стран, объективно исследовав эту проблему, убедительно доказали, что утверждения буржуазных апологетов являются или мифами, или попытками сознательного искажения исторической правды. В настоящее время марксистской наукой убедительно доказано, что до победы Октябрьской революции ни одна из западноевропейских стран, так же как и царская Россия, не выдвигали задачи национального освобождения славянских народов, наоборот, они рассматривались ими как разменная монета для компенсации тех или других крупных держав за те или иные уступки и соглашения. Франция, например, в 1914 г. обязалась поддерживать планы Николая II по захвату польских земель, находившихся под властью Австрии и Германии, и предоставила на его усмотрение установление западных границ Российской империи. Ллойд Джордж в апреле 1915 г. обещал отдать Италии Истрию, часть Далмации и других югославянских земель в вознаграждение за откол Италии от Тройственного союза. Он же при переговорах с представителем австрийского правительства графом Менсдорфом в декабре
1917 г. заявил, что расчленение Австро-Венгерской империи не входит в задачу Антанты. Наоборот, Ллойд Джордж высказывался за сохранение Австро-Венгерской империи при условии, что она будет опираться на Британскую империю и порвет свои связи с Германией. Более того, он заверил, что будущая Польша будет в «некоторой связи» с Австро-Венгрией, а Менсдорф потребовал, чтобы Польша была полностью втянута в орбиту габсбургской монархии. Спор шел лишь о югославянских землях, которые Антанта обещала отдать Италии [6]. Даже в позднейшем выступлении (5.1 1918 г.) Ллойд Джордж вновь подтвердил, что Антанта не намеревается нарушить территориальной целостности центральных европейских держав при условии п р ед ост а в л ejj ия ими автономии некоторым своим народностям. Что касается роли президента США Вильсона в образовании новых славянских государств, то мифичность ее доказана рядом солидных исторических исследований [7]. Впрочем, достаточно вспомнить, что в «скрижалях Вильсона» — его известных 14-ти пунктах — ничего не было сказано о независимости славянских народов, а в 10-м пункте говорилось лишь об «автономии» отдельных народов Австро-Венгрии под короной Габсбургов[8]. Оторвать Австро-Венгрию от Германии Антанте не удалось, поэтому существование Габсбургской империи потеряло смысл, и с этого времени в западных странах начинаются разговоры о возможности ее раздробления.
«Друзьями славян» западные державы стали себя именовать лишь тогда, когда под ударами революционного движения масс, вдохновленных идеями Октябрьской революции, распад Австро- Венгрии стал неотвратим. Именно с этого времени западные империалисты всячески содействуют установлению власти буржуазных правительств в новых славянских государствах с целью пометать им стать союзниками революционной России и создать из них «барьер», «санитарный кордон» против проникновения большевистских идей на Запад.
В самом деле, как же в действительности проходило восстановление новых независимых зарубежных славянских государств? Прежде всего необходимо сказать о Польше, важнейшая часть которой — Королевство Польское — входила в состав Российской империи и в первую очередь самым непосредственным обра-, зом испытала на себе влияние революции в России. Как уже выше говорилось, Антанта продала Польшу Николаю II за участие России в войне против Германии, и царь, хотя и обещал Польше автономию (что было вызвано неудачами на фронте), вовсе не думал предоставлять ей независимость. Такие же намерения были и у Германии," пытавшейся создать «самостоятельную» Польшу, подчиненную Германской империи, а ее союзник Австро-Венгрия лелеяла планы подчинения всей Польши Габсбургам. Австрийский дипломатический представитель в Люблине Э. Хеннинг 3 января 1918 г. доносил министру иностранных дел Чернину об успешной «пропаганде проавстрийского решения польского вопроса», причем указывал, что «присоединение ее (Польши.— И. X., Т. С.) к Австрии должно произойти без задержек», что необходимо создать ситуацию «fait accom pli» (совершившегося факта) [9].
Даже после свержения самодержавия Временное правительство, обещая рассмотреть в Учредительном собрании вопрос о предоставлении Польше независимости, выдвигало условие заключения военного союза между Польшей и Россией. Что касается контрреволюционных «правительств» различных белогвардейских генералов, то они не давали даже и таких обещаний и боролись за «единую и неделимую Россию». Несмотря на это, польские буржуазно-помещичьи круги, руководствуясь своими корыстными классовыми интересами, сотрудничали с белогвардейцами и называли «своими» польские воинские части, боровшиеся против Советской власти в армиях Колчака и англо-американских оккупантов в Мурманске и Архангельске[10]. Более того, премьер Польши Падеревский предлагал Антанте бросить на Москву 500-тысячную польскую армию при условии, если Антанта согласится платить 600 тыс. — 1 млн. фунтов стерлингов за каждый день военных действий [11]. Борясь против Советской власти, польские господствующие клагсы по сути дела боролись против создания подлинной независимости Польши, ибо только Советское правительство и Коммунистическая партия, провозгласив право всех наций на самоопределение вплоть до отделения, принимали меры, способствующие реализации этого права.
Еще 14/27 марта 1917 г. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов провозгласил право Польши на независимость и пожелал полякам успехов в строительстве самостоятельного демократического государства [12]. В «Декрете о мире», утвержденном на второй день Октябрьской революции, говорилось о том, что Советское правительство выступает против «захвата чужих земель», против «насильственного присоединения чужих народностей» [13]. Идеи равноправия народов, право их на самоопределение и образование самостоятельного государства были провозглашены и «Декларацией прав народов России», принятой Советским правительством 2/15 ноября 1917 г. Во время брестских мирных переговоров с Германией советская делегация требовала полной независимости Польши, а представитель польской социал-демократии Станислав Бобиньский, являясь членом советской делегации, настаивал на выводе немецких войск из Польши, на объединении всех польских земель, на невмешательстве Германии и Австрии во внутренние дела Польши [14]. Под влиянием идей Октябрьской революции в феврале и марте 1918 г. вспыхнули массовые выступления польских рабочих против австро-германских оккупантов в Варшаве, Люблине, Кракове, Кельце, Олькуше, Хелмщине и т. д.[15] 29 августа 1918 г. Советское правительство специальным декретом отменило международные договоры, заключенные Российской империей с Австро-Венгрией и Пруссией, касающиеся разделов Польши, «ввиду их противоречия принципу самоопределения наций и революционному правосознанию русского народа, признавшего за польским народом неотъемлемое право на самостоятельность и единство» [16]. В Постановлении Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов от 12 ноября 1918 г. об аннулировании Брестского договора вновь повторялось, что население областей бывшей Российской империи, освобождаемое от оккупации австро-германских войск, имеет право самостоятельно решать свою судьбу [17].
Прямым следствием влияния Великой Октябрьской социалистической революции явились: поднявшееся в Польше освободительное движение, революция в Германии, распад Австро-Венгерской монархии, освобождение оккупированных польских земель и создание Польского независимого государства. Антанте при заключении Версальского мира пришлось считаться с уже реальным фактом. Поэтому утверждения фальсификаторов истории, что Польша создана Версальским пактом так же не обоснованны, как и легенда о роли Вильсона. Независимое Польское государство создал польский народ, поднявшийся на борьбу за свободу и не- завдслмосгь под влиянием революционных событий в России. «Если бы не было большевистского переворота,— говорил А. Барский на заседании Варшавского Совета рабочих депутатов 5 января 1919 г.,— или если бы не было революции в Германии, в Польше и теперь господствовала бы черная реакция русского царизма или немецкой оккупации» [18].
Подобным же образом под влиянием Октябрьской революции возникло и независимое Чехословацкое государство. В начале первой мировой войны чешская и словацкая буржуазия не ставила задачи добиться независимости; самое большее на что она рассчитывала, это на «дарование» австрийским императором автономии чехам и словакам. Чешская социал-демократическая партия, находившаяся под влияние австрийских социал-демократов, особенно К. Каутского, на своем XI съезде объявила себя сторонницей Австро-Венгрии и с начала войны прекратила свою деятельность, подчинив таким образом чешское рабочее движение влиянию буржуазии. Социал-демократическая печать писала, что классовая борьба развернется лишь после окончания войны. Однако затяжной характер войны, огромные потери на фронтах, истощение экономики, резкое ухудшение материального положения трудящихся, сопровождавшееся небывалым ростом барышей капиталистов, наживающихся на военных поставках, породили антивоенные настроения в народе, нежелание солдат воевать за чуждые им интересы, обострение национальных отношений и рост классовых противоречий. Таким образом, ко времени Октябрьского переворота в России почва в Чехии и Словакии для революционной пропаганды была уже подготовлена, чем и объясняется немедленный, сильный и положительный отклик на события в России и на первые декреты Советской власти.
