ГлавнаяМорской архивИсследованияБиблиотека












Логин: Пароль: Регистрация |


Голосование:


Самое читаемое:



» » » Страница 10
  • Автор: Malkin |
  • Раздел: » |
  • Дата: 18-05-2015 12:25 |
  • Просмотров: 4479

Философский романтизм возник как реакция на просвещенческий проект. Правда, эта реакция не была зеркальной, т. е. не трактовала реальность, в том числе историческую, с обратным знаком в сравнении с просвещенческой моделью мира, человека и его истории. Такое зеркальное отражение скорее можно найти у так называемых философских реакционеров конца XVIII - начала XIX в., в частности у Ж. де Местра. Реакционеры опирались на опыт французской революции, показавшей, помимо прочего, идеалистичность, если не сказать прекраснодушность, многих философских мечтаний просветителей. Кровавая проза революции оттеняла неубедительность и фальшь философской поэзии Просвещения. Позиция де Местра в гораздо большей мере непосредственно отталкивалась от посылок просвещенческой мысли и прямо ей противостояла. Так, для этого философа человек по природе своей изначально зол. Кроме того, по натуре он раб. Эти две посылки предопределяют и отношение де Местра к истории человечества. Она, по существу, негативна. В отличие от просветителей современная история для де Местра выглядит сугубо негативно. Человечество не только не прогрессирует, но, напротив, движется вспять. Оно стремительно деградирует по сравне­нию, скажем, с тем, что оно собой представляло в Средне­вековье.

  • Автор: Malkin |
  • Раздел: » |
  • Дата: 16-05-2015 13:57 |
  • Просмотров: 3356

Адрианопольскнй мир, заключенный в сентябре 1829 года, признал гре­ческую независимость, укрепил сербскую автономию, дал автономию Валахии и Молдавии, но не изменил политический статус болгарского народа.

  • Автор: Malkin |
  • Раздел: » |
  • Дата: 04-05-2015 21:40 |
  • Просмотров: 3674

За год до начала русско-турецкой войны ситуация в Большой Кабарде вышла из-под контроля российских властей. Дело в том, что учреждение Моздока спровоцировало массовое бегство от кабардинских владельцев их подвластных людей, находивших защиту в крепости. Поэтому в марте 1767 г. часть князей с Мисостом Баматовым (сыном Магомета Атажукина) призвала всех переселиться на Верхнюю Куму и «быть в крымской протекции обще с кубанцами», а другая часть с Касаем Атажукиным настаивала «кроме российской, никакой другой протекции не искать», надеясь, что российские власти согласятся не принимать беглых людей в Моздоке и выдавать их обратно владельцам.

  • Автор: Malkin |
  • Раздел: » |
  • Дата: 26-04-2015 13:24 |
  • Просмотров: 3376

Северный Кавказ является регионом интенсивного массового перемещения и тесных контактов народов с глубокой древности. После развала Золотой Орды до XVIII в. этническая картина часто менялась в зависимости от междоусобиц обособившихся мелких княжеств. На Центральном и Северо-Западном Кавказе России были известны, в основном, адыгские и ногайские народы как данники Крымского ханства, с которым её связывали многовековые военно-политические отношения. В середине XVI в. через ногайских мурз вышли на прямой контакт с Иваном Грозным кабардинские князья, но только во II половине XVIII в. они попали в зону непосредственного влияния России, когда русско-татарское соперничество подошло к своему завершению. Могущество Османской империи клонилось к закату, и её вассалы – крымские ханы Гиреи – не могли остановить натиск российской экспансии на юг.

  • Автор: Malkin |
  • Раздел: » |
  • Дата: 26-04-2015 13:12 |
  • Просмотров: 1712

Петр Великий был человеком жестоким, неуравновешенным, пугающим. Борясь с дикостью России, он сам порой шел на такие дикости, что и Ивану Грозному не снились. И народу он погубил куда больше, чем тот деспот. Но народная память, которая редко ошибается, запомнила его как Петра Великого. Бывали прозвища официальные – их придумывали придворные льстецы. Это они назвали Александра II «Освободителем», потому что при нем прошла крестьянская реформа. Екатерина II звалась «Великой» тоже вполне официально. Александр I, полководцы которого, Кутузов, Багратион, Барклай де Толли и другие, участвовали в разгроме французской армии, получил прозвище «Благословенный».

  • Автор: Malkin |
  • Раздел: » |
  • Дата: 26-04-2015 12:53 |
  • Просмотров: 15371

После падепия Наполеопа начался период Реставрации Бурбонов. Во вновь избранной палате депутатов ультрароялисты получили большинство. Опираясь па них, правительство теперь могло смело расправляться со своими врагами. Наступил период «белого тер­рора». Людовик XVIII, однако, был достаточно умен, чтобы понять, что в сложившейся ситуации, когда одни хотят сохранить завоевания революции, а другие нет, единственно правильное решение - политический компро­мисс.

  • Автор: Malkin |
  • Раздел: » |
  • Дата: 21-11-2014 21:12 |
  • Просмотров: 3512

Консульство России в Сливене (прежнее название — Селимно), от­крытое после окончания русско-турецкой войны 1828-1829 гг., было пер­вым российским консульством в болгарских землях. Из-за отсутствия до­кументов история его учреждения и деятельности на протяжении дли­тельного времени— более 150 лет— не была известна исследователям. В литературе о его существовании были только упоминания[1]. Обнару­женные нами в Архиве внешней политики Российской империи материа­лы консульства позволили осветить подлинную историю учреждения это­го российского представительства и деятельности первого консула в Сли­вене[2].

Еще по Кючук-Кайнарджийскому мирному договору 1774 г. Россия получила право, каким уже пользовались другие европейские державы, — посылать консулов и вице-консулов в те места Османской империи, «где они признаны будут надобными»[3]. В 80-х гг. XVIII в. были открыты рус­ские консульские посты во многих пунктах азиатских и европейских вла­дений Османской империи, но все они находились далеко от территорий, заселенных болгарами. И вот в 1784 г. Россия ставит вопрос об учрежде­нии своего консульства в Варне. Порта и прежде пыталась противодейст­вовать расширению русской консульской сети, понимая, что это укрепля­ет позиции русского государства на Востоке, а в вопросе о Варне заняла и вовсе непримиримую позицию, вполне сознавая военно-стратегическое назначение этой крепости на Черном морс. Кроме того, особую насторо­женность Порты вызывало усиление русского влияния именно в районах с христианским населением. Несмотря на то, что императорским указом уже был назначен консул в Варну, султан так и не дал разрешения на от­крытие российского консульства. В 1787 г. Россия возобновила попытку, но вновь безрезультатно.[4]

Вопрос об учреждении консульств России в европейских провинци­ях Османской империи вновь возник в ходе русско-турецкой войны 1828-1829 гг. По мере свертывания боевых действий и приближения мира перед командованием и дипломатией России все отчетливее и тре­вожнее вставала болгарская проблема — что будет с населением после ухода русской армии? Известно, что накануне войны Николай I не одоб­рил ни одного из предлагавшихся планов привлечения болгар к совме­стной борьбе с турецкой армией. Единственное, на что он соглашал­ся, — это сформировать отряд из «благонадежнейших жителей Болга­рии», который под строгим контролем русских частей и совместно с ни­ми поддерживал бы порядок в занятых русской армией районах. Но подъем освободительного движения болгарского народа вынуждал ме­нять в ходе войны отношение к борьбе болгар против османского ига[5]. Командованию не удалось отстранить болгар от активного вмешатель­ства в ход событий. Во время войны болгары оказали действенную по­мощь русским войскам, радушно встречая их как освободителей; в юго- восточных районах страны болгарские патриоты готовили восстание; вооружалось все мужское население: некоторые— для защиты только своей семьи, но многие вступали в волонтерские отряды, сражались вместе с русской армией, а нередко действовали самостоятельно и без всяких санкций расправлялись с турками.

В ходе войны стало ясно, что проблема болгар, взявшихся за оружие, неизбежно обострится. Политические и военные планы российского пра­вительства не предусматривали ни территориальных, ни иных изменений в европейской части Османской империи . Следовательно, высшим ди­пломатическим и военным кругам было известно заранее, что болгарский народ останется под властью Порты. Поэтому командование испытывало тревогу, видя порыв народа к освобождению, самочинные расправы с турками, стремление участвовать в боевых действиях вместе с русской армией. Офицер генерального штаба Ф.П. Фонтон, делая запись о радост­ной встрече русских войск в Варне, с горечью писал о болгарах: «Бедные, они думают, что для них настала година свободы и независимости от пре­зренного ига. Они спокойно и твердо уповают на нас, а у нас руки связаны просвещенною Европою». Тяжело было видеть счастье на лицах людей и думать, какое их ждет разочарование, писал он далее[6]. Офицер штаба рус­ской армии А.О. Дюгамель вспоминал, как трудно было удерживать бол­гар в спокойствии, подавлять взрывы ненависти их к угнетателям-му- сульманам. Уже во время войны многие намеревались последовать за рус­ской армией и переселиться в Россию[7].

Предположение о переселении некоторого количества болгар в Рос­сию было высказано накануне войны самим царем. Сформирование бол­гарского отряда в составе русских войск Николай I разрешал лишь в том случае, если добровольцы «согласятся и обяжутся по заключении мира с Османскою Портою переселиться в Россию», чтобы избежать расправы турецких властей[8].