Установление Советской власти в России правительства западных капиталистических стран расценили как явление кратковременное и потому совершенно игнорировали предложение Советского правительства о немедленном прекращении войны, о заключении мира без аннексий и контрибуций, о предоставлении народам права на самоопределение. Но совершенно по-иному реагировали на эти предложения народы всех стран. Рабочие одобрили установление пролетарской власти в России и вместе со всеми трудящимися потребовали принятия предложений Советского правительства о мире.
Сразу же после получения известий об Октябрьской революции и декрете Советской власти о мире в Чехии, Моравии и Словакии прошли стихийные митинги и демонстрации с одобрением действий русского пролетариата и установленной им власти. Под влиянием идей“Октябрьской революции чешские и словацкие рабочие связывали свою классовую борьбу за социалистические цели с борьбой за свержение Австро-Венгерской монархии, за национальную свободу и государственную независимость. Вначале движение носило преимущественно антивоенный характер, под лозунгом принятия советских мирных предложений, в чем чешских и словацких рабочих поддерживал и австрийский пролетариат. Чтобы вынудить правительства центральных держав к заключению мира с Советской Россией, австрийские рабочие под руководством левых социал-демократов в январе 1918 г. организовали широкую забастовку, охватившую почти все промышленные центры Австро-Венгрии, в том числе Брно, Моравскую Остраву, Кладно и другие чешские и словацкие города. Только при содействии правых социал-демократов власти справились с забастовкой.
Народное антивоенное движение распространилось и на армию: солдаты требовали заключения мира с революционной Россией, солдаты-славяне массами сдавались в плен, росло число так называемых зеленых, отмечались случаи вооруженных выступлений солдат в ряде тыловых гарнизонов, взбунтовались матросы в Которском заливе. Значительную роль в антивоенной и революционной пропаганде в армии сыграли солдаты, возвратившиеся из русского плена, где они были очевидцами, а иногда и участниками революционных событий.
Австро-венгерское правительство уже не имело возможности влиять на положение в стране и на фронтах: расстроилось снабжение армии и городов продовольствием; крестьянство открыто выражало недовольство непрерывными реквизициями скота, зерна, картофеля и т. д.; в городах начались «голодные бунты» и стачки не только с экономическими, но и с политическими требованиями. Все эти факты наглядно показывали, какое огромное влияние приобрели революционно-демократические лозунги, объявленные и осуществлявшиеся Октябрьской революцией, на внутреннее положение в Австро-Венгрии, стоявшей на краю распада. Австрийский император пытался спасти империю, издав манифест о предоставлении автономии славянским народам, но было уже поздно: автономия не удовлетворяла эти народы, задачей которых теперь было образование независимых национальных государств.
Под влиянием массового народного движения за полную национальную независимость начинают выступать и функционеры чешской социал-демократической партии. Депутаты партии в имперском парламенте выдвинули требование создания суверенного Чехословацкого государства. Это требование было решительно поддержано во время демонстрации 1 мая 1918 г. рабочими, выступившими с лозунгами образования чехословацкой республики и проведения в ней социальных и политических преобразований. Летом и осенью массовое движение чешского и словацкого народов за национальное освобождение и социальные реформы непрерывно нарастало, а тем временем чешская и словацкая буржуазия, отвернувшаяся от Габсбургов, готовилась к захвату власти на чешских и словацких землях, не желая допустить дальнейшего развития революционного движения и радикализации народных требований. В июле 1918 г. буржуазные партии организовали в Праге объединенный Национальный комитет, который с осени 1918 г. занялся под видом восстановления низших органов партии подготовкой местных органов власти для смены имперской администрации и созданием вооруженных отрядов, предназначенных стать опорой чехословацкого правительства и основой национальной армии. Буржуазия забыла, что вопросы о независимости и характере власти решает теперь уже народ.
Чешская социал-демократическая партия, оставаясь на оппортунистических позициях, все же не могла избежать влияния Октябрьской революции, которую она, правда, не порицала, но не верила в прочность ее победы и, кроме того, не считала «русский пример» применимым в Чехии. Под воздействием пролетарской революции в России в среде чешских социал-демократов усиливается идейно-политическая и организационная дифференциация. В партии возникают все более разнящиеся друг от друга три крыла: правое — националистическое, центристское и левое — революционное. Наблюдая консолидациию сил буржуазии, чешская социал-демократия предпринимает шаги к политическому объединению рабочих организаций. С этой целью были начаты переговоры об объединении с «национальными социалистами», переименовавшими себя в «чешских социалистов». Переговоры эти мало что дали, так как «чешские социалисты» защищали отнюдь не интересы рабочих. Все же в результате этих переговоров в сентябре 1918 г. был создан Пражский Социалистический совет, в который, кроме «чешских социалистов», социал-демократов, вошли также представители профессиональных организаций и заводских комитетов промышленных предприятий Праги. Несмотря на то, что абсолютное большинство мест в Совете принадлежало правым, все же он явился социальным противовесом Национальному комитету и доказательством того, что борьба за власть в Чехословацком государстве началась еще до его провозглашения. Октябрьская революция, воздействуя на политику чешского рабочего класса, указывала левым социал-демократам на необходимость отказаться от реформистского наследия, на необходимость настойчивого проведения классовой пролетарской политики, на необходимость установления власти пролетариата.
12 октября 1918 г. Социалистический совет принял решение о провозглашении независимого Чехословацкого государства и назначил на 14 октября всеобщую забастовку. Комитет действия Социалистического совета выпустил прокламацию «Час пробил...», в которой выдвигалось требование установления независимости и суверенности Чехословакии. Одновременно была выпущена листовка «Чешский пролетариат — немецким рабочим» с целью вызвать сочувствие у товарищей по классу: Забастовка состоялась и охватила все крупнейшие промышленные центры. В Кла- дно, Пльзене, Писеке, Моравской Остраве и других городах было провозглашено создание независимой Чехословацкой республики [19]. Увидев в этой забастовке «подобие русских событий» [20] чешская буржуазия, буржуазный Национальный комитет осудили
решение Социалистического совета от 12 октября и не допустили в Праге провозглашения независимости Чехословакии. Но забастовка 14 октября все же имела большое значение — дружное выступление чехословацких рабочих ускорило крах Австро-Венгерской империи. 27 октября Австро-Венгрия капитулировала перед Антантой, а на следующий день в Пра^е произошли стихийные народные волнения и демонстрации, под влиянием которых Национальный комитет, проводивший до этого времени переговоры с австрийским правительством, решил возглавить народное движение, желая подчинить его себе и придать ему нужное для буржуазии направление. Поэтому Национальный комитет присоединился к требованию народа и объявил независимость Чехословацкой республики [21]. И хотя независимость эта была завоевана народом и в первую очередь рабочим классом, власть в Чехословакии захватила буржуазия. Социал-демократЫ не смогли этого сделать, да и не стремились к этому, хотя и пользовались влиянием среди рабочего класса.
Национальный комитет начал переговоры с австрийскими гражданскими и военными учреждениями в Праге и других городах о мирной передаче власти представителям Комитета, что имперскими чиновниками было выполнено за сравнительно короткий срок. 30 октября Словацкий национальный комитет объявил об отделении Словакии от Австро-Венгерской империи и вхождении в состав Чехословацкой республики.
Антанта, напуганная революционными выступлениями в Чехословакии и фактом провозглашения народом самостоятельной Чехословацкой республики, была вынуждена изменить курс своей политики. Чтобы не допустить дальнейшего развития революционных событий, она начала спешно оказывать поддержку парижскому буржуазному эмигрантскому Национальному комитету Масарика — Бенеша, инспирировав реорганизацию его во Временное чехословацкое правительство.
Рабочий класс Чехословакии, добивавшийся образования социалистической Чехословацкой республики, не смог пойти дальше завоевания национальной независимости. Причинами того были отсутствие единой революционной марксистской партии, предательство правых социалистов и т. п. Но независимость Чехословакии была завоевана рабочим классом, и вдохновил его пример русского пролетариата. Октябрьская революция явилась не только стимулом развития национально-освободительной борьбы чешского и словацкого народов против габсбургской империи, но она была одним из решающих факторов, создавших такую международную политическую ситуацию, при которой не могло возникнуть серьезных препятствий к созданию суверенной Чехословакии.
«Победная Октябрьская революция в России,— говорил Антонин Запотоцкий,— была главным международно-политическим фактором, который привел к возникновению независимого Чехословацкого государства» [22]. Еще более категорично выразился К. Готвальд, сказавший, что «без Великой Октябрьской социалистической революции не было бы и самостоятельной Чехословакии» [23].