По мере приближения конца войны в переписке И.И. Дибича с импе­ратором все чаще встает вопрос о судьбе болгар, в той или иной форме участвовавших в борьбе с османами. В мае 1829 г. он писал Николаю I, что принцип власти священен для русского правительства, «но здесь, в разгар упорной войны речь идет о народе, имеющем близкую с нами ре­лигию, общее происхождение и наречие, и который без всякого возбуж­дения с нашей стороны не может уже более переносить ярмо беспример­ного притеснения и восстает не столько против самого правительства ту­рецкого, сколько против своих угнетателей». Нельзя отказать этому наро­ду в единственной просьбе— в оружии для защиты своих семей. Отка­зать — значило бы «выказать себя бесчувственными к бедствиям наших единоверцев...»[9]. Летом 1829 г. Дибич получил позволение императора вооружать население и счел необходимым в связи с этим подтвердить болгарам, что после войны они не будут оставлены как жертва, а получат право свободного переселения в Россию[10]. Испрашивая разрешение по­мочь болгарам вооружиться, Дибич писал Николаю I: «Но так как Ваше Величество не желает делать никаких завоеваний, ни даже производить изменений во внутреннем управлении турецкими областями, то я пола­гаю, что следовало бы вместе с тем заблаговременно сообразить, куда девать несколько десятков тысяч семейств, которые должны будут после­довать за нами по окончании войны?»[11]

Таким образом, командование вполне осознавало моральную ответ­ственность за судьбы людей, вооруженных с помощью России и так или иначе вовлеченных в военные действия. Задача сохранения политиче­ского влияния среди болгар требовала позаботиться о тех, кто во время войны открыто проявил приверженность к России и ненависть к осман­ским властям. Не трудно было предположить, что по уходе русской ар­мии жертвой массовых репрессий станут не только взявшиеся за ору­жие, но и все мирное население. Осознавая эту опасность, желая предот­вратить возможную трагедию и помня прежние обещания, российская дипломатия включила в Адрианопольский мирный договор, подписан­ный 2 (14) сентября 1829 г., статью XIII, в которой было зафиксировано следующее: султан обещает полную амнистию веем, кто во время войны принимал участие в военных действиях на стороне противника или про­явил приверженность к России своим поведением или высказываниями; обещалась личная безопасность и неприкосновенность имущества; всем, кто пожелает, разрешалось в течение 18 месяцев переселиться в любую другую страну по их выбору.[12]

Вопрос об открытии российского консульства в болгарских землях, как мы видим, не ставился, но открывалась легальная возможность эмиграции болгарского населения из Османской империи. Ожидалось, что правом переселения воспользуются лишь те, кто имел веские осно­вания опасаться мести турок за прямое участие в военных действиях, подготовку восстания, самочинные расправы и т. д. Однако людей, вы­нужденных покинуть родину, оказалось намного больше, чем предпола­галось. Уже через несколько дней после заключения мира в письме им­ператору И.И. Дибич повторил вопрос: «... что нам делать с греками и болгарами, которые, вероятно, в значительном числе последуют за нами, когда мы станем оставлять эту страну?»[13] Он сообщал К.В. Нессельроде, что приложил все усилия к тому, чтобы не допустить народного восста­ния, однако невозможно было предотвратить того, что в ходе минувшей войны множество христиан не оказалось скомпрометированными перед османскими властями за радушную встречу русских солдат и нападения на турок[14].

На тревожные запросы И.И. Дибича Николай I ответил, что болгары могут уйти с русской армией в пределы России. Уже 8 октября 1829 г.

Комитет министров принял специальное решение о поселении болгар в Бессарабии или других местах Новороссийского края[15].

Несмотря на изданный в ноябре 1829 г. султанский фирман об амни­стии и личной безопасности[16], болгарам был ясен главный итог — возврат под османское владычество, а цену обещаниям султана они знали. Насе­ление пребывало в панике.

Еще до ухода русских войск из Болгарии вооруженные шайки турок стали чинить насилия над христианами. Особенно тяжело пострадали болгары Сливена и его окрестностей, которые были особенно активны во время только что окончившейся войны. Как писал об обстановке того времени Г.С. Раковский, «леса Балканского хребта кишели вооруженными османами, готовыми расправиться с болгарами, как только русские войска уйдут в Россию, и положение болгарского населения было столь трагич­ным, что иного выхода, как переселение оно не видело»[17]. По вопросу, какой путь избрать — остаться или переселиться — разгорелась ожесто­ченная борьба среди населения Сливена и близлежащих городов[18].

В Сливене находилась Главная квартира русской армии. Болгары не­однократно обращались к русскому командованию с жалобами на свое положение и с просьбами помочь им переселиться из Османской импе­рии. В ноябре 1829 г. к И.И. Дибичу пришли представители болгарского населения Сливена, Казана (современный Котел), Ямбола, Карнобата, Ени-Заарё (Ени-Загра, соврем. Нова-Загора) и Башкиоя (совр. Жеравна), которые заявили, что ожидают больших несчастий от возвращения под османскую власть. Некоторую гарантию соблюдения фирмана об амни­стии, депутаты видели лишь в присутствии русского консула в их горо­дах, о чем просили главнокомандующего. Передавая эту просьбу болгар, Дибич со своей стороны настойчиво просил прислать представителей России в те районы, из которых уходит русская армия. Наблюдая за ис­полнением указа об амнистии, они могли бы реально предотвратить мно­гие беспорядки. Наиболее подходящим пунктом пребывания консула он считал г. Сливен[19].