Мощным стимулом подъема революционной и освободительной борьбы явилась Октябрьская революция и для югославских трудящихся. Огромное впечатление произвели на них декреты о мире и самоопределении народов, о земле, о переходе власти в руки трудового народа. Сильное впечатление на крестьян Хорватии, Словении и Воеводины (где сохранилось много феодальных пережитков) произвело справедливое разрешение в Советской России земельного вопроса, а также меры Советского правительства, направленные на ликвидацию национального угнетения, которое особенно остро ощущали все южнославянские земли, насильственно присоединенные к Австрии. Рабочие этих областей участвовали в забастовках в январе 1918 г., проходивших под лозунгом прекращения войны, а крестьяне начинали захватывать помещичьи земли. В ряде районов возникли партизанские отряды, боровшиеся с австрийскими властями, полицией и помещиками.
После капитуляции Австро-Венгрии все южнославянские земли объявили 29 и 30 октября 1918 г. о разрыве с империей Габсбургов. Целью южнославянских народов было создание демократического объединения на основе автономии отдельных народов, но буржуазные верхи не считали эти принципы приемлемыми. Буржуазные партии Словении и Хорватии создали в Загребе Народное Вече, объявившее себя временным правительством всех южнославянских земель, входивших в состав Австро-Венгерской империи. 4 ноября 1918 г. Вече вызвало для борьбы с революционным народным движением войска Антанты под предлогом разо;- ружения австрийских войск.
Стремясь закрепить свое влияние в южнославянских землях, страны Антанты созвали в Женеве конференцию представителей Лондонского эмигрантского Комитета и Загребского Народного вече, на котарой было вынесено решение о создании Югославского государства под эгидой сербской династии Карагеоргиеви- чей. На основе этих решений сербский принц-регент Александр 4 декабря 1918 г. опубликовал манифест о создании Королевства сербов, хорватов и словенцев. Однако в манифесте ничего не говорилось об обеспечении прав отдельных народов, входивших в новое государство. Так, в общих чертах, завершился процесс объединения южнославянских земель, ставший возможным благодаря подъему национально-освободительного движения, в котором приняли непосредственное участие пленные и эмигранты, возвратившиеся из Советской России. В конечном счете и здесь решающим оказалось влияние Октябрьской революции. Но победа народа была неполной. Того демократического государства, которое обеспечило бы автономию и права каждого южнославянского народа, создать не удалось. Верхушечные слои этих народов предали трудящиеся массы и подчинили их сербской милитаристской династии.
Что касается Болгарии, то ко времени Октябрьской революции она уже была самостоятельным государством, но, находясь под властью немецкой династии Кобургов, втягивалась в орбиту политики Германии и Австрии, а поэтому часто противопоставлялась другим сдавянским народам. После Октябрьской революции и здесь назревает стремление к освобождению от немецкого влияния. Выражением этого стремления и протеста против антинациональной политики реакционно-монархического правительства, вовлекшего болгарский йарод в войну в интересах империалистов «Тройственного согласия», явились активные антивоенные выступления, развернувшиеся в Болгарии сразу после Октябрьской революции. Декрет Советского правительства о мире был сразу же переведен на болгарский язык, отпечатан и широко распространен среди гражданского населения и в воинских частях. Он стал программой болгарского антивоенного народного движения, требовавшего принятия советских предложений и прекращения войны за чуждые трудящемуся народу интересы.
Антивоенное движение выражалось не только в митингах и собраниях, не только в «женских бунтах», в которых принимали участие и инвалиды войны, и отпускники солдаты, и молодежь, но также в создании в воинских частях тайных солдатских комитетов, в широких волнениях солдат, требовавших немедленного заключения мира [24].
Под влиянием народного антивоенного движения реакционное правительство В. Родославова в июне 1918 г. ушло в отставку, и его место заняло правительство А. Малинова и С. Костуркова, представителей буржуазных партий — радикальной и демократической. Однако и это правительство ничего не предприняло для прекращения войны, и*только когда 28 сентября 1918 г. после поражения в секторе Градо-Поле вспыхнуло солдатское восстание, угрожавшее перерасти в гражданскую войну, правительство поспешило обратиться к командованию войсками Антанты с просьбой о перемирии, которое и было подписано 29 сентября. Восстание, неумело организованное и не имевшее единого боевого руководящего центра, было подавлено, но оно потрясло основы буржуазно-монархического строя Болгарии и сильно напугало правительства центральных и западных держав. Народ добился заключения мира, но суверенитет Болгарии теперь пытались ограничить уже государства Антанты.
В. И. Ленин 8 ноября 1918 г. говорил: «Возьмите Болгарию. Казалось бы, что такая страна, как Болгария, колоссу англо- американского империализма ведь страшна быть не могла. Однако революция в этой маленькой, слабой, совершенно беспомощной стране заставила англо-американцев потерять голову и поставить условия перемирия, которые равны оккупации» [25].
Развернувшаяся позже классовая борьба болгарских рабочих крестьян и всех трудящихся за свержение буржуазно-монархического строя, за социальные преобразования была в то же время борьбой за полный суверенитет Болгарии, против превращения ее в приспешницу империалистических держав.
Октябрьская революция и подъем революционного движения в славянских странах
Борьба славянских народов за независимость, за образование своих национальных суверенных государств являлась также и революционной борьбой, проводимой преимущественно рабочими и крестьянами. Огромное влияние оказала Октябрьская революция на подъем классового рабочего и крестьянского движения в славянских странах, особенно в Польше.
Отношение польского пролетариата к Октябрьской революции кратко, но со всей ясностью выразил в своем выступлении на II съезде Советов Ф. Э. Дзержинский, который заявил: «Польский пролетариат всегда был в рядах вместе с русскими. Декрет (о мире,— И. X., Т. С.) с энтузиазмом принимает Социал-демократия Польши и Литвы. Мы знаем, что единственная сила, которая может освободить мир — это пролетариат, который борется за социализм. Когда восторжествует социализм, будет раздавлен капитализм и будет уничтожен национальный гнет... у нас будет одна братская семья-народов без распрей и раздоров» [26].
Сразу же по получении известий об Октябрьском перевороте в Петрограде Главное правление СДКПиЛ выпустило листовку «Пролетарская революция в России», в которой говорилось, что Октябрьская революция «прокладывает путь» и для польских рабочих к социализму, что задача пролетариев Польши и стран всего мира выразить свою солидарность с русскими рабочими. «К борьбе нас зовет громовой набат русской революции»,— говорилось в этой листовке [27].
С подобной же листовкой в начале декабря 1917 г. выступила другая польская рабочая партия — ППС-левица, призвавшая польских рабочих по примеру русских товарищей «поднять еще выше знамя борьбы» против буржуазии и буржуазных правительств[28]. Листовки с призывами поддержать пролетарскую революцию в России издали и некоторые местные организации СДКПиЛ и ППС-левицы.
В воззвании Люблинского комитета ППС-левицы, например, говорилось: «Русские товарищи могут быть уверены, что их старые братья по оружию 1905—1906 гг. не забыли славных традиций всеобщей забастовки и революционной борьбы» [29]. И действительно, польские рабочие горячо откликнулись на победу пролетарской революции в России: в промышленных центрах Польши состоялись митинги и забастовки. Характеризуя забастовочное движение и демонстрации в Варшаве, немецкий генерал фон Безелер в январе 1918 г. сказал, что они основываются «на социально-политических мотивах и, видимо, связаны с интригами большевиков...» [30] В январе 1918 г. состоялась забастовка в Кельцах, проходили митинги и демонстрации с красными флагами. В листовках, распространявшихся в это время, провозглашались лозунги: «Долой буржуазный регентовский совет. Долой оккупантов. Да здравствует наш брат — рабочий и революционер России!» [31].
В политическом отчете министерства внутренних дел Польши от 29 января 1918 г. говорилось, что подъем польского рабочего движения связан с революцией в России и что «руководители этого движения вдохновляются и берут пример с событий в России» [32].
Новый этап в польском рабочем движении с осени 1918 г. характеризуется созданием Советов рабочих депутатов, претендующих на власть на местах. Советы были созданы в Варшаве, Лодзи, Домбровском бассейне и почти во всех промышленных центрах. Домбровский Совет, назвавший себя «зародышем пролетарской власти в Польше», в день первой годовщипы Октябрьской революции послал в Петроград приветствие Совету Народных Комиссаров [33]. Лодзинский Совет рабочих депутатов контролировал деятельность городского магистр
Исследователи наследия историка и философа Льва Платоновича Карсавина (1882-1952) до сих пор с видимым стеснением говорят о том, что увлечению Карсавина евразийством во второй половине 1920-х годов сопутствовало увлечение советской властью и большевистской государственностью. Ей он (и не он один) мечтал навязать своё представление о некоммунистическом пути развития СССР как Исторической России
С развертыванием кампании массового "большого" террора в 1937 году сталинская истребительная машина не оставила в стороне ни одну категорию населения. Поистине, никто не был забыт: рабочие и крестьяне, служащие и интеллигенция разного рода занятий. Не было забыто прошлое. В том числе, происхождение - из дворян, из бывших кулаков, торговцев, офицеров. И, не дай Бог, служивших в белой армии, в армии Колчака.
Роберт Магдеев, 1955 года рождения, из города Сызрань, после окончания школы призван в советскую армию. Служил в пограничных войсках в Грузии, в армии серьезно занимался спортом, особенно бегом, имел спортивный разряд.
Недовольный советским режимом, Роберт решает бежать на Запад.
Летом 1976 г. во время очередного наряда он оторвался от дозорной группы пограничников и пересек границу с Турцией, автомат бросил на советской территории. Пограничники, заметив его побег, открыли огонь по смельчаку и бросились в погоню.
Погоня шла уже по турецкой территории. Роберт прекрасно зная местность успел добежать до турок раньше.
Магдеев прибежал на турецкую погранзаставу и на ломанном турецком и английском обратился к турецким пограничникам с просьбой о защите и убежище. Турки стали звонить своему начальству. Вскоре прибежали советские пограничники и стали требовать выдать Роберта, т.к. он якобы взломал сейф и похитил крупную сумму денег на заставе и вдобавок изнасиловал молодую жену замполита заставы. Турки отказались немедленно передать Магдеева, заявив, что его судьбу будет решать высшее пограничное начальство. Поняв, что беглеца им сразу не выдадут, советские пограничники вернулись обратно. Вскоре приехали высшие турецкие офицеры с переводчиком и начали допрос перебежчика.
Магдеев заявил, что бежал из СССР сознательно, оружия у него нет, он требует встречи с американцами и хочет получить убежище в США. Несколько месяцев его допрашивали сотрудники турецкой разведки, уточняя подробности побега, а затем передали американцам. Роберта увезли в Стамбул, поселили в квартире с 2 американцами. Он мог ходить по городу, но только в сопровождении последних. Турецкие власти заявили, что у них нет к нему никаких претензий и он может ехать на Запад, американцы же сообщили Роберту, что он будет жить в Америке. Сейчас он полетит самолетом в Италию и там будет ждать документы на въезд в США.
Самолет, Рим, квартира с двумя очень приятными американцами, карманные деньги и полная свобода передвижения. Магдеева предупредили, чтобы он не общался ни с кем из советских граждан, не звонить в СССР и прочие меры безопасности. Дали номера телефонов для экстренных звонков американцам.
Свобода была полная и Роберт ей пользовался как мог, благо карманных денег хватало вполне: прогулки по Риму, музеи, бары, девушки. Но через несколько месяцев Магдеев вдруг заностальгировал. Он позвонил родителям и сказал, что жив и здоров... Между тем родителям ранее сообщили, что он пропал без вести. Из желания услышать родную речь Роберт стал звонить в советское посольство и молчать в трубку. Затем стал подходить к посольству и заговаривать с выходящими оттуда на русском.
Американцы, оказывается, были в курсе его действий и просили этого не делать, нарисовав ему картину того, что с ним будет, если он будет продолжать в том же духе. Роберт обещал этого больше не делать, но... продолжил. Вскоре он позвонил в советское посольство и, назвав себя, попросил встречи с послом, который пригласил его на беседу. Американцы еще раз предупредили его, но Магдеев таки встретился с послом. Тот уверил Роберта, что ему ничего не будет, родственники ждут его и волнуются, сказал, что разговаривает с ним, как со своим сыном... угощал коньяком.
Воодушевленный Роберт спокойно покинул территорию посольства, обещав подумать о возвращении в СССР. Через несколько дней он пришел опять и заявил, что твердо решил вернуться в Союз. Пригласили американских представителей. Те сказали, что сейчас его последний шанс - он может отказаться возвращаться и тогда они покинут посольство вместе с ним, в противном случае - он возвращается в СССР и тогда будет все как ему и говорили - арест, тюрьма и много лет лагерей.
Советский же посол дал Роберту слово, что американцы врут, ничего ему не будет, он сам проводит Магдеева на родину, Роберт ему как сын, он очень переживает за него и т.п... Магдеев заявил, что принял решение возвращатиться в СССР. Американцы еще раз попросили Роберта повторить, что это его свободное личное решение за которое он несет ответственность. Он повторил, что добровольно возвращается в СССР и американцы покинули советское посольство. В посольстве у Роберта отобрали документы, а уже на другой день они с послом в машине приехали в аэропорт и сели на рейс Аэрофлота до Москвы.
В самолете их посадили в первый класс. Летели, смеялись, пили шампанское "за возвращение на Родину", приземлились в Шереметьево. Роберта с послом первых пригласили на выход, у трапа было две черные «Волги» и какие-то прилично одетые вежливые люди. Магдеева посадили в одну машину, а посол сел во вторую, т.к. в первой не было места. По дороге вежливые люди шутили, показывали город, трепались... приехали в Лефортово, сказали что "так нужно". Потом завели в камеру и после вопроса человека, лежащего на шконке - "за что и откуда?" Роберт все сразу понял и ответил - "из Рима". Римское пророчество американцев сбылось.
В 1977 году Роберта Магдеева приговорили за измену Родине к 10 годам лагерей. Сидел он в 37-й пермской политзоне. Сидел плохо, активно сотрудничал с оперчастью, доносил на товарищей по заключению, всеми "сучьими тропами" пытался вырваться на волю.
Летом 1982 года Магдеев написал письмо в «Литературную газету», осуждая находившихся в лагери диссидентов и обвиняя их в связях с ЦРУ. Письмо перехватил находящийся в лагере питерский диссидент Аркадий Цурков и оно стало достоянием лагерной гласности. За это Цуркова, Николая Ивлюшкина и Анатолия Корягина отправили из зоны в Чистопольскую тюрьму.
Предательство не помогло Мадееву. Срок он отсидел полностью, был освобожден в 1987 году, жил в Сызрани. Дальнейшая судьба его неизвестна.
Как правило Турция не выдавала СССР беглецов из «империи зла». Их в течение нескольких месяцев допрашивали турецкие спецслужбы, а затем отправляли в страны Запада.
Но было несколько случаев выдачи беглецов советским властям, причем в страшные 30-е годы, в самый разгул кровавого сталинского террора.
Так, в 1934 году житель Одессы Алексей Костюрин, работавший в Одесском управлении мер и весов, опасаясь ареста по обвинению в контрреволюционной деятельности (был выдан ордер на его арест) проник 7 декабря 1934 г. на иностранное судно и бежал на нем в Турцию.
Советские власти потребовали выдачи беглеца.
21 января 1935 г. Совет Министров Турции решил выдать его СССР.
2 февраля 1935 г. Костюрин был передан советским властям. В том же году он был расстрелян.
22 августа 1935 года матросы Владимир Серокваш и Иван Макушенко угнали из порта Новый Афон военный катер. Войдя в турецкие воды, дерзкие беглецы оставили катер и на спущенной с него лодке достигли турецкого берега у реки Атин неподалеку от города Ризе. После этого беглецы сдались турецким властям и были доставлены в полицейское управление города Ризе, где они попросили политическое убежище.
На допросе в полиции заявили, что работали в морском клубе и за антисоветские разговоры, критику сталинской коллективизации им грозил арест.
Серокваша и Макушенко заключили в турецкую тюрьму г. Трабзон.
17 июля 1936 г. МИД Турции заявил, что их могут выдать в обмен на турецкого грабителя Редтеб Оглу Омера бежавшего в СССР в районе Батуми 26 октября 1935 г. С марта 1936 г. турки активно добивались его выдачи.
26 октября 1936 г. произошел обмен перебежчиками на советско-турецкой границе в Грузии.
В мае 1937 г. Серокваш и Макушенко были казнены сталинскими палачами.
С момента, когда большевики пришли к власти, они оказались в изоляции: их пытались задушить, и прежде всего экономически. В тот момент, после мировой и гражданской войны, СССР страшно нуждался в кредитах. Но ему их не давали, своих же товаров для экспорта было очень мало и ввиду разрухи, и ввиду экономической отсталости России. Первый такой товар — золото запасов империи.