В начале января 1830 г. сторонники переселения направили в штаб- квартиру русских войск еще более представительную депутацию, «.. .чтобы получить разрешение на массовую эмиграцию и помощь в их переселе­нии». Они представили списки тех, кто желал эмигрировать в Россию. Депутация была принята И.И. Дибичем. Он ознакомил их с фирманом об амнистии, заверив при этом, что «турецкое правительство приняло эф­фективные меры к осуществлению этого акта», и рекомендовал им «дове­рие и покорность по отношению к турецкому правительству»[20].

Реакцию болгар на это заявление Дибича передал Г. Раковский: «О какой амнистии вы говорите? Турки не слушают своего султана!»[21] В ходе беседы с русским главнокомандующим депутаты изъявили твердое намерение переселиться, а также снова выразили желание иметь в этом районе русского консула, присутствие которого будет гарантией постоян­ного покровительства российского двора.[22]

Сообщая о последних событиях К.В. Нессельроде, Дибич вновь при­влекает внимание российского правительства к вопросу о необходимости русских консульств в этом районе, так как весной, после выплаты Портой части военной контрибуции, войска должны были оставить Румслию. Ко­мандующий указывает не только на соображения гуманности, но и на поли­тические мотивы, потому что присутствие консулов демонстрировало бы жителям «моральное господство» России в Константинополе, усиливая тем самым ее влияние в здешних местах. Кроме того, поскольку войска про­должали оставаться в Северной Болгарии, имелась необходимость в посто­янных сведениях о санитарном положении в крае, возможности снабжения армии, мерах султанского правительства по выплате репараций[23].

И всс-таки непосредственным побудительным толчком, заставившим российское правительство пойти на решение вопроса об открытии рос­сийского консульства в Сливене, было намерение значительной части болгарского населения юго-восточных районов страны оставить свою ро­дину.

Эмиграционные настроения встревожили русские военные и дипло­матические круги. Как свидетельствуют документы, ни командование армией, ни дипломатические службы, ни сам император не одобряли же­лания болгар переселиться в другие края, в том числе и в Россию. Стрем­ление большого числа христиан переселиться в Россию (как указывал Ди­бич в своем письме К.В. Нессельроде, — от 30 до 40 тыс. человек, в ос­новном болгар) и их настойчивость заставили главнокомандующего обра­титься за соответствующими инструкциями к своему правительству. В письме к А.И. Чернышеву от 13 января 1830 г. он высказался против их массовой эмиграции, считая «полезнейшим не ослаблять в краю том хри­стианского населения»[24]. Как писал Дибич в начале февраля 1830 г. К.В. Нессельроде, в политических интересах России необходимо сохра­нить на Балканах многочисленное христианское население: страх, кото­рый оно внушает Порте, и право России выступать в пользу своих едино­верцев дают русской дипломатии сильное средство воздействия на султа­на. Оно будет утеряно, если уменьшится болгарское население. К тому же, переселение нанесет вред русско-турецким отношениям, поскольку Порта не заинтересована в обезлюдении целых провинций и может по­считать это намеренным ударом со стороны России в целях ослабления Османской империи. Единственный способ удержать болгарское населе­ние — это прислать русского консула, который наблюдал бы за исполне­нием обещаний султана об амнистии[25].

Взгляды главнокомандующего получили полное одобрение Николая I, в частности «насчет выгоды сохранить в областях турецких сильное хри­стианское народонаселение как в политическом, так и собственно хозяй­ственном». Учитывая, что свободных земель на юге Российской империи оставалось мало и в основном это были малопригодные для земледелия участки, что создавало трудности для устройства большого числа пересе­ленцев и потребовало бы значительных расходов правительства, импера­тор считал особенно нежелательным приток в Россию неимущих бежен­цев, так как представители бедных слоев, не имея средств на обзаведение крепким хозяйством, часто уезжали обратно, что послужило основанием для введения еще в 1800 г. имущественного ценза в Положении о пересе­ленцах.

В обстановке после подписания Адрианопольского мира, чтобы огра­ничить массовую эмиграцию болгар в Россию, Николай I предписал Ди­бичу помимо соблюдения имущественного ценза разрешать воспользо­ваться правом переселения «только тем жителям Болгарии и Румелии, которые непосредственно или косвенно принимали участие в военных действиях против турок» и тем самым имели серьезные основания опа­саться за свою жизнь. Таким лицам разрешалось оказывать помощь при переезде в Россию. Прочим же было предписано ограничить выдачу пас­портов, правда, с оговоркой, — насколько это представится возможным без нарушения ст. XIII. Это повеление царя было направлено И.И. Дибичу

5  февраля 1830 г.[26].