К примеру, в ужасной послевоенной разрухе (1914— 1920 гг.) износился паровозный парк России, а это означало, что если и был в России хлеб, то доставить его к голодающим было нечем. Срочно нужно было получить паровозы. Рядом Швеция, не воевала, не разрушена. Могла дать кредит и на этот кредит построить 1000 паровозов? Могла, но не дала. Паровозы построила, но взяла за них 125 т золота.
Но и с золотом следовало вести себя осторожно, ведь если выбросить его на рынок в больших количествах, то оно обесценится. (Молотов вспоминал, что к середине 50-х СССР накопил такой запас золота и платины, что даже сведения о нем были строгой государственной тайной: узнай об этом количестве на Западе, и цены на золото и платину резко бы упали.)
В помощь золоту выступили различного рода ювелирные и художественные ценности. Сейчас глуповатая часть православных голосит об «ограбленных» большевиками церквях. Эти люди не задумываются о том, что, возможно, они и на свет появились только потому, что большевики на эти ценности закупили хлеб для их предков и не дали предкам умереть.
К 30-м годам положение стабилизировалось, в СССР появились кое-какие, в основном сырьевые товары, но различного рода ограничения на торговлю с нами продолжали существовать. Скажем, в начале 30-х годов нашим военным вздумалось купить танк у американского изобретателя Кристи. Этот танк сами американцы для своей армии не купили — он им был не нужен. Но и нам его Кристи продать не мог — с танка сняли башню и оружие, и мы купили корпус танка как трактор.
С приходом к власти в Германии в 1933 году Гитлера с его стремлением обеспечить немцев жизненным пространством за счет России для СССР отпала Германия как торговый партнер, поставлявший технику и технологию мирового уровня, но не прибавилось новых партнеров на Западе.
Когда события, подталкиваемые, как я полагаю, сионистами, стали развиваться стремительно даже для Гитлера и ему потребовалась война с Польшей, настал кратковременный момент в истории, когда Гитлеру стало выгодно улучшить отношения с СССР. Причем Сталин понимал, что все это временно, но деваться было некуда.
Что оставалось делать советскому правительству? Только одно — попытаться извлечь из этой предсмертной ситуации максимум пользы для будущей войны. И СССР эту пользу извлек.
Когда немцы 15 августа 1939 года обратились к СССР с предложением заключить пакт о ненападении, т.е. заключить договор, который Гитлер уже имел и с Англией, и с Францией, глава советского правительства В.М. Молотов ответил (выделено мною):
«До последнего времени Советское правительство, учитывая официальные заявления отдельных представителей германского правительства, имевшие нередко недружелюбный и даже враждебный характер в отношении СССР, исходило из того, что германское правительство ищет повода для столкновений с СССР, готовится к этим столкновениям и обосновывает нередко необходимость роста своих вооружений неизбежностью таких столкновений. Мы уже не говорим о том, что германское правительство, используя так называемый антикоминтерновский пакт, стремилось создать и создавало единый фронт ряда государств против СССР, с особой настойчивостью привлекая к этому Японию...
... Если, однако, теперь германское правительство делает поворот от старой политики в сторону серьезного улучшения политических отношений с СССР, то Советское правительство может только приветствовать такой поворот и готово, со своей стороны, перестроить свою политику в духе ее серьезного улучшения в отношении Германии...
... Правительство СССР считает, что первым шагом к такому улучшению отношений между СССР и Германией могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения.
Правительство СССР считает, что вторым шагом через короткий срок могло бы быть заключение пакта о ненападении или подтверждение пакта о нейтралитете 1926 г. с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики, с тем чтобы последний представлял органическую часть пакта».
Обратите внимание: участие Советского Союза в войне пока не предполагается, а Германия ее вот-вот начнет. Это Германии, посылающей своих рабочих в армию, срочно требуется кредит — участие рабочих рук других стран в укреплении своей обороноспособности. И было бы логично, если бы Германия просила у СССР кредит, а не наоборот. А здесь Молотов даже не просит, не унижается, не называет Гитлера «другом Адиком», он просто требует выдать кредит СССР, он требует, чтобы немецкие рабочие поучаствовали в укреплении обороноспособности СССР, он прямо указывает, что без этого «первого шага» он вторым заниматься не будет.
Молотов знает, с кем Гитлер собирается воевать, и знает, что под игом Польши находятся миллионы украинцев и белорусов, поэтому указывает, что второй шаг должен сопровождаться «специальным протоколом», не имеющим прямого отношения к германо-советскому пакту о ненападении. Но к теме кредита это, правда, не относится. Через два дня немцы кредит СССР предоставляют. Интересные для нас места кредитного соглашения между СССР и Германией звучат так:
«1. Правительство Союза Советских Социалистических Республик сделает распоряжение, чтобы торговое представительство СССР в Германии или же импортные организации СССР передали германским фирмам добавочные заказы на сумму 200 млн германских марок.
- Предмет добавочных заказов составляют исключительно поставки для инвестиционных целей, т.е. преимущественно: устройство фабрик и заводов, установки, оборудование, машины и станки всякого рода, аппаратостроение, оборудование для нефтяной промышленности, оборудование для химической промышленности, изделия электротехнической промышленности, суда, средства передвижения и транспорта, измерительные приборы, оборудование лабораторий.
- Сюда относятся также обычные запасные части для этих поставок. Далее сюда включаются договоры о технической помощи и о пуске в ход установок, поскольку эти договоры заключены в связи с заказами, выдаваемыми на основании настоящего соглашения...
Германское правительство сообщает, что die Deutshe Golddiskontbank (Германский Золотой Учетный Банк «ДЕТО») обязался перед ним принять на себя финансирование добавочных заказов в сумме 200 млн германских марок на нижеследующих условиях:
— Торговое представительство СССР в Германии депонирует у «ДЕГО» векселя. Векселя имеют средний срок 7лет и выставляются по каждому заказу отдельно со следующим распределением:
30% суммы заказа — сроком на 6,5 лет,
40% суммы заказа — сроком на 7 лет,
30% суммы заказа — сроком на 7,5 лет.
Векселя выставляются импортными организациями СССР и акцептуются торговым представительством СССР. Векселя выписываются в германских марках и подлежат оплате в Берлине.
— На основании указанных векселей «ДЕГО» предоставляет торговому представительству и импортным организациям СССР кредит, который будет использован для производства платежей германским фирмам наличными в германских марках. «ДЕГО» не будет требовать от германских фирм- поставщиков никакой ответственности за этот кредит.
— Проценты по векселям составляют 5% годовых. Торговое представительство уплачивает таковые «ДЕГО» каждые 3 месяца...».
Итак, кредит на 200 млн. марок, который выдается СССР в течение двух лет (120 млн в первый год) сроком на 7 лет (векселя должны быть оплачены не через 7 лет, а в течение 7 лет).
К этому кредитному соглашению тоже есть «конфиденциальный протокол» по которому германское правительство за счет немецких налогоплательщиков обязалось возвращать СССР 0,5% годовых, уплаченных нами «ДЕГО», т.е. этот кредит фактически был дан под 4,5%.
Одновременно было заключено и прямое торговое соглашение (мы продаем товары немцам, а немцы нам), по которому немцы поставляли нам в течение двух лет еще оборудования и материалов на 120 млн марок. Итого, за
2 года немецкие рабочие должны были изготовить для СССР средств укрепления его обороны на общую сумму 320 млн марок, в первый год — на 180 млн.
В ответ за 2 года СССР должен был поставить товаров на 180 млн марок, по 90 млн в год, из которых 60 млн — в оплату товаров по торговому соглашению и 30 млн — в оплату процентов по кредиту и частичное погашение самого кредита.
По финансовой части это пока все. Более интересна товарная часть.
Прошу прощения у тех, кому подробности не очень интересны, но они очень важны, поскольку сегодня, похоже, масса граждан просто не догадывается, на что еще можно потратить кредит, кроме тампаксов, сникерсов и куриных окорочков. Поскольку и по кредитному соглашению, и по торговому часть наименований товаров, закупаемых СССР в Германии, совпадает, то я в скобках буду давать сумму закупок в млн марок. Итак, «список отдельных видов оборудования, подлежащих поставке германскими фирмами»:
- Токарные станки для обточки колесных полускатов. Специальные машины для железных дорог. Тяжелые карусельные станки диаметром от 2500 мм. Токарные станки с высотой центров 455мм и выше, строгальные станки шириной строгания 2000 мм и выше, кромкострогальные станки, расточные станки с диаметром сверления свыше 100 мм, шлифовальные станки весом свыше 10 тыс. кг, расточные станки с диаметром шпинделя от 155 мм, токарно-лобовые станки с диаметром планшайбы от 1500 мм, протяжные станки весом от 5000 кг, долбежные станки с ходом от 300 мм, станки глубокого сверления с диаметром сверления свыше 100 мм, большие радиально-сверлильные станки с диаметром шпинделя свыше 80 мм.
Прутковые автоматы с диаметром прутка свыше 60 мм. Полуавтоматы. Многорезцовые станки. Многошпиндельные автоматы с диаметром прутка свыше 60 мм. Зуборезные станки для шестерен диаметром свыше 1500 мм. Большие гидравлические прессы, фрикционные прессы, кривошипные прессы, разрывные машины, окантовочные прессы, ковочные молоты свыше 5 т.
Машинное оборудование: вальцы, ножницы, гибочные машины, машины для плетения проволоки, отрезные станки и др. (167,0).
- Краны: мостовые, кузнечные, поворотные, плавучие
(5.0) .
- Прокатные станы: проволочные, листовые и для тонкого листового железа (5,0).
- Компрессоры: воздушные, водородные, газовые и др.
(5.1) .
- Установки Линде, различное специальное оборудование для сернокислотных, пороховых и других химических фабрик.
Установки системы Фишера для получения жидкого горючего из угля, генераторы Винклера и колонки высокого давления для азота (23,5).
Примечание. Поставка установки системы Фишера для получения жидкого горючего из угля, генераторов Винклера и колонок высокого давления для азота начинается в середине 1942 года.
- Различное электрооборудование: взрывобезопасные моторы, масляные выключатели, трансформаторы (3,3).
- Оборудование для угольной промышленности: пневматические бурильные молоты, погрузочные машины, транспортеры (0,5).
- Буксиры мощностью от 100 до 200л.с., плавучие судоремонтные мастерские, 20 рыболовных траулеров (3,0).
- Турбины с генераторами от 2,5 до 12 тыс. кВт и дизельные моторы мощностью от 600 до 1200 л.с. (2,0).
10 Локомобили от 350 до 750 л.с. (2,8).
- Контрольные и измерительные приборы (4,1).
- Оптические приборы (2,3).
- Некоторые предметы вооружения (58,4).
- Дюралюминиевые листы (1,5).
- Металлы и металлоизделия: нежелезные полуфабрикаты из тяжелого и легкого металла, тонкие листы, стальная проволока, холоднокатаная лента, тонкостенные трубы, латунная лента, качественные стали (14,5).
- Химические товары, красители и химические полуфабрикаты (4,9).
- Разные изделия, как то: печатные машины, двигатели внутреннего сгорания, машины для испытания материалов, арматура, пневматические машины и насосы, заготовочные и строительные машины, бумажные машины, бумагообрабатывающие машины, машины для пищевкусовой промышленности, текстильные машины, машины для обувной и кожевенной промышленности, электроды, запасные части, измерительные приборы и пр. (16,6).
Итого на 320 млн рейхсмарок.
Что следует добавить к этому списку.
В подавляющем числе закупаемых товаров стоимость собственно сырья (железа, меди, алюминия и т.д.) — мизерна. Основная стоимость — это труд инженеров, техников и рабочих, причем очень высококвалифицированных.
Подавляющее число товаров несерийное и делается исключительно на заказ. В СССР такое уникальное и высокоточное оборудование называлось «именниковым». Оно имело длительный цикл изготовления, и его практически невозможно было использовать нигде, кроме тех предприятий, для кого оно предназначено. В СССР в то время отсутствовали возможности его изготовления.
Практически все, кроме, пожалуй, последних двух пунктов, это либо то, из чего делается оружие, либо то, на чем делается оружие, либо просто оружие.
А теперь о том, что должен был поставить в Германию Советский Союз в течение двух лет (в скобках стоимость в млн марок):
«Кормовые хлеба (22,00); жмыхи (8,40); льняное масло (0,60); лес (74,00); платина (2,00); марганцевая руда (3,80); бензин (2,10); газойль (2,10); смазочные масла (5,30); бензол
(1,0) ; парафин (0,65); пакля (3,75); турбоотходы (1,25); хлопок-сырец (12,30); хлопковые отходы (2,50); тряпье для прядения (0,70); лен (1,35); конский волос (1,70); обработанный конский волос (0,30); пиролюзит (1,50); фосфаты (половина в концентратах) (13,00); асбест (1,00); химические и фармацевтические продукты и лекарственные травы (1,60); смолы (0,70); рыбий пузырь (Hausenblasen) (0,12); пух и перо (2,48); щетина (3,60); сырая пушнина (5,60); шкуры для пушно-меховых изделий (3,10); меха (0,90); тополевое и осиновое дерево для производства спичек (1,50). Итого на 180,00 млн. марок».
Обсудим и этот список.
Что бросается в глаза сразу: СССР поставлял сырье в издевательски первоначальном его виде. Исключая нефтепродукты и масла, ничто не прошло даже первого передела. Что из земли выкопали или что с курицы упало, перед тем как курицу, ощипав, отправить в суп, то и отправили немцам. Ни одной пары немецких рабочих рук немцам не сэкономили.
Вот, скажем, марганец. В то время в СССР два завода (Запорожский и Зестафонский) перерабатывали марганцевую руду в ферромарганец, причем в количествах больших, чем это требовалось черной металлургии СССР. Поскольку именно в это время Берия создал такие запасы ферросплавов (и ферромарганца в том числе), что когда с началом войны Запорожский завод эвакуировали в Новокузнецк, Зестафонский — в Актюбинск, а Никопольский марганец попал в руки немцев, производство стали в СССР не прекратилось. Пока на новых местах заводы отстраивались, а в Казахстане строились марганцевые рудники, металлургия СССР работала на стратегических запасах, созданных под руководством Берия.
Казалось бы, СССР мог поставить немцам не марганцевую руду и пиролюзит (богатую руду), а ферромарганец, ведь он дороже. Но нет, дали немцам самим задействовать рабочих и электроэнергию, самим выплавлять ферромарганец.
Второе. Для поставки этих товаров не требуется квалифицированная рабочая сила. Более того, и даже неквалифицированная рабочая сила не всегда отвлекается от работы на СССР. Скажем, более трети поставок — лес. А его в те годы заготавливали зимой крестьяне, которые не имели в этот сезон вообще никакой работы.
Третье. Свойство сырья, в отличие от машин и механизмов, в том, что цена труда в сырье, как правило, существенно меньше рыночной цены сырья, особенно в хорошую рыночную конъюнктуру военного времени. Скажем, добыть марганцевую руду стоит рубль, а ее цена — 10 руб. Рубль — твой труд, а 9 руб. — подарок от Бога этой стране. То есть ситуация с этим договором такова: немцам для того, чтобы поставить в СССР товаров на 1000 марок, требовалось, допустим, 5 высококвалифицированных рабочих, а Советскому Союзу — один и то неквалифицированный.
В дальнейшем были заключены с Германией еще торговые договора, и в них наши коммерсанты еще более, скажем так, осмелели. Немцам поставлялась под видом железной руды руда с таким низким содержанием железа, которую сами мы пустить в доменные печи не могли. Немцы вынуждены были ее обогащать. (Они пытались поскандалить по этому поводу, но Сталин их укротил.) Далее, мы просто закупали сырье на Дальнем Востоке и перепродавали его немцам.
Уместен вопрос: но ведь немцы из этого сырья делали оружие, которое использовали против нас?
Конечно, делали. Но, во-первых, мы гораздо больше делали оружия на поставленном немцами оборудовании; во-вторых, часть нашего же сырья немцы, переработав, пускали на выполнение заказов нам; в-третьих, своими заказами мы мешали им делать оружие для себя. А что касается сырья, то ведь мы были всего лишь нейтралами по отношению к немцам, а у них были и союзники, и очень дружественные страны, которые поставляли им свое сырье и без нас, и в больших количествах. Уйди мы с немецкого рынка, его бы заполонили Франция, Италия, Румыния, Венгрия, Болгария, Финляндия, Испания, Литва, Латвия, Эстония, а мы бы сами остались невооруженными и неготовыми к той войне, в которой нам предстояло выстоять.
Ведь всю войну с 1941 года немцы получали нефть из Румынии и Венгрии, высококачественную железную руду и подшипники из Швеции. Мы им уже ничего не продавали, а у них до 1945 года практически всего хватало.
К сожалению, у меня нет цифр фактического выполнения немцами наших заказов, а это в данном деле очень важно.