И.И. Дибич, пригласив спустя 40 дней болгарскую депутацию, дал ей ответ в соответствии с инструкциями, полученными от своего правитель­ства. Он сообщил депутатам, что его правительство предоставляет воз­можность переселиться в Россию и обязуется оказать помощь им в этом переселении. Но при этом подчеркнул, что предоставляя болгарам право переселения на основании ст. ХШ Адрианопольского мирного договора, оно «нисколько к тому их не приглашает»[27]. Члены депутации передали слова главнокомандующего жителям пославших их городов. Сливснцы стали организаторами переселенческого движения, во главе которого встал Иван Селиминский, врач и известный политический деятель.

Было удовлетворено и другое пожелание болгар. Для осуществления контроля за исполнением ст. ХШ и для защиты интересов остававшихся жителсй-христиан в Сливен был назначен российский консул. Положение об учреждении консульства в Сливене, как главном городе районов, кото­рые являлись театром военных действий в недавно окончившейся войне, было утверждено Николаем I 11(23) февраля 1830 г. Первым российским консулом в болгарских землях был назначен сотрудник российской мис­сии в Константинополе коллежский ассссор Герасим Васильевич Ващен­ко, ранее участвовавший в переговорах в Аккермане.[28]

Как следует из документов, назначение российского консула в бол­гарские земли, не предусмотренное постановлениями Адрианопольского мирного договора, вызвало осложнение в отношениях между Россией и Османской империей. В исторической литературе существовало мнение, что на учреждение консульства в Сливене «Порта согласилась сравни­тельно легко»[29]. Однако из обнаруженных нами документов явствует, что турецкое правительство согласилось на выдачу берата, признававшего назначение российского консульства в Сливен, после многих затруднений и сопротивления.[30] Порта расценила это назначение как стремление рос­сийского правительства побудить болгар к переселению. Узнав, что большое число болгар подготовилось к эмиграции, турецкое правительст­во обратилось к посланнику царя в Константинополе А.Ф. Орлову с про­тестом, считая, что она вызвана деятельностью русских агентов. Великий везир написал по этому поводу И.И. Дибичу. В своем ответе главноко­мандующий объяснил, что Порта заблуждается на сей счет, и дал подроб­ные разъяснения.[31]

Графу Орлову были даны специальные инструкции, в которых предпи­сывалось в его объяснениях с турецким правительством рассеять эти по­дозрения. Было подчеркнуто, что «назначение консула, присутствие кото­рого должно способствовать тому, чтобы остановить поток эмиграции, так же соответствует интересам Порты...»[32]. Такие же разъяснения были даны турецким представителям и в Петербурге. В результате этих действий рос­сийской дипломатии назревавший конфликт был предотвращен[33].

Однако длительное решение этого вопроса вызвало задержку в при­бытии российского консула в пункт своего назначения, так как патент российской миссии в Константинополе на звание консула в Сливене и берат от Порты, признававший его назначение, были вручены Г.В. Ващен­ко только 4 (16) апреля 1830 г.

В болгарской историографии существует мнение, что единственной задачей российского консула была защита болгарского населения от ту­рок[34]. О характере стоявших перед ним задач свидетельствуют инструк­ции, данные Г.В. Ващенко российским Министерством иностранных дел, российским посланником в Константинополе А.И. Рибопьером и фельд­маршалом И.И. Дибичем.

В инструкции МИДа говорилось, что назначение консула — одна из мер защиты христиан, которые опасаются мести турок за свои действия во время войны. «Главнейшая обязанность Ваша будет состоять в бди­тельном надзоре за поведением турок и христиан». Возможные ссоры между ними следует «отклонять дружественными внушениями и дово­дами... Правительство наше, имея в виду не ослаблять в турецких об­ластях христианского народонаселения, далеко от намерения пригла­шать болгар и других христиан к переселению в пределы России...». Ващенко предписывалось давать разрешение на переселение и помогать лишь тем, кто участвовал в войне, всемерно отклоняя просьбы тех, кто не имеет серьезных оснований для ухода из своей страны. Надо успо­каивать население, избегая высокомерного и оскорбительного вмеша­тельства в «домашние дела» турецких властей. Лишь в крайних случаях разрешалось прибегать к официальным настояниям, используя в основ­ном внушения и советы. Консулу поручалось также наблюдать за дела­ми во внутренних областях Османской империи, сообщать о торговле и хозяйственном развитии, настроениях жителей, действиях правительст­ва, появлении болезней и т. д. В заключение МИД еще раз подчеркивал: «Главне'йшая цель назначения нашего есть надзор за исполнением обе­щанного султаном всепрощения...»[35].