Когда покупается что-то, выпускающееся серийно, скажем, двигатели, дюралюминий, мелкие станки, оружие и т.д., то оплачивают их по получении. Но когда покупается именниковое оборудование, которое изготавливается очень долго, то обычно дают аванс и оплачивают этапы изготовления. Если этого не делать, то тогда фирма-исполнитель вынуждена будет сама взять кредит и добавить в цену проценты по нему. В данном случае это было невыгодно, и я уверен, что наши внешнеторговые организации авансировали наши заказы, поэтому формальный баланс по поставкам, т.е. стоимость товаров, пересекших границу с обеих сторон, не в нашу пользу.
К примеру, предположим, по какому-то крупному оборудованию, стоящему 10 млн марок, мы своими поставками проавансировали 9 млн к началу войны, но оно еще не было полностью готово и, естественно, не было поставлено. Баланс по поставкам получается 9 млн к 0 млн не в нашу пользу, но по фактически выполненным работам он 9 к 9. А учитывая, что достаточно много советских дипломатов и внешнеторговых работников к описываемому времени закончили свою карьеру за воровство и предательство стенкой или лагерями, вряд ли приходится сомневаться в дисциплине внешнеторговцев в Германии, т.е. в том, что баланс по заказам неукоснительно поддерживался.
Можно сказать, что это оборудование все же осталось в Германии. Да, но и немцам его использовать было очень трудно. Вспоминает бывший нарком авиационной промышленности А.И. Шахурин: «На одном из заводов у нас был мощный пресс, с помощью которого изготавливались специальные трубы. Пресс в свое время мы закупили у немецкой фирмы «Гидравлик». И вот лопнул цилиндр, весивший почти 90 т. Такие цилиндры у себя мы тогда не делали. Заказали новый цилиндр немцам. ...Кначалу войны он так и не поступил. Готовый к отправке цилиндр пролежал у них без дела всю войну. После войны мы его нашли. Немцам он оказался ненужным. И пришлось наш треснувший цилиндр много раз сваривать, заваривать. Обошлись, конечно».
Поскольку позднее (11 февраля 1940 г. и 10 января 1941 г.) мы заключили с немцами еще два торговых соглашения, то я дам баланс поставок и по кредиту, и по всем этим соглашениям вместе.
СССР на 22 июня 1941 года поставил в Германию сырья на сумму 637,9 млн марок, а Германия в СССР поставила оборудования на общую сумму 409,1 млн марок, в том числе на 81,5 млн военных заказов.
Однако и в этом балансе не все просто, если вспомнить, что за эти деньги правительство СССР купило у Германии для Литвы бывшую литовскую территорию на 21 млн немецких марок.
То есть эту сумму надо добавить в баланс торговых отношений между СССР и Германией. Кроме этого, из данного протокола следует, что дисбаланс в торговле устранялся платой золотом, т.е. за превышение поставок сырья над поставками оборудования Германия платила СССР поставками золота.
(Надо думать, что золото это было чешским. В своем военном напряжении к сентябрю 1938 года Германия практически исчерпала свой золотой запас до остатка в 17 млн долларов. Когда немцы по мюнхенскому сговору отобрали у Чехословакии Судетскую область, то предусмотрительные чехи отправили свой золотой запас в Лондон, а когда в начале 1939 года немцы захватили всю Чехословакию, то чешское правительство переехало в эмиграцию тоже в Лондон, поближе к золоту. Но идиллия длилась недолго. Чемберлен сразу же передал своему любимцу Гитлеру золото чехов на сумму 31 млн долларов.)
Кредитное и торговое соглашение с Германией дало СССР возможность провести подготовку к войне с немцами руками самих немцев. Шла эта подготовка по нескольким направлениям.
Как вспоминал нарком авиапромышленности А.И. Шахурин, накануне войны было решено сдвоить стратегические заводы СССР. Имелось в виду, что если в западных районах СССР был завод, производящий что- либо для обороны (моторы, резину, сплавы и т.д.), то такой же завод надо было иметь и на востоке СССР, чтобы в случае потери завода на западе не остановить производство оружия. Строительство этих заводов, разумеется, увеличивало производство оружия, боеприпасов и боевой техники. Шли двумя путями: строили на востоке заводы на новом месте или перестраивали заводы, выпускавшие до этого мирную продукцию.
Для строительства этих дублеров требовался большой станочный парк. И немцы эти станки нам поставляли, более того, если судить по списку к кредитному договору, они поставляли станки для производства станков. И в том, что наша промышленность смогла, к изумлению всего мира, эвакуироваться на восток СССР и там произвести оружия и боевой техники больше, чем Германия, есть существенная доля поставок оборудования из Германии.
Второе, в чем помогла Германия СССР накануне войны, — это в совершенствовании оружия.
Дело в том, что инженерная база СССР была очень слаба, как в конструкторском, так и в технологическом плане — в умении воплотить чертежи в металл так, чтобы замысел конструктора осуществился и машина не развалилась сразу после выхода с завода.
Пока Гитлер не пришел к власти в Германии, немецкие конструкторы напрямую учили наших — под их руководством создавались чертежи первого советского тяжелого танка, они возглавляли артиллерийские КБ. Самостоятельные работы у нас получались плохо. Скажем, из 40 типов авиадвигателей, спроектированных советскими конструкторами к 1930 году, ни один нельзя было поставить на самолет. Или уже в 1940 году из 115 первых серийных танков Т-34, 92 сломались через 3 месяца. Миноносец собственной конструкции переломился и затонул во время шторма в Баренцевом море. Ужасаться тут особо нечего, к сожалению, это естественный процесс становления молодых инженерных и рабочих кадров в стране.
Решался этот вопрос тем, что СССР широко практиковал закупки лицензий на производство боевой техники за рубежом. На внедрении в производство образцов импортной техники и технологии учились советские конструкторы и технологи. Массовые легкие танки начала войны Т-26 и БТ-7 были английской и американской конструкции. Авиадвигатели также были модификацией лицензионных. Тем не менее к началу войны наше отставание по отношению к немцам было огромным, к примеру, по скорости своих истребителей мы догнали немцев только в 1944 году. Провальным было положение с радиосвязью, с оптическими приборами.
У нас многие конструкторы оружия и боевой техники написали мемуары, из которых следует, что все хорошее, что они изобрели и сконструировали, а такого действительно было очень много, было результатом исключительно их собственного ума. Но ведь это не так!
Чего мы добиваемся таким порой наивным хвастовством? Ведь любая ложь дезориентирует. И сегодня обыватель равнодушно смотрит, как разрушаются наши славные КБ, как инженеры и конструкторы теряют квалификацию, торгуя турецким и китайским барахлом. Дескать, ничего, надо будет — мы сможем, как в войну. Ни хрена мы не сможем! Потребуются годы и годы, чтобы восстановить инженерный и рабочий потенциал страны.
А тогда, в счет немецкого кредита, немцы уже к 1 августа 1940 года поставили в СССР оружия и военной техники на 44,9 млн марок, в том числе: самолеты «Хейн- кель Хе-100», «Мессершмитт-109», «Мессершмитт-110», «Юнкере Ю-88», «Дорнье До-215», «Бюккер Бю-131», «Бю-133», «Фокке-Вульф», авиационное оборудование, в том числе прицелы, высотомеры, радиостанции, насосы, моторы, 2 комплекта тяжелых полевых гаубиц калибра 211 мм, батарею 105-мм зенитных пушек, средний танк «Т-111», 3 полугусеничных тягача, крейсер «Лютцов», различные виды стрелкового оружия и боеприпасы, приборы управления огнем и т.д.
Сегодняшние историки если и вспоминают об этой технике, то исключительно как об образцах, купленных из любопытства. Надо думать, что этому способствуют мемуары. Так, к примеру, и нарком авиапромышленности А.И. Шахурин, и его заместитель и авиаконструктор А.С. Яковлев дружно убеждают читателей, что закупленные ими образцы немецкой авиационной техники советским конструкторам ну никак не пригодились. А вот немецкий генерал Б. Мюллер-Гиллебранд в книге «Сухопутная армия Германии (1933—1945)» пишет (выделено мною): «Германия должна была незамедлительно обеспечить ответные поставки. Для того чтобы они в стоимостном выражении быстро достигли большой суммы, Советскому Союзу предлагалась по возможности готовая продукция. Так, в счет ответных поставок были переданы находившийся на оснащении тяжелый крейсер «Лютцов», корабельное вооружение, образцы тяжелой артиллерийской техники и танков, а также важные лицензии. 30 марта 1940 года Гитлер отдал распоряжение о предпочтительном осуществлении этих поставок, к чему, однако, отдельные виды вооруженных сил ввиду испытываемых ими трудностей в области вооружений приступили без должной энергии». (Видимо, чувствовали, что до добра эти поставки не доведут.)