А.И. Рибопьер, передав Г.В. Ващенко патент миссии на звание рос­сийского консула в Сливене и берат Порты, от себя добавил только, чтобы в своих донесениях консул специально выделял пункт «Новости», а про­тесты и жалобы населения, требующие ходатайства посланника перед султанским правительством, представлял отдельно[36].

Уже было начало апреля 1830 г., и консулу следовало спешить к месту назначения, поскольку 25 апреля (7 мая) русские войска должны были оставить Сливен, когда командованию стало известно, что на 13 (25) апреля партия сторонников переселения назначила сбор всех же­лающих эмигрировать на Айтоском поле. 12 (24) апреля Г.В. Ващенко прибыл в Бургас — Главную квартиру 2-й армии. Он немедленно был принят фельдмаршалом, который самым подробным образом разъяснил ему обстановку. Согласно пожеланию Министерства иностранных дел именно И.И. Дибич дал консулу наиболее пространные и точные на­ставления об образе действий на месте службы. В своей инструкции он коснулся и предыстории назначения российского консула в Сливен, свя­занной с опасностью массовой эмиграции болгар, уточнив, что главная задача Ващенко заключается в том, чтобы не допустить этого. Дибич говорил, что совершенно отказывать болгарам в просьбах о переселении нельзя, так как такое право записано в статье Х1П Адрианопольского трактата, тем не менее, он распорядился, чтобы проездные свидетельст­ва выдавались с самой большой осмотрительностью. Он поведал Ва­щенко, что по поводу болгарской эмиграции объяснился с великим ве- зиром, который благожелательно воспринял советы России сдержанно относиться к христианам, что поможет приостановить эмиграцию[37]. Консул, со своей стороны, должен разъяснять болгарам, что амнистия будет соблюдаться. По дороге в Сливен ему следует останавливаться в городах и крупных селах и сообщать об этом населению. «Вы окажете истинную услугу, останавливая, насколько возможно, эмиграцию: она мало отвечает интересам России (elle est peu dans les interets de la Rnssie); она была бы пагубна для Оттоманской империи, будущее благо­состояние которой стало предметом великодушной заботы его импера­торского величества»[38], — указал Дибич.

Как видим, инструкции главнокомандующего консулу строго следо­вали новому курсу Николая I на сохранение слабой Османской империи, нуждающейся в помощи России для продления своего существования. Этот курс надолго стал генеральной линией русской политики в восточ­ном вопросе[39].

Получив все предписания, Г.В. Ващенко отправился в путь. В своей первой депеше из Карнобата, датированной 18 (30) апреля 1830 г., он до­носил, что по пути своего следования «от Бургаса до Карнабата видел только покинутые и сожженные самими жителями деревни и длинные вереницы повозок, направляющихся к месту их сбора и отъезда в Россию. Многие из этих караванов, насчитывавшие от 30 до 40 семейств, были из деревень, близлежащих к Айтосу, Карнобату, Ямболу, Селимно, боль­шинство же было жителей Селимно». Он сообщал, что разговаривал со многими из этих людей, убеждал их остаться, говорил о трудностях, ожи­дающих их в пути, заверяя, что «они могут быть уверены в том, что ни в чем не пострадают от турецких властей за прошлое в силу всеобщей ам­нистии, дарованной султаном, за строгим соблюдением которой, согласно их пожеланиям, он назначен императором наблюдать». Но ничто не могло поколебать решения болгар переселиться. Интересна реакция болгар на слова Ващенко: наиболее состоятельные болгары не отказались от своего намерения эмигрировать и заявляли, что не вернутся до тех пор, пока Бол­гария не будет устроена по типу Сербии или Молдавского и Валашского княжеств, а большинство людей, принадлежавших, по словам консула, к «низшему классу», или обещали подумать или «прямо на месте выразили желание вернуться». В городе консул встретился с аяном. Беседа с ним подтвердила первые впечатления Ващенко. Представитель местной ос­манской администрации рассказал, что, несмотря на публикацию указа об амнистии, болгары, прежде всего зажиточные, покинули город, остались самые бедные. Предупрежденные о приезде российского консула, они явились к аяну, который в присутствии Ващенко обещал управлять насе­лением со всей справедливостью. Консул также успокаивал пришедших[40].

Военным властям было дано указание всячески помогать миссии консула, поэтому по прибытии его в Казан (Котел) майор Петербургско­го уланского полка Крылов немедленно собрал представителей населе­ния и нескольких священников. В своей встрече с болгарами города Ва­щенко разъяснил, что назначен в Румелию следить за исполнением по­становлений Адрианопольского трактата в их пользу. Последнее обстоя­тельство убедило, по его словам, большинство жителей города отказать­ся от намерения экспатриироваться. Однако, не доверяя местным осман­ским властям, они изъявили желание, чтобы консул или постоянно на­ходился у них в городе, или чаще посещал его. Чтобы хоть в какой-то мере удовлетворить желание жителей и успокоить их, Ващенко оставил в Казане на несколько дней своего драгомана Стояна. Пожелание иметь в своем городе консула или его представителя жители Казана повторяли неоднократно[41].

Первые встречи Ващенко с болгарским населением дали некоторые желаемые результаты: многие жители Казана, даже имевшие дорожные документы и уложившие вещи, остались в родном городе; большинство из тех, кто отправил свои вещи в Брэилу, решили не уезжать, и послали двух человек, чтобы вернуть обозы; в город вернулись несколько семей, которые уверяли, что десятки их сограждан скапливаются в Карнобате с намерением возвратиться домой. Вняли советам консула и остались на месте жители сел Башкиой и Ичера[42].

На место своего Назначения — Сливен — Ващенко прибыл 20 апреля (2 мая), уже после того, как из города 13 (25) апреля вышел огромный ка­раван беженцев, насчитывавший около 15 тыс. человек, практически поч­ти все болгарское население города. Число покинувших город болгар рез­ко различается у двух авторов, приводящих эти цифры. По данным бол­гарского историка С. Табакова, к 1830 г. болгар было в городе около 15 тыс., и они составляли большинство жителей города[43]. Но другой бол­гарский историк Н. Тодоров приводит точные сведения русских военных властей, согласно которым в феврале 1830 г. население Сливена составля­ло 7027 человек, из них 2799 взрослых[44]. Цифры цифрами, но Сливен по­кинуло большинство болгарского населения. Выселение из города нача­лось после подписания мирного договора в сентябре 1829 г., с начала 1830 г. оно стало нарастать, а весной приобрело массовый характер. Оче­видец событий В.И. Даль, участвовавший в войне как врач, писал: «По тесным улицам Сливно толпились пешие и конные— телеги, лошаки, верблюды, кони, волы; все было перемешано в одну восставшую, шум­ную толпу; радостные клики, неистовые проклятия, плач и крик детей, скрип намазанных колес, резкие голоса, говор девок, мычание и ржание скота — все это сливалось в один гул: город подымался, был на ходу... Кучи праха, пепла и золы указывали путнику место, где стоял недавно еще целый город»[45]. Сливенцы сожгли почти половину всех домов[46]. Как писал участник событий И. Селиминский, решение поджечь город не бы­ло единодушным, многие надеялись вернуться в случае изменения поли­тической обстановки. Поэтому, чтобы не было и мыслей о возвращении и чтобы ничто не досталось туркам, наиболее решительные настояли на поджогах и разрушениях[47]. Город, славившийся своими ремеслами, яр­марками, благосостоянием жителей, поразил консула разоренным, забро­шенным видом.

В дом, где остановился Г.В. Ващенко, в первый же день пришли «ру­ководители» оставшегося болгарского населения. Говоря о причинах эмиграции, они указывали главным образом на опасность возвращения болгар под османское правление, но вместе с тем — и на то, что большая часть их сограждан была увлечена примером других и запугана угрозами расформированных волонтеров, заставлявших жителей подниматься с насиженных мест. По утверждению пришедших, многие охотно верну­лись бы, если бы не боялись этих угроз. То же говорил и турецкий аян, который также пришел приветствовать консула в первый же день: жители хотят послать депутацию к российскому посланнику в Константинополь с просьбой приказать волонтерам не чинить препятствий тем, кто захотел бы вернуться. Теперь же в городе, по словам пришедших, в городе оста­лось не более сотни болгарских семей[48].

21 апреля 1830 г. Г.В. Ващенко вручил аяну, главе местной турецкой администрации, документы о назначении консулом России в Сливене. Берат и ферман были громко зачитаны вслух в присутствии турецких служащих и представителей болгарского населения, собравшихся на це­ремонию.

Первые же встречи Г.В. Ващенко с болгарами показали, что они рас­ширительно толкуют функции российского консула, считая, что он будет заниматься всеми делами, почти заменяя султанскую администрацию. При­ходилось объяснять, что его единственная задача — защищать права болгар согласно Адрианопольскому трактату. Однако население придавало значи­тельный политический смысл приезду российского представителя. Так, не услышав при чтении консульских бумаг о его покровительстве христианам, болгары пришли к Ващенко домой для объяснений. Консулу стоило боль­ших усилий убедить их в том, что бумаги содержат обычные формулировки консульских бератов, что нельзя же открыто заявить турецким властям, что он прислан защищать их подданных от несправедливостей .

Удивительно то, что и турецкие жители воспринимали российского консула как представителя власти и иногда обращались к нему со своими проблемами. В дни отхода русских войск делегаты шести турецких сел Сливенского округа пришли к Ващенко, чтобы выразить ему как предста­вителю России благодарность за хорошее поведение войск и доброе от­ношение к жителям, и даже просили консула защищать и турецкое насе­ление от притеснений аяна[49]. Бывало, что служащие турецкой админист­рации при решении, например, вопроса о налогах приходили к Ващенко советоваться и спрашивали, давала ли Порта распоряжения на сей счет[50].