Следовательно, у немцев закупались лицензии, т.е. чертежи и технология изготовления, а уже к ним образцы.
Скажем, авиаконструктор Петляков, сидевший в это время в специальной тюрьме, скорее всего, за воровство, сначала получил задание спроектировать высотный одноместный истребитель в начале 1939 года. Но осенью СССР купил у немцев лицензию на Me-110, а поскольку испытания истребителя Петлякова было трагическим, то их прекратили, приказали Петлякову взять немецкие чертежи, скопировать их по советским стандартам и передать в производство. Поэтому КБ Петлякова и сделало их в немыслимо короткие сроки — за полтора месяца, а к этому времени прибыли и сами Me-110, которые послужили эталоном советского бомбардировщика Пе-2, пока на заводах не изготовили собственно Пе-2 как эталон.
По-другому трудно объяснить невероятные превращения одноместного истребителя Петлякова в его же трехместный бомбардировщик.
Вы скажете, что и Me-110 тоже ведь был истребителем, и так вот просто взять и без испытаний отдать на завод чертежи на него как на бомбардировщик тоже нельзя. Да, во всей советской литературе Me-110 фигурирует только как дальний истребитель, и таким он у немцев и был, поскольку у них хватало пикирующих бомбардировщиков (кроме Ю-87, пикировал и массовый Ю-88 и Хш- 123). Но в альбоме «Самолеты Германии», выпущенном в 1941 году с тем, чтоб «обеспечить нашим доблестным сталинским соколам и героическим бойцам ПВО Красной Армии распознавание и уничтожение фашистских стервятников» на листах «Истребитель Мессершмитт Me-110» есть примечание: «Самолет может быть использован как скоростной бомбардировщик, штурмовик и дальний разведчик при наличии экипажа из 3 человек».
То есть немцы создавали Me-110 не только как истребитель, но и в варианте бомбардировщика, просто этот вариант им не потребовался. Но зато он нам оказался очень кстати.
А в 1930 году наши артиллерийские конструкторы получили задание создать 100-мм зенитную пушку. Завод им. Калинина изо всех сил пытался снабдить РККА 85-мм зенитной пушкой, но 85-мм зенитных орудий не хватало настолько, что мы, похоже, на деньги кредита закупали у немцев их 88-мм зенитные орудия не как образцы, а сериями. Это следует из мемуаров Э. Манштей- на «Утерянные победы». Описывая бои начала войны, он восклицает: «Среди трофеев находились две интересные вещи. Одна из них — новенькая батарея немецких 88-мм зенитных орудий образца 1941 г.!»
Чтобы понять, почему Манштейн поставил восклицательный знак, нужно учесть, что самые совершенные 88-мм зенитные пушки образца 1941 года немцы сначала поставляли в Африку генералу Роммелю, а в войска Восточного фронта эти пушки впервые попали только в 1942 году. А тут Манштейн увидел, что первоочередные поставки, оказывается, велись не только Роммелю, но и в СССР!
Конечно, внешнеторговое соглашение дало немцам сырье, но, как я уже писал, сырье они получили бы и без СССР, через союзников. Правда, скажете вы, и за то сырье немцы также обязаны были бы платить. Правильно, но, во-первых, это были их союзники, во-вторых, они своим союзникам в оплату за сырье поставляли не немецкую боевую технику, а в основном трофейную — польскую, французскую и т.д. (А финнам за никель и лес, надо сказать, даже нашу.)
Но в СССР они по кредитно-торговому соглашению поставляли исключительно продукцию немецких рабочих, немецких заводов, и это не могло не ослаблять их накануне войны с нами. Ведь Гитлер вынужден был начать войну в 1939 году, не перевооружив до конца армию. У немцев были очень хорошее оружие и техника, но их не хватало. И остановиться немцы не могли, война шла, вооружались все страны, и немцы обязаны были спешить с войной, чтобы не дать противникам вооружиться.
А ведь немецкие заводы, особенно металлургические, литейные, металлообрабатывающие, «не резиновые», они не могут работать более чем 24 часа в сутки. И если на них делают коробки скоростей для станков, поставляемых в СССР, то, значит, нельзя на том же оборудовании и теми же рабочими сделать коробку перемены передач для танка. И если эти рабочие собирают мостовой кран для СССР, то, значит, они не могут собрать танк. И если металлургические заводы Круппа поставляют броню и качественную сталь для строительства переданного в СССР тяжелого крейсера «Лютцов», то они не могут поставить сталь для строительства примерно 500 средних танков.
Интересна судьба крейсера «Лютцов». Опасаясь начала войны с немцами, мы отбуксировали этот недостроенный корабль из Германии, как только немцы спустили его на воду, — без энергетической установки, рулей и винтов. К началу войны достроить не успели, и он встал на защиту Ленинграда как несамоходная плавучая батарея «Петропавловск». Тем не менее «Петропавловск» оказался самым деятельным крупным надводным кораблём ВМФ СССР. При защите Ленинграда и при прорыве блокады он из своих сначала четырех, а после выхода из строя одного орудия — из трех 203-мм орудий главного калибра, расстреляв стволы, выпустил по немцам 1946 снарядов. Так уж получилось, но собственно советские линкоры не расстреляли по немцам и боекомплекта: «Парижская коммуна» (Чёрное море) израсходовала 1159 снарядов из своих 12 орудий главного калибра; «Октябрьская революция» (Балтика) — 1140 снарядов; «Марат» (Балтика) — 1529 снарядов. По сумме перекрыл показатель «Петропавловска» только крейсер «Максим Горький», который из своих 9 180-мм орудий выпустил по немцам и финнам 2311 снарядов. Таким образом, «Лютцов» затраченные на него деньги оправдал.
В тот момент, когда мы взяли у немцев кредит, положение с рабочей силой в Германии было очень тяжелым. Упомянутый мною Мюллер-Гиллебранд писал:
«Ощущалась хроническая нехватка рабочей силы, особенно квалифицированных рабочих, для военной промышленности. 13 сентября 1939 г. верховное командование вооруженных сил через штаб оперативного руководства отдало распоряжение о возвращении из вооруженных сил в военную промышленность квалифицированных рабочих.
...27 сентября 1939 г. управление общих дел сухопутной армии по поручению верховного командования вооруженных сил издало положение об освобождении рабочих от призыва в армию в случае незаменимости их на производстве.
С ноября 1939 г. началось массовое перераспределение специалистов в самой промышленности: квалифицированные рабочие снимались со второстепенных участков производства и направлялись на более важные в военно-эконо- мическом отношении участки. Позже эти мероприятия со всей энергией продолжал проводить министр вооружений и боеприпасов.
В конце 1939 г. последовал приказ штаба оперативного руководства вооруженными силами при ОКВ об увольнении из армии военнослужащих рождения 1900 г. и старше, владевших дефицитными профессиями. Командование на местах очень сильно противилось проведению этих мер, так как оно само испытывало большие затруднения с личным составом».
Что стоило немцам кредитно-торговое соглашение с СССР, можно оценить на примере состояния их танковых войск накануне войны.
По замыслу немцев, основой танковых войск должны были стать средние танки (T-III и T-IV) весом около 20 т. Их начали проектировать в 1936 году. Кроме того, в каждый танковой дивизии предполагалось иметь около 20 сверхтяжелых танков для прорыва очень сильной обороны противника, так называемых «штурмовых танков». Проектировать такие танки начали в 1938 году, а окончательно с их концепцией определились в мае 1941 года. Таким танком стал танк T-VI «Тигр».
Разведку и прикрытия флангов в каждой дивизии должны были осуществлять легкие танки T-II.
Но немцы были профессионалы войны, они понимали, что танковые войска — это не танки, а люди. И для обучения этих людей был создан очень легкий, дешевый, вооруженный только пулеметами танк Т-I. С него и начались танковые войска Германии. Т-I построили 1500 шт. и в 1937 году прекратили выпуск. С этого времени начинается производство только основных танков.
Но война началась для немцев так быстро, что основных танков им просто не хватило, и они начали войну, по существу, своими учебными танками. В ходе войны в Польше и во Франции выяснилась слабая эффективность легких танков, даже чешского производства. (Чехи в 1946 году победили на конкурсе в Перу американский танк М-3 «Генерал Стюарт» и продали перуанцам 24 легких танка образца 1938 г. своего производства.)
Началось усиленное перевооружение немецкой армии средними танками, ускорение работ по созданию «Тигра». Но к началу войны с СССР немцы все равно перевооружиться не успели.
В их танковых дивизиях, напавших на нас 22 июня 1941 года, было 3582 танка и САУ, из них всего 1884 средних и командирских танка и СА