Конечно, нельзя представлять ситуацию таким образом, будто отношения Ващенко с местным населением были идиллические. Наряду с приведен­ными фактами было и другое: обозлившись на то, что возвращающимся болгарам отдают их дома, сады и все имущество, и, решив, что это — ре­зультат вмешательства консула, турецкое население требовало его удале­ния, угрожало ему[51].

Спокойствия в стране не было. Материалы сливенского консульства показывают, в каких крайне трудных условиях приходилось исполнять свои обязанности Г.В. Ващенко. Главная трудность по-прежнему, несмот­ря на некоторые положительные моменты в политике османского прави­тельства к немусульманскому населению, состояла в угнетенном положе­нии христианских подданных. Консул в своих донесениях приводит мно­гочисленные примеры притеснений болгар турками, которые старались отыграться за свои страхи и потери в только что окончившейся войне. Враждебность турецкого населения, помимо противостояния распоряже­ниям центральной власти, зачастую проявлялась и в открытой форме — в виде угроз, избиений и даже убийств христиан[52]. Об этих фактах Ващенко постоянно сообщал в своих донесениях А.И. Рибопьеру. Султанское пра­вительство действительно пыталось «умиротворить» страну, рассылая приказы о справедливом правлении и соблюдении условий мира, но эти меры чаще всего бывали безрезультатны. Не всегда достигали результата и объяснения консула с аяном Сливена. Ващенко был вынужден не раз обращаться к главе османской администрации края Гюссейн-паше Адриа- нопольскому. Сообщив ему о некоторых случаях расправ житслей-му- сульман с болгарами и незаконных действиях местных властей, консул напомнил ему, что все это является нарушением положений мирного до­говора. Подобные факты, подчеркнул Ващенко, вызывают беспокойство среди болгар и служат толчком к переселению в другие края. Из-за не­справедливых притеснений жители семи селений Адрианопольского ок­руга решили в полном составе эмигрировать и обратились к российскому консулу за проездными документами. Ващенко просил пашу призвать местные власти к исполнению международных договоров и распоряжений своего правительства, поскольку их действия «есть одна га главных при­чин переселения отсель значительной части жителей». Ответа на свои обращения консул не получил, однако к нему перестали приходить с жа­лобами. Ващенко сделал вывод, что это отнюдь не следствие усилий паши по наведению порядка, просто паша пригрозил жалобщикам. А беззако­ния в отношении болгар продолжались, и консул действовал в их защиту, опираясь на условия Адрианопольского договора[53].

Как бы то ни было, назначение российского представителя в Сливен имело желаемый результат: многие болгарские семьи остались на родине, многие вернулись назад. Присутствие в городе консула воспринималось как единственная гарантия личной безопасности. Это продемонстрировал случай, происшедший в первые дни пребывания Ващенко в Сливене. Из города уехали десять казаков, сопровождавших его в пути. Узнав об этом, болгары кинулись к дому консула, чтобы выяснить, не собирается ли он уехать. При этом было заявлено, что в случае отъезда Ващенко они все поднимутся с мест и оставят город[54]. Насколько велика была вера в защи­ту консула говорит такой факт: 11 болгарских семей, добравшись уже до Силистры, вернулись в родной город, узнав, что туда приехал представи­тель России. Они уверяли, что многие их соотечественники готовы после­довать их примеру. И действительно, приезд консула способствовал ста­билизации обстановки, что признавали и местные турецкие власти[55].

Деятельность Ващенко, трудности, с ко

  • Автор: Malkin |
  • Раздел: » |
  • Дата: 12-11-2014 13:55 |
  • Просмотров: 19324

любовницаСудьба английских проституток, белое рабство, законы о заразных болезнях, новый Вавилон: детская проституция в Лондоне, английский порок – садомазохизм в XIX веке, гомосексуализм в Англии XIX века, дело веселых трансвеститов, скандал на Кливленд стрит, страсти по Оскару Уайльду

  • Автор: Malkin |
  • Раздел: » |
  • Дата: 01-11-2014 19:37 |
  • Просмотров: 2374

Никто точно не скажет, кому же хотел оставить свое царство самодержец российский Петр Первый. Сначала никто не принял болезнь императора всерьез. Простуда, горячка, потом вроде бы послабление болезни. Вдруг императору стало очень плохо, и его близкие всполошились. Особенно те, кто боялся, что после смерти Петра их собственная карьера рухнет

  • Автор: Malkin |
  • Раздел: , |
  • Дата: 03-10-2014 16:58 |
  • Просмотров: 4093

Волгоград (Сталинград) Дом Миллера до войныМногие волгоградцы и гости города даже не догадыва­ются о том, что каждый день ходят, а точнее ездят по за­копанным в землю домам. И не просто по каким-то зем­лянкам, а по настоящим, капитальным кирпичным зданиям в несколько этажей